Тени самурая: Зов духов

Глава 1

Сквозь полотно тумана, окутавшего подножие горы, пробивались первые лучи рассвета, окрашивая снежную вершину в нежно-розовый цвет. Внизу, у самого подножия, приютилась деревня Шепчущий Лес, словно прижавшись к матери-природе в поисках защиты. Сасаяки но Мори… Само название, словно тихая молитва, отражало тесную связь этого места с окружающим миром. Ветер, проносясь сквозь кроны вековых сосен и цветущих сакур, создавал мелодичный шепот, будто лес рассказывал свои древние истории лишь избранным.

Здесь, в тени священной горы и под сенью густого леса, где каждый камень, казалось, помнил дыхание предков, текла жизнь, медленная и размеренная, подчиняясь ритмам природы. Рисовые поля, расчерченные на аккуратные квадраты, словно страницы книги, повествовали о труде и заботе местных жителей. Река, стремительно несущая свои воды к долине, омывала берега, усыпанные камнями и увенчанные плакучими ивами, чьи ветви, склоняясь к воде, словно оплакивали ушедшие времена.

В этом уединенном уголке Японии, где время, казалось, замедлило свой ход, располагалось поместье рода, чье имя было синонимом мудрости и благородства. Сейчас его возглавлял молодой господин, Фудзивара Кэндзин, который, несмотря на свой юный возраст, внушал почтение и восхищение. Он был наследником древнего рода, славившегося не воинской доблестью, а просвещенностью и глубокими знаниями.

Его дом, окруженный высокой каменной стеной, словно неприступная крепость, выделялся среди скромных крестьянских построек. В саду, раскинувшемся за стенами, вечнозеленые сосны, словно молчаливые стражи, охраняли покой своего господина, а цветущие сакуры, словно облака розового дыма, укрывали его от мирской суеты. Внутри дома, в просторных комнатах, наполненных светом и ароматом трав, царили чистота и порядок. Здесь была огромная библиотека, полная древних свитков и мудрых книг, комнаты для занятий каллиграфией и чайной церемонией, и тихие уголки для размышлений.

Но не только богатство и утонченность отличали дом господина Фудзивары. Его главным сокровищем был Киримори Юто, юноша, чья судьба оказалась тесно переплетена с судьбой господина. Они были ровесниками, связанные не только долгом и благодарностью, но и настоящей дружбой. Юто не был уроженцем Шепчущего Леса. Он прибыл сюда издалека, из горной деревушки, известной своими бесстрашными самураями.

Однако, жизнь в родной деревне стала для него невыносимой. Над его головой сгустились тучи, и ему пришлось бежать, спасаясь от опасности, о которой он предпочитал не говорить. В свои десять лет он был вынужден покинуть дом, семью и привычный мир, чтобы сохранить свою жизнь.

Встреча с Кэндзином стала для него судьбоносной. Они встретились случайно, в лесу, когда Юто, измученный и голодный, едва не потерял сознание. Господин Фудзивара, прогуливаясь по своим владениям, заметил мальчика и не смог пройти мимо. Он привел его в свой дом, накормил, обогрел и предложил кров.

Их дружба завязалась постепенно. Кэндзин, пораженный мужеством и стойкостью Юто, стал обучать его наукам и искусству, видя в нем не просто слугу, а равного себе. Юто же, восхищаясь умом и добротой господина, поклялся защищать его от любых опасностей.

Он понимал, что несмотря на высокое положение, юный господин уязвим. В мире, полном интриг и козней, мудрость и благородство не всегда являются лучшей защитой. И Киримори решил стать тем щитом, который оградит Кэндзина от врагов и позволит ему продолжать заниматься своими мирными делами.

И сейчас, когда солнце, поднявшись выше, залило золотым светом долину, Юто стоял на тренировочном дворе, оттачивая свои навыки владения мечом. Его движения были отточены до совершенства, каждый удар — молниеносным и смертоносным. Он тренировался не ради славы или признания, а ради защиты своего друга, своего господина, Кэндзина, который поверил в него, когда от него отвернулся весь мир. И в его глазах, отражающих небесную голубизну, горел огонь преданности, решимости и готовности отдать жизнь за того, кто протянул ему руку помощи в трудную минуту.

Юность пронеслась над Шепчущим Лесом, словно лепестки сакуры, осыпаясь днями, наполненными усердными занятиями, беззаботным смехом и крепнущей дружбой. Под сенью мудрого леса они взрослели, Кэндзин и Юто, двое юношей, чьи судьбы, казалось, были предначертаны самой судьбой.

Кэндзин, унаследовавший от своих предков мудрость и тягу к знаниям, усердно изучал древние свитки, постигал тайны философии и искусства. Он увлеченно делился своими знаниями с Юто, прививая ему любовь к чтению, каллиграфии и чайной церемонии.

Киримори Юто же, благодарно внимая словам друга, не забывал о своем главном долге — защите Кэндзина и его семьи. С раннего утра и до позднего вечера он оттачивал свое мастерство владения катаной, превращая каждый удар в произведение искусства. Он тренировался с упорством, достойным восхищения, совершенствуя свою технику, силу и выносливость.

Семья Кэндзина, видя преданность и благородство Юто, относилась к нему как к родному сыну. Госпожа, добрая и мудрая женщина, одаривала его материнской заботой, а две младшие сестры Кэндзина, шаловливые и любознательные девочки, не давали ему скучать, вовлекая в свои игры и шалости.

Кэндзин, обладая обаянием, шутливостью и неиссякаемым чувством юмора, часто поддразнивал Юто, смущая его и вызывая улыбки у окружающих. Он мог подшутить над ним перед местными девушками, рассказывая небылицы о его подвигах и смелости, или добродушно подкалывать за его чрезмерную серьезность.

Юто же, всегда сдержанный и немногословный, не показывал своих эмоций, словно скрывал их за непроницаемой маской. Он был спокоен и таинственен, как туман, окутывающий горные вершины. Он был строг к себе, вынослив и целеустремлен, не позволяя себе ни минуты слабости.

Глава 2

Сквозь золотую ткань полуденного солнца просачивался умиротворяющий свет, лаская поляну шелковистым теплом. Мисаки, словно бабочка, порхала среди трав, срывая их с грацией, достойной кисти художника. Юто же, подобно одинокой скале, возвышался над этим пейзажем, его движения были угловаты и неуклюжи, словно чужды этим мирным дарам природы. Он привык к иной добыче — к отточенной стали, к стремительному танцу смерти, а не к бережному сбору целебных растений.

Он украдкой наблюдал за Мисаки, ее движения напоминали священный ритуал. Она, словно жрица, понимала язык трав, чувствовала их энергию, обращалась с ними как с живыми существами. В ней была гармония, спокойствие, невозмутимость, которая так сильно контрастировала с бурей, бушующей в его собственной душе. Ему вспомнился Кэндзин, с его искрометным юмором и умением находить красоту во всем. Он бы непременно восхитился Мисаки, нашел бы слова, чтобы выразить свое восхищение ее изяществом и знанием. Юто же молчал, его слова словно сковал лед печали.

Внезапно Мисаки обернулась, словно почувствовав его взгляд. Ее глаза, цвета молодого бамбука, встретились с его серыми, подобными туману, окутывающему горные вершины.

— Почему вы смотрите на меня так, Юто-сан? — спросила она, ее голос звучал как нежный перезвон колокольчика. — Словно я — дикий зверь, пойманный в клетку.

Юто вздрогнул, словно его застигли врасплох.

— Простите… — пробормотал он, опуская взор к земле. — Я не хотел…

Мисаки улыбнулась, ее улыбка была подобна первым лучам солнца, пробивающимся сквозь серые облака.

— Ничего страшного, — сказала она, ее голос был наполнен сочувствием. — Просто вы кажетесь таким… отстраненным. Словно смотрите на этот мир издалека, не касаясь его. Но в то же время в ваших глазах горит огонь… Огонь боли и гнева. Это очень… волнующе.

Она оглядела поляну, залитую золотым светом. Багряные и золотые листья танцевали в осеннем вальсе, словно напоминая о красоте и мимолетности жизни.

— Посмотрите, Юто-сан, как прекрасен этот мир, — прошептала она. — Даже в увядании есть своя красота. Жизнь продолжает свой путь, несмотря на потери и страдания.

Она снова посмотрела на него, и ее глаза наполнились глубокой печалью.

— Вы кажетесь таким сильным и непоколебимым снаружи, словно древний воин, — проговорила она тихо, — но я вижу, что внутри вас бушует буря. Ваша душа ранена, и вы потеряли свой путь… Мне очень жаль, Юто-сан. Очень жаль, что вы переживаете такое горе.

В ее словах звучала искренняя забота, сочувствие и сострадание, которые тронули сердце Юто, словно теплый луч, пробившийся сквозь ледяную броню, сковывающую его чувства. Впервые за долгое время он почувствовал, что не одинок в своем горе, что есть кто-то, кто понимает его боль и готов разделить с ним его бремя. Раньше этим человеком был господин Кэндзин…

Когда последние капли росы впитались в утреннюю землю, Мисаки, мягко улыбнувшись, предложила Юто: «Пойдем домой, отнесем травы в лавку».

Лавка, их скромное детище, была на первом этаже дома. Запах трав, горьковатый и сладкий одновременно, вырывался наружу, едва приоткрывалась дверь. Внутри царил полумрак, приглушенный бумажными ширмами. На полках, сделанных из необработанного дерева, выстроились ровные ряды глиняных горшков и плетеных корзин, наполненных сушеными цветами, кореньями и листьями. Над входом висела простая вывеска, написанная каллиграфическим почерком: «Травы госпожи Ханамура». В углу стоял старый деревянный стол, покрытый белой льняной тканью, на котором Ханамура и Киримори взвешивали травы и составляли лечебные сборы.

Тем временем, Аяме вела Хотару по улочкам деревни, словно нити шелка по холсту. Деревня утопала в тихом очаровании. Дома, приземистые и крепкие, с крышами, словно склонившиеся в поклоне, были построены из светлого дерева, отполированного дождями и ветрами. Сады вокруг, с их вишневыми деревьями, склонившими ветви под тяжестью цветов, и аккуратно подстриженными соснами, напоминали живые картины. Узкие мощеные улочки, извилистые, словно горные реки, несли тихий гомон повседневной жизни: звонкие голоса детей, перебранку торговцев, шелест кимоно. Воздух был наполнен ароматом цветущей сакуры и дымом от домашних очагов.

В магазине тканей, где время, казалось, замедлило свой ход, Хотару замерла, зачарованная пестротой красок и узоров. Ее взгляд зацепился за шелковую ткань, словно сотканную из лучей заходящего солнца, с вышитыми на ней цветами глицинии, карабкающейся по старой изгороди. Пожилая хозяйка магазина, ее лицо испещрено морщинами, как узор на коре старого дерева, заметила восторг в глазах девочки. В ее глазах мелькнуло теплое сочувствие. «Возьми ее, дитя, — прошептала она, с улыбкой, трогающей душу. — Это скромный подарок от старой женщины». И не дожидаясь возражений, она завернула выбранную ткань в шелковую бумагу, добавив к ней еще несколько ярких лоскутков, словно россыпь драгоценных камней.

Когда последние лучи солнца, словно прощальные поцелуи, окрасили черепичные крыши деревни в багряный и алый, день склонился к закату. Все вернулись в дом, где царила тихая, привычная теплота. Киримори, сдержанный и немногословный, как настоящий самурай, чей дух выкован в горниле долга и чести, поймал взгляд Хотару. Легкая, почти незаметная тень тревоги скользнула по его лицу, но тут же исчезла, уступив место мягкой улыбке. «Прогуляйтесь, моя госпожа, — произнес он спокойно, — пусть вечерний ветер смоет с ваших щек пыль дневных забот. Отправьтесь к реке, послушайте, как поют камни». В его голосе слышалась забота, но и что-то еще, неуловимое, ускользающее, как осенний туман. Хотару, хоть и была всего на пять лет младше Юто, еще не умела читать между строк, улавливать те полутона, которые говорили о настоящих чувствах.