Богиня обещала, что в этот день решится моя судьба.
Из окна спальни я видела, как к поместью приближался посыльный. Гнал быстрее, чем выдерживала черная лошадь. Она упадет замертво, когда они достигнут цели: внутри себя я знала это, а теперь, подумав, никак не могла прогнать навязчивую мысль. Пыль из-под копыт скрывала дорогу позади них. На секунду мне показалось, что она превратилась в жуткое песочно-серое чудище и гналась за всадником. Он опережал лишь на пару жалких шагов.
Едва посыльный скрылся из виду, направляясь прямо к входу в поместье, я в то же мгновение отстранилась от окна и бросилась вон из комнаты. Бежала вниз по лестнице, придерживая руками пышную юбку, а эхо подхватывало стук каблучков по гладким мраморным плитам. Раньше этот звук был частым гостем в поместье, мы с сестрой не раз устраивали догонялки. Не умели ходить медленно и степенно, как учила мать, — всё боялись не успеть, не испытать, не пережить. С тех пор, как Марлен отправилась к жениху, мне больше не с кем было бегать и играть.
— Повзрослей, Кристин! — ругался отец.
— Зачем? — спрашивала я и целовала его в нахмуренный нос.
— Так ты никогда не выйдешь замуж, — бурчал он.
— Пускай, — легкомысленно отзывалась я. — Кому я нужна?
Ни капли лукавства: младшая дочь Его Сиятельства графа Лурье и впрямь была далека от звания хорошей партии, так что претендентов на мою руку до сих пор не нашлось. Слишком обычные черты лица терялись на фоне обрамляющей его копны рыжих волос, которые и вовсе напоминали людям о ведьмах. Худая, нескладная, неусидчивая, я хорошо дополняла старшую сестру, но легко позволяла ей затмить себя. Марлен слыла первой красавицей не только графства, но и всего герцогства. К тому же приданого для второй дочери обедневший граф собрать так и не смог, что значительно уменьшало мою привлекательность в глазах соседей.
Никто не удивился, когда сам герцог Мунфолл пожелал видеть мою сестру своей супругой. Не прошло и месяца с того дня, как Марлен отбыла в Лунный замок, а мы все затаили дыхание в ожидании первой весточки. Его Светлость не хотел публичных церемоний, и Марлен должна была предстать подданным лишь на традиционном балу в конце года уже в качестве молодой герцогини Мунфолл.
Она обещала написать мне, как только прибудет, — и вот к поместью мчался посыльный. Я сердцем чувствовала, что он вез письмо от нее, и все внутри замирало в предвкушении. Я так мечтала прикоснуться к сказке, что выпала на долю сестры.
Отец сам встречал посыльного внизу, не стал дожидаться объявления в кабинете, как делал в другие дни. Переживали все. Я не успела обогнать его лишь на пару шагов, а потому замерла на нижней ступени лестницы, опустила руку на перила. Пальцы заледенели, волнение волнами бродило по телу. Слева в дверях остановилась мать, сцепила руки перед собой и принялась мять пальцы: ей тоже хотелось подбежать, вырвать письма и прочитать, но нам обеим полагалось ждать, пока не разрешит отец. Или пока не скроется посыльный, потому что без свидетелей мы набросимся на лысеющего и полнеющего графа Лурье, как две дикие разъяренные кошки.
— Письмо. Его Светлости. Герцога. Мунфолла, — попытался объявить посыльный, задыхаясь на каждом слове. Вероятно, он вбежал в особняк, перепрыгивая ступени, и успел запыхаться не хуже собственной лошади. Голос его хрипел и срывался.
«Гнались за тобой тени из самого ада», — подумала я, рассматривая посеревшее лицо и фиолетово-синие пятна вокруг молодых еще глаз.
— Давайте сюда, — гневно приказал отец и вырвал у него конверт.
Интуитивно я сделала шаг вперед. Послание манило меня, как свет огня чарует слабого мотылька.
— Почтение… вынужден сообщить… вчерашним днем…
Отец пошатнулся, второй, непрочитанный лист выпал из его рук и опустился на пол, кружась на несуществующем ветру. Мать вмиг оказалась рядом. Я лишь успела растерянно моргнуть, а она уже тащила отца в кресло. Усадила, принялась тонкими длинными пальцами расстегивать верхние пуговицы рубашки. Он жадно хватал воздух ртом.
Я сделала еще пару шагов. Осмелела. Оказалась на середине комнаты и подняла упавший лист. Подписанный аккуратным почерком Марлен, он предназначался мне.
Прочесть я не успела.
— «Мое почтение не как подданному, но как родственнику, потому оставим официальность, — звучал громкий ледяной голос матери. Казалось, ее ничто в мире не могло смутить. Меня пробрал озноб. — В этот час я вынужден вам сообщить трагическую новость. Дражайшая моя супруга Марлен скончалась вчерашним днем от неизвестной мне хвори. Лекари во дворце оказались бессильны помочь. Мои соболезнования вашей утрате. Дабы избавить герцогство от слухов и очернения, а также подтвердить данное вам слово, жду в замке вашу младшую дочь».
Дочитав, мать развернулась и холодно посмотрела на меня. Словно оценивала, справлюсь ли я, выйдет ли прок и сколько денег дадут нищему графству за вторую дочь?
— Младшую дочь? — нервно улыбалась я, пятясь к лестнице и покачивая головой. — Он даже не знает, как меня зовут, папа.
Отец смотрел сквозь меня невидящим взглядом. Марлен была их светом. От младшей же требовалось только принести пользу.
— Отец, пожалуйста, — шептала я. — Сколько было у герцога невест? Я ведь говорила тебе. И Марлен говорила. Они все, все погибли. Она знала, знала, что ее ждет такая же участь. А ты не слушал! Послушай сейчас!
— Чушь и блажь, — процедила мать, но я не смотрела на нее. Она ничего не решала, как бы сильно ей ни хотелось личной власти.
— Собирайся, — отстраненно приказал отец. — Ты едешь в Лунный замок.

Отец отклонял все просьбы встретиться со мной несколько дней. Вообще видеть не хотел никого, просто закрылся в своих покоях и отказался выходить. Мать была только рада, ведь управление поместьем хотя бы временно досталось ей. В глубине души мы знали, что она тоже любила нас, а пережить известие всем было нелегко, но ее способность не подавать вида удручала.
— Кто-то же должен, — надменно поясняла она, недоговаривая, что винит отца за слабость. Но в ее глазах виднелась та же боль, помноженная на близящееся одиночество.
Этикет требовал длительной подготовки, поэтому мой отъезд почти сразу отложили на месяц. Посыльный герцога отдохнул и начал собираться в путь. А мне было необходимо поговорить с отцом.
Я проводила дни под его дверьми, сжимая в руках письмо от Марлен, снова и снова перечитывала его и терпеливо ждала, когда отец согласится меня принять. Он не мог прятаться всегда, а я не собиралась сдаваться. Время тянулось бесконечно, а ключ в замке все никак не желал поворачиваться.
Я так долго репетировала свою речь, повторяла про себя каждое слово, что стоило двери открыться, как без предисловий выпалила:
— Он отправил нам ее письмо, потому что решил, что оно старое.
Отец встал в проходе и молча, но выразительно посмотрел на меня.
— Простите, — отступила я и поправилась: — Доброго утра, отец.
Утро давно прошло, и от него моя ошибка не укрылась. Наверное, в его глазах я становилась все хуже и хуже. Последняя надежда графства Лурье — глупая и невоспитанная девчонка, не способная уследить даже за стрелкой часов. От негодования я дернула сжатое письмо, и в руках остались две половинки.
— Я должна вам кое-что сказать, — умоляющим голосом пояснила я. — Кое-что важное.
Я тщательно подбирала слова. В нашу последнюю встречу позволила себе обратиться к нему неформально и, хотя отец до сих пор ничего не сказал, знала, что он запомнил.
Отец тяжело вздохнул и отступил в свои покои, пропуская меня внутрь. Я впорхнула в дверь, боясь, что он передумает и снова захлопнет ее.
— Это письмо Марлен, — начала я, стараясь говорить быстро, насколько дыхание позволяло. — Она начала его сразу после прибытия в Лунный замок, здесь стоит дата.
Я попыталась совместить клочки, но пальцы принялись дрожать, а нужная сторона никак не находилась, хоть я и перевернула их по нескольку раз. Отец смотрел на обрывки бумаги в моих руках как на куски одежды прокаженного. Наверное, предпочел бы сжечь их, чтобы никогда не узнать правды.
— Марлен была счастлива, — с досадой произнесла я, злясь на собственную неуклюжесть. Глянула на отца и успела заметить, как его брови взлетели вверх. — Прости, — добавила я, оставив объяснения. Мне было не до них.
— Ее брак имел все для того, чтобы стать счастливым, — недовольно вставил отец.
От нетерпения я снова упустила приличия и шумно сдула прядь волос, упавшую на лицо. Мать бы точно удар хватил от такого действа.
— Смотрите, отец, — наконец разобралась я и начала читать: — «Дорогая сестра, как жаль, что ты не можешь разделить со мной эти моменты. Все здесь идеально, красочно и волшебно. Герцог Мунфолл добр и обходителен. Он осыпает меня подарками и целует руку при каждой встрече, я не могу дождаться, когда узнаю его поближе».
На последних словах я слегка покраснела. Марлен писала это не отцу, но мы оба понимали, какой неприличный смысл скрывали ее слова.
— Что ты хочешь мне этим сказать? — начал терять терпение он. Письмо погибшей дочери бередило раны.
— Здесь все в таком духе, — ответила я. — Она долго описывает замок, земли и все, что ей понравилось вокруг. Но… последние строчки… они совсем другие.
Отец нехотя протянул руку, но я не стала вкладывать в нее обрывки. Мне нужно было показать ему самой.
— «Завтра венчание. Я боюсь, но страх проходит как по мановению руки. Меня подводит рассудок», — прочитала я, отдала отцу обрывки и добавила: — Это написано за два дня до того, как она…
Отец кивнул. Скорее, своим мыслям, чем мне, но я удовлетворенно выдохнула. Я сумела его заинтересовать, вызвать сомнения, он не сможет отмахнуться от них. Отец всегда захватывал наживку крепко, а потом не отпускал до самого конца. Этому он учил и меня — никогда не терять след.
— Какой ты сделала вывод? — спросил он, и я внутренне возликовала.
— Я… не думаю, что мы должны были это прочитать, — поделилась я своими догадками. — Герцог просто не знал ее так хорошо и не проверил, что письмо не такое старое, как можно судить по дате сверху. Он не знал, что Марлен писала письма бесконечно долго, продолжая и продолжая, но не меняя даты, чтобы потом отправить всю хронику домой.
Отец, хмурясь, кивнул опять. Так никто никогда не делал, кроме Марлен, которой не хватало усидчивости. Случайность или проведение, но мы получили ее последние строки.
— С ней происходило что-то плохое.
— Я не могу отказать герцогу, — устало ответил отец. — Он попросил отправить тебя, но, если мы не выполним просьбу, следом придет приказ.
— Знаю, — поспешно отозвалась я. — И не прошу вас перечить герцогу. Прошу только отложить отъезд еще немного. Посыльный собирается в путь. Напишите письмо и передайте с ним, отец. Сошлитесь на горе, на траур. Обещайте, что я прибуду к балу конца года или после него.
— Что это изменит?
— Я поеду в Лауш, получу благословение богини. Вы же не откажете мне в такой мелочи? Не откажете в ее защите? Марлен была бы рада за меня, получи я защиту от зла.
Отец покачал головой. Он не верил ни в богиню, ни в кого-либо еще, но знал, что для Марлен вера была важна. Мне стало стыдно использовать ее память, но никаких других идей не возникло, а время стремительно утекало.
Он опустился за массивный письменный стол, задумчиво поднял перо и неспешно написал пару предложений. Я изнывала от желания взглянуть на них, но не смела подойти ближе. Отец свернул бумагу и запечатал.
— Отнесу письмо посыльному, — с готовностью вызвалась я и протянула руку.
— Уезжай, пожалуйста, уезжай уже, — с досадой повторяла я, глядя в любимое окно, из которого отрывался вид на дорогу.
Внизу посыльный герцога все еще собирался в путь. Собирался так странно, словно вовсе и не хотел уезжать, его выгоняли, а он всеми силами старался задержаться.
Его лошадь ожидаемо сдалась, не выдержала длинного тяжелого пути, и отец был обязан предоставить другую. Конечно, наш конюх пытался всучить чужаку что-то похуже. Все равно ведь убьет, а чем моложе животина, тем жальче. Посыльный ходил кругами, то и дело указывал на что-то и, судя по недовольному выражению лица, весьма активно возмущался. Едва им удалось договориться, как начались какие-то проблемы с упряжью. Потом — с запасами в дорогу. А потом — и с письмами в Лунный замок.
Слова не долетали до меня. Я искусала губы в кровь от нетерпения.
«Нет, нет, нет!» — пронеслось в голове, когда во дворе показался отец. Тоже недовольный. Его отвлекал шум: он всегда ненавидел людей, которые толпились под окнами кабинета.
— Не спрашивай, только не спрашивай! — беззвучным шепотом взмолилась я.
Покосилась на письмо. Оно мирно лежало у меня на кровати. Если отец узнает, что я не отнесла его, обязательно захочет выяснить — почему. Тогда весь мой план рухнет, а другого просто нет.
До сих пор мне везло.
Отец церемониться не собирался — только разогнать надоедливых слуг. Показалось, что он накинется на побледневшего посыльного с кулаками. Того дважды упрашивать не пришлось. Посыльный наконец забрался на лошадь, все его претензии чудесным образом испарились, и он поспешил убраться прочь.
Отец погрозил ему вслед кулаком, а я заулыбалась себе под нос. Вдруг прибавилось сил. Они с матерью справятся, поможет время. Отец был так сломлен, но этот бессмысленный жест доказал, что он остался собой.
С легкой улыбкой я побежала собираться в дорогу. Мне тоже нельзя было раскисать. Я хотела успеть добраться в Лауш сегодня же до темноты. Письмо не давало покоя, а отец мог передумать в любой момент: мало ли что взбредет ему в голову к ночи, когда поместье заполнят тени, лучшие друзья нехороших мыслей? Он не сможет изменить свое решение, только если я уже буду в пути.
Через пару часов покачивания в карете по лесной дороге я проклинала собственную смелость. Дома план казался мне гораздо лучше, а здесь страхи обступили, словно живые. Чувствовали слабость.
Обычно мы с Марлен почти не замечали дороги, умудрялись беситься так, что несчастная карета грозила перевернуться. Теперь я ехала одна. Конечно, меня охраняли, но это было не одно и то же. Я смотрела в окно, подперев подбородок рукой. Однообразные деревья сменяли друг друга, а монотонный топот копыт усыплял.
На месте Марлен со мной ехала большая плетеная корзина. Мать собрала пожертвований для богини, чтобы меня приняли быстрее. Никакой спешки не было, я собиралась пробыть в Лауше несколько дней, а в храм меня все равно впустили бы вне очереди. Служители богини, хоть и мнили себя свободными от мирских связей, прекрасно понимали, на чьих землях предпочли поселиться. Лауш принадлежал графу Лурье, вместе со всеми жителями и постройками.
Я то и дело приподнимала край платка, что накрывал корзину, и заглядывала внутрь, чтобы убедиться — послание отца было на месте. Я не потеряла его, не забыла, а главное, оно мне не приснилось. Без него весь путь терял свой настоящий смысл.
Пусть оно и не предназначалось для посыльного, но к герцогу обязательно попадет. Я решила позаботиться об этом лично. Проще простого, ведь новоявленный жених даже не знал, как меня зовут, что уж говорить о моей внешности. В кои-то веки непримечательное лицо играло мне на руку, а заметные волосы можно было и скрыть.
Въезжать в Лауш мы не стали, я попросила остановить у стены. Передвигаться там пешком было в разы удобнее. Как, впрочем, и уезжать, если придется сделать это срочно. Карета всегда будет готова, а лошадей устроят и здесь: крестьяне будут рады предложить еду и крышу над головой охранникам, а животным — корм и навес, тем более что «благодарность» потом приятно зазвенит в кармане. Служение богине обычно проходило всю ночь, поэтому до утра меня никто не хватится.
Лауш встречал веселым шумом, гомоном базарной площади, запахом дыма и копченого мяса. Я с детства обожала бывать здесь. Рядом с нашим поместьем жили только слуги, все, как любил выражаться отец, давно почтенного возраста, поэтому детей, кроме нас с сестрой, рядом почти не бывало. Фантазии для совместных игр и проделок у меня было всегда через край, а Марлен охотно поддерживала любые забавы, пренебрегала обязанностью старшей сестры оставаться хорошим примером. И все-таки Лауш, самое близкое поселение к поместью, вызывал у нас обеих чистый восторг.
Я выскользнула из кареты, разгладила юбку, довольно поправила любимую шляпку. Молчаливый охранник, как большая тень, приставленная отцом, подхватил корзину и ждал, когда я выберу направление.
От соглядатая мне предстояло избавиться побыстрее.
Я потратила почти час, пока бродила по круглогодичному лаушскому базару. Прислушивалась к разговорам, выискивала глазами нужных людей и старалась как можно лучше запомнить их. Повозки расползались отсюда по всему графству, но никто не хотел ехать в сторону Лунного замка.
Наконец удача улыбнулась мне. Немолодой мужчина, явно успевший хорошо заправиться спиртным в трактире, жаловался очень на него похожему собутыльнику на странных клиентов. Кто-то и впрямь собирался в гости к герцогу, да еще и предлагал тройную цену за скрытность.
Я фыркнула себе под нос. Скрытность тут уже подкачала.
В путь планировали отправится утром, как только горе-извозчик проспится. Это меня вполне устраивало. Дело оставалось за малым: отделаться от присмотра.
Совсем стемнело, и я со спокойной душой отправилась в храм.

— Прошу за мной, — мелодичным голосом пригласила меня служительница богини.
Дожидаться ответа она не стала, просто развернулась и принялась ловко пробираться между стоящими почти вплотную друг к другу людьми. Сегодня храм оказался полон. В теплое время года так бывало всегда — жители старались наверстать пропущенные за зиму обязательные посещения обрядов или накопить их впрок. Как раз поэтому отец терпеть не мог храм. Считал, что разумный человек не должен верить в то, что благодать выдают авансом, а то и взаймы, ведь храм не только не стеснялся принимать подношения, но и весьма активно их просил, если не сказать грубее.
Стоило очутиться внутри, как я оказалась перед лицом новой проблемы — меня сразу узнали. Возможно, для будущего мужа я и была безликим неинтересным предметом сделки, но здесь, в родном краю, я оставалась Кристин Лурье, дочерью графа. Не помогло даже то, что в храм мы заходили крайне редко, не каждый год. Понадеялась напрасно. Мне дозволялось не помнить всех этих людей, их было много для меня, но для них существовала лишь одна Кристин.
Меня проводили в отдельную келью, где я могла бы поговорить с богиней наедине. Раньше в такую отправлялась только Марлен, а я терпеливо дожидалась ее снаружи, слоняясь по храму. Сегодня пришел мой черед опробовать что-то новенькое.
Я опустила корзину на пол и порадовалась, что она была не такой тяжелой, как собрала ее мать. Перед отъездом мне пришлось украдкой выбросить половину приготовленных для подношения вещей. Я ощущала себя неловко, действие казалось кощунством, но у меня не было выбора — мне требовалось свободное место. Возьми я с собой хоть маленький узелок, его бы обязательно обыскали. Мать всегда что-то подозревала.
Я осмотрелась. Другой двери не было, окна — тоже, как и ни одного тайника.
«Какой ты сделала вывод?» — прозвучал в голове настойчивый голос отца, как и всегда, когда требовалось принять новое решение с учетом новостей.
Придется бросить корзину прямо здесь — может, кто-то решит, что она тоже часть подношения. Я вдруг подумала, что мне будет очень не хватать отца…
Ничего, я быстро выясню, что творится в том проклятом Лунном замке, и сразу вернусь домой. Никто не ждет меня, не знает, как я выгляжу, не думает, что я появлюсь так скоро, значит, и проклятие, если оно существует, мне пока не грозит. Для всех я не невеста герцога, я просто путник, заглянувший выразить свое почтение хозяину.
«И на жениха взглянуть», — мысленно добавила я и покраснела. Как ни крути, а Марлен хорошо о нем отзывалась. Восторженно, если так можно сказать о записанных явно дрожавшей рукой словах. Моей сестре нравилось в замке, а потом что-то убило ее. Пусть будет мне свидетельницей богиня — я узнаю, кто это сделал. Кто и как.
А потом отомщу.
Проберусь в замок под видом посыльного от графа Лурье, передам Его Светлости письмо от отца. Выбью себе настоящей отсрочку, а сама задержусь в Лунном замке, скажусь больной или придумаю другую причину. Дома план казался мне идеальным. Теперь он начал расползаться по швам, но отступать было поздно. И я решила, что главное — верить.
Собралась с духом, нагнулась и перевернула корзину, вывалив все содержимое на пол. А потом начала быстро раздеваться. Без платья в келье оказалось удивительно холодно, я кожей ощущала ветерок, которого тут быть не могло. Зубы принялись стучать, но больше — от страха. В нормальных случаях меня никто не потревожил бы, пока я не выйду сама, но что сейчас еще считалось нормальным? Без Марлен изменилось все.
Быстро откинув лишнее, я развернула приготовленную одежду. Пришлось позаимствовать ее у сына конюха. Она пахла сеном и грязью, а висела на мне, как на тростинке, но все остальные мужчины в поместье были еще выше и шире в плечах, так что выбора у меня не оставалось. На всякий случай я прихватила с собой тонкую веревку, скорее, интуитивно, чем определенной целью, но сейчас она оказалась как нельзя кстати — с импровизированным поясом я все еще смотрелась чучелом, но хотя бы не вором. Просто чей-то бедный отпрыск, который вынужден донашивать одежду отца.
Я расплела волосы, а потом аккуратно стянула их в узел. Нацепила сверху широкополую шляпу, порванную с одного бока. Отчего-то мальчишки в Лауше обожали щеголять в таких, как я убедилась вечером на базаре.
Вздохнула и отбросила последние сомнения. Затолкала свое платье в корзину, придавила подношениями матери, заодно рассмотрев их. Безделушки, поделки наших слуг — большая часть из них не стоила ничего. Не таких подарков ждали служители от графини, но мать неизменно продолжала показывать свое истинное отношение. Да так, что и не придерешься.
Среди прочей ерунды нашлись печенье и сыр, их я спешно рассовала по карманам безразмерных штанов. Опустила на лоб шляпу и выскользнула из кельи.
Народу в храме только прибавилось. Я решила пробираться вдоль стены, и в нее пришлось отчаянно вдавливаться спиной, чтобы протиснуться дальше. С возвышения в центре по мне скользнул взгляд служительницы, я поймала его и замерла, изо всех сил пытаясь принять одухотворенный вид. Мутило от жары и недостатка воздуха в помещении, я едва не потеряла сознание, пока добиралась до выхода.
Внутри у меня все ликовало!
Если служители не узнали, то никто другой точно не обратит на меня внимания. А охранник, приставленный отцом, вернется сюда только к утру, ведь я собиралась провести с богиней всю ночь. Он явно подыскал себе ночлег поинтереснее. Да и не могло в Лауше со мной что-то случится, вот в дороге — да, а тут у нас хуже карманников никого не водилось.
Перевалило за полночь, на небе ярко светили звезды. Я бегом бросилась к тому месту, где вчера подслушала разговор. К моему облегчению груженая повозка стояла на месте, ее хозяин еще не отправился в путь. Я потопталась вокруг. Наверное, стоило подольше просидеть в храме, но я очень боялась опоздать.
Не придумав ничего лучше, я залезла на повозку и уютно устроилась между мешками. На удивление мягкими — наверное, в них везли какой-то пух.
Реакция на опасность у всех совершенно разная. Кто-то старается убежать, кто-то — принять бой, а кто-то и вовсе сворачивается на месте в клубочек да надеется, что бить будут не сильно или хотя бы недолго. Если верить слугам в поместье, от меня можно было ожидать только последнего варианта — я обычно превращалась в статую. Из плюсов — безмолвную. Впрочем, плюс был сомнительный: вот влезет кто в поместье, а я так и буду глазами хлопать вместо того, чтобы людей на помощь звать.
Когда опора ушла из-под меня, я проявила первое в жизни чудо. Нет, спасать себя не начала, а лихорадочно полезла проверять, цело ли письмо за пазухой, потому что без него можно было сразу возвращаться домой с повинной. Рядом в сохранности нашелся и кошель с моими скромными сбережениями. Отец редко давал нам с Марлен деньги, даже в Лауше их не на что было тратить — мы получали в подарок все, что хотели. Но нам нравилось покупать сладости, обменивать их на монетки, так что иногда те все же попадали нам в руки. Даже когда мы выросли, мало что изменилось, и я подозревала, что дальше станет только хуже — распоряжаться всем будет не отец, а новоявленный супруг.
Только когда письмо обнаружилось на месте, вернулось все остальное. Снова появились звуки, а свет резанул заспанные глаза. Рядом со мной кто-то смеялся — видимо, потешались случайные прохожие. Надо же было так улучшить всем утро! Я подтянула валявшуюся рядом шляпу, нахлобучила на голову и только тогда быстро огляделась. Сердце ушло в пятки от мысли, что меня скоро станут искать, а шум и смех здесь явно привлекали внимание жителей Лауша. Даже ленивый папин слуга не поленится подойти и проверить.
К моему облегчению, знакомых лиц не нашлось, и я вскочила на ноги, быстро отряхнулась, потуже затянула на поясе веревку.
Жутко хотелось есть.
«Ты безнадежна, Кристин», — мысленно заклеймила я себя. Об одежде дома подумать успела, а вот о еде — нет. Совсем не до нее было, я и вчера-то на нервах только травяной чай и выпила. А сейчас желудок готовился к мести.
Сколько еще вещей я не учла? Тех, что дома казались мне постоянными, что всегда были в моем распоряжении? Никогда не требовалось думать о еде, ведь прозвенит папин ручной колокольчик — и слуги сразу накроют на стол. Я нахмурилась, пытаясь сообразить, что еще ускользнуло от моего внимания. Вздохнула и погладила пальцами кусок сыра в кармане. Нет, оставлю его на потом. Дорога предстояла длинная: если посыльный герцога и справился за день, загнав пару лошадей, то для меня путешествие на тяжелой повозке обернется маленькой вечностью.
Я дождалась, когда зрители на обочинах разойдутся — глазеть тут все равно быстро стало не на что, — и наконец, хмурясь, развернулась к повозке.
Ее хозяин пересчитывал мешки, он и впрямь оказался торговцем тканями и шерстью. Вид у него был еще больше помятый и перекошенный, чем вчера, из чего я сделала вывод, что вечером он отправился не на боковую. От него несло дешевой выпивкой, как от помощника нашего кучера после праздника, а на лице читалось абсолютное презрение ко всему живому. Сохранность груза интересовала его куда больше, чем моя нелепая персона. Он без перерыва бурчал под нос проклятия и жалобы то на нищих бродяг, то на слишком широкие мешки, что не желали плотно прилегать друг к другу, то на адскую головную боль, от которой помог бы только топор.
На секунду я искренне задумалась, чем же помогал топор, а потом решила не испытывать судьбу, пытаясь договориться о проезде просто так. Осмотрелась и побежала к примеченному крыльцу.
— Мне что-нибудь от головной боли, — крикнула я трактирщику.
Он осмотрел меня с ног до головы и противно заржал.
«Ну что опять не так? — мысленно взвыла я. — Я приказала? Не попросила? Как здесь вообще делать заказ?»
— Пива?
— А поможет? — Я удивленно похлопала глазами.
— Маловат ты еще, пацан, — отсмеялся тот, — раз не знаешь. Вали сам, пока не вышвырнули. Небось еще и попрошайка.
— Я де… дедушке, — поправилась я и полезла за кошелем: — Вот.
Передо мной на стол опустилась огромная кружка. На пиво содержимое походило мало, разве что на смешанное с мутной грязной водой из ближайшей лужи. Я схватила кружку обеими руками, но она все равно качнулась, расплескивая жидкость вокруг. Трактирщик злобно зыркнул из-под густых бровей, мне даже показалось, что я услышала рык. Попятилась к выходу, в отчаянье сжимая кружку мокрыми и липкими пальцами.
— Тару верни, — рявкнул он мне вслед.
— Ага, — пискнула я и вылетела наружу.
Торговец успел забраться на повозку и теперь меланхолично пялился на хвост лошади, который пошатывался перед ним. Да так увлеченно пялился, что я разом начала верить в гипноз. А может быть, он просто заснул… Но мужик моментально воспрянул если не духом, то телом, когда я подсунула кружку ему под нос.
Он схватил ее, даже не посмотрев на меня. Сделал огромный глоток, закашлялся, а кружка полетела на пол. Я зажмурилась, ожидая услышать звон. Приоткрыла один глаз… Кружка лежала у моих ног. Целехонькая. Я схватила ее и прижала к груди.
— Что за адское дерьмо? — откашлялся торговец.
— От головы должно помочь, — оправдалась я.
— Лучше б топор, — не поверил он.
Я пожала плечами.
— Чего надо?
— Возьмите меня с собой, — выпалила я, уже понимая, что не знаю, как договариваться по-нормальному, и добавила: — Послание для герцога везу.
Торговец крякнул и вытер слезы, на которые его пробило от моей грязной водички. Хорошо, что я сама не попробовала…
— Эка пронырливая дрянь! Значит, знаешь, куда еду?
Я растерянно смотрела на него. Это отказ?
— Помню тебя, помню. Ты тут дрых, чтобы не пропустить.
Я поспешно опустила глаза в пол.
— Деньги есть?
Он протянул руку, и я послушно опустила на нее весь кошель. Торговец пересчитал монеты, вернул мне половину и ответил:
— Дура, считать научись, а то другой не такой честный попадется. Или тебя дураком звать? Ишь как вырядилась — как будто не заметно, что баба! Ну как знаешь. Место нагретое сам найдешь, зря я только чистил.
Я хорошо помнила ведьму: пару месяцев назад она приезжала в наше поместье.
Еще не старая, хоть и не юная, лет тридцати, она не походила на обычную жительницу Лауша. Кожа ее на свету казалась ровной и гладкой, но стоило вглядеться повнимательнее, как замечались и почти прозрачные линии, будто сама Тьма начертила на своей служанке неведомые знаки. Не спутать. Марлен рассказывала мне о них, с насмешкой, разумеется, а я верила, теперь замечая их. Волосы ведьмы спадали тяжелыми черными волнами с парой серебряных прядей. Тьма и Лунный свет — будто специально воображение играло со мной, не давало забыть о цели моего пути.
В ту встречу ведьма предлагала матери свои услуги в обмен на небольшую плату. Отец велел прогнать ее со двора, да так, чтобы она поскорее покинула все графство и навсегда забыла дорогу в него. Он долго и громко ругался на расплодившихся вокруг шарлатанов, что не желали работать, как честные люди, а сам до ужаса боялся их проклятия. Мать насмехалась над ним: только он мог верить и одновременно не верить.
Мы с Марлен тогда привычно наблюдали из окна моей спальни. Ее комната находилась на другой стороне коридора, там вид открывался на лес, что считалось гораздо более приятным. Мы с сестрой так не полагали, а я молча проглатывала замечания матери о том, что старшая дочь по определению достойна самого лучшего.
Так или иначе, прогоняли ведьму не очень успешно — почти до самого вечера она прождала у ворот. Отдыхала среди деревьев, ела что-то, хотя никакой сумки у нее с собой не было. Мы с Марлен не успевали строить новые теории.
Когда на поместье опустилась ночь, во двор вышла мать, прямо в домашней одежде, мягких тапочках и чепчике. Мы с Марлен переглянулись и довольно покивали друг другу. Мать редко перечила отцу прямо и никогда не делала этого в присутствии кого-то третьего, но так или иначе почти всегда умудрялась получать свое. Она любила отца, но чувства пришли к ним не сразу, брак, как и у всех в нашем роду, был призван принести пользу и скрепить очередной союз. У нее стоило хорошо поучиться, перед тем как нас тоже отправят замуж.
Утром мы долго пытали мать, но она была бледна и апатична. А когда взяла себя в руки, стала лишь естественно непреклонна. Она словно пожалела, что встречалась с ведьмой.
Уже после отъезда Марлен я услышала, как мать во время ссоры выкрикнула правду отцу. Ведьма предсказала, что в поместье скоро не останется дочерей. Тогда я решила, что, видать, и на меня позарится какой-нибудь чахленький жених из подданных графа.
Теперь я была уверена, что слова ведьмы имели совсем другое значение, а я по доброй воле пытаюсь добраться туда, где они получат шанс исполниться.
Долгое время я мечтала поговорить с ней. Расспросить. Узнать, как защититься от судьбы.
И вот желание исполнилось — я оказалась с ведьмой в непосредственной вблизи. Только мне моментально расхотелось. Я больше не жаждала предсказаний, для них стало поздно, когда я переоделась в храме и оставила там прошлую жизнь. Теперь я собиралась управлять ею сама.
Притворяться товаром и прикрываться шляпой было бесполезно: меня все равно заметили. А так хотелось слиться с серой мешковиной!
К некоторому моему облегчению, ведьма все-таки уселась рядом с торговцем. Места там не хватало, так что прижимались эти двое довольно плотно. От взгляда на них мне стало слегка неудобно. Разве приличные женщины так к чужому мужчине садятся?
Но ведьму все устраивало, и мы медленно тронулись в путь.
— Мы не договаривались на попутчиков, — недовольно высказала она торговцу.
— Мы не договаривались их не брать, — весело пробасил он. К нему наконец вернулся голос, сменив утренний хрип и кашель.
— Я заплатила. — Я не узнала собственный писклявый голос. Хотела дать ей знать, что не путешествую за ее счет, а то ведь и проклясть может. Хотя куда уж больше?
Ехать было скучно, а если злиться в одиночестве — тем более, потому постепенно завязался разговор. Настроение у всех улучшилось. Торговец принялся травить какие-то байки: я подозревала, что выдумывал он их прямо на ходу. Иногда выходили несмешные шутки, которым он весьма громко радовался. Ведьма расспрашивала его о дороге, местных лесах и травах в них.
Я слушала вполуха. Сидеть мне было особо негде, если я не хотела свалиться с повозки на ближайшей кочке, а постоянно лежать утомляло. Я ворочалась как могла, но к вечеру у меня все равно ломило каждую часть тела. Наверное, стоило купить лошадь и поехать одной, но я побоялась заблудиться. Наездница из меня была хорошая, а вот первопроходец — очень посредственный. Впрочем, новые неизведанные земли я, может, и нашла бы, а вот Лунный замок — точно нет. Все, что знала о его расположении, заключалось в короткой фразе: надо ехать к горам. Говорили, что половина замка возвышается над обрывом. Я представила маленькую Марлен, лежащую внизу на камнях, и зажмурилась, отгоняя непрошеное видение.
Стемнело резко, короткий вечер быстро перетек в глубокую ночь. Помогла и погода: небо заволокли облака, воздух напитался влагой, так что дышать стало тяжело. Лошадь подустала и медленнее переставляла ноги. Лес наполнился тенями, деревья стояли ближе друг к другу, словно прижимались специально, сплетались кронами, образуя настоящую крышу. Я подумала, что здесь и днем должно быть темновато.
Сыр незаметно закончился. Я бы решила, что он где-то выпал из кармана, если бы не обманчивый след вкуса во рту. Хорошо, но мало. Торговец обещал, что через час мы прибудем в подходящее для ночлега место. Ведьма так и сидела, не оборачиваясь ко мне, но иногда казалось, что она к чему-то напряженно прислушивается. Мешал стук копыт и скрип колес.
По моим ощущениям, прошел не час, а минимум три. Спать хотелось неимоверно, но от страха я не находила покоя — так и глазела в темноту, на ветки.
Повозка наклонилась, дорога пошла под откос. Пара упавших деревьев впереди образовала арку, но мы вполне могли поместиться под ней.
Наверное, Марлен принялась бы спасаться бегством. Схватила оружие, любой подвернувшийся под руку булыжник или ветку, полезла на дерево, загородилась ведьмой, в конце концов. А я…
А я сидела, не в силах пошевелиться, и перебирала варианты.
Кроме ржания лошади мне ничего не было слышно. Она словно обезумела, даже звуки, вырывавшиеся из ее рта, больше походили на крики из преисподней. Торговец нелепо дергал за вожжи, и даже я поняла, что у него не было никакого плана: он совсем не разбирался в лошадях и не знал, как ее успокоить или развернуть. Я в них тоже не разбиралась. У меня вообще были сложные отношения с животными, даже самая мелочь вечно норовила меня покусать.
Ведьма спрыгнула с повозки и осталась стоять рядом. Сбоку мне показалось, что губы ее шевелились, она что-то беззвучно шептала. На руках, сложенных на груди в молитвенном жесте, появилось чуть заметное свечение.
«Ну, точно, ведьма, — подумала я, и это привело меня в чувство. — Надо же, зло молится богине».
По крайней мере, я снова ощущала собственные конечности и могла ими управлять, а это был несомненный плюс.
Ржание резко оборвалось. Мне показалось, что я услышала удар, а потом мир на несколько бесконечно длинных секунд погрузился в полную тишину, даже ветерок пропал, не шелестели листья, не покачивались ветви.
Лошадь упала.
Рухнула как подкошенная. Стоя на коленях на повозке, я невольно наклонилась вперед, чтобы посмотреть через край. Чтобы заметить, как из огромной рваной раны на шее вытекает черная в темноте кровь и спешит впитаться в землю. Словно само это место работает над тем, чтобы к утру не осталось никаких следов как нападения, так и самих незадачливых путников.
Торговец куда-то пропал, ведьму я больше не видела в сумраке. Наверное, она отошла ближе к деревьям — там мне все еще чудилось неясное свечение.
Я отпрянула от края, отползла на середину повозки, оглянулась, чтобы убедиться, что позади еще оставалось место. Мне требовалось укрытие получше. В голове отчаянно метались мысли, я то и дело бросала взгляд на дорогу впереди.
А потом сформировалась одна очень простая мысль…
Тварь так и стояла на дороге, рассматривая повозку красными, словно налитыми кровью глазами. Она не двигалась с места, и от этой догадки меня, как молнией, пробило насквозь.
Тварь была здесь не одна.
Конечно, я могла бы догадаться и раньше. Темная ночь, наклон и поваленные деревья — хорошее место для засады. Сколько еще путников не проехали дальше?
Умные. Эти твари были не только крупными и жуткими, но еще и определенно умными. А это уже очень нехорошее сочетание.
«Какой ты сделала вывод, Кристин?» — спросил в голове надоедливый голос отца.
Вывод? Да какой тут мог быть вывод! Только один: вот сейчас закончится моя короткая и бесполезная жизнь. Прямо здесь и закончится. И до Лунного замка не доеду, и на герцога не посмотрю — а он-то, говорят, красивый, — и замуж не выйду… Даже все неведомые страшные проклятия резко потускнели, словно на задний план отошли, теряя значимость.
И отец не узнает ничего. Никто обо мне письмо не пришлет и не расскажет. Так и будет думать, что я сбежала, бросила семью без средств, нарушила слово графа Лурье перед герцогом. Да, так меня и запомнят. Как последний позор графства. Хорошо, если мать успеет выносить еще одного наследника. А если нет?..
В голове все окончательно перемешалось. Лошадь дернулась — тварь снова нападала на нее, — а вместе с лошадью и вся повозка. Вернулась угнетающая тишина.
Справа, где стояла ведьма, что-то сверкнуло. В землю ударила молния…
Нет, не в землю. В черную тварь. Та с воем покатилась по траве, затихла и больше не шевелилась.
Вторая тварь на дороге смотрела теперь на своего собрата.
«Хочу быть ведьмой», — с горя подумала я и полезла к левому краю повозки.
Свесилась с него, плюхнулась на землю, слишком громко — ни дать ни взять мешок картошки. Больно ударилась локтем, но сцепила зубы и поползла под повозку.
Что-то ударило мне в лицо. Я зажмурилась и чуть не рухнула носом в землю — подвели дрожащие руки.
— А ну пошла отсюда, — угрожающе прошипела на меня темнота. — А то сам убью.
«Вот куда подевался наш смелый мужчина», — с ненавистью подумала я и поползла обратно. Ни вытолкнуть, ни сдвинуть его все равно не получилось бы — он весил раза в два больше меня.
Я затравленно посмотрела на лес. Оставаться здесь было самоубийством, бежать в темноту — тоже. Там я стану отличной мишенью. Разум сохранялся на удивление ясным: из-за злости на торговца я будто забыла, что мне надлежало бояться. Страх прошел, сменился обреченной решимостью.
Не раздумывая, я снова полезла на повозку, а потом принялась скидывать с нее мешки. Один, второй, третий… Выходило медленно, мягкие под боком ткани оказались чудовищно тяжелыми, если пытаться их поднять.
Я запыхалась и дышала открытым ртом. Сбоку опять сверкнуло. Раздался глухой удар, но не молнией…
«И не по твари», — поняла я.
По всему выходило, что мой единственный союзник выбыл из строя.
«Что ж, — злорадно подумала я, — есть еще торговец, который выпирает из-под повозки со всех сторон».
Мысль была жуткая, неправильная, недостойная, но добрых чувств я к нему в этот момент не испытывала. Ни капли жалости или сострадания.
Я справилась со следующим мешком, потом раздвинула оставшиеся, улеглась на дно повозки и наклонила их к себе. Один больно придавил мне ноги, но это чувство вызвало странное подобие восторга. Давит — значит, тяжелый, без опоры и одной пастью его легко не сдвинуть.
Неба больше не было видно, меня окружала темнота. Под накренившимися мешками оказалось так тесно, что мне перестало хватать воздуха. В груди нарастала паника, словно разливаясь по телу, поднимаясь из каких-то мрачных глубин. Хотелось бежать. Выскочить отсюда и бежать без оглядки. Неважно куда, лишь бы на свободу, туда, где воздух…
Повозка качнулась.
Где-то рядом со мной неистово надрывалась противным голосом неизвестная птица. Я злилась на нее, не желая открывать глаза, и мысленно ругала слуг, которые раздвигали шторы так рано. Вставать не заставляли, и то ладно, но отец велел, чтобы самое позднее к шести утра дом выглядел живым и бодрым. Не дай богиня он увидит на одном из окон неприветливо задернутую штору, словно повязку на глазу пирата, — достанется всем. Вот и сейчас мне было слишком светло даже через закрытые веки, а открывать их не хотелось и вовсе.
Птица не замолкала, ее крики ввинчивались в мозг, будто пытались достучаться до меня. Поделиться важным…
Я распахнула глаза.
Нет, мне это не приснилось. Вокруг стояли серые, плотно набитые мешки, наваливались на меня сверху.
А я была в лесу…
Наверное, стоило шевелиться медленно, понемногу распихивая мешки, чтобы выглянуть наружу одним лишь глазочком, но в этот момент мое сознание проснулось окончательно. Ощущения накрыли меня волной. В основном — боли: мешки совсем отдавили мне ступни. Я не чувствовала пальцев на ногах. В первое мгновение едва не закричала от ужаса, решив, что у меня и ног-то больше нет.
Не медля ни секунды, я принялась карабкаться наружу, подтягиваясь на руках. Жар прилил к ногам, в ступни вонзились сотни крошечных иголок. Я громко зашипела сквозь зубы. Ни о какой осторожности или осмотре местности больше не шло и речи — я должна была немедленно выбраться отсюда и размяться. Как угодно изменить положение тела.
С трудом я уселась на мешок, потом подняла ноги на соседний, одну за другой. Они ощущались ватными и совсем чужими. Словно две палки с места на место переложила.
Вернулся и страх.
«Если бы тут кто-то был, уже бы напал», — решила я, уговаривая себя взбодриться.
Отчего-то я была уверена, что стать чьим-нибудь главным блюдом до заката мне не грозило.
Страшнее другое: я понятия не имела, где нахожусь, а убраться отсюда требовалось до темноты. Сначала я решила было остаться здесь и дождаться следующих путников. Кто-нибудь обязательно меня подберет… если я не умру с голоду раньше. Но потом я отбросила эту идею. Что, если ночные твари и в самом деле вернутся к вечеру, а потом окажутся упорнее в том, чтобы добраться до меня? Ведь другого мяса тут больше нет.
Я прикрыла глаза и очень аккуратно осмотрелась, готовая зажмуриться в любую секунду, если увижу что-нибудь жуткое. Например, то, что осталось от моих спутников.
Ничего примечательного не было. Я рискнула повернуться и проверить место, где вчера рядом с повозкой упала раненая лошадь.
С облегчением выдохнула, когда не обнаружила и ее.
Вообще.
Словно унес кто-то. Не осталось даже костей, только небольшое темное пятно на земле свидетельствовало о произошедшем. А заодно и доказывало, что с ума я пока не сошла. Что мне все это не померещилось.
Зубы все равно принялись предательски стучать, а невесть откуда взявшийся в такой глуши ветерок пронизывал насквозь, пока я тщательно разминала ноги.
Решив, что наконец смогу встать, я аккуратно спрыгнула с повозки. Ноги предательски подломились, а я повисла, вцепившись руками в борт и попискивая то ли от боли, то ли от нежелания узнавать правду о торговце.
С еще более позорным облегчением я обнаружила, что он тоже пропал.
О лесе, что отделял наше маленькое графство от основных герцогских земель, всегда ходили жуткие слухи. Будто бы его охраняло зло, что подчинялось Лунному замку. Расползалось во все стороны, заполонив все владения Мунфолл. Вот только если твари и впрямь подчинялись герцогу, то зачем им было нападать на путников, что везли к нему же добро и людей?
Отец считал, что все это байки торговцев. В Лауше их и впрямь охотно передавали из уст в уста, чтобы отпугнуть особо доверчивых конкурентов да получить заказ получше.
— Что ж, какие-то твари тут явно есть, — пробурчала я себе под нос, обращаясь к отцу. Жаль только, что он не мог услышать.
Огромные и умные твари. А может, просто стая голодных волков? В темноте все меняло размеры и формы, а если смотреть сквозь собственный страх — тем более что угодно померещится.
Я повернулась направо и нашла взглядом ведьму. Она сидела у дерева, довольно далеко от дороги. В первую секунду я едва не бросилась к ней бегом, но замерла и решила подходить осторожно. Чтобы успеть убежать, если что… Точно — ведьма. На нее даже волки не позарились. Побоялись.
Я подошла поближе.
Ведьма сидела ровно, голова не свесилась, прислонялась к стволу. Платье оказалось изорвано, на нем осталась кровь. Я сделала еще пару шагов, раздумывая, как позвать попутчицу — имени так и не узнала. Но она вдруг открыла глаза и посмотрела на меня вполне осознанным взглядом.
От неожиданности я замерла, а потом бросилась на колени рядом с ней:
— Что мне сделать? Как вам помочь?
От стыда горели уши. Меня почти не волновало ее самочувствие. Я вдруг очень четко поняла, что она — мой единственный шанс не остаться здесь одной. А этого я боялась больше всего. Нет-нет-нет, чертова ведьма не имела права умереть просто так! Не сейчас, когда уже просидела здесь так долго!
— Ничего, Кристин, — отозвалась она слабым голосом.
По спине у меня прошла дрожь. Ведьма все это время знала, кто я!
Она с видимым трудом подняла руки, отстегнула от ворота булавку и протянула мне. Я послушно взяла и растерянно повертела ее в пальцах.
— Знаю, зачем понесла тебя нелегкая в Лунный замок.
— Замуж, — буркнула я.
Она хрипло засмеялась, словно что-то мешало ей нормально дышать.
— Как же… Береги ее! — приказала она, даже сквозь хрип слышались повелительные нотки. — Она служила мне много лет, послужит и тебе. Даст тебе укрытие надежнее, чем ложь. Спрячет лучше, чем эти тряпки. Пока ты ее носишь, никто не сможет тебя узнать, если не скажешь сама. Не хочу, чтобы она сгинула в лесу вместе со мной. Но используй с умом. И помни: настоящую ведьму ты этим не обманешь, многим из нас приходится скрываться, выдавать себя за другую. Твоя мать много мне помогала, не бросала в голодные годы, защищала от ненависти. Пусть сочтет, что мой долг оплачен, раз предсказаний больше не захотела.
Я просидела рядом с ведьмой, пока та не покинула меня. Наверное, стоило уйти сразу, когда она указала дорогу, но мне не хватило духу просто бросить ее. Так что я сидела рядом и думала, могла ли сделать прошедшей ночью нечто большее, чем просто спрятаться под мешками?
Наверное, это и имел в виду отец, когда снова и снова просил меня делать выводы. Говорил, что я должна учиться на своих поступках. На своих ошибках, но не только на них. Сделай вывод, в следующий раз поступи по-другому.
«Какой ты сделала вывод, Кристин?»
Я обыскала повозку, замотала в куль еду и пару фляг с водой, что брал с собой торговец. Ему они больше не пригодятся, а вот мне — еще как.
Вокруг заметно потемнело. Плотные ветви и раньше загораживали солнце, а теперь оно еще и скрылось за невесть откуда взявшейся тучей. В воздухе запахло влагой, но дождь, если он уже и начинался где-то наверху, пока не добирался сквозь листву до земли. Я скептически посмотрела на небо и снова залезла на повозку. С трудом разорвала один из мешков и вытащила свернутый отрез ткани. В нем было метра два, не больше, но для меня он подходил идеально. Я накинула его на плечи, поплотнее прикрыла шею. Не самое надежное укрытие от дождя, но гораздо лучше, чем моя тонкая растянутая рубашка. На всякий случай я обыскала остальные мешки, но запасной одежды не нашла. Ведьма, как и я, в путешествие отправлялась налегке. Впрочем, может быть, она умела доставать все необходимое прямо из воздуха?
Собравшись с духом, я побрела в указанную ведьмой сторону. Дорога петляла, поэтому я то и дело сходила с нее, боясь потерять верное направление, и просто шла вперед, протискиваясь между кустами и стволами деревьев. А потом радовалась, когда дорога появлялась вновь, словно подтверждая, что я не сбилась с пути. Случись на ней развилка, я бы точно потерялась, поэтому постаралась не оставить себе даже шанса.
Иногда мне слышался топот копыт. Когда это случилось в первый раз, я шла параллельно дороге, но хорошо видела ее среди деревьев. Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Спасение! Я бросилась к дороге, наперерез невидимой еще лошади. Споткнулась о торчащий корень и растянулась на земле, словно специально укрываясь в траве.
И тогда я увидела его.
Одинокий всадник на мышастом коне. Одетый во все черное. Перчатки скрывали руки. Странный тюрбан на голове — волосы и даже лицо. Мне показалось, что я видела перед собой чью-то тень — ни капли цвета, ни сантиметра открытой кожи. От всадника веяло угрозой. Да так, что у меня внутри все заледенело от страха.
Он давно скрылся, а я так и лежала, еле дыша. Наконец смогла сесть. Размяла ушибленную ногу, а заодно и ласково погладила торчащий корень. Кто знает, от какой беды он меня спас? В голове разом всплыли все байки про ночных тварей. Очень уж всадник походил на того, кто мог бы управлять порождениями Тьмы.
Второй раз я услышала этот звук пару часов спустя, и страх не заставил себя долго ждать. Цокот стремительно приближался. Я прижала свой куль к груди и бросилась в лес. Как назло, деревья здесь стояли реже, а трава была ниже, так что прятаться оказалось совершенно негде. Я побежала прочь в надежде успеть убраться так далеко, что меня не разглядят с дороги. Хотя бы не обратят особого внимания.
Запыхавшись, остановилась у широкого ствола. Спряталась за ним, прижимаясь спиной. Мне не хватало дыхания, а сердце колотилось прямо в голове, оглушало неестественным боем в ушах. Редкий дождик шуршал листьями над моей головой. Где-то недовольно звала семью домой неизвестная птица. Ничего больше не было слышно: ни лошади, ни погони.
Я отошла от дерева и осмотрелась.
Лес, лес, лес…
Во все стороны от меня тянулся бесконечный лес.
Я упала на колени и заплакала. Мир, кусты, деревья вокруг были здесь совершенно одинаковыми. Куда ни глянь — один и тот же вид. А у меня не осталось ни малейшего представления, в какую сторону я должна идти. Что, если я не выберусь ни к замку, ни к дому? На повозке мы успели проехать большую часть дороги, но я отчетливо помнила, что мы то и дело поворачивали. Видела указатели на перекошенных прогнивших столбиках. Значит, выйти домой у меня и раньше не было шансов.
Я посмотрела на дерево, но не помогало и оно. С какой стороны я только что прислонялась к нему? Даже небольшая ошибка могла стать фатальной. Стремительно темнело. Ведьма сказала, что к ночи я должна увидеть Лунный замок, если хочу добраться до него живой.
«Увидеть? Что значит — увидеть?»
Оставаться здесь не было смысла. Я выбрала сторону и отправилась туда. Грудь заполняло подступающее отчаяние. Дождь превратился в ливень и теперь легко доставал до земли. Мое самодельное покрывало продержалось недолго, я вымокла буквально до нитки, а весь хлеб пришлось быстро съесть на ходу, иначе вскоре пришлось бы его выжимать.
Ветер порывами то и дело толкал меня в спину. Так сильно, что приходилось ступать очень часто, чтобы не грохнуться снова. Деревья качались, словно что-то прижимало их к земле. Я давно потеряла ощущение времени, но и так понимала — вечер стремительно приближался.
Очередной сильный порыв словно руками раздвинул ветви впереди, и тогда мельком, всего на одну секунду я увидела их. Величественные белые горы. Где-то там стоял одинокий и неприступный Лунный замок.

Ночь и судьба заигрывали со мной.
Темнота сгущалась быстрее, чем я приближалась к Лунному замку. И хотя теперь я отчетливо видела все впереди, различала башни и даже окна в них, ощущение безопасности не желало появляться. Вокруг меня все еще был лес, хоть и изрядно поредевший, отчего тени в нем становились еще длиннее и опаснее.
Казалось, я больше не питала надежды добраться до цели. Просто шла, передвигала ноги на чистом упрямстве. Мокрая, замерзшая и злая. Я злилась на всю эту бесконечную несправедливость. Разве моя цель не стоила того, чтобы я достигла ее? Не месть, а правосудие. Разве Марлен не заслужила, чтобы родители знали правду о ее судьбе? Отец не попытался даже спросить, слишком боялся немилости герцога: она бы разорила и без того голодающее графство. А мне терять было нечего. Как оказалось, кроме своей жизни, это-то я и не учла. Наверное, стоило украсть у отца денег и нанять нормальную карету с охраной, но я была уверена — они просто довезли бы меня до дома и сдали своему любимому графу.
Я силилась разглядеть какие-нибудь огни вокруг. Разве рядом с Лунным замком не должно было находиться хоть одно поселение? Судя по отцовским картам, где-то здесь люди точно жили, вот только я так и не научилась соотносить расстояние. По карте и от нас до замка было близко.
Позади копошились незримые тени. Меня окружали, как будто догоняли звуки. Шелест тронутых рукой листьев, хруст сухих веток под тяжелой ногой. Пока шел ливень, я вслушивалась в него, стараясь не замечать остального. Когда он закончился, я обнаружила себя наедине с лесом и его жутковатыми обитателями. Не замечать стало гораздо сложнее.
Лунный замок приближался. В темноте было трудно рассмотреть, но мне казалось, что я наконец нашла какое-то подобие дороги. Чуть шире тропинки — повозки явно приезжали не по ней, — но для одинокого путника ее вполне хватало. Стало легче дышать, словно уменьшился страх.
Как из ниоткуда передо мной выросла высокая ограда. Я схватилась за ее толстые черные прутья, прижалась к ним лбом и зажмурилась. Холод приятно проник сквозь кожу, словно нежными руками погладил до самой макушки. Голова у меня раскалывалась от боли, просто обращать на нее внимание уже не хватало сил.
— Ведьма, — прошептала я и презрительно фыркнула.
Пожалуй, эта затея была обречена с самого начала. Ну какая из меня ведьма? Она бы точно знала, какая трава снимет боль. А еще не явилась бы сюда в таком виде. Пришлось признать — мне никто не поверит. Оставалось еще письмо отца. Мне удалось сохранить его, хоть и промокшее. Я надеялась, что чернила не растеклись полностью. Общий смысл письма я, конечно, смогла бы передать, но какой в этом прок, если посыльному не должны быть известны такие подробности.
Я прикусила губу, открыла глаза и с сомнением посмотрела на замок. Такой тяжелый и опасный путь, а я раскисла здесь, прямо как тряпка на моих плечах.
«Какой ты сделала вывод, Кристин?»
Я вздохнула и побрела вдоль ограды в поисках входа. На дорожку решила не возвращаться, отчего-то мне казалось жизненно необходимым вести по железным прутьям пальцами. Все время касаться их. Что, если отпущу хоть на миг, сразу вернутся тени и все ночные твари.
Шорохи вокруг прекратились.
Зря я переживала о своем внешнем виде. Когда я добралась до ворот, одежда уже превратилась в лохмотья, по которым невозможно было определить, что именно она представляла из себя раньше. Остаток пути вдоль ограды мне то и дело приходилось пробираться через колючие кусты. Одежда цеплялась за ветви, я дергалась и вырывалась из них, словно из лап. Ноги и руки покрылись мелкими царапинами, все тело болело, а кожа горела. Но я добралась.
Ворота оказались заперты.
Впрочем, уже через несколько секунд я этому порадовалась. С той стороны на меня недовольно и угрожающе молча смотрели две огромные собаки. Чуть меньше тварей, что напали на нас прошлой ночью в лесу, но ничуть не приветливее. Я с тоской посмотрела на большой колокол у ворот, но подходить не решилась. Вдруг эти милые песики каким-то чудом могут протиснуть голову между прутьями?
Из последних сил я наклонилась, подобрала первый попавшийся камень и швырнула его в колокол. Звона не вышло, только жалкий и короткий писк. Зато собаки залились лаем, будто он доставил им физическую боль. Пришлось повторить трижды, пока впереди, на дальней стороне огороженных земель, из приоткрытой двери не лег на землю тусклый свет трех свечей в незамысловатом подсвечнике.
Человек.
Меня затопило облегчение.
Страх покинул, сменился слабостью. Резко накатили усталость, голод и боль. Как будто разом пропало все, что до сих пор толкало меня вперед и удерживало на ногах. Они подогнулись, забор расплылся перед глазами, собачий лай отдалялся, словно кто-то вставил мне в уши затычки. Я упала на землю, она показалась мягкой, как моя любимая кровать.
Я смутно различала шаги, но была уверена, что они приближались. Кто-то остановился рядом, задал какой-то вопрос. Я со всех сил пыталась понять, но не разобрала ни слова. Сильные руки подняли меня и прижали к горячей груди. Веки казались такими тяжелыми, что я с трудом разлепила их и посмотрела на своего спасителя, от чего бы он меня сейчас ни спасал. Глаза у него были глубокими, добрыми и голубыми, как небо. Я ясно видела их даже в темноте.

Не знаю, сколько времени я провела в бреду лихорадки, но каждый раз с ужасом возвращалась из видений, чтобы судорожно ощупать кровать руками. Нормальную. Человеческую. Одеяло валялось рядом: я то отбрасывала его, начиная задыхаться от нестерпимой жары, то из последних сил натягивала, а заледеневшие пальцы совсем не хотели гнуться. В мозгу упрямо билась одна и та же мысль: Лунный замок ведь был так близко, а я не дошла. Не дошла совсем немного, потому что кто-то и в самом деле решил поселиться рядом с ним, да еще и выстроить вокруг своей земли проклятую ограду. Затем болезнь брала свое, и на время короткого забвения все это снова переставало быть важным.
Дни сменялись ночами, а мне будто не становилось лучше. Или только мерещилось, что за единственным окном снова и снова опускалась темнота? Иногда кто-то пытался меня кормить, я отворачивалась и просила тьму уйти, перестать протягивать ко мне свои лапы.
Наконец я проснулась с почти ясной головой и стойким ощущением, что не засну больше ни разу до конца года. Если не до конца жизни — этого удовольствия я успела хорошенько запасти впрок.
Лохмотья пропали. Вместо них на мне оказалась длинная белая ночная рубашка. Я с трудом слезла с кровати и, шатаясь, принялась обыскивать комнату. Занятие довольно бессмысленное, потому что тут не было даже мебели, кроме кровати. Но я старательно заглянула под нее, а потом и под матрас.
Все мои вещи исчезли.
Я бросилась к двери. В голове мелькнула мысль, что меня заперли здесь. Что никогда не выпустят, потребуют выкуп от отца или просто убьют.
Я на секунду зажмурилась, глубоко вздохнула и только тогда медленно подняла руку, коснулась ручки на двери и повернула ее. Выходить в таком виде было жутко неприлично. Особенно если дом окажется полон мужчин. После такого появления замуж меня точно не возьмут, а уж герцог — и подавно. Впрочем, может, оно и к лучшему?
Дверь плавно поехала вперед, не скрипнула ни разочка. Хозяин очень хорошо следил за своим домом. Я спустилась по крутой лестнице. Ноги все еще дрожали, и мне приходилось крепко держаться за поручень обеими руками, чтобы не полететь вниз.
Навстречу мне из-за угла выглянула женщина, всплеснула руками, а ее губы растянулись в улыбке. Показалось, ее лицо я уже видела в своем бреду, только там оно было гораздо страшнее. Воспоминания смешивались с кошмарами. Сейчас она была похожа на нашу кухарку в поместье, такая же пухленькая и жизнерадостная, с веснушками на обветренной коже и пылающими щеками, будто они впитали жар от печи. В серой юбке и льняной блузке, рукава которой были закатаны до локтей, с пучком седых волос на голове. На шее висел амулет в форме почти круглого листа неизвестного мне растения.
— Вам лучше, госпожа, — обрадовалась она. Не спрашивала, оценила сама.
«Госпожа», — мысленно выдохнула я. Слава богине, она не знала, кто я такая. Именно так обращались в Лауше ко всем высокородным, если не могли верно определить титул. Или ленились. Там мы всей семьей становились приезжими господами.
— Мои вещи, — только и смогла вымолвить я. Самую суть, остальное не имело значения.
— Сожгли, — беззаботно отозвалась она, а у меня в груди все похолодело. — Так и вещами-то трудно было назвать. А вдруг зараза какая? Его Милость вас ночью в таком непотребном виде принес, велел жизнь спасать. До тряпок-то мне, госпожа, не было ни дела, ни времени.
— Его Милость?
— Темный господин, — кивнула она. — Гость Его Светлости, по имени представляться не изволят-с.
На последних словах в ее голосе прозвучала неприкрытая ирония. Она явно не находила причин для кого-то скрывать свое имя и род. А вот я могла бы назвать их предостаточно.
— Сожгли, — повторила я. Все пыталась осмыслить, но что-то ускользало. Самое важное исчезло из памяти. — Где сожгли?
— Да тут. — Ее лицо удивленно вытянулось, а рукой она показала на камин в глубине комнаты, чуть правее лестницы.
Я бросилась к нему, упала на колени и принялась копаться в золе.
— Госпожа, в своем ли вы рассудке? — заботливо поинтересовалась хозяйка. — Письмо ваше господин сразу в замок забрал, можете быть спокойны.
Письмо…
К черту письмо!
Наконец я нащупала то, что искала. Маленькую, слегка погнувшуюся булавку. Крепко сжала в пальцах. Ее я была обязана сохранить во что бы то ни стало.
— Госпожа, пойдемте в кровать. — На мое плечо легла тяжелая теплая рука. — Доставлено ваше письмо. Только Его Светлости нет сейчас в замке. Вернется — тогда и получит. Вот и вы к тому времени успеете сил набраться. Как ваше имечко?
— Кр… — закашлялась я и исправилась: — Катрин.
— Вот, себя уже помните, это хорошо, — бормотала она, помогая мне подняться. — Скоро и все остальное уляжется. Крепкая вы, госпожа, такую болезнь смогли пережить. Вот и имя у вас сильное, благородное. Пойдемте, пойдемте наверх. Ложитесь, а я сейчас поесть принесу.
Я не вслушивалась в ее слова.
Герцога в Лунном замке не было, а вот мое письмо оказалось там. Значит, и мне следовало поторопиться. Одно дело — дожидаться вместе с письмом, другое — когда посыльный уже выполнил поручение. Тогда ничего удивительно, что его вышвырнули.
«Вышвырнули, — мысленно процедила я, как будто пробовала слово на вкус. — Письмо забрали, а я больше и не нужна. Спасибо, что в лесу не бросили. А не дождетесь, Темный господин! Вот же дурацкое обращение… Сам-то он что ночью в чужих домах делал? К девкам захаживал? С такими-то глазами ни одна не откажет».
Я споткнулась о ступеньку, ударилась пальцем и зашипела сквозь зубы. Что за мысли только в голову лезли? Не было мне никакого дела ни до широкой горячей груди, ни до сильных рук, ни до голубых глаз. И в замок я хотела попасть, только чтобы свой план исполнить. Чтобы герцогские тайны выведать. Совсем-совсем не для того, чтобы на их Темного господина еще хоть разок при дневном свете взглянуть.
«Кристин!» — мысленно взвыла я.
Но какие у него были глаза…
Вильма — женщина, которая выходила меня — оказалась местной знахаркой, травницей и ведьмой одновременно. Последнее слово вслух, конечно, не называли, но догадаться было несложно. Днем в доме постоянно толпился народ, захаживали кто за лекарством, кто за советом, а мне приходилось все время проводить наверху, чтобы не попадаться местным жителям на глаза. Вильма ничего против не имела, а вот я совсем не хотела, чтобы меня запомнили. И ведь обязательно запомнят — как диковинку. Еще и хорошенько обсудят. Вряд ли у меня получится обмануть всех, кто-то да догадается если не о настоящем имени, то о происхождении — точно.
Поэтому я не спускалась, но очень внимательно прислушивалась к говору посетителей Вильмы. Словно старалась впитать в себя его особенности, чтобы стать хоть самую малость похожей на местных. Когда они уходили, а Вильма отправлялась спать, я возвращалась к старому зеркалу внизу и подолгу крутилась около него, рассматривая себя.
То прикалывала к теплому шерстяному платью, доставшемуся мне от хозяйки, булавку, то снова снимала ее. Отражение менялось, стоило мне прицепить ее. Неуловимо. Я вглядывалась в свое лицо и отчетливо понимала, что оно было моим. И все-таки — не совсем. Оставалось только догадываться, что именно увидят во мне прочие люди. Вильма прекрасно знала меня настоящую, поэтому я скрывала от нее булавку. Она вылечила меня, потому что ей это навязали. Может быть — приказали. Но я чувствовала, что у меня не было никаких причин ей доверять.
Убедилась я в этом уже на следующий день после того, как мне стало лучше. Утром я попыталась уйти и попросила совета, как быстрее добраться до Лунного замка? А еще лучше — где взять проводника?
Вильма приставила руки к бокам и сурово посмотрела на меня:
— Нечего девке по лесу одной бродить. Нет тут проводников, — недовольно, почти со злостью процедила она.
Я бросила нерешительный взгляд на дверь, которую Вильма от меня собой и загораживала. Хозяйка дома была чуть ниже меня, но заметно шире и гораздо сильнее. Меня переполняло недовольство. Да как она посмела командовать дочерью графа Лурье!
Я набрала в грудь воздуха, чтобы отчитать ее, но вдруг спохватилась и чуть не подавилась им. Всю дорогу мой план проваливался, где только мог. Оставалось только выдать себя здесь. Она не была подданной моего отца, эти земли и люди принадлежали герцогу. Как и мы все.
— Мне ведь нужно домой, — аккуратно пояснила я. — Маменька с ума, наверное, сходит.
— Поедете, когда поправитесь, госпожа, — довольно грубо отозвалась она. Даже обращение прозвучало как издевка.
В тот момент я прекрасно поняла, что выпускать меня отсюда просто так никто не собирается. Не знала только, чего ожидать и кто отдал приказ. Что им от меня нужно?
И тогда я начала слушать. Мне требовалось перестать так сильно выделяться, чтобы не попасться второй раз.
На третий день возник и план побега. По утрам Вильма отправлялась в деревню, чтобы отвезти заказчикам настойки и травы. Дверь она запирала, но ничего не мешало мне выбираться в окно, так что я успела осмотреться, определить направление для будущего побега и примерно прикинуть расстояние. До Лунного замка было совсем близко, он возвышался на востоке, словно высеченный прямо в скале. Идти к нему предстояло несколько часов. Я была уверена, что за день доберусь в любом случае, даже без лошади. Решила уходить, когда Вильма снова уедет в деревню: тогда в погоню бросится не сразу. Если, конечно, я не надумала себе лишнего в ее поведении.
Вечером я пробралась к печи и завернула себе сухарей на дорожку. Вернулась в комнату да так и заснула, прижимая их к себе.
Утро выдалось солнечное и приветливое, словно сама природа одобряла мой побег. В душе царило воодушевление. Я металась по комнате, не в силах просто сидеть. То и дело выглядывала в окно, ожидая, когда же за Вильмой прибудет повозка. Забирал ее по утрам довольно милый дедушка, а потом неизменно возвращал обратно.
Вильма уже стояла во дворе, а рядом с ней — четыре полные корзины. Она то и дело наклонялась, потирала рукой спину. Похоже, травы требовались и ей самой.
Услышав скрип колес, я в последний раз причесалась, поправила платье, прикрепила к вороту булавку. Подхватила свой нехитрый багаж и выглянула в окно, чтобы убедиться в отъезде Вильмы.
Повозка отправлялась в обратный путь, нагруженная корзинами, а Вильма стояла во дворе и смотрела ей вслед.
Я чуть не взвыла на весь дом. Именно сегодня она решила не уезжать?!
Не раздумывая, я бросилась прочь из комнаты. Слетела по лестнице и побежала к самому дальнему окну. Лишь бы только успеть, пока Вильма не вернулась в дом!
Я вылезла на улицу как раз в ту секунду, когда глухо хлопнула дверь. Закрывать окно было слишком поздно, звук обязательно привлек бы внимание. Я пригнулась и побежала вдоль дома, потом — между деревьями и на дорогу.
Повозка еще виднелась впереди.
— Подождите, подождите! — звала я, отчаянно стараясь не сорваться на крик. Только бы дедок услышал, а Вильма — нет.
Он обернулся, бросил на меня угрюмый взгляд и все-таки остановил повозку. Я подбежала к нему, потряхивая перед собой свертком с сухарями, и залепетала:
— Тетушка… Вот… Еще забыла, — пыталась отдышаться я между словами. — Никак нельзя упустить. Для Темного господина, срочно. Надо лично… лично отвезти.
Лицо дедушки посерело, он вдруг перестал казаться таким уж милым, а у меня в груди все оборвалось. Неужели совсем не поверит?
— Тетушка?
— Хозяйка, — быстро поправилась я. — Учиться я к ней. Травам. Из Лауша.
Он покачал головой:
— Далёко ты забралась учиться-то.
Я смущенно улыбнулась:
— Хотела, где лучше.
Он хмыкнул, но, казалось, слегка расслабился. Едва заметно улыбнулся и согласился:
— Вильма-то наша хороша.
Я с облегчением выдохнула.
— Ладно, залезай, — разрешил он. — В замок, значит?
— В замок! — довольно воскликнула я.