Воздух в мини-офисе пахнет пылью, старым деревом и вечным кофе. Сквозь жалюзи, заляпанные брызгами побелки, пробивалось утреннее солнце, разрезая полумрак на полосы. В этих полосах плясала пыль — вечные спутники Луки, поднимавшиеся с каждого его движения.
Он щелкал мышью, листая чертежи на экране старого монитора, по которому давно пора было провести тряпкой. Рядом стояла треснувшая кружка — памятник вчерашнему авралу. Заказ был необычный: не банальная покраска фасада сталинки и не ремонт потолков в новостройке, а реставрация несущей стены южного фасада церкви Святого Арсения.
Лука прищурился, увеличивая масштаб 3D-модели. Она медленно вращалась — суровое, квадратное здание из дикого камня, с узкими, словно бойницы, окнами. Одинокая колокольня-маяк. Рядом — пара покосившихся сараев, поросших мхом. И все это — в глухом сосновом бору, куда, судя по картам, последний раз асфальт укладывали при Брежневе.
Идеально, — подумал Лука с облегчением, которого сам почти не осознавал. Никаких прорабов с их вечными «давай-давай». Никаких туристов с селфи-палками. Только он, тишина и работа. Та самая работа, где он был не наемной силой, а последним хирургом, продлевающим жизнь тому, что другие давно списали в утиль.
Но его профессиональный зуд — тот самый, что отделял мастера от ремесленника — уже давал о себе знать. Что-то здесь было не так. Время, конечно, не пощадило кладку, но одна стена, южная...
Он переключился на сканы и фотограмметрические снимки. Стена выглядела неестественной. Не треснутой, не покосившейся, а... больной. Камень на снимках отливал нездоровой синевой, структура материала напоминала губку, изъеденную невидимой кислотой. Дефектограмма светилась алым шрамом — внутри были обширные пустоты, как каверны в гниющем зубе.
«Почему именно эта стена? — мысль пришла сама собой, навязчивая и холодная. — Что там внутри?»
Лука сделал пометку в цифровом задании, пальцы сами вывели формулировку, точную и беспощадную, как медицинское заключение:
«Приоритет — укрепление несущей стены южного фасада. Структура материала критически ослаблена. Наблюдается аномально высокая, локальная степень эрозии. Практически превратилась в тлен.»
Слово «тлен» зависло на экране. Он не искал его. Оно пришло само, единственно верное. Оно описывало не просто разрушение, а исчезновение, превращение чего-то цельного в пыль, в ничто. Лука на секунду замер, глядя на это слово. От него веяло тишиной склепа.
В кармане завибрировал телефон, грубо выдергивая его из раздумий.
На экране — ухмыляющаяся рожа Натана. Лука провел пальцем, и кабинет заполнился шумом предматчевого ажиотажа, доносящимся из динамика.
— Здорова, Лук! Ты ж не забыл? — голос Натана перекрывал гул толпы на его конце провода.
— Нет, конечно, как я мог? — Лука невольно ухмыльнулся. Усталость на мгновение отступила. — Ты мне уже во всех мессенджерах написал, вчера два раза звонил. Конечно, всё в силе. Они порвут задницу этим кривоногим шотландцам.
Он знал, что эта фраза — как красная тряпка для быка удовольствия в его друге.
— О да! — Натан почти простонал, и в его голосе слышалось чистое, детское предвкушение. — Жду уже этот момент!
— Ладно, тогда я заеду за тобой, — предложил Натан.
— Не надо, я сам подъеду, — Лука уже снова смотрел на экран, на ту самую «больную» стену. Щемящее чувство непорядка не отпускало. — Мне надо на новый объект заскочить, хочу один момент посмотреть. А то спать не буду.
— Ну ладно, машину там бросим. Трезвым я сегодня все равно не уйду, — брякнул Натан.
— Хорошо. Напиваться сильно не будем, как всегда? — улыбка тронула губы Луки. — Пьем только когда покажут мяч?
Натан захохотал в трубку.
— Точно! Сильно не будем. Я уверен, когда показывают футбол, мяч практически не видно. Уйдем трезвыми. Ладно, давай, я пошёл.
— Давай.
Лука бросил телефон на стол и откинулся в кресле. Офис снова погрузился в тишину, нарушаемую лишь гулом системного блока. Он вбил в навигатор адрес. «30 минут езды. Последние 2 км — грунтовка.»
Выйдя на улицу, Лука ощутил контраст. После затхлого воздуха офиса летний день казался почти агрессивно ярким и шумным. Он открыл свою старенькую серебристую «Мазду-дрыщ» — ту самую, которую все друзья давно предлагали сдать в утиль, но которую он любил за ее вместительный багажник и стоическое терпение.
Завел двигатель. Странное, знакомое каждому фрилансеру чувство — ты сам себе хозяин, сам выбираешь маршрут. Сегодня маршрут вел прочь от цивилизации.
Через пару километров он свернул с объездной на грунтовую дорогу, уходящую в стену соснового бора. Машина тут же отозвалась на ухабы громкой песней амортизаторов и скрипом торпедо.
— Терпи, родная, — сказал Лука, похлопывая по пластику. — Нам недалеко.
Лес обступил его, плотный, зеленый, пахнущий смолой и теплой хвоей. Солнце пробивалось сквозь иголки, рисуя на дороге движущийся узор из света и тени. Но чем дальше он ехал, тем тише становилось вокруг. Слишком тихо. Исчезло пение птиц. Даже ветер, казалось, замер в вершинах сосен.
И вот, сквозь чащу, показалось белое пятно. Церковь.
Лука въехал на небольшой, огороженный клочок земли, похожий на парковку, заглушил двигатель и вышел. Звук захлопывающейся двери прозвучал неожиданно громко в этой давящей тишине.
Он запрокинул голову. Церковь была выше, чем казалось на моделях. Неприступная, как крепость. Ее пытались облагородить — побелить, — но штукатурка слезла клочьями, и из-под нее проступала черная, будто обгоревшая, кладка. Стекали черные подтеки, как будто изнутри сочилась смола или столетия накопленной копоти. Воздух пах не лесом, а сыростью, плесенью и чем-то еще — сладковатым, тяжелым, как запах старой земли из раскопанной могилы.
«Наверное, дыры в крыше и плохой дренаж, — мысленно констатировал Лука, включая профессиональный режим. — Вода проходит сквозь кладку, вымывая столетия сажи». Но в глубине души эта логичная версия уже трещала по швам. Холодок, не связанный с тенью от деревьев, пробежал по спине.