Ткач судеб

Глава 1. К чему приводят ночные беседы

Глубокая ночь с ясной полной луной на небе. Не одиноко ли ей на бескрайнем небосводе среди далёких звёзд? Ведут ли они с ней редкие тихие беседы, или же она тонет в одиночестве и в кромешной темноте, будучи окружённой ими? Скорее всего, второе было правдой, ведь уже как месяц она утратила тёплый желтоватый блеск и обрела холодные, резкие черты. Белая Луна не светила бы снежным, словно остриё шпаги, блеском, пронзая тени деревьев и мою душу сквозь открытое окно. Ранила давно, но болит до сих пор. Не могу понять. Эта закрытая от глаз рана — какие чувства во мне пробуждает? Что это? Леденящие душу страдания или же тёплое, совсем невесомое ощущение жалости к самому себе. Так и хочется крикнуть, разрывая от безнадёжности голосовые связки, в раскрытое окно, чтобы весь мир и в первую очередь Луна услышали. Может, тогда заметили бы, хотя бы на секунду окинули меня взглядом. Но из уст вылетает лишь тихое, неуловимое:
— Поговорите со мной.

Из открытого окна подуло холодом. Шторы колыхнулись тихим, почти неслышным шорохом узорчатой жёсткой ткани. Я обернулся на спящих товарищей. Никто из них не проснулся, только Александр, спрятавший лицо в подушку, левой рукой потянул на себя сползшее с плеч одеяло. Хотя бы из уважения к ним стоило закрыть окно — на улице ведь давно не сентябрь. К счастью или к сожалению, академия находилась практически на склоне горы, из-за чего нам часто приходилось сталкиваться с сильными ветрами. Поэтому под ночь все окна наглухо закрывали. Мне не хватало на это силы. Если закрою — потеряю доступ к жизни и к единственному, что заставляет дождаться ночи, а с ней и частичку свободы. Конечно, это преувеличение. До того момента, пока не понимаешь, что вся твоя жизнь заключена в четырёх стенах и двух зданиях, соединённых длинным коридором. Ты практически не видишь ничего, кроме классов, коридоров академии и спален кампуса. Поэтому такие моменты становятся скромной отдушиной здесь, в месте, где никому нет дела до тебя.

Как бы глупо это ни звучало, но это было так.

Всё же как спокойно сидеть на тёплом подоконнике и смотреть, как во дворе из стороны в сторону колышутся деревья в своеобразном танце. И не можешь перестать думать. Уже стараешься остановить этот вечный поток, но для этого нужен камень побольше, чем простое желание.

— Эй! — Сонный и растрёпанный Даниэль, укутавшись в одеяло, стоял рядом со своей кроватью, видимо, пытаясь сфокусировать взгляд на мне. — Ты как?

Всё же разбудил, и от осознания этого в груди больно закололи незажившие раны, оставленные ещё в августе и не желавшие затягиваться до сих пор. Не дождавшись моего ответа, он двинулся ко мне, пару раз чуть не споткнувшись о ткань свисавшего одеяла. Я спустил ноги, освободив место и для Воронова, который уже пытался взобраться на подоконник, стараясь не расставаться с единственным источником тепла. Боком прислонившись к окну, он прижал к себе ноги и укутал их в льняную ткань.

Белые, как снег, волосы были в полном беспорядке и закрывали половину лица товарища. Как бы он ни старался запрокинуть их назад, они возвращались в первоначальное положение, обретая дополнительный объём.

— Кошмары.

Опустив голову на холодное стекло, он бросил взгляд на меня. От этого взгляда стало неудобно. Мы месяц живём в одной комнате, но отношения от этого лучше не стали. Воронов и Яхонтов были закадычными друзьями, а я был вынужден сосуществовать с ними, разрушая их привычную жизнь. Не сказать, что сам был рад такой компании. Привыкший молча проживать свои дни в отдельной комнате у себя дома, я явно был не готов к сожительству со столь активными людьми, которые частенько устраивали перепалки. Вместе со свободой мне пришлось попрощаться и с тишиной. Взгляд от одной мысли об этом устремился к окну, к источнику свиста поднявшегося ветра. Можно ли стать природным явлением и избежать всех этих трудностей?

— Плохой сон? — Я потер холодные ладони, заметив, что уже не чувствую кончики пальцев. Что ещё можно было сказать человеку, с которым едва знаком? — Кто-то говорил, что если рассказать о своём сне, он не сбудется.

— Тогда я жду.

— Что?

— Ты же не просто так тут сидишь. Не говори, что ты просто мёрзнешь, — прислонив ладонь ко рту, он старался незаметно зевнуть. Видимо, осознав, что последние часы ночи проведёт вне кровати, Даниэль похлопал себя по щекам, пытаясь взбодриться. На них тут же расцвели красные пятна от удара.

Меня кольнула совесть. Раздумывая над тем, не вернуться ли мне самому в постель, чтобы Воронов тоже отправился спать, я не заметил, как его пальцы сжали мои плечи, удерживая на месте.

— Как объяснишь свои побеги? Боишься нас?

Спокойные черты лица Воронова сменились в ту же секунду, как заданные им вопросы вылетели из его уст. Чистые голубые глаза сияли, отражая лунный свет в виде мечущихся молний. В его тихом голосе звучали волнение и тревога. Я убрал его бледные, несопротивляющиеся ладони со своих плеч и остался на месте. Доверия к незнакомым людям во мне не было, но и Воронов не казался опасным. Будет не до смеха, если окажется, что это всего лишь его маска.

— Нет, — мой ответ был еле уловим, но я был уверен, что он дошёл до внимательного собеседника. — Вовсе нет. Я просто не знаю, как к вам подступиться.

Ложь, но он принял её, не почувствовав фальши. Уж слишком быстро эти бездушные слова вылетели и как легко были приняты. Может ли он видеть это?

Взмахом руки я указал на всю комнату, надеясь, что и без слов этот человек сможет меня понять. Он, видимо, всё же понял, раз вопросов не последовало. От него исходило напряжение, от этого мне стало чуточку легче, как бы эгоистично это ни звучало. Что же сказать? Чем разбавить это неловкое молчание?

Глава 2. Нрав горяч — жди неудач

«Ливни здесь когда-нибудь заканчиваются?» — именно об этом хочется думать во время скучной лекции в восемь утра. Шел второй день, как погода была неблагоприятной для прогулок. Что можно было ожидать от октября, кроме долгих дождливых дней и мороси холодным утром? Чем отличается морось от дождя? На самом деле многим, если подумать. Под дождем земля мокнет, прилипает к обуви, порой заглатывает ногу, не позволяя выбраться из леса. Морось же освежает холодными мелкими каплями душу и тело, позволяя хоть совсем ненадолго снять невидимые оковы и спокойно походить по чаще без каких-либо трудностей. Густые кроны деревьев не позволят слабому дождю намочить одеяло из сухих трав, скрывающих землю.

Легкое наваждение исчезло, и вот снова академический музей и мои одноклассники, слушавшие рассказ преподавателя о картинах, висевших на алых стенах ряд за рядом. Все они были в золотых рамах, украшенных блестящей гравировкой, что только подчеркивало само изображение. Картины были разные, но имели одну и ту же динамику. Если отдалиться на несколько шагов назад и забыть о существовании других людей, можно заметить, что архитектор не просто так сделал этот порядок изображений. Картины были лишь мазками определенного оттенка и представляли собой палитру цветов с заданным порядком. Смесь зеленых, алых и золотых градаций напоминала рассвет. Практически такая же гравировка была запечатлена в большом зале на потолке. Можно долго додумывать, что именно имел в виду автор, создавая что-то подобное, но почему никто до сих пор не заметил этого?

— Рыжов! Займите свое место! — Преподаватель отвлекся от своего повествования и обратил на меня внимание концом указки. Я послушно вернулся на отведенное место, пусть и в большой мере не выходил из него. Невозможно выйти с конца, если ты и так на хвосте.

До окончания мероприятия оставалось чуть больше двадцати минут. А резкое желание вернуть ушедшее наваждение росло с каждой секундой. Морок, в котором была возможность уйти от этого места и скоротать время, чтобы после вернуться в своё убежище. Звонкий удар от столкновения указки о рамку картины заставил меня поднять голову. Преподаватель, имя которого, как назло, я не успел спросить у одноклассников, с полным негодованием глядел на меня через толстый слой линз пенсне, при этом указывая на одну из картин.

— Молодой человек, как думаете, каков замысел у этого прекрасного пейзажа? Вы так заинтересованы нашей экскурсией, что, уверен, прекрасно интерпретируете главную мысль и чувства создателя без особой трудности.

Среди всех, кто просто витает в облаках, конечно, под чужим вниманием оказался я. Как говорится: «Нрав горяч — жди неудач». Одноклассники освободили мне дорогу вперед, ближе к репродукции, при этом мельком поглядывая на меня, как на дикого пойманного зверька. Их шепотки стали намного громче по сравнению с той тишиной, что воцарилась, когда замолк преподаватель. Сжав правой рукой предплечье левой для большей уверенности, я подошел ближе к изображению. Множество темных силуэтов упивалось моими переживаниями, ожидая скорейшего краха. Их улыбки растягивались в белоснежном оскале, сильно выделяясь из-за контраста с черными пиджаками, которые мы надевали только в начале недели. Они не знали моего происхождения, оттого всё должно быть не таким пугающим, как могло быть, если бы правда случайно раскрылась. Преподаватель не отводил от меня глаз, потому что он, как и многие другие учителя, знал мою тайну, угрожая провалом и её разоблачением. Мне же нужно было собраться с силами и представить, что тут никого нет.

Огромное бескрайнее молочное небо, но встревоженное серыми тучами, привлекало от остальной части больше внимания. Слой за слоем мягкие облака темнели, но ближе к горизонту отражали теплые лучи уходящего солнца. Одинокая дорога с оставленными следами от повозки уходила всё дальше и дальше к густеющему лесу. Следы не предавали ощущения освобождения и продолжения спокойной дороги. Вдалеке, ближе к лесу, тучи темнели, становясь черновато-синими, показывая, что с продолжением путешествия жизнь может стать намного труднее из-за нежеланных перемен. Одинокие деревья на переднем плане словно провожали кого-то в дальнюю дорогу и смирились с тем, что вынуждены сами остаться здесь одни. Связь теплых и холодных цветов вела к смирению от вынужденного продолжения пути и к будущим трудностям.

— Кажется, своим произведением автор хотел передать свои печали и тревоги. Цветовая гамма на полотне внушает спокойствие из-за теплых оттенков, но и указывает, что в жизни автора произошло что-то ужасное. Он бы хотел остановиться и остаться здесь, на опушке леса, но пока дорога ведет вперед, ему суждено идти. Пусть он этого не хочет и не видит особого смысла, — прикусив губу, я ожидал, пока все засмеют меня, а преподаватель выгонит из помещения. Уже готовый самому сбежать из музея из-за воцарившей тишины и шума тока крови в висках, я поднял голову на учителя.

— Неплохо, — он сделал паузу и осмотрел других ребят.

— Можете встать в строй, — он прорезал указкой воздух, позволяя мне наконец-то уйти от расстроенной толпы. — Как сказал Рыжов, художник данной картины и правда перенес много невзгод.

Сердце билось словно механизм на водяной мельнице, не позволяя услышать дальнейший рассказ преподавателя. Я коснулся холодными пальцами складки между бровями, расслабляя напряженные мышцы.

Глава 3. В одиночестве человек становится податливым, особенно играм своего разума.

До комендантского часа оставалось тридцать или чуть больше минут. Ночевать в своей комнате не было желания, поэтому пришлось вернуться в спальню раньше Воронова, чтобы переодеться в чистую одежду и забрать с собой хотя бы плед. Из улицы через незашторенные окна вечер, растекшимийся чернилами, проникал в спальню. Единственным источником света были горящие свечи в коридоре, но как только дверь захлопнулась, лишь маленькая желтоватая полоса слабо ползла по полу, показывая выход. Минуту или две глаза пытались преодолеть куриную слепоту. Стараясь на ощупь дойти до своей половины комнаты, я не мог избавиться от ощущения чужого взгляда на своем затылке. Здесь никого нет, и к этому выводу можно прийти, просто поразмыслив. Когда человек лишается одного из пяти органов чувств, остальные обостряются, стараясь восполнить потерю. В конце концов, тому, кто здесь прячется, необходим воздух. Нет резкого свиста от вдоха через сжатые губы, нет умеренного выдоха. Сердцебиения, работы других органов жизнедеятельности и шорохов тоже не слышно. Все спокойно и оттого и страшно. Нужно скорее закончить со всем этим. Нащупав рельеф своего шкафа, я обхватил ручку дверцы и дернул на себя. Достав все, что попадется на руку, я опустил вещи на кровать. Сымитировал из одежды и хлопка что-то похожее на спящее тело и укрыл его одеялом. Даже если Даниэль заметит, что это подделка, он с малой вероятностью скажет об этом Константину. План не был надежным и мог сразу же закончиться провалом, если сам Воронов решит ночевать у кого-то другого. От продумывания каждого исхода такой глупой идеи на виски навалилась усталость. Пора с этим кончать, пока так же и по мою душу не пришла Мара. Случай с Даниэлем все же оставил глубокий след в моем восприятии этого места.

В коридоре, как и предполагалось, было шумно, можно было легко затеряться в этой толпе учеников, одетых в белую ночную одежду. Нянечки возвышались над нами, наблюдая за общим движением в ванную комнату и назад в спальню. Одинаковые действия проходящей процессии работали как гипноз, убирающий их общую внимательность к происходящему. Телом они были здесь, но на самом деле уже давно закрыли дверь для всего мира и остались наедине со своими мыслями. Я спокойно прошел за спиной одной из воспитательниц, убеждаясь в своей правоте. Приходилось постоянно слегка оглядываться, чтобы убедиться, что рядом нет деканов и слежки от других ребят. Чем дальше я шёл по коридору в сторону лестницы, тем темнее он становился. Стоило взять спички, но, к сожалению, идти назад было бы уже рискованно. Так еще и за такой мелочью. Когда отголоски света совсем пропали, я на ощупь шёл вперед. Оставалось совсем немного до конца коридора и до лестницы на чердак. Пальцы находили тумбочки с вазами, горшки с растениями и пару раз чуть не уронили канделябр с новыми, практически не начатыми свечами. Руки коснулись металлических прутьев, похожих на лестницу. Закинув одеяло на верх лестницы, я стал осторожно подниматься. Дверца оказалась открыта, видимо, никто не предполагал, что ребенок или отрок захочет полезть на пыльный чердак, наполненный застоявшимся воздухом.

Помещение освещало одно единственное окно в форме круга с витражными круговыми узорами, не позволяющее полностью осветить комнату. Резкий затхлый запах усиливал головную боль. В нескольких местах ближе к стенам крыша была повреждена и пропускала влагу, давая открытую дорогу для плесени. Нужно было проветрить помещение, чтобы случаем не отравиться. Отсутствие на занятиях преподаватели и все остальные точно заметят. Ручка окна шаталась, готовая вот-вот отречься от общего механизма. Удерживая за край, я смог слегка приоткрыть его, впуская ночную прохладу.

Множество сломанных стульев, шкафов с поломанными дверцами и полками, заросшие вековой плесенью, и ни одного диванчика. Протерев пол рядом с окном старой тряпкой, я решил переночевать здесь. Это было не лучшее место, но сейчас, сидя здесь на полу, спиной уперевшись о бетонную стену и укрывшись пледом, было ощущение чего-то хорошего. Чего-то очень знакомого и уже давно прижившегося в самую мою суть.

Взгляд снова и снова упирается за горизонт, словно выискивая выход. А после падает на незащищенное шоссе, закрытое от глаз деревьями. Пару часов ходьбы до города, а после еще шесть часов без перерыва до ближайшей дороги, по которой часто едут повозки. И кажется, что и до дома совсем недалеко, пару стараний, и ты уже спишь на родной кровати. Может, не такой удобной и мягкой, как здесь, но на своей родной — в своем доме рядом с близкими людьми. Только они не будут рады моему приезду, зная, что я сбежал, отрекшись от их стараний. Пока не верну им долг, пути назад нет. Но сердцу это не объяснишь, оно, как малое дитя, желает счастья и боится боли и душевных терзаний. Эгоистичное создание, сдавливающее ребра, чтобы закрыться от всех.

Дверца на чердак со скрипом приоткрылась. Рефлекторно скрывшись в самый угол стены, я закрыл рот ладонью, стараясь скрыть прерывистое дыхание. Не хватало оказаться отчисленным из-за такого ничтожного проступка. Было слышно, как кто-то поднялся и уже оглядывался по сторонам, выискивая. Стук каблуков ботинок двинулся в сторону приоткрытого окна, если искатель дойдет до туда, он заметит меня. Поискав хоть что-то маленькое, но твердое по полу правой рукой, я достал из-под шкафа мелкий камушек. Бросив его в другой конец помещения, я ожидал, что смотрящий подумает на мышей или других паразитов и покинет это место. Ведь кто в здравом уме полезет на чердак! Шаги замедлились, кажется, уловка сработала. Осталось дождаться, пока он уйдет. Только он не уходил. Его шаги стали тише, как у зверя, готового к прыжку. Он нашел меня.

Дверца шкафа громко захлопнулась, оглушив меня на долю секунды.

— Вот ты где! — прокричал знакомый голос, где-то запищали прилетевшие летучие мыши. — Скажи мне. Ты совсем негораздок?! Я тебя по всему кампусу искал! Даниэля чуть не пришиб, когда он соврал, что ты, видите ли, спишь у себя! А он не врет, если ты не знал! Саша под надзором, Даниэля тоже стоило бы туда отправить с тобой за компанию! Ну что за компания такая, а?! Что вам не спится-то по ночам?!