Точка невозврата

Пролог.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Я долго думала, что смерть — это точка невозврата. Конечный абсолют. Что она приходит строго по расписанию, с безукоризненной точностью и педантичностью, как поезд, увозящий в последний путь своих пассажиров. Думала, будь смерть человеком из плоти, крови, она бы открыла свой потрёпанный блокнот с бесконечным списком имён, наискось перечёркнутых дат и, едва задержав взгляд на нужной строке, появилась бы у изголовья умирающего, чтобы беззвучно исполнить свой древний, пыльный долг.

Но я ошибалась.

Оказалось, даже в самых древних законах есть сбои, исключения или несчастные случаи. Те, кого она не успела забрать или не захотела, а может, просто забыла. А может оставила специально…

…и этим исключением стала я.

В тот день я была всего лишь человеком, обычной женщиной, проживающей свой редкий, законный выходной. Со своей семьёй, в тишине и солнце. Без формы, без груза чужих жизней, без стетоскопа, белой палаты пропитанной криками боли. Просто девушка, просто утро, просто лёгкий ветер, пахнущий готовой выпечкой в любимой кондитерской и теплом кожи близких.

А потом случился взрыв.

Оглушительный и беспощадный, он вырвал меня из реальности, как сорванный лепесток, и отбросил моё тело прочь, словно тряпичную куклу, в которой больше нет жизни. Мир обрушился, и в этом клокочущем гуле что-то оборвалось, что-то бесценное.

Он забрал не только тишину, он забрал часть моей семьи. С самозабвенной жестокостью вырвал душу из моих рук, из дыхания, из крови, а я… осталась. С ожогами на коже, с трещинами в душе и с пустыми руками.

Слишком живой, чтобы умереть, но слишком мёртвой, чтобы жить.

Мой тгк, где публикуются новости по главам: Sonnes Fic

Глава 1. Смерть — это чье-то начало

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Эвелин

Четыре года назад.

Я зажмурилась в приятном ощущении удовольствия. Запах настоящего, насыщенного кофе врезался в нос и я приятно улыбнулась. В этом торговом центре в моей любимой кофейне, сеть которых располагалась по всему Нью-Йорку делали самый восхитительный кофе в городе. Нет, в целом мире!

Я так скучала по настоящему кофе, а не по этим химозным пакетикам дешёвого «три в одном», которыми нас поили на базе! Будто нельзя было завезти приличный напиток. Командование жалеет не только на нормальные матрасы, но и на нормальную еду для своих солдат.

Из неприятный мыслей меня оторвала горячая рука крадущуюсяя по моему бедру. Я медленно растянула губы в улыбке и закусив губу взглянула на Майкла.

— Ты не встанешь между нами, я слишком долго ждала этого момента, — игриво произнесла я.

Мужчина на мое заявление лишь хмыкнул и сжал бедро сильнее. В его глазах заиграли искры, я вздрогнула.

— Детка, я начинаю ревновать тебя к этому стаканчику, — парировал он.

Майкл обогнул меня рукой и прижал к себе целуя в шею. Я пискнула и хихикнула только сильнее отодвигаясь от него.

— Я и мой двойной эспрессо слишком долго были в разлуке. Нам нужно время для воссоединения, а ты нам мешаешь, — пыталась сдержать смех я.

Брови Майкла удивлённо поползли вверх, а тонкий шрам над его губой изогнулся вместе с кривой ухмылкой. Мой жених, такой же военный врач, как и я, носил на себе множество следов прошлых заданий и большинство из них я знала до мельчайших деталей. Но этот… этот шрам был особенным.

Он появился в тот самый день, когда мы впервые встретились. Я тогда только начала службу, новенькая, и испуганная молодая девчонка. Первая миссия, первый настоящий бой, первая кровь и моё первое экстренное ранение, которое пришлось обрабатывать в полевых условиях. Именно тогда передо мной оказался он — раненый врач, едва не потерявший сознание от боли, но всё ещё пытавшийся командовать и оказывать самому себе первую помощь. Безуспешно, конечно.

Шрам над его губой мой первый опыт подшивания рваной раны, а ещё у него тогда было пулевое в бедре, как же, не забыть. Я всё делала с трясущимися руками, а он язвил сквозь боль, флиртовал, пока я пыталась остановить кровотечение.

Так мы и познакомились: я — зелёный полевой хирург из группы поддержки, и он — хромающий Казанова с физиономией наглеца и слишком сильным характером для раненого, чтобы попросить о помощи хорошенькую девушку.

— Знаешь, детка, я, конечно, не против твоего тет-а-тета с эспрессо, но мои синие яйца скоро лопнут от того, как я хочу сейчас оказаться в тебе. И тебе лучше что-то сделать с этим, — Майкл повел носом по моей щеке.

Я хмыкнула и отпила глоток горького живительного напитка.

— Я? Почему же? Это не у меня синие яйца, и вообще, прошлые два дня секс-марафона никак на тебя не повлияли? — захлопала я ресницами.

— Ты слишком жестока.

— А кому сейчас легко? — усмехнулась и я чмокнула его.

Мужчина искренне улыбнулся и перевел взгляд на мой напиток.

— Я все никак не могу понять, почему именно эспрессо? Ты слишком сладкая, чтобы пить эту горечь, — спокойно спросил Майкл и принялся по новой целовать мою шею.

— Чтобы у тебя задница не слиплась от сладкой меня, — сдержала смех я и со всей серьезностью произнесла, но глядя на его удивление лицо, засмеялась.

— Ты невыносима, — покачал головой Майк.

— Я невыносима? — переспросила я, выгибая бровь. — Это ты говоришь человеку, который однажды вытащил из твоей задницы осколок и не стал потом этим шантажировать?

— Ну, строго говоря, он был в бедре, — фыркнул Майкл. — Но спасибо, что напомнила. Так романтично вспоминать наши первые «вскрытия», — поцеловал за ухом и прикусил мочку.

Я начала распаляться. Мой жених знал, как доводить меня до крайности.

— Да уж, ты тогда ещё пытался читать мне лекцию по антисептике, пока я тебя зашивала, — захихикала я.

— А ты мне угрожала, что оставишь шрам в форме члена, если не заткнусь. В какой-то момент я даже испугался, что он будет длиннее моего собственного.

— Было бы мило. Такой… боевой трофей.

— Ты и есть мой трофей, Харт. Самый опасный из всех. Ни один гранатомёт так не подрывает мне самооценку, как ты за утренним кофе.

— Всё потому, что ты пьёшь это ванильное безлактозное нечто с сиропом.

— Не трогай мой латте, женщина. В нём больше души, чем в твоём эспрессо.

— А в моём эспрессо больше характера, чем в твоём латте. Поэтому я и пью его, чтобы выдерживать тебя.

— Уколола. Прямо в самую нежную латте-пьющую душу, — Майкл театрально прижал руку к сердцу.

— Хочешь, сделаю перевязку? — ухмыльнулась я, подбираясь ближе.

— У меня есть перекись, бинт и жгучее желание затащить тебя в кабинку туалета, — поиграл он бровями. — Это звучит чертовски сексуально, знаешь ли, ты не сможешь мне отказать.

— Вот поэтому ты всё ещё жив, Майк. Только из-за моей искренней симпатии к драме и садизму, а ты…

Я не успела договорить, как Майкл закрыл мне рот настойчивым поцелуем и я подалась вперед растворяясь в наших смешивающихся вкусах жгуче-горьким эспрессо и пряно-сладком латте.

— Я так сильно люблю тебя, — сказал он, глядя прямо в мои глаза, без тени шутки, без улыбки.

Что-то внутри болезненно сжалось. В груди стало тепло, слишком тепло, будто всё внутри расправлялось. Я приоткрыла рот, чтобы сказать ему то же что люблю, что рядом с ним я не просто дышу, а живу, что он моя опора, даже если прячет это за цинизмом и ухмылками…

Глава 2. Начало пути.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Эвелин

Наши дни.

Я разлепила глаза и уставилась в потолок. Уже на протяжении четырех лет, я каждый день и каждое утро засыпала и просыпалась с видом глядя в потолок свой затхлой комнатушки. Будто камень преткновения. На этой гребенной базе куда меня отправили, после заключения врача — острый психоз, ПТРС и прочая хренотень, которую они могли вписать, как только им доложили о первом диагнозе. Уже легче было признать меня невменяемой, не пороть горячку и отправлять меня «лечиться». Но по какой-то неведомой мне причине… вариант у них оказался один: перевод в дали дальние к черту на куличики, в задницу, куда даже самый психованный не сунулся бы. Но не я. Был ли у меня выбор? Был, но не такой, какой хотелось бы, но этот «вариант» был для меня лучше, чем отправиться в отставку на мизерную военную пенсию, как ветерана войны. Отца так и отправили… только он оказался не робкого десятка, открыл свой небольшой бизнес и выстоял даже в самые тяжелые времена, когда мамы не стало. Она, как и я, тоже была военным врачом. Как интересно распорядилась жизнь, что я пошла по пятам матери и отца.

Ситуация была такая: либо я ухожу из армии США окончательно и соответственно с должности военного врача в составе моей уже прошлой группы или отправляюсь в задницу на форпост «Блэквотер» в Южную Америку с сохранением должности полевого хирурга. Что выбрала я — вы уже догадываетесь. Не такой мне жизни мне родные желали, но это было моим решением. И если бы не оно, я бы не встретила Майкла, и… не потеряла бы его.

От меня просто избавились, когда я стала ненужной и сломанной. Классика.

Я проснулась раньше будильника, встала, умылась, натянула чистую одежду вместе с халатом и вышла из комнаты. Все как и всегда, сдержанно, холодно, отчеканено и отработано до мельчайших деталей. Будто машина, проделывающая одни и те же действия на протяжении долгого времени. Что по большей части являлось правдой.

Мой путь лежал в палату к раненым солдатам, насколько я помню, сегодня должны поступить новые медикаменты. Необходимо подготовить для них место и документы для описи.

После того трагичного случая при котором погиб мой жених прошло четыре гребанных года. А от меня — Эвелин Харт, талантливого и боевого полевого хирурга подающего большие надежды ничего не осталось, лишь ходячая оболочка выполняющая обычные базовые вещи. Но я учусь жить дальше, Майкл хотел бы этого для меня… Я все тот же медик, защищающий клятву Гиппократа и латавший солдат.

Я захожу в палату, на входе прерывая себя от невеселых мыслей, стараясь, сдержать рвущиеся наружу эмоции и чувства. Мои страдания и работа несовместимы. Я прочерчиваю грань, между личным опытом и своей работой. Именно так и поступают профессионалы и я одна из них.

Я поправила маску на лице, но не ту, что из марли и бинта, а ту, что привычно надеваю перед входом в люди. Ту, где улыбка ровная, спокойная, в голосе ни единой трещины, а взгляд все такой же четкий и собранный. Такая маска держится на силе воли, и иногда, кажется, прочнее стали. Хотя внутри… внутри всё не так просто. Я научилась прятать своих демонов за маской сарказма и хладнокровия. Так проще. Люди не будут задавать непрошеных вопросов.

Дверь с тихим скрипом отворилась, и я вошла. Запах антисептика, металлический привкус крови и гари, оседающий в воздухе. Всё это смешивалось в глухой фон боли, страха и пустоты. Здесь тишина звенела по-другому, не спокойная и умиротворенная. Это была тишина, в которой притаилась боль, настоящая и по-своему живая.

Я прошла мимо первой койки. Парень совсем молод, будто ещё школьник. Его глаза такие пустые и затравленные. Он смотрел в потолок, как будто боялся встретиться взглядом с реальностью. Вместо ноги туго замотанная культя, а под простынёй, наверняка, ещё одна. Он видел, как это случилось, он помнит и теперь будет помнить всегда. Его демоны уже проснулись. Я знаю этот взгляд.

Я знаю его имя. Я знаю имена всех.

— Как ты, Энди? — мягко спросила я, присаживаясь рядом. — Говорят, у тебя было чёртовски крутое приземление. Я видела меньше драматизма даже в кино.

Он хрипло усмехнулся, на секунду ожив, и я порадовалась этой искре в глазах. Пока горит, значит, есть, с чем бороться.

Дальше была койка, где лежал мужчина в бессознательном состоянии. Обожжённая кожа, катетер, капельницы, глухие удары пульса на мониторе. Он молчал, но я почти слышала, как кричит его тело. Я проверила показатели, поправила подушку, убрала с губ трубку. Всё механически, всё на автомате, иначе сгоришь. Иначе всё это поглотит тебя с головой. Мысли убивают не хуже пули.

Третья койка — взрывная волна. Парень ничего не слышит. Говорю медленно, а на губах читаемые слова, он кивает, еле уловимо улыбается. Я сжала его плечо. Он жив, что уже хорошо.

Я иду дальше. Каждая койка это своя трагичная история, каждый взгляд это рана, и все они как и я. Каждый из них оставил часть себя на том проклятом поле, где вместо земли остался пепел, где вместо звёзд были сигнальные ракеты, а вместо сердца то, что осталось.

Я умею собирать их заново, сшивать, лечить, заливать морфин в вены и говорить: «Ты справишься». Потому что я тоже сломана. Я тоже лежала в такой палате. Только у меня не было бинтов на теле, когда сердце порвалось. Моё тело было невредимо, вот душа… душа тогда умерла рядом с ним.

Я снова улыбаюсь, почти на автомате. Потому что это моё поле боя. Я не спаситель, я просто умею быть рядом и если на сегодня это всё, что я могу, то я останусь.

Я встала с очередной койки, расправляя плечи, будто стряхивая с себя чужую боль — привычное движение, уже почти ритуал. Но она всё равно прилипала к рукам, к коже, к сердцу. Это так неизбежно. Шаг за шагом я шла дальше, словно по минному полю. Только мины эти не под ногами, они внутри. Внутри этих ребят, у каждого были свои. И с каждым новым пациентом всё сильнее стягивалась грудная клетка, будто невидимая повязка начинала туже охватывать рёбра. Я знала, чем это закончится. Я знала свои пределы, но всё равно шла.