Топ-модель

Пролог

Всё вымышлено. Любые совпадения случайны

Лёва работает на Ростислава Убейволка последние лет десять. Ростислав буквально спас его: вытащил из плохой компании и вообще сделал столько хорошего, сколько Господь Бог не делал для человечества, тем более что в Бога Лёва не верит принципиально. Вернее, не столько в Бога, сколько в ад, куда попасть отчаянно боится.

Лёва умеет быть благодарным и жутко переживает, потому что сегодня босса порадовать не получится.

Чертов Максим Одинцов его бесит до колотуна, до истерики и какого-то невыносимого отчаяния и сухой безысходности. Он бы придушил Одинцова собственными руками, если бы можно было! Это так, мысли, разумеется. Лёва официально работает на серьезного человека, и старые методы давно не в их стиле.

К сожалению.

Одинцов — настоящая тварь, это всем понятно. Принципиальный, циничный, удачливый сукин сын. Выродок какого-то посла, рожденный с серебряной ложкой во рту. Лёва таких на дух не переносит, как и их очевидную уверенность в себе. Безупречную внешность. Вокруг таких всегда много красивых женщин, и простить это Лёва не может особенно.

Ему уже кошмары снятся с этим типом, и через минуту один из них ждет его наяву. Лёва проходит мимо миловидной секретарши, влажными от волнения руками поправляет пиджак и стучится в дверь.

— Да-да, — приглашает Ростислав Анатольевич. — Что там у тебя? Дверь закрой только.

Лёва до сих пор поверить не может, что работает в этом замечательном здании в столице страны. Он благодарен судьбе за шанс и трудится действительно хорошо. Настолько, насколько только способен.

Кратко обрисовывает ситуацию.

— В смысле на Одинцова нет компромата? — ревет Ростислав Анатольевич. — Эта падла деньги гребет лопатой, у него на лбу написано: «бандит»! Мужику за тридцатник, должно быть хоть что-то, хоть по юности-молодости!

— Если он и мутит криминал, то без палева, босс. Из нормальной семьи, босс, наркотой не балуется, босс, либо поставщики у него какие-то свои. Собирается жениться, на этой, как ее. Ну вы знаете.

— Любовницы, шлюхи?

— По нулям.

— Как по нулям?!

— Не х-ходит. К шлюхам.

— Все ходят, а он не ходит?! Че за бред?

— Думаю, он знает, что вот-вот займет пост, босс, и ведет себя аккуратно.

Убейволк психует, швыряет в Лёву папку с бумагами. Тот машинально уворачивается и, извинившись, кидается собирать разбросанные листы. Убейволк поднимается и проходит по кабинету.

— Так организуй! О, скоро мальчишник у его дружка Басова, там и подложи под Одинцова девку. Пусть потом заяву накатает, мол, изнасилование.

— Так а если он не захочет? Ее. Ну, того-самого.

— Подсыпь в стакан что-нибудь, чтобы захотел. Ну не мне тебя учить! И девицу подыщи поярче. Модель какую-нибудь известную, для красивых заголовков.

— Палевно, босс. Виагра, модель...

— Палевно будет, когда он займет пост и первым делом нас под статью подведет. Вот что палевно. Одинцов — сука последняя, с ним не договоришься. Лёва, не беси меня, в эту субботу все сделай. Времени не осталось.

В этот момент дверь распахивается и в кабинет влетает тот самый, чтобы его КАМАЗОМ НАСМЕРТЬ СБИЛО, Максим Одинцов.

У Лёвы пересыхает во рту от убийственного совпадения.

— День добрый, Ростислав Анатольевич и... — Одинцов смотрит на Лёву: — Вы. Я без реверансов, по делу. Тут какая-то ерунда происходит на торгах, обсудим? — рубит словами. Бросает еще один раздраженный взгляд на Лёву, словно отправляя на выход.

Кровь в жилах закипает.

— Лев Васильевич, идите, — произносит босс, многозначительно кивнув.

Лёва слушается. Вываливается из кабинета, мысленно обещая себе, что устроит врагу «веселенькую» жизнь. Такую, что КАМАЗ станет несбывшейся мечтой.

Глава 1

— Аня, это не ты там? — Вероника тычет пальцем в огромный баннер у дороги.

Все в автобусе поворачиваются к окну, потом палят на меня.

Ка-пец! Желудок сводит, я нервно сцепляю пальцы и закатываю глаза:

— Если бы! — Бурчу: — Я бы тогда на том пляжу загорала в бикини, а не готовилась сутки напролет напитки разносить.

— А похожа так!

— На пляжЕ. Не на пляжу, а на пляже, Аня! — вклинивается Стас, наш менеджер. — И нет, не похожа. У модели нос меньше, а грудь... наоборот, в общем. Но легкое сходство действительно имеется.

Молчи, Зима, молчи. Ты тут по работе.

Сжимаю зубы и смотрю в пол, на свои старые, стремные, видавшие еще Упоровку кроссовки. Признаваться нельзя: будут высмеивать. Это мы уже проходили.

И да, та беззаботная девушка на баннере действительно я, Аня Февраль, рекламирующая тушь, на которую и в помине нет денег. А Упоровка — реальное название деревни, в которой я родилась и выросла. Именно так, клянусь вам, и записано в паспорте.

Моя жизнь могла бы быть похожей на историю Золушки. Мы с мамой повезли брата в больницу в Волгограде, шли по улице, когда нас догнал известный фотограф и вручил визитку.

Дальше пробные фотосессии, контракт, переезд в Москву! Я думала, чудо чудесное приключилось со мной — костлявой и длинной рыжеволосой девицей. Где такое видано: улыбайся, и тебе платят. Улыбаться я могу хоть круглосуточно, это вам не картошку окучивать.

Что я и делала с утра до ночи, пока этот самый фотограф не предъявил мне свой кожаный микрофон и не потребовал в него спеть, когда мы остались наедине в гримерке.

Не знаю, как в Москве, а в Упоровке за такое можно и отхватить! Я так сильно испугалась, что растеряла уважение к старшим. Фотограф мне в дедушки годится, но, когда он сдернул с меня майку, картинку заволокло туманом. Ужас и шок наложились на огромную признательность и восхищение. Я окончательно запуталась и... случайно пнула, потом, тоже случайно разумеется, швырнула в лоб граненый стакан. Вылетела в коридор и бежала, бежала... пока не оказалась в общежитии, где снимала комнатку.

Боже-боже-боже, мой отец бы со стыда сгорел, если бы узнал, в какой унизительной ситуации я оказалась.

Автобус останавливается, и Стас радостно вещает:

— Девочки и мальчики, теперь пешком к пирсу. Видите огромную, как в сладком сне, яхту? На ближайшие сутки это ваше место работы. Я понимаю, что у вас челюсти поотпадывали, но держите себя в руках, вы — лишь обслуга. Напоминаю, у бизнесмена Георгия Басова мальчишник, и наша задача — организовать лучшую вечеринку в его жизни! Если что-то пойдет не так, лично с корабля в море выброшу на корм акулам! — Он весело гогочет, пока мы высыпаем на парковку. — Шутка!

Менеджер Стас — неплохой человек, это уже третье мероприятие, на котором я работаю под его руководством. Платят исправно, люди, только бывают не очень — оскорбляют, могут по заднице шлепнуть, однажды в меня плеснули коктейлем ради развлечения. Но дальше не заходят, Стас гарантирует неприкосновенность.

На самом деле я понятия не имею, что делать и как жить дальше. В Упоровку возвращаться — засмеют, да и родители ждут обещанные золотые горы, аванс давно потратили. Быстро качаю головой. Нет уж, пусть лучше Стас скормит рыбам в морюшке. Оно такое красивое!

Я выхожу на улицу и с открытым ртом рассматриваю высокий скалистый берег, голубое небо, бескрайнее море, сверкающее в лучах утреннего солнца синевой... И правда отвал башки. Душа белой чайкой бьется, дух захватывает! Увидев такое, и помереть не жалко.

Громкий мужской хохот заставляет обернуться.

Невдалеке припаркованы дорогущие, отполированные до блеска машины. У самого обрыва стоят те, кто на них прибыл: богатые, наглые, одетые с иголочки представители противоположного пола и по совместительству — власти. Человек двадцать. Басисто смеются, да так, что волоски по спине дыбом. Чуть в стороне, у микроавтобусов толпятся куклы Барби в коротких платьях. Это... признаться стыдно — эскортницы. Я не настолько наивна, чтобы верить, будто эти мудаки притащили на мальчишник жен.

Мудак — слово грубое, но как их еще назвать-то после этого?

Мудаки форменные.

Тошнота подкатывает к горлу. Как так можно? Я не понимаю. Просто не понимаю! Если я однажды и выйду замуж, то только за простого, доброго парня. Какого-нибудь учителя. Этим же мужчинам довериться — высшая глупость.

— Помогите! Кто-нибудь, ради бога! — вырывает из раздумий истошный женский крик, который доносится откуда-то... снизу?

Мы подбегаем к обрыву и видим женщину, снующую по валуну, а в море... о нет, в море сражается со стихией маленький мальчик.

Сердце замирает от ужаса. Время несется вскачь.

Гул в ушах прерывается ударами сердца, и все прошлые заботы уходят на десятый план.

Море безжалостно, оно точит огромные камни, вместе с тем все дальше утягивая малыша. Женщина кричит, потом прыгает в воду, добирается до ребенка и пытается его поддержать, но в итоге они вдвоем... уходят вниз.

Я зажимаю рот рукой и начинаю задыхаться.

Они всплывают на миг, чтобы сделать вдох, и вновь тонут. Женщина отчаянно гребет, но куда там! Ей не справиться.

Глава 2

Железная лестница опасно шатается, мои кроссовки едва касаются ступенек.

Шумный вдох-выдох, прыжок через две! Поворот к новому пролету и снова. Я хватаюсь за перила, чтобы не вылететь, и перебираю ногами так быстро, как только способна.

Проношусь мимо притихших на смотровой туристов. Они фотографируют? Мир замер в ожидании развязки.

Когда мы с Вероникой добираемся до берега, что-то уже произошло: народ стоит полукругом, все нервно кричат, жестикулируют.

Еще несколько шагов, и открывается картина: вымокший до нитки мужчина оперся на валун, склонил голову и часто, рвано дышит. Он в брюках и рубашке, с них ручьями стекает вода. Босиком. Рядом дрожащий от холода побледневший мальчик кутается в чей-то пиджак, который ему как пальто. Мать быстро стягивает с малыша мокрые вещи, обнимает, целует.

Выдыхаю с облегчением: беды не случилось. Не сегодня.

— Давайте скорую дождемся, — предлагает, кажется... жених. Георгий Басов. Судя по тону, делает это в десятый раз. Цокает языком. — Или я вас хотя бы довезу до больницы.

Пострадавшая явно нервничает.

— Ничего не нужно, я на машине, — говорит прерывисто, поправляя волосы. — Мы вышли сделать фотографию. Я не думала... Не знала... Тут красиво.

— Макс, ты как? У тебя, блин, кровь, спасатель.

Тело «спасателя» бьет крупная дрожь, хотя он и пытается ее унять. Море уже успело остыть.

Макс... Максим, значит.

Он поднимает голову, ведет рукой по щеке, смотрит на пальцы — и правда, кровь. Вдруг оглядывается, прищурившись.

— Жора, мать твою, менты. Убирай! — выдает сквозь зубы, кивая на толпящихся Барби в мини-юбках.

— Пи-здец! — восклицает жених, отбегает и начинает хлопотать.

Женщина тем временем хватает ребенка и делает несколько шагов в сторону. Все остальные разделились на две группы: те, кто в ступоре, и те, кто суетится без дела, создавая шум. Я быстро достаю из сумки салфетки.

— Дождитесь врача, — окликает пострадавшую Максим.

У него грубоватый голос, который слышать неловко. У меня... мало опыта общения с такими мужчинами.

Он вытаскивает из кармана брюк вымокший айфон последней модели, такие у всех в агентстве, с которым я подписала контракт. Максим смотрит на мобильник тупо, беззвучно выдает: «Блядь».

Мать возвращается. Я решаю, что она хочет поблагодарить героя, обнять или что-то в этом роде, но вместо этого женщина открывает сумку, нервными движениями вынимает из кошелька три купюры и протягивает Максиму.

— Вы с ума сошли, — медленно произносит он.

— Возьмите. Берите же! — Женщина психует. Бросает семьсот рублей на камень и, схватив ребенка, улепетывает.

— Остановить ее, Максим Станиславович? — раздается откуда-то слева.

— На каких основаниях? — Максим смотрит ей вслед, едва мазнув взглядом по деньгам. — Кто-нибудь, блядь, принесет полотенце?

Его вновь сотрясает крупная дрожь от порыва ветра, да так, что сердце сжимается. В эту секунду до меня доходит, что он совсем взрослый, лет тридцать, наверное. Рубашка облепляет грудь, руки. Намокнув, она просвечивает, и видно большую татуировку на правом плече. На запястье болтается нитка и что-то вроде... фенечки. Необычно, и совсем не подходит под его образ. На шее тонкая цепочка или... тоже нитка?

Еще одна капля крови течет по виску.

— Вы дорогой телефон утопили, — доносится тот же голос.

Я подхожу ближе и протягиваю салфетки. Неудачный момент! Потому что Максим натурально рявкает:

— И что?!

Аж подпрыгиваю! Он это замечает, переводит глаза на меня, и целый удар сердца мы пялимся друг на друга в упор.

Глаза у Максима почти черные. И сам он, если начистоту, непривычно смуглый, я таких только в кино видела. У нас в деревне жил один пакистанец, но внешне он был совсем другой — маленький и некрасивый. А Максим высокий и... неважно. Цепляю взглядом фенечку на его руке, и мелькает мысль о цыганах.

Максим смотрит в глаза и тем самым вызывает доверие, хотя от его баса я все еще не способна разговаривать. Это было убийственно резко.

— Извините, я не вам. Замерз и наглотался воды, — произносит он быстро. Вежливо, но при этом не оправдываясь.

— У вас кровь. Извините. То есть вот салфетки. — Я тоже не собираюсь тушеваться.

— Спасибо. Укусила она меня или поцарапала, не пойму, — усмехается Максим грубовато, но как-то беззлобно.

Берет салфетки, прижимает к ране, но промахивается, и темная кровь продолжает течь, капая на белоснежную рубашку.

Я достаю еще одну салфетку и делаю, как правильно. Он перестает озираться и вновь смотрит на меня, слегка озадаченно. Словно ему в голову не могло прийти, что кто-то настолько обнаглеет и осмелится его коснуться. Ему это очевидно не нравится, он... оторопел.

— Вот так, — приговариваю я, как делала мама, когда меня лечила. — Чуть-чуть потерпите. Позвольте вам помочь, вы большой молодец сегодня. Я думала... вы о скалы разобьетесь. — Когда это произношу, явно представляю себе тонущего малыша и не удерживаю слезу, которая крупной каплей сбегает до подбородка и падает вниз.

Глава 3

— Пап, не могу разговаривать, — шепчу я в трубку, забившись в угол просторной кухни.

Тут все шипит, скворчит, грохочет! Повара активно готовятся к предстоящему ужину, запахи витают безумные. Официанты накрывают столы, разносят напитки и убирают пустые стаканы. Мне, как младшей, досталась самая простая и грязная работа. В таком мыле весь вечер, что в туалет сходить некогда, а отец словно чувствует — названивает без остановки.

— Ты на вечеринке, что ли? — ругается. — Где и с кем? Валерий Константинович знает?

При одном упоминании этого имени бросает в пот. Перед глазами сразу картинка вялого, темного... пениса, к горлу подкатывает тошнота. Там у него... даже волос не было, чтобы хоть как-то прикрыть, и эта гадость, судя по всему, навсегда застряла в моих воспоминаниях. Ужасно. Просто отвратительно.

— Пап, это по работе. Тут съемка. В смысле вечерняя.

— Это как?

— На фоне заката.

Закрываю глаза и качаю головой. Мать всегда говорила, что я вру как дышу. Не ошиблась, видимо. Продолжаю:

— Здесь очень красиво. Потом меня до общежития довезут.

— Дома будешь, напиши. Я волнуюсь.

Как же сильно, до слез, хочется признаться, что меня вышвырнули! По контракту я должна еще несколько фотосессий и показов, но за это уже было уплачено. И, как говорится, давно до копеечки потрачено. А в новые проекты не приглашают. Я каждый день хожу на пробы, но, по ощущениям, меня занесли в черный список.

— Если бы не Валерий Константинович, душа бы за тебя изболелась. Дура ведь ты у меня дурой, простая, как три рубля. Одна там в столице. Объегорят, обмишулят, ты и не поймешь ничего! Мать, слышишь? Ничего она не поймет!

Сглатываю. Уже третью неделю я пытаюсь рассказать отцу о том, что случилось. И каждый раз зависаю, умирая от стыда!

Новость о моей модельной карьере папа воспринял скептически и поначалу строго запретил даже думать, как бы мы с мамой ни упрашивали. Но потом к нам приехал Валерий Константинович, и все изменилось. Они три дня вдвоем пили дорогую московскую водку и папин самогон, обсуждали политику, ковид, огород и масонов. Сошлись по всем пунктам. Папа и отпустил меня только благодаря полному доверию к Валерию Константиновичу.

Сказать, что меня уволили за психи, — стремно, нашей семье нужны деньги. А признаться, что почтенный Валерий Константинович — грузный мужчина с добрыми глазами — пихал мне под нос то самое свое место... уму непостижимо! Когда я об этом думаю, в горле застревает ком размером с дом и такое оцепенение сковывает, что ни вдохнуть, ни выдохнуть не могу, не то что звуки в слова сложить.

Папу я люблю, поэтому о том, что произошло, не расскажу никогда. Позор нам. Просто позорище.

— Мне правда пора, работы много.

— Дома будешь, отпишись! — повторяет папа.

— Конечно. Люблю, целую и очень, папуль, очень скучаю! — выпаливаю искренне.

— Иди уже.

— Маме и всем-всем приветы!

Убираю телефон в карман, вытираю глаза и спешу к стойке с напитками. По пути хватаю поднос.

Мне очень повезло, что Ирина, с которой мы готовились к показу новой коллекции питерского бренда, оказалась классной девчонкой. Она-то меня и познакомила с Владиком, он уже лет десять работает официантом и всех знает. Влад порекомендовал нас обеих Стасу, еще и обучил, что к чему. Ира мечтает покорить Нью-Йорк, но пока вместе со мной подрабатывает официанткой на выездных мероприятиях. Жаль, сегодня ее нет, я бы хотела обсудить случившееся.

Вдох-выдох. Спать хочется, с самого утра на ногах — перелет, потом семь часов ждали на вокзале автобус... Тяжело. Но пожаловаться некому.

Руки все еще немного дрожат после истории с малышом. Стараюсь изо всех сил, чтобы, не дай бог, не расплескать дорогие напитки, пока поднимаюсь на палубу.

Порыв ветра треплет выбившиеся из тугой прически пряди, я хватаю морской воздух ртом и пробую соль на языке. Громкая модная музыка играет на полную — диджей старается на верхней палубе, но никто не танцует.

Полиция и МЧС провожали нас на яхту и бдительно следили за отплытием. Глядя на унылые лица гостей, я с трудом борюсь с улыбкой. Не считая капитана, команды, поваров и обслуживающего персонала, на этом корабле — толпа печальных мужиков. И ни одной на них всех эскортницы.

Если бы могла, подбежала бы к мостику, схватилась за перила и смеялась, смеялась навстречу морю, небу и обалденной погоде!

Этим же... откровенно скучно. Во дают.

Я разношу напитки на верхней палубе. Мужчины разбились на небольшие группки, выпивают, обсуждают дела. За неимением прочих вариантов пытаются флиртовать с нами.

— Аня, за закусками сбегаешь? — просит бармен. — Ника ушла и пропала.

— Конечно. Минутку.

Перед тем как сбежать по лестнице вниз, бросаю взгляд на диваны, где шестеро играют в покер. Пакистанец переоделся в сухую одежду — льняной свободный костюм — и сейчас улыбается своим картам. Я отчего-то уверена: блефует. Такой не станет демонстративно радоваться прухе. Его бровь заклеена пластырем, область вокруг начала отекать и наливаться цветом. Я машинально подаюсь вперед, чтобы рассмотреть получше, в этот момент он резко поднимает глаза.

Глава 4

Какой длинный вечер, а еще ночь впереди.

К семи часам только начало темнеть, а я уже вся издергалась! Лев Васильевич вроде бы хороший, добрый человек, и, наверное, я поступила некрасиво, наябедничав Стасу, — босс отнес салат лично. Мне показалось, так будет правильно. Идти к кому-то в каюту... неприлично, что ли?

Лев Васильевич, видимо, другого мнения. Он почему-то обиделся.

Как ни подниму глаза — палит. А еще открывает рот, чтобы сказать что-то, будто подозвать к себе собирается, но я отворачиваюсь и активно занимаюсь работой. В чем-чем, а в ней недостатка нет.

Внимание становится навязчивым. На яхте много мужчин, но всем им до официанток нет никакого дела, мы — тени, обслуживающий персонал. Этот же Лев Васильевич... он какой-то другой. И чем больше времени проходит, тем острее я это чувствую.

К Веронике тоже подкатывает, да и к Маше, и к Кате. Ко всем девчонкам. Парням демонстративно грубит. Такое отношение неприятно, ведь в ответ можно только молчать и улыбаться - он гость.

Остальные участники мальчишника активно спорят, много пьют и хохочут. Темы для обсуждения выбирают странные: в данный момент выясняют, было ли в действительности монгольское нашествие на Русь или же историки его придумали. Я поначалу обалдела — было, конечно. Но мужчины такие аргументы выдвигают, что, меняя грязные тарелки на чистые, невольно заслушиваюсь.

Максим и Георгий оказались в команде, которая должна доказать, что не было. Поймав азарт, толкают речи, перебивая друг друга. Я впервые вижу, как Максим смеется, еще недавно поверить не могла, что он умеет такое.

Рассказывает он четко и складно, будто на судебном заседании выступает в каком-нибудь сериале. Та-ак интересно! Стас сказал, что будут бизнесмены, но, кажется, слукавил. Они все тут или историки, или юристы какие-нибудь, легко оперируют фактами, датами и книгами, о которых я даже не слышала.

То едва сдерживаю смех, то мысленно проговариваю фразы несколько раз, чтобы запомнить.

Ложная аналогия. Это ложная аналогия, вы не правы. Кровожадная крыса. Ты офигеешь, какой кровожадной крысой я становлюсь, если дело касается победы в споре.

За столом царит крайне интеллектуальная атмосфера — интересно, можно ли ею напитаться?

— Аня, Анечка, подойди, детка! — кричит Лев Васильевич, разрушая все.

Мгновенно вспыхиваю! Убийственно фамильярное обращение, да еще и при всех, словно я личная служанка.

Втягиваю голову в плечи и нервно перевожу глаза на Максима, которому как раз меняла тарелки. Он отрывается от общения с другом и смотрит на меня, на Льва Васильевича. Слегка прищуривается.

— Аню-ютка! Рыбка моя, плыви сюда, — продолжает звать Лев Васильевич громче.

Будто кипятком ошпаривает. К Максиму, бесспорно, никто в мире не посмеет обратиться столь уничижительно, и я вдруг осознаю, какая между нами непреодолимая пропасть.

Впервые в жизни мне стыдно быть собой, рыжей Аней из Упоровки, сжимающей грязные тарелки, и хочется стать кем-то важным, значительным.

Чуть позже я пойму, что именно в этот вечер зародились мои амбиции. Пустили корни в довольно сомнительной, но весьма питательной почве — остром желании соответствовать мужчине, который умно шутил и относился с добротой. Который несмотря ни на что... произвел впечатление.

Отзываться под его взглядом на детку-Анютку — стало сущим кошмаром.

— Минуту, — улыбаюсь я, почувствовав себя уязвимой.

Хаотично собираю салфетки, торопясь отойти от Максима подальше. Он ведь все слышит, каждое слово.

Щеки горят.

А еще от него приятно пахнет туалетной водой, и я от этого смущаюсь. Засуетившись, случайно толкаю стакан, но Максим ловит, не дав упасть. Вода, увы, расплескивается на его ладонь, мочит манжету. Я тут же кидаюсь вытирать, наклонившись, отчего запаха становится больше. Максим жестом останавливает и спокойно вытирается сам, будто ничего не случилось.

— Извините, — шепчу, похолодев. — Извините, пожалуйста.

— Вода сегодня мой бич, — отвечает он просто и вежливо. — Каплей больше, каплей меньше. Спасибо за помощь.

Вдох-выдох. Он пошутил со мной?

Продолжаю дышать часто и нервно, пока отношу тарелки и, словно на гильотину, возвращаюсь ко Льву Васильевичу.

— Чем я могу вам помочь?

— Ну наконец-то, Анют.

Морщусь. Ну сколько можно?

— Аня. Меня зовут просто Аня.

Смеется и просит у «просто Ани» зубочистки и сок — киваю, исполняю. Потом он хочет заменить стакан и вилки. Делаю. Следом ноет, что блюдо остыло, просит подогреть, а когда приношу — отвечает, что передумал есть.

Тут уж меня взрывает!

— Ну и зря, — не выдерживаю. — Рыба обалденная. Вы поковырялись и бросили, теперь придется выкидывать, а так бы кто-то мог съесть.

Голоса вокруг замолкают.

— Ты, что ли, на нее потратилась, Анечка?

— Нет, но я не люблю, когда переводят хорошие продукты!

Глава 5

Лёва

На телефон падает короткое сообщение: «?» Только вопросительный знак, а сколько в нем смысла.

Лёва тушит окурок в пепельнице, гасит экран мобилы и пытается успокоить нервы, которых с каждым днем в его бедном организме становится все меньше. Делает глоток дорогущего виски, держит на языке — впитывает витамины, чтобы хоть как-то восстановиться.

Время работает против них с Ростиславом Анатольевичем, возможности тают, как случайный снег в сентябре. Им и так повезло, что выборы в этом году перенесли на месяц из-за пожаров. Слава тебе господи, леса горели отменно. Жаль, что их так быстро потушили.

И тем не менее выборы состоятся. Пупыш уходит на пенсию, и его место должен занять Убейволк, а не Одинцов. Иначе такой виски им будет лишь сниться.

Ростислав Анатольевич и Лёва ждали слишком долго, Одинцов же появился в позапрошлом году и так быстро поднялся, что явно — нечестным путем. Сам факт обмана Лёву не беспокоит, бесит другое: как Одинцов мутит дела? Ну как?!

Ходят слухи, что в его жилах плещется отравленная цыганская кровь. Тридцать лет назад его мамаша-ведьма сбежала с любовником. Для цыганки измена — смертный грех, табор не простил и навеки проклял.

И правда, есть в Одинцове такое что-то... неправильное. Взять хотя бы странные татуировки. Жуть! Лёва не верит в сглаз и прочую лабуду, но крестик на всякий случай купил.

Проверяет периодически — на месте. Оглядывается.

На этой яхте все — тошнотворно дорого. Обычно Лёва так богато не ест и не пьет, а тут бар бесплатный. С другой стороны, о деле забывать тоже нельзя, поэтому количество виски строго ограничено.

«??» — снова приходит от Ростислава Анатольевича.

День сегодня — просто пиздец. Поначалу все шло по графику, Лёва из кожи вон вылез трижды, чтобы попасть на этот сраный мальчишник Басова и его тупой телки-парикмахерши. Проплатил элитным эскортницам, есть у него знакомые девочки в сфере. Скандал должен был быть скандалищем! От предвкушения поджилки тряслись!

Но потом эта мамаша с пацаном в воде. И надо было Одинцову кинуться ее вытаскивать! Когда тот вышел на берег с рожей в крови, Лёва перепугался до смерти: Одинцова увезут в больницу штопать, поездка сорвется, а другой возможности оказаться в одной компании не появится. Цыган не ходит по клубам.

Дальше еще хлеще! Менты нарисовались. Пришлось срочно избавляться от нанятых девочек, а еще париться, как бы не начался шмон. Лёва упаковал возбудитель в капсулы для диабетиков, но мало ли что. Опасно. Во время обыска могли же и собак подключить. Если бы нашли запрещенку, он бы сел лет на десять.

К счастью, все благополучно попали на борт и капсулы ждали своего часа в кармане. Лёва время от времени проверяет их наличие — страшно потерять.

Оказавшись на яхте без шлюх, он сразу начал думать, что делать. Другой бы на его месте растерялся и просто плыл по течению, но Лёва не зря занимает свое место, он парень находчивый.

Перебрал официанток, пробил информацию, но увы, ни одна не подходила. Тут нужно пойти на скандал и заявить прессе об изнасиловании, а до этого трахнуться. Не получалось. У всех семьи, дети, учеба. Ни у одной, увы, не оказалось умирающего родственника и потребности в быстрых деньгах.

Рыжую Лёва решил оставить для себя, уж больно хороша малышка. Краснеющая скромница с веснушками и такими длинными ногами, какие иметь неприлично. Столь аппетитных крошек у него не было. Лёва как увидел ее — голову потерял, почти влюбился. Что-то подсказывало, что она вполне могла оказаться девственницей. Жениться бы... конечно, он не стал, но разложил бы ее с радостью.

Чем дольше он на нее смотрел, тем сильнее она его волновала. Вот только сучка ни в какую не шла на контакт. Ей бы радоваться, что гость яхты обратил внимание! Она же демонстративно игнорировала, грубила.

Лёва разозлился! Хотел накатать жалобу, лишить зарплаты, уволить, но потом вдруг придумал новый план.

Ночи на юге темные, гости пьяные, а возбудителя в кармане достаточно и на Одинцова, и на мелкую рыжулю. В конце концов, разве Лёва не заслужил немного радости? Утром она ничего и не вспомнит. Для очистки совести Лёва кинет ей денег.

Возбудитель — виагра нового поколения - ужасно редкий и оттого дорогой, достать его было подвигом.

Убойно действует и эффект имеет уникальный: одна голова в облаках и кайф неописуемый, вторая, поменьше, — рвется в атаку. Единственная побочка - воспоминания остаются отрывочными, но это даже в плюс.

Лёва три часа висел на телефоне, но нашел два катера: на одном прибыла невеста с подругами, на другом — эскортницы, замаскированные под танцовщиц гоу-гоу. Алиби у Лёвы отличное: он хотел как лучше. Кто ж знал, что Одинцов напьется и полезет к одной из девочек?

А вот и прекрасная нимфа Регина.

Она и правда идеальна во всем. Фигура, ноги, грудь... как взглянет сквозь ресницы — кровь кипит. Даже проклятая — должна отозваться.

Регина сделает все в лучшем виде, она известная по московским меркам танцовщица, ведет популярный блог, продает уроки танцев и бабью магию. О ее тайной жизни в эскорте никто не в курсе. Будет рыдать на миллионную аудиторию — скандал разразится на всю страну!

Глава 6

Аня

Танцовщица как бы случайно останавливается рядом с Максимом, опирается на перила и, чуть прогнувшись в спине, смотрит на огни далекого берега. Что ж. Эффектно.

От досады закатываю глаза и пытаюсь отвернуться. Да куда там! Как чертовым магнитом тянет смотреть, любопытство в тысячу раз сильнее.

Ее движения отточенные и плавные, и я вдруг понимаю, что имел в виду Пушкин, когда описывал свою Царевну Лебедь, если предположить, что ее сравнение с птицей — метафора. Не идет, а плывет!

Моя любимая настольная книга детства, а главная героиня в ней — другая. Чувствую себя деревянным буратино. Втискиваю ноги в ставшие тугими туфли, беру поднос с шампанским.

Максим слегка улыбается, когда брюнетка о чем-то спрашивает. Точно так же, лениво и как бы нехотя, он чуть раньше улыбался мне. Роняет пару слов. Она взрывается смехом, что-то активно рассказывает, жестикулируя.

На ней костюм — узкий топ и короткие шорты, тело пышет жаром после танца и сверкает блестками, волосы длинные, до задницы.

Максим чуть выгибает бровь, слушая треп, его взгляд мимолетно, но все же оценивает спортивную фигуру, девица при этом чуть выставляет ногу вперед, как нас учили на показе одежды. А у меня сосет под ложечкой! И вообще испытываю что-то странное! Глубокую неудовлетворенность собой? Что ж так невыносимо-то?

Когда приношу шампанское, они даже не смотрят в мою сторону. Максим зависает в телефоне, а девица берет бокал и эффектно кладет свободную руку на его плечо, прямо туда, где татуировка.

Ошарашивает понимание — эту ночь они проведут вместе. Никаких сомнений нет, уж очень круто вдвоем смотрятся. И должно быть, это нормально.

Досада ощущается все явственнее, но печалиться некогда. Да и этот грубый мужик мне никто. Я его даже не знаю! Вероятно, у него скверный характер и какое-то темное прошлое. Носит же он обереги на руках и шее, неспроста, будем думать.

Отругав себя за глупости, спешу с подносом наверх — собирать грязную посуду.

— Какая она хорошенькая, ну правда же? — восклицает невеста, когда я вытираю со стола.

— Спасибо, — смущаюсь.

Подружки тут же поддакивают, а я вновь краснею от столь внезапного и пристального внимания.

— Лицо знакомое, мы раньше не встречались? — спрашивает еще одна девушка.

Пожимаю плечами.

Они пьяные, веселые, смелые и раскованные, но не злые — шутят и относятся по-доброму. Невеста вновь восхищается моими ногами и талией, а потом вдруг вручает две купюры по пять тысяч. Просто так! Я пытаюсь отказаться, но она вкладывает их в ладонь и мило улыбается:

— На эти деньги сделай фотосессию, а фотки выложи в сеть. Я уверена, для тебя найдется работа получше. Ты очень красивая девушка.

— Вы видели ее губы и нос? Интересно, это от природы? — слышится громкий шепот, когда я отхожу.

Они пытаются обсудить меня за спиной, но слишком пьяны, чтобы сделать это шито-крыто.

Оборачиваюсь и хохочу! Шутливо грожу пальцем. Невеста зажимает подруге рот и извиняется.

— Вряд ли у нее есть деньги на пластического хирурга, который бы сделал настолько естественно, — шепчет другая.

Качаю головой — смешные они. Я немного тоскую по своим подружкам.

Еще через пару часов Стас дает получасовой перерыв и отпускает освежиться. Наскоро перекусив, я сперва собираюсь полежать в каюте, но затем думаю: когда еще девчонке из Упоровки повезет плыть на такой красивой яхте ночью по Черному морю?

Может, это первый и последний раз в моей жизни!

Снимаю фартук, накидываю толстовку и спускаюсь на нижнюю палубу, где никого нет. Все гости в той части судна, где теплее.

Разуваюсь. Пол холодный, но раскаленным многочасовой работой ступням будто этого и надо. Я морщусь и едва не постанываю от болезненного удовольствия.

Как же хорошо, почти тихо.

И красиво, несомненно. Очень красиво. В кармане лежат десять тысяч невесты. Девушка умная, яркая, выходит замуж за богатого молодого человека. По любви. Она приехала на его мальчишник, а он даже не разозлился. Бывает же такое.

Почему-то ее небрежная похвала произвела впечатление. Мне стоит не спешить в деревню, а попытаться еще. Возможно, одноразовая реклама туши не мой потолок? Я хочу работать, хочу стать той, на кого смотрят с восхищением. Очень хочу.

Поток мыслей перебивает мужской голос, и я понимаю, что не одна внизу спряталась.

— Да, Лисён, конечно могу говорить, раз позвонил.

Короткий смешок. Знакомые интонации. Уже знакомые. Я напрягаюсь и обращаюсь в слух.

— Уснешь тут. Ты слышишь музыку?..

Максим идет по палубе с другой стороны и не видит меня.

— Да, я подал заявку, чтобы симку восстановили, телефон куплю, как на берег выйду... Какой ремонт, он в соленой воде минут десять плавал. Ну?.. Я в норме... Лис... — В голосе проскальзывает мимолетный оттенок раздражения: — Олеся, ты меня послушай, а не Жору с Машей. И перестань истерить, окей? Я тебе уже звонить боюсь… Ага, запугала... Поступил так, как посчитал нужным. При чем здесь ты и то, сколько я о тебе думаю?

Глава 7

— Нет, не курю. — И выдрессированно добавляю: — Извините.

Максим усмехается:

— За что извиняешься? Это же хорошо. Я тоже давно бросил, но иногда тянет.

— Иногда — это после спасения людей?

Едва заметно приподнимает брови.

— Чаще.

Я так жадно вглядываюсь в черную воду, что еще немного, и начну видеть останки древних кораблей на дне. Напрягаюсь всем телом от его близости. Уйти бы немедленно, мало ли что ожидать можно. Скинет за борт, и скажут потом: «Официанточка с ума сошла».

Но остаюсь на месте и продолжаю:

— Переживаете, да? Все веселятся, но вам не до смеха. Вы даже практически трезвый, хотя бар бесплатный. Абсолютно. Там даже «Хеннесси ХО» есть.

Максим снова чуть улыбается:

— Да, бесплатный, верно. Извини, малая, что обидел днем. Я был на стрессе и не разобрался, что к чему.

Вся кровь, что есть в моем теле, устремляется к лицу. Сердце так дико колотится под ребрами, что я едва за него не хватаюсь. Голова кружится. Наверное, у меня прямо сейчас происходит какой-нибудь инфаркт.

Подгибаю пальцы ног — мозоли дают о себе знать, я чувствую боль и прихожу в себя.

— Вы спасли двух человек. Женщину и ребенка. Даже если бы вы меня послали на три буквы и влепили пощечину, я бы не обиделась.

Максим издает короткий смешок и качает головой:

— Это точно было бы лишним.

— Да, вы правы. — Прикусываю язык.

Наши глаза встречаются, я улыбаюсь и вновь смотрю на море. Какой сегодня удивительный день, столько интересных людей вокруг и нового опыта.

— У тебя все в порядке? — нарушает молчание Максим.

— Д-да, у меня перерыв. — Бросаю взгляд на часы: — Еще пять минут. Я спустилась отдохнуть перед финальной уборкой. Немного устала, если честно.

— Я обратил внимание, что ты усердно трудишься.

— Спасибо.

Он молчит, смотрит на прибрежные огни, потом на усыпанное звездами небо. Я догадываюсь, что его откатило. Если у папы был сильный стресс, — например, когда волки подошли к нашей деревне и напали на корову, а еще до этого хулиганы побили его учеников, — он пил и долго восстанавливался.

Максиму невесело, он, вероятно, прокручивает в голове спасение двух человек и проживает его снова и снова.

— Вам было страшно? — спрашиваю. — Мне бы точно было.

— Я занимался плаванием, был уверен, что все получится.

— Ну да, ну да, — качаю головой. — Рассказывайте.

— Что?

— Вы такой крутой, что ежедневно прыгаете со скалы головой вниз прямо в ботинках! Притворюсь, что поверила.

— Уж сделай одолжение.

— Чисто из уважения к тому, что вы гость, а я на зарплате.

— Будь так добра.

Мы переглядываемся, я понимаю, что он прикалывается надо мной, и смеюсь. Потом мы смотрим вдаль и одновременно улыбаемся. Все очень хорошо и замечательно, эта минута такая крутая, что... вот буквально одна из лучших в моей жизни!

Максим оборачивается, доходит до лавки, берет плед и накидывает мне на плечи.

В груди тепло-тепло становится! Намного жарче, чем плечам, которые теперь греет шерстяная ткань.

— Спасибо.

— Не за что.

Интересно, какая она — его девушка? Наверное, особенная во всем. Я понятия не имею, кто она, но почему-то очень за нее обидно, если Максим изменит ей с танцовщицей этой ночью. При этом осознаю, что, если вдруг меня спросят — я ни за что его не сдам. Из-за пледа, шуток и всего вместе.

— Как вам праздник?

— Хороший.

— А танцовщицы? Обалденно красивые, да?

Максим мимолетно хмурится и отвечает довольно скучающим тоном:

— Полуголые девицы хороши, как и все полуголые девицы. Других танцовщиц гоу-гоу в своей жизни я еще не видел.

Беседа явно перестала его развлекать. Я понимаю, что нащупала предел, больше нам говорить не о чем.

— Но вас они не впечатляют?

— Мне же не шестнадцать.

Спросить хочется много. И про его девушку, которая, очевидно, не в восторге, что Максим сиганул со скалы в бушующее море. И как прошло спасение. И что он думает о Льве, танцовщицах, празднике, монгольском иге. О чем угодно!

Но я молчу, потому что никак не могу собрать слова в умное предложение, а тупить перед ним стыдно. Он извинился, и этот факт выбил почву из-под ног. Передо мной еще никогда никто из взрослых не извинялся.

— Я схватил ее за волосы, — произносит Максим, не глядя в мою сторону. Я обращаюсь в слух. — Она поэтому меня поцарапала, из-за охрененной боли. Она паниковала, лезла сверху и душила, не реагировала ни на просьбы, ни на мат. Я перестал видеть голову ребенка. Дернул ее за волосы вверх, чтобы вдохнула побольше, и отбросил к берегу, сколько было сил. Только после этого смог выловить мальчика. Ей было ужасно больно, но иначе мы бы утонули втроем. Думаю, у нее еще долго будет болеть голова.