Тени Империй и Пламя Судьбы

Глава 1. Миоргель — город туманов и трав

Рокот земли раздался первым — низкий, глубокий, как дыхание древнего зверя под холмами. Собаки во дворе завыли. Мир замер.

Айрана стояла в низине по щиколотку в холодной росе и замыкала круг из мириона. Тонкие листья ложились на влажную почву ровным, выученным с детства узором знака Миалии. Ладонь чуть дрожала, но линия круга оставалась чистой.

— Не дрожи, — шепнула она уже не земле, а себе.

Внутри круга почва была темнее, плотнее, будто впитывала в себя каждый звук. Айрана опустилась на одно колено и положила правую ладонь в центр узора. Холод глины встретил тепло кожи. В первый миг — тишина. Потом из глубины донёсся едва ощутимый отклик, словно внизу хрипло выдохнули. Под пальцами прокатилась горячая волна.

Листья мириона дрогнули и приподнялись, будто вдохнули вместе с ней. На их дымчатых пластинках вспыхнуло мягкое золото — не ослепительный свет, а тихое сияние, от которого воздух внутри круга будто стал плотнее. Трава раскрылась, выпустив запах дождя и железа.

Айрана задержала дыхание, удерживая тонкую грань — ещё вдох, ещё миг связи. Когда золотой отсвет рассыпался в воздухе и земля под пальцами остыла, она медленно поднялась. Обряд завершился, круг успокоил тревогу глубин.

Но дрожь под ступнями до конца не ушла. Где‑то очень глубоко мать‑твердь всё ещё шевелилась, не находя покоя. Так же когда‑то вибрировали камни под храмовым холмом в тот день, когда под обвалом погиб её брат. Тогда она ещё не умела рисовать круги и только прижималась лбом к земле, моля, чтобы рокот стих.

— Опять, — выдохнула она, стряхивая с пальцев остатки глины. — Значит, что‑то всё‑таки идёт.

Над низиной висел туман — редкими полосами, пахнущий болотной мятой и прохладой. Чуть дальше, на пригорке, начинался Миоргель — город, который всегда считался слушателем шагов: в его тумане прятались древние травы, а камень мостовых хранил эхо чужих голосов. Сегодня этот туман стоял особенно густо, словно сам старался спрятать город от чьего‑то взгляда.

— Не зови огонь без причины, — буркнула Меласс, даже не оборачиваясь, когда дверь хижины скрипнула и Айрана вошла внутрь.

В очаге тлели ароматные ветви, дым тонкой струйкой тянулся к закопчённому потолку. Стены были утыканы связками душистых трав, иссохшими корнями, глиняными табличками с высеченными знаками.

— Я не звала, — отозвалась Айрана, опуская миску с мирионом на стол. — Только слушала. Земля и так уже кричала.

— Сейчас кричат все, кому страшно, — сухо ответила старуха. — Люди. Реки. Камень.

Она подошла ближе, перехватила руку Айраны и разогнула пальцы. Там, где только что лежал центр круга, кожа ещё хранила едва уловимое тепло.

— Смотри, — хмыкнула Меласс. — В этот раз отозвалась сильнее.

— Потому что рокот сильнее, — тихо сказала Айрана.

Старуха какое‑то время молча всматривалась в её ладонь, потом отпустила. Взгляд у неё был тревожный, углубившиеся морщины резче проступили у рта.

— Слышала про Чашу Крови?

— Только шёпот, — пожала плечами Айрана.

— Шёпота хватает.

Меласс бросила в очаг пригоршню мелких тёмных семян. Пламя вспыхнуло синим и на миг выхватило из полумрака её морщинистое лицо.

— Говорят, король Амориан Дракмор держит эту чашу в своих подземных залах, — старуха перешла почти на шёпот. — Поит своих воинов. Даёт им лишний вдох, когда они уже должны лежать в сырой глине. Жизнь держится — а душу выжирает до пустоты. После Чаши глаза у людей становятся, как у глины: вроде живые, а лица уже нет.

В воображении сам собой нарисовался образ: кубок, полный густой тёмной жидкости, светящейся изнутри тусклым кровавым сиянием, и чьи‑то пальцы, судорожно сжимающие его край.

Айрана машинально погладила запястье, чувствуя остаточное тепло под кожей. Неприятно было думать, что где‑то далеко существует сила, которая заставляет жизнь держаться, даже когда всё внутри просит покоя.

— Пусть он держится подальше от Эйландрии, — сказала она, глядя в пламя.

— Такие, как Амориан, редко останавливаются, пока не увидят конец, — устало произнесла Меласс. — Или пока их не останавливают другие.

Она отвернулась к полке с пузырьками. Айране показалось, что старуха хотела добавить ещё что‑то — и передумала.

К вечеру в Миоргель вкатился караван.

Сначала пришёл звук: далёкий гул колёс по камню, обрывки команд, лязг металла. Потом в тумане проступили силуэты: повозки, навьюченные тюками, всадники, блеск лат на груди, знакомый до боли запах — конский пот, море и чужие дороги.

Миоргель всегда чувствовал шаги чужаков. В такие дни туман густел, колокольчики у храмов звенели глуше, трава по краям тропинок прижималась к земле, будто прислушиваясь. Сегодня он не просто сгущался — он словно пытался спрятать улицы, но под гул чужих голосов всё равно отступал.

Айрана несла вёдра к колодцу и остановилась, когда потянуло солоноватым ветром, непривычным для их озёрного края. Вокруг уже собирались люди — кто с любопытством, кто с тревогой.

— Амориан не просто воюет, — хрипел у колодца широкоплечий наёмник, закатывая рукав и показывая шрам на предплечье. — Он теперь поднимает тех, кто уже должен быть в земле. Пьёшь из Чаши — и идёшь дальше, пока ноги носят. А в глазах пустота.

— Видел? — недоверчиво фыркнул молодой парень, перехватывая мешок на плече.

— Я видел, как они шли через огонь и не падали, — отрезал наёмник. — Этого хватило.

Ведро в руке у Айраны качнулось, вода плеснула по краю. Она сделала вид, что занята воротом, но каждое слово оседало внутри тяжёлым осадком. «Шли через огонь и не падали» слишком сильно отзывалось утренним жаром в её ладони, когда мирион вспыхнул золотом.

Миоргель на миг показался ей хрупким: низкие домики, крытые дерниной и мхом, узкие улочки, где каждый камень знаком, храмовый холм, к которому она бегала девчонкой. Всё её знание — как уговорить землю и травы, вытянуть из тела лихорадку, успокоить камень. Хватит ли этого, если сюда придёт тот, кто не отпускает мёртвых даже тогда, когда сама земля зовёт их к себе?

Глава 2. Город, который слышал шаги

Утро пахло мокрой золой.

Туман над Миоргелем держался упрямо, но теперь в его белизне плавали серые клочья дыма. Там, где вчера были крыши, торчали обугленные зубцы балок. Земля под ногами остыла, но всё ещё хранила в себе ночной жар — как кожа, на которой только что погасили ожог.

Айрана вылила последнее ведро на тлеющую кучу у соседского дома. Вода зашипела, подняв в воздух горький пар.

— Хватит, — отнял у неё пустое ведро мальчишка с закопчённым лицом. — Остальное само догорит.

Она кивнула, но всё равно провела ладонью над углями, будто проверяя не жар, а то, что было под ними. Почва отзывалась глухо, как уставшее сердце: без боли, но и без прежней мягкой силы.

Город казался ей помятым. Не сломанным — сложенным пополам и не до конца расправленным.

На площади перед храмовым холмом кто‑то стягивал обгоревшие брёвна, кто‑то латал дыру в крыше дерюгой. На траве неподалёку лежало трое, накрытые грубой тканью. Над ними шептались родные, шмыгали носами дети. Колокольчики на холме были укутаны дымом и звенели глуше обычного, будто звуку тоже было стыдно подниматься к небу.

— Принеси ещё мхи, — глухо сказала Меласс, не поднимая глаз от раненого мужчины. — Те, что под северной стеной. Они ещё свежие.

Айрана молча кивнула. Голос старухи с вчерашнего вечера стал тоньше, но не слабее. Только морщины у губ углубились так, будто их прорезали ногтем.

Она прошла мимо накрытых тел, стараясь не смотреть на ноги, торчащие из‑под ткани. Всё равно заметила: у одного пальцы ещё были в земле, как будто он пытался зацепиться. Мирный жест — и совершенно бесполезный. Земля не остановила тех, кто пришёл ночью.

У колодца громко заговорили. Слова долетали обрывками, как камешки по воде.

— …видел его щит, говорю тебе…
— …глаза… как у пустых…
— …шли, будто им всё равно, горит под ногами или нет…

Айрана поймала себя на том, что замедляет шаг, вслушиваясь. В груди, где утром ещё отдавало жаром от сна, неприятно сжалось.

— Они шли не как люди, — уже знакомый голос вчерашнего наёмника подхватил тон выше. — Огонь у ног, стрелы в боках, а они всё равно вперёд. Вот как по воду к колодцу. Видел я таких раньше — в Ксирее. Теперь пришли и сюда.

— А чего им тут? — спросил кто‑то. — У нас же только рыба да трава.

— Не спрашивают, когда идут по приказу, — отрезал наёмник. — Если Амориан сказал: «Туда», — они идут туда. Даже если сама земля просит их лечь.

Слова «сама земля» больно резанули по памяти утреннего круга. Айрана чуть сжала пальцы, будто снова чувствовала под ними горячую глину.

— Иди, — напомнила Меласс, не оборачиваясь. — Мхи.

Айрана послушно свернула к северной стене. Там, в тени, всегда росли светло‑зелёные подушечки, любившие прохладу и камень. Ноги сами нашли тропу мимо сгоревшего сарая, мимо чёрной полосы, где стоял дом вдовы Терри.

Туман у края города был плотнее. Он цеплялся за кусты, стелился по траве, затягивал взгляд, как вода зыбь. За последними домами, там, где начинались луга, земля была исцарапана ночными следами: распаханные копытами полосы, вмятины от колёс, чёрные, как раны, пятна пепла.

Айрана остановилась и присела, провела пальцами по трещине в земле. Вчера здесь не было разлома. Тонкая линия уходила в сторону озера.

— Дышишь ещё? — вполголоса спросила она, больше для себя.

Ответа, разумеется, не последовало. Но когда она положила ладонь на влажную землю, под кожей едва заметно дрогнуло. Не рокот — тихое, усталое шевеление.

Тянуло снова подобрать мирион, снять с пояса мешочек. Палец сам нащупал край ткани. Если нарисовать круг — можно проверить, насколько глубоко ушла трещина, успокоить то, что там шевелится. Или разбудить снова.

Айрана остановила руку на полпути.

Она слишком ясно помнила, чем закончился прошлый круг: свет под кожей, голос, шагнувший из пламени, и рыжий пожар за окном. Совпадение, уверяла себя разумная часть. Мир не настолько прост, чтобы складываться в прямую линию: «провёл круг — пришла война». Но тело помнило иначе. Тело помнило жар.

Она всё же достала пару листьев — не для круга, просто чтобы приложить к ранам. Мирион тихо зашуршал в пальцах, словно шепнул своё «да». Земля под ним отозвалась одобрением. Но никакого всплеска не было.

— Так и живи, — прошептала она. — Спи и дыши. Без нас.

Возвращаясь к городу, она слышала Миоргель почти физически. Каждый шаг отдавался в камне, в стенах, в мостовой, как раньше. Но теперь в этом звуке была осторожность. Город прислушивался к миру так же, как она — к земле.

К полудню небо посветлело. Дым поднялся выше. Кто‑то уже пытался шутить у колодца, дети неуверенно выбегали на улицу. Жизнь, как всегда, пыталась продолжаться — через обугленные балки, через треснувшие стены.

Потом туман за пределами города разошёлся.

Сначала Айрана услышала звук — глухой, мерный, расплывающийся в воздухе: стук копыт по грунту, металлический звон упряжи. Она подняла голову. По дороге, прорезавшей луга, двигалась тёмная полоса. В тени казалось, что едет одна хищная тень — длинная, с острыми выступами копий.

— Всадники, — сказал кто‑то рядом с ней.

Миоргель реагировал на чужие шаги всегда одинаково. Окна приоткрывались, двери скрипели, люди стекались к дороге, как вода к низине. Только сегодня в этом движении не было любопытства. Трава вдоль тропинок действительно прижималась к земле, колокольчики на холме вдруг стихли, будто у них оборвали ниточку ветра.

Отряд входил в туман, выходил из него, как рыба из воды. Плащи — тёмные, одинаковые. На груди — металлические пластины, на них — знак, которого Айрана раньше не видела: перекрестье двух змей вокруг чаши.

Она сглотнула. Кольцо из сна — змея, обвивающая кубок, — вспыхнуло в памяти так ясно, будто она снова видит ту серебристую спираль на мужской руке.

— Ксирейцы, — выдохнула Меласс, подойдя ближе. Голос у неё стал низким. — Не торговцы.

— Откуда ты… — начала Айрана.