Тень

§ 1 «Моя Война»

— Ой не делай мне беременную голову. Я право внять не могу за кой здесь дерут таки деньги. Кохфе такое я бы и дома себе заварила… И эта, как их кличут-то здесь, во весь рот улыбается …

Нарушает относительную тишину помещения тихий, ломаный бубнеж дородной дамочки. Да, непогода скривила губы в ехидном оскале даруя не большому залу единственную колоритную посетительницу, что вот так вроде бы украдкой да без зазрения совести решила пройтись по собственным впечатлениям от выхода из своей далекой глубинки. И ведь не скажешь ничего, ведь не смотря на то что тебя там с кобылой ломовой сравнивают — разговор то телефонный да приватный, а то, что ты отнюдь не глухой мало кого волнует. Остается сильнее сжимать ручку холдера и многократно ворочать в мыслях великую истину торговой сферы — покупатель всегда прав. И даже если он откровенное хамло, едва вмещающее свои габариты за не большим столиком, да прячущее за объемом щек средство связи — он все равно, черт его дери, прав. И здесь бы самое время оспорить убеждение, что хорошего человека должно быть много, ведь на лицо наличие в большом количестве разве что неприкрытого дерьма. Но увы в моем окружение довольно много пышных экземпляров, отличающихся так же широтой души. Так что дабы в раздражении не грести всех под одну гребенку с откровенно ссучившейся женщиной, явно принявшей всеобщее убеждение за чистый карт-бланш на новые гастрономические свершения, отчаянно концентрирую внимание на чистке рабочего инструмента. Далее фиксирую его в кофемолке и в ожидании новых кофейных гурманов фокусирую взгляд на большом панорамном окне, максимально избегая яркий раздражитель в цветастом платье и соломенном брыле с широкими полями.

«С твоей любовью к людям, Вань, тебе нужно было в медицинский поступать» — вспоминаются слова друга, после которых тот выдержав картинную паузу уточняет направление патологической анатомии. Нельзя конечно брать его мнение за чистую монету. Социофобией я определенно не страдаю, но также считаю, что в подавляющем своем большинстве люди как раз-таки любви и не заслуживают.

Переменчивый май, ещё пять минут назад стучавший в стекла пиками дождя, уже спешно начинает подсушивать мокрый асфальт тёплыми солнечными лучами, вновь выманивая особо хрупких и боящихся растаять людишек на улицу. Кофейня степенно заполняется разношерстными ценителями свежезаваренного кофе. Они дарят теплоту своего предвкушения, порой делятся где-то даже искренними улыбками и сыплют пожеланиями под мерный шум безустанно перемалываемых ароматных зерен, позволяя негативному отпечатку временно стереться.

— Доппио и Айс-Латте, — выхватываю из общего потока заказов, фиксируемых напарницей, знакомое сочетание напитков не менее знакомым голосом, не хватает лишь, — последнее с гранатовым сиропом, — дополняет посетитель, заставляя-таки обернуться. Нет. Не на него — эту миловидную морду я знаю, как облупленную. Куда больше меня интересует, кого в этот раз он собирается поить моим любимым сочетанием прохладного кофе, молока и топпинга. Утрамбовывая молотые зерна прессом, бегло окидываю взглядом не слишком разнообразный бабский ассортимент и сделав ставку на насыщенную брюнетку с твердой двоечкой, запускаю программу приготовления двойного эспрессо. А пока напарница принимается шуршать льдом, разворачиваюсь и озвучиваю сумму заказа:

— Пайпас, — ожидаемо отзывается парень, и широко улыбаясь до тех самых сладких ямочек на щеках, настраивает свой смартфон для оплаты: — и я надеялся, что латте приготовишь ты...

«Гад ползучий» — напрашивается мысленный комментарий, пока я под задорное пищание терминала вытягиваю губы в ответной, однако не столь дружелюбной улыбке:

— Напомни об этом, когда приведешь сюда постоянную девушку.

Клиент ожидаемо сникает и прямо-таки тает на глазах, одним своим видом скандируя «ни черта ты Ванька не понимаешь в колбасных обрезках».

«Ну куда же мне до вас великих» — так же отвечаю лишь взглядом, а для слуха оставляю обещание принести заказ.

Идея активно практикующему ловеласу, давно закрепившемуся в списке, а вернее росчерке самых близких для меня людей, явно приходится не по вкусу, и уже на первом этапе откликается настороженностью в синих омутах глаз. Но в виду негодующей очереди за спиной, сдается он довольно быстро. А зря.

«Какая непростительная оплошность» - ликует мое, что греха таить довольно гниленькое нутрецо и пока не очень расторопная девочка Настя готовит не очень вкусный латте, я уже планирую его эффектную подачу.

Великий сердцеед конечно пытается подпортить мой коварный план и даже на уличную террасу выводит ту самую твердую двоечку, безошибочно выделенную мною из толпы. Хиленькая ставка на то, что я таки не решусь выйти, и скорее постучу в окно, ведь подобный жест другими может приняться за норму, а личное обслуживание столиков в нашей сети отнюдь не заявлено, а значит не оплачивается. Но где наша не пропадала и на что только не пойдешь ради счастья лучшего друга.

—Ваш доппио и латте, — расплываюсь я в елейной улыбке и кидаю на главного заказчика многозначительный взгляд.

Он разумеется непременно обязан донести последнему великую истину, о том, что ради него родимого я и в огонь, и в воду и даже с разносом через медные трубы неисправной системы довода в двери. И видимо справляется со своей задачей более чем просто качественно, ведь парень закатывает глаза и тут же отворачивается, точно что-то скрывая от меня...Улыбку?

Значения разумеется этому не придаю, старательно умащиваясь на свободном стуле и уже даря все свое внимание натуральной, явно старательно подкачанной двоечке.

– Вкусно? – пытливо впиваюсь взглядом в пухлые губы, обнимающие пластиковую соломинку. Они, справившись со своей задачей по всасыванию прохладного напитка, отчаянно пытаются приклеить к себе улыбку, но и здесь с сильной натяжкой выходит так же лишь на двоечку. Гля какая ответственная - во всем старается соответствовать заявленному номеру. Хотя в целом, насыщенной, хоть явно и не натуральной, каштановой мягкости волос, волнами обрамляющей круглое личико, маленькому гордо вздернутому носику и блеклой зелени во взгляде, можно ставить вполне заслуженное «удовлетворительно».

§ 2 «На осколках разбитого мира»

Поздний майский вечер щедро дарил свою прохладу, отражаясь фонарями в осколках луж, заплетая в волосы липкие ленты влаги. Заручившись поддержкой последнего рабочего дня, и передавая ментально угрозы колючего солнца, что обещало испепелить всех этим летом, он выманивал на улицу уставших людей возможностью хватануть еще немного свежего, не паленого воздуха. Случайные прохожие, активно набивающие легкие глубокими вдохами, попадались все чаще, заставляя опускать взгляд, сосредотачивая внимание на светлых носках кроссовок. Нет, ничего – всего лишь обыденное желание человека закрыться от социума, в коем он щедро выварился в течении дня, и побыть наедине со своими мыслями. А там я от чего-то все никак не могла отпустить глупое предположение сотрудницы о наших с Миром взаимоотношениях. Ну вот к чему она это ляпнула-то? Как только в голову пришло, чтоб я и Война… Да ну бред же?

И не знаю, что служит толчком для поднятия глаз – уж наверняка не тоска по серой, примелькавшейся за день, человеческой массе. Может причиной становится бьющая по обонянию концентрация сырости и какой-то затхлой прелости, с примесью тонких хвойных ноток. Но так, или иначе, а сосредоточение моего внимания исключительно на обуви обрывается тонкой гитарной струной, для того, чтоб зацепиться в аккурат за чернеющие омуты глаз. И кажется даже слышен свист и пронзительный скрежет метала от этого столкновения, где ты не просто споткнулся где-то рядом с чужой душой –нет. Здесь эта душа мгновенно засасывает ответной участливостью. Не только я смотрю, и как выясняется даже окапываюсь в асфальте подошвой – здесь так же смотрят на меня. И словно одним взглядом этим вгоняют вдоль позвоночника раскаленную до бела пику. Она жжет, испепеляет все на своем пути, выступая испариной на коже, оставляя лишь обугленные нервные окончания. Искалеченные позвонки пульсируют странной, сладостной болью, что степенно стекает и патологически яркой вспышкой рассекает мягкие ткани где-то внизу живота, для того чтоб разлиться там огненной лавой....

Странная дуэль взглядов – мгновенная, но впивающаяся в память явно под штампом «на вечно». Нелепейший и даже пугающий отклик тела, что трепещет в предвкушении, словно бы именно этим взором из него уже выбивали стоны. И состояние это дурное, когда ты даже дышать перестаешь, до мучительной глоссалгии в легких, и кажется само время останавливается, отказываясь идти дальше этой замкнувшейся точки бытия. Но все это лишь фикция – ведь я продолжаю свой путь, а обладатель пары обсидиановых скважин, так и вовсе не останавливался. И главное я уж наверняка никогда не встречалась с ним раньше, что уже говорить о какой-то там близости.

Но самый острый курьез настигает меня через пару десятков шагов, медленно стекая в сознание, как и крупные бисерины пота по спине. И я вновь замираю уже у самой калитки, ведущей в родной двор. Ведь я смотрела вроде бы лишь в глаза, а в реминисцентные архивы упаковался целый образ… Но…Образ который я попросту не узнаю, даже если увижу вновь. Он вроде бы четкий, детальный, вот только уверенности нет даже в цвете радужки. Были ли глаза черными? Или может там таился сумеречный туман? Был ли шрам, пересекающий темную бровь да сползающий на нижнее веко, и трехдневная щетина, а может кожа была гладкой, без единого изъяна?

Отрицательно качаю головой, стараясь отогнать безумие, но мысли безвольной металлической крошкой наново липнут к магниту того мгновения «глаза в глаза». И не знаю сколько еще я стояла бы, подпирая лбом проржавевшее местами железо, если бы из этой тягучей липкости меня не выхватил внезапный грохот и звук бьющегося стекла.

А далее короткая возня со старым замком и один случайный взор брошенный к глазницам окон, ведущих в мою комнату и совершенно не уместно, в мое то отсутствие, болеющих светом.

«Нет. Нет. Нет!» - нутро полнится паникой, холодящей кончики пальцев, а мысли ломаными немыми отрицаниями, что прорываются наружу лишь судорожным дыханием.

Не помню, как преодолела дорожку из гравия, что так и не залилась бетоном, поставив однозначное табу на обуви с каблуком. Как миновала входную дверь, гостиную и скрипучую лестницу в мой личный пентхаус, а вернее обжитый чердак, если уж совсем смотреть правде в глаза– это тоже как-то за гранью восприятия.

Рациональное мышление включилось лишь вместе с ощущением себя здесь и сейчас под прицелом отцовского карего, привычно залитого алкоголем, взгляда.

–Я кажется просил, Иванна, – выдыхает он злостно, едва приметив мою скромную персону у последней, предательски поднывающей от малейшего нажима, ступени, – не однократно просил избавиться от этого хлама!

Он сотрясает рукой, наглядно демонстрируя в чем конкретно кроется моя оплошность. Широкая кисть обхватывает тонкий переплет маленького фотоальбома, но для меня этот жест лишний – я уже догадалась. Все поняла ещё там, у калитки. Поняла ещё до того, когда картина предстала перед глазами во всей своей приторной яркости разбитых фоторамок и моментов прошлого, усеивающих пол своими обрывками. Больше не собрать. Не склеить. Не спасти память.

И надо было не идти на поводу своей импульсивности, не холить жалкую надежду, подымаясь сейчас сюда. Нужно было переждать эту бурю, а не сунуться в ее эпицентр. Или хотя бы промолчать, когда отец склонился и принялся собирать вывалившиеся листы, безжалостно комкая их, но:

–Ты просил убрать это с глаз твоих долой...– срывается с уст моя очередная ошибка, – я так и поступила. Вопрос что ты здесь делаешь, пап?

Мужчина вздрагивает, точно от удара, а после напрягается всем телом, но не отрывается от поставленной задачи полного уничтожения. Даже на несколько мгновений становится более сосредоточен именно на ней, но и здесь меня уже не провести: нет это не ложная тревога и все обойдется– это затишье перед самой острой фазой.

Сильнее сжимаю кулаки и делаю уверенный шаг в комнату где накаляется воздух отцовской злобой:

– Что я здесь делаю? – нарочно переспрашивает для пущего эффекта, откидывает только что так тщательно собираемые снимки и вновь впивается в меня взглядом, –я знаешь ли, дочь найти пытаюсь. С работы пришел, а ее нет. В кухне срач, холодильник пустой. Думал может кровиночка гранит науки грызет, но и здесь не срослось. А теперь мой вопрос – где ты шляешься, Иванна?

§ 3 «Время нелепых поступков»

—Я же го-вори-ла, ч-что это была пл-охая ид-ея...— язык сплетает в звуки хаотичные мысли, то и дело спотыкаясь стежками об дыхание, что рвет и без того не внятную речь глухим «ИК».

Тяжёлый выдох, тяжёлый шаг и вновь необходимость отдохнуть у шершавой стены. Да, ей меня однозначно тоже очень не хватало эти пару мгновений.

—Смею заметить, ТВОЯ идея, Вань. Мой голос был за компьютерные игры, — летит в спину упрёком, но обернуться попросту страшно —дары координации сегодня явно не для меня, – так, что «яжеговорительный» тон определенно лишний, – а вот здесь уже конкретный наезд, в довесок к протянутой руке поддержки, что окончательно ровняют меня с.. Ладно пока с землёй не ровняемся. Пока вертикально держимся, но все же:

—А вы жес-токи, Мир-он Алек-сее-вич...—жалкая попытка в самозащиту или скорее потуги пробудить чужую жалость, что так же кромсаются новыми спазмами диафрагмы, — вод-ички бы...

И хотя былой упрек сводится на нет, да к более важной физиологической потребности — а всё же идея была хреновой. Но и правда моей.

Когда Войницкий воспылал желанием увести меня от греха, и новой сцены с пьяным отцом, подальше, в качестве временного убежища для тела была предложена его квартира, а для души с десяток боёв в Мортал Комбат и ведёрко мороженого. Конечно там не обошлось без шантажа, ведь в случае отказа покинуть поле боя, Мир обещал заночевать в моем кресле. Ну и я не то что бы друга пожалела, которому могло тоже перепасть приятного общения с моим родителем— скорее кресло. Да и в целом находится в родных стенах было не выносимо, но в качестве программы для развеивания грузных мыслей я выбрала куда более приземлённые способ. Или заземленный.

Не знаю, чем конкретно был обусловлен данный порыв утопить свое горе именно на дне стакана. Он шел в разрез с моим мировоззрением, противоречил всем убеждениям, но пила я активно. Закидывая стопку за стопкой под прицелом изумленного дружеского взора, наверно довольно банально я пыталась понять отца. Внять сути того состояния, до которого он старательно доводил себя почти ежедневно, забивая алкоголем боль от утраты дорогого человека.

И вроде бы вот тоже била я жгучей прозрачной жидкостью подобное же чувство. Ведь несмотря на то, что родитель был жив, папы-папочки больше не было. Осталась лишь пустая оболочка, с которой меня связывает по жизни разве что отчество после имени. А вот стать ближе к чувству понимания так и не получилось. Более того эффект был с точностью противоположным, ибо вгонять самолично себя в состояние, где тебя плохо держат ноги, мир вокруг идёт в пляс и даже голова становится тяжёлой как физически, так и на уровне мышления…Да чтоб целенаправленно доводить себя до такого с определенной частотой, нужно как минимум пылать рьяной ненавистью к собственной персоне.

В общем после своего рюмочного подвига, проникнуться и разделить эмоции я смогла разве что с Женечкой Лукашиным и его иронической судьбой, регулярно транслируемой в канун нового года фактически по всем государственным каналам...Даже мысли у нас с ним случились довольно схожие от «зачем же я так надрался» и до «надо меньше пить». А лучше вообще не пить!

—Вод-ИК-чки...

Войницкий протяжно да шумно выдыхает. Картинно так, наигранно-злостно. Даже глаза закатывает, но Станиславского во мне не обмануть. Нет, не верит, что это натуральный гнев, а вот усталость вполне может наличествовать. Я то и сама от себя уже устала.

—Мир-р-ра, —тяну с мольбой, на деле готовясь перейти к угрозам: — статья 105 УК-РФ: умышленное причине-ние смерти челове-ку как в форме действи-я, так и….—отскребаю с сусеков памяти, собираясь подчеркнуть, что конкретно безучастность к моим мукам хочу приписать другу, но долбанная икота портит весь поучительный момент.

—Так и бездействия –от шести до пятнадцати лет лишения свободы, —видимо не выдержав моих обрывистых изысканий, приходит на помощь парень, юридический уклон чьего образования и наводнил мою голову подобной информацией, — понял-понял, — губ войны вновь касается улыбка, —выдвигаюсь на поиски оазиса. Тебя намеренно не возьму, дабы не усложнять задачу. Здесь постой… а лучше посиди.

—Посиде-ть это можно…поси-деть это я только за, —прерывисто бубня скорее самой себе, с учетом того, что спаситель мой на всех парах уже умчался в сторону ближайшего работающего продуктового, степенно стекаю к асфальту вдоль столба, который мною подперли. Отвешиваю себе даже пару оплеух, словно бы те были способны вернуть окружающему миру и мыслям четкость. А не дождавшись и толики облегчения запрокидываю голову да прикрываю глаза, позволяя вращению усилиться до лёгкой мути, что подпирает горло.

— Хрен-овый вечер, хрен-овый день...—констатирую кажется даже в слух. На подкорках мышления вновь зреет знакомый вопрос: какого лешего я так напилась, но повторно погрузиться в пьяный самоанализ не позволяет вмешательство кого-то из вне:

— Могу предложить исправить хотя бы ночь, малыш, — режет слух сухость чужого голоса, заставляя приподнять забрало век, дабы узреть его похабного обладателя.

Не высокий, жилистый мужчина возрастом под тридцать куда с большим интересом разглядывает меня, цепляясь мутным взглядом вроде бы за губы. Хотя оно весьма ожидаемо то, ведь они у меня вроде как грозят ехидной улыбкой - следствие того, что кажись последняя рюмка просится наружу, дабы облюбовать белые кроссовки незнакомца.

— Шли бы вы, дяденька, пока обувка чистая, — кидаю предупреждение, все же пытаясь подавить рвотный позыв, — да и статья 134 уголовного кодекса грозит испортить вам ближайшие лет десять- пятнадцать.

Стараюсь казаться максимально невозмутимой, хотя от легкой оторопи даже икота проходит. Но пьяное сознание все ещё продолжает плавать в святая-святых любого уважающего себя блюстителя правопорядка. А значит все не так страшно. Наверно.

Вообще так себе попытка спровадить соискателя быстрого секса. Хотя если мужчина не прозорливей кассиров, что по сей день интересуются моим паспортом, когда доводиться покупать папеньке сигареты, то может и сработать. На крайний случай у меня есть Мир и не плохие голосовые связки...

§ 4 «Черная метка»

Новый день проник в сознание настойчивой дрелью, таранящей виски. И все это пока внутренности скручивает в морской узел, горло засыпает жгучим песком, а уже образовавшуюся там пустыню определенно наводнила дюжина кошек, активно справляющая свою нужду. Интуитивно делаю попытку перевернуться на другой бок, дабы снизить ещё одну неприятность в лице дневного света, который попросту не даёт раскрыть глаз. С губ срывается матерное стенание, на какое-то время зависая в безмолвии окружающего пространства, которое я не спешу анализировать. А зря.

—Жива? —как-то уставше интересуется в ответ то самое пространство. И главное делает это голосом моего друга, заставляя тут же заметить на сколько обширным стал мой старенький диван. А также мгновенно запуская радужный калейдоскоп обломков, что памяти удалось сохранить.

—Мать твою…— в довесок ко всему физическому недомоганию, снисходит на меня лавина неловкости комьями попранного чувства собственного достоинства.

—О, флэшбек? — догадывается Войницкий, пока я прячу свою бедовую голову под подушку. Черт, а ведь ему пришлось составить мне компанию во время пламенного свидания с фаянсовым другом, доставать меня из ванны и даже выслушивать последние просьбы временно умирающей. Нет момент в ванной определенно перебор!

—Убей меня, Мир.

— Было такое желание, но перспектива ехать в Лондон дабы развеять твой прах над Темзой мне не понравилась— пинает друг в сторону озвученной мною последней воли, но отнюдь не это было самым страшным:

—Ты видел меня голой, — констатирую чуть-ли не плача, пусть и весьма размыто, но помня, как меня вытягивают из-под напора холодной воды, чему аккомпанируют мои возмущения.

— Да, зрелище куда эффектней былых сбитых коленей, которые ты не давала обработать, к слову так же впадая в истерику, — припоминает Война события давно минувшего детства, в котором мы делили радости и невзгоды. А всё же наши вчерашние познания друг о друге куда ужасней и, что самое обидное –односторонние. Нет, не то, чтобы я мечтала узреть друга в чем мать родила...Боже упаси! Но как же теперь жить с этим свершившимся фактом?

—Просто заткнись! — к стону примешивается капля злости.

— Твоя честь чиста, мандаринка. В обзор попала только спина, на которую я набросил полотенце, — просвещает Мир меня в утешающие подробности, — из ванны вытаскивал лишь когда ты удосужилась им обернуться. Так что кончай косить под страуса.

Высунув нос из своего укрытия, натыкаюсь взглядом на стакан. В его недрах что-то активно растворяется с характерным шипением, объясняя всю звуковую возню и шуршания, разбавляющие до этого наш диалог.

— Что я вообще делаю у тебя дома? — сдвигаю прибор осязания вдоль мужских предплечий, широкой груди, отмечая, что другу моему явно было не до переодеваний, и заглядываю в смеющиеся глаза.

—Ты уснула, — пожимает плечами Войницкий, — и поднять тебя лифтом на третий этаж было куда проще, чем на второй по металлической лестнице, что стоит едва ли не под прямым углом.

—Умыл, — заключаю смиренно, догадываясь, что лестница отнюдь не главная причина, по которой Мирон не пожелал доставить меня в родные пенаты. Приподымаюсь на локоть и беру спасительную шипучку с прикроватной тумбы. Спешно подношу стакан к губам и даже глаза прикрываю от удовольствия, текущего в пересушенное горло. Даже не приятному привкусу похмельного лекарства не под силу сбить кайф от получения столь желанной капли воды.

—Умывала меня вчера ты, при чем холодной водой…

— Не хочу знать подробностей, — обрываю друга, возвращая пустой стакан на прежнее место.

—Тогда без подробностей жду тебя на кухне, — в уголках губ парня расцветает странная улыбка, наводящая меня на безумные мысли:

—Мы же не …— сиплю, ощущая, как краска приливает к лицу, попутно заглядывая под одеяло. То, что я в мужской футболке ведь ничего не значит?

—Так ты вроде просила без подробностей, — уходит от прямого ответа Война и уже берет курс на дверь, — но ты меня обижаешь, Вань, — дарит секундную уверенность в своей доблести, тут же разрушая ее, — нас ты бы не забыла.

—Гад ползучий, — летит мягкий метательный снаряд в сторону напыщенного ловеласа, вот только довольно ожидаемо попадает лишь в дверное полотно. Ну и пусть. Главное от сердца отлегло.

Нахожу свои вещи аккуратно сложенными на столешнице комода и быстро облачаюсь в родненькие джинсы и светлую хлопковую блузу с цветочным орнаментом вдоль v-образного выреза. На удивление одежда источает запах стирального порошка и ополаскивателя вместо ароматов куда характерней безумной ночи. Хорошо однако, когда в доме есть сушилка.

Головная боль немного утихает и обрывки памяти потихоньку слаживаются в более-менее сплошную картинку. Все же напиться до полного забытья мне не удалось. И это определенно огромный плюс к общей оценке, а вот то что Войницкому пришлось пройти все стадии моего морального падения – тянет исключительно на неуд. Ну возможно искренняя благодарность позволит вытянуть зачёт по первому, а главное последнему, запою на слабенькую троечку?

В чистых намерениях выразить свое понурое «спасибо» я и выхожу в коридор, ощущая, как поднывают внутренности, отвечающие за пищеварение, от съестных миазмов, наводнивших воздух.

«Ужасная авария произошла этой ночью в Центральном районе города. По предварительным данным, водитель БМВ на большой скорости выехал на встречную полосу и лоб в лоб столкнулся с другой машиной. Прибывшие на место медики констатировали смерть всех участников ДТП...» — встречает меня на пороге кухни монотонный голос ведущей новостей. Заметив мое появление, Войницкий тут же выключает телевизор, что исконно служит ему лишь во время новостных эфиров. Эдакий профессиональный пунктик. Но это не мешает кадрам с места происшествия запечатлеться в памяти. Перед глазами все ещё стоит смятая машина черного цвета, которую вчера мне довелось провожать взглядом, покачиваясь на спине друга в такт его шагам. Под гнетом чувства вины, что распирает грудину, опускаюсь на барный стул и прикрываю руками лицо.

§ 5 «Случайность как частный случай закономерности»

*****

—Да ты хоть поешь спокойно, кто ж так делает? Все у вас находу… — летят мне в спину вздыхающие напутствия пока, сжав зубами румяный бок пирожка, я пытаюсь втиснуться в кроссовки без помощи обувной ложки.

— Опаздываю, баб Нюсь, — отзываюсь, вкладывая в голос всю свою признательность, попутно активно пережевывая свежеиспеченный, вкуснейший завтрак, — спасибо вам.

И здесь я уже не только утренний мятный чай да пирожки с картошкой подразумеваю, и женщина это прекрасно понимает. Укорительно качает головой, вытирая узловатые, иссушенные старостью руки о белый передник, что надет поверх строгого платья в геометрической узор.

—Глупости, Ванюш. Ты ж мне как родная, —выдает, попутно заправляя назад под косынку выбившиеся седые пряди, — вот папку твоего встречу обязательно шею ему намылю…

Да, это слышали уже, знаем-с. Но толи мыло у старушки от времени утратило свои полезные свойства, толи шея батюшки моего такая грязная…А всё же все ее наставления на путь истинный, а в том что они имелись в не малом количестве я не сомневаюсь, эффекта никогда не имели. Потому в ответ лишь улыбаюсь, да спешно открываю дверь, выскальзывая во двор.

—Ванечка, про просьбу мою не забудь. Без Мирошки твоего никак не справлюсь, —несется мне вдогонку, пока я борюсь со старой, скрипучей калиткой. Активно киваю, а таки вырываясь на улицу, вскидываю голову к чистому небу и не по-весенне палящему солнцу.

—Да, сегодня я точно спарюсь, — подвожу итог наблюдениям за погодой, и закинув в рот остаток пирожка уже сейчас треплю ворот блузы. Все той же– с синей вышивкой по краю. Взор спускается к родному дому, расположившемуся на противоположной стороне улицы, и мысли о том, от чего баба Нюся считает «Мирошку» моим, и от чего я сама не могла помочь ей с дверцей в шкафу да с парой гвоздей для натяжения бельевой веревки, мгновенно покидают голову.

Вообще, мне не впервой ночевать у добродушной соседки попросту не найдя возможности пробраться внутрь собственной обители. С целью предотвращения вот таких ночёвок, я то и стала открывать балконную дверь в своей комнате, на случай если отец опять запрется на внутренний замок. Может делает он это попросту забывая, что обитает в доме не один, а может намеренно - дабы наказать свою ветреную дочь.

В частности, вчерашний случай скорее именно епитимия, ведь в довесок к запертой входной двери, что даже не всколыхнула во мне удивления, шел такой же не поддающийся манипуляциям к проникновению вход в мою комнату. Но немного посидев на верхней ступени лестницы, ведущей на чердак, я довольно быстро смирилась с перспективой вновь побеспокоить соседку. И даже приняла заслуженность подобной кары, ведь на лицо был факт, что из дома я, считай, сбежала и не появлялась больше суток. А если бы к Миру не нагрянул его отец, приехавший из Лондона навестить нерадивого отпрыска, то скорей всего бы и вовсе появилась только после сегодняшней рабочей смены.

Но не смотря на уверения, что утро вечера мудренее, да принятие справедливости наказания, а всё же липкое чувство обиды так никуда и не исчезло. Как бы там не было, какой бы отец меня не считал, а я, черт побери, его дочь, и вот так оставлять меня на улице как минимум низко. Давлю в себе первый порыв вновь попытать удачу и попасть домой с целью переодеться, и делая где-то даже резкий разворот, направляюсь дальше по улице. В качестве места назначения сейчас у меня тупик маршрутки, что быстрее своих двух доставит до работы, и пока ноги спешно перебирают битый асфальт я достаю из заднего кармана телефон и набираю сообщение подруге:

«Лиз, прихвати с собой какую-нибудь футболку, иначе я до вечера богу душу отдам»

В конце чисто инерционно леплю подыхающий смайл да руки, сложенные в мольбе, и вспоминаю о прозорливости Войны, что уже даже через текстовые сообщения научился угадывать мое настроение. Надо срочно менять привычки – думаю я, и эмоциональная составляющая сообщения поспешно стирается, отправляясь в чат сухой просьбой.

«Ок. Душа твоя мне и самой нужна» – приходит незамедлительный ответ, а следом:

«У тебя все хорошо?»

Брови непроизвольно взлетают в верх, подталкиваемые мыслью, что мою Лизоньку так же всполошило отсутствие абстрактных эмоций. И ловя уже следующую думу, что с Мироном они найдут общий язык как минимум в теме «Соколова и ее загоны», спешу успокоить подругу:

«Ничего нового…» –таки ляпаю подыхающий смайл, чтоб не подрывать душевное равновесие Лизоньки:

«Немного опоздаю» – а следом обезьянка, закрывающая глаза, как подтверждение здоровости моего состояния.

Автоматически отмечаю циферблат часов в углу телефонного экрана и прячу гаджет в карман, немного ускоряя шаг. Здесь же приходит осознание, что за время переписки с подругой, ноги донесли меня до ряда девятиэтажек, что прикрывают частные сектора своими массивными спинами. Взгляд интуитивно взбирается к заветному окну, третьему по счету с низу, а после быстро падает на черный Майбах, по-прежнему стоящий у подъезда.

Зрелище на сколько дикое в местах, где фоном для дорогой машины служат сплошь Лады да Жигули, но ровно на столько же привычное, что буквально каждый живущий в ближайших домах знает, кто именно приехал.

«Барин приехал» – да, именно так вчера величали старшего Войницкого старушки, собравшиеся у подъезда, начиная сеанс профилактической терапии, что призвана избавить мужчину от проблем с суставами в старости.

И вот когда я решаю срезать путь по вытоптанной дорожке, пролегающей между многоэтажками, тот самый барин, по странному стечению обстоятельств, выходит из подъезда.

—Доброе утро, Алексей Павлович, — здороваюсь, когда мужчина берет меня в фокус своих серых глаз. Возможно с его стороны мой маневр по смещению к торцу дома выглядит как намерение зайти в него, от того зрительный объектив сужается в подозрении. А подозревать он в праве всякое, с учётом того, что застал меня вчера в доме своего сына в крайне сомнительном облике. Нет, не в простыне конечно. Но и мужская футболка, в комплекте с не менее мужскими трениками, думаю, так же выглядели весьма двусмысленно.

§ 6 «Вдоль гниющих рубцов искалеченной души»

—Работаешь с ментальными настройками и пытаешься включить ее силой мысли? — обозначает подруга причину своего вторжения в зону моего комфорта, попутно нажимая кнопку включения кофемолки.

—Наверно…— изрекаю довольно пространственное, сосредотачивая внимание исключительно на кофе сыплющейся в холдер. Хотя в пору бы перейти к ментальным настройкам самой Иванны Соколовой, дабы хоть как-то упорядочить разрозненные мысли, что, потворствуя перемолотым частицам, ссыпаются в атрофированный разум.

—Американо с молоком, — спешит Лизи приклеить яркий стикер своего напоминания, —смотри не перепутай, Кутузов.

А недальновидный Геша сегодня плох как никогда, хотя и зрячий. И задача где дитям мороженое, а бабе цветы сравни невыполнимой миссии. Руки трясутся, дыхание снова спирает, едва слух улавливает гул мотора, проносящейся мимо машины. Непослушный холдер выскальзывает из повлажневшей ладони, щедро осыпая пол своим содержимым.

Как-то интуитивно и я опадаю следом. Понимаю, что алогично сгребаю молотый кофе руками лишь когда запястья касается Настина миниатюрная длань.

—Черт! —резко сбрасываю прикосновение девушки и даже подаюсь назад, упираясь спиной в каменную кладку под рабочей стойкой. Но поздно. Семь часов активного избегания контакта с Настенькой – коту под хвост, и мою реальность подрывает чужое, отнюдь не радостное будущее.

Привычным ракурсом стороннего наблюдателя вижу, как хрупкая фигурка коллеги по кофейному несчастью минует порог своей комнатки в старой коммуналке. Как кидается на тумбу связка ключей, подле электронных часов, оповещающих о двадцати минутах восьмого. Как девушка оседает на дряхлый пуф, времён моей прабабушки. Устало запрокидывает голову и прикрывает глаза. А дальше гулкий взрыв и чернота. А ещё ужасная нехватка кислорода. Но это уже мое личное, вместе с тормозным свистом и скрежетом метала.

Жадно хватаю воздух, пока Настя встряхивает мое дезориентированное тело:

—Иванна, что с тобой? —ловит слух словесное беспокойство. Оно же яркими всполохами отражается в блеклой зелени глаз девушки, которые для меня уже поддеваются рябью, заволакиваются темной дымкой.

—Отойди, дура! —это уже Лизка, видимо закончив с молочным американо, вмешивается в происходящее, где в грудину мне точно выплескивают крутой кипяток, пока я отчаянно пытаюсь выхватить ртом хотя бы унцию кислорода, —паническая атака у нее. Вставай, Ванька… — подруга закидывает мою руку к себе на плечо, и приговаривая как мантру свое «дыши со мной: вдох-выдох-вдох», волочет меня к служебному выходу.

*****

—Как ты? — интересуется Лиззи, все ещё сидя передо мной на корточках и прижимая свои ладони, сложенные лодочкой, к моему рту да носу. Темнота перед глазами степенно оседает, подобно потревоженной пыли, позволяя улавливать как алые блики закатного солнца играют в темных волосах подруги. Как лёгкий ветер закручивает на незримые пальцы тонкие ленты ровных прядей, выбившиеся из ее неаккуратного пучка.

—Мне казалось, эта хрень в прошлом…

—Мне тоже казалось, — глухо отзываюсь в ладони Лизки и наконец нахожу силы отвести их от своего лица, — уже отпустило, спасибо.

—Но повторение же что-то спровоцировало? —беспокоится девушка, продолжая сканировать мое состояние и протягивая стакан с водой.

О,да! Разумеется, факт того, что я дважды чуть снова не стала участницей ДТП, просто не мог не наложить свой отпечаток. А в добавок слова Мира, об охоте, что открыла на меня костлявая. И как вишенка на торте – раздвоенная тень Настеньки, в качестве проверки моей выдержки.

Вот только всего этого я девушке поведать не могу. Да, мы дружим уже не один год, но, пожалуй, в перечне моих странностей, что Лиза могла для себя составить, и без того достаточно пунктов. Так, что пускай склонность к ПА остаётся в нем самым страшным. А потому я лишь как можно более небрежно пожимаю плечами, хотя тело все ещё сковывает лёгкое оцепенение, и шуршание автомобильных шин невдалеке никак не способствует снятию напряжения:

—Думаю просто любые раны оставляют свои шрамы, а тем в свою очередь иногда свойственно о себе напоминать. Не бери в голову.

—Я вообще думала, что причина твоей рассеянности кроется в черном Майбахе и его хозяине, —видя, что я не стремлюсь и дальше двигаться в русле своего психического расстройства, меняет тему Лиз, попутно коварно подергивая идеально подрисованными бровками, на формирование которых у нее, я знаю, уходит не меньше 15 минут каждое утро, — но даже если все дело только в шрамах, все равно давай рассказывай где обитают такие фантастические твари…

Для своего удобства девушка подкатывает к себе ещё один пенек, за приобретение которых нам по весне пришлось пожертвовать несколько бесплатных чашек кофе, и уже с большим комфортом моститься напротив.

—Ну…— тяну я многозначительно, отмечая с каким азартом меня прожигает пара льдисто-голубых зенок: — в чемодане Ньюта Саламандера?

— Ой ты прекрасно поняла, о чем я, — негодующе шипит Лиззи и придвигается ближе, точно бы именно расстояние мешает мне выдать изобличенные тайны мироздания: — колись где выцепила ТАКО-О-ОГО! — последнее определение девушка намеренно растягивает по буквам, вкладывая в простое слово весь спектр возможных синонимов к слову «богатый».

—Я тебя огорчу — мой цепляющий диапазон тянет лишь на бумер старой модели, — отзываюсь со смехом, — но знаешь, если учесть возрастную категорию водителя Майбаха, я предпочту этот диапазон не расширять.

—Не поняла….

— Меня просто подвёз дядя Леша- старый друг семьи, и определение «старый» относиться отнюдь не только к давности его знакомства с моими родителями.

—Ну так не интересно, — сдувается на глазах Лизонька, потворствуя воздушному шарику. А я решаю не расширять для нее портрет барина, ведь на свой возраст мужчина выглядит очень даже ничего. Но если об этом упомянуть, то наш диалог плавно скатится к таким гипотезам, как «любви все возрасты покорны» и «жена не советский шкаф с антресолью- можно и подвинуть»

§ 7 «Как отвратительно цветение сирени»

Мелкий гравий противно шуршал под подошвой, ненамеренно пособничая сплетению натянутых нервов, да стягиванию их в тугие болезненные узлы. Даже, привычный для майского вечера, концентрированный запах маминой любимой сирени, что обычно призывал остановиться у калитки и вдохнуть поглубже, сейчас лишь раздражал. Он оседал на верхнем нёбе своей приторной сладостью, вызывая приступ тошноты. Заставляя даже пару раз сплюнуть, прежде чем подняться на крыльцо и неуверенно поднести ключ к замочной скважине.

Окончательным же смирением относительно своих планов на вечер меня накрыло, когда дверь и вовсе оказалась не запертой. К слову, и это тоже довольно привычный жест– «заходите, берите, что хотите». Несколько лет назад подобное даже откликнулось бы внутренней тревогой. Сейчас же я знала, что брать там нечего. Как знала это и вся улица, а также примыкающие к ней переулки.

Нет, конечно в доме имелось достаточно мебели, телевизор, видеомагнитофон и даже микроволновая печь. Но возрастные параметры и внешние особенности всего этого врятли могли воспламенить хоть в ком-то даже призрачное чувство лёгкой наживы. Был конечно ещё мой дряхленький ноутбук, перекупленный у подруги года полтора назад. Но и он уже доживал свое и при каждом новом включении тяжко гудел в моей голове одной мыслью – скоро придется шкребти на «новый».

В общем, переступая порог отчего дома, я знала наверняка, что папенька решил ещё пуще разукрасить мой удачный день. Так что, зажигая свет только в прихожей, инерционно поднимаясь лестницей, я уже прикидывала во что переодеться и откуда начать поиски тела.

Да, именно тела. Не бездыханного конечно, упаси Бог. О наличии признаков жизни в нем я позволю себе побеспокоиться позже– когда найду. Сейчас же, оно определялось в сознании исключительно, как вусмерть пьяное тело.

Стягивая с ног, прилично осточертевшие за последние сутки джинсы, и наспех выискивая спортивки, я планировала с какой стороны улицы начать свой круговой обход. Второй замкнутой точкой в нем непременно будет любимый кафетерий, с довольно примитивным для наливайки, названием «Незабудка». Хотя в действительности чем не шикарный маркетинговый ход? Коротко и громко о главном. О том насколько незабываемо для меня данное место, расположившееся в подсобных помещениях старого продуктового магазина и промышляющее порционной продажей нелегального алкоголя.

Подобные спасательные операции конечно не были слишком уж частыми, но от того не становились более привлекательными. В основном отец топил свое горе сидя на диване в гостиной, однако имелись особые случаи. День их первой встречи, сделанного предложения, свадьбы, день рождение мамы – все они заставляли Соколова Виктора Николаевича выходить за пределы своего размеренного существования. Но сейчас главным аспектом наверняка было цветение гребанной сирени, мешающей дышать не только мне. Срубить бы к чертовой матери эти несколько деревьев. Да вот курьёз – не смотря на все тлетворное влияния, что они оказывают на отца, приложи я руки к чему-то подобному, мне их определенно вырвут.

Просовывая те самые, пока наличествующие, конечности в рукава спортивной кофты, я опрометью сбежала в низ, на ходу хватая ключи с пошарпанной барной стойки. Чисто интуитивно так же потянулась за телефоном, который был оставлен там же, вместе с наушниками. И только в момент, когда пальцы коснулись многофункционального пластика, на одну гаденькую душонку снизошло озарение, разражаясь где-то у дальней стенки, забитого новой проблемой, сознания ликующе-истеричным гоготом. Ведь да! Это более чем веский повод прервать свидание Мирона Алексеевича. И кажется, что в мгновение открытия данной светлой мысли, даже разблокированный экран стал светиться ярче. И перст мой указательный прямо-таки магнитом потянуло в меню последних вызовов, с предвкушенным трепетом лишь на миг замирая над заветным контактом.

«Как собака на сене…» – отчётливо прогремела, наверно, совесть и почему-то голосом сотрудницы, заставляя мир поблекнуть.

—Иди ты в жопу, Настенька! — откинула я в слух, однако-таки сбросила вызов прежде, чем установилось соединение.

А дальше в мыслях развернулись целые дебаты, заставляя меня взять паузу и «скушать твикс». Пока здравый смысл апеллировал совестливую претензию, внушая, что в конце концов не самой же мне тащить взрослого, пьяного мужика, я, отбросив в сторону средство связи, прихватила все с той же столешницы кружку. Кажется, из нее я пила кофе в пятницу утром. Не здоровая претензия на здравость тут же была опротестована и, направляясь к умывальнику, я уже начала перебирать других претендентов на звание помощника в сегодняшнем не легком деле.

Вот только успела сделать лишь пару шагов в сумраке кухни, прежде чем споткнуться об что-то и полететь вниз. Что-то очень большое. Слишком большое, да бы продолжать являться невоодушевлённым «чем-то».

Вместе со звоном битой керамики дезориентированное мышление прошило осознание, решетя нутро мелкокалиберными снарядами страха. Разумеется, я и без того планировала искать тело, но его наличие на кухонном полу однозначно шло врозь со всеми ожиданиями.

—Господи, папа!

Все в том же полумраке, привстав на четвереньки, отползла немного назад. И пока в голове паника уже била свой набат, ведь состояние найденного тела так же крайне отличалось от всех, виденных мною раньше, трясущимися руками я развернула на бок отца, лежащего лицом в низ.

—Папа! — пара бессмысленных попыток растормошить родителя, прежде, чем припасть ухом к солнечному сплетению и задержать дыхание, в надежде услышать ритм биения не только своего сердца.

—Папочка!

Страшная мысль, начинающаяся с изъеденной формулировки «а если», сшибла дыхание, прошла ознобом вдоль позвоночника. Атрофировала здравость мышления на долгих несколько секунд:

«А если он лежит здесь не первый день»

Но руки старшего Соколова все же оставались тёплыми. И дыхание, хотя и было тихим да не ровным, но все же наличествовало.

§ 8 «Собственная тень»

В последующие пару дней жизнь словно преобразовалась в бабушкино вязание с рядом нанизанных на спицу петель мыслей и действий, которые никак не получалось правильно поддеть и собрать единой нитью.

Выйдя утром на работу, я довольно быстро склонилась к мнению, что подруга уже за что-то мне мстит. Уж слишком велико совпадение, что Лиззи понадобился свободный день именно когда закончилась стажировка Настеньки и наше трио разделилось по сменам во имя великих законных выходных. Спустя несколько часов кофейного ада даже поделилась с ней в мессенджере своими подозрениями, но признаний или извинений так и не последовало. Оставалось лишь гадать случайно ли, аль намеренно она забыла о нашей смене в паре и активно забивать разум последовательностью четырех-пяти заказов, не отпуская свои мысли кочевать в совершенно другом русле.

Вот только они то и дело потворствовали свободному народу, и, не смотря на все старания, кибитку так и несло по бездорожью, кидая из стороны в сторону. То к воспоминаниям тела отца, найденного на кухонном полу, и предостережениям лечащего врача. То обратно к возможным причинам отсутствия подруги. К причинам почему вчера в заветном окне так и не зажегся свет. А также к теории взаимосвязи этих двух событий.

Из-за мыслительного затмения то и дело появлялись неправильные заказы, уверенно переходящие в графу «за счёт заведения». А к концу рабочего дня я и вовсе поняла, что ближайшие пару недель мне не светит бесплатный кофе сотрудникам.

Но самым страшным был момент, когда уже дорогой домой фантазия и вовсе стала слишком живой, погружаясь в полумрак знакомого коридора. Наполняясь жадными вдохами, звуком имени лучшего друга, в исполнении женского, стонущего придыхания и пошлыми звуками. И от этого почему-то сперло дыхание, к горлу подступил тошнотворный ком отвращения, а в груди и вовсе развернулась Антарктика, холодя в венах кровь.

И здесь в пору было задаться вопросом с каких пор меня стали волновать подробности интимной жизни Войны: кого, где и в какой позе он ублажает. Однако новый поворот, завершающий вечернюю прогулку и выводящий на родную улицу, окончательно свернул мыслительный табор к поставленному диагнозу и красочному прогнозу врача.

Цирроз– фиксировано гремело на задворках разума, пока я занимала руки уборкой дома, готовкой паровых тефтель да разминанием вареного картофеля. А потому совсем не удивительно, что чуть позже поисковая строка в моем браузере обзавелась новыми характерными запросами, а история посещений наполнилась кучей сайтов с медицинской информацией. Наличествовали так же и иные конфигурации, по типу «как бросить пить», «успешное кодирование» и прочее. Ярчайшим же показателем моего «продуктивного» вечера стало посещение сайта, где в красках рассказывали о некой мольфарке, которая всего за несколько сеансов напрочь отбивает тягу к спиртному.

«А ещё заговаривает удачу и кладет ее в твой совершенно пустой карман» – зацепился взгляд за, пожалуй, самый правдивый комментарий и, закрыв вкладку, я таки позволила себе немного самобичеваний. На сей раз только замаскировав их под просмотром старого фильма в жанре драмы да истории. Скорбеть о судьбе Уильяма Уоллеса казалось более гуманным, чем оплакивать собственные мелочные невзгоды. А главное, заведомо зная финал фильма, плакать можно было начинать едва ли не с первых минут. Собственно, сном сморило меня ещё до смерти Марон, а вместе с финальным призывом Гибсона к свободе уже звенел и мой будильник призывая начать новый нелегкий день.

А далее ранний визит в больницу, с целью оставить на посту ещё одну передачу для отца. Пешая прогулка до кофейни и, на фоне всего пары часов не очень здорового сна, уже к обеду я думала разве, что об удобности своего старого диванчика да мягкости подушки. И даже бледному лицу и ещё пущей растерянности Насти было не под силу сбить мое анабиозное состояние.

Нет, конечно с моей стороны имелась попытка проявить вовлеченность да искреннюю озабоченность чужим, отнюдь не радужным состоянием. Все же я хоть и довольно косвенно, а таки была осведомлена, что девушка осталась без крыши над головой. Но то ли мне не хватило артистизма, и Настенька в искренности моей усомнилась, то ли все ещё была зла на меня… В любом случае, мне хватило одного ее «все нормально», крайне созвучного с «а не пошла бы ты, Иванна в добрый-дальний», дабы свернуть добродетельную лавочку и вернуться к сугубо рабочим взаимоотношениям.

В целом же день прошел согласно Пушкину– как сон пустой, бредить о котором я не переставала вплоть до родного порога. А на долгожданное свидание с Морфеем и вовсе отправилась не доходя до своей комнаты, уснув прямо на жёстком диване в гостиной.

На утро же за подобное пренебрежение нормами здорового отдыха тело воздало мне сполна, одарив головной и мышечной болью. С ощущением проехавшегося по мне асфальтоукладчика да откровенной ваты в голове, я принялась собираться в больницу к отцу, радуясь хотя бы тому, что сегодня данная точка назначения была единственной.

Нет, конечно имелся ещё вариант получить новое сообщение от Лиззи, в котором бы та выпрашивала для себя ещё один срочный выходной. Но мною загодя было принято решение при подобном раскладе послать подругу… за заявлением на увольнение с последующим поиском работы, что таки вкладывалась бы в рамки ее жизни. Однако мой телефон молчал, заполняя душу одновременно облегчением и беспокойством. Последнее я активно глушила в душевой кабине горячей водой, паром да ароматом апельсина, что источал любимый гель. К черту. Своих проблем хватает.

Покончив с утренним душем и сложив в спортивную сумку чистые вещи для родителя, которыми планировала сегодня заменить комплект, собранный ему в первый день, на долгих несколько минут я зависла у открытого холодильника. Это было уже не первое короткое замыкание подобного рода. В течении последних двух дней, каждый раз прибегая кулинарным навыкам, я задавалась вопросом их целесообразности. Ведь знала наверняка, что в родной больнице, в которой отец десять лет отрабатывал данную клятву Гиппократа, он отнюдь не голодает. Между тем когда-то мама, укладывая в контейнер что-то свежеприготовленное к отцовскому дежурству, всегда приговаривала маленькой мне, что домашняя еда всегда будет вкусней, ведь приготовлена с любовью. И хотя в моих съестных изысках последнего, важного ингредиента, наверняка, было крайне мало, а всё же и сегодня я решила не попирать традиции, таки отправляя в духовку завернутую в фольгу куриную грудку и выставляя на конфорку промытую гречку.