Тень Создательницы

Глава 1: Пепел и Бархат.

Этот звук, мамин голос, выходит из клубка воспоминаний самым ярким и самым больным узлом. «Птичка моя», — говорила она, и в эти мгновения мне казалось, что у меня и правда есть крылья. Легкие, невесомые, из солнечного света и смеха. Мне было пять лет, и весь мир умещался в ладонах моих родителей.

Теперь у меня есть только Дие.

Он стоял за моей спиной, безмолвный и незыблемый, как гора из чёрного бархата и тишины. Его высоченная, под два с лишним метра, фигура была плотно закутана в потускневшие от времени бинты, вторая кожа, скрывающая всё. Ни лица, ни намёка на кожу. Только в прорезях для глаз, в этих узких щелях меж тугих витков, жил свет. Тёплый, густой, алый свет, который для меня был взглядом. Он был моим первым творением, рождённым не из пера и чернил, а из слепого, детского ужаса одиночества. Ему было всего несколько дней от роду, а он уже знал меня лучше, чем я сама. И его имя, которое я дала ему, не зная его значения, стало пророчеством. Смерть.

Она пришла в наш мир белым шумом спустя 3 года.

Я помню тот день. Силур, вселенная вечного лета, вдруг содрогнулась. Воздух, обычно напоённый ароматом спелых плодов и цветущей аглаи, застыл, стал тягучим и сладковато-приторным, как перед грозой, которой не бывало в нашем белом небе. Папа, Агний, Великий Чёрный Дракон, чьи чёрные волосы и алые глаза были знаком его силы, а не выбора, стоял на пороге нашего дома в Храме Плетения. Его спина была напряжена.

— Агата, забери девочек, — его голос был тихим, но в нём звенела сталь. — Что-то грядет.

Мама, её пальцы, способные плести саму судьбу, дрожали, когда она схватила меня и Эмилию. Сестра была старше, её глаза были полны не страха, а ярости. А я, маленькая Птичка, лишь инстинктивно отшатнулась назад, наткнувшись на прохладные, тугие бинты ног Дие. Две алые щели во тьме мягко скосились вниз, на меня, и в них читалось одно: «Я здесь».

Потом мир растворился.

Это не был огонь или взрыв. Это было стирание. Звуки умирали, не долетев до ушей. Краски блекли, превращаясь в оттенки серого. Дом, деревья, небо — всё рассыпалось на миллионы пылинок, тихо и неумолимо. Я видела, как мамины руки, тянущиеся ко мне, стали прозрачными. Видела, как Эмилия кричала беззвучно, её силуэт таял, как дымка. Видела, как папа, мой Великий Дракон, развернулся, чтобы встретить ничего… и его чёрная грива волос вспыхнула алым — ядовитым цветом непосильной силы. Он был последним, что я увидела. Огненный вихрь, пытающийся отвоевать у пустоты клочок мира.

А потом — тишина.

Я стояла на земле, которая была уже не землёй, а пеплом от былого великолепия. Всё, что осталось от Силура, от моего дома, от мамы с её ласковым «Птичка», от папы-дракона, от яростной Эмилии, — это я. И Дие.

Он не шелохнулся. Его забинтованная рука, огромная и бережная, легла мне на плечо, и тяжесть её была единственным, что удерживало меня на земле, не давало рассыпаться в прах вместе с миром. Мне было восемь, и я понимала уже слишком много. Я прижалась щекой к его бинтам, ища утешения в их шершавой прохладе. Он прожил с нами три года, но его никогда не пускали в дом дальше порога. Все его сторонились. Все, кроме меня. И кроме мамы — я помню, как она смотрела на него не со страхом, а с бездонной печалью и тревогой, будто видела в нём нашу общую судьбу.

— Они ушли? — прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло и громко в абсолютной тишине.

Из его груди донёсся тихий, похожий на отдалённый гул подземной реки, звук. И в этом звуке был весь ответ. Да. Они ушли. Все.

И тогда моё тело не выдержало. Горе, страх, потеря — всё это стало топливом для дара. Я почувствовала, как по моим пальцам бежит жар, будто под кожей течёт раскалённый металл. Я взглянула на них и вскрикнула.

Кончики моих темных волос стали алеть, как у отца в его последний миг. А с кончиков пальцев полезла тьма. Длинные, острые, гладкие, как обсидиан, когти.

Дие медленно опустился на одно колено, его алые щели теперь были на одном уровне с моим лицом. Он протянул свою забинтованную ладонь, и я бессознательно вцепилась в неё своими когтистыми пальцами. Он не отпрянул. Он был моим якорем.

Мы пошли, куда глядели глаза, унося с собой единственное, что осталось от моего прошлого. Пепел застревал в горле. А потом, впереди, показался лес. Не мрачный, каким он станет позже, а просто тёмный, молчаливый, последний уцелевший островок в море пепла.

И в тот миг, на опушке, среди обгорелых стволов, я заметила движение. Мелькнула тень, быстрая и ловкая. Чёрный пушистый хвост и пара настороженных лисьих ушей в обрамлении кудрявых чёрных волос. Детское лицо с очень белой кожей и огромными медовыми глазами, полными не страха перед гибелью мира, а страха перед нами. Перед Дие. Передо мной.