Тонкая, как крыло мотылька

Пролог. Зима в Хогвартсе.

Ты когда-нибудь слышал, как умирает время?

Оно не стонет и не кричит, не взрывается золотой пылью, не зовёт на помощь. Оно просто замедляется — как шаг в снегу, как дыхание в морозный вечер, как голос, который вдруг умолкает посреди фразы.

Я стоял на самой окраине Хогсмида, возле старой лавки с треснувшей вывеской, и смотрел, как белые хлопья ложатся на камни мостовой. Всё было тихо — до дрожи, до боли в груди. Зима выдалась холодной, но я не чувствовал ни пальцев, ни щёк, только что-то в груди стыло, будто внутри давно растаял лёд, оставив после себя пустоту.

В моей перчатке лежала другая — совсем детская, белая, с вышитыми инициалами, которые я наизусть помнил, хоть и никогда не признавался в этом. Маленькая капля крови запеклась у самого края, почти невидимая. Почти.

Я не должен был её хранить. Не должен был помнить запах её духов, слабый, как дыхание перед сном. Не должен был вспоминать, как она смеялась — не громко, а будто боялась спугнуть мир. Но всё равно вспоминал. Особенно здесь. Особенно сейчас.

Тессера.
Имя, которое стало шрамом.

Иногда мне кажется, что она была не настоящей. Призраком, скользнувшим сквозь мою жизнь, оставившим после себя только тень. Но я знаю — она была. Слишком хрупкая, слишком сильная. Живая — до самого конца.

Я не хотел рассказывать эту историю. Думал, если не говорить о ней — она будет жить где-то в глубине моей памяти, не тронутая словами. Но зима снова пришла в Хогсмид, и снег падает точно так же, как в тот день.

Значит, пришло время.

1 глава. Девочка в зеленом кресле.

Если бы ты спросил меня, когда я впервые заметил Тессеру Нотт — по-настоящему заметил — я бы, наверное, солгал.

Сказал бы, что помню её ещё с детских чаепитий, где все мальчики вели себя как идиоты, а девочки смотрели поверх чашек так, будто уже знали, за кого их выдадут замуж. Сказал бы, что она сидела рядом с Тео в зале ожидания перед распределением — бледная, как лист пергамента, с руками, сложенными на коленях. Сказал бы, что отметил её с первого взгляда, как это обычно бывает в глупых романах, где герой сразу чувствует, что его жизнь вот-вот изменится.

На самом деле всё было куда прозаичнее.

Я просто вошёл в общую гостиную Слизерина, промокший и злой, после дурацкого занятия по уходу за магическими существами, где какой-то полукровка выпачкал мой плащ в грязи. Был конец октября — та самая погода, когда ещё не зима, но уже не осень. Сыро, серо, противно. Хотелось кого-нибудь укусить.

Она сидела в зелёном кресле у камина. Я сначала даже не понял, кто это. Спина прямая, плед до колен, в руках — История Магии с закладкой в виде засушенного цветка. Свет от огня делал её волосы темнее, чем они были на самом деле. На ней была серая мантия, слишком широкая в плечах — наверное, Теодор отдал ей свою старую.

— Малфой, — сказал Тео, появляясь из ниоткуда. — Моя сестра вернулась.

— Она что, выздоровела? — пробурчал я, отбрасывая капюшон.

Она подняла на меня глаза — карие, с янтарными вкраплениями. Тихие. Как вода в глубоком колодце.

— Меня зовут Тессера, — сказала она.

Голос был тонкий, но не слабый. Просто… несуетливый. Как будто она не торопилась произвести впечатление.

— Рад, — коротко кивнул я, не особенно стараясь быть вежливым.

— Нет, не рад, — сказала она вдруг, и уголки её губ дрогнули. — Но я не обижаюсь.

Я чуть прищурился. Девчонка явно была не глупа. Не кокетничала, не жеманничала — просто отметила факт. Я не привык к такому.

— У тебя есть характер, — заметил я.

— У меня есть брат. А это почти то же самое, — ответила она и снова уставилась в книгу, будто наш разговор уже закончился.

Я ушёл наверх, по дороге обернувшись. Она не посмотрела мне вслед.

Тогда я подумал: странная.
Сейчас думаю: особенная.

Но тогда… тогда это была просто девочка в зелёном кресле, с пледом до колен и взглядом, который я почему-то запомнил навсегда.

У неё был дар — быть и незаметной, и запоминающейся одновременно. В коридорах она появлялась редко, на уроках — ещё реже. А если и была, то словно между строк — тенью на скамейке, прохладным взглядом из-за книги, отражением в зеркале у библиотеки. Она не ходила в шумные компании, не болталась за спиной у старшекурсников, не подшучивала над первокурсниками, как это делали все мы. И даже среди слизеринцев, среди своих, держалась чуть поодаль. Не от гордости — от осторожности.

Иногда, в пыльной тишине коридора, я слышал, как она идёт за мной — её шаги были еле слышны, но почему-то всегда вызывали во мне странное напряжение, как будто я боялся, что обернусь — а её не будет. И чаще всего так и случалось.

Потом я узнал: у неё — гемофилия.

Редкая, опасная, унаследованная, как фамильное проклятие. Кожа слишком тонкая, кровь — слишком быстрая, как у бабочки, задевшей крылом иглу. Малейшая рана могла стать угрозой. Даже синяк. Даже порез бумаги.

Все знали. Никто не говорил.

Словно болезнь была не только в теле, но и в воздухе вокруг неё — запретная, хрупкая тайна, которую нельзя было потревожить.

Тео сходил с ума от заботы. Он носил её книги, проверял каждый шаг, мог прервать разговор посреди фразы, чтобы посмотреть, не дует ли на неё сквозняк. Я видел, как он тайком подсовывал в её бокал зелья укрепления крови, как ругался с преподавателями, если кто-то заставлял её стоять дольше положенного.

Меня это бесило.

Бесила не она — а его реакция. Его слепая преданность. Его готовность пожертвовать всем — даже нашими планами, нашим временем — ради неё.

— Она не из хрусталя, — буркнул я однажды, когда он отказался идти с нами в Выручай-комнату, потому что Тессера "плохо спала прошлой ночью".

— Нет, — тихо ответил он. — Из фарфора.

Я закатил глаза, как идиот. Тогда я ещё не понимал, что значит — бояться потерять.

А потом… потом всё изменилось. Не вдруг. Не резко.

Просто однажды за ужином я поймал её взгляд.

Совсем короткий, случайный, не предназначенный мне. Но в нём было что-то странное — не детская печаль, не слабость, не отрешённость, как я ожидал. Там было… терпение. Тихое, спокойное. Как будто она знала, что никто не станет её замечать — и всё равно не обижалась.

После этого я начал видеть её чаще. Или, может, просто стал внимательнее.

Слышал, как она смеётся — негромко, нечасто. Смех у неё был не звонкий, как у других девчонок, а мягкий, словно ветер шевелил занавески.

Видел, как она помогает первокурснице Сэди дописать эссе, хотя сама не обязана была. Как поправляет полог на кровати Астории, когда та болеет.

В ней не было ничего особенного. Ни красоты, от которой замирает сердце, ни остроумия, которое хочется цитировать. Но я ловил себя на том, что хочу услышать, что она скажет. Что хочу, чтобы она посмотрела — на меня.

Мне не хватало её. Хотя мы едва говорили.

Как будто из всех вещей в этом замке, среди всех шумных голосов, летучих мантий, писка сов и грохота метел, она была единственным, что оставалось по-настоящему живым.

Девочка, которую всегда не хватает.


подписвывайтесь на мой телеграмм канал - tso_ff

2 глава. Тепло в холодном мире.

В тот день снег падал особенно густо, будто небо решило поспорить с землёй, кто кого переполнит белизной. Я шёл по коридору, прижимая к себе стопку книг, которые Тео попросил отнести Тессере. "Она простудилась," — сказал он, а в его голосе прозвучала та особенная тревога, которая всегда появлялась, когда дело касалось сестры. "Не спорь, просто отнеси."

Больничное крыло было тихим, когда я вошёл. Она лежала на кровати, укрытая толстым пледом, и смотрела в окно, за которым снежинки танцевали свой бесконечный вальс. Её волосы разметались по подушке, как тени на рассвете, и я вдруг понял, что никогда раньше не видел её такой — без маски собранности, без привычной книги в руках. Только она и зима за окном.

- Тео прислал книги, — произнёс я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. Но она только кивнула, принимая стопку, и вдруг спросила:

- Ты когда-нибудь думал о смерти?

Я замер, не ожидая такого вопроса. В её голосе не было ни страха, ни печали — только та спокойная уверенность, с которой обычно говорят о погоде или уроках.

- Нет, — соврал я, потому что правда казалась слишком личной для этого момента.

- А я думаю, — продолжила она, будто не заметив моего замешательства. - Не о боли. Не о страхе. Просто... о том, что однажды всё закончится. И знаешь, что самое страшное? - Она повернулась ко мне, и её глаза показались темнее обычного. - Не боль. Не даже сама смерть. А то, что тебя забудут. Что все эти моменты, которые ты прожил, станут... просто пустотой.

Её слова повисли в воздухе, как последний звук затихающей мелодии. Я не знал, что ответить. Меня учили быть острым на язык, находить нужные фразы в любой ситуации. Но сейчас я чувствовал себя так, словно все мои слова растворились в этой комнате, оставив после себя только холодную правду её слов.

- Ты не боишься? — вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать.

- Боюсь, — призналась она, но в её голосе не было дрожи. - Но не того, что ты думаешь. Боюсь, что никто не запомнит, как я смеялась. Как любила осенние листья. Как мечтала научиться летать на метле, хотя все говорили, что это невозможно.

Мне хотелось сказать ей, что она ошибается. Что её невозможно забыть. Но вместо этого я просто смотрел, как она аккуратно раскладывает книги на прикроватной тумбочке, словно каждая из них была хрупким существом, требующим особой заботы.

- Знаешь, — произнесла она, не глядя на меня, — иногда мне кажется, что магия... она не всесильна. Она может исцелять раны, но не может убрать боль. Может продлевать жизнь, но не может сделать её вечной.

Её слова ударили меня сильнее, чем я ожидал. Я всегда считал магию решением всех проблем. Способом получить то, чего не хватает. Но сейчас, глядя на эту хрупкую девочку, я впервые задумался: а что, если она права? Что, если вся наша мощь, все наши заклинания и зелья — всего лишь попытка обмануть время?

- Почему ты мне это рассказываешь? — спросил я, и в моём голосе прозвучала резкость, которую я не планировал.

Она улыбнулась, и эта улыбка была похожа на первый снег — чистая, невинная, немного грустная.

- Потому что ты единственный, кто слушает. Даже если не хочет.

Эти слова застряли у меня в голове, как припев, который невозможно забыть. Когда я уходил, она снова смотрела в окно, и её силуэт казался частью зимнего пейзажа за стеклом. Холодным. Пропитанным одиночеством. И почему-то невыносимо живым.

По дороге обратно я поймал себя на мысли, что никогда раньше не чувствовал такого странного желания защитить кого-то. Не из чувства долга, не ради выгоды. Просто потому, что внутри этой тихой, почти незаметной девочки скрывалось что-то... настоящее. Что-то, что заставляло меня хотеть быть лучше. Быть тем, кем я никогда не был — добрым.

Но как стать тем, кем ты не являешься? Как научиться тому, чего никогда не знал? Эти вопросы преследовали меня весь вечер, как эхо собственных шагов в пустом коридоре.

А на следующее утро снег продолжал падать, покрывая всё вокруг белым покрывалом, которое скрывало трещины и шрамы, оставляя только гладкую поверхность. Как новая страница, на которой ещё предстоит написать историю. Нашу историю.