Тихо, идёт запись

Глава 1

Утро начиналось одинаково.
Воздух на кухне был густой и сладкий — пахло липким от меда травяным чаем и остывающей на плите овсянкой, от которой еще поднимался ленивый пар, а в кресле у окна, похожая на хрупкую птицу, сидела бабушка, кутаясь в вязаную шаль.

Девушка торопливо поправляла подушки, проверяла лекарства на тумбочке и привычным движением заправляла волосы за ухо.

— Ты опять плохо спала? — тихо спросила она, присаживаясь на край кресла.
— Да не… Просто ночь длинная стала, — бабушка улыбнулась уголками губ. — Зато слышала, как ты вчера поздно вернулась. Всё работа, всё работа.

— Нужно же деньги зарабатывать. Кто-то должен покупать тебе лекарства.
— А кто позаботится о тебе? — глаза бабушки мягко блеснули. — Ты ведь молодая ещё, внученька. Жить надо, а не только обо мне думать.

— Я живу, — упрямо ответила девушка, но сама знала: звучит это слишком натянуто.

Бабушка вздохнула и положила сухую ладонь ей на руку.
— Я помню, как ты играла на пианино, когда была маленькая. Весь дом звенел от твоей музыки. Ты даже кошку убаюкивала своими мелодиями.

Девушка отвернулась к окну.
— Это было давно.
— Но не исчезло, — мягко возразила бабушка. — Музыка ведь в крови. Она или есть, или её нет.

Повисла короткая пауза. Девушка встала и поправила шаль на плечах бабушки.
— Я вечером пораньше вернусь. Обещаю.

— Обещаниями сыт не будешь, — проворчала та, но улыбнулась. — Всё равно, иди. Я буду ждать.

Уже на пороге девушка задержалась, чувствуя, как будто каждая минута, проведённая вдали, — украденное время. Но выбора не было. Работа ждала.

Студия, куда она спешила, находилась в тихом районе.

Снаружи — обычное здание, ничем не выделяющееся среди серых фасадов, но внутри всё было иначе.
Белые стены, панели для акустики, мягкий свет, новое оборудование, лакированное пианино в углу. Она выглядела современной, даже уютной, но не пользовалась популярностью у слишком знаменитых певцов. Сюда приходили местные исполнители, иногда перспективные музыканты, и этого было достаточно, чтобы держаться на плаву.

Для девушки это место стало компромиссом с мечтой. Она будто прикасалась к чужим жизням через графики записи и тихие разговоры у стойки. Иногда ей казалось, что каждый звук, зафиксированный здесь, оставлял маленький след и в её сердце.

***

Вечер в студии тянулся медленно, как вязкая тишина после дождя. Часы на стене мерно отсчитывали секунды, а за стеклянной перегородкой кто-то в сотый раз пробовал припев — громко, фальшиво, с такой уверенностью, будто от громкости зависела судьба песни. Длинные тени от микрофонных стоек вытягивались по белой стене, а красные огоньки на пульте пульсировали в унисон с каждой неудачной нотой, будто вторя им своим тревожным светом.

Девушка сидела за стойкой администратора и делала вид, что внимательно перебирает бумаги. На самом деле её мысли были далеко. В этих стенах она чувствовала себя тенью: приносила кофе, записывала расписание, улыбалась, когда нужно. Но всё это казалось чужим. Её пальцы машинально перелистывали страницы, а взгляд то и дело скользил к окнам, за которыми сгущались сумерки.

В воздухе витал характерный запах технического спирта и старых проводов. Где-то в углу тихонько жужжал кондиционер, создавая едва уловимый белый шум. Она помнила, как когда-то сама мечтала стоять по ту сторону стекла, петь в микрофон, чувствовать себя частью этого творческого хаоса. Теперь же всё это казалось недостижимой мечтой, спрятанной за стеклом реальности.

Телефон на стойке молчал, лишь изредка вибрируя от уведомлений. Каждый раз, когда он подавал признаки жизни, её сердце замирало в надежде, но сообщения были лишь рабочими напоминаниями. В такие моменты она особенно остро чувствовала своё одиночество в этом пространстве звуков и мелодий, где она была всего лишь наблюдателем.

Иногда ей казалось, что сама студия дразнит её — белые клавиши пианино в углу, на которых никто не играл, словно смотрели прямо в душу. Когда помещение пустело, она садилась к ним. Нежные мелодии рождались сами собой в ее голове, как дыхание, как воспоминания из детства, когда родители ещё были рядом и её мир был полон музыки.

Теперь — только тишина. И работа. И бабушка, ждущая дома с лекарствами на тумбочке.

Дверь тихо щёлкнула. В студию вошёл он.
Высокий, с капюшоном, натянутым на глаза, певец, о котором здесь говорили шёпотом. Его треки крутили по радио, а сам он появлялся редко, только для записи. Секундная тишина повисла в воздухе, будто сама студия задержала дыхание.

Она бросила взгляд украдкой — привычным движением, выученным до мелочей. Его шаги были неторопливыми, уверенными, но в глазах не было блеска, только усталость. Он прошёл мимо стойки, кивнул в знак приветствия и исчез за дверью звукорежиссёрской.

И снова — тишина.
Она перевела дух, но сердце почему-то колотилось, как будто он задержался рядом дольше, чем на самом деле.

Она знала: он никогда не заметит её. Он здесь для музыки, для песен, для мира, который сиял ярко и громко. А она — лишь администратор, «девочка за стойкой».

Дверь звукорежиссёрской закрылась, и через пару минут из динамиков полился первый аккорд. Теплый, глубокий звук клавиш заполнил студию, и сердце девушки невольно откликнулось.

Она сидела неподвижно, словно боялась спугнуть этот хрупкий миг. Его голос раздался мгновением позже — низкий, немного хрипловатый, будто пропитанный дождём и ночными улицами.

Каждое слово песни прожигало её изнутри. Он пел о потере, о том, как тяжело дышать в одиночестве, как страшно признавать, что прошлое не вернуть. И в этих строчках она слышала себя — ту девочку, которая когда-то осталась у разбитого пианино после похорон родителей.

Глава 2

Утро началось, как всегда, с шума. Телефон вибрировал где-то под подушкой, менеджер сыпал сообщениями, в которых каждое слово было словно приговор: «Собрание в три», «Не забудь пост для соцсетей», «Фото с фанатами нужно выложить». Эти фразы кружили вокруг него, как свирепые пчёлы, готовые ужалить за малейшую оплошность.

Он зажмурился и перевернулся на другой бок, но от этого ничего не изменилось. Голова была тяжёлая, как после бессонной ночи, хотя он вроде бы спал. Только музыка в голове не смолкала — тот самый трек, который вчера пришлось записывать снова и снова. Мелодия, которая должна была стать хитом, теперь казалась ему проклятием. Каждый аккорд вспоминался с трудом, как старый друг, который вдруг оказался врагом.

В студии дни давно сливались в однообразный цикл: прийти, повторять куплеты и припев до бесконечности, слушать сухие замечания звукорежиссёра, спорить с менеджером о сроках, снова петь, снова пробовать. Музыка там была не вдохновением, а рутиной, работой до изнеможения. Иногда ему казалось, что студия душит его: слишком белые стены, слишком правильный звук, слишком много людей, которым нет дела до того, что он чувствует.

Ему хотелось тишины. Хоть на минуту.

Он встал, прошёл мимо зеркала, мельком взглянул и отвернулся. Чужое лицо: уставшее, с тёмными кругами под глазами, с тем самым выражением, которое так любят фотографы — «немного загадочный, немного сломанный». А на деле — просто выжатый.

Кухня встретила запахом кофе из кофемашины. Он сделал глоток и сел прямо на край стола, глядя в пустоту. Всё внутри гудело от раздражения. Вчерашняя ссора с менеджером никак не выходила из головы. Они говорили о новом контракте, о гастролях, о бесконечной гонке, где не было ни одной остановки. Он хотел сказать, что устал, что не хочет снова жить на чемоданах. Но вместо этого сорвался. Слова звучали громче, чем он рассчитывал. А потом он просто ушёл.

Ничего нового.

И всё же вчера было что-то другое.

Воспоминание вернулось неожиданно: студия, тишина в коридоре, и взгляд… короткий, почти незаметный. Девушка за стойкой. Она всегда там, когда он приходит. Слишком тихая, чтобы запомнить, и всё же — он запомнил. Не лицо даже, а её внимание. Вчера оно будто обжигало. Он чувствовал его сквозь стекло, когда пел.

Он сделал ещё глоток кофе и усмехнулся самому себе.
— С ума схожу, — пробормотал он.

Музыка — вот его единственный собеседник. Всё остальное лишнее.

Собравшись с мыслями, он вышел на улицу,пряча глаза за тёмными очками. Свежий воздух ударил в лицо, как холодный душ. Город просыпался: люди спешили по своим делам, машины гудели в пробках, а где-то вдали слышался смех детей. Он остановился на мгновение и закрыл глаза, впитывая звуки и запахи. В этом хаосе жизни он почувствовал себя живым — настоящим и свободным.

Встретиться с менеджером он не хотел, но выбора не было. Контракт, расписание, планы — всё тянуло его обратно в ту самую клетку, откуда он иногда мечтал сбежать.

Менеджер уже ждал в маленьком кафе у студии. Сидел за столиком у окна, листал телефон, не замечая никого вокруг. На лице — привычное выражение деловой холодности.

— Ты вовремя, — бросил он, даже не подняв глаз.

Парень сел напротив, скрестив руки на груди.
— Зачем мы здесь?

— Чтобы обсудить, что вчера было неприемлемо, — голос менеджера был резким, словно отточенный нож. — Ты не можешь позволять себе такие вспышки. Люди работают, деньги вложены, сроки горят.

Парень сжал зубы.
— А ты не думаешь, что я тоже человек? Что я не могу быть просто… усталым?

Менеджер наконец оторвался от телефона и посмотрел на него. Взгляд — тяжёлый, оценивающий.
— Ты хотел этого. Ты хотел славы, сцены, песен. Так вот, она требует жертв.

На секунду повисла тишина. Парень отвернулся к окну. Прохожая девочка тащила за руку отца, показывая на витрину с игрушками. Она смеялась, а у него внутри что-то болезненно дёрнулось.

— Иногда я думаю, что всё это не стоит того, — выдохнул он.

Менеджер скривился.
— Ты слишком много думаешь. Лучше пой и оставь философию тем, кто не смог пробиться.

Слова резанули, но он не ответил. Только отпил холодный кофе и посмотрел на своё отражение в стекле. Там снова был тот же человек — с чужим лицом и музыкой, которая принадлежала всем, кроме него самого.

Менеджер что-то ещё говорил — о графиках, рекламных съёмках, фестивалях, но слова скользили мимо, словно вода сквозь пальцы. Он почти не слышал.

В голове вдруг всплыло другое — тихая студия, запах дерева и пыли, и её взгляд. Такой внимательный, будто она не просто слушала песню, а проживала её вместе с ним. Он вспомнил, как её глаза чуть расширились, как дыхание будто замерло в тот момент, когда он потянул первую ноту.

И это было странно. Сотни людей кричали его имя на концертах, тысячи ставили лайки под клипами, миллионы слушали песни в наушниках. Но этот тихий, невесомый момент в студии оказался ярче всего.

«Она смотрела так, будто я всё ещё живой», — неожиданно для самого себя подумал он.

— Ты меня слушаешь? — голос менеджера вернул его обратно.

Парень моргнул и заставил себя кивнуть.
— Да.

Хотя на самом деле всё его внимание было там, в том коротком воспоминании. И в груди впервые за долгое время стало немного теплее.

Он вернулся домой уже под ночь. Город будто выдохся за день: редкие фонари лениво подсвечивали тротуары, витрины закрытых магазинов отражали его силуэт в каплях дождя, а неон над баром жужжал так громко, будто хотел заполнить тишину.

Его квартира находилась на верхнем этаже нового дома — просторная, с большими окнами и видом на центр. Когда-то он мечтал об этом: жить так высоко, чтобы весь город был у ног. Но теперь огромные стеклянные стены казались холодными, а пустота внутри квартиры только усиливала его собственное одиночество.

Он бросил куртку на стул, прошёл вглубь и включил свет. Белые стены, дизайнерская мебель, коллекция наград на полке. Всё выглядело так, будто принадлежало другому человеку, а не ему.

Глава 3

Она всё ещё не могла поверить, что это произошло на самом деле. Его появление было таким внезапным, будто выдернуло её из привычного течения дня.
Девушка сидела за стойкой администратора и пыталась сосредоточиться на записях, но пальцы дрожали. Перед глазами стоял его взгляд — быстрый, холодный, словно он торопился уйти от самого себя.

Она вспомнила, как судорожно перелистывала страницы журнала с расписанием, боясь, что ошиблась, и как сухо он сказал: «Я пришёл, потому что кое-что забыл в студии. Можно?»
В тот момент ей показалось, что сердце остановилось.

Теперь, когда он ушёл, студия снова погрузилась в тишину. Но это была уже не та тишина, что раньше. Она словно звенела — эхом его присутствия.

Она вздохнула и поднялась со стула, прошлась по холлу, останавливаясь у двери в комнату звукозаписи. Рука сама собой потянулась к ручке, но она не решилась войти. Казалось, что в воздухе ещё витал его след, и нарушить его было почти кощунственно.

Она вернулась к рабочему месту, но мысли путались. Где-то глубоко внутри просыпалось давно забытое чувство — желание прикоснуться к музыке не только как слушатель, но и как часть её.

Студия постепенно оживала. В коридоре слышались шаги, звонко хлопали двери, звукорежиссёр что-то обсуждал по телефону. Для неё это был обычный рабочий день — список записей, звонки, кофе для артистов и бесконечные правки расписания.

Дверь в студию распахнулась, и вошла девушка лет девятнадцати — стройная, ярко одетая, с блеском в глазах. За ней тянулась подруга с телефоном в руках, снимающая всё подряд. Новенькая певица держалась так, будто студия уже принадлежала ей.

— Так, где тут администратор? — без лишних церемоний спросила она, оглядываясь по сторонам.

Наша героиня поднялась из-за стойки, привычно улыбнулась:
— Добрый день. Запись у вас в одиннадцать, верно?

— Ну конечно, — протянула та, будто удивляясь, что её вообще можно было перепутать. — Давай быстрее, мы спешим. И кофе мне… латте без сахара. — Девушка махнула рукой, будто это была мелочь, но её подруга тут же записала в заметки, не забыв снять на видео.

Героиня отправилась на кухню, заварила кофе, стараясь успеть до начала записи. Но в спешке перепутала и принесла капучино.

— Что это? — певица прищурилась, сделала глоток и тут же поморщилась. — Я же сказала латте! Ты что, вообще не слушаешь? — её голос прозвучал слишком громко для тесного холла.

— Простите, я сейчас исправлю, — тихо ответила девушка, собираясь унести кружку.

— Знаешь, — вмешалась подруга певицы, усмехаясь, — с таким сервисом здесь далеко не уедешь. Может, стоит внимательнее относиться к просьбам?

Щёки нашей героини вспыхнули. Она стиснула пальцы на подносе, но промолчала. Внутри всё кипело, но привычка сглаживать углы взяла верх. Она вернулась на кухню и приготовила правильный кофе, хотя руки слегка дрожали.

Когда она снова вышла в холл, певица уже болтала по телефону, демонстративно не обращая внимания. Кружку взяла молча, даже не поблагодарив.

Героиня опустилась обратно за стойку, пытаясь отдышаться. Такие моменты всегда возвращали её к реальности: она здесь — лишь «девочка за стойкой», и никто не заметит, как сильно она старается.

Запись длилась дольше, чем планировалось. Девушка в студии пробовала снова и снова, её голос то срывался, то звучал слишком натянуто. Но за настойчивостью и амбициями чувствовался потенциал — если бы она слушала советы и училась, у неё могло бы что-то получиться.

Наконец певица вышла из звукорежиссёрской, поправила волосы, нацепила самодовольную улыбку и направилась прямо к стойке. Подруга, как тень, шла рядом, продолжая снимать на телефон.

— Ну что, как тебе? — певица наклонилась к героине через стойку. — Неплохо для первой записи, да?

— У вас хороший потенциал, — ответила та, стараясь говорить максимально нейтрально.

— Конечно, — девушка вскинула подбородок. — Но ты ведь тут работаешь, видишь всех… Скажи, только честно, здесь ведь записывается он? — её голос понизился, но глаза блеснули от нетерпения.

Героиня замерла, сердце невольно ухнуло вниз. Она знала, о ком речь.

— Простите, но я не могу разглашать информацию о клиентах, — мягко, но твёрдо сказала она.

Подруга прыснула, закатив глаза:
— Ой, какая правильная. Думаешь, он о тебе хоть знает? Ты просто секретарша за стойкой.

— Серьёзно, — певица добавила с холодной усмешкой, — мы же просто спросили. Неужели так сложно сказать «да» или «нет»? Ты ведь всё равно для него никто.

Щёки девушки снова вспыхнули, но она заставила себя сидеть ровно и не выдать ни слова лишнего.

— Я не могу помочь вам в этом вопросе, — повторила она, чувствуя, как пальцы под столом вцепились в ткань юбки.

— Ну и сиди здесь дальше, в своей тишине, — фыркнула певица, отмахнувшись. Подруга ехидно хихикнула, и они вместе вышли, громко щёлкнув дверью.

Тишина снова вернулась. Только теперь она давила сильнее.

Героиня закрыла глаза на секунду и почувствовала, как внутри копится усталость. Но одновременно — лёгкая гордость: она не выдала его имя.

Она осталась одна. Воздух в студии, казалось, стал гуще, тяжелее после их слов. Героиня поднялась со стула и почти на автомате направилась в маленькую кухоньку, спрятанную за длинным коридором.

Вода из кулера набиралась в стакан медленно, с глухим бульканьем. Она сделала несколько глотков, прислонилась к стене и прикрыла глаза.

Почему ей было так важно сохранить его тайну?
Она ведь могла просто отмахнуться, отшутиться, соврать — но нет. Внутри что-то сопротивлялось самой мысли, что его имя будет произнесено чужими, ради любопытства, ради глупого видео в соцсетях.

Она вспомнила, как он пел вчера. Тот голос, будто сотканный из боли и силы одновременно. Для неё это было чем-то личным. Не ради лайков, не ради чужих ушей. Эта песня будто принадлежала им обоим — ей и ему, хоть он и не знал об этом.

Глава 4

Прошло два дня с того момента, как Джеймс в последний раз был в студии. Теперь он сидел в просторном, холодно-стерильном кабинете главного офиса компании. Огромные окна, серые стены, идеально вычищенный пол — всё здесь напоминало ему о том, что это место создано для бизнеса, а не для музыки.

Менеджер что-то увлечённо рассказывал, показывая графики и папки с бумагами: даты, города, маршруты. Тур должен был начаться уже совсем скоро, и по плану они должны были охватить больше десяти стран, десятки площадок, сотни встреч. Он перечислял требования, обязательные интервью, фотосессии, рекламные съёмки, словно это было важнее музыки.

Джеймс сидел в кресле, слегка наклонившись вперёд, и делал вид, что внимательно слушает каждое слово. Но на самом деле мысли его блуждали где-то далеко. Тур — очередной, как и прошлые. Всё сливалось в одну бесконечную череду сцен, аплодисментов и ярких огней, которые уже давно перестали приносить радость.

Когда-то сцена для него была домом, местом, где можно было вылить душу и поделиться собой. Теперь же она стала тюрьмой — красиво освещённой, с толпой восторженных зрителей за решёткой.

Он поймал себя на том, что едва сдерживает тяжёлый вздох.

— В первом городе нас ждёт полное аншлаговое шоу, — менеджер с энтузиазмом раскладывал бумаги на столе, словно собирался продать Джеймсу собственное будущее. — Потом перелёт, ещё два концерта подряд, пресс-конференция… И, кстати, не забудь, что нужно будет подготовить минимум две новые песни. Публика ждёт свежего материала.

Джеймс скрестил руки на груди, чуть приподнял бровь.
— А если я не успею?

Менеджер, словно не услышав нотку раздражения в голосе, продолжал тем же тоном:
— Ты должен успеть. Это твой долг перед фанатами, перед компанией. Ты понимаешь, что от тебя зависят сотни людей? Осветители, звукари, реклама, билеты… Всё это держится на тебе.

— Долг… — Джеймс усмехнулся сухо, но в смехе слышалась горечь. — Когда музыка стала обязанностью, а не тем, чем я живу?

Менеджер поднял взгляд от бумаг, нахмурился.
— Хватит драматизировать. Ты талантлив, у тебя есть то, чего нет у других. Да, это работа. Но именно благодаря этой работе твоё имя знают, тебя слушают, тебе аплодируют. Ты сам этого хотел.

Джеймс на секунду отвернулся к окну. За стеклом раскинулся шумный город, но для него всё выглядело приглушённым, чужим.
— Я хотел писать музыку. Петь то, что чувствую. А не выдавать песни по заказу, как будто я фабрика.

В кабинете повисла напряжённая пауза. Менеджер, кажется, собирался что-то ответить, но лишь тяжело вздохнул и покачал головой, словно разговаривал с ребёнком, который не понимает простых вещей.

— Джеймс, — менеджер заговорил уже мягче, будто боялся спугнуть его решимость, — ты должен понять: сейчас не время для капризов. Мы вложили в тебя огромные деньги, у тебя армия поклонников. Если ты отступишь, рухнет всё.

Джеймс молчал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Менеджер сделал шаг ближе, положил ладонь на стол, заглядывая прямо в глаза:

— Ты думаешь, я не понимаю, что тебе тяжело? Понимаю. Но в этой индустрии никто не будет ждать, пока ты соберёшься с мыслями. Или ты продолжаешь, или тебя забудут.

Парень сжал челюсть, взгляд его потемнел.
— Забыть… — он тихо усмехнулся. — Иногда мне самому этого хочется. Чтобы больше никто не дёргал, чтобы я мог просто… быть собой.

— Джейми, — голос менеджера смягчился, впервые за встречу прозвучала нотка человеческого сочувствия, — ты не понимаешь, что для многих людей твои песни — это смысл, это спасение. Ты не имеешь права останавливаться.

Джеймс отвёл взгляд, будто слова менеджера ударили в самое сердце. Он знал, что это правда. Но именно поэтому ему было больнее всего — потому что он чувствовал себя пустым, и боялся, что однажды его песни станут лишь красивой оболочкой без души.

Когда разговор наконец закончился, Джеймс поднялся из кресла с такой тяжестью, словно на плечи повесили каменные глыбы. Менеджер что-то ещё говорил про контракты и графики, но он уже не слушал.

Джеймс стоял у стеклянной двери офиса и наблюдал, как у тротуара уже ждала чёрная машина компании. Водитель скучающе прокручивал что-то на телефоне, иногда поглядывая в сторону входа.

Сердце Джеймса неприятно кольнуло — снова та же рутина. Садиться в машину, слушать молчаливый голос навигатора и ехать туда, куда скажут. Как будто у него самого не осталось права выбора.

Он натянул капюшон ниже, поправил очки и вдруг ощутил внутри детский азарт. «А если не сесть?» — пронеслось в голове. Мысль была безумной, но от этого ещё более притягательной.

Оглянувшись, он заметил боковой выход. Узкая дверь, которую редко кто использовал. Джеймс шагнул туда быстро и уверенно, будто его гнала невидимая сила.

Через минуту он уже смешался с толпой прохожих. Сердце колотилось, дыхание сбивалось, но его не заметили. Никто не выкрикнул имя, не потянулся за автографом. Он был просто ещё одним парнем в капюшоне.

И именно в этой свободе он впервые за долгое время почувствовал — живым.

Толпа вокруг жила своей жизнью — смех, разговоры, запах уличной еды, звонки трамваев. Джеймс шёл без цели, растворяясь в шуме города. Сначала просто наслаждался тем, что его никто не трогает, что не нужно изображать улыбку или отвечать правильными словами.

Он сворачивал в разные улицы, не задумываясь, куда ведёт дорога. Но постепенно шаги замедлились, в груди появилось странное ощущение. Как будто невидимая нить тянула его в определённую сторону.

Через пару кварталов он остановился. Перед ним возвышалось знакомое здание — невысокое, скромное, но с яркой вывеской над входом. Студия звукозаписи. Та самая.

Джеймс хмыкнул, покачал головой:
— Конечно… — пробормотал он себе под нос.

Он не планировал сюда идти, не собирался. Но всё равно оказался здесь, как будто ноги сами привели.

В груди стало теплее, но вместе с этим кольнула тревога. «А если её смена сегодня? Увидит меня вот так, без предупреждения...»

Глава 5

Она ещё долго стояла за стойкой, будто ничего не произошло. Клиент что-то спрашивал, а она автоматически отвечала, не вдумываясь в слова. Всё внутри неё было занято другим — этим коротким моментом, этой неожиданной встречей.

Когда студия опустела, она включила свет лишь в коридоре и прошла по помещениям, проверяя двери и выключатели. Но мысли были далеко.

Почему он вообще спросил, как у меня дела?
Этот простой вопрос звучал в голове так, будто в нём было скрыто больше, чем в самых долгих разговорах.

Она вспоминала, как он смотрел — чуть растерянно, даже робко, и впервые она увидела его не как недосягаемую звезду с афиш, а как обычного человека. Слишком обычного для своей славы.

Закрыв дверь студии, она замерла на улице, прижимая к груди сумку. На душе было странное чувство — смесь смущения и лёгкой радости.

А если бы я сказала что-то не так?
А если бы улыбнулась глупо?
А если…

Она перебирала десятки вариантов, как можно было продолжить этот разговор, хотя знала — ничего уже не изменить.

И всё же внутри оставалось ощущение, будто между ними успела промелькнуть тонкая нить.

Дома пахло свежезаваренным травяным чаем — бабушка, как обычно, не ложилась спать, пока не дождалась внучку.

— Опять задержалась? — мягко упрекнула она, поправляя плед на коленях.

— Клиенты, — коротко ответила девушка и поставила сумку у двери.

Она подошла ближе, присела на край дивана и сделала вид, что внимательно слушает, как бабушка рассказывает про соседку, которая снова жаловалась на давление. Но на самом деле её мысли упрямо возвращались в студию. К тому взгляду. К этому короткому вопросу.

Бабушка вдруг прервала рассказ и прищурилась:
— Ты сегодня какая-то не такая. Будто светишься изнутри.

— Светюсь? — девушка чуть смутилась и засмеялась, покраснев. — Да что ты, бабушка, просто устала.

— Хм… — бабушка прищурилась, не отводя взгляда. — Нет, милая, я тебя знаю. Ты когда усталая, то идёшь и молчишь. А сегодня глаза горят. Ну-ка, признавайся, кто настроение поднял?

— Никто, — слишком поспешно ответила девушка и тут же пожалела о своём тоне. — То есть… ну просто день был… другой.

Девушка отвела взгляд, спрятав улыбку. Она не могла признаться, не могла даже намекнуть, но внутри всё дрожало от того самого момента.

— Другой? — бабушка улыбнулась уголками губ. — Иногда «другой» день означает, что ты встретила кого-то особенного.

Девушка отвела взгляд, уставившись в чашку.
— Да какой там особенный… Просто… человек. Спросил, как у меня дела.

— И ты прямо так оживилась от этого «как дела»? — поддразнила бабушка, слегка коснувшись её руки.

Девушка густо покраснела.
— Да перестань ты! Я же не… — она запнулась и тихо добавила: — Просто он… он не такой, как кажется. Снаружи — будто холодный, а в глазах… пусто. Словно ему самому нужна помощь.

Бабушка долго смотрела на неё, а потом тихо сказала:
— А не влюбилась ли ты случайно, а?

— Бабушка! — возмущённо воскликнула девушка, но в голосе слышался смех. — Конечно нет. Он… он просто… нравится мне как человек. И его песни.

Бабушка рассмеялась тихим, хрипловатым смехом, обняла внучку за плечи.
— И если он смог тебя так зацепить — значит, не зря пишет.

Девушка уткнулась в её плечо, пытаясь скрыть улыбку.

— Знаешь, милая, — продолжила бабушка уже мягче, — музыка иногда возвращает нас к жизни не только через ноты, но и через тех, кто их поёт. Может, этот мальчишка и тебе что-то напомнил.

Девушка кивнула, не решаясь ответить.

Бабушка ещё немного помолчала, потом её взгляд скользнул по комнате и задержался на углу, где под плотной тканью пряталось старое пианино.

Девушка сразу заметила это — сердце болезненно ёкнуло. Она опустила глаза в чашку, словно пытаясь спрятаться от воспоминаний.

— Ты знаешь, оно скучает по тебе, — тихо сказала бабушка, всё ещё глядя на накрытый инструмент.

— Ба… — девушка выдохнула почти с укором. — Не начинай, пожалуйста.

— А чего не начинать? — спокойно ответила она. — Музыка не умирает, пока её играют. А ты… ты ведь с ней вместе выросла.

Девушка покачала головой, стараясь улыбнуться, но улыбка вышла печальной.
— Я уже не та девочка, что сидела за этим пианино.

— Но пианино-то то же самое, — возразила бабушка мягко, как будто шептала секрет. — Оно ждёт тебя.

Девушка резко встала, подхватила пустую чашку и отнесла на кухню, пряча глаза. Там, в тёмном углу, белые клавиши будто действительно смотрели прямо на неё сквозь ткань.

Нет… Я не готова.

Девушка аккуратно подхватила бабушку под руку и помогла подняться. Они медленно двинулись в комнату, шаг за шагом, словно в привычном ритуале вечера.

В комнате бабушка легла в кровать, укрылась одеялом. Девушка поправила подушки, убедилась, что всё рядом — стакан воды, лекарства. Она уже собиралась выйти, но вдруг почувствовала, как морщинистая ладонь мягко сжала её руку.

— Подожди, — тихо сказала бабушка.

Девушка замерла, взглянув на неё.

— Музыка… — бабушка с трудом выдохнула слово. — Она должна жить, слышишь? Родители бы этого хотели.

Эти слова пронзили её сердце. Девушка крепче сжала губы, не зная, что ответить. Всё внутри было сплошным комком — боль, воспоминания, страх.

— Спокойной ночи, бабушка, — быстро проговорила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Не дожидаясь ответа, она наклонилась, слегка коснулась её руки и стремительно вышла из комнаты. Закрыла дверь за собой и тут же прислонилась к ней спиной.

Руки дрожали. Она прижала ладони к лицу, зажмурилась изо всех сил, лишь бы не позволить слезам сорваться и упасть на пол.

Ни одной. Ни единой.

Она, вытирая ладонями лицо, прошла в свою комнату и опустилась на край кровати. Тишина давила, но внутри всё пело, вибрировало от воспоминаний.