— Он тебя предал с самого начала.
Слова раздались, как звон разбитого стекла. Врезались внутрь, расползлись по венам, засвербели под кожей.
Нет.
Не верю.
Не хочу.
Я мотала головой — судорожно, упрямо. В глазах темнело. Всё тело — будто резиновое: ни сил, ни воли. Мысли роились, жужжали, как пчёлы в улье, но ухватить ни одну не получалось.
Я подняла взгляд на Диму. Он стоял в стороне, как статуя. Неподвижный, даже не моргает. Казалось, не дышит.
Я хрипло усмехнулась — словно выдохнула остаток кислорода.
— Ты… блефуешь, — с трудом выговорила. Губы пересохли, язык — как наждак. Провела пальцем по губе: сухо, будто тряпкой по коже.
Он полез в карман.
И в тот же миг содрогнулся. Кожа потемнела — не тень, не загар, а нечто вязкое, словно смола, охватило его тело. Из-под ногтей вырвались когти. В нём просыпался зверь.
Я хотела поднять руку, крикнуть, остановить — но всё вокруг поплыло, глаза закатились…
⸻
Сейчас бы в Казань. Слушать радио в старой машине. Смотреть в окно — и не бояться.
Когда это было? Год назад? Два? Я давно потеряла счёт.
Гудки.
Один.
Два.
Четыре.
Каждый — как удар по черепу.
Я прислушалась. Сквозь звон в ушах улавливала каждую вибрацию.
— Мы находимся сейчас вместе… — сказал голос.
Мужской. Хриплый. Прокуренный. На фоне — ветер. Будто кто-то стоял на краю чего-то большого и пустого.
— Аси… — второй голос. Узнаваемый. До боли.
Сердце рванулось.
Я замерла. Не дышу.
— Аси… — он снова зовёт. Мягко. С мольбой.
Я узнаю его.
В теле — ток. Глаза расширились, даже жажда отступила.
Этот голос.
Он будил меня. Успокаивал. Ругался. Прощал.
И я прощала его.
Я подняла глаза на мужчину в комнате. Он стоял спокойно. Слишком спокойно.
Я ищу ответ в его лице. Паника ползёт по позвоночнику — холодом вниз, жаром вверх.
— Аси, дорогая моя… Господи…
Голова поникла. Я шмыгнула носом. Пальцы дрожали, стирая с лица — то ли пот, то ли слёзы.
Я не думала, что услышу его снова.
Хочется завыть. Уткнуться в знакомый запах — гель для стирки и табак.
На том конце что-то пробурчали — неразборчиво, с надрывом.
— Аси…
Он поднёс телефон ближе. Я слышала его дыхание.
— Помнишь, как мы встретились?.. Я верил. Я думал, у нас будет шанс. Я пытался. Прости…
Я упёрлась в холодную стену. Смотрю в никуда, ловлю каждый его вдох.
Даже если всё правда… я прощаю.
Всегда прощу.
Даже если его враг — это я.
— Спасибо тебе. За то, что не сдавалась. Что всё несла. Я… если бы мог, не встретил бы тебя вовсе. Чтобы ты жила спокойно. Чтобы тебя не искали…
Он всхлипнул. Или это я?
Помещение стало казаться клеткой. Давление сжимало виски.
— Дриммы мертвы. Всё. Опустошитель…
Связь оборвалась. Кто-то отдёрнул его.
Что-то во мне умирало. Будто это ещё не конец, но уже и не начало. Мы не всё услышали, но уже многое потеряли.
— Я должен сказать… — голос заторопился. — Я был сволочью, да. Я подводил. Но я бы никогда… НИКОГДА не причинил тебе вреда!
Глеб выскочил из машины почти бегом. Мы всё ещё стояли посреди трассы — водитель в салоне, а я, боком прислонившись к зелёной машине, ощущала, как в груди дрожит остаточный страх. Он жил в теле, как эхо, — невидимый, но цепкий.
— Всё хорошо?
Он подошёл быстрым шагом — в белой футболке, растрёпанный, будто выбежал без секунды на раздумья. Его лицо было взволнованным — в нём копилась тревога, и она искала выход в каждом движении, в каждом взгляде. Я давно его не видела. И всё же, несмотря на перемены, в нём оставалась старая, до боли родная суть. Та, что вызывала в груди что-то тёплое, забытое. Как будто время на мгновение свернулось в петлю и вернуло нас назад.
Он осторожно обхватил моё лицо ладонями, почти благоговейно. Словно хотел убедиться, что я жива. Что перед ним не призрак. Его карие глаза блестели от солнца — в лоб било ослепительно, но я всё равно увидела то, что кольнуло внутри: лёгкий укол воспоминания. Не боль, нет — просто то, что ещё не ушло.
— Всё нормально, — выдохнула я. Голос прозвучал чужим. Прошло полтора часа, а сердце всё ещё было в капкане тревоги, сжавшейся пружиной. Я смахнула его руки — не резко, но уверенно. Он замер, будто не ожидал. Его взгляд искал ответ в моих глазах, но мне не хотелось объяснять. Не сейчас.
Он шагнул в сторону, взгляд метнулся к машине. Водителя было не видно. Глеб обошёл капот, и я поймала себя на том, что смотрю на его белые кроссовки. Чистые, будто он выскочил из другой жизни, где всё спокойно, без пыли, без страха.
— Вы понимаете, что из-за вашей езды вы чуть не пострадали оба?! — закричал он сквозь стекло.
Я вздрогнула. Водитель не был до конца виноват. Видно было, как он вцепился в руль, как сжался — испуганный, потерянный. Мне стало обидно за него. Я быстро пошла за Глебом, юбку подхватил ветер, и я едва удержала подол.
Вокруг — пустота. С одной стороны лес, с другой — ничего. Дорога уходила вдаль, отрезая нас от привычного. Несколько машин пронеслись мимо, не сбавив хода. Машина Глеба стояла на обочине, как часовой, охраняющий покой, которого уже не было.
— Хватит, — почти шёпотом сказала я, подойдя ближе. Уперлась ладонью в его грудь, мягко, но сдержанно. Он напрягся, и я ощутила это кожей. Подняла взгляд — усталый, с оттенком злости.
Дверь машины отворилась. Водитель вышел — с поникшей головой, сжавшись в комок.
— Я знаю… Я…
Он бормотал несвязно, как человек, которому не хватает воздуха. Он дрожал. И вдруг я увидела — у него, наверное, дома кто-то ждёт. Ребёнок. Жена. Может, больная мать. В такие моменты действительно проносится вся жизнь — не как фильм, а как острое ощущение «что если».
— Что ты его учишь? Всё уже произошло! — сказала я резко. — Мы здесь стоять планируем? Или всё-таки поедем?
Я оттолкнула его чуть сильнее, чем хотела. Он отшатнулся, провёл рукой по лицу, по волосам. Замер. Взвешивал варианты.
— Мне нужно быть здесь, когда приедет полиция? — спросила я.
— Нет. Думаю, не нужно. Там всё записано. Я останусь, — бросил водитель.
⸻
Мы стояли у квартиры Глеба. Всю дорогу я спала. Просто отключилась — как будто организм решил сам за меня. Проснулась только тогда, когда он припарковался и мягко назвал моё имя. Голова была тяжёлой, тело — ватным.
— Подождёшь в коридоре? Мне нужно закончить пару дел, — сказал он.
Я кивнула. Даже в этом было ленивое, зевательное «да». Тело тянулось, как кот на солнце. Сознание всё ещё будто не вернулось из той трассы.
Он исчез в одной из комнат. Я осталась стоять, опустив взгляд. Скрип половиц, щелчки, быстрые шаги — он двигался нервно, будто убирался. Наводил порядок для кого-то, кто всё равно заметит беспорядок внутри.
Я раскачивалась с ноги на ногу, будто застряла между сном и явью. Было трудно верить в происходящее.
— Я заказал еду. Чтобы не ждать. Ты так и не сказала, что любишь, — проговорил он, вернувшись. — Разувайся, не стой в прихожей.
Он помог снять кофту, указал в сторону комнаты. Я прошла — медленно, как будто пол под ногами треснет. Мысли были рассыпаны, как осколки.
Мы здесь. Я здесь. Он рядом. Но почему внутри так пусто?
— Ты похорошела, — сказал он буднично, словно между делом.
Мы по-прежнему стояли на кухне, окружённые тусклым светом и вязкой тишиной. Стены будто сдвинулись ближе, сделав пространство тесным, как камера ожидания. Артур держал оружие уже не неуверенно — крепко, точно, как будто вошёл в роль. В этой роли не было места случайности.
Молчание висело между нами, как капкан. Никто не решался его нарушить — будто понимали, что от первого слова может зависеть слишком многое. Но Глеб заговорил — неожиданно живо:
— Артур, Аси приехала ко мне. Она не знала, что ты появишься. Вы знакомы?
Он перевёл взгляд на меня. В его лице промелькнула тень спокойствия, будто он верил — друг не переступит черту.
Я не кивнула. Не смогла. Это было бы как шаг вперёд — за которым обрыв.
Я смотрела Артуру в глаза. Не мигала. Не дышала. Всё сжалось внутри — словно этот взгляд был мостом между жизнью и смертью. Отведи глаза — и он выстрелит.
Зрачки его сверкнули. Он будто замер в шахматной партии, где на доске — живые. Я чувствовала: он не просто смотрит, он нюхает. Не духи, не пот — магию.
Если выстрелит — всё взорвётся. Соседи. Полиция. Паника. Кровь. Моя.
Я не шевелилась. Стала камнем. Лёгкие онемели, ноги — свинцом. Хотелось только одного — домой. Туда, где всё просто. Где никто не смотрит, будто знает, что ты — не человек.
И вдруг он опустил оружие.
Я выдохнула — резко, почти со звуком. Но была ли это безопасность — или ещё один ход в его игре?
— Расслабьтесь, — усмехнулся он, но глаза оставались холодными. — Подшутил над твоей девушкой. Пусть знает: с тобой быть — не всегда безопасно.
Он говорил, будто оправдывался. Но это не было оправданием. Это было что-то скользкое, как змея на полу.
Мысли совпали. Всё могло закончиться иначе. Хуже. В двадцать первом веке сложно скрыть труп молодой девушки. Особенно если она исчезнет в квартире парня, у которого “всё под контролем”.
Глеб раздражённо фыркнул:
— Ты в своём уме? Меня пугай, если хочешь, но её зачем втягивать? Хочешь, чтобы я в её глазах был идиотом?
Он подошёл ко мне, положил ладони на плечи. Пытался встретиться взглядом. Его пальцы были горячими, но движения — резкими. Будто понял: грань пересечена, играть в осторожность бессмысленно.
А я не двигалась. Не дышала по-настоящему. Страх парализовал не тело, а сознание. Я боялась не пистолета. Я боялась обернуться. Боялась, что он просто ждёт.
На меня впервые в жизни наставили оружие.
Я не думала, что это оставит такой след.
— Успокойся… — Глеб говорил мягко. — Я понимаю, это уже перебор, даже для него.
Он обнял. Я прижалась к груди, но внутри ничего не оттаивало. Всё натянуто, как струна. Сердце сначала замерло — потом грохнуло так, что отозвалось в ушах.
И тут — хлопок по спине. Резкий. Рука Артура.
Я вздрогнула.
— Что-то с нервами? — усмехнулся он.
Это не шутка. Не раздражение. Это — допрос.
В этом доме я уже не чувствовала себя своей. Воздух стал другим. Стены — чужими.
Я выскользнула из рук Глеба и села. Молча. Медленно. Смотрела на Артура.
— Оно что, настоящее? — спросил Глеб, глядя на пистолет.
— Да нет, конечно. Зажигалка, — бросил Артур, но спрятал оружие слишком быстро.
Я не поверила.
— Время идёт, — сказал Глеб. — Прогуляемся немного? До кафе. Артур останется, у него всё есть.
— А куда?.. — голос мой был хриплым, почти неслышным. Я просто хотела уйти.
— До «Аква Молла». Я переоденусь.
Он ушёл.
А я осталась. С Артуром.
Я уже поднялась, собираясь выйти, когда он схватил меня за руку. Хватка — железная.
В комнате царил нерешённый хаос.
Свет не горел. Потолочная лампа молчала, будто тоже отстранилась от происходящего. Рабочий стул был завален несвежей одеждой — она лежала горой, как напоминание о том, сколько всего брошено на самотёк. За окном едва пробивался рассвет, вяло растекаясь по стеклу — словно и сам не был уверен, стоит ли появляться.
Я сидела, облокотившись на подушку, чувствуя, как тело будто растворяется в ватной тишине. Мир отдалился — я слышала его гул, но как сквозь толщу воды. Он больше не звал, не ждал. Я стала наблюдателем, выкинутым за стекло.
Прошло два дня.
Я взяла отгулы. Списала на отпуск — лишь бы никто не спрашивал. Мандраж не отпускал ни на минуту. Телефон валялся рядом, мёртвый — я удалила все соцсети подчистую. Оставила только «Одноклассники» — как тонкую нить к родным.
Тишина проникала повсюду.
В стены, в воздух, в мою кожу. Всё застыло. Время стерлось, размазалось — день или ночь, уже не важно. Я боялась выйти наружу. Боялась быть найденной. Паническая атака стояла комом в груди, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Слова психотерапевта всплывали и тут же тонули. Справляться — глагол действия. А я не могла ни шагнуть, ни думать. Только лежать. Только ждать.
Первая ночь прошла в дрожи и бессоннице. Я разглядывала трещины на потолке, не отводя взгляда. Сейчас осталась только пустота. Истощение без формы.
Воспоминания били волнами — короткими вспышками: взгляд, голос, прикосновение, страх. Всё — как кадры после пожара. Я даже дышать боялась. Такой страх — липкий, живой — я раньше не знала. Это было правдой? Или искажённой интерпретацией, спровоцированной… кем-то?
«Дримм в смеси с ведьмой. Два злейших врага — и это в тебе».
Я опустила взгляд на руки.
Сколько боли в них запеклось. Сколько всего ими сделано. Иногда казалось — если бы можно было их отрубить, забыть, переписать линию жизни… я бы сделала это, не задумываясь.
Слёзы текли тонкими прохладными дорожками, щекоча кожу. Напоминая: ты ещё здесь. Ты жива.
А внутри хотелось иного.
Под кожей что-то сжималось — густой, тягучий гнев, вплетённый в бессилие.
Я сжала ладони. Ногти врезались в кожу, пульсация прошла по пальцам. Я хотела, чтобы руки окаменели. Чтобы исчезли.
И в этот момент — дрогнула тумбочка.
Словно мир ответил.
Я медленно подняла глаза.
Флакончики один за другим начали падать: лосьон, спрей, последний — с глухим ударом об пол.
Я не пошевелилась. Только смотрела. Как будто наблюдала за чужой жизнью. Будто и не я — причина происходящего.
Между мной и остальным миром встал прозрачный барьер.
Клетка. Тюрьма изнутри.
И тогда всё внутри лопнуло.
Вылилось наружу. Крик — сырой, хриплый, будто голос выдрали из глотки. Шкаф распахнулся с треском, створка отлетела и врезалась в стену.
Я замерла.
Тишина вернулась. Но уже другая.
В этой — было место мне.
«Хватит», — подумала я, откидывая волосы назад.
Если беде суждено прийти — она придёт. Спрячусь я или нет — это ничего не изменит.
Я босиком прошла по холодному полу. Он, казалось, даже удивился прикосновению моих ног. Схватила таблетки — старые антидепрессанты — и запила их глотком воздуха. В коридоре наспех натянула обувь и захлопнула за собой дверь.
Словно швырнула вызов.
«Хватит меня держать в страхе. Я вышла».
Утренний воздух хлестнул по лицу — как пощёчина, как пробуждение. Птицы перекликались, будто только они и знали, что началось утро. Всё остальное — спало. Машины стояли в молчаливом ряду, как мёртвые рыбы у бордюра.
Я вышла.
И мир… не взорвался.
Он даже не заметил.
Аллея. Фонари, которым не хотелось гаснуть. Свет скользил по листве, отражался в лужах. Прохлада. Я шла, будто заново училась дышать.
⸻
— Аси! — окликнул чей-то голос.
Я тут же обернулась, сжимая стакан с горячим кофе. Помещение было тесным — маленькое кафе по пути на работу, всегда заставленное лишними столами. Даже пара человек делали его душным. Тёмные стены усиливали ощущение клаустрофобии.
Записка была короткой — до обидного.
Ни имён, ни подписей. Только тонкий, скомканный лист, словно вырванный в спешке из блокнота — с неровным краем и холодом, который не оставлял кожу даже после прочтения.
«Этот мальчишка всё рассказал. Если это правда — советуем связаться с нами.
Иначе мы сами тебя найдём».
Буквы — чёткие, аккуратные, будто напечатанные в чужом, слишком правильном уме.
Я перечитывала снова и снова, пытаясь выловить хоть что-то между строк. Как будто смысл может измениться, если смотреть достаточно долго.
Он не менялся.
Только холод усиливался.
Я стояла у окна, локтем опираясь на подоконник. Лист скользил между пальцев — как доказательство, как приговор.
Снаружи просыпался город: гудки, лай, хлопки дверей — всё неуместно громкое, как будто мир не знал, что здесь, в этой комнате, уже всё изменилось.
— Артур?.. — имя сорвалось с губ, как дыхание. Я и сама себе не поверила, что произнесла его.
Глеб замер.
Повернулся не сразу.
Лицо побледнело — такое же белое, как бумага в моей руке.
Глаза застыли — не на мне. Не здесь. Он был где-то глубоко, в том моменте, о котором я ещё не знала.
Но всё же кивнул. Едва заметно.
— Он умер, — выдохнул он, глядя в пол. — У меня на руках. Захлёбывался… кровью. У меня дома.
— Его голос дрогнул. — Понимаешь?.. Я… я не смог…
Он провёл ладонями по рукам, словно пытался что-то стереть — кровь, вину, бессилие.
Я видела, как он тщетно, отчаянно пытался стереть воспоминание.
— Объясни, — прошептала я. — Почему он был у тебя? Что произошло?
Глеб шагнул ближе, будто стремился не ко мне, а к возможности объясниться, всё исправить.
— Не знаю… — выдохнул он. — Просто появился. Постучал. Был странный. Сначала молчал, потом начал говорить — не мне, будто кому-то другому.
— Он сжал кулаки. — А потом упал.
Он смотрел в меня, будто надеялся, что я пойму то, чего сам не понимал.
Я не понимала. Но знала одно: это было непросто.
— Как ты нашёл мой адрес? — спросила я. Голос — ровный. Кто-то должен быть ровным в этом хаосе.
Глеб вспыхнул.
— Какая, чёрт возьми, разница?! — он резко поднял голос. — Ты исчезла, Аси! Без слов, без причин. Просто… пропала.
— Его трясло. — Я искал тебя. Думал, ты в опасности. Или… не хочешь меня видеть.
— Он замолчал. — А теперь он мёртв.
Он опустился на край кровати. Сгорбился. Плечи поникли. Пальцы сцеплены — как у того, кто больше не знает, за что держаться.
Комната была в беспорядке. Будто внутри нас пронёсся ураган — без звука, но разрушающий всё.
— Он что-то сказал? — спросила я.
Глеб закрыл глаза.
— Почти живой… но уже не с нами. Смотрел в потолок, будто что-то видел. Я звал его, тряс…
— Он поднял взгляд. — Ни одной раны, Аси. Только кровь. Вся — изнутри.
Я застыла.
— Как это…
— Не знаю. Он был… пустой, — прошептал Глеб. — Как будто кто-то выжёг его изнутри.
И тут завибрировал телефон.
Звук — резкий, чужой, как выстрел.
Он достал его, неохотно посмотрел на экран.
Незнакомый номер.
Я отступила на шаг, словно тело уже знало: сейчас всё изменится.
Он ответил. Включил громкую связь.
— Вы слышите? В вашем доме обнаружено тело.
— Сердце пропустило удар.
— Где вы сейчас? Необходимо срочно подъехать.
Пауза.
На фоне — чужие голоса. Один сказал:
Глеб захлопнул дверцу машины — глухо, будто ставил точку после длинного, утомительного предложения, — и вышел на тёмную, пропитанную пылью обочину.
Мы остановились у придорожной гостиницы — угрюмого, усталого здания с облупленной вывеской, где чаще всего ночевали дальнобойщики, потерявшие счёт неделям и городам. Фасад отсыревший, окна глухо смотрят в темноту, как будто само здание стесняется своего существования.
Я посмотрела на Глеба — медленно, через щелочку времени между двумя мигалками фар проезжающих машин. На улице уже окончательно стемнело. Мы ехали почти весь день, разрывая дорогу на длинные куски — заправка, кофе, снова дорога, и опять. В теле осел тяжёлый, вязкий устал.
Резкий звук — стук по стеклу — вырвал меня из оцепенения.
— Ай! — я вздрогнула, дёрнулась всем телом.
Глеб стоял снаружи, у окна, постукивая по стеклу, жестом призывая выйти. Его лицо в темноте казалось сдержанным, но в нём тоже ощущалась усталость — не от дороги, а будто от себя самого.
Я открыла дверь, и в тело сразу хлынул прохладный ночной воздух. Ноги затекли, пришлось разминаться, в спине хрустнуло.
— Слушай, а машину искать не будут? — спросила я, вылезая наружу, голос всё ещё скомканный от сидения и сна в полглаза.
— Она оформлена на друга, — отозвался он сухо, почти не глядя на меня.
Он шагал впереди — медленно, тяжело, будто в голове у него жужжали мысли, которые он давно не мог заглушить. Они пожирали его изнутри. Я почти слышала этот гул.
Мы пересекли порог гостиницы. Внутри оказалось чуть теплее, но от этого не уютнее — тусклый свет, тишина, пахло старым деревом и уставшими жизнями.
— Подожди, я сумку забыла, — сказала я, на бегу разворачиваясь обратно.
На улице ночь опустилась окончательно — небо стало глухим, будто снаружи выключили свет. Машина остывала, её металлический корпус был прохладным. Несколько машин проехали мимо, и в их свете всё вокруг казалось чужим.
Я накинула сумку на плечо и поспешила обратно.
Глеб уже стоял у стойки регистрации, перегнувшись чуть вперёд, будто это была последняя задача на сегодня. Его рука нервно касалась бедра. Я подошла и слегка дотронулась до его плеча — просто, чтобы дать понять: я вернулась.
За стойкой стоял мужчина.
Я встретилась с ним глазами — и всё тело тут же дало осечку. Белые. Абсолютно чистые. Без зрачков.
Меня бросило в дрожь, как будто внутри включили морозильник. Я опустила взгляд в пол.
— Ваш номер до завтра, до девяти утра. После — выселение. Залог вернётся при выезде, — произнёс он.
Он протянул ключ с номером «305».
Я дёрнула Глеба за футболку. Он обернулся, лениво.
— Глеб... — прошептала я.
Я снова взглянула на мужчину. Он резко дёрнул головой вбок — как не двигаются люди. Как не дёргаются кости. Как будто тело не его.
Меня затопило: волна жара, волна холода — врезались одновременно. Он понял, что я поняла.
— Что? — тихо спросил Глеб.
Я замотала головой, натянуто улыбнулась.
— Всё нормально. Пошли, — я потянула его к лестнице.
На спине ощущался взгляд. Он не просто смотрел. Он знал. Он ждал.
Меня трясло изнутри. Я почти не шевелила губами, прошептала:
— Нам нужно уехать отсюда...
Глеб мягко коснулся моих рук. Я вздрогнула. Всё во мне вибрировало, как натянутая струна.
— Мы ехали тринадцать часов. Я сейчас мечтаю просто лечь и заснуть. Что не так?
Как сказать? Как объяснить то, чему сама не до конца веришь?
Слова были пульсом. Мысли метались — бестолковые, невыносимые.
Я посмотрела на него ещё раз.
Молчи. Терпи. Притворяйся.
— Ладно... Пошли спать.
Я ускорила шаг, первой начала подниматься по лестнице, будто надеясь убежать от того, что нельзя было оставить позади.
⸻
«Глаза пустые.»
Нет.
«Глаза без зрачков.»
Как это правильно вбить в поиск? Как сформулировать, чтобы найти хоть одну зацепку?
Я лежала на кровати в полутёмной комнате, вокруг — старая гостиничная тишина. Только экран телефона светился тусклым прямоугольником.
Перебирала слова. Глаза без зрачков. Белые глаза. Человека без зрачков. Браузер выдавал аптеки. Капли. Мази. Болезни.
Не то.
Я с досадой ударила телефоном по подушке, потом снова взялась за него.
Не могла остановиться. Хоть что-то. Хоть намёк.
И вдруг — ссылка. Затерянная в глубине интернета. Странный адрес, как будто созданный случайной генерацией.
Та девушка из кафе всплыла в голове. Её глаза. Её слова.
Я ткнула.
Сайт открылся — сырой, непричёсанный. Много текста. Неловкие абзацы. Будто кто-то писал их на грани сна и безумия.
«Записи собирались с 1987 года. Я адаптировал их тут.»
Я сразу проскроллила вниз — просто, чтобы увидеть, сколько этого всего.
И вдруг взгляд зацепился:
«Если ты читаешь это — значит, либо ищешь ответы, либо уже столкнулся с чем-то, что не можешь объяснить.»
По спине — мурашки. Не лёгкие. Настоящие. Словно кто-то провёл когтями между лопатками.
Я начала читать. Жадно. Как человек, запертый в клетке, жаждущий понять, за что и зачем.
«Ведьмы. Опустошители. Ищейки.»
Пальцы дрожали. Сначала я смеялась. Потом уже верила. Слишком сильно. Внутри всё шаталось. Граница между реальным и нереальным трещала по швам.
Экран был единственным светом. Мир сузился до нескольких дюймов.
Существа. Рисунки. Карандашные. Искривлённые. Нечеловеческие. Я не видела ничего подобного — ни в книгах, ни в фильмах.
Что за звери?
Но потом я дошла до комментариев.
И всё сдулось.
«Elena Palmer
Где вы Придумываете такие сказки? Читала ночью, страшно стало спать. Вы как братья которые писали похожие истории)
Впечатлена»
«DAnn6
Слишком сказочно, ничего с реальным не увидел. Какие ищейки и почему на рисунке карандашом крот? Смешно»
«ariana wwe
Хорошо написано, но вот персонажа опустошителя я бы до конца продумала, добавила что то еще»
Мы уже давно скрывались в других городах — будто беглецы, которых никто и никогда не должен найти. Меня постепенно отпустило напряжение, словно тонкая паутина тревоги начала рваться. В салон машины тихо проникал прохладный ветерок из приоткрытого окна — он приносил с собой запах ночной улицы, усталый и прозрачный. Я отбивала ногтями на колене ритм какой-то мелодии — бездумно, словно в такт своему сердцу, которое всё ещё не хотело успокаиваться.
Час тишины и растущего напряжения висел между нами, как натянутая струна. Вдруг Глеб резко ударил по рулю, вывернул колёса и прибавил скорость, словно пытаясь вырваться из этой тяжести.
— Ты молчишь слишком долго, чтобы это считалось ответом! — его голос прорезал ночную тишину, резкий и холодный.
Я почувствовала в нём не просто злость — скорее, обиду, направленную на меня. Как будто я сама устроила эту глупую охоту на бегство, поставив нас обоих на край пропасти.
Я даже не шелохнулась. Его раздражение скользнуло мимо, не ранив ни на йоту.
— Потом, — выдохнула я, голос прозвучал устало и ровно, но в нём зазвучало новое раздражение, более хрупкое и горькое.
Глеб повернулся ко мне, карие глаза сверкали в полумраке, будто старались пробиться сквозь мою броню равнодушия. Я встретила его взгляд безжалостным спокойствием, словно говорила: «Нет сил. Не сегодня.»
Он всё ещё ждал ответа, не отрывая рук от руля. Я лишь мельком заметила на навигаторе знак заправки — просто ткнула пальцем в экран. Без слов.
Глеб раздражённо выдохнул и, неохотно, кивнул.
Внутри меня рвался злой карлик с кувалдой, который орал: «Ну давай уже! Выбей эту дверь, вырвись!». Я понимала — если выломать хоть что-то внутри себя, может стать легче дышать.
Мы свернули на заправку. Небо на горизонте уже бледнело — наступало утро, полное усталости и вопросов. Тускло мерцала вывеска, словно напоминание о том, что где-то ещё есть свет. Но внутри у меня царила тьма, которой не хватало даже желания просто зажечь маленький огонёк.
Я вышла из машины, не дожидаясь, пока она полностью остановится. Ноги слегка пошатывались, и внутренний голос шептал: «Что с тобой?» Но карлик бодро перекрикивал: «Всё под контролем!»
— Аси? — голос Глеба прозвучал тревожно, словно хотел вернуть меня обратно к реальности. — Ты в порядке?
Я легко обернулась, будто проходила мимо на очередной остановке своей бесконечной дороги.
— Всё нормально, — ответила я и подняла руки в знак сдачи, добавив лёгкую улыбку — для вида, для него.
Глеб был измотан. Его походка, напряжение в плечах, тёмные круги под глазами — всё говорило о том, что дорога выжимает из него силы, как лимон.
Я молча прошла к кассе, не обращая внимания на полки со снеками. На подогревающей платформе медленно вращались сосиски, словно застывшие в бесконечном круге.
— Два хот-дога! — показала я девушке у кассы два пальца.
В этот момент Глеб подошёл ко мне.
— Доброй ночи! — кассирша улыбнулась с такой лёгкостью и теплом, словно мы были не уставшими беглецами, а просто туристами на отдыхе. Меня это почему-то раздражало. Как легко им быть счастливыми — просто так, без страхов и тяжёлых мыслей.
— Говяжья? Куриная? — она уточнила, и я замерла. Что? О чём речь?
— Два хот-дога, — повторила я уже строже, пытаясь избавиться от растерянности.
Глеб легко хлопнул меня по плечу:
— Давайте две говяжьих, — и указал на нужные сосиски.
Карлик в моей голове ударил себя по лбу. Элементарно, Ватсон.
— Да, извините, — пробормотала я, не поднимая взгляда. В её улыбке была жизнь — такая простая, тёплая, которую мне казалось, я давно потеряла.
Я поспешила занять столик в углу, вдали от кассы и глаз посторонних. Заправка была почти пуста — только мы.
Глеб остался у кассы ждать еду, а я машинально смахивала со стола чужие крошки, бессмысленно и беспокойно.
Перед глазами снова всплывали те белые пустые глаза мужчины, но страх, что раньше сковывал меня, будто выгорел дотла. Осталось только тяжелое любопытство — странное и тяжёлое, будто камень в груди. Я проводила рукой по груди, словно пытаясь унять это ощущение.
— Держи, — Глеб поставил передо мной хот-дог. Я ожидала, что запах еды взбодрит меня хоть чуть-чуть, но ничего не изменилось.
Он с глухим вздохом опустился напротив.
— Поедим и переночуем в машине. Я больше не могу, — пробормотал он устало.
Я фыркнула, откусывая сосиску, которая нагло вылезала из булки.
— Нам надо ехать дальше. Я тоже не спала — и ничего, — сказала я с набитым ртом, пытаясь звучать бодро.
Я увидела, как его грудная клетка вздымается в глубоком вдохе, он хотел что-то сказать, но сдержался. Молчаливо продолжил есть.
— Что, проглотил обиду? — поддразнила я.
Он откашлялся, отложил недоеденный хот-дог.
— Мог бы сначала доесть, — буркнула я, снова откусив.
Сладкая горчица растеклась по языку. Я стерла соус с уголков губ и вызовно посмотрела на него.
Глеб взвешивал слова, будто подбирал каждую букву, держа себя в руках из последних сил. Казалось, ещё чуть-чуть — и он выплеснет всё, что накопилось в душе за эти бессонные дни.
Но вместо взрыва я услышала:
— Что с тобой? — спокойный, серьёзный вопрос.
Меня словно выбросило из внутренней бури. Всплыли вина, стыд, сожаление.
— Мы устали, — тихо согласилась я. — Переночуем в машине.
Внутри меня что-то дёрнулось, странное и непонятное. Я не знала, что это, и боялась посмотреть в глаза собственным чувствам.
Глеб не стал давить, не задавал лишних вопросов. Он просто снова взялся за еду.