Тени и зеркала

Пролог

Дерево. Тень. Земля

под деревом для корней.

Корявые вензеля.

Глина. Гряда камней.

Корни. Их переплёт.

Камень, чей личный груз

освобождает от

данной системы уз.

Он неподвижен. Ни

сдвинуть, ни унести.

Тень. Человек в тени,

словно рыба в сети.

Вещь. Коричневый цвет

вещи. Чей контур стёрт.

Сумерки. Больше нет

ничего. Натюрморт.

Смерть придёт и найдёт

тело, чья гладь визит

смерти, точно приход

женщины, отразит.

Это абсурд, враньё:

череп, скелет, коса.

«Смерть придёт, у неё

будут твои глаза».

Иосиф Бродский.

Натюрморт

ПРОЛОГ

Долина Отражений. 3909 год от Сотворения (по современному летоисчислению – за 63 года до падения Дорелии, последнего королевства Обетованного)

Альен смотрел, как чёткие ряды символов покрывают зеркальную раму. Точнее, не покрывают, а выходят изнутри – пробиваются из слоёв серебра, словно немыслимые насекомые, и властно захватывают гладкую поверхность. В полной тишине они множились, обретали чёткость, переплетались зубцами и усиками, вплотную приближались к стеклу, наливались белым свечением… Что и говорить, завораживающее зрелище.

Альен не впервые видел, как Отражения накладывают заклинания на свои зеркала, но красота и математическая точность этого действа, где была важна каждая мелочь, по-прежнему поражали его. По здешним меркам он рано удостоился чести побывать в одном из трёх Зеркальных домов – или, на языке Отражений, Меи-Зеешни: его впустили в залы, полные магических зеркал самых разных свойств и размеров, уже на исходе второго года обучения. Однако подлинная святая святых находилась здесь, в Меи-Валирни, за закрытыми дверями которого эти зеркала отливались и насыщались волшебством. И доступ сюда был подлинной честью; многие ученики-люди покидали Долину, так и не добившись её.

Именно над этим зеркалом наставник Альена, Фаэнто, корпел не первую неделю: любая ошибка могла превратить изделие в заурядный кусок стекла. Простая прямоугольная рама сковывала тончайшее и прочнейшее в Обетованном стекло размером со среднюю книгу; увеличенную копию обычно отливали после удачных опытов с маленькой. Чуткие пальцы Фаэнто, одного из лучших мастеров-зеркальщиков, скользили по раме, следуя за узором ментальных конструкций.

– Почти готово, – тихо сказал он, оставив на зеркале облачко пара от дыхания. – Теперь только закрепить и проверить.

– Принести раствор? – спросил Альен, поднимая взгляд. Фаэнто кивнул, задумчиво созерцая результат; его впалые щёки чуть разрумянились, а тёмные прядки на лбу намокли от пота. После работы над зеркалами он всегда выглядел усталым и погружённым в себя – ещё сильнее, чем обычно.

Альен поднялся из-за стола, зашипев от боли в затёкшей спине, и отошёл к полкам, заставленным рядами флаконов и бутылочек. На некоторых из них красовались этикетки, подписанные трудившимися в Меи-Валирни Отражениями – «Экстракт жимолости», «Заговорённый песок», «Яд чёрной феорнской гадюки»… Кое-где он узнавал и чёткий, крупный почерк Фаэнто. И всё же большинство сосудов давно остались без подписей и вообще содержались крайне неопрятно: в магической лаборатории царил творческий беспорядок, с которым приходилось мириться всякому, кто связывал свою жизнь с Долиной.

Альен привычно передал наставнику нужный флакон; Фаэнто вытащил пробку, щёлкнув по ней ногтем, и с победоносным блеском в глазах – серо-стальных, как у всех Отражений, – пролил несколько вязких капель на заколдованное стекло. Они впитались с негромким шипением, как если бы зеркало было пористым; знаки исчезли с рамы, просияв в последний раз.

– Это твоя лучшая работа, Фиенни, – с искренним благоговением произнёс Альен, возвращаясь на своё место; гордость за учителя и друга переполняла его больше, чем признание собственного скромного участия. Только в такие моменты он и мог позволить себе называть его уменьшительным именем, как принято у людей. – Прекрасная идея и прекрасное исполнение.

Фаэнто хмыкнул; его узкое, чуть вытянутое лицо озарилось спокойной улыбкой.

– Не люблю, когда ты так нагло льстишь… А об исполнении мы ещё не всё знаем, – едва касаясь, он поставил на стекло кончик мизинца. – Каков наш главный постулат при обращении с Даром?

Альен поморщился.

– Соблюдать осторожность. Я не мальчик, Фиенни, не обязательно каждый раз напоминать…

Зеркальщик насмешливо поднял бровь. Его мизинец сильнее надавил на стекло, которое подёрнулось чем-то вроде серебристого тумана.

– Тебе нет ещё и двадцати. Твой народ, наверное, единственный в Мироздании считает зрелыми мужами таких юных существ.

Альену не нравилась эта тема: пускаясь в рассуждения о различиях во взглядах и образе жизни людей и Отражений, Фиенни часто допускал презрительный тон, в другое время совсем ему не свойственный. Он и сам, проведя несколько лет в Долине, был невысокого мнения о своих сородичах (люди, окружавшие Альена в прославленной Академии и даже в семейном замке лорда-отца в Ти’арге, оставили о себе слишком мало хороших впечатлений), но признать это наедине с собой легче, чем согласиться с Отражением. Альен снова перевёл внимание на зеркало.

Глава первая

ГЛАВА I

Западный материк. 3916 год по человеческому летоисчислению (за 56 лет до падения Дорелии)

Лес был болен.

Целый его кусок выделялся на живом зелёном теле, как уродливая заплата. Деревья стояли мёртвые, скрючившиеся и посеревшие, и земля больше не питала их корни. Но они не просто высохли: с высоты Тааль могла видеть чёткую границу, за которой всё было в порядке, как раньше. Это просто ненормально.

Тааль нахмурилась. Самое тревожное – что это не первый подобный участок, встреченный ею.

Она поймала крылом встречный поток воздуха и начала снижаться плавными кругами. Ветер ерошил перья и приятно охлаждал разгорячённое лицо. Взмах, другой, третий – и она позволила себе парить, наслаждаясь лёгкостью, которой невозможно испытать где-то ещё, кроме неба.

Утро стояло ясное, рассвело совсем недавно, и редкие полупрозрачные облака не скрывали причудливых переливов лилового и голубого. Дышалось удивительно свободно. Тааль любила такую погоду – что ещё нужно, чтобы вдосталь полетать?

Прямо под ней лежал участок леса, где суровые разлапистые сосны поделили власть с пихтами, почти полностью оттеснив к югу ясень и нежную липу. Заросли были такими густыми, что с высоты Тааль различала только сплошное тёмно-зелёное море да редкие вкрапления белесого тумана, который к исходу ночи скопился в ложбинах между холмами и сейчас медленно таял.

Земля стремительно неслась ей навстречу. Достигнув нужной точки, Тааль наклонилась вперёд: пора было спускаться, а о таких моментах ей каждый раз приходилось себе напоминать, отказываясь от счастья быть в воздухе. Что и неудивительно: здесь её место, место всех из народа майтэ. Тааль часто рассказывали о её дедушке, который обладал невероятным размахом крыльев (даже по меркам её соплеменников, довольно крупных) и однажды был так захвачен полётом, что просто не вернулся из него. Наверное, не смог побороть соблазн – или не захотел перебарывать.

На больном участке деревья не только обнажились, но и так изменили форму, что Тааль не узнала их пород. Трава была точно выжжена каким-то немыслимым пожаром – мгновенным и охватившим маленькую площадь; однако стволы не казались обугленными, нигде не виднелся пепел, а почва приобрела желтовато-серый цвет и покрылась трещинами. Тааль кружила над этим местом, недоумевая: она впервые решилась спуститься настолько низко к участку, охваченному такой вот пугающей болезнью, и теперь не могла понять, в чём её причины. Боль, волнами исходящая от земли, тяжелила ей крылья, лишала сил – случилось нечто дурное и тёмное, но что именно?.. Неведомая зараза не распространялась сплошным потоком, а очагами прорывалась то тут, то там; никакая древесная болезнь на памяти Тааль не вела себя подобным образом.

Надо обратиться к Ведающему – прав был отец, когда советовал ей это. Она сегодня же полетит к нему.

Пока Тааль задавалась вопросом, могли ли так повредить лесу какие-нибудь новые в их местах паразиты-древоточцы, на границе здорового и заражённого участков обозначилось шевеление. Тааль пригляделась и различила чёрное пятнышко, переползавшее из одной косой древесной тени в другую. Не может быть…

В ужасе развив самую большую скорость, на какую только была способна, Тааль снизилась и сложила крылья. Иссушённая земля обожгла ей ноги, и она разжала когти, стремясь сохранить равновесие.

«Пятнышко» оказалось другой майтэ, небольшой и совсем юной. Её округлое тело покрывало блестящее оперение – густое и такое непроницаемо-чёрное, что Тааль вспомнила о матовой, без оттенков, черноте бессловесных воронов. У основания шеи перья заканчивались, открывая белую кожу; на лице под ворохом чёрных же локонов сурово сверкали огромные зелёные глаза. Майтэ была красива чужеземной, дикой красотой, но сердце Тааль сжалось не от восхищения, а от боли: незнакомка неуклюже переваливалась, беспомощно волоча по земле крыло, насквозь пронзённое стрелой. Покосившись на Тааль, она невозмутимо продолжила путь – не издала ни звука. Тааль на её месте, должно быть, уже спела бы песнь боли, встревожив всю округу.

– Погоди! – Тааль подбежала и клювом взялась за древко стрелы. Чёрная майтэ поморщилась и отпрянула.

– Не надо, – голос у неё был с хрипотцой – не певческий, но приятный и звучный. – Я пыталась её вытащить. Бесполезно.

– Кто сделал это с тобой?..

Незнакомка ответила не сразу, для начала смерив Тааль оценивающим взглядом – будто проверяла, стоит ли ей доверять.

– Кентавры, конечно. В мире нет лучников лучше.

– Но кентавры не враждуют с такими, как мы, – изумилась Тааль.

– С такими, как ты, – быть может, и нет, – и раненая продолжила путь: видно было, что каждый шаг даётся ей с трудом. Оправившись от смятения, Тааль снова догнала её.

– Но куда ты идёшь? Поблизости нет гнездовий…

– К своим, – майтэ упрямо тряхнула головой. – Наши целители вытащат её. Сумей я лететь, я бы не шла пешком.

– Но к нам ближе, где бы ты ни жила… И у нас тоже хорошие целители, – Тааль помедлила, надеясь не показаться дерзкой. – Я не сомневаюсь в твоей храбрости и выдержке, но не могу оставить тебя вот так. Моё гнездовье на Высокой Лестнице.

– Я слышала о ней. Странное место для жилья, – с сомнением протянула незнакомка, и её лицо вновь исказила гримаса боли. – А впрочем, благодарю тебя, – добавила она, смягчившись. – Но не понимаю, как ты намерена мне помочь. Разве что поползёшь вместе со мной, точно жалкая гусеница…

Глава вторая

ГЛАВА II

Дорелия, Энтор. 3916 год по человеческому летоисчислению

Ривэн завернул за угол и привалился спиной к стене. Сердце колотилось так, что болели рёбра; он опустился на корточки, хватая ртом воздух. Он уже и не помнил, когда в последний раз так быстро бегал: мышцы горели и определённо приготовились болеть. Ривэн с досадой поморщился, но в тот же миг его ударила мысль, от которой всё внутри озарилось радостью: спасся, сбежал, не схватили!.. Со счастливой и глуповатой улыбкой он обозрел забытый всеми четырьмя богами грязный переулок, убедившись, что вокруг никого, а потом вытащил из-за пазухи добытое сокровище.

Набитый кошель лёг в руку удобной тяжестью. Он был кожаный, совсем не потёртый, новый – даже пах ещё кожей. Тесёмки стягивались крепким двойным узлом: видно, дрожал-таки незадачливый купец над своим золотишком… И всё же упустил.

Ривэн развязал кошель и, перехватив его одной рукой, высыпал на ладонь другой несколько монет. Он не смог сдержать ликующий возглас – золото, чистое королевское золото, ни одного серебряника или медяка! – но тут же больно прикусил язык: нечего орать, когда только что улизнул от погони. Может, из-за склонности к дурацким необдуманным поступкам его и не принимают в энторскую Гильдию…

Глубокий, мягкий блеск золота завораживал даже здесь, в тени трёхэтажных угрюмых домов, между которыми сложно было бы протиснуться и двоим. Ривэн любовно зарылся пальцами в жёлтые кругляши, а потом выпустил их, ощутив сладкую истому от звона. Попробовал монету на зуб и остался доволен. Его пьянили возможности, стоявшие за этими кусочками металла: вкусная еда, удобная одежда взамен его тряпья, вечер возле очага в компании новых приятелей или с хорошенькой девушкой… Кто знает – глядишь, такая славная добыча откроет ему дорогу в воровскую Гильдию и обеспечит наконец-то прочное положение. А потом… Нет смысла загадывать, что потом. Он неуверенно пообещал себе, что отложит часть на исполнение давней мечты – покупку собственного дома где-нибудь в предместье. Этого более чем достаточно для дальних планов.

Правда, этим дело не ограничивалось: Ривэн давно не отрицал, что золото обладает над ним властью само по себе. Он не помнил, сколько лет ему было, когда впервые пришло это странное затмение – страшная, лишавшая сна жажда, до судорог и звона в ушах. В сиротском приюте говорили, что он начал таскать всё, что плохо лежит, точно сорока, раньше, чем научился вытирать себе нос. Собственно, поэтому его и собирались вышвырнуть оттуда раньше срока. И поэтому он перебрался в столицу, задумав её покорить – конечно, тем способом, в котором был особенно талантлив.

Ривэн вздохнул. Он давно перестал с этим бороться и изжил невольное отвращение, но время от времени тонкий, надоедливый голосок в голове принимался зудеть, рассыпаясь в упрёках. Он и на этот раз заставил его замолчать. В конце концов, тот купец жив и здоров: его лавка не разорится, а брюхо не уменьшится от такой потери. Всего-то и надо было, что лучше следить за собственным поясом, когда препираешься со счетоводом… Впрочем, пропажу господин Телдок заметил быстро, а его мальчишка-слуга (будь они неладны, эти избалованные на хозяйских харчах, пронырливые дети…), увидев Ривэна в толпе, принялся вопить так, будто его режут. Но Ривэн лично истоптал все закоулки Энтора, перелез хотя бы по разу через все заборы, забрался во все подворотни и тупики – в общем, город стал его вотчиной, как бы там ни зазнавалась Гильдия. Так что у преследователей не было шансов, хоть ему и пришлось попетлять.

Во всяком случае, итог того стоил.

Блаженно улыбаясь, Ривэн из осторожности вывернул кошелёк наизнанку, ссыпал деньги обратно и взвесил его на ладони; огонь в его крови наконец погас, и он углубился расчёты. Можно сходить к оружейнику и купить себе нож – а то слишком уж часто приходится ночевать на улицах… Да и вообще, этого хватит на пару недель безбедной жизни – включая ежедневный нормальный обед, иногда даже с кружечкой эля или сидра. А там и до глотка кезоррианского вина с пряностями недалеко… Ривэн сглотнул слюну.

И тут его озарило.

Стоит ли спускать такое состояние в заурядных тавернах, когда можно вознаградить себя и кое-чем более стоящим?..

Ривэн улыбнулся лучшей из своих улыбок – той, что всегда работала безотказно, – и отправился в знакомый подвальчик, чтобы дождаться темноты.

***

Заведение господина Ви-Шайха, дельца из Минши, считалось, наверное, самым дорогим в Энторе. По крайней мере – среди тех, которые были доступны не только аристократам. Посреди бедного Восточного квартала, который не то чтобы состоял из лачуг, но был сер и скучен, оно выглядело как драгоценное ожерелье на грязной нищенке. Уютное двухэтажное здание из разноцветного камня, как строят в Минши, притулилось на Улице Венгирда Второго (Ривэн долго привыкал к тому, что в Энторе большая часть главных улиц носят имена дорелийских королей) и приветливо встречало путников приоткрытой дверью из красного дерева, горящими окнами и балкончиками. На плоской крыше красовался палисадник, изнутри доносились тихая музыка, голоса и смех. Ривэн до сих пор не бывал внутри, но был наслышан об этом месте – и предполагал, что содержание не будет соответствовать обманчивому фасаду.

Однако он ошибался. Домашний покой разнежил его с самого порога, где миловидная курносая девушка приняла его истончившийся от ветхости плащ и башмаки, а взамен предложила мягкие комнатные туфли.

– Приятного вечера, господин, – улыбнулась она. Совсем растаявший Ривэн протянул ей золотой, но она, не переставая улыбаться, замотала головой. – Что Вы, не нужно. Только в радость услужить такому красивому господину.