Трагические истории, основанные на реальных событиях

Мария Лазич и Афанасий Фет . Сгорающая заживо

Ты уходил ,а я молчала
А так хотелось закричать...

***
Вскоре после рокового объяснения с Фетом Мария, надев белое платье — его любимое, — зажгла в комнате сотню свечей. Помещение пылало светом, как пасхальный храм. Перекрестившись, девушка уронила горящую спичку на платье. Она готова была стать любовницей, сожительницей, посудомойкой —да кем угодно! — только бы не расставаться с Фетом. Но он решительно заявил, что никогда не женится на бесприданнице" и уехал, покинув ее навсегда...
Она убила себя так, чтобы не затруднить жизни любимому, ничем не отяготить его совесть, — чтобы зажжённая спичка могла показаться случайной. Сгорая, Мария кричала: «Во имя неба, берегите письма!» и умерла со словами: «Он не виноват, виновата я». Письма, которые она умоляла сохранить — это фетовские письма, самое дорогое, что у неё было…
Письма не сохранились. Сохранились стихи Фета, которые лучше всяких писем увековечили их любовь.

Томительно призывно и напрасно
твой чистый луч передо мной горел,
немой восторг будил он самовластно,
но сумрака кругом не одолел.
Пускай клянут, волнуяся и споря,
пусть говорят: то бред души больной,
но я иду по шаткой пене моря
отважною, нетонущей ногой.
Я пронесу твой свет чрез жизнь земную,
он мой — и с ним двойное бытиё
вручила ты, и я — я торжествую
хотя на миг бессмертие твоё.

Что он потерял — Фет понял гораздо позже, тогда озн лишь отдал дань скорби, — ему светила гвардия, перед ним маячили другие заботы, цели… Но придёт время — и горестная тень властно возьмёт всё, в чём было отказано живой Марии Лазич

Долго снились мне вопли страданий твоих,
—то был голос обиды, бессилия плач;
долго, долго мне снился тот радостный миг,
как тебя умолил я — несчастный палач.
Проходили года, мы умели любить,
расцветала улыбка, грустила печаль;
проносились года, — и пришлось уходить:
уносило меня в неизвестную даль.
Подала ты мне руку, спросила: «Идёшь?
«Чуть в глазах я заметил две капельки слёз;
эти искры в глазах и холодную дрожь
я в бессонные ночи навек перенёс.

Сорок лет спустя после этих событий больной, задыхающийся старик бессонной ночью думает о том, чего стоило 20-летней девушке то спокойное прощание: «Подала ты мне руку. Спросила: «Идёшь?» Среди ночи поднимают его утаённые ею тогда слёзы — вопли рыданий стоят у него в ушах. Вновь и вновь вспыхивает видение: бежит пылающая фигура, загорается факелом и выплавляет строчки, которым предстоит войти в учебники: Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:там человек сгорел? И эти, Толстого поразившие: «Прочь, этот сон, — в нём слишком много слёз…» И дальше, гениальное: «Не жизни жаль с томительным дыханьем, что жизнь и смерть! а жаль того огня…»

Лечу на смерть вослед мечте.
Знать, мой удел лелеять грёзы
и там, со вздохом, в высоте
рассыпать огненные слёзы.

Так догорала любовь, которая когда-то, в херсонской глуши, обожгла жизнь  практичного армейского офицера.

Но даже в самых страшных снах Фет не мог предположить, что это было только преддверие кошмара. .Мария, хоть и была девушкой умной, красивой, но у нее не было того главного ,чем так дорожил молодой Фет— богатства. Она была бесприданница.

«У меня кое-как хватает на то, чтоб самому сводить концы с концами, как же я буду и ее содержать?» Он решился на окончательный разрыв

Наступила весна 1850 года. Вновь пробуждалась к жизни природа. Но Мария ощущала себя словно в ледяной пустыне. Как согреться в этом пронизывающем душу мертвящем холоде? Поздно вечером в своей спальне она долго смотрела на огонек лампы. Трепетные бабочки слетались на пламя и, замирая, падали вниз, опалив хрупкие крылья… А что, если разом прекратить эту боль?..

Девушка порывисто встала, лампа опрокинулась на пол, огонь перекинулся на белое кисейное платье Марии, языки пламени побежали вверх — к ее распущенным волосам. Охваченная пламенем, она выбежала из комнаты в ночной сад и мгновенно превратилась в горящий живой факел. Сгорая, она кричала: «Au nom du ciel sauvez les lettres!» («Во имя неба спасите письма!»).

Еще четверо суток длились ее мучения. «Можно ли на кресте страдать более, чем я?» — шелестели ее губы. И перед самой смертью Мария успела прошептать последние слова, во многом загадочные, но в них было послано прощение любимому человеку: «Он не виноват, — а я…» На огненный жертвенник любви были возложены человеческое счастье и сама жизнь.

Ты отстрадала, я ещё страдаю.
Сомнением мне суждено дышать.
И трепещу, и сердцем избегаю
искать того, чего нельзя понять.
А был рассвет! Я помню, вспоминаю
язык любви, цветов, ночных лучей, —
как не цвести всевидящему маю
при отблеске родном таких очей!
Очей тех нет — и мне не страшны гробы,
завидно мне безмолвие твоё.
И, не судя ни тупости, ни злобы,
скорей, скорей, в твоё небытиё!

Марии Лазич посвящены самые пронзительные строки знаменитых «Вечерних огней», этой лебединой песни А.Фета.Смерть Марии научила его страшной красоте страдания. С беспощадной жестокостью он воплотил эту красоту в вереницу однообразных строф, мучительно раздирающих сердце. Но эта беспощадная жестокость есть в то же время всепрощающая любовь к ней.

Неизвестность, помноженная на душевные страдания, очень скоро превратила Фета в дряхлого и угрюмого старика, мечтающего о самоубийстве, чтобы воссоединиться со своей избранницей.

И снится мне, что ты встала из гроба,
такой же, какой ты с земли отлетела.
И снится, снится: мы молоды оба,
и ты взглянула, как прежде глядела
Давно забытые, под лёгким слоем пыли,
черты заветные, вы вновь передо мной,
и в час душевных мук мгновенно воскресили
всё, что давно-давно утрачено душой.
Горя огнём стыда, опять встречают взоры
одну доверчивость, надежду и любовь,
и задушевных слов поблёкшие узоры
от сердца моего к ланитам гонят кровь.
Я вами осуждён, свидетели немые
весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
как в тот ужасный час, когда прощались мы.

Оскар Уайльд и Констанс . До чего доводила однополая любовь в Англии конца 19 века

"Я до смерти устал от того, что меня и так без конца рекламируют"
О.Уайльд

Шипы прелестных роз — цена благоуханья.
Цена хмельных пиров — похмельные страданья.
За пламенную страсть к единственной своей
ты должен заплатить годами ожидания
О.Хайями.

Богатая, завидная невеста , которая боготворила и преклонялась пред ним , что может быть лучше?

Да еще и  стройная , симатичная ,темноволосая ,с правильными чертами лица , ну разве можно мимо такой девушки пройти - думал Оскар .

Правда вскоре он обратил внимание и на ее характер- она терялась в обществе его друзей, была слишком робкая, стеснительная,неуверенная в себе , да и острым умом не блистала.... В общем, полная его противоположность.

Хотя везде есть свои плюсы, ведь такой покладистой женой легко управлять-не без улыбки думал Уайльд

Поездка в Париж, дорогая гостиница, восхитительный медовый месяц, что может быть прекраснее вечера в ее таких любящих , таких совершенно девственных обьятиях?

Она ничего не умела и всего боялась , но при этом всегда потакала всем его прихотям

Была она девушкой не глупой ,хотя всем казалось при первом знакомстве, что она маленькая хорошенькая , но умом явно не блещет ,  у нее не было той театральной эксцентричности,что была у Уайльда , она была простой— просто доброй, просто и хорошо образованной, просто слишком застенчивой, просто , просто....

Вскоре Констанс забеременела.. "Когда я женился, моя жена была красивой девушкой, белой и изящной, словно лилия, с пляшущими глазами и веселым, заразительным смехом, звучащим, как музыка ,но примерно через год все ее изящество куда-то подевалось; она подурнела, стала грузной, бесформенной"

«Материнство убивает желание: беременность — могила страсти… Природа оказывается чудовищем; она набрасывается на красоту и уродует ее; она обезображивает тело, которое было белее слоновой кости и которому мы поклонялись, нанося ему многочисленные шрамы материнства; она оскверняет алтарь нашей души»[295]. Уайльд начал упрекать жену в том же, в чем Дориан Грей станет упрекать Сибиллу Вэйн, когда та сделалась посмешищем в его глазах, исполнив роль Джульетты: «Вы убили мою любовь! Раньше вы волновали мое воображение, — а теперь вы не вызываете во мне никакого интереса… Я любил вас, потому что вы воплощали в жизнь мечты великих поэтов,поэтов, облекали в живую, реальную форму бесплотные образы искусства… Вы испортили самое прекрасное в моей жизни». Очевидность того, что Констанс становится неинтересной, тронутой временем и материнством женщиной, сняла с семейной жизни пелену прекрасного, то есть покров мечты, которой Оскар в течение трех лет окутывал свое существование. Оставалась лишь привязанность, а любовь, влечение умерли, словно убитые действительностью, от ударов которой удалось спастись только Оскару Уайльду.
Он редко-редко теперь приходил к ней на ночь ,  не говорил ей больше своих острых и  обаятельных комплиментов, не смешил ее как прежде. Уайльд стремительно стал отдаляться он нее, в гостиницах ночевал чаще,чем дома . Она ни слова упрека не произносила. Она все так же любила его, молча и преданно,самозабвенно любила , верила во всю ложь им постоянно произносимую

Мне больно думать о замечательной податливости ее души – я заставил ее затвердеть и потом разбил.
В первые годы нашего супружества Констанс была спокойна; она часто напевала себе под нос и порой казалась такой счастливой, что я боялся к ней подходить. Но иной раз я замечал, как она нервно проводит левой рукой по волосам; ни с того ни с сего она могла погрузиться в необъяснимое молчание. Закрадывалась мысль, что она ведет другую, скрытую жизнь – но, безусловно, у нее не было никакой другой жизни, кроме той, что она вела всегда, полной будничных дел и маленьких радостей.

Однажды он, пытаясь воспитывать сыновей, сказал им, что непослушные мальчики заставляют своих мам плакать. На это дети спросили, а что делать с папами, когда их нет дома, и это заставляет мам плакать

"После появления на свет детей в самой Констанс стало меньше детского. Я хотел, чтобы она оставалась такой же, какой была при нашей первой встрече, но замедлить ее взросление мне было не легче, чем ускорить свое собственное. Ибо она требовала от меня такой любви, какую я не мог ей дать; в конце концов она от меня же научилась скрывать свои чувства и стала более отчужденной."

Своих мальчиков он любил . Проводил с ними времени намного больше ,чем с женой. "Иногда я рассказывал детям истории собственного сочинения. В них говорилось о любви, которая пересиливает смерть, хотя сама смертна"

Внезапный Судебный приговор буквально убил Констанс. Уайльда обвинили в гомосексуализме(в Англии в те дни однополая любовь была под запретом, за это возлагались каторжные работы и тюремное заключение)

Мать Оскара поддерживала Констанс вплоть до самого конца, когда горестная ноша стала слишком тяжела даже и для нее.

Страшное горе не проходит бесследно , кому всю молодость, всю красоту и жизнь она отдала?И кто вдребезги разбил ее хрупкую душу? Кто ,имевший наглость увлечь ее за собой, наговоривший множество приятных ,но пустых слов , а потом бросил? Кто изменял ей практически всю совместную жизнь?
О,все это делал ее любимый, ее милый и дорогой Оскар. О, сколько слез она выплакала, О, бледные дети отца, который не думал о вас, О ,Господи , переезд,смена фамилии и воспоминания,которые убивают изнутри.....

Они виделись еще один единственный раз. Она посмотрела ему прямо в глаза,на сей раз взгляд уставить в пол пришлось ему. "Он потерял все,что любил-свою блистательную карьеру, любимую мать, обожаемых сыновей, всю роскошь,которую так ценил...Все,все он потерял  ,отдал в жертву своим... ,ее мыли путались ,сгущавшиеся  слезы в самой голове мешали"  Но ее огромные от горя глаза были сухи, не осталось после всего пережитого слез . Ей стало его жаль,жаль...."Ведь я чувствовала ,что ты меня больше не любишь , понимала,что каждый раз ночуешь ты  не со мной,разве я осуждала тебя? "Когда ты уходил на ночь мне было нужно себя убить" Раве я  набрасывалась с упреками?Разве что то не сделала для тебя, раве не хотела я что бы ты ,Ты был счастлив? . Быть может , во многом моя вина в случившемся, ведь я такая обыкновенная, не умела вести светские беседы, не умела говорить так же ярко и уверенно  как ты, стала полной и давно не смотрелась в зеркало. Я не могла, не могла , в зеркале я видела фигуру не свою , чужую и то же лицо,мое лицо,  которое  ты называл красивым , губы,которые ты когда-то так страстно целовал,мне вспоминались наши ночи,когда ты говорил,что будешь любить меня вечно ,а ведь так часто раньше ты смешил меня, я была счастлива,мне было достаточно нескольких твоих слов ,но вскоре и в этом ты мне отказал... Я начинала плакать, я часто плакала при наших малышах, они успокаивали меня как могли , я старалась ради них  сдерживаться днем , а ночью уже не могла. Я пила,пила таблетки , они помогали мне уснуть и не думать каждую ночь где ты . Я бы так хотела быть веселой,радостной мамой для наших мальчиков , прости ,что не смогла.....

Федор Тютчев и Елена Денисьева «О, как убийственно мы любим!»

Не говори: меня он, как и прежде, любит,
Мной, как и прежде, дорожит…
О нет, он жизнь мою бесчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в его руке дрожит…
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу… им, им одним живу я —
Но эта жизнь!.. о, как горька она!
Он мерит воздух мне так бережно и скудно…
Не мерят так и лютому врагу…
Ох, я дышу еще болезненно и трудно,
Могу дышать, но жить уж не могу.
Ф.Тютчев

Молодая Лена, Леля, как ее звали , могла бы прожить долгую и счастливую жизнь , на это у нее были все шансы :"Черноволосая, с выразительными глазами, остроумная и страстная, она выделялась среди утонченных смолянок. Леля рано начала выходить в свет - на всех балах ее окружали поклонники. Что ей светило? Отличная партия, богатство, вращение в высших кругах .Лелю заметили при дворе - императрица собиралась сделать ее одной из своих фрейлин."

Но , не бывать этому! Ведь она полюбила , да еще как полюбила!
"Ради любви к Тютчеву она принесла в жертву все: свой социальный статус, расположение семьи, уважение окружающих. " "От самой же Елены отказались почти все родственники и знакомые, а отец проклял дочь"

Родственники отвернулись, из Института с позором выгнали, друзей больше нет практически , а у ее любимого,обожаемого Тютчева ради которого она все принесла в жертву есть и  жена ,и дети .....

Я очи знал, — о, эти очи!
Как я любил их, — знает Бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!
Дышал он грустный, углубленный
В тени ресниц ее густой,
Как наслажденье, утомленный
И, как страданье, роковой.
И в эти чудные мгновенья
Ни разу мне не довелось
С ним повстречаться без волненья
И любоваться им без слез.
Ф.Тютчев

Но она любила его, что она могла с этим сделать?Жизни не стало, вся жизнь ее заключалась в нем одном , она жила в квартире , которую он для нее снимал, а сам он  жил с женой . Он страстно любил Лелю, но при этом очень уважал и боготворил жену, которая все ,что было в ее силах делала для него-и полностью его содержала, и прощала все измены, и уезжала ,чтобы не смущать его совесть, и дочерей его от первого брака воспитывала и любила как родных.... Эта святая женщина достойна преклонения!

Но Тютчев не понимал , или ,что еще хуже , понимал , но ничего но делал, чтобы спасти ту, которую он любит , ведь он сам этой двойственностью убивает Лелю. Именно убивает. Медлено и мучительно.

Ему было удобно с богатой ,доброй, любящей женой и очень хорошо со страстной, молодой, красивой любовницей. Он причинял страдание и жене и Леле. Он обоих мучил. Мучил, мучил.... Одну до смерти довел своей любовью . Второй горя столько причинил ,что и не счесть.

"Денисьева, измученная страстью и неопределенностью, чахла на глазах. Связь длилась уже почти 14 лет - никакого выхода из сложившейся ситуации не предвиделось. У Лели диагностировали чахотку." В 1864 году Леля вновь была беременна.

От ненормальности своего положения, открытого презрения общества, часто посещавшей нужды, она страдала чахоткой, которая медленно, но верно сводила еще молодую женщину в могилу. Подрывали ее здоровье и частые роды. Своего последнего ребенка Леля родила за два месяца до смерти. От былой красоты, веселости, жизни остался только призрак — бледный, почти невесомый.

Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья…
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло…
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья,
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
Ф.Тютчев

Ее не стало. Все жизнь ее была несчастно-счастливой , очень странная и страшно-поэтичная жизнь , целиком и полностью запечатленная в стихах . Страшного и горестного было много в этой молодой жизни ,слишком много....
Смерть любимой была ударом, от которого поэт долго не мог оправиться. «…Только при ней и для нее я был личностью, только в ее любви, в ее беспредельной ко мне любви я сознавал себя…»

«Все кончено, — вчера мы ее хоронили...
Что это такое? Что случилось? О чем это я вам пишу — не знаю... Во мне все убито: мысль, чувство, память, все... Я чувствую себя совершенным идиотом.
Пустота, страшная пустота. И даже в смерти — не предвижу облегчения. Ах, она мне на земле нужна, а не там где-то...

Сердце пусто — мозг изнеможен. Даже вспомнить о ней — вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу.
Страшно, невыносимо. Писать более не в силах, да и что писать?.. Ф. Тчв.» ( Из письма Тютчева Георгиевскому от 8 августа 1864 г..

Я готов сам себя обвинять в неблагодарности, в бесчувственности, но лгать не могу: ни на минуту легче не было, как только возвращалось сознание. Все эти приёмы опиума минутою заглушают боль, но и только. Пройдёт действие опиума, и боль всё та же…»

Михаил Булгаков и Татьяна Лаппа . Жизнь с морфинистом

Страсть оглушает молотом,
Нежность пилит пилой.
Было веселым золотом —
Стало седой золой.
М.Цветаева

Весной 1913 года ученье 16-летней Тасе  пришлось бросить. В это время уже отчетливо ясно обозначилось одно серьезное обстоятельство, которое молодые люди тщательно скрывали от всех: девушка была беременна.

 После Пасхи Тася и Михаил обвенчались. На покупку подвенечного платья Тасины родители выслали деньги, но их пришлось истратить на врачебное вмешательство.  Ребенка, по словам Булгакова  «никак нельзя было оставлять»

Они стояли перед алтарем, красивые и счастливые. И ни один из них не мог проникнуться серьезностью момента — обоих постоянно тянуло рассмеяться. «Как они подходят друг другу по безалаберности натуры!» — сказала как-то о юных влюбленных сестра Булгакова Вера, и надо сказать, что в тот момент это было истинной правдой. Однако со временем от былой беззаботности не осталось и следа. Милая, смешливая, легкомысленная Тася познала весь гнет горя, все было в ее жизни с избытком-и тяжелая, непосильная работа для женщины, и аборты ,ведь муж не хотел детей, и страшный недуг мужа, который лечить пришлось ей, и предательство ,от которого покачиваются ноги...

Но это все еще только впереди , а сейчас Татьяна, как жена декабриста, последовала за мужем в глухую деревню и наравне с ним ухаживала за ранеными, работая сестрой милосердия. «Держала голыми руками  ноги, которые он ампутировал», всегда была рядом, всегда помогала.

А в один из дней Михаил, как и многие врачи того времени пристрастился к морфию. Жизнь с наркоманом — всегда испытание, а если кругом разруха и безденежье, это становится настоящим бедствием.

Чтобы достать морфий, Тасе приходилось продавать свои семейные драгоценности, отказываться от самого насущного. Во время ломок Булгаков то становился агрессивным , угрожал жене оружием, однажды швырнул в нее горящий примус  то начинал плакать и умолять супругу не сдавать его в приют для наркоманов. Татьяне снова пришлось сделать аборт — Михаил боялся, что из-за его тяги к наркотикам ребенок родится больным.

Когда в селе стали догадываться о недуге Михаила Афанасьевича, чете Булгаковых пришлось переехать в Вязьму. С этим городом супруги связывали большие надежды на выздоровление. Однако смена обстановки не помогла. Т. Лаппа вспоминает: «Вязьма — такой захолустный город. Дали нам там комнату. Как только проснулись — «Иди, ищи аптеку».

Я пошла. Нашла аптеку, приношу ему. Кончилось это — опять надо. Очень быстро он его использовал. У него была печать, позволявшая выписывать рецепты. Так всю Вязьму исходила. А он прямо на улице стоит, меня ждет. Он тогда такой страшный был… Вот помните его снимок перед смертью? Вот такое у него лицо было. Такой жалкий, несчастный. И одно меня просил: «Ты только не отдавай меня в больницу».

 Господи, сколько я его уговаривала, увещевала, развлекала. Хотела все бросить и уехать. Но как посмотрю на него, какой он, как же я его оставлю? Кому он нужен? Да, это ужасная полоса была…»

"Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя.. в теле нет клеточки, которая бы не жаждала... Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!"-писал Булгаков в своем автобиографеском рассказе

Я не знала, что делать, — рассказывала Т. Лаппа, — он постоянно требовал морфия. Я плакала, просила его остановиться, но он не обращал на это никаого внимания. Ценой неимоверных усилий я заставила его уехать в Киев, в противном случае, сказала я, мне придется покончить с собой».

В Киеве сначала я тоже все ходила по аптекам, в одну, в другую, пробовала раз вместо морфия принести дистиллированную воду, так он этот шприц швырнул в меня… Браунинг я у него украла, когда он спал… А потом сказала: «Знаешь что, больше я в аптеку не пойду. Они записали твой адрес».

Это я ему наврала, конечно. Я любила его , любила всегда и когда он был главный врач, спасал людей и когда был жалкми наркоманом и спасать приходилось уже его.Он страшно боялся, что придут и заберут у него печать. Он же тогда не смог, бы практиковать. Он говорит: «Тогда принеси мне опиум». Его тогда без рецепта в аптеке продавали. Он сразу весь пузырек выпил … И потом очень мучился с желудком. И вот так постепенно, постепенно стал отходить от наркотиков. И прошло, слава богу.

От Тасиной юной красоты давно не осталось и следа , годы тяжелых бедствий никогда не прибавляют женщине свежести и изящества. Один бог знает сколько раз Булгаков ходил на лево. Тася знала о его изменах, долго плакала она одна по ночам, но все-таки скандалов мужу не устраивала.

Осенью 1921-го супруги перебрались в Москву. Началась суровая борьба за выживание. Булгаков по ночам писал «Белую гвардию», Татьяна сидела рядом, регулярно подавая мужу тазики с горячей водой, чтобы согреть заледеневшие руки. Усилия не пропали даром — через несколько лет Булгаков-писатель входит в моду. А вот семейная жизнь дала трещину. Татьяна не слишком интересовалась литературными изысканиями мужа и в качестве жены писателя казалась слишком уж незаметной. Булгаков хотя и уверял Татьяну, что никогда от нее не уйдет, предупреждал: «Если встретишь меня на улице с дамой, я сделаю вид, что тебя не знаю». В ту пору Булгаков активно флиртовал с поклонницами.
Но своего обещания никогда не покидать Татьяну Булгаков так и не сдержал.

 Через 11 лет после венчания он предложил ей развод. В роли разлучницы выступила Любовь Евгеньевна Белозерская, 29-летняя дама с богатой биографией, недавно приехавшая из-за границы. Она только что разошлась с одним мужем, собиралась выйти за другого, но не получалось. Так что роман с Булгаковым пришелся очень кстати. А Булгакову нравилась ее утонченность, любовь к литературе, острый язычок и светский лоск.