Торжество долгой ночи

Часть 1. Рабство. Пролог. Много лет назад

Люциус почти не сопротивлялся одолевающей дремоте, что нагонял тоскливый дневной свет, льющийся через высокие окна — ровно до того момента, пока не сдвинулись облака и офис журнальной редакции не затопило ярким солнцем. Оживленный бодрящим касанием лучей, Люк выпрямился в кресле, сонным взглядом обвел помещение. Все ему казалось уютным: стены мягкого кофейного оттенка, газетные вырезки в стеклянных рамах, шерстяной ковер грубой вязки на полу, мебель — до ужаса простая, но сознательно подчеркивающая деловой минимализм.

Все оставляло приятное впечатление — но не горделивый вид дьявола за столом интервьюера.

С редкостным остроумием Лоркан Элфорд парировал вопросы о развитии игорного бизнеса, впечатляющих доходах, планах на будущее и будто нарочно вводил журналистку в робость излишним вниманием. Сегодня Лоркан находился в приподнятом расположении духа, а хищная, с долей издевки ухмылка свидетельствовала о том, что дьявол находил забаву в стараниях собеседницы избежать пронзительности его стальных глаз. Люк быстро потерял к разыгравшейся буффонаде интерес.

Он скучающе подпер голову рукой и обратил взор на Винсента. Первый соратник дьявола замер у окна мраморным изваянием — подчеркивание природной бледности за счет темных одежд явно льстило самолюбию господина де Бриенна. Суровая неподвижность демонстрировала поразительную выдержку и одно из присущих демону достоинств — умение ждать. При взгляде на Винсента складывалось впечатление полного отсутствия времени, что забавно, ведь время действительно не имело над ними власти. Люк был так заворожен воплощением безмятежности, что не сразу заметил появление Джеймса, хотя, справедливости ради, не заметить шпалу под два метра ростом было бы верхом невнимательности.

— Люк, метнись за сигаретами, — ворвался тот на полутонах. Даже приглушенным голос Джеймса звучал деланой небрежностью, годившейся разве что для помыкания прислугой.

— С чего это вдруг? — Люк вопросительно приподнял бровь.

Джеймс уставился на него темными волчьими глазами, не скрывая удивления протесту.

— Побудь хорошим мальчиком, тут всего-то через дорогу.

— Тебе надо — ты и иди.

— Безопасность этого важного джентльмена сама себя не обеспечит, — Джеймс кивнул в сторону Лоркана, и на пару секунд Люк уловил хвастливый монолог дьявола об инвестировании своих несметных богатств.

Пресловутая безопасность. Люциус усмехнулся с презрением.

Людьми давно правила тьма. Она просачивалась из прорех между мирами, костлявыми пальцами заползала во все сферы человеческой жизни. Гости из преисподней правили балом, на котором нашлось место каждому греху. Дьяволы, выдающие себя за людей, вплетали коварные лапы в экономику, политику, культуру и развлечения, достигали успеха, вкушали рукоплескания общества, а главное — держались на расстоянии друг от друга.

Конкуренция среди себе подобных отличалась особой агрессией. Путь к вершинам прокладывался трупами, и если поначалу адские захватчики не гнушались пачкать в крови собственные руки, то время переодело их в кукловодов. На арену вышли марионетки.

Ноша сопернической борьбы легла на плечи фамильяров — людей, добровольно покорившихся тьме в обмен на вторую жизнь. Люциус, Джеймс, Винсент — каждый присягнул Лоркану на верность. Снаружи ожидали распоряжений Ричард и Грей, готовые умереть за хозяина с не меньшим рвением.

По правде говоря, Люк не знал, что случится, напади на Лоркана прямо сейчас враждебные фамильяры. Неужели те, кто были рождены смертными, могли нанести серьезный вред дьяволу преисподней? Похоже, Джеймс подобными вопросами не задавался и всецело верил в свой служебный долг.

Хотя, скорее, был просто ленивым ублюдком, не способным самостоятельно купить себе сигареты.

— Больно ты тут нужен.

— Давай не будем спорить о нужности. Ноги в руки — и вперед сайгаком.

Разумеется, Джеймс не упустил возможности указать Люциусу на место. Когда одни сражались за безопасность, а другие нашептывали советы, Люк оставался Лоркану приятной компанией — аксессуаром к олицетворению успеха. Похвастаться было чем, Люциус обладал весьма незаурядной внешностью: профиль — сама гармония совершенных линий, подернутое бледностью лицо оттеняли черные локоны, а гипнотические чары изумрудных глаз обладали способностью доводить окружающих до умопомрачения. Исключительная красота — сила, которую Люциус не мог пока осознать в полной мере.

Не желая препираться с Джеймсом и дальше, Люк сдался. К тому же он вдруг подловил себя на мысли, что десять минут одиночества — сама по себе неплохая награда за услугу. Сопровождаемый вслед довольной ухмылкой, Люциус вышел из офиса, минул горящие в тени коридора глаза Ричарда и спустился по лестнице.

На улице вовсю разгорался май. Приятный месяц — нежное, еще не знойное тепло, бодрящий запах распустившейся зелени. Как Люк любил утренние трели соловьев! Когда-то. Когда май еще отзывался в душе трепетом.

В мае Люциус был казнен.

Он резко мотнул головой, как бы отбрасывая воспоминание о конце человеческой жизни.

— Тебя выгнали за плохое поведение?

Грей осматривал мотор под капотом черного автомобиля с покатой крышей. Завидев Люциуса, он настороженно свел брови.

На Грейсона невозможно было смотреть без внутреннего содрогания, он внушал страх одним своим видом: атлетическим телосложением, неизменно суровым лицом, пересеченным шрамом, отголосками животного существа во взгляде. Грей источал какой-то чужеродный холод, совершенно неосознанно вызывавший тревогу. Хоть демон никогда не выказывал пренебрежения в адрес Люциуса, зрело подозрение, что он тоже оценивал младшего фамильяра как мимолетное увлечение дьявола, недостойное ни внимания, ни уважения.

Глава 1. Повешенный

Свинцовые темные воды верно тянули ко дну. Демон закрыл глаза — искрящиеся просветы лунного света сомкнулись в черноте, и тело вверилось блаженной невесомости. Последний глоток воздуха застрял в легких.

Демон безропотно отдал себя стихии, тонул в затишье. Даже мысли смолкли. Смерть в объятьях морской глубины — за это ли он боролся? Джеймс не знал ответа и едва ли хотел искать.

Хмельной от крепкой дряни рассудок не поспевал за погружением, он был бессвязен и пуст. Отчетливо ощущалась лишь тяжесть вины на сердце, она утаскивала вниз, как если бы утопленник накинул на шею груз.

Однажды Джеймс был вымотан расставанием с покровителем, с самим дьяволом, но даже чувство покинутости не терзало его тогда столь сильно, как неустанный шепот раскаянья теперь.

Но чем ближе ко дну, тем тише…

***

Грей заставил себя вернуться домой, пренебрегая внутренним голосом. Вновь толкнул дверь через силу. Не из необходимости ночевать под крышей — надо ли говорить, что у владельца автомастерской такой необходимости не было вовсе — нет. Скорее, из чувства какой-то ответственности за убитого горем друга.

Порог встретил едким смрадом с примесью табачного дыма, что аж слюна наполнилась горьким привкусом. Неподобающая атмосфера для дома, который когда-то пах соленым ветром и женскими духами. Грей нехотя прошел в тьму негостеприимных стен. С каждым днем они обретали вид все более враждебный.

Из арочного проема гостиной тянулась широкая полоса света, в комнате негромко бормотал телевизор, рассеивая с экрана белое сияние. Джеймс развалился на диване, подперев голову рукой, и неспеша потягивал из стакана виски. Взгляд демона казался пугающе пустым и… стеклянным. Отсутствие в нем зачатков трезвых мыслей вызывало тревогу.

«Только глянь на него, — Грей услышал потусторонний голос, не принадлежавший никому из ныне живых, — убожество».

Странный неприкаянный призрак всюду пребывал рядом, поучая в не самой доброжелательной манере. Грей готов был поклясться, что видел ирреальный образ воочию — бледного демона с темными ниспадавшими почти до плеч волосами. Циничная ухмылка и глаза цвета чистой лазури, неизменно оттененные осуждением, преследовали, словно тень в солнечный день.

Винсент де Бриенн, покойный фамильяр, ворвался в жизнь своего убийцы вместе с новостью о возвращении Лоркана. Когда надежда, что дьявол смертен, сломалась вдребезги, тут же появился Винс, чтобы отнять и надежду на искупление.

Но сейчас Грей наблюдал вещь страшнее незваного призрака — моральное разложение. Джеймс погибал на глазах, упиваясь собственным несчастьем. Грей отвернулся от него, нервно потирая шрам на переносице.

— Ты что делаешь?.. — низкий голос устало осекся.

В ответ раздался раздраженный вздох. Джеймс неуклюже зашевелился: отставил стакан, не без труда принял вертикальное положение. Грею не впервой было видеть его в таком состоянии. Каждый по-своему переживал бессилие после разрыва связи с Лорканом. Уже тогда Джеймс пристрастился к заполнению душевной пустоты выпивкой, но, надо признать, так плохо, как сейчас, он не выглядел ни разу в жизни.

За три года скитаний Джеймс отрастил волосы, и теперь они черными патлами обрамляли исхудавшее лицо, касались плеч. Его запросто можно было принять за уличного бродягу: тощий, с болезненно заострившимся чертами, щеки покрыла неопрятно спутанная борода. Покачиваясь, Джеймс брел, как человек в глубокой старости, искал опору, старался держаться прямо, но, похоже, в его хмельной голове мир следовал иным законам гравитации.

— Отвали, — он задержался возле Грея, — у меня все в порядке.

— Мы оба в курсе, что это не так.

О соблазнительности самообмана Грей знал не понаслышке и осуждал всякое его проявление, как и в целом страдальческий образ жизни.

— Ты можешь корить себя сколько угодно, но заливать проблемы алкоголем — удел не самых сильных.

В пьяном мареве карих глаз мелькнула какая-то мысль, Джеймс вперился в ночь за окном. Под звездным небом вовсю бесновалось море, с плеском разбиваясь в пену о песок пустынного пляжа. Место, далекое от проклятых холмов и скал. Его выбрала Нина.

Грей в сердцах одернул себя, подумав о Нине Стелманис. Над ее именем в этом доме нависло негласное табу, никто не хотел сохранять в душе щемящие чувства. Особенно Джеймс. Грей осторожно взглянул на него из-под бровей: безутешный демон стоял неподвижно, повернувшись к шуму волн.

Джеймс запутался. С тех пор, как он познакомился с миром иначе, по-человечески, его бесповоротно тянуло к новым ощущениям. Идея познать не разгаданные ранее чувства захлестнула подобно мании, и в провинции стало тесно. Существовало ли что-то более волнующее, чем любовь? Что-то приводящее в больший восторг, чем сумасшедшая скорость и рев байка в ушах? Долгие странствия Джеймс провел в поисках ответов, упустив то, что имел.

Он питал к Нине нежные чувства, жалел о своем выборе уйти, осознавал, что отпущенное им недолгое время провел в безрезультатных блужданиях — и вместе с тем ненавидел ее за тайну, которую Нина держала при себе до последнего. Жестокий факт, что она добровольно стала марионеткой Лоркана, не мог не вызвать эмоционального всплеска.

Теперь Джеймс не знал, что чувствовал. Что должен чувствовать, а что хотел. Он не справлялся с новым переживанием, не мог подавить ярость и отвращение, которые никак не уживались с любовной тоской и… надеждой.

Глава 2. Оружие дьявола

Пятеро сидели в комнатушке за портьерой с совершенно пустыми лицами. В руках карты, в глазах сдержанность и отчуждение. Движения замедлены, голоса тихи. Воздух, пропитанный душистой пудрой и табаком, замер. Гости затаили дыхание.

Пятеро.

Важный джентльмен с седеющими бакенбардами — Коджо Моне, владелец конгломерата с ежегодным доходом от девяти нулей.

Филипп Эрнандес — нефтегазовый магнат, эпизодически потряхивающий дорогими часами на запястье.

Леди колоритной азиатской наружности — Джун Саито, преемница империи выдающихся предметов роскоши.

Загадочный незнакомец с холодным взглядом человека не самых добрых стремлений, хранящий инкогнито даже в кругу достойных себе представителей светских домов.

Кай Ривьера — парень лет двадцати пяти, обыкновенный негодяй и мерзавец в засаленном костюме из сервиса проката.

Последний опустил карты рубашкой кверху и коварно оглядел оппонентов. Он только что пошел ва-банк. Разыгрывалась одуряющая до головокружения ставка, отчего приходилось напоминать себе о том, ради чего пришлось поставить на кон все.

Непогашенные долги, маячивший на горизонте срок в тюрьме.

Сторонний наблюдатель видел в Кае неоправданно уверенного мальчишку, затесавшегося в высокопоставленную компанию из-за стечения обстоятельств. На деле это произошло благодаря связям и привычке всюду проталкиваться напролом с врожденным упорством. Кая не пугало собственное присутствие среди сливок общества, как и здешнее отношение к риску: пока собравшиеся приятно проводили время, он метался в тисках между «все» или «ничего».

Поначалу его авантюра казалась сомнительной, поскольку удача не слишком баловала Кая по жизни: бедность и нужда, унылое детство без излишеств и не менее унылая молодость с излишеством проблем. Но именно здесь, за портьерой игорного дома, фортуна, похоже, вернулась, чтобы возместить должок. Каю, несомненно, везло больше обычного, а на столе дожидался расклад не из слабых.

— А вы не промах, молодой человек, — Моне обхватил пятерней стопку фишек и двинул к центру стола, недвусмысленно полагая, что ход оппонента Ривьеры, — блеф чистой воды.

Кай позволил себе ироничную усмешку. Томные лица страшно претили его мятежной натуре.

— Так и быть, — будто договорившись с самим собой, Эрнандес бросил несколько фишек крупного номинала, при виде которых в душе затеплилось отрадное предвкушение добычи и скорого освобождения от денежных обязательств.

— Пас, — мягко объявила Джун, одарив Кая высокомерным взглядом, в котором отчетливо читалось: «Порой следует вовремя остановиться, щенок» — на что тот лишь игриво подмигнул: «У меня все схвачено, куколка».

Таинственный игрок не произнес ни слова. С выражением ленивого безразличия он сделал ставку и опустил руки на трость с набалдашником в форме черепа.

— Что ж, господа, предлагаю вскрыть карты.

Первым не сдержался Эрнандес. Кинув на стол каре[1], он импульсивно потянулся за сигаретами элитной марки. Моне тут же ответил ему фулл-хаусом[2] без всякой тени разочарования. Однако вялый жест предательски говорил об обратном.

Довольно быстро оказавшись с игроком без имени один на один, Кай впервые за партию по-настоящему обратил на него внимание. Вернее, на эффектное сопровождение. За спиной игрока высились близнецы, не старше самого Кая: альбиносы, бледные, как бумага, с высеченным на каменных лицах презрением. Волосы, брови, ресницы — все словно покрыл серебристый иней. Вместе с хозяином близнецы испытывали оппонента незыблемым спокойствием, принуждали открыться первым. Мало кто смог бы сопротивляться натиску безжизненных физиономий, но Кай был не из слабых. Лишь нетерпение от скорого триумфа заставило его сдаться и выложить карты на стол. Черный стрит-флеш[3] последовательностью до десятки. Кто-то из зрителей уважительно присвистнул. Это жутко подзадорило Ривьеру.

Близнецы натянули улыбки, прежде чем легким движением руки игрок развернул свой расклад. Спасовавшая леди Саито удивленно ахнула и всплеснула руками, повергнув Кая в нервную дрожь. Он не верил глазам и гулу восторженных голосов. Против него на столе веером расстелились пять старших карт в пиках. Флеш-рояль[4].

«Невозможно», — Кай ощутил, как от лица отливает кровь.

— А вы умеете удивлять! — улыбнулся во весь рот Моне, явно довольный тем, что выигрыш не достался парню с улицы.

Комната наполнилась овациями зрителей, подстегивая самодовольство игрока. С минуту Кай пребывал в тупом забытье. Он и сам не помнил, как резко вскочил с места и, раздираемый гневом, ринулся прочь, подальше от празднования славной победы.

Кай влетел в уборную, с силой захлопнув дверь. Выкрутил воду, мокрыми руками потер глаза, смывая злобу и остатки какого-то дьявольского наваждения, соблазнившего на игру. Он впился руками в края раковины до белых костяшек. Наблюдая за бьющим из крана потоком, пытался выровнять дыхание и призвать себя к самообладанию.

Подростком Кай Ривьера был из числа тех, кого называют «трудными». Он нередко дебоширил на улицах, не боялся задирать старших и оказывался частым гостем полицейского отделения. В молодости Кай Ривьера начал повышать ставки: среди проступков возникли кражи, торговля запрещенными веществами и даже… нет, об этом не стоило думать. Он сильно сжал веки, стараясь подавить нежелательное воспоминание.

Глава 3. Путь искупления

Они оба были в порядке. Почти.

На самом деле, в клуб «Опиум» забредали только те, кто не был в порядке совсем.

Джеймс осушил стопку джина, жестом попросил еще, не беря во внимание откровенное осуждение со стороны Грея. Атмосфера возле них сгустилась удушливая, накаленная — то ли клуб мутил голову дымной завесой, то ли натянутые отношения стали настолько ощутимы. Джеймс старательно избегал зрительного контакта с Греем, нарочно отрезал поводы для разговоров. Недомолвками делал разъединяющую их пропасть все более непреодолимой.

Зловонье пагубных пристрастий овладело «Опиумом». Густой мрак был пронизан запахами немытых тел, табака, алкоголя не самого благородного происхождения. Гости за столиками не отличались красотой, а их занятия и того меньше казались привлекательными: азартные игры, неразумные ставки, дешевые наркотики. Осматриваясь, Грей не скрывал брезгливости. Тошнотворное впечатление не спасал даже превосходный женский вокал, окутавший зал легкой меланхолией.

Сам того не сознавая, Грей засмотрелся на исполнительницу. Было в ней что-то хитрое, лисье, безотчетно пленявшее сердце. Стоило на минуту забыться, как девушка со сцены перехватила его взгляд и вернула с небес на землю. Грей мигом пришел в себя и отвернулся.

— Как день прошел? — неловко спросил он с целью прервать затянувшееся гнетущее молчание.

— Великолепно, — без энтузиазма ответил Джеймс.

Невозможно было принудить его перестать страдать, зная, как трудно преодолевается скорбь. Грей смог заглушить тоску по любимой, только став бесчувственной марионеткой Лоркана. Джеймс располагал иным вариантом, трудным, требующим немало сил и отваги — пережить, позволить этой ране затянуться.

— Может, тебе работу найти? Отвлечься?

— А может, ты избавишь меня от непрошеных советов?

Джеймс никогда не был эталоном вежливости, а в свете последних событий и вовсе стал на все отзываться грубостью.

— Мы когда-нибудь нормально поговорим? — Грей не прекращал попыток построить диалог.

— Чего ты добиваешься? Откровений?

— Скажи мне, неужели ты был бы счастливее, если бы Нина поступила иначе?

Джеймс молчал. Очевидно, он ранее уже задавался этим вопросом и теперь просто думал о том, какой из ответов хотел озвучить.

— Не знаю, — произнес Джеймс надтреснуто. — Если бы она сказала сразу, мы успели бы все исправить.

— Сам в это веришь? Перед ней стоял выбор между сделкой и смертью, как перед нами —принять ее решение или возненавидеть.

Ссутулившись, Джеймс опустил голову, в его глазах зрела какая-то крамольная мысль, которой он не решался поделиться. Грей насторожился.

«Лучше узнай сейчас, что у него на уме, пока не обернулось последствиями», — предупредил Винсент. Его слова растеклись ледяной волной по жилам вместе со страхом, что молчание могло привести к необратимым поступкам.

— Рассказывай, — потребовал Грей, не ставя под сомнение правоту призрака.

— Я хочу… выторговать ее жизнь.

Услышанное повергло Грея в ужас. Он устремил на Джеймса изумленный взгляд, как если бы всерьез боялся за его умственное здоровье, и ответил порывисто:

— Даже не думай, — голос невольно сорвался на хрип. — Лоркан не будет к тебе мил. Он отыграется по полной.

Джеймс залпом проглотил содержимое очередной стопки, притворившись глухим. Длинные немытые волосы делали его похожим на здешнего завсегдатая — неужели он рисковал в битве с Лорканом ради того, чтобы позволить себе так низко пасть?

Свобода оказалась коварной, стремление к полноте жизни — ловушкой. Так легко можно забыть, что богатая палитра чувств не ограничивалась счастьем. К нему примыкали горе, отчаянье, другие болезненные переживания, и не дано выбирать, что испытывать.

Будь человеком и прими радость вместе с нелегкими испытаниями или стань демоном, не ведавшим ни того, ни другого.

Если бы Грей понимал, как бороться с виной, он бы помог сбросить часть груза, который нес на себе Джеймс.

— Так будет правильно. Я подвел ее.

— Не принимай поспешных решений…

— Ты придурок, Марк! — их разговор прервал возмущенный возглас. — Еще меньше, чем в прошлом месяце? Можешь эти гроши себе в задницу засунуть!

Не стесняясь ни выражений, ни всеобщего внимания, певица «Опиума» заходилась криком перед мужчиной в потрепанном костюме. Наличие пиджака не добавляло ему важности, но заметно выделяло среди прочего контингента.

— Я же уволю тебя по щелчку пальцев, идиотка!

— Слишком много чести — оставаться в этой долбаной дыре!

Дико рассерженная, певица растолкала компанию собравшихся байкеров и села за угол барной стойки, отчего Грей мог разглядеть ее ближе. На вид он бы дал девушке лет двадцать — мягкие черты были подобны детским и сглаживали возрастные особенности. Впрочем, притягивала его не столько внешность, сколько бойкий огонь в глазах. Грейсон мрачно косился на девушку исподлобья, стараясь не выдать интерес.

Не замечая постороннего внимания, певица ловкими движениями пальцев скрутила на столешнице косяк с измельченной травой и поднесла к пламени зажигалки. Затянулась. Потерла нос, задирая кверху, будто он без того не имел забавно приподнятой формы. Увиденное парализовало Грея чувством отвращения. Он был так раздосадован разбитой симпатией, что не смог сдержать слов: