Тень лотоса

Пролог

Ночь над северными провинциями была тягучей и тяжёлой, будто сама земля затаила дыхание. Горные туманы сползали в долины, окутывая леса дымкой. Среди чащи, под склонившимися к земле соснами, стояла старая хижина — заброшенная с виду, но охраняемая магическими узорами. Внутри — пленница.

Дочь вельможи из рода Ханадзоно. Пятилетняя девочка с меткой на груди, невидимой простому глазу. Меткой, что сулила пробуждение сил, способных нарушить баланс между мирами. Её называли жертвой-ключом. Убить её — значит разрезать занавес между царством теней и миром людей.

Это задание было поручено ему — Кагехико, демону с холодным сердцем и точным клинком. Его призвали не за жестокость, а за справедливость. Он не был жестом ярости, а карающей тенью порядка.

Он шёл через лес, не оставляя следов. Печать на его запястье пульсировала: приговор уже начался, хотя он ещё не принял решение.

Хижина не имела стражи — никому не хватило бы смелости её охранять. Но девочка внутри не плакала. Она просто ждала. Свет от масляной лампы отражался в её тёмных глазах, и в этом свете он увидел не угрозу — а нечто иное.

— Ты... кто? — спросила она, глядя на него с любопытством, не страхом.

— Тень, — ответил он. — И я должен закончить твой путь.

Она не поняла. Склонила голову, пальчики теребили подол кимоно.

— Мне страшно только ночью. Тогда мне снятся вещи, которые не должны быть. Но ты… ты похож на кого-то из сна. Ты не злой.

Кагехико замер.

Он видел множество душ. Слепых, искажённых, разъеденных злобой. Но у этой девочки — свет. Нечто чистое, как вода из родника в горах. Сила, которую другие боялись. Но он… впервые не смог приказать себе сделать то, что должен.

Он опустил клинок.

— Это неправильно, — прошептал он. — Ты не зло. Ты — жизнь.

Он взял её на руки. Укутал в покрывало. Исчез, пока ни один из наблюдателей не успел среагировать.

Он сам вернул её к стенам родового поместья. Незаметно оставил у врат — и ушёл прочь, зная, что последствия будут.

Кагехико стоял в зале Облачного Совета. За его спиной — тени древних, перед ним — Высшие демоны, чьи взгляды прожигали пространство.

— Ты нарушил волю. Освободил ключ, — прогремел голос одного из судей. — Ты дал жизни то, что должно было быть стёрто. Почему?

— Потому что она была жива, — ответил он. — Не оружие. Не угроза. Просто ребёнок.

— Ты допустил слабость. Ты больше не демон.

Слова, как удар меча.

— За отречение от долга, за преступление против тьмы — ты будешь изгнан. Мы запечатаем твои чувства, сотрём магию, низвергнем тебя в мир людей. Пока ты не поймёшь, что значит быть ничем.

Огонь древнего клейма ударил в грудь. Всё обрушилось — власть, память, даже гнев. Осталась только тишина.

Кагехико очнулся в теле человека. Без памяти, без чувств, без цели. Всё, что осталось — имя, резонирующее где-то глубоко внутри, и образ девочки с глазами, похожими на луну в полнолуние.

Он не знал, что снова встретит её. И что именно она — станет его проводником обратно к свету.

1

Тонкий свет рассвета проникал сквозь бумажные стены, мягко касаясь тёмных балок потолка. Рэня лежала на циновке, укрытая лёгким покрывалом, и её взгляд остановился на резном деревянном украшении — лепестках лотоса, вырезанных в потолочной балке. Оно всегда было первым, что она видела утром, и первым, что напоминало: всё в жизни — временно. Даже боль. Даже покой.

Дыхание её было ровным, но мысли, как всегда, — беспокойны.

"Если бы я осталась... была бы я сейчас жива?"

Когда-то она просыпалась на шёлковых простынях, в окружении прислуги и золота. Дочь вельможи, воспитанная при дворе. Но с раннего детства она видела ауры. Сияющие и тусклые, мягкие и опасные. И это было благословением… и проклятием.

Во дворце, где всё было маской, её дар стал причиной изоляции. Она видела зависть в глазах служанки, которая улыбалась с поклоном. Видела ярость под вуалью нежности. Видела, кто готов предать, кто затаил обиду, кто лгал даже себе.

Её избегали. Одни боялись, другие ненавидели. "Та, что видит сквозь тебя", — шептались за спиной.

"И всё же..." — Рэня повернулась на бок, коснувшись рукой прохладного пола, — "если бы не это, я бы не выбралась. Не ушла бы в горы. Не нашла бы настоящей тишины."

Храм принял её, как осеннее дерево принимает ветер — без осуждения. Здесь, среди мхов, колокольчиков и аромата утреннего чая, она наконец дышала свободно. Здесь она помогала тем, чьи ауры дрожали от боли, злости или страха. Простые люди приходили за словом, за взглядом, за прикосновением — и она делала, что могла.

Но последнее время... что-то менялось. Слишком часто она ощущала сгущение тьмы в аурах. Слишком часто — трещины в занавесе, отделяющем этот мир от иного. И сегодня… сегодня было особенно тревожно.

Она села, накинула тонкое хаори и открыла створки. Утро в горах было ясным, но воздух казался натянутым, как тетива.

"Сегодня придёт что-то. Или кто-то."

Она ещё не знала — он уже рядом. И он не помнил её. Но именно сегодня их судьбы снова пересекутся — так же, как когда-то, среди тьмы и света.

…Земля дрогнула.

Сначала — едва ощутимо, как если бы камень упал где-то внизу. Но затем — снова. И сильнее. Лёгкая чашка с чаем задрожала на подносе. За окнами всполошились птицы.

Рэня встала, напряжённо вглядываясь в лес за садом. Мгновение — и воздух прорезал странный, глухой звук, будто кто-то разрывал ткань. Пространство сжалось, задрожало, и тогда она почувствовала это — тень в воздухе, зловонную и тяжёлую.

Их было трое. Или пятеро. Ауры вспыхнули резко, как чёрные пятна на чистой ткани мира.

Демоны.

Она отшатнулась, сердце заколотилось в груди. Это невозможно.

"Их не было пятнадцать лет!" — мысль звенела в голове. Последнего из них запечатали в Пещере Плачущих Духов маги императора. Тогда погибла половина ордена. И мир выдохнул. Мир забыл.

Она — нет. Она знала, как выглядела тьма. Но видеть её здесь, в этом храме, в этих горах…

Один из монахов закричал. Что-то хрустнуло — дерево? Кость?

Рэня метнулась к выходу, раздвинув створки с такой силой, что они ударились о стены. Внутренний двор храма уже пылал — одна из построек была охвачена пламенем. Чернильные фигуры двигались с нечеловеческой грацией — искривлённые, с тонкими телами и хищными лицами, и каждый их шаг оставлял на земле след, будто копоть.

Один из демонов резко повернул голову в её сторону. Она ощутила, как аура сжалась, прицельно, как если бы тьма смотрела прямо ей в душу.

Он знал, кто она.

Она не могла пошевелиться. Её ноги будто приросли к земле. Она была как в детстве, когда впервые увидела убийственную злобу в лице улыбающегося человека. Но сейчас это была настоящая бездна.

Когда когтистая тень взвилась в воздух, летя к ней, — Рэня даже не закричала. Просто закрыла глаза.

В этот миг небо разрезал чёрный силуэт.

И раздался удар — тяжёлый, звенящий, почти как стальной колокол. Кто-то встал между ней и тьмой.

Он.

Высокий. В чёрном кимоно, с копной тёмных волос, собранных в низкий узел, и лицом, скрытым под маской из тёмного металла с узкими прорезями для глаз. Маска не имела ни рта, ни выражения — только холодный, равнодушный овал. Его глаза из-под неё не горели — они были пугающе пустыми. Но он двигался с такой силой и точностью, будто каждое его движение было заранее просчитано. Уверенный, безмолвный, как хищник, рождённый в вечной тени.

Одним взмахом он отбросил демона обратно, и тот рухнул, прорычав.

Рэня всё ещё дрожала. Но смогла выговорить:

— Кто… ты?..

Он не ответил. Только на мгновение взглянул на неё. И в этом взгляде не было ничего. Ни сострадания. Ни страха.

Только тишина.

Он стоял неподвижно, будто не сражался только что с демонами, а просто спустился с неба. Маска молчала, а чёрные рукава его кимоно колыхались на ветру.

Рэня смотрела на него широко раскрытыми глазами, затаив дыхание, и — как всегда — вгляделась в ауру.

И остолбенела.

Ничего.

Ни гнева, ни милосердия, ни боли. Ни цвета. Ни движения.

Аура была пустой, как чашка, в которой никогда не наливали чай. И от этого ей стало страшнее, чем от самих демонов.

— Ты… ты кто? — прошептала она. — Ты как фарфоровая кукла в храме духов. Только без росписи.

Он не ответил. Только слегка наклонил голову, словно не понял, или не счёл нужным понимать.

Она обошла его кругом — как кошка, разглядывающая тень, — заглянула в глаза сквозь узкие прорези маски, и вдруг указала пальцем:

— Останься со мной!

Он чуть повёл головой в сторону, как будто услышал не просьбу, а комариную назойливость.

— Я серьёзно, — она сложила руки за спиной и подалась вперёд, глядя снизу вверх. — Видишь, ты появился прямо тогда, когда нужно было. Значит, ты — посланник. Или инструмент судьбы. А если ты инструмент — значит, тебя надо использовать правильно! Я тебя назначаю своим стражем.

Тишина.

— Или хочешь уйти обратно в лес и опять к демонам в гости?

2

Рынок шумел жизнью. Возгласы торговцев, запахи жареных бобов и сладкого сиропа, цветастые ткани, натянутые над лавками, — всё это слепляло, звенело, пахло и звало. Рэня шла по узким улочкам между прилавками, словно обычная странница, просто девочка в простом, но чистом кимоно.

Она улыбалась, как будто не шла за ответами, не пряталась от демонов, а просто наслаждалась солнечным утром.

— Смотрите, какие маски! — она остановилась у лавки с куклами и масками, взяла в руки лисью и поднесла к лицу. — Похожа на меня?

— Наивна, но опасна, — бесстрастно отозвался Кагехико, не глядя.

Он шёл чуть позади, высокий, словно тень за её спиной. В чёрном кимоно, с мечом, с маской, прячущей лицо. Его шаги были бесшумны, но каждый, кто его замечал, — отступал. Рынок словно сам расступался перед ним. Люди смотрели, опускали глаза, шептались.

Никто не подходил близко.

— Ты пугаешь их, — заметила Рэня, возвращая маску на место. — Как огромный чёрный ворон среди воробьёв.

— Хорошо.

— Это не хорошо, это грустно. — Она развернулась к нему, идя теперь спиной вперёд, глядя в его тёмные глаза. — А я вот... мне нравится быть среди людей. У каждого аура — как узор на стекле. Кто-то светится, кто-то пульсирует, кто-то колется. Это красиво. Даже боль — по-своему красива.

Он ничего не ответил.

Но когда один из мальчишек оступился и чуть не налетел на Рэню, Кагехико мгновенно оказался рядом. Девушку мальчик не задел, но на него он взглянул испуганно, побледнел и убежал прочь.

— Ты как ворота ада, — вздохнула Рэня. — Только стоишь, и уже никто не рискует. Даже жизнь.

— Возможно, я и есть.

— Неправда, — сказала она просто. — Настоящие ворота ада не спасают девочек от демонов.

Они дошли до реки наняли лодку и начали плыть.

Река текла лениво, обвивая прибрежные деревья, как шелковая лента. Лодка покачивалась на воде, поскрипывая от каждого движения весла. Лодочник молчал, привыкший к молчаливым путникам. Но Рэня была не из таких.

Она сидела на самом краю лодки, свесив руку в воду и проводя по её поверхности пальцами. Капли стекали с её ладони, разбивая отражение облаков.

— Она холодная… но приятная. Как будто гладит в ответ.

— Осторожно, — бросил Кагехико, не повернув головы.

— Я осторожная, я же не ныряю, — ответила она и тут же перегнулась вперёд, глядя на своё отражение. — Смотри, там я! Но если чуть-чуть качнуть лодку — уже не я. Странно. Как и с аурами. Иногда люди — не те, за кого себя выдают.

Он молчал. Лодка плыла дальше.

Рэня вдруг задрала голову, глядя в небо:

— Вон та птица… цапля? А может, журавль? Интересно, у птиц есть ауры? Ты думаешь, они умеют скучать?

— Я не думаю о птицах, — сухо отозвался Кагехико.

— А надо бы. Они умеют улетать, когда всё рушится. Не прячутся, не борются, просто летят. Завидую им.

Она снова посмотрела в воду, хмыкнула:

— Вот если бы я была журавлём, всё было бы проще. Меня бы никто не искал. Я бы просто летала туда-сюда, собирала закаты…

Он перевёл на неё взгляд. Лодка качнулась.

— Ты не журавль.

— Знаю. Я — Рэня. И это намного интереснее, да? — Она повернулась к нему с такой открытой улыбкой, что он впервые едва заметно нахмурился.

Что-то в её отражении дрогнуло — не в воде, в нём самом.

— А ты сам… — Рэня снова повернулась к Кагехико, поджав под себя ноги. — У тебя есть семья? Или, может… ребёнок где-то ждёт своего молчаливого отца?

Он не ответил. Только слегка повёл плечом.

— Ладно, не хочешь — не говори. А сколько тебе лет? Ты выглядишь… ну, так, будто лет тридцать. Или… триста? — Она прищурилась. — Ты из тех, кто вечно молод, да?

— Я — человек. Сейчас, — отозвался он коротко, не поворачиваясь.

Рэня кивнула, будто запомнила.

— А маска? — Рэня прищурилась, глядя на его профиль. — Ты носишь её потому что у тебя шрамы? Или потому что без неё ты был бы слишком красив для этого мира, и он бы просто… не выдержал?

Он не ответил.

Молчание повисло над лодкой, нарушаемое лишь всплесками вёсел да пением птиц, что пролетали над головой. Рэня, не дождавшись реакции, надула щёки и уставилась в воду. Потом, всё так же, будто просто болтая с самим течением, заговорила:

— Знаешь… я ведь сама ушла. Оттуда, из дворца. Добровольно. Все думают, что это было безумием — отказаться от шёлков, прислуги, сладких фруктов на завтрак. Но там… там всё было каким-то глухим. Фальшивым. Люди улыбались, а их ауры были как маски — скользкие, ядовитые. Мне становилось плохо от них.

Она провела пальцем по поверхности воды, словно рисуя на ней:

— Сначала я думала, что просто странная. Но потом поняла — я не странная. Я просто не хочу жить среди лжи. Мне легче слушать, как ветер поёт в горах, чем как льстят поддельными голосами. Там, в храме, всё настоящее. Боль — настоящая. Радость — тоже. Даже тишина там живая.

Она повернулась к нему, как будто забыла, что он не собирался отвечать:

— А ты, Кагехико? Почему ты носишь маску и прячешь всё, даже молчание?

Он по-прежнему смотрел вперёд. Но пальцы его крепче сжали край лодки.

Кагехико медленно повернул к ней голову. Маска скрывала лицо, но голос был глуховат, с едва уловимой тенью иронии:

— Не для мира. Для себя.

Он замолчал, будто этого объяснения было достаточно. И, может, для него было.

Но Рэня оживилась, словно его слова только распалили её интерес:

— Значит… ты прячешься? Или защищаешь? А сколько тебе лет? Ты когда-нибудь смеялся? У тебя была семья? Друзья? Любимая?

Он слегка наклонил голову, будто оценивая степень её наглости, но вместо раздражения в голосе проскользнуло почти невесомое насмешливое:

— Дворцовый этикет, похоже, прошёл мимо тебя.

Рэня рассмеялась — искренне, звонко, как ручей, сбегающий с гор:

— О, прошёл, да. Я ему даже поклонилась на прощание, когда уходила. И больше не звала на чай.