Тени Цуёти

Пролог

Идзанаги со своей спутницей Идзанами стояли на небесном парящем мосту и смотрели вниз, спрашивая друг друга, есть ли внизу земля. Чтобы выяснить это, боги опустили сделанное из драгоценного камня копьё и обнаружили океан. Когда они приподняли копьё, вода, которая стекала с него, затвердела и превратилась в остров Оногородзима.

Туда и спустились два божества. Вскоре после этого они решили заключить брак, хоть были братом и сестрой. Идзанаги и Идзанами вместе установили столб на острове; Идзанаги пошёл вокруг него в одну сторону, а Идзанами — в другую. Когда они встретились, Идзанами сказала:

— Как чудесно! Я встретила прелестного юношу.

Можно подумать, что такая трогательная реплика должна была понравиться Идзанаги, но она, напротив, его сильно разозлила, и он резко ответил:

— Я мужчина. И по праву должен говорить первым. Как может быть наоборот? Это к несчастью. Давай обойдём столб ещё раз.

Они опять встретились, на этот раз Идзанаги заговорил первым:

— Как чудесно! Я встретил прелестную девушку.

После этого нехитрого обряда они поженились.

Когда Идзанами создавала острова, моря, реки, травы и деревья, она вместе со своим господином размышляла: «Мы уже создали Великую страну восьми островов с горами, реками, травами и деревьями. Почему бы нам не создать кого-нибудь, кто мог бы стать Правителем Вселенной?»

Желание богов исполнилось, и родилась Аматэрасу – Великая Священная Богиня Сияющая на Небе, ками Солнца, дарующая жизнь и тепло всему сущему. Она была настолько ослепительно красива, что родители, очарованные ее великолепием, не раздумывая решили отправить ее вверх по Небесной Лестнице, чтобы с высокого неба вечно проливать лучезарный свет на Землю, освещая каждый уголок мира. Ее золотистые локоны, переливавшиеся всеми оттенками солнца, лик мягкой округлой формы, обрамленный пушистыми ресницами, и плавные, соблазнительные изгибы фигуры лишь сильнее подчеркивали ее божественную красоту, заставляя сердца смертных и богов трепетать в восхищении. Но как бы ослепительно ни была ее внешность, как бы сладки ни были ее речи, дурное, гнилое нутро чувствовали все ками, ощущая исходящую от нее тьму, словно слабый запах серы, предвещающий скорый пожар. Кроме двух ее братьев – Сусаноо, ослепленного преданностью, и Цукуёми, зачарованного собственной иллюзией.

Вторым ребенком, рожденным из очищения Идзанаги, был Цукуёми – ками Луны, повелитель ночи и хранитель равновесия. Его изысканный, белоснежный лик, вытянутый, ничем не уступал в неземной красоте сестринскому, затмевая даже сияние Аматэрасу. Сын был чист, как отраженный лунный свет, непорочен и не запятнан мирской грязью, оттого его кимоно было безупречно белым, сотканным из лунного шелка, а на середине оби гордо сияла золотистая луна, символ его власти и предназначения. Его волосы были серебристыми, а глаза – черными, как сама глубокая ночь, отражающая в себе бесконечное звездное небо. Тело было одновременно и грациозным, и мужественным, сочетая в себе элегантность и силу, необходимые для поддержания порядка в ночном мире. Цукуёми был идеален, словно вылеплен из лунного камня, предназначенный для своей важной роли в будущем мироздании. Увы, он не успел разглядеть все изъяны богини Солнца, заметить трещины в ее совершенном образе, и с головой влюбился в собственную, идеализированную фантазию, в прекрасный мираж, созданный его воображением.

Идзанами и Идзанаги приняли решение, что Цукуёми сгодится вторым мужем Аматэрасу. И вслед за ней по Небесной Лестнице поднялся Бог Луны. После чего он прозвал себя Первым Луном. Чтобы познать свой путь и силу, он отказался от всех, кроме Аматэрасу и не навещал ками. Цукуёми слепо верил в любовь, что сломало его полностью.

После обручения, Цукуёми обитал в небесном дворце Аматэрасу, золотом и жемчужном коконе, где каждый уголок шептал о вечной власти. Их союз должен был даровать небесам наследников, символ нерушимой связи солнца и луны, правления и порядка. В отличие от буйного Сусаноо, что сотрясал небеса своим гневом и оспаривал право Аматэрасу на равнину Высокого Неба, Первый Лун хранил молчание, признавая ее неоспоримую власть. И вот, супруга, словно одаривая преданностью, переложила на его плечи свои "грязные" обязанности.

Каждую ночь, когда солнце угасало, и мир погружался в объятия теней, Цукуёми спускался в мир людей. Он становился клинком во тьме, палачом по воле небес, обреченным на истребление ёкаев. Аматэрасу уверяла его, что эти существа, порождения тьмы, посягают на жизни смертных, и их единственная судьба – смерть. Цукуёми слушал, верил, и поднимал клинок.

Но с каждой пролитой каплей демонической крови, божественный статус тускнел. Его руки, когда-то созданные для созидания и дарения, стали орудием смерти. Эти приказы, словно ядовитый нектар, медленно, но верно отравляли его душу. Белоснежные пряди, символ его чистоты и связи с небесами, потускнели, как луна, скрытая за облаками. Через века непрерывных убийств, они и вовсе станут тёмно–синими, цвета ночного моря, хранящего в себе тайны утонувших миров.

Вместо чёрных зрачков, отражавших ясность и спокойствие лунного света, в его глазах зажглись два алых уголька. Это была не просто смена цвета – это было отражение пролитой крови. Он видел в глазах умирающих ёкаев страх и отчаяние, а не только злобу, которую Аматэрасу так упорно рисовала. И осознание этой лжи жгло его изнутри, превращая в чудовище, подобное тем, кого он преследовал.

Постепенно, в тишине бесконечных ночей и под тяжестью пролитой крови, сам Цукуёми принял изменения в себе. Он перестал сопротивляться тьме, позволил ей поглотить себя, и навсегда снял белое кимоно, символ чистоты и небесной благодати. Теперь Первый Лун носил только чёрное или тёмно-синее – цвета ночи и смерти, цвета его новой сущности. Его одеяния больше не отражали свет небес, а поглощали его, делая его тенью, обреченной вечно скитаться между миром людей и холодным безмолвием небесного дворца.

I

В глубокую ночь жители Ямоёти сладко спали. Лёгкий ветерок покачивал ветви деревьев, развевая в небе листья. Но воздух постепенно наполнялся тяжестью, навевая тревогу всему живому. Неожиданно из глубины лесов послышался грай птиц, а затем раздался гром со страшным толчком. Землетрясение пробудило всех жителей.

Испуганные ёкаи босиком выбегали из минков, хватая спящих детей и таща престарелых. Демоны не понимали, что происходит и куда им бежать. Всё кругом качалось. Земля то поднималась, то опускалась. Опорные столбы многих жилищ медленно проваливались. Ёкаи, не успевшие спастись из минков, кричали и молили о помощи. У многих из них были маленькие дети на руках. Мужчины, рискуя своими жизнями, мчались на помощь. Небольшая толпа придерживала настил, чтобы семьи успели выбраться. Первыми выбегали матери с детьми, а затем супруги или престарелые, если им везло.

Внезапно колебания как будто прекратились, благодаря чему многие смогли выбраться. Жёны, друзья и старшие стали звать обратно спасителей, но те не успели даже шагу сделать. В эту минуту появились расширяющиеся трещины, и все мужчины провалились в них вместе с жилищами. Раздались крики и плач. Женщины рефлекторно ринулись к месту гибели сыновей и супругов, но их останавливали другие ёкаи. Многие отказывались спасаться, бросали старшее поколение, детей, а некоторые даже добирались до трещин. У этих демонов больше не было шансов на спасение, ведь теперь падали и деревья. Со всех восьми островов раздавался душераздирающий вопль.

Выжившие быстро приняли решение бежать к берегам своего острова. Брошенных детей не все хватали — в основном поднимали самых маленьких. Немногие ребята поспевали за взрослыми: они спотыкались, падали, подворачивали ноги и, в конечном счёте, погибали. Взрослые ёкаи прекрасно слышали детский плач и даже последние крики.

Женщины горько рыдали, когда до них доходили мольбы о помощи, а затем — звук упавшего дерева. Ни одна из них не посмотрела назад.

Отовсюду неслись крики:

— Помогите! Помогите!.. Мама..!

Пока они бежали, раздался следующий удар. Со всех сторон рушились минки. Всё кругом наполнилось страшным грохотом падающих деревьев и подземным гулом. Всё больше ёкаев проваливалось в трещины. Но даже с большими потерями они смогли добраться до берегов, где теперь могли оплакивать погибших.

Наступило молчание.

Когда демоны подняли головы, их горе преумножилось. Луна больше не сияла серебряным светом — её окутал бордовый цвет, словно кровь Цукуёми пролилась на неё. Ёкаи сразу поняли, что скончался ками Ночи. Раздался вопль, хор демонических криков, воя и плача.

***

Цукуёми переместил сына в хижину Мрака. Он надеялся, что только Идзанаги сможет направить Райто на верный путь и защитить его от гнева Аматэрасу.

Мир богов оставался равнодушен к судьбе Идзанаги — никто даже не думал искать его, тем более ступать на проклятый остров Ахадзи. Идзанаги, отрёкшийся от детей и отвергнутый ими, окончательно сдался. Закрыв за собой дверь хижины, он выпустил всю тьму, накопившуюся в его сердце, словно разъярённый вулкан, извергающий лаву.

Постепенно мрак начал проступать наружу, проникая через крошечные щели в ветхой минке. Он сгущался, как чёрные клубы дыма, медленно растекаясь по острову, пока не поглотил его полностью. Казалось, сама природа замерла под тяжестью этой тьмы. Идзанаги больше не видел ни яркого солнца, принадлежавшего дочери, ни прелестного сияния луны, рожденного его сыном.

Ахадзи превратился в отражение израненной души божества. Здесь не осталось ни звука, ни жизни. Только сам ками влачил своё существование, окружённый собственным одиночеством и безумием. Его душа чернела с каждой секундой, будто по ней расползался яд. Лишь спустя сотни лет эта тьма обрела форму: из ауры Идзанаги родились тени. Они могли принимать облик любых существ, но, боясь своего создателя, прятались, замирая в мраке.

***

Райто лежал на старом футоне рядом с Идзанаги. Его плач звучал как безнадёжный зов к свету, которого на этом острове не существовало. Крохотные ручки младенца цеплялись за всё подряд, словно пытались ухватиться за жизнь, но судьба уже расставила свои сети.

Могущественная тёмная аура Идзанаги, словно плотоядный хищник, окутала ребёнка. Она медленно проникала в его крошечное тело, сдавливая внутренние органы. Лёгкие малыша сокращались в мучительных спазмах, лишая его кислорода. Беспомощный ребёнок кричал так пронзительно, что казалось, его крик способен пробить саму тьму. Но даже тени Цукуёми, наблюдающие за ним из укрытия, не решались вмешаться. От боли Райто дрыгал ручками и ножками, его маленькое тело издавало хриплые звуки, булькающие звуки, предвестники неминуемой гибели.

Идзанаги, привыкший к бессоннице, услышал этот крик сразу. С тех пор, как он потерял любимую жену, сон покинул его, уступив место изнуряющей бдительности и нестерпимой, грызущей тоске. Чуткий слух не позволял ему игнорировать плач ребёнка. Бог долго сидел, сжав руки в кулаки, морщась от каждого звука. Его сердце, закованное в цепи тьмы, сопротивлялось, но терпение подходило к концу.

Идзанаги вскочил, как хищник, сорвавшийся с цепи. Его лицо исказилось от ярости, а глаза вспыхнули зловещим светом, отражением тьмы, поглотившей его душу. Он схватил малыша за крошечную ногу и со всей силы швырнул его в стену. Глухой удар отозвался эхом в мраке. Райто ударился затылком и спиной, а потом упал лицом вниз на татами. Его крик оборвался, , словно перерезанная струна.

Прекрасное одеяние Ночи, в которое был завёрнут младенец, постепенно пропиталось кровью. Блестящие серебряные камни, украшавшие ткань, стали багровыми. На полу растекалась огромная лужа крови, словно сама жизнь ускользала из ребёнка. Из складок одежды выпал перстень, которым Цукуёми пытался защитить сына, но Идзанаги не заметил его.

Бог метался по хижине, срывая с полок всё, что попадалось под руку. Он искал катану, разбрасывая вазы, утварь и одежду. Об пол с глухим звоном разбилось уже десяток керамических сосудов, но Идзанаги, охваченный яростью, этого не замечал.