Тихоня для Лютого

Глава 1.

Подруга бросается мне на шею.

– Ура! Ты приехала!

Меня окутывает удушливый запах сладковатых духов, мятной жвачки, за которой скрывается ещё один, еле слышный – алкогольный.

Милена расцеловывает мои щёки, выхватывает у меня дорожную сумку и тянет за руку в сторону тёмного нутра этого незнакомого огромного дома.

– Пойдём, я покажу твою комнату!

Откуда-то доносятся звуки музыки, разговоров и смеха, и я тяжело сглатываю.

До сих пор не понимаю, как Милке удалось меня уговорить! Несмотря на то, что мы подружились ещё в начале первого курса, за пределами универа толком и не общались. Слишком странная у нас выдалась дружба.

Милена Лютаева – единственная дочь обеспеченного отца, отвязная тусовщица, красавица, каких я не видывала. Длинноногая платиновая блондинка с идеальной фигурой, в модной одежде, всегда на каблуках.

И я – тихая заучка из провинциальной губернии. Мой отец всю жизнь работал на авиационном заводе, а мама – медсестрой в детском саду. Папа, как и многие его коллеги, пил два раза в месяц до полного беспамятства, а мама плакала. Мы не жили бедно по меркам нашего города, но на фоне Лютаевой я была нищей. Поэтому и чувствую себя здесь чужой.

Как ей удалось уговорить меня спустя почти полтора года общения на эту поездку, я и сама толком не знаю. Слово за слово, и я кивнула: «Да, конечно, Милен, я приеду на твой день рождения. Куда-куда? В Сочи… Ах, оплатишь билеты? Ну, ладно!». Потом я, конечно, принялась её пытать: почему Сочи, а не дом в Барвихе, почему старинные друзья, а не московская тусовка?

Нет, конечно, из её московских друзей тоже намечались несколько гостей. А Сочи… Так всё просто – отец Милены вложился несколько лет назад в недвижимость, и дом всё равно пустует. Горный посёлок. Тишина. Свежий воздух. И никаких соседей поблизости. Словом, почти как Барвиха, да только обслуга ничего не доложит папочке. И как я сразу не догадалась?!

Из-за своей работы я вылетела позже всех, Миленка заказала мне такси и предупредила охрану, поэтому, можно сказать, добралась я без происшествий. Да только все собравшиеся уже немного навеселе. Надеюсь, обойдётся без эксцессов.

Мила втягивает меня в одну из комнат второго этажа и говорит:

– Твоя комната. С самым лучшим видом.

Я смущённо рассматриваю хоромы размером с полторы родительских квартиры и перевожу взгляд на панорамные окна.

– Обалдеть! Какая ж красота! – вырывается у меня, и Миленка радостно хмыкает.

Подруга подходит к окну и распахивает его.

– Там балкон. Наверное, ещё слишком холодно, чтобы там сидеть с книжкой, но выйти подышать вполне можно.

Мы выходим. Широкий балкон с шикарным видом на склон горы и острые вершины за ним тянется вдоль всего второго этажа. Мила читает мои мысли:

– Не переживай, на втором этаже ты будешь жить одна. Сауна и тёплый бассейн в цоколе, остальные гости будут на первом и третьем этажах. Я с Петрушей лягу в мансарде – у меня там детская. – Мила задорно смеётся, намекая, что вести себя они будут совсем не по-детски. – Так что весь этаж в твоём распоряжении. Здесь всего две спальни, общая ванная между ними, кинотеатр, кабинет, библиотека… Вроде всё.

Мила широко улыбается, пока до меня доходит:

– Библиотека?!

– Да. Я знаю, что ты не тусовщица, поэтому официально разрешаю иногда переводить дыхание с книжкой по вкусу.

Я бросаюсь на шею подруге и крепко обнимаю.

– Ты лучшая!

– Нет, это ты лучшая. Я очень тебя ценю, Глаш.

– Насчёт этого… – смущаюсь я.

– Я помню, Аглай, помню, – Милена закатывает глаза и распахивает шкаф. – Твой наряд на сегодня.

Не дожидаясь от меня ответа, подруга стремительно покидает комнату, которую я буду занимать ближайшие шесть ночей, а я подхожу к шкафу и разглядываю блестящее платье бледно-розового цвета.

Оно короче, чем я привыкла носить. Оно дороже всех моих вещей. Красивое. Для изящных девушек. Не для простушки и тихони Глашки.

Откладывая время знакомства с друзьями Милены, я разбираю дорожную сумку, освежаюсь, воспользовавшись огромной ванной с двумя дверями, медленно заплетаю пшеничные волосы в косы. Мелкие колечки смешно топорщатся в разные стороны, словно я овца. Нужно было взять у Милы утюжок для выпрямления! Хотя с такой влажностью это пустое.

Поразмыслив немного, я откладываю в сторону бюстгальтер и остаюсь в одних лишь трусиках. Обычные хлопковые плавки. Тем не менее платье садится идеально, а юбка-колокольчик скрывает очертания белья. И я выдыхаю спокойнее, разглядывая своё отражение в зеркале.

Как бы мне не хотелось быть такой же самоуверенной, как Миленка, однако, меня трусит как осиновый лист на ветру. Ненавижу общение с незнакомцами, тем более, с богатенькими мажорами, которые того и гляди так и норовят унизить более слабого. В моём случае, бедного. Главное, не показывать им своей боли. Главное, не разрыдаться перед ними!

Нерешительно спускаюсь вниз и иду на звуки вечеринки. Все они внизу, на цокольном этаже, у бассейна. Тусклый голубоватый свет от воды заставляет меня щуриться, пока кто-то не догадывается зажечь дополнительную подсветку. Белые светодиодные лампочки новогодней гирлянды ничуть не облегчают видимость, но я навешиваю на лицо подобие улыбки и отыскиваю среди танцующих подвыпивших ребят Миленку.

Глава 2.

Я застываю в полном шоке, тщетно пытаясь прикрыть обнажённые участки тела ладонями. Передо мной мужчина лет тридцати… двух, примерно. Его загорелый торс с идеальными кубиками пресса – это первое, что бросается мне в глаза. Далее взгляд упрямо ползёт вниз, по дорожке жестковатых волос, пока не упирается в резинку низкосидящих спортивных брюк. Ниже посмотреть, впрочем, я не решаюсь, поэтому быстро возвращаю взгляд наверх, к его лицу.

Незнакомец смотрит исключительно в моё лицо. Ни миллиметром ниже. Несмотря на то, что моё инспектирование заняло всего несколько секунд, почему-то я уверена, он не изучал в это время меня.

Возможно, эта уверенность основывается на его вежливом, безразличном взгляде. А может, мне просто хочется так думать. Я не знаю, честно.

Тем не менее, я разглядываю его лицо. Аккуратная борода, стильная замысловатая стрижка, ледяные глаза, которые внимательно смотрят прямо в мои в это самое мгновение.

Я хочу закричать от охватывающего меня ужаса. Кто это? Откуда он здесь взялся? Как попал в дом? Он похож на какого-то гуляку и байкера, но недостаточно устрашающе выглядит для последнего определения.

И только я открываю рот, чтобы завопить, что есть мочи, совершенно позабыв, в каком виде тут нахожусь, как мужчина резко подаётся вперёд и накрывает мой рот ладонью.

– Не надо. – глухо говорит он. – Я ухожу. Занимайся своими делами, просто открой дверь, когда закончишь.

От страха я лишь часто киваю головой. Он же не убьёт меня? Не свернёт шею за непослушание? Была Глашка, да погибла по дурости в чужом доме.

Незнакомец медленно убирает руку и, тихо отступая назад, прикрывает за собой дверь. Я тут же бросаюсь, чтобы её закрыть, и утыкаюсь в неё лбом. Тело бьёт мелкой дрожью. Что это было? Что это, блин, было?!

Я не могу отогреться, унять эту дрожь даже под обжигающими струями душа, словно провела на морозе весь вечер.

Уже одевшись, я отпираю соседнюю дверь и быстро прячусь в своей комнате. Мне хочется запереть ванную со своей стороны, но замка здесь нет. И подпереть её нечем. Немного поразмыслив, я закутываюсь в одеяло и сажусь на пол, подпирая дверь спиной. Прислушиваюсь к каждому шороху, но за дверью – как и во всём доме – стоит тишина.

Глаза слипаются, но я упорно сижу под дверью, боясь сдвинуться в сторону. В конце концов, я прикрываю веки и засыпаю.

Утро встречает звуком дождя. Я нехотя приоткрываю глаза и с удивлением обнаруживаю над собой потолок. И когда это я, интересно, успела переместиться в кровать? Это ж надо было так утомиться, чтобы напрочь об этом забыть!

Вдоль спины пробегает холодок, когда я вспоминаю все причины, по которым не легла вчера спать нормально. Ох, и устрою я разгоняй Миленке! Ох, она у меня и попляшет! Сразу, как выясню у неё, что за мужчину видела ночью. Она могла бы и предупредить о приезде ещё одного гостя!

Конечно, при свете дня я мгновенно забываю все вчерашние мысли относительно того, что это может быть какой-то случайный человек. Да кто проберётся в полный дом народу, когда таунхаус под литерой А пустует?! Очевидно же, что это Миленкин знакомый!

Памятуя о ночном столкновении, я сразу запираю обе двери ванной и привожу себя в порядок. Долго расчёсываю волосы, пытаясь победить «взрыв на макаронной фабрике», но бросаю это гиблое дело и заплетаю копну нелепых кудряшек в две плотных косы.

С сожалением смотрю на свой скудный гардероб и натягиваю леггинсы и толстовку. Смазываю губы кремом и иду вниз.

Ещё с лестницы вижу Милену, которая сидит на барном табурете, держась за голову. Самодовольно думаю, что подруга перепила шампанского и мучается теперь от головной боли, а сейчас я ещё и взбучку ей устрою, за то, что бросила меня в бане раздетую и позабыла рассказать о соседствующем на этаже госте!

Но все слова застревают в горле, когда я слышу её жалобный стон:

– Ай, папа! И так голова раскалывается, ещё и ты нашёл время для своих нравоучений!

Стоп! Папа?!

– Помяни моё слово, твой разгульный образ жизни однажды выйдет тебе боком!

Когда я пропустила в её разговорах, что здесь будет её отец?

– Пап, ну я прошу тебя! – стонет Милка, поворачиваясь на стуле и замечая меня. – О, Глаш, привет! Иди пить кофе.

Сдерживая претензии в адрес подруги до лучших времён, я захожу в кухню, навешивая улыбку на лицо. И она тут же гаснет, стоит мне только наткнуться на взгляд ледяных глаз.

А этот тип что здесь забыл?!

– Аглай, знакомься, это мой папа, Илья Александрович Лютаев. Папуль, это моя любимая подруга Глаша, я тебе много про неё рассказывала, а теперь наконец и показываю.

Мне с огромным трудом удаётся удержать челюсть на месте. Она то и дело норовит упасть на пол, да там и остаться.

Сейчас, при свете дня, я пялюсь на типа в тех же штанах, в которых он был ночью. С той же бородкой и дурацкой причёской. В тесной, словно на размер меньшей, белой футболке.

А он пялится на меня.

Мне хочется рассмеяться, словно от удачной шутки.

Разве он может быть отцом Милены? Вот этот качок с кубиками пресса? С выпирающими венами на бицепсах? С выбритыми висками? С небольшим хвостиком? Вот он – отец моей Милки?!

Глава 3.

Под шумок я сбегаю наверх, выбираю себе книгу по вкусу и уже хочу вытащить на балкон второго этажа кресло, как вдруг вспоминаю, кто живёт по соседству. Сейчас, конечно, странный отец Миленки занят внизу, но неизвестно, насколько его займут эти дела. А мне бы не хотелось столкнуться с ним снова, особенно, в безлюдном месте.

Почему-то мне кажется, что это – сталкиваться с Лютаевым – очень плохая затея, не доведёт она до добра. А раз так, то мне стоит прислушаться к интуиции и держаться от мужчины подальше.

Вопреки голосу моего разума, моя душа, напротив, пребывает в полной гармонии, словно мне даже нравится это маленькое происшествие в кухне. В теле – от самой макушки и до кончиков пальцев – разливается томительная лёгкость, и я торопливо списываю её на долгожданный отдых. Ну, действительно, не может же быть это связано с отцом Милены?!

Стараясь отвлечься от мыслей о Лютаеве, я погружаюсь в чтение, но не проходит и часа, когда я понимаю, что то и дело прокручиваю в голове наше ночное столкновение и встречу за завтраком. Невозможно!

Я с грохотом опускаю книгу на тумбу, на мысочках пробираюсь к двери, приоткрывая её, и прислушиваюсь. В доме тишина, словно все вымерли.

Я спускаюсь вниз, озираясь по сторонам, но, кажется, народ расползся по комнатам и до самого вечера не собирается просыпаться. И мне бы наслаждаться тишиной и спокойствием, пока все ловят отходняки, но нет: не могу усидеть на месте, хотя последний месяц только и мечтала, чтобы целый день читать. Сидя, лёжа, в ванне. На балконе. У бассейна. А теперь все мысли заняты мускулистым отцом Милки.

Чтобы избавиться от странного наваждения, я шмыгаю в цокольное помещение и начинаю тихонечко наводить порядок, собирая и сбрасывая в урну остатки закусок, фантики от конфет и упаковки от чипсов. Отдельно на стол выставляю посуду. Думаю, сейчас я найду поднос и загружу посудомоечную машину… Но даже не успеваю ступить на лестницу.

Дверь, ведущая в предбанник сауны, с глухим хлопком распахивается, и оттуда в клубах пара вываливаются несколько человек. Они, не обращая на меня никакого внимания, с разбега погружаются по очереди в бассейн.

Я различаю французскую четвёрку друзей Милены и… Лютаева.

Мужчина достаточно быстро проплывает бассейн вдоль и поперёк, грациозно опирается на бортик и выбирается из воды, напрягая все свои «цепсы» одновременно. Мой взгляд жадно цепляется за кубики пресса, косые мышцы живота, на выпирающие вздутые вены, торопящиеся вниз. Туда, куда помимо воли скользит мой взгляд следом за сбегающими тонкими струйками воды.

Я нервно сглатываю. Хозяйство Лютаева едва помещается в тесных плавках и кажется мне огромным. Жар приливает к щекам, когда я представляю эту чёртову дубинку, которая просто создана, чтобы вколачиваться в красивых и ухоженных дам. Моделей, актрис, бизнесвумен... Не таких простушек, как я, разумеется.

Хотя мой опыт общения с противоположным полом весьма скуден и я всё ещё невинна в свои девятнадцать, но не настолько наивна, как может показаться на первый взгляд. Жизнь в столице, учёба в вузе и общение с Миленой принесли в моё существование много всякого. В теории мои знания были обширны, но практика ограничилась всего одним парнем, разбившим мне сердце. Это случилось в самом начале учебного года, и так стыдно мне не было ещё ни разу в жизни!..

– Хмм, Аглая? Всё в порядке? – мужской голос с сексуальной хрипотцой отрывает меня от раздумий, и я вздрагиваю, становясь пунцовой.

– Эээ, да, я здесь, собственно, прибиралась, а вы тут… неожиданно… все… появились… – мямлю я.

Лютаев с полотенцем в руках сокращает расстояние между нами и становится слишком близко ко мне. Я смотрю на капельки воды, заблудившиеся в его бороде, и не решаюсь поднять взгляд.

Боже мой! Я только что разглядывала член отца своей лучшей подруги, и он меня застукал за этим делом! Лучше бы мне провалиться прямо на этом месте, чем когда-либо снова увидеть его смеющийся взгляд!

– Аглая, – тихо зовёт он. Я не откликаюсь. Мужчина тяжело вздыхает. – Аглая, пожалуйста, не нужно убирать за компанией безголовых друзей моей дочери.

Вместо ответа я киваю. Резко разворачиваюсь на пятках и убираюсь подальше отсюда на еле гнущихся ногах. На крайней ступеньке запинаюсь и слышу сдавленный смешок за спиной.

– Будь осторожнее, Аглая! – доносится до меня через закрывающуюся дверь.

И почему-то мне кажется, что предупреждение Лютаева никак не связано с моей неуклюжестью.

Я прячусь в своей комнате до самого заката. Чёрт бы побрал Миленку и её папочку! Если бы я знала, что здесь намечается, ни за что бы не согласилась сюда прилететь! Стоп… А что, собственно, здесь такого? Ну, подумаешь, отвязная компания моей подруги, я и в Москве о них знала. Как и понимала, что нянькаться со мной подруга тут не будет. Ну, отец её моложавый приехал… Подумаешь! И чего я так нервничаю? Наоборот, меня должно успокаивать присутствие взрослого человека. Только почему-то именно оно вызывает большее беспокойство.

После многочисленных обдумываний ситуации, я всё-таки признаюсь самой себе: мне страшно стать возможным объектом жестоких шуток для этих богатеньких людей. Всех без исключения. Слишком ещё свежа память о моём первом и печальном опыте общения с противоположны полом..!

Когда закатное солнце медленно расползается по горам на горизонте за моим окном, я слышу тихий стук в дверь.

Глава 4.

Я возвращаюсь обратно во двор столь же незамеченной, как и уходила. Ну, или мне так кажется. Я чувствую на себе прожигающий взгляд, от которого бросает в дрожь. Мне не нужно проверять, чтобы убедиться наверняка, что это Лютаев.

С неудовольствием отмечаю, что вопреки всякой логике, едва отойдя от вчерашних возлияний, ребята уже снова сидят со стаканчиками. Ну неужели алкоголь столь необходимый атрибут для веселья? Неужели нельзя просто сидеть у костра и… а чем они, собственно, тут занимаются?!

За время моего непродолжительного отсутствия появившийся из дома алкоголь не единственное изменение. Девчонки укутались в пледы, пара ребят сели у бассейна, чтобы перекинуться в нарды, а Филипп наигрывает на гитаре что-то из французского шансона. В плетёном кресле, которое я занимала до этого, тоже лежит плед, но я не уверена, что он предназначен для меня, поэтому нерешительно топчусь чуть поодаль от компании, разглядывая народ. Всех, кроме Лютаева.

Я не решаюсь смотреть на отца своей подруги, хоть и чувствую на себе его пронзительный взгляд. Будь мы с Миленой чуть ближе… Чёрт, да даже тогда я не решилась бы поведать ей о своих мыслях! Даже в самом страшном сне мне не могло привидеться, что отец моей подруги станет проявлять ко мне интерес прямо перед своей дочерью, а я начну всерьёз размышлять об этом!

От зудящих нервов я подхватываю блюдо с овощами и грызу перец и морковь, но всё как рукой снимает, стоит только Лютаеву взять в руки гитару.

Как-то резко у меня пропадает аппетит, желудок сводит судорогой, и я перестаю дышать.

Голос мужчины рождает во мне мрачные и пугающие желания. Целые полчища мурашек разбегаются по коже, а соски напрягаются, причиняя мне дискомфорт. Сильным и уверенным тембром с лёгкой, сексуальной хрипотцой он поёт о любви. Так, словно точно знает, что это такое.

Никогда бы не подумала, что кто-то, похожий на байкера, может так чувственно исполнять самые лиричные и глубокомысленные композиции. В основном, он выбирает что-то из русского рока, реже – попсовые хиты. Почти все из них мне известны. Я теряюсь во времени и пространстве, тихо подпевая мужчине. Он виртуозно переходит от одной песни к другой, и чем больше проходит таких песен, тем громче и уверенней звучит мой голос.

Теперь я чувствую себя практически в своей тарелке. Словно я снова очутилась дома на летних каникулах, и это мои друзья, знакомая музыка и пение под гитару у костра ночами напролёт.

Я усаживаюсь в свободное кресло, набрасывая на плечи плед, и Лютаев меняет позу, разворачиваясь вполоборота ко мне. Смотрит вопросительно, начиная наигрывать новую композицию, и я, пожевав губу, киваю, узнав её.

– Луч солнца золотого… – заводим мы вместе, и я улыбаюсь Илье Александровичу.

Ловлю его шикарную улыбку, бегло осматриваю пространство возле костра и чуть дальше, возле бассейна, и смущённо замолкаю.

Мы остались одни.

Совершенно неожиданнейшим образом вся честная компания друзей Милены и она сама просто оставили нас… петь под гитару одних.

Лютаев, верно считав мой настрой, бьёт по аккордам в последний раз, и звук повисает в напряжённой тишине.

Я поднимаюсь с кресла.

– Думаю, мне лучше пойти?..

– Торопишься присоединиться к тусовке у бассейна внутри? – скептически приподнимает бровь мужчина.

Сейчас, в свете угасающего пламени, в обнимку с гитарой, он меньше всего похож на родителя кого-то такого же взрослого, как я. Но я держу в уме это знание, чтобы… Чтобы не поддаться незнакомому искушению, думаю. Чтобы сдержать рвущееся жеманство, отбросить в сторону неуместный флирт.

– Нет, туда я не собираюсь. – отвечаю, между тем, честно. – Просто не думаю, что оставаться здесь – хорошая идея.

Он поигрывает желваками, отставляет гитару в сторону и тоже поднимается на ноги.

– Мне она не кажется плохой. Люблю сидеть у костра и петь под гитару. И мне показалось, что тебе тоже это нравится.

– Нравится, но… – я мнусь, подбирая слова. – Илья Александрович, нам лучше вернуться в дом. Воздух остывает, и…

Я осекаюсь. Мужчина смотрит на меня с усмешкой, будто точно знает, что я ищу причину, чтобы сбежать.

– Замёрзла, значит? – протягивает, словно спасательный круг, мужчина, и я цепляюсь за него.

– Да, я замёрзла. Ещё когда ходила гулять на смотровую площадку замёрзла, собиралась сразу пойти в дом, но отвлеклась на гитару и…

– Ты ходила гулять? Одна? – прищуривается Лютаев.

– Это запрещено? – я закатываю глаза, мгновенно ощетинившись. – Я же не заложница в вашем доме, Илья Александрович?

– Скажешь тоже, Аглая! – смеётся он. – Просто ты так не похожа на остальных друзей Милены… Никому из них и в голову бы не пришло пойти погулять по территории жилищного комплекса, подняться на смотровую площадку. Да и пение под гитару им кажется скучным занятием, они и песен то таких не знают.

– У них всегда были все возможности для других увлечений, – говорю ему. – Зачем им гулять по территории коттеджного посёлка, если они с рождения путешествуют по всему миру? Зачем им блуждать в ближайшем лесу и заглядываться на виды, если они в любой момент могут щёлкнуть пальцами и очутиться на Розе Хутор? Откуда им знать песни вашей молодости, если с рождения к ним на дни рождения приглашают популярных знаменитостей? Зачем им сидеть у костра под гитару, когда можно подрыгаться под ритмы клубной музыки прямо в доме?

Глава 5.

Едва Лютаев скрывается из виду, я набрасываюсь на Миленку:

– Ты с ума сошла?! Зачем навязываешь меня своему отцу? Мне так неудобно отвлекать его от своих дел! Что за радость, скажи, ему возиться со мной? Я бы и на автобусе прекрасно добралась… Ну мы же всё обсуждали, Мил!

– Глаш, да ты сегодня как не с той ноги встала! – всплёскивает руками подруга. – Вообще не вижу проблемы: вместо того чтобы два часа трястись на автобусе, домчишь с комфортом. С папой безопасно, и я не буду переживать, что тебя умыкнут прямо с этого горного серпантина местные типа крутые парни.

Я поражённо вздыхаю, прикусывая язык. На самом его кончике вертится простое и ясное объяснение, но не могу же я сказать подруге, что её отец вызывает у меня совершенно не детский интерес!

– Глаш, ты помнишь, что мой папа совсем не какой-то старпёр? – Спасибо за очередное напоминание! – Он не станет укоризненно вздыхать, потому что дочка упросила его понянькаться с подружкой. Ему не влом тебя подвезти, а если бы это было накладно, он бы так и сказал, поверь. Поэтому не делай трагедию на пустом месте, а поезжай спокойно с папой и развлекитесь там от души!

Она шлёпает меня по заднице, подталкивая к выходу. Ой, чувствую ничего хорошего из этой поездки не выйдет, да только нет у меня видимых причин для отказа! А те, что есть, даже самой себе признать стыдно.

Я быстро переодеваюсь и распускаю косы. Непослушные кудри мгновенно рассыпаются во все стороны, но я бессильна с ними совладать. Цепляю на запястье резинку, перекладываю кошелёк и телефон в сумочку через плечо и выбегаю на улицу.

Машины Лютаевых нигде не видно, но я всё равно выхожу на дорогу. Спустя пару минут передо мной тормозит огромный внедорожник. Тонированное окно медленно ползёт вниз, но, вопреки моим ожиданиям, я вижу там не Илью Александровича.

На меня внимательно смотрит незнакомый огромный мужчина.

– Вам помочь? – спрашивает он.

– Нет, спасибо… – смущаюсь я, нервно переступая с ноги на ногу. – Я тут… жду.

– А, – усмехается он. – Соседка, значит?

Я киваю, не вдаваясь в подробности.

– Гульбаните, значит, – протягивает он. – Ну, если случится что, обращайтесь. Я прямо через заборчик живу, под литерой А. Меня Сергей Дмитрич зовут.

Я не успеваю ответить вежливостью, за моей спиной раздаётся клаксон. Сергей Дмитрич гудит в ответ и отъезжает в сторону, коротко кивая на прощание. А его место занимает другой автомобиль, такой же огромный.

– Запрыгивай, – безэмоционально велит Лютаев, и я тороплюсь подчиниться. Забираюсь в этот танк, быстренько накидываю ремень безопасности, но не слышу характерного щелчка.

– Чёрт, что-то барахлит, зараза! – говорит он скорее себе, чем мне, ловко выхватывает у меня ремень, наклоняется чуть ниже и копошится.

Сердце делает огромный кульбит. Я чувствую на груди его дыхание. Частое, горяченное, какое-то неровное, рваное, то замирающее, то делающее резкие глубокие вдохи, то вырывающееся огненным смерчем и врезающееся в меня.

Я медленно опускаю взгляд. Мне видно лоб, испещрённый тоненькой сеточкой морщин, длинные ресницы, слегка искривлённую на один бок перегородку носа.

Мягкий щелчок оповещает меня о том, что хозяину удалось совладать с ремнём, но почему-то Лютаев не торопится выпрямляться. Кожа век подрагивает из-за движений глаз, и я словно и вовсе перестаю дышать, когда понимаю, что мужчина разглядывает мою грудь. Смотрит прямо в небольшой вырез горловины, где виднеются вершины белёсых холмиков. Мне кажется, это длится бесконечно долго. Лютаев и моя грудь, и я, будто бы наблюдающая за ними со стороны.

Мне хочется спросить, что происходит, но язык не поворачивается. Однако упрямые губы издают какое-то неясное шипение, и мужчина отмирает, резко выпрямляясь. Кажется, даже слегка краснеет. Я же вовсе становлюсь пунцовой.

Прикладываю ладони к горящим щекам, отбрасывая стеснение в сторону. Если я прямо сейчас не остыну, то могу воспламениться от малейшего движения по левую руку!

Лютаев плавно трогается с места, отсекая последнюю возможность отказаться от поездки.

– Поедем, красотка, кататься, – бросает он широко известную цитату.

– Я ножик с собой не брала, – нервно шучу я.

Мужчина удивлённо вскидывает на меня взгляд, смотрит в глаза крошечное мгновение, снова возвращает его на дорогу.

– А я и не изменял.

Моя нелепая шутка, намекающая, что мне знакома песня, уводит и так не клеющийся разговор в совершенно неправильное русло, но я решаю поставить точку, а не привычно замолкнуть:

– А я вам и не доверялась.

Лютаев усмехается:

– И то верно.

Мы проезжаем пропускной пункт, покидая коттеджный посёлок через шлагбаум, и я начинаю смотреть в окно. Водитель включает тихую музыку, в точности угадывая моё настроение. Впереди горный серпантин, деревья, посёлок, а дальше трасса, пролегающая в горах, город, море. От бесконечного кружения по дороге и от частого мелькания за окном стволов деревьев меня начинает мутить, и я прикрываю глаза.

Минут через сорок дорога выравнивается, но я не тороплюсь «просыпаться». Мне неловко рядом с Лютаевым, и я решаю прятаться от его внимания до победного. Но снова делаю неправильный выбор.

Глава 6.

Мы таскаемся по магазинам уже добрых полчаса. Лютаев критически осматривает платья, шубки, кожаные сумки, туфли, модные платочки и украшения, предложенные консультантами, спрашивает моего мнения и ведёт меня дальше. Я чувствую ноющую боль в желудке от голода, но продолжаю идти рядом с мужчиной, ведь его рука, кажется, намертво приклеилась к моему локтю.

Возможно, думается мне, что со стороны мы похожи на парочку. Папик и его молодая любовница в поисках сувениров из совместного отпуска.

Возможно, кто-то даже может счесть нас молодожёнами в медовом месяце.

Возможно, кто-нибудь решит, что он мой отец.

– Вынужден признать, это тяжелее, чем я рассчитывал. – признаётся мне Лютаев после десятого по счёту просмотра ассортимента товаров. – Здесь не такой богатый выбор магазинов.

– Почему вы просто не подарите Милене деньги? – спрашиваю я.

– Почему же не подарю? Подарю, конечно. Но видишь ли, в чём дело: она накупит шмоток, косметики, может, новый телефон. Или спустит их на клубы. Может, слетает куда-то отдохнуть. Ей будет приятно, безусловно. Но что она вспомнит о своём двадцатилетии?

– Что вы прилетели и провели день рождения с ней? – я пожимаю плечами.

Странный вопрос, как по мне. У Милены останутся либо шмотки, либо техника, либо воспоминания от поездки. Вряд ли она забудет папин подарок, сколько бы он не перевёл денег.

– С самого её рождения я дарю ей что-то особенное в этот день. – тихо говорит Лютаев. – Будь то белый плюшевый медвежонок, коллекционная барби, фарфоровая кукла, раритетная коляска… Моя дочка росла, но я неизменно дарил ей что-то такое, чтобы спустя десятки лет она могла взглянуть на подарок и сказать: «А эту игрушку-безделушка папа подарил, когда мне исполнилось десять лет!». Никогда не забывал подобрать подарок заблаговременно, а тут… закрутился, словом.

– Вы что, боитесь, что она… забудет про вас? – вырывается у меня. – Вы же понимаете, что это просто невозможно? Милка любит вас очень сильно, постоянно болтает про вас. Я хочу сказать, что она действительно привязана к вам и такая связь не заканчивается по щелчку пальцев. Когда вы прилетели, чтобы сделать ей сюрприз, она поначалу, конечно, смутилась, но было видно, как она рада вашему приезду.

– Ты очень хорошая подруга, Аглая. – решает перевести тему Илья Александрович. – Не буду скрывать, я много слышал о тебе от дочери, но даже помыслить не мог, что ты такая…

«Какая?» – хочется спросить мне, но я не решаюсь.

– Смотри, кажется, этот небольшой магазинчик тоже ювелирная лавка. Судя по названию, не сетевой. Давай зайдём, может, найдётся чего стоящее.

Я уже не верю в успех сего предприятия: очередная лавка с побрякушками, которые Лютаев просканирует своим ледяным взглядом и отсеет, как ненужный хлам. Да и боль в желудке медленно, но верно, разгорается болезненным пеклом. Но едва я переступаю невысокий порог, как прямо мне в глаза бросается браслет: довольно широкий, собранный из десятков тонких аккуратных переплетений цепочек, усыпанных едва заметными блестящими камушками. Я застываю, глядя на этот браслет, и Лютаев застывает рядом.

– Здравствуйте! Давайте я покажу вам его поближе? – консультант подходит к нам и выставляет подставку с украшением на витрину. – Девятнадцать нитей плетения «восьмёрка», девятнадцать бриллиантов весом в 0,5 карат…

– Красивая безделушка, да, Аглая? – спрашивает Илья Александрович. Я только киваю. Завораживающее своим мерцающим блеском украшение слишком нравится мне, но совершенно не во вкусе Милены. Но получит его она. Никому и в голову не придёт дарить Глашке хотя бы тоненький браслет в одну нить, не говоря уже об этаком великолепии. Но я не завидую подруге, вовсе нет.

– Моей дочери исполняется двадцать, – говорит между тем мой спутник консультанту. – И я хочу подобрать ей незабываемый подарок.

– Разве вам не понравился этот браслет? – кокетливо склоняется над витриной консультант, сверкая яркой помадой и глубоким – в рамках приличий – декольте своей белой рубашечки. – Вашей девочке он явно приглянулся. Да, милая?

Лютаев мельком смотрит на меня.

– Это не моя дочь. – говорит сухо. В глазах – непрошибаемая стена льда. Мужчина подходит ближе. Становится за моей спиной. Ненавязчиво касается пальцами моей талии. – Но мы с удовольствием посмотрим, что ещё вы можете нам предложить.

К чести консультанта, она ни единым мускулом не показывает замешательства, которое испытываю я сама в этот момент.

Вот это лютаевское поведение что значит? Не решил ли он с моей помощью отстоять свои честь и достоинство перед женщиной, которая явно не прочь осчастливить его хотя бы на часок?

Пока она выставляет на толстое стекло перед нами всяческие украшения, я закрываю глаза. Горячее дыхание мужчины гуляет между колечками волос, расползаясь от моей макушки по всей голове. Его пальцы подрагивают, соприкасаясь с моим телом. Время застывает и тянется словно сахарная нуга. Слишком сладко. Нереально.

Я чувствую, что прямо в это мгновение между нами происходит… что-то. Что-то очень личное, даже интимное. Что-то, чему я пока не могу найти объяснение. Но мне это нравится. Или нет. Я не могу решить.

Лютаев чуть смещает руку. Его ладонь соскальзывает с талии и ложится на живот. Я невольно прогибаюсь в пояснице, касаясь ягодицами его крепких мускулистых бедёр, и краснею до кончиков ушей, когда лицо мужчины погружается в мои волосы.

Глава 7.

Дорога домой проходит под тихую мелодию и непринуждённую беседу. Мы перебрасываемся незначительными фразами о музыке, литературе, фильмах. Лютаев рассказывает о посещённой недавно выставке современного искусства в Ницце, а я испытываю приступ глупой и наивной грусти, вспоминая слова Милены. У её отца отношения. Его девушка – модель и блогер. Тиана Урбан. Красивая, ухоженная, популярная. Он сделал ей предложение. Он водит её на свидания во все эти рестораны, на модные выставки, проводит с ней вечера и выходные. Господи, о чём я думаю? О чём могу мечтать? Где я, а где Тиана?!

– Аглая, тебе снова плохо? – озадаченно спрашивает Лютаев, вклиниваясь в мои переживания насчёт него же.

– Нет, – качаю головой, закусывая губу. – Всё нормально. Думаю, я просто устала. Столько всего вокруг, в мыслях…

– Понимаю. – Его рука на мгновение покидает руль, ложится на моё колено и коротко сжимает его. – Жизнь всё расставит по своим местам, не сомневайся.

Я ещё чувствую тепло прикосновения, хотя тело уже прошибает озноб, стоит только мужчине вернуть свою руку на руль. Так ощущаются фантомные боли? Когда ты помнишь, чувствуешь всё в малейших подробностях, но этого на самом деле нет?

Если хорошенько разобраться, то мы имеем:

а) я влюбилась в отца своей подруги;

б) он собирается жениться на французской моделечке;

в) он ничего мне не обещал и даже ни на что не намекал.

Я в большой беде. Ничего из вышеперечисленного не может считаться хорошей новостью. Я влюбилась в почти женатого отца своей подруги. Я!!! Которая даже целоваться толком не умею!

У меня нет ни капельки сомнений, что это именно влюблённость. Разве я могла впервые испытать это к однокурснику, мажору, любому подходящему кандидату? Хоть к кому-то, кто не является совершенно неподходящим для этого Лютаевым? Конечно, нет.

Словно сама нечистая столкнула нас лбами, держит за головы и кричит: «Целуйтесь!», и это желание зудит во мне.

Стоит только закрыть глаза, мне представляются горячие губы в обрамлении жёстких волосков. Как это будет ощущаться? Будет ли мне противно, когда борода соприкоснётся с чувствительной кожей лица? А его поцелуй? Каким он будет: жёстким и напористым, требовательным? Или же мягким и нежным?

Мне нельзя об этом думать! Мечтать о поцелуях Лютаева это уже совсем ни в какие ворота! Интересно, все влюблённые девушки такие глупые?

Мысль о собственной глупости забавным образом не злит, а веселит меня, и я издаю тихий смешок. Илья Александрович скашивает взгляд на меня и спрашивает:

– Не поделишься, что там у тебя в голове такого смешного?

Я краснею и выдавливаю:

– Да так, подумалась какая-то глупость, это не стоит вашего внимания.

Хорошо, что в салоне – и за окном – давно темно, иначе, уверена, Лютаев легко прочёл бы все мои непотребные мыслишки!

– Хмм, – мне чудится недовольство в его неоднозначном покашливании. – И всё-таки как-нибудь потом обязательно расскажи. Руку готов дать на отсечение: мне понравится!

Он усмехается, словно точно знает, о чём я думала несколько минут назад.

Лютаев тормозит и глушит мотор. Не сразу я понимаю, что мы на месте. Долгая дорога домой оказалась слишком короткой, но я продолжаю сидеть в машине, как и Лютаев.

Я смотрю на свои руки, аккуратно сложенные на коленях, на ровные миндалевидные ногти, покрытые прозрачным лаком, на тоненькие белёсые полумесяцы на их концах. Непослушные волосы закрывают мне обзор, но почему-то я уверена, что мужчина смотрит на меня. Не решаюсь проверить.

Лёгкое дуновение ветерка касается кудрявых прядей за мгновение до лютаевских пальцев, а в следующее – он заправляет волосы мне за ухо и гладит твёрдыми костяшками мою скулу.

– Думаю, нам стоит пойти внутрь, – тихо говорит мужчина. – Милена наверняка слышала, что мы вернулись, и…

– Да, вы правы. – резко выдыхаю, отстраняясь от него.

Нервно дёргаю ремень безопасности, пытаясь отстегнуться, но его снова заклинило. Как не вовремя!

Лютаев накрывает и сжимает мою руку.

– Аглая, Аглайка, погоди. – Он убирает мои пальцы с фиксатора и сам отстёгивает меня. Я смотрю на его губы, полные и мягкие, которые мне до невыносимого отчаяния хочется попробовать на вкус, даже несмотря на густую бороду, его возраст, наличие дочери – моей подруги – и почти-жены-модели, и почти пропускаю следующую фразу мужчины мимо ушей: – Вот так. Спешка ни к чему ни в одном деле. Ни в одном, понимаешь?

Наверное, мне хочется верить, что его слова содержат вполне конкретный подтекст, и я верю. Верю и успокаиваюсь.

Облизываю губы. Медленно веду по ним языком, с удивлением наблюдая за реакцией Лютаева, с жадностью разглядывающего это движение, и киваю:

– Понимаю. Спасибо за вечер, Илья Александрович. Спасибо, что подвезли.

– Всегда рад, – отвечает он, улыбаясь одними губами. В глазах снова прочно обосновался лёд.

Мы покидаем салон практически синхронно, входим в тёмную тишину дома, словно пустующего, и удивлённо переглядываемся.

Глава 8.

Посмеиваясь и постоянно оглядываясь на нас, Миленка бежит в сторону пункта аренды.

– Вот же… егоза, – качает головой Лютаев, переводя взгляд на меня.

– За мной не нужно приглядывать, – быстро заверяю его. – И развлекать меня тоже не надо.

– Да? – хмыкает он. – А я только решил насладиться красивым видом в компании прекрасной девушки.

– А ваши дела?..

– Нужно же было придумать что-то, – пожимает он плечами, а я с лёгкостью додумываю продолжение фразы.

«…чтобы моя дочь не узнала, что я решил поиграть с её подругой. Чтобы она не растрепала это моей невесте. Чтобы никто не узнал о моём маленьком грязном секретике…»

Я не питаю никаких иллюзий на его счёт. Знаю прекрасно, чего ему может быть нужно. Ради чего все эти недомолвки, искусная игра в кошки-мышки. Разве может быть иначе? Разве может мужчина, подобный Лютаеву, на полном серьёзе так вести себя с кем-то, кто ничего из себя не представляет? Разве придёт такому мужчине в голову на самом деле пытаться рассмотреть во мне женщину? На тихоню Глашку никто не станет засматриваться!

Тут же натыкаюсь взглядом на мужика, который, не скрывая интереса, смотрит на меня.

Ну ладно! Разве что такие! Но не Лютаев.

– Аглайка, ты так сосредоточенно о чём-то размышляешь, словно точно знаешь, что где-то здесь зарыт клад! – смеётся Илья Александрович, подхватывая мою руку. – Отставить все мысли в сторону! Пойдём любоваться видом!

Мне легко удаётся представить, что всё это происходит на самом деле. Более того, мне хочется заблуждаться на этот счёт. Сколько раз я буду дурой после этого? Миллион? Десять? Какая разница, если сейчас я так счастлива и прекрасно отдаю себе отчёт, что у нас нет никакого будущего? А раз так, могу я насладиться его игрой?..

– Аглая, я серьёзно, – тянет меня ближе Лютаев. – Перестань думать.

– А если я не могу?

– А ты постарайся. – передразнивает он. – Мне нравится просто наслаждаться тем, что я имею в это мгновение, и смотреть на то, куда это может меня привести.

Мне хочется спросить, что это значит, но я не решаюсь. Несмотря на здоровое понимание и принятие ситуации, всегда страшно узнать наверняка.

– И вы предлагаете мне наслаждаться тем, что имею в это мгновение? – спрашиваю вместо этого.

– Да. – кивает он. – Можем попробовать делать это вместе.

– Ладно, – протягиваю тихо. – Можно попробовать.

Мужчина ничего не отвечает, лишь чуть сильнее сжимает мои пальцы в ладони и уверенно продолжает своё движение, пока я иду за ним, как на буксире.

У меня пересыхает во рту. Пожалуйста, скажите, что я только что не дала согласие на… А на что, собственно?

Он старше меня вдвое. Он почти женат. Он – отец моей подруги. Он баснословно богат, как мне и не снилось. Мы словно с разных планет.

Но прямо сейчас, здесь, на высоте 2320 метров, на смотровой площадке с великолепным видом, от которого мне хочется плакать, мы по глупой иронии судьбы оказались вместе.

Лютаев тормозит, тянет меня вперёд, заключает в кольцо рук. Передо мной весьма хлипенькое, на мой взгляд, ограждение, красивые заснеженные вершины и хребты кажущихся бесконечными гор. Я стараюсь не смотреть вправо, на качели над пропастью, на длинный подвесной мост. Чего людям не хватает в жизни, что они решаются на подобное?

– Хочешь попробовать? – озадаченно спрашивает Илья Александрович прямо в моё ухо.

Его борода, едва касаясь моей щеки, ощущается как мягкая губка. Сердце взмывает вверх, отдаваясь частой дробью, и перед глазами темнеет, но вовсе не из-за страха. Он ждёт ответа, и я отрицательно качаю головой.

– Не думаю, что решусь. Я не фанат такого рода развлечений.

Лютаев усмехается где-то в районе моего виска.

– Почему-то другого я и не ожидал.

Не понимаю, хорошо это или плохо? Как и не понимаю, какого чёрта вообще происходит. Но продолжаю стоять, прижимаясь к сильному мужскому телу, надёжно удерживаемая кольцом его рук.

Не знаю, сколько проходит времени. Мне кажется, оно и вовсе застывает и перестаёт иметь смысл. Лишь вокруг нас сменяются люди, да переключаются темы для беседы. Лютаев расспрашивает меня о семьей – о ней я рассказываю вскользь, об учёбе – здесь я тараторю без умолку, о моей подработке, о личной жизни – об этом я говорю мужчине в двух скупых предложениях. Сам же Илья Александрович говорит о многом… и ничего о личном. В принципе, он вообще не обязан со мной говорить, стоять рядом, обнимать вот так бережно у самого края смотровой площадки, словно боится, что я перешагну через ограничительный заборчик и кинусь с обрыва. Он должен съезжать со склонов в компании своей дочери, а не вести себя так, словно ему есть дело до тихони Глашки!

Но меж тем мне приятна его компания. Он вежлив, учтив, бережен. Красивый мужчина, интересный собеседник. С Лютаевым у меня не возникает чувства дискомфорта. С ним можно поговорить обо всём на свете. В отличие от моих ровесников, Илья Александрович не отшучивается на провокационные вопросы и никуда не посылает, если не знает ответа. Возможно, потому что я пока не нашла такого вопроса, на который он бы не знал ответа?

Глава 9.

Лютаев хлопает дверью и говорит водителю:

– Трогай. – А потом поворачивается ко мне. В его глазах, направленных прямо в мои, горят незнакомые мне эмоции. – Ты в порядке?

Что именно он подразумевает под своим вопросом? В порядке ли я, натерпевшись столько страха? В порядке ли я, пережив самый волнительный и интимный момент в своей жизни? Что именно «в порядке»?

– Я не знаю, – честно отвечаю ему. – Я очень испугалась, но теперь, пожалуй, я в норме.

– Хорошо, – удовлетворённо кивает Лютаев. – Признаться честно, на короткое мгновение я и сам испугался. Стоило только увидеть тебя, сидящую на этом мосту, сжавшуюся от страха, такую хрупкую, маленькую… Хотелось немедленно забрать тебя оттуда, унести как можно дальше.

– Собственно, это вы и сделали, – тихо говорю я.

Он усмехается:

– Ага. Это и сделал. Но вопрос остаётся открытым.

– Какой вопрос?

– Зачем ты пошла на этот мост? – строго спрашивает Илья Александрович. И почему мне кажется, что он старательно переводит тему от обсуждения произошедшего после спасения?

Я краснею и нехотя отвечаю:

– Да я просто так пошла… Проверить, смогу ли и вообще…

– Ты вот сейчас шутишь или откровенно издеваешься? – внезапно злится мужчина. – Просто так пошла? Проверить, сможешь ли? Аглая, ты боялась прокатиться на фуникулёре, я никогда в жизни не поверю, что ты тут же взяла и решила просто так пройти по подвесному мосту на высоте двух тысяч метров! Ты что, таким неординарным способом решила привлечь к себе моё внимание?

– Что?! – вспыхиваю я до самых кончиков ушей. – Ваше внимание? Такого вы, значит, обо мне мнения?! Да что б вы знали, я пошла туда за Борисом!..

На лице Лютаева читается негодование. Он открывает рот да так и закрывает, медленно покрываясь неровными красными пятнами. Глаза покрываются льдом, зрачки сужаются до крошечных точек, и тут до меня доходит, насколько недвусмысленно прозвучала моя реплика.

– Ой, – я прикладываю руки к горящему лицу и торопливо выпаливаю: – Не в том плане «за Борисом», в котором вы подумали, а в том плане, что это он выдвинул такие условия, чтобы…

Я резко замолкаю, прикусывая язык, а Лютаев вопросительно вскидывает брови.

– Чтобы что, Аглая?

Блин, блин, блин! Вот это неловкая ситуация! Страшно представить реакцию Ильи Александровича, если я скажу ему про фото! Но сказать что-то придётся. Вон как смотрит своими глазищами! Ни единого шанса смолчать мне не оставит!

– У него есть кое-что, чего быть не должно, – туманно поясняю я. – И мы… поспорили, в общем, что он как бы удалит это, если я его догоню на мосту.

– Пфф, – кривится мужчина. – Детский сад какой-то! Ты умная и сообразительная девушка, а не знаешь двух простых вещей? Первое: ничего не стоит твоей жизни. Ничего, Аглая. Нельзя подвергать себя неоправданному риску, только потому что это кажется кому-то забавным. Второе: шантажисты никогда не успокаиваются после выполнения договорённостей с твоей стороны. Им всегда мало, Аглая. Никогда не ведись на шантаж. Ты поняла меня?

Я закатываю глаза, но киваю.

– Понимаете, я просто запаниковала, вот и вышло… по-дурацки.

– Ты могла от страха сорваться с моста, Аглая, – цокает Лютаев. – Вот это было бы по-дурацки. Ты, конечно, повисла бы на страховочном тросе, но…

– Но я не сорвалась, – мрачно заканчиваю я, представляя описанную картину.

– Не сорвалась, – кивает он. – И это главное.

– Ну… кому как, – протягиваю я. – Иногда лучше помереть сразу, чем долгой мучительной смертью от издевательств и подколок.

– Никто не может унизить тебя, больше чем ты сама себя унижаешь. Прекрати, Аглая! Ты словно магнит для всех пессимистических прогнозов в округе. Ты – очень красивая, молодая, яркая девушка, интересная, невероятно любознательная, отзывчивая, добрая. Среди молодёжи сейчас таких и не встретишь: всё больше искусственные – что снаружи, что внутри. Ты так не похожа ни на одну знакомую мне девушку этого чудесного возраста. Да что там! Даже моя дочь далека от идеала! Но ты, Аглая, удивительная. Очень важно научиться принимать себя такой, ценить и беречь, иначе любой пустяк может сломать тебя. А мне бы этого очень не хотелось.

– Это не пустяк! Вы просто не понимаете!

– Аглай, поверь на слово взрослому и опытному мужчине. Пожалуйста. Всё пустяк, что не убивает тебя. Учись наращивать броню, не набивая шишек. Не дай этому миру или окружению тебя сломить.

– Как это у вас гладко на словах! – вздыхаю я. – Только в жизни ведь всё совсем не так. Если ты не такой, как все, то каждый норовит тебя задеть, кольнуть побольнее. Богатые унижают бедных, красивые – простушек, сильные – слабых. Кому-то может показаться забавным играть на твоих страхах, и они без зазрения совести пользуются всяческими манипуляциями. И вовсе не важно, какой толщины будет моя броня, если весь поток станет распускать обо мне грязные сплетни, обзывать за спиной и всё такое за то, чего я даже не совершала. Вот только всем плевать, определённые выводы на основе сплетен будут сделаны даже преподавателями. Кажется, в вашем мире это называется испорченной деловой репутацией, да?

Глава 10. Лютаев

– Ооо, гляньте-ка, какие люди! – одаривает меня масляной улыбкой Андрей Хмурских, владелец сей богадельни.

Мы с Серёгой здороваемся с приятелем и устраиваемся поудобней на мягких диванах вип-кабинки.

– Как в школе, – усмехается Суровин, и я закатываю глаза.

– Шпана дворовая, как сказала бы Валентина Яковлевна.

– Наша «классная мама» до сих пор внимательно следит за нашими взлётами и падениями, – не соглашается Серёга. – Давно уже не считает нас шпаной. Только если Хмурого. Уверен, она считает, раз он держит кабаки, жизнь его пошла по кривой дорожке.

Мы звучно смеёмся, пока молоденькая официантка, искоса поглядывая на Дрона, выставляет на стол яства и дорогое бухло.

Руку готов дать на отсечение: Андрюха спит с этой фифой. Он вообще спит со всеми, кто шевелится, половозрел и женского пола. Всегда таким был. В отличие от нас с Сергей Дмитричем Суровиным, Андрей Константинович Хмурских даже женат ещё ни разу не был. Что, в общем-то, не помешало ему иметь взрослую дочь.

Такие непохожие, с разными интересами и судьбами, тем не менее, мы дружим уже более тридцати лет и стараемся пересекаться несколько раз в год. Три брата-акробата, как называла нас классуха. Хмурый, Суровый и я, ваш покорный слуга, Лютый. Как на подбор.

– Как дела с московским проектом? – участливо интересуется Серёга. – На финишной прямой уже?

Я постукиваю по столу, усмиряя чувства, но всё же признаюсь:

– Боюсь, что мне придётся свернуть проект. Мне больше не подходят условия основного инвестора.

Серёга присвистывает:

– Пожалуйста, дружище, скажи, что это никак не связано с той очаровательной милашкой, с которой ты тут отдыхаешь.

– Тут я отдыхаю с дочерью. У Милёнка день варенья, вот и прилетел.

– Однако я уже дважды видел тебя вовсе не с дочерью… – ухмыляется приятель.

– Знаешь, иногда я жалею, что повёлся на твои уговоры и прикупил вторую часть дома, – огрызаюсь я.

– Да мы с тобой впервые за семь лет пересеклись в этом доме! – поддевает Суровин. – Всё отлёживаешь бока во Франции со своей порноактрисулькой.

– Брейк, парни! – смеётся Хмурый. – Хорош про баб, тоску нагоняете.

– Ну ты если начнёшь про них, то лет через сто закончишь, – замечаю я и перевожу тему: – Условия меня более не устраивают, неважно почему, придётся передавать права на здание Городецкому.

– А нельзя выплатить ему вложенные в строительство средства? – спрашивает Андрюха.

– Ты представляешь, о какой сумме идёт речь? – протягиваю я с невесёлой усмешкой. – У меня нет такой свободной суммы. Стал бы я связываться с Городецким, имей собственные средства в достаточном количестве?

– Давай тогда покумекаем, как поступить, но завтра или на днях, – предлагает Хмурый. – Ты же пока здесь?

– Пока здесь, – киваю я, и мы откладываем дела на потом, возвращаясь к легкомысленной болтовне, которая, впрочем, мало меня занимает. Мои мысли устремляются вниз, на танцпол, за столик, где сидит моя дочь с друзьями. Тянет пойти и узнать, как у них дела, но я продолжаю сидеть на месте. Ни к чему это. Мне это вовсе ни к чему.

Вот же дурак! Не зря говорят: седина в бороду, бес в ребро. Вот и я попался. Накрыло с головой. Даже не думал, что так бывает, пока не столкнулся той ночью с ней.

Было что-то порочное в этой кричащей невинности. Греховное. Манящее. Вероятно, я просто тронулся умом, ослеплённый чистой и светлой красотой девчонки. Я возжелал этот запретный плод. Захотел присвоить себе Аглаю.

Тогда я, конечно, ещё не догадывался, что обнажённая нимфа в моей ванной и есть университетская подруга Милены, о которой я так часто слышал в разговорах с дочерью, но я возжелал её.

Умом понимал, что дурнее мысли у меня ещё не возникало ни разу в жизни. Хотите назовите это бредом собачьим или кризисом среднего возраста, но в тот момент, когда я столкнулся с ней в ванной, что-то надломилось во мне.

И дело даже больше не в ладной девичьей фигурке с нежными округлостями груди, с торчащими по центру заострёнными вершинами, сморщенными от прохлады, а в невозможно печальном взгляде, отречённом, словно она знает какую-то тайну бытия. Взгляд делал её старше, хотя на вид я не дал бы и восемнадцати. Слишком маленькая, непозволительно, что ставило меня в ещё более неловкое положение перед самим собой.

Стоило выбросить из головы этот неловкий инцидент, но чем больше я старался не думать, не вспоминать, тем ярче перед глазами рисовалась картинка обнажённого женского тела, слепленного из самых смелых мужских фантазий. Идеального. Созданного для ласк и удовольствий.

Той ночью впервые за многие годы мне понадобился холодный душ. Хотелось удариться головой о стену, чтобы выбить это наваждение, эту вспыхнувшую молниеносно дурь. Я был уверен, что проблема в длительном отсутствии половой жизни. Ну серьёзно! Не любовь с первого взгляда же!

Но вместо этого я, услышав тихий хлопок из-за двери ванной, столь же тихо приоткрыл дверь соседней комнаты и встретил неожиданное сопротивление. Девчонка села под дверью, очевидно, защищаясь от меня, да так и заснула, завалившись на пол.