Санкт-Петербург. Сентябрь.
Вечер начинался с дождя — тонкой измороси, которую никто не воспринимает всерьёз, пока она не проникает под одежду и в кости. Город казался вымытым, свежим и при этом до боли чужим.
Вероника шла вдоль Невского проспекта, сжимая в руке папку с договорами. Вторая неделя в переводческом агентстве “ЛингваПро” — и работа нравилась. Не идеальная, не мечта, но стабильность, которой ей давно не хватало.
Её каблуки мягко отбивали ритм по мокрому асфальту. Она не спешила. Ещё один час — и можно будет увидеть Максима по видеосвязи. Его звонкий голос, голубые глаза — её всё. Его жизнь — её главная тайна.
Четыре года.
Четыре года с тех пор, как она ушла из его жизни без объяснений.
Оставила записку. Переехала. Исчезла.
И всё это время она боялась одного: что он найдёт.
И всё это время она надеялась на другое: что он не станет искать.
Она ошибалась. В обоих случаях.
Офис был на Васильевском острове, в старом бизнес-центре, выкупленном недавно. Коллеги обсуждали нового владельца, но никто не видел его лично. Говорили, что он из Москвы. Что он миллиардер. Что он жёсткий. Она смеялась про себя. Москва? Деньги? Власть?
Слишком знакомо.
Слишком опасно.
Она поднялась по лестнице, потому что лифт, как всегда, застревал на третьем. Привычка думать, что ничто из прошлого её больше не догонит — глупая привычка. Почти наивная.
И вот она вошла в офис. Свет, кофе, деловая суета. Коллеги с планшетами, утренние встречи.
— Вероника Соколова? — голос за спиной был глубоким, спокойным, с лёгкой тенью презрения.
Она обернулась.
И выронила папку.
Он стоял перед ней.
Живой. Реальный. Холодный, как ледяной воздух в ноябре.
Кирилл Власов.
В сером костюме. Часы — Hublot, как раньше. Стрижка — короткая, стильная. Его глаза не изменились. Стальные. Пронзающие. Ненавидящие?
И в то же время — будто в них всё ещё горело то, что однажды разорвало их обоих на части.
Она не смогла вымолвить ни слова.
Он медленно наклонился, поднял папку, передал ей. Его пальцы едва коснулись её руки.
— Не думал, что ты здесь.
Пауза.
— Хотя, может, ты как раз хотела, чтобы я тебя нашёл.
Вероника застыла.
Пальцы вцепились в кожаную папку, будто та могла защитить её от него — как щит. В голове зазвенело. Всё исчезло: офис, коллеги, яркий свет. Остался только он. Кирилл. Мужчина, которого она когда-то любила настолько безрассудно, что это едва не разрушило её. Мужчина, которого она бросила без объяснений. Мужчина, которого она боялась встретить даже во сне.
Он стоял перед ней, словно гравированный в мраморе. Ни один мускул на лице не дрогнул. Только глаза… Эти глаза. Когда-то они смотрели на неё с жадностью, нежностью, даже страхом. Сейчас — с холодной, безжалостной ироничной мощью. Он изучал её, не торопясь. Прокалывал взглядом насквозь, будто хотел разрезать её на части — и понять, почему.
— Ты… — еле слышно прошептала она.
Голос предал её. Горло сжало. Сердце забилось слишком быстро.
Он сделал шаг вперёд. Медленно, выверенно. Как хищник.
— Я что? — тихо спросил он. Его голос не изменился. Всё тот же бархат, только теперь в нём сквозило что-то ледяное. — Неужели ты правда думала, что можешь просто исчезнуть?
Он говорил тихо, но слова били точно. Без эмоций. Хуже — с контролируемым спокойствием, под которым она чувствовала нарастающее напряжение.
— Я… не знала, — выдохнула она, стараясь сохранить лицо. — Я не знала, что ты… ты теперь здесь.
— Здесь? — он едва усмехнулся, откинул одну руку в карман брюк. — Я владею этим местом. Купил неделю назад. Забавно, да?
Мир пошатнулся под её ногами.
Она чувствовала, как кровь отхлынула от лица. Сердце стучало в ушах. Он знал. Он нашёл. Он знал, где она, и — хуже — теперь он контролировал всё вокруг. Её офис. Её начальство. Её пространство.
Он подошёл ближе. Она сделала инстинктивный шаг назад — и упёрлась спиной в стену. Кирилл остановился в полуметре. Достаточно близко, чтобы она чувствовала его запах — тот самый, от которого у неё когда-то кружилась голова. Что-то древесное, тёплое, безумно знакомое.
Он смотрел на неё.
Долго. Молча.
Как будто хотел понять — она ли это. Та ли самая Вероника, из-за которой его жизнь когда-то вывернулась наизнанку.
— Ты изменилась, — сказал он наконец.
Она отвела взгляд. Но он взял её подбородок пальцами — осторожно, но властно — и заставил её смотреть на него.
— А может, нет. Может, ты всё такая же. Убегаешь, когда становится слишком серьёзно.
Она вырвалась.
Глаза заблестели — но не от слабости. От злости. От страха. От того, что в ней начали просыпаться чувства, которые она похоронила четыре года назад.
— Ты не имеешь права… — прошептала она.
Он медленно выпрямился.
— Нет, Вероника. Я имею все права. Я потерял четыре года жизни. И теперь — я их верну.
В этот момент в дверях кабинета появилась её начальница, Ольга Сергеевна, сухая женщина лет пятидесяти с острым взглядом.
— Простите, господин Власов, — сказала она с уважением, — совещание начнётся через пять минут.
Кирилл не отводил взгляда от Вероники.
— Отмените.
— Но…
— Я сказал — отмените, — спокойно, с лёгкой тенью раздражения в голосе. Ольга растерялась и кивнула, исчезнув так же быстро, как и появилась.
Вечер опустился на город мягко, почти ласково. Питер пах пылью, дождём и уставшими фонарями. Вероника ехала в пригород. Сначала — на метро. Потом — на маршрутке. И последние десять минут — пешком, по мокрой тропинке через деревню, где в маленьком доме жила тётя Люба.
Каждый вечер — одно и то же. Путь домой. К нему.
Сердце замирало от одного только воспоминания о детском голосе, который вот-вот прозвучит из-за двери.
Она открыла калитку. Скрипнула. Свет в окне — тёплый, жёлтый. Дождь больше не шёл, но воздух всё ещё был насыщен влагой.
— Маам!! — раздалось изнутри.
Дверь распахнулась раньше, чем она успела постучать. Максим выбежал прямо в носках, запрыгнул ей на руки с таким отчаянием, будто не видел её не сутки, а годы.
— Осторожно, ну, — смеясь, прошептала она, вдыхая запах его волос. Пах молоком, яблоками и каким-то его особым — домашним — теплом. Он был тёплый. Родной. Целый мир.
— Ты пришла поздно! Мы уже мультик смотрим второй раз, а тебя всё нет и нет! А Люба сказала, ты задержалась, потому что… потому что начальник пришёл! Правда?
Вероника осторожно опустилась на корточки, поглаживая его по щеке.
— Да, солнышко. Пришёл… начальник. Новый.
— Он злой? — серьёзно нахмурился Максим.
— Хм… — она задумалась. — Он… непростой.
— Уволит тебя?
Она улыбнулась, хоть внутри заныло.
— Нет, малыш. Никто не уволит. Я же сильная, да?
Он кивнул уверенно. Потом вдруг прижал ладонь к её щеке.
— Мама… а ты плакала?
Она застыла.
Он был очень чуткий. Иногда слишком.
— Немножко, — призналась она. — Но уже всё хорошо.
— Это потому что папа? — спросил он вдруг, так просто, как только дети умеют.
Вероника вздрогнула. Сердце стукнуло резко.
— Что ты…
— Люба сказала, что когда-то у меня был папа. Но потом его не стало. А ты всё равно любишь. Иногда ночью говоришь во сне “Кирилл”.
Она села на пол прямо у порога. Слёзы сами подступили, предательски. Максим лёг к ней на колени, тихо, будто почувствовал, что пора замолчать.
Она гладила его по волосам, смотрела в потолок, и думала:
“Господи, как же я долго это держу в себе…”
Максим был очень похож на Кирилла. Его глаза — стального цвета. Его брови. Его лоб. Даже манера сжимать губы, когда злится.
“Если он увидит… хоть раз — он поймёт.
Поймёт сразу.”
— Мам?
— Да, любимый.
— А можно я завтра нарисую для тебя семью? Где ты, я и папа. Пусть даже он только в рисунке.
У неё перехватило горло.
— Конечно, малыш. Нарисуй.
В тот вечер, когда Максим уснул, Вероника долго сидела у его кровати, не включая свет. Смотрела на него. На его ресницы, на ладошку, зажатую в кулачок.
Она достала телефон. Открыла сообщение от Кирилла.
«Завтра буду в офисе. Увидимся.»
И впервые за четыре года — она не знала, как удержать правду.
Кирилл сидел в своём временном кабинете на последнем этаже. В окна лился приглушённый свет июньского вечера, отражаясь от стеклянных стен офиса.
— Ни телефона, ни машины, ни собственности, — проговорил его помощник, листая досье. — Вероника Павлова. Всё чисто. Снимает квартиру — но не на своё имя. Счетов мало. Передвигается на метро.
— Родственники?
— Есть тётя. Людмила Павловна Мельникова. Фамилия другая, адрес — деревня в Ленобласти. Много лет назад сменила имя. Ни соцсетей, ни активности. Очень тихая.
Кирилл медленно перелистывал копии документов. Всё выглядело слишком чисто. Словно Вероника намеренно спряталась.
— У неё что-то есть, — сказал он тихо. — Я чувствую. Она врёт. Но боится не за себя. Не за репутацию.
Он посмотрел в окно.
— Найди, что она прячет. Мне не важно, сколько это займёт. Но я хочу знать.
Помощник кивнул.
— Ещё кое-что… Сегодня вы просили вызвать Марину Соколову. Она внизу.
— Пусть поднимется.
— Вероника тоже в офисе. Она на собрании отдела.
Кирилл на мгновение задержал взгляд на экране ноутбука, где зависла фотография: Вероника у кофейного автомата, в красной юбке, с высокой прической, отводит взгляд от камеры.
Он усмехнулся.
“Слишком холодная. Значит — слишком много эмоций внутри.”
Время её вскрывать.
Вероника только что вернулась из переговорной. День был мучительно долгим. Она зашла в open-space, сделала шаг к своему столу — и застыла.
Кирилл стоял у окна. Рядом — Марина. Эффектная, высокая, в платье до колена, с идеальным макияжем. Бывшая модель, а теперь — пиар-менеджер, которую Кирилл «случайно» пригласил «по делам».
Он стоял слишком близко к ней. Смеялся. Провёл рукой по её спине. Лёгкий флирт — совершенно неофициальный.
Вероника ничего не сказала. Поставила папки на стол. Села. И сделала вид, что не заметила.
Но внутри что-то зажглось. Небольшой, горячий костёр — ревность. Не злоба, не обида — а инстинктивная боль.
Он делал это нарочно. Слишком нарочно.
«Хочешь играть? Играем.»
Марина заметила Веронику первой.
— А это кто? — нарочито спросила она. — Та самая… переводчица?
Кирилл повернул голову. Глаза скользнули по Веронике. Его взгляд был холодным, цепким, но губы чуть тронула усмешка.
— Да. Это она. Та, что исчезла на четыре года, а теперь сидит в двух метрах от меня и делает вид, что ничего не было.
Вероника спокойно подняла глаза.
— Приятно познакомиться, — ровно сказала она Марине. — Уверена, вы отлично подходите для работы с ним. Надеюсь, вы… более предсказуемая.
Марина захлопала глазами.
Кирилл коротко усмехнулся. Он ждал этой реакции — но не такой.
Холод. Контроль. Но в глазах — огонь.
Он подошёл ближе. Присел на край её стола.
— Ты не против, если я воспользуюсь твоей ручкой?
Она протянула ему ручку.
— Только не ломай. Это не твоё.
Он взял. Задержал её пальцы чуть дольше, чем нужно. Наклонился ближе.
— Ты всё ещё помнишь, как я тебя держал, Вероника?
Она сжала челюсть.
— Ты повторяешься. Это признак слабости.
Марина недоумённо смотрела на них. Словно чувствовала: здесь намного больше, чем кажется.
Кирилл встал.
— Тогда напомни мне, как я чувствовал себя сильным.
Он отошёл.
— До завтра, Вероника. У нас много общего. Даже если ты сама этого не хочешь.
Когда он ушёл, она опустила голову. Сердце стучало. Кровь пульсировала в висках.
“Он опасно близко. Он не поверил. Он копает.”
“А я… я всё ещё дышу его именем.”
Поздний вечер. В городе — огни, гудки, чёрный блеск асфальта после дождя.
Вероника — или, как её теперь звали близкие, Ника — быстро шла к метро. Высокие каблуки она сменила на кроссовки, волосы распустила, лицо стёрла до чистоты. Обычная женщина. Серая куртка, рюкзак, усталость на плечах.
В голове крутилось одно:
он не остановится.
Он смотрит иначе. Слишком пристально. Словно вот-вот — и поймёт.
Она зашла в вагон, села у окна. Руки дрожали не от страха — от злости на саму себя. Четыре года. Четыре года она хранила всё под замком. А теперь всё снова движется к нему. Слишком быстро. Слишком близко.
Через час она была у дома тёти.
Максим уже спал. Щёчка уткнута в подушку. Игрушка — обнята. Тишина — как храм.
Ника подошла, села рядом на кровать. Смотрела на него долго, всматриваясь в черты — маленькое отражение того, кого она когда-то любила до боли.
Тётя Люба стояла в дверях.
— Он сегодня опять про папу спрашивал, — тихо сказала она. — Всё рисует вас троих. Ты, он, и мужчина с зелёным галстуком.
— Зелёным?.. — прошептала Ника.
— У тебя же фотка в сумке, помнишь? Где вы тогда в Лондоне были, и он…
— …был в зелёном галстуке, — закончила она. — Он запомнил. Хотя даже не видел.
Она провела рукой по волосам сына.
— Я всё ближе к провалу, тётя. Он не просто пришёл. Он начал копать.
— Ты могла бы сказать. Уже. Он всё равно…
— Нет. — Жёстко. Чётко. — Он тогда потерял бы всё. Партнёр хотел отдать за него дочь, и ради сделки Кирилл согласился. А если бы он узнал про беременность — он бы не ушёл. Но его уничтожили бы.
— Прошло четыре года, Ника. Он уже сам. Сильный.
— Он мстительный. Если узнает, что я украла его сына, он не простит. Он не простит мне, себе, вам. Он отнимет его, Люба. Он захочет забрать — назло. Как вещь.
Тишина.
— Но я тоже изменилась, — добавила она, смотря на спящего сына.
— Я научилась быть другой. Холодной. Уверенной. Он думает, что играет со мной? Он даже не подозревает, что я тоже умею… ломать сердце с улыбкой.
Люба нахмурилась:
— Это ведь не игра, Ника. Это любовь.
Ника встала.
— Тогда пусть и он это вспомнит. Если осмелится играть — пусть знает:
я больше не Вероника, которую он помнит. Я — Ника. И я умею защищать своё.
Она поцеловала сына в лоб и вышла на улицу. Небо затянуто. Пахло грозой.
Она набрала сообщение Кириллу:
«Ты сегодня был предсказуем. Если хочешь играть — подними ставки. Мне скучно.»
Отправила.
Удалить не стала.
Утро началось с молчаливого кофе. Кирилл молчал. Помощники чувствовали напряжение — в воздухе было слишком тихо. Даже секретарь подавала бумаги, затаив дыхание.
Он не отвечал ей всю ночь.
Но каждую минуту перечитывал:
«Ты сегодня был предсказуем. Если хочешь играть — подними ставки. Мне скучно.»
Скучно?
Он вздохнул и сжал ручку так, что хрустнула пластмасса.
Она его провоцировала. Холодно. Нарочно. Опасно.
Он встал из-за стола, сорвал пиджак с вешалки и направился в отдел переводов.
Она шла по коридору как раз в тот момент, когда лифт открылся.
Кирилл вышел — взгляд в упор.
— Вероника, — тихо. Почти шёпот. — В кабинет.
— У меня совещание через десять минут, — спокойно ответила она.
— Значит, успеешь, — он уже нажал кнопку лифта.
— И что, Кирилл, ты собираешься — накричать на меня? Как раньше? Это больше не работает.
Лифт закрылся. Только они двое.
Он был слишком близко.
Ника (да, уже Ника) стояла спокойно, но сердце стучало в горле.
— Что ты делаешь? — резко спросил он.
— Работаю.
— Нет. Ты манипулируешь. Ты… — он подошёл вплотную, его руки упёрлись в стену с двух сторон от её головы. — Ты сводишь меня с ума, Вероника. Ты исчезла. А теперь строишь из себя незнакомку.
— Я изменилась, — ответила она тихо. — Ты не имеешь на меня прав.
— Ты врёшь.
— Что именно? Что я больше не твоя? Или что ты до сих пор хочешь меня?
Лифт резко дёрнулся — и застрял.
Они оба застыли.
Панель мигнула.
Тишина.
Замкнутое пространство. Слишком близко. Слишком громкое дыхание.
Кирилл оттолкнулся от стены, сделал шаг назад… и тут же снова подошёл.
— Скажи мне. Один раз. Честно. Ты меня больше не хочешь?
Она посмотрела прямо в глаза.
Холодно.
Сдержанно.
— А ты? Хочешь? Или ты просто не выносишь мысль, что кто-то другой может касаться меня?
— Да, — прошептал он. — Мне мерещится, как ты улыбаешься другому. Я не сплю.
Он подошёл ближе. Рука скользнула по её талии.
— Но мне не нужны твои игры. Мне нужна ты.
— А я больше не игрушка, Кирилл, — её голос дрогнул. Но глаза оставались твёрдыми.
— Ты получишь не тело.
— Только если заслужишь доверие. А ты пока что только разрушаешь всё, что между нами было.
Он прижал её к стенке. Их разделяли сантиметры.
Дыхание стало единым. Слишком жарко. Слишком тесно.
— Четыре года, Вероника, — шептал он. — Четыре года. Ты убила во мне всё человеческое.
— Значит, тебе уже нечего терять, — она закрыла глаза. — Но и я — больше не та, кого ты любил.
Он почти коснулся её губ…
Но остановился.
Секунда тишины.
Они оба дрожали.
Лифт дернулся — поехал. Плавно. Как будто насмехаясь.
Когда двери открылись, она первой вышла. Не оглянулась.
Оставила его стоять — с разорванным контролем и запахом её духов на ладони.