Теория большого срыва

Глава 1. Техподдержка

Палома Оклахома

«Теория большого срыва»

Аннотация: Я Ника, и у меня проблемы типичной девчонки: умираю от редкой болезни, в голове живет инопланетянка, а симпатичный астрофизик, который крутится вокруг да около, приходится мне сводным братцем. Чуть не забыла! До Судного дня осталась буквально пара световых часов.

Если бы я знала, что спасать галактику придется в компании остеосаркомы по имени Пухля и двух неуравновешенных, но очень горячих пилотов, то абсолютно точно предпочла бы тихо умереть в своей палате. Но нет, кто-то должен обосновать «Теорию большого срыва», так что пристегните ремни!

#хвост_не_помеха #треугольник_с_двумя_пилотами #космическая_академия

ДИСКЛЕЙМЕР

Внимание, экипаж и пассажиры «Хаос-Вектора». Перед стартом прошу ознакомиться.

Данное произведение — художественный вымысел. Все события, персонажи, организации, технологии, расы, трактовки законов, констатации медицинских состояний, а также упоминания религии выполнены исключительно с целью попадания в жанр юмористической фантастики и не являются руководством, консультацией или оскорблением чувств верующих.

Любые совпадения случайны и непреднамеренны. Законы физики и этики на вымышленных просторах космоса действуют по местным правилам; замечания по их работе принимаются при предъявлении действующего штампа о въезде в галактику Каппа-Зенит.

Пристегните ремни, дайте волю воображению и наслаждайтесь полетом. Просьба не пытаться воспроизводить описанное в реальной жизни.

Всегда на связи, ваш командир корабля, Вольфрам.

Глава 1. Техподдержка

Приветики! Меня зовут Ника, мне восемнадцать, и я почти умерла. Реально, чуть-чуть осталось — я на финишной прямой. Только не подумайте, что я провожу дни, рыдая в подушку и сокрушаясь о неизбежном. У меня даже сил на это нет. Я лежу на больничной койке, окруженная медицинским великолепием: шлангами, катетерами, датчиками, приборами. Трубки тянутся от носа к аппарату, который исправно подает мне кислород, а игла в вене напоминает, что любое неверное движение может стать последним.

Я уже прошла все стадии: отрицание, гнев, торг… торт! Сточила его ночью в одно лицо, и что вы мне сделаете? Теперь, пока я добиваю считанные дни на нашей прекрасной голубой планете, мне нужно развлекаться чем-то еще. Вот анонс новой стратегии: я больше не верю в конец, я готовлюсь к началу. В мире, где ты прикован к постели и каждое твое движение сопровождается свистящим хрипом, остается одно — мечтать. Я настраиваюсь на переход в другое измерение, где меня ждет нечто прекраснее больничной утки. Хотя, вообще, штука удобная.

Толкаю эту речь родакам. Губы пересохли, голос сипит так утробно, что меня можно брать на озвучку хорроров. Но, о чудо, они вдохновились. Улыбаются, правда, со слезами на глазах, но все равно сработало!

Я никогда не была стандартной. Даже в детском отделении хосписа, где все пациенты выглядели истощенными и бледными, я выделялась еще большей прозрачностью. Волосы у меня белоснежные, но не от краски, а от природы — седые. Глаза разные: один насыщенно-янтарный, как свежий мед, а другой серый, будто пепел из потухшего костра. Люди часто говорят, что видят во мне призрака. Скоро я стану им официально.

Сквозь всю грудь тянется тонкий шрам, четко проходящий по сердцу. Он немного воспалился от постоянного контакта с фиксирующей повязкой, но это не такая уж и большая цена за возможность дышать. Родители никогда не могли объяснить, откуда шрам взялся, но уверенно связывали с ним все мои невзгоды. Они считают, что в роддоме случилось что-то непоправимое, и врачи скрыли ошибку.

А, кстати, мое полное имя должно было быть Николь. Красивое, правда? Вот только в ЗАГСе того злополучного роддома ошиблись еще разок, и вместо Николь моя мама получила дочку по имени Ни́кель (ни́кель (Ni) — это химический элемент с атомным номером 28, входящий в периодическую таблицу. — Прим. ред.). Ни́кель Менделеева! Угар, согласитесь? Мечты утрачены, действительность глумится, но я не унываю: я ходячая химия! А как говорил великий Дмитрий Иванович: «Это не просто наука о веществах, это наука о мире». Я — целая вселенная! Ну вы поняли. Подмигиваю вам и ржу от собственной глупости. Опять разговариваю сама с собой.

Глава 2. С прибытием

Безмолвная пустота взрывается вспышкой, на меня будто обрушивается вся энергия мироздания. Вокруг закручивается огненный вихрь, искры прорезают тьму, оставляя за собой светящиеся следы. Меня швыряет в гущу этого хаоса — тело растворяется в потоке энергии, но я ощущаю, как оно вновь обретает форму: миллиарды разрозненных частиц притягиваются друг к другу. Внутри разгорается неведомая сила, электрический заряд пробегает по нервам, заставляя кожу пульсировать жаром. Мощный световой поток слепит сквозь сомкнутые веки.

Хочется сравнить это состояние с рождением звезды из первобытного хаоса. Я не существую, но одновременно ощущаю себя всем: светом, жаром, движением. И когда этот процесс достигает своего пика, я вдруг чувствую, как воздух резко врывается в легкие, наполняя их сладостью жизни. Передо мной медленно вырисовывается новый мир.

Резко распахиваю глаза, жадно вдыхаю кислород. Надо мной возвышается прозрачный купол, за которым раскинулась бесконечная звездная россыпь. Свет далеких солнц отражается от кристально отполированных металлических конструкций, заставляя пространство переливаться синими и золотистыми отблесками. Все вокруг выглядит так, будто технологии слились с искусством.

Я лежу на теплой поверхности из гладкого, почти зеркального материала. Мое тело больше не слушается меня. Каждое движение кажется чужим и пугающим. Пытаюсь пошевелиться, но мышцы откликаются дрожью, словно связь с нейронами оборвалась. Это напоминает момент, когда во сне ты вдруг теряешь опору и проваливаешься в пустоту.

Сквозь прозрачные панели стен виднеются бескрайние космические пейзажи: туманности, звезды, далекие галактики. Слышится приглушенный гул техники.

— Смотрю, и рай не отстает в технологиях. — Мои слова отражаются от стен и возвращаются назад.

Я пытаюсь поднять кисть и замираю. Короткий, лоснящийся мех покрывает мои руки и предплечья. Он переливается в свете звезд: такой нежный и шелковистый.

— Хр*на себе… Откуда столько шерсти? — шепчу я, разглядывая свои руки… Нет, не руки. Лапы! Щупаю мягкие, упругие кожаные подушечки и не верю глазам. Пробую пошевелить пальцами, но они двигаются так непривычно, что я просто застываю, растерянно уставившись на эти новые конечности. — Попала в рай и стала квадробером? Адуха…

— Ад, рай… Теперь какие-то квадроберы… Чем они там вообще занимаются на своей голубой планете? Неудивительно, что Землю испокон веков пытаются уничтожить! — раздается голос, бархатный, обволакивающий. В нем звучит сладостная ленивость, дающая понять, что его обладатель никогда и никуда не спешит.

Меня ласково пыряют каким-то шипом. Я с трудом поворачиваю шею, взору открывается картина: на двух лапах передо мной стоит прямоходящий…

— Песец! — кричу я, не узнавая собственный голос.

Его пуховые уши слегка приподнимаются, будто он услышал нечто непристойное. Черные, хищные глазки-бусинки внимательно изучают меня, оценивают. Тело, покрытое мягким серебристо-серым мехом, движется плавно и изящно, будто в танце. Узкие бедра, широкие плечи, прямая осанка. Идеально вычесанный хвост! Он едва заметно покачивает им за спиной, выдавая свое недовольство.

Облик песца вызывающе притягателен, но больше всего меня цепляет спортивный костюм цвета тиффани. Оттенок идеально гармонирует с белоснежным пухом на груди. Ну просто икона стиля! Поверх объемной толстовки плотно сидит кожаный жилет с кобурой и металлическими вставками, которые подчеркивают его рельефную мускулатуру. По швам тянутся тонкие голографические полосы, мерцающие мягким светом.

— Лантан, отойди от нее! Шел бы проверить датчики, а не тыкал ее своими когтистыми лапами.

Привлекательного лохматика отталкивает «земная» девушка — как сказали бы у нас, альтушка. Стрижка каре, волосы сияют фосфорно-розовой вспышкой и переходят в голубой градиент. Но, судя по ее выражению лица, нежный облик обманчив — характер явно с перчинкой.

Она складывает руки на груди, наклоняет голову и придирчиво меня разглядывает.

— Выглядишь не так уж плохо для того, кто только что вывалился из небытия, — замечает она. — С прибытием! Как себя чувствуешь, пушистая жопка?

___________________________________

Для тех, кто хочет познакомиться ближе, у меня есть уютный тг-канал:

paloma_oklahoma / Палома, не выходи из дома

Глава 3. Несите слюноотсос!

Девушка крепко меня обнимает, а я пугаюсь и только сильнее вжимаюсь в свое лежбище.

— Где я? — шепчу дрожащим голосом. — Что со мной происходит?

Улыбка девушки меркнет.

— Никель, это я, Селен! Не узнаешь меня с новой стрижкой?

Мотаю головой так резко и хаотично, что со стороны, наверное, выгляжу как дерганая психопатка. Срочно прогнать этот сон!

Надо же… сон! Значит, я каким-то образом все еще жива? А где боль? Почему я ее не чувствую? Обычно, раз в несколько минут, Пухля — верная, ненавистно-любимая опухоль — сдавливает мое сердце своими маленькими щупальцами. Она всегда дает о себе знать, сигнализирует, что, черт побери, любит меня! Но сейчас я ее не ощущаю. Вместо облегчения внутри поднимается неожиданная волна сожаления. Она была частью меня, моим вечным спутником. Шизофрении тоже не слышно. Ну прекрасно, блин! Оставили меня на произвол судьбы!

— Никель, посмотри на меня! Назови мое имя! Почему ты не выходила на связь?! — Селен срывается на крик, в ее голосе звучит отчаяние. — Весь корабль уверен, что ты предала нас.

Слова обрушиваются, как гром среди ясного неба. Но я лишь хлопаю веками, которые заметно потяжелели под весом моих новых объемных ресниц, и не понимаю, что происходит. Предала? Кого?

— Если ты продолжишь так на нее орать, то, скорее всего, получишь когтями по смазливому личику, — лениво бросает песец, прижавшись плечом к стене. Его тон раздражающе спокойный.

— Лант, — Селен резко разворачивается к нему, — мы истратили бесценные резервы, чтобы вернуть Никель на станцию. А еще — потеряли друга. Энергия ядра опустилась до критической отметки! Мы рисковали всем, а теперь… ты хочешь, чтобы я спокойно смотрела на эту притворную амнезию?! Ты представляешь, какие у нас проблемы?

— Проблема — это когда на борту академии «Хаос-Вектор» окончательно иссякнет кислород. А пока у нас просто неловкий моментик.

— Академии? — переспрашиваю я, пытаясь ухватиться хоть за какое-то слово.

— «Хаос-Вектор»! Наш дом! — отвечает Селен, ее голос становится мягче. — Это последняя станция в галактике Каппа-Зенит, которая признает межрасовое сообщество.

— «Зенит»? Блин, а мы с папой за «Спартак»… — брежу я вслух.

— Селен, ну посмотри на нее. Она же еще не очнулась. Грезит сказками про ад, рай и почему-то астероидом 2579 (Спартак 2579 — астероид из группы главного пояса. Был открыт 14 августа 1977 года советским астрономом Николаем Черных. — Прим. ред.), — фыркает Лантан, скрестив руки на груди. — Дай ей хоть водички, что ли… Ведешь себя хуже животного!

Селен опускает взгляд, ее плечи дрожат и ссутуливаются, будто на них только что обрушился груз неподъемных проблем. Она мне не доверяет. Хорошенькое начало.

Напряженную тишину, повисшую в воздухе, разбавляет металлический гул: Лантан суетится у массивной установки, встроенной в стену. Мягкой лапкой он касается сенсора и приводит в действие механизм.

Я сажусь, пытаясь справиться с непослушными конечностями. Мои движения слишком резкие и неконтролируемые, что вызывает у Селен молниеносную реакцию: она срывает руку с бедра, хватается за кобуру и снимает предохранитель. К моему лбу прикасается оружие — изящное и, без всяких сомнений, смертоносное.

— Хромоэлектрическая пушка, — без лишних эмоций комментирует Лант, продолжая заниматься панелью. Голографические схемы мерцают тонкими линиями и напоминают пульсацию вен в живом организме.

Взведенный курок держит меня в напряжении. Ну еще бы! Одно неловкое движение, и моя новая жизнь закончится быстрее, чем пробный период на стриминговом сервисе. Но, вопреки всему, взгляд цепляется за светящиеся росинки, которые стекают по стенкам установки, наполняя резервуар кристальным сиянием. Этот процесс завораживает и даже успокаивает. Жидкость переливается, будто в ней заключено само сияние звезд. Красиво. Почти как кислотный дождь перед концом света.

Лантан подставляет сосуд под выходной клапан, и из устройства льется субстанция — сверкающая, словно расплавленные бриллианты. Я сглатываю. Хлебнуть такой воды сейчас было бы очень кстати, только нельзя забывать, что мое новое тело живет по другим законам.

Каждое движение требует сознательных усилий, даже дыхание становится задачей со звездочкой. Все время я усиленно стараюсь контролировать вдохи и выдохи, но как только открывается новая фича (фича — термин, обозначающий дополнительную функцию. — Прим. ред.) — например, слюна, — я начинаю путаться в базовых рефлексах, и мое дыхание сбивается. Легкие сигнализируют о нехватке кислорода, рот распахивается в отчаянной попытке схватить воздух, и наружу вырывается фонтан.

Селен стоит слишком близко, чтобы успеть увернуться, и вот блестящие брызги уже впитываются в ее униформу. Как в замедленной съемке, крупная капля приземляется ей на щеку и стекает, оставляя мокрый след.

Глава 4. Пухля

Селен и Лант следят за мной, дают время свыкнуться с новым телом.

— Теперь Патронум пришел и за нами, — тихо говорит Селен, с умилением наблюдая, как я не могу наиграться с собственным хвостом. — Верховные власти нашей галактики даже не попытались сопротивляться. Вместо того, чтобы защищать интересы своих народов, они сложили оружие и безропотно передали Патронуму бразды правления.

Она делает паузу, подбирая слова. В ее глазах вспыхивает ярость.

— Порабощение началось с самых маленьких общин, у которых не было ни ресурсов, ни сил, чтобы дать отпор. Постепенно Патронум укрепил влияние над Каппа-Зенит и заставил даже крупные планеты склонить головы.

Селен говорит ровно, но в голосе слышится гнев.

— Все, кто имел человеческие корни, остались жить на прежних территориях под контролем Патронума, а вас, астрофурий… — она запинается, будто слова застревают в горле, — вас начали собирать в кластерные лагеря, отрезая от цивилизации.

Лантан стискивает челюсти, уши дергаются в раздражении, но он молчит.

— Патронум всеми силами добивался одного — разорвать союз между людьми и астрофуриями, стереть любую возможность объединения. Те люди, кто не выдал властям местонахождение своих друзей-астрофурий, пропали без вести. Это стало последним шагом к тотальному страху и покорности.

— И я — астрофурия? — подытоживаю усвоенный материал, ощупывая чуткие вибриссы.

Селен кивает и продолжает:

— Планеты одна за другой начали перекрывать границы, но Патронум все равно увозил астрофурий в плен. Людей убедили, что это необходимо для их же безопасности. Они испугались и забыли о тех временах, когда мы боролись за общее будущее, мечтали о равноправии и свободе.

— Все так, как говорит Селен, — подхватывает Лант. Когда он серьезен, его голос, как и весь облик, внушает чувство доверия. — Одна мысль о масштабе научных открытий, на пороге которых стоял союз людей и астрофурий навевала на Патронум ужас. Это же грозило разрушить их идеальную систему контроля!

— Сила людей в умении планировать, выстраивать причинно-следственные связи, искать истину и идти на риск ради будущего. Астрофурии же живут моментом, — кивает Селен. — Вы не строите воздушных замков, не зацикливаетесь на возможных опасностях. Ваш инстинкт — чувствовать пространство, решать проблемы по мере поступления, доверять телу. Прошлое не давит на вас, а воспоминания не загоняют в бесконечный круг тревог.

— Вместе мы создавали мир, где разум и интуиция не противоречат друг другу, а работают в унисон, — с ностальгией добавляет Лант, — где человеческое стремление покорять дополнялось бы нашим умением адаптироваться, где вера в будущее сочеталась бы со способностью ценить настоящий момент. Вместо бесполезных войн мы могли бы прокладывать новые маршруты во Вселенной, двигать вперед науку, технологии и культуру.

Он переводит взгляд на меня, и я чувствую, как по спине пробегает легкая дрожь.

— Патронум сделал все, чтобы люди и астрофурии больше никогда не протянули друг другу лапу помощи, — завершает Лантан.

— Академия не сдавалась до последнего, — выдавливает Селен. — Она была слишком мощным символом сопротивления, это место объединяло молодых особей всех рас. Здесь мы жили, учились понимать друг друга, создавали прочные сообщества и передавали знания, которые могли изменить будущее. Здесь мы искали способ остановить Патронум, доказать, что люди и астрофурии в состоянии не просто сосуществовать, а вместе строить цивилизацию, основанную на взаимопомощи, науке и развитии. И мы нашли решение! Остеосаркома.

— Эта энергия отвечает за будущее мироздания, — вновь подключается Лант. Его голос звучит почти завороженно. — Саркома — часть фундаментальной структуры космоса. На протяжении жизненного цикла поток ее потенциала неисчерпаем! В мифах и легендах ее называли бы джинном. Вот только желаний неограниченное количество, и надо уметь формулировать запрос.

— Именно поэтому ее спрятали, — поясняет Селен. — Когда-то давно эта мощь принадлежала тем, кто мог направлять ее во благо, но со временем ее начали использовать не как инструмент созидания, а как средство подавления. Тогда Высший Совет Звездных Систем принял единственно возможное решение — изолировать всю популяцию в том месте, где природа ограничила бы ее потенциал. И это место — Земля.

— Гениально. Просто блестящее решение! Конечно, пусть те земляне, кому «посчастливилось» стать «носителем», умирают в мучениях. Если это был самый безопасный вариант, мне страшно представить, какие решения ваш Совет отклонил, — возмущаюсь я.

Селен коротко вздыхает, и в ее голосе проскальзывает что-то похожее на скорбь.

— Они не могли предположить, что на голубой планете остеосаркома окажется смертельной патологией. Здесь, на просторах космоса, она — ценный дар и верный друг. Земля казалась идеальным местом: стабильная среда, никакой угрозы извне, а обитатели до сих пор не научились использовать весь потенциал собственного мозга.

Глава 5. Тем временем на Земле

Боря

Я сижу на измятой больничной простыне, прижимая к себе человеческое тело, которое служило Никель временной земной оболочкой. Да, внешность изменилась, а воспоминания затерлись, но Ушастая все равно осталась собой.

Измученная болезнью фигура выглядит умиротворенной и как никогда полной сил. Кажется, жизнь вот-вот ворвется обратно. Но ведь не должна… Все уже сделано. Устройство штатно отработало и перенесло энергию неугомонной астрофурии домой, на «Хаос-Вектор» — последний островок мира в галактике Каппа-Зенит. Там Никель должна вспомнить все, а верные друзья ей с этим помогут.

Я перебираю в голове расчеты. Линейная инверсия — процесс сложный, нестабильный, завязанный на сотни тончайших параметров. Мы знали о рисках, готовились к перегрузкам, к потере связи, даже к тому, что после перехода потребуется время на восстановление ресурсов. Но утрата памяти была исключена, ведь воспоминания астрофурии встроены в саму структуру ее энергии.

Я провожу пальцами по волосам Никель, вдыхаю запах, который теперь кажется самым родным.

— Я люблю тебя, — ухмыляюсь и шепчу то, что хранил в сердце годами: земными и световыми. — Прожить с тобой этот короткий миг на голубой планете было настоящим чудом.

Готово. Признался в любви девушке, которая навсегда растворилась в глубинах космоса. А я хорош!

Во всей Вселенной не сыскать закутка, где мы могли бы быть вместе: я — человек, она — астрофурия. Природа наших чувств подчиняется разным законам. Там, среди звезд, мы можем дружить, доверять друг другу, сражаться за правду и развивать науку, но быть вместе — никогда. Астрофурии не испытывают любви к людям. Преданность — да! Привязанность — абсолютно. Но не любовь. Так говорила не только логика. Так говорила она.

Я замечаю, как уголки ее губ приподнимаются. А вот и галлюцинации! Неудивительно — последние недели я почти не спал, работая над инвертором. Дни и ночи, проведенные в самодельной лаборатории, слились в один сплошной калейдоскоп вычислений.

Пять земных лет назад я спустился за Никель, сумел спастись, и с тех пор моя жизнь была подчинена одной цели: доставить астрофурию на «Хаос-Вектор». Я изучал чертежи, конструировал модели и разрабатывал технологии, используя при этом лишь земные ресурсы. У меня не было доступа к редким изотопам, плазменным реакторам и топливу нулевой точки — приходилось искать обходные пути, изобретать то, что казалось невозможным в земных реалиях. И я был уверен, что у меня получилось!

Поэтому сейчас, когда передо мной лежит улыбающаяся Никель, а ее щеки окрашивает румянец, на ум приходит только одно объяснение: ошибка 404. Вселенная зависла и не успела обработать мой запрос?

Она дышит. Ее веки дрожат, глаза — янтарный и серый — изучают мое окаменевшее лицо. Это невозможно! Это против всех законов мироздания! И все же ее глаза сверкают знакомым лукавым огоньком.

Внутри меня что-то разрывается, и я не могу понять, сердце это или разум.

— Никель?! — Мой голос срывается, дрожа от паники. — Что за?! Устройство должно было вернуть тебя на Каппа-Зенит! Что я сделал не так?!

Она пытается улыбнуться шире и тянется ко мне так настойчиво, словно только что не пережила расщепление на атомы. Руки обвивают мою шею, и, прежде чем я успеваю понять, что происходит, ее губы прижимаются к моим. Горячие, требовательные. Ее язык скользит внутрь, не оставляя мне возможности продолжить сбивчивый монолог. Это поцелуй, которого я ждал всю жизнь, да только ему не суждено было сбыться.

Я тяжело дышу, отстраняюсь и пристально смотрю ей в глаза.

— Никель, объясни, что произошло! Как ты? — проверяю ее пульс.

Она улыбается, в глазах вновь проскакивает лисье плутовство.

— Борий, ты хоть представляешь, что значит торчать в умирающем теле восемнадцать лет?! И последние пять — сохнуть по твоей человеческой физиономии! — Никель прищуривается, ухмыляется, а в голосе скользит легкая хрипотца, в которой угадывается нетерпение. — Больше не собираюсь терять ни секунды!

Она не дает мне ответить — просто тянется вперед и целует снова. А потом, едва отстранившись, с лукавой улыбкой выдыхает:

— Снимай штаны!

Я моргаю, пытаясь осознать услышанное. Она тянется руками к моей ширинке.

— Стоп, стоп! — Сам не могу поверить, что произношу это вслух. — В смысле торчать в чужом теле? Что ты имеешь в виду?

— После инверсии в этом теле нас оказалось двое. Энергия астрофурии, заключенная в человеческую оболочку, не позволила ребенку умереть! Девочка выжила, и из-за этого обратный переход не сработал. Инверсия возможна только при высвобождении энергии из уже неживого тела, а ее сердце продолжало биться. Так мы и жили с Никой, как два скупых пользователя в одном платном аккаунте.

В горле застревает ком. Это не просто теория — это реальность! Я подобрался близко, но так и не смог расшифровать этот код.

Глава 6. Депривация близко

Вольфрам не просто тащит меня по коридору межгалактической станции — он владеет мной и каждым моим движением. Я — его собственность. Его хватка жесткая, бескомпромиссная, когти впиваются в кожу так сильно, что я понимаю: если попробую выскользнуть, сорванная с меня шкура достанется ему как трофей.

Рывок — я теряю равновесие. Он без труда перешвыривает меня из лапы в лапу, толкает в спину. Я едва успеваю переставлять непослушные задние лапки, спотыкаюсь на каждом шагу. Он не дает мне замедлиться. Я чувствую сильный удар в лопатки — меня бросает вперед. Дыхание сбивается, я рефлекторно отшатываюсь, но Вольф с новой силой сдавливает мне плечо. Другая его лапа ложится на мою шею, медленно перекрывая кислород.

Коридор кажется бесконечным, впереди кромешная чернота. Но по мере того как мы продвигаемся вглубь, вдоль стен загораются тонкие, ослепительно яркие неоновые полосы. Они вспыхивают плавно, будто станция не просто освещает нам путь, а сопровождает к месту назначения.

Я не могу понять, это просто автоматическая система или корабль действительно живой. С каждым шагом ощущение тревоги нарастает. Воздух становится холоднее, коридоры сужаются. Мне начинает казаться, что стены вот-вот сомкнутся кольцом и уже не выпустят нас на свободу.

Свет изменяется. Линии аварийного освещения режут темноту обжигающими вспышками, мигают, как сигналы тревоги. Воздух холодит кожу, каждый вдох дается тяжелее. Не от усталости — от ощущения, что кислород здесь дефицитный товар.

— Вольф, отпусти ее! — низкий, угрожающий рык Ланта прокатывается по коридору. Вот теперь в нем действительно проснулся зверь, хотя первое впечатление было совсем иным — дружелюбный хомяк. Не ожидала, что его безмятежный, вечно расслабленный тон способен на подобные метаморфозы.

Лантан и Селен несутся за нами, но коридор, словно подчиняясь воле Вольфрама, создает им преграды. Пол периодически смещается, стены плавно меняют форму, вынуждая моих новых друзей замедляться и балансировать. Расстояние между нами только увеличивается. Ребята хватаются за панели, цепляются пальцами за выступы, пытаются стабилизировать дыхание, но бесполезно — станция играет с ними в кошки-мышки.

— Дай ей время прийти в себя! — кричит Селен.

Пол стремительно меняет угол, Селен отбрасывает назад, но она через силу поднимается.

— Вольф, сверхновая ты ошибка природы! Отключи Синхронный Контур! — Ее голос звенит от напряжения. — Корабль считывает твое поле и подстраивается под состояние! Ты психуешь — станция сходит с ума! Сопротивление судна сжирает энергию ядра, а у нас и так реактор на исходе!

Селен прорывается вперед, и коридор снова отвечает агрессией: с потолка срывается стальная перегородка, целясь прямо ей в голову. Она не успевает среагировать, но Лант оказывается рядом. Он резко подтягивает ее, разворачивает и принимает удар на себя — металл со звонким лязгом отскакивает от его спины.

Лантан жмурится, его уши прижимаются к голове, но он лишь крепче обхватывает Селен, заслоняя ее от новой опасности. Я в ужасе — снова и снова оборачиваюсь, хоть и получаю за это подзатыльники. Но иначе не могу: должна убедиться, что с ними все в порядке! Селен осторожно скользит ладонью по крепкой пушистой спине Ланта, одновременно успокаивая и проверяя, уцелели ли кости.

— Ты в норме? — лепечет она. Пальцы левой руки чуть сильнее сжимаются на его жилете, правой она берет его лапу.

Лантан коротко кивает. Кажется, он избегает взгляда Селен: боится, что она прочтет слабость. Он встряхивается, будто хочет избавиться от ощущения удара, но в его движениях чувствуется скованность. Тело еще не отошло от столкновения с металлом.

— Отставить преследование! — рявкает Вольфрам. — Я — капитан, а вы — рядовые пассажиры «Вектора»! Напомнить вам, что бывает за нарушение субординации на борту?

— Ты не капитан, а астроИдиот в погонах! — яростно выдыхает Лант. — У нас нет ресурса на твои игры!

Вольф круто тормозит, сдавливает мою кисть и круто разворачивается. Меня швыряет за ним, как мешок с субпродуктами. Я теряю равновесие и врезаюсь в его широкую спину. Мягкую, горячую… Сильную, напряженную… Вольф источает жар, и я хочу прильнуть к нему всем телом…

Что?! Я тут же отшатываюсь, в голове вспыхивает ярость! Ненавижу этого невыносимого ублюдка! Весь мой разум вопит: оттолкни его, вырвись, дай в морду! Но тело… Оно хочет обратного. И это притяжение пугает меня больше, чем неуправляемый хищник в униформе пилота.

Вольф не реагирует на несдержанные оскорбления Селен и Ланта. Кажется, он только сейчас осознает, что станция действительно подстраивается под его эмоции. На мгновение волк замирает, его взгляд впивается в лица сокурсников. Полный напряжения, он считывает их состояние и оценивает нанесенные увечья.

Стоя вплотную, я чувствую, как его сердце колотится. На исполосованной шрамами морде мелькает странное выражение. Тревога, сочувствие? Капитан должен был защищать свой экипаж, а не подвергать опасности.

Глава 7. Солнечная корона

— С тобой сто шестнадцать, — с раздражением отвечает капитан. Он сам не верит в то, что вступил в диалог с несмышленой обузой.

— В Академии есть зал, способный вместить всех разом?

— Конечно! — откликается на спонтанный мозговой штурм Лант. — Купол горизонтов!

— Значит, надо собрать всех там, — решаюсь я продолжить ход своих мыслей, — перекрыть подачу кислорода и терморегуляции по всему кораблю, кроме купола, центра управления и места, где вы держите остеосаркому. Это поможет нам сохранить запас…

— Времени? — Вольфрам саркастично перебивает меня и скрещивает руки на груди.

Он смотрит так, будто я предложила оплатить наши похороны кешбэком, а не высказала разумную мысль в тот момент, когда все впали в ступор.

— Великолепно. Просто охренительно. Вот и все наше стратегическое преимущество — сдохнуть на пятнадцать минут позже, — цедит Вольф.

— Нет, — я выдыхаю, — высвободить энергию. Правильно я понимаю, что именно она нужна для взаимодействия с Землей? Как вы поддерживаете связь?

— Квазисингулярный коммуникатор, — отчеканивает Селен. — Энергии, которую мы высвободим, сэкономив кислород, хватит на одну сессию! Если повезет, свяжемся с Борием — он провел на Земле пять лет и сейчас лучше других понимает особенности саркомы. Если выход существует, он его найдет.

— Звучит как план! — Я сжимаю кулаки. — А меня проводите к саркоме!

— Еще чего, залетная! — Вольф одергивает меня, заламывает мне руки за спину и наклоняет вперед. — Откуда нам знать, что ты не шпионка Патронума?

Я вздрагиваю, когда его бедро прижимается к моим формам. Его напряженный, теплый торс не дает мне двинуться ни вперед, ни назад. Я в ловушке. Разум цепляется за мысль, что нужно вырваться, но тело не хочет: слишком приятно ощущать его близость.

Что-то холодное касается моих запястий. В следующую секунду пальцы немеют, будто меня обмотали кабельными стяжками. Я пытаюсь выпутаться, но руки тут же смыкаются плотнее.

— Это… Что еще за… — воплю я, но Вольф только ухмыляется с каким-то злорадным удовольствием.

— Кинетические кандалы. Энергетическая конструкция, которая адаптируется под движения. Никакого дискомфорта — просто силовое поле, которое удерживает тебя точно в заданной позиции. Любой студент «Вектора» знает, что это. — Волчью морду искажает оскал.

Что-то холодное обхватывает шею, и по коже пробегает неприятный разряд, будто меня окутало статическим электричеством. Я вижу, как вспыхивает полоса света, она освещает мой мех. Оковы на запястьях соединяются с взявшимся из ниоткуда ошейником, и я понимаю, что теперь даже повернуть голову нормально не могу.

— Ты серьезно?! — хриплю я. — Руки, знаешь ли, пригодятся, когда будем спасаться от штурмовиков Патронума!

— Будь хорошей девочкой и не испытывай мое терпение, — фыркает Вольф, отвешивая мне легкий, но совершенно бесцеремонный подзатыльник.

Прекрасно. Нет, даже идеально! Обездвижить меня в тот момент, когда станция находится на пороге крушения или еще хуже — захвата астрофурий Патронумом. Гений плешивый!

Вольфрам рывком снимает с кобуры не просто рацию, а сложное устройство, судя по всему, напрямую соединенное с командной частью корабля. Оно напоминает изогнутую пластину, гладкую, будто стеклянную, но прочную, как карбон, с тусклым голубым свечением по краям. При каждом движении световые линии слегка мерцают, реагируя на касания. Достаточно провести по сенсору, и импульс связи достигнет адресата мгновенно. Вольф прижимает пластину к пасти.

— Кабина, прием! Передай по громкоговорителю: всем учащимся немедленно следовать в купол горизонтов! Времени — десять минут! Повторяю: десять минут! После этого останавливай подачу кислорода во всех отсеках, кроме купола, центра управления и медлаборатории. Исполнять!

Второй пилот мгновенно принимает указания. Я понимаю это, потому что станция оживает: раздается надрывный вой тревожной сирены — звук, от которого вибрирует даже воздух. Из динамиков по всему кораблю разносится голос бортового искусственного интеллекта — металлический, бесстрастный, с искаженным эхом.

— Внимание! Экстренная эвакуация в купол горизонтов! Повторяю, экстренная эвакуация! Действуем по протоколу, как на учениях — быстро, четко, без паники. Время до герметизации отсеков и прекращения подачи кислорода — девять минут сорок секунд…

Мы вчетвером бросаемся вперед, топот наших ног сливается с нарастающим шумом, доносящимся со всех сторон. Мне тяжело балансировать со связанными передними лапами.

За стенами корабля оживает гул: студенты, покинувшие аудитории и спальни, спешно продвигаются к куполу. Металлические перекрытия передают дрожь от множества шагов, лестничные модули переключаются в режим быстрого подъема, а автоматические двери со щелчками раздвигаются перед бегущими. На палубах и в технических отсеках перекрываются ненужные коридоры, направляя толпу по самому безопасному маршруту.

— Лант, бери на себя эвакуацию, — отдает приказ Вольф, не замедляя шаг. — Убедись, что все добрались до купола. С тобой в зале должно оказаться сто двенадцать учащихся: без меня, Ботаника, Штурмана, Селен и этой Ушастой бестии.

Глава 8. Смывайся!

Боря

— ТУ-ДЫРЫМ! ТЫ-ДЫРЫМ! ТУ-ДЫРЫМ!

В комнате еще держится жар, но я все равно заворачиваю Никель в простыню. Ее сорочка разорвана в клочья, и я помню, чьих это рук дело.

Она даже не замечает. Пальцы дрожат, когда она торопливо собирает волосы в узел и тянется к антикварной «Нокии». Телефон дребезжит, как перегруженный реактор, а наш уютный мираж растворяется так же легко, как и появился.

Нам больше не до шуток. Сигнал прорывается сквозь излом пространства, разрывает вакуум, пересекает миллионы световых лет и жадно пожирает последние крохи энергии ядра «Хаос-Вектора».

Мне ли не знать. Я сам разработал этот способ связи. Сам придумал, как пересечь пропасть между галактиками, как обмануть световые года. Если саркома не перенесла инверсию — это прощальный зов умирающей станции.

Напряжение нарастает. Никель выхватывает сотовый из моих рук, но ее пальцы дрожат так сильно, что аппарат выскальзывает. Я ловлю трубку за секунду до того, как она успевает проломить больничный кафель. Никель делает судорожный вдох. Веки опущены, губы пересохли. Она боится? Не хочет слышать то, что скажут на другом конце? Или что-то еще?

Я нажимаю на кнопку и протягиваю ей телефон.

— Прием… — Голос Никель ломается, она на грани нервного срыва. В шепоте таится отчаяние.

Вольф отчеканивает жестко, без эмоций, не расщедриваясь на предисловия. Я слышу его рев сквозь динамики:

— Никель… Ты цела… Хорошо! Ядро держится на последних резервах. У нас двадцать минут. Саркома почти погибла.

Никель вцепляется в трубку так, будто от хватки зависит ее собственная жизнь.

— Радий там? Он провел стабилизацию плазменного потока? Проверил уровень электромагнитного резонанса в капсуле?

— Он перепробовал все. Структура остеосаркомы распадается.

Никель крепче сжимает губы, по лицу пробегает смятение.

— А синаптический отклик? Он провел синхронизацию через нейроканалы?

В трубке тишина, Вольф переговаривается с Радием.

— Синаптическая активность сразу была на нуле.

Сердце в моей груди сжимается. Я не хочу верить в то, что мы проиграли.

— Но она еще дышит, Вольф? — не сдается Никель.

— Это последние вдохи. Я не знаю, что делать. — Голос Вольфа звучит так, словно каждое слово царапает горло изнутри. — Мы хотим отдать честь. Спасибо за все, что вы сделали для корабля.

Никель вскакивает так резко, что простыня летит на пол. Язык ее тела подсказывает: она ошеломлена.

— Значит, бывшим звонят не только когда выпьют, но и перед смертью? — Пытается шутить, но в ее голосе отсутствуют эмоции, он трещит, как короткое замыкание.

Я знаю, какой Никель может быть — упрямой, несгибаемой, не приемлющей поражений. Она никогда не подчиняется обстоятельствам — она ими управляет. Сейчас бросит вызов не только Вольфу, но и всему чертову космосу. Она выкрутится, запитает корабль своей собственной энергией, если будет нужно!

Но этого не происходит. Я вижу, как к ее горлу подступает непроходящий ком. Принятие? Вот чувство, которого я не ожидал увидеть на ее лице.

Стоп, сейчас не время для слабостей!

— Что-то не позволяет саркоме адаптироваться к новым условиям, — я беру все в свои руки и начинаю рассуждать.

Никель замирает, в комнате становится тихо. В ее глазах появляется тень потрясения. Напряжение, которое я не сразу могу разгадать.

Но мой мозг уже не остановить: мысль за мыслью, шаг за шагом я раскладываю проблему на части, перебираю возможные решения. Одни гипотезы вспыхивают и исчезают, другие накладываются друг на друга, образуя логическую цепочку.

И вот пазл собирается в единое целое. Мои пальцы судорожно сжимаются, сердце делает кульбит, а цепи нейронов ускоряют передачу импульсов. Я вижу выход! Один. Единственный. Верный.

— Ну конечно! Адаптироваться! — Я выхватываю у остолбеневшей Никель трубку. — Вольф, быстро! Саркома синхронизировалась с душой Николь, земной девочки! Это кармическое сопряжение — обмен энергиями, при котором два существа, каждое со своими уникальными характеристиками, начинают работать в унисон, создавая баланс, необходимый для поддержания жизненных процессов. Все просто как дважды два! Пусть земная девочка прикоснется к саркоме! Где Ника? Она уцелела?

— Шпионку, что завладела телом Никель и скандировала лозунги Патронума, я слил в открытый космос.

— О чем ты, Вольфрам?! Что она сказала?

— Спросила, не жмет ли мне корона. Ты знаешь девиз врага: «Лишь тот, кто прожал солнечную корону, способен создать новое светило».

— Вольф! Слушай, впервые в жизни догадался смыть за собой — и выбрал самый неподходящий момент! Это земная поговорка, дурень ты лохматый!

Глава 9. О₂

Открытый космос вот-вот распахнет передо мной свои ледяные объятия. Вакуум — это не просто отсутствие воздуха, это физическая пустота, в которой кровь закипает, а легкие схлопываются за секунды.

Гепард не швыряет меня на пол, не толкает — он аккуратно опускает меня, будто действительно понимает, что в его руках не астрофурия, а всего лишь хрупкий человек.

Его голографический пропуск легко синхронизируется со сканером, створки со скрежетом разъезжаются, и перед нами распахивается секция с оборудованием. Пятнистый кот снимает с меня кандалы и принимается методично перебирать инвентарь. Он сосредоточенно оценивает техническое состояние каждого скафандра, прежде чем без лишних эмоций извлечь из хранилища один.

— Давай, надевай. Времени нет!

Я вцепляюсь в край шлюзовой камеры.

— Ты же не всерьез собираешься выбросить меня за борт?!

— Скажи спасибо, что в скафандре. Давай не проверять, что закончится быстрее: ресурсы корабля или мой энтузиазм тебя спасать. У тебя будет баллон. Когда явится Патронум, тебя подберут на транспортник, а как спастись оттуда — это уже завтрашняя проблема.

— Да уж, звучит обнадеживающе.

Я хватаю скафандр, разворачиваю его и пытаюсь понять, с чего начать. Логично — с ног. Вставляю одну, но понимаю, что держу костюм задом наперед. Черт. Переворачиваю. Теперь руки. Запихиваю ладонь в перчатку, но суставы застревают в жестких фиксаторах.

— Ты что, бороться с ним собираешься? — Гепард спешно застегивает на мне ботинки для внекорабельной деятельности.

Я сжимаю зубы, выдергиваю руку и пробую снова. Перчатка встает на место, но застежка не фиксируется. Дергаю с силой — защелка клацает, и я чуть не ломаю себе палец.

Ладно, дальше шлем. Поднимаю его, аккуратно надеваю, но когда пробую закрепить фиксатор, он не реагирует. Давлю сильнее — ничего.

— Почему он не закрывается?!

— Неужели придется провести тебе экспресс-курс «Как стать астронавтом без вложений»?

— Не хочу тебя расстраивать, но этот курс уже звучит как провал.

Гепард хватает шлем, разворачивает его и нажимает на кнопку с обратной стороны. Раздается легкий щелчок.

— Мне страшно, — безжизненно шепчу. Я полностью обмундирована, и только теперь осознаю, что все происходит по-настоящему. Сейчас меня вытолкнут за борт. За этой перегородкой — холодная пустота, место, где не работают права человека.

— Выдыхай. В открытом космосе паниковать бессмысленно. Никто не услышит твой крик.

Гепард делает несколько быстрых движений, и что-то щелкает у меня за спиной. Я чувствую легкое натяжение — к скафандру подсоединяется страховочный трос. Надежная лента из кевлара и углеродного волокна закреплена на поясе. Хорошо, что пятнистый хищник не поскупился на благотворительность и выдал мне этот костюм.

Пропуск вновь касается сканера. Раздается короткий сигнал, и панель шлюза оживает. Гигантский кот вводит команду на сенсорном экране — окно в пустоту загружается по всем протоколам безопасности, чтобы мое тело случайно не впечаталось в корпус при разгерметизации.

Я делаю глубокий вдох. Вряд ли он поможет, но привычка — великая сила.

Гепард стоит напротив, не двигаясь. Мы молча смотрим друг на друга. Он держит лапу на панели управления, но не торопится нажимать финальную кнопку.

— Как тебя зовут? — выдаю я, прежде чем шлюз окончательно отрежет нас друг от друга.

Гепард замирает. Его уши чуть прижимаются, а брови еле заметно сходятся к переносице, образуя умилительную кошачью мордочку. Я смотрю в его добрые глаза и осознаю: он не просто ослушался приказа, он подарил мне шанс.

— Кислород.

Улыбаюсь.

— Тогда я буду называть тебя Кис.

Уголки его губ вздрагивают — не улыбка, но что-то близкое. В последний момент он делает почти незаметное движение лапой, словно отдает честь.

Пятнистый палец касается панели.

___________________________________

Космические путешественники, поделитесь со мной своими мыслями! Давайте поболтаем в комментариях🚀

Оцените главу, нажав на звездочки 🌟