Тени Черноюыльска

Лифт

Осень в Чернобыльске не умирала красиво. Она гнила. Серая мгла, пропахшая угольной пылью с ТЭЦ и влажной штукатуркой разбитых подъездов, нависала над городом к середине четвертого. Уличные фонари зажигались хмуро, будто делали одолжение, и их желтоватый свет не столько освещал, сколько подчеркивал уныние панельных коробок.

Алексей, для всех просто Леша, прислонился лбом к холодному стеклу автобуса, пытаясь поймать в отражении остатки дня. В глазах стояла рябь от бесконечных адресов, в ушах — гул моторчика скутера, а в кармане куртки жалобно позвякивала мелочь — несчастные чаевые за шесть часов непрерывной гонки. Последний заказ маячил на экране телефна жирной красной точкой: ул. Орбитная, 12, кв. 512. Девятиэтажка-муравейник на самой окраине, куда даже маршрутки ходили с обидной неохотой.

Он вышел на остановке «Сквер Мечты». Сквера не было — лишь грязный пустырь с покосившейся ракетой из ржавого металла, памятником несбывшимся космическим амбициям города. Леша застегнул куртку на все молнии, сунул руки в карманы. Пальцы наткнулись на сложенный листок — предложение о ночной вахте на стройке гипермаркета. Сумма заманчиво колыхалаь в голове, но вслед за ней поднималась волна тошнотворной усталости. Решить надо было сегодня.

Дом №12 был точной копией всех остальных: девять этажей бетонного равнодушия, облупившаяся краска, балконы, заваленные хламом. Но у этой высотки была своя, тихая дурная слава. Курьеры и таксисты шепотом называли ее «Пищеблоком» — то ли из-за вечного запаха еды из открытых форточек, то ли из-за какой-то старой байки про теплые стены. Леша байкам не верил. Он верил в подсевший аккумулятор, в пробег и в то, что через сорок минут, если повезет, он будет пить горячий чай у себя в общаге.

Он толкнул тяжелую дверь подъезда. Воздух внутри был густой, словно бульон. В нем плавали ароматы: едкая кошачья моча из угла, где стояло промасленное корыто с песком; влажная штукатурка и плесень; и над всем этим — тяжелый, навязчивый запах старого жареного масла, въевшийся в стены насквозь. Леша моргнул, привыкая к полумраку. Лампа на потолке мигала, выхватывая из тьмы обшарпанную плитку, граффити «Здесь был Витя» и рябые двери лифтов.

Их было два. Один, судя по табличке, был на ремонте уже полгода. Второй — с царапинами на массивных стальных дверях — работал. Леша нажал кнопку вызова. Где-то в недрах шахты звякнуло, послышался скрежет тросов. Лифт спускался медленно, с достоинством древнего существа.

Двери разъехались с сухим скрипом. Кабина была тесной, обитой внутри каким-то потрескавшимся желтым пластиком. Леша зашел. Запах здесь был иной — пыльный, с легкой нотою озона от старых проводов и… чего-то сладковатого, едва уловимого, как запах из холодильника, который давно не размораживали.

Панель с этажами была из пожелтевшего пластика. Кнопки — советские, выпуклые, с вдавленными цифрами, некоторые почти стерлись от времени. Леша ткнул в «5». Его взгляд скользнул по панели. Между кнопками четвертого и пятого этажей, чуть ниже, была едва заметная аномалия — вертикальная черточка, бледная, как шрам. Не цифра, не буква. Просто след, будто от оторванной наклейки или… будто кнопку когда-то заклеили, а потом содрали. Он отметил это подсознательно, как отмечает мозг трещину в асфальте, и забыл.

Лифт дернулся и пополз вверх. Он скрипел, постанывал на стыках этажей, будто ему было больно. На четвертом — резкая остановка, звонок. Двери открылись.

На площадке стояла пожилая женщина в стеганом ватнике, держа на поводке таксу в попонке. Собачка, увидев открытую кабину, резко отпрянула. Она упиралась всеми четырьмя лапами в грязный пол, тело напряглось в струну, из горла вырвался тонкий, жалобный вой. Женщина потянула поводок.

— Ну же, Кнопка, иди! Опять ты дурашка, боишься старого лифта. Ничего с тобой не будет.

Такса не двигалась. Она смотрела не на Лешу, не на хозяйку, а куда-то вглубь кабины, за его спину, ее черные глаза были полны животного, немого ужаса. Шерсть на холке встала дыбом.

— Простите, — кивнула женщина Леше, силой втаскивая сопротивляющееся животное в лифт.

Такса прижалась к ее ногам, дрожа всем телом, и не переставала скулить. Леше стало неловко. Он улыбнулся старушке напряженной, вежливой улыбкой. Лифт тронулся. Один этаж. Тишину нарушало лишь прерывистое дыхание собаки и скрип механизмов. На пятом женщина с таксой вышла. Дверь закрылась. Леша вздохнул с облегчением. Странно. Обычно животные его не боялись.

Дверь квартиры 512 была обита дерматином и украшена блестящей табличкой «Счастливый дом». Леша постучал. Никто не открыл. Он постучал снова, уже настойчивее. Тишина. Раздражение, холодное и едкое, поднялось из желудка. Он достал телефон, нашел заказ, набрал номер.

— Алло? Я курьер, у вашей двери.
—Ой, простите ради бога! — в трубке захлопотал женский голос. — Я вниз вышла, мусор вынести, да с соседкой заговорилась. Я сейчас у подъезда! Спускайтесь, пожалуйста, я вас встречу!

Леша закрыл глаза, считая про себя до пяти. «Деньги. Это просто деньги. Через полчаса ты будешь пить чай».
—Хорошо, — скрипнул он. — Спускаюсь.

Он снова нажал кнопку вызова лифта. В голове вертелись цифры: если быстро сдать заказ, то может, и на стройку успею записаться… Нужны были деньги. Всегда нужны были деньги.

Лифт пришел быстро. Кабина была пуста. Леша зашел, нажал «1». Двери закрылись с глухим стуком. Кабина дрогнула и поплыла вниз. Он облокотился о стену, чувствуя, как усталость наливает тело свинцом.

И тут лифт резко дернулся. Не как на стыке этажей, а именно дернулся — коротко, судорожно. Раздался неприятный металлический скрежет, и кабина замерла. Свет не погас, но в углу замигала красная лампочка «Стоп». Леша выпрямился, сердце екнуло. «Вот отлично. Застрял».

Он уже потянулся было к кнопке вызова диспетчера — маленькой, пыльной, под панелью — когда услышал звук. Не скрежет, а тихий, четкий щелчок. Механический, как срабатывание замка.

Его взгляд сам упал на панель этажей.

Дежурный в "Сказке"

Деньги кончились в среду. К четвергу Максим доел последнюю доширак, а в пятницу, глядя на пустой холодильник и счет за интернет с тремя красными пометками, он зашёл на сайт с вакансиями и вбил в поиск: «Работа ночь. Без опыта. Сразу».

Вариантов было три. Грузчик на складе – отпало, сил не было. Оператор в кол-центр – требовался «приятный поставленный голос», а у него после бессонных ночей за учёбой голос был похож на скрип ржавой двери. И третье: «Сторож на объект. Посменная работа. Оплата ежедневно.»

Он позвонил по номеру. Его голос, видимо, сочли достаточно приятным для тёмной пустоты, потому что через час он уже сидел в конторе «Витязь-Охрана», что располагалась в подвале старого бизнес-центра и пахла сыростью, дешёвым кофе и усталостью.

Начальник, мужчина лет пятидесяти с лицом, словно вырезанным из жёсткого дерева, не глядя протянул ему пачку бумаг.
—Объект простой, — сказал он хрипло, не отрываясь от монитора. — Заброшенный детский сад «Сказка». Район тихий, мародёров не бывает. Сиди себе в будке, смотри в камеры. Главное — инструкцию выучи. Там всё строго.
Он наконец поднял на Максима взгляд.Глаза были плоские, безразличные.
—Документ подпиши здесь, здесь и здесь. Прочитал?

Максим пробежался взглядом по строчкам. Стандартный набор: «соблюдать Устав, не спать на посту, материальная ответственность». Он машинально подмахнул все три раза. Ему нужны были деньги, а не чтение.
—Всё прочитал, — солгал он, протягивая бумаги обратно.

Начальник что-то хмыкнул, забрал один экземпляр и швырнул на стол бейдж с жёлтой полосой и надписью «ВРЕМЕННЫЙ».
—Ключи и остальное у смотрителя. Адрес написал. Заступаешь сегодня с девяти вечера до шести утра. Приезжай за пару часов, пока светло, покажут.

---

Садик «Сказка» оказался на самой окраине, где город уже начинал сдаваться, переходя в частный сектор и пустыри. Двухэтажное кирпичное здание с облупленной голубой краской, с крошащимися гипсовыми грибочками у входа и разбитым фонарём. Окна первого этажа были наглухо заколочены щитами, на втором зияли чёрными дырами. Заброшенность висела на нём тяжелым, пыльным саваном.

Смотритель, сухой старик в выцветшем ватнике, ждал его у калитки. Он молча кивнул, повернулся и, шаркая валенками по обледеневшей тропинке, повёл Максима внутрь через чёрный ход.

Внутри пахло так, как будто здесь не просто перестали жить, а специально законсервировали смерть: запах старой пыли, затхлой влаги, сладковатого гниения (дерево? обои?) и под ним — едва уловимый, но стойкий аромат детской присыпки. Контраст бил по нервам.

Старик провёл его по тёмным коридорам, где под ногами хрустел рассыпавшийся паркет, а со стен смотрели бледные пятна от некогда висевших там детских рисунков. Он остановился у неприметной двери с табличкой «КАБИНЕТ ЗАВЕДУЮЩЕЙ». Внутри была крошечная комнатка, превращённая в сторожку: стол, старый стул, шкафчик, рация на зарядке и на стене — монитор системы камер. Картинка делилась на четыре квадрата: входная калитка, центральный коридор, детская площадка с ржавыми качелями и… четвертый экран. Он показывал большое помещение, погружённое в почти абсолютную тьму. Лишь слабый отсвет от уличного фонаря, пробивавшийся сквозь грязное окно где-то вдалеке, выхватывал контуры чего-то большого и застеклённого — витрины или шкафа.

— Вот твой пост, — проскрипел старик. — Ключи от калитки и чёрного хода. Отсюда — нет. — Он ткнул корявым пальцем в монитор, в тот самый тёмный квадрат. — Это дальний игровой зал. Бывший музыкальный. Дверь туда всегда заперта, ключа нет, и не ищи. Это раз.

Он достал из кармана ватника потрёпанный листок, сложенный вчетверо, и развернул его. Почерк был неровный, угловатый.
—Внимай. Правила поста. — Он поднёс листок к самым глазам и начал зачитывать, словно священный текст, тыкая пальцем в каждую строчку:
—Первóе: не входить в дальний игровой зал. Дверь заперта.
—Вторóе: не отвечать на вопросы, если их задают из темноты, по рации или в окно. Молчать.
Он сделал паузу,его мутный взгляд скользнул по лицу Максима, выискивая понимание. Не найдя, продолжил:
—Третье: не смотреть в застеклённую витрину кукольного театра. Она в том зале, но видна вон в то окошко в двери. — Он кивнул в сторону коридора. — Стоишь, бывало, в коридоре, а она там светится… Не смотреть. Глаза отводи.

Он сложил листок и сунул его Максиму в руку.
—Они сами эти правила придумали, — сказал старик, и его голос внезапно стал тише, почти шёпотом. — Ещё когда сад работал. Дети, воспитатели… Все знали. Потом сад закрыли, а правила… они остались. Как закон. Слушай, сынок, это не шутки. Соблюдай – и ночь пройдёт тихо.

Максим взял листок, едва сдерживая саркастическую улыбку. «Старый дед повернутый», — промелькнуло у него в голове. Бабки на лавочке тоже всякие страшилки рассказывают.
—Понял, — кивнул он, делая вид, что серьёзен. — Не входить, не отвечать, не смотреть. Всё просто.

Старик смотрел на него ещё несколько секунд, потом беззвучно вздохнул, словно поняв что-то безнадёжное. Развернулся и зашаркал прочь по коридору, растворившись в темноте.

Максим остался один. Он сел на скрипучий стул, бросил листок с правилами на стол и осмотрелся. «Нормальная контора», — мысленно усмехнулся он. Тишина была абсолютной, лишь изредка за окном скрипела голая ветка о стену. Он достал термос с дешёвым растворимым кофе, налил в крышку. Пар поднялся тонкой струйкой в холодном воздухе.

Он включил свой ноутбук, ловил раздачу с телефона. На мониторе камер четыре квадрата показывали одно и то же: неподвижность. Тот, самый тёмный, был просто чёрным прямоугольником с парой размытых бликов. «Кукольный театр. Ну-ну».

Максим откинулся на стуле, потянулся. Ночь предстояла долгая, но простой. Сиди, пей кофе, смотри сериальчик. Деньги капают. Он сделал первый глоток, открыл ленту в соцсети. Мир за стенами этого затхлого детского сада продолжил своё движение. Всё было спокойно. Норма установилась.

За окном стемнело окончательно. Четвёртый экран на стене теперь был не просто тёмным — он был густым, бархатным, как чёрная дыра, затягивающая в себя весь свет комнаты. Но Максим не смотрел на него. Он смотрел в экран ноутбука, и ему было почти комфортно.