Трек 07: Ты

Обращение автора к читателю.

Привет. Меня зовут Амалия Ветрова.

И, если честно, мне немного страшно говорить это вслух.

Потому что «Трек 07: Ты» — это не просто книга. Это моя боль. Моя нежность. Моё
«прости» и моё «я всё ещё верю».

Я писала её не как автор, а как человек, который тоже когда-то не знал, как жить дальше. Который чувствовал себя чужим — даже среди самых близких. Который возвращался туда, откуда ушёл, только потому что сердце всё равно звало.

Это история Алисы и Демьяна. Но на самом деле — это история каждого, кто однажды устал быть сильным. Алиса — это девочка с камерой, в которой больше молчания, чем слов. Она не герой. Она просто живая.

А Демьян… он будто бы сильный, яркий, уверенный. Но только снаружи. А внутри — тот самый крик, который не слышит никто.

«Трек 07: Ты» — это не просто главы. Это треки. Настроения. Пульс. Тепло. Это попытка сказать «я чувствую тебя» тем, кто давно не слышал этого ни от кого.

Если вам одиноко — эта книга для вас. Если вы не знаете, во что больше верить — оставайтесь.Если вы устали быть «нормальным» — переверните первую страницу. Может, вы тоже Алиса? Или, может, вы — Демьян?

Добро пожаловать в этот мир.

Тихий, надломленный, честный.

Добавьте эту историю в свою библиотеку. Потому что некоторые книги возвращаются к нам, когда становится темно. Потому что иногда одно правильно подобранное слово может спасти.

И если вам вдруг захочется просто написать: «Я прочитал», — я буду рядом.

Потому что авторы — тоже люди. И мы нуждаемся в вас ничуть не меньше.

С дрожью в голосе,
С верой в каждого из вас
И с открытым сердцем —
Амалия Ветрова.

Пролог.

Трек 07: Ты

Мечта о встрече с знаменитостью — знакомая всем. Затмить мир, стать частью его реальности, забыть обо всём, что было до этого. Но для Алисы, которая вернулась домой спустя два года, эта мечта не имела смысла. Она не искала славы, не верила в случайности. Она просто влюбилась в парня, даже не подозревая, что его жизнь — это не просто жизнь, а целый мир, где всё подчинено игре на публику, где нет места для нормальных чувств и простых отношений. Он — солист одной из самых популярных групп, и их пути пересеклись, как два мира, с каждым из которых ей теперь нужно было научиться жить.

Алиса была его тихим убежищем, тем, что приносило ему покой в мире, полном шума и фальши. В её присутствии он забывал о давлении продюсеров, о фанатах, которые не отпускали его ни на минуту, о репортёрах, всегда ищущих подвох в каждой его фразе.

С ней он был собой, мог расслабиться, почувствовать, что есть что-то настоящее, не затаённое светом прожекторов.

Она становилась тем моментом, который возвращал ему ощущение нормальности. Но, несмотря на это, Демьян понимал, что не может впутать её в этот мир. Он не хотел, чтобы она становилась частью этого. Он не хотел, чтобы её называли очередной недельной девушкой Демьяна, очередной игрушкой для прессы, которой через пару недель никто не будет интересоваться.

Он хотел, чтобы она оставалась рядом с ним, но при этом была его домашней хорошей девочкой, чистой и неприкосновенной, вдали от этой грязи.

Он обожал её за то, какая она была: искренняя, настоящая, не затаенная ни славой, ни ожиданиями общества. И всё, что ему хотелось, — это просто быть с ней, чтобы она не подвергалась боли, которой был наполнен его мир.

Ты — так он видел её в своём треке. Ты — его свет и покой, его единственная возможность пережить этот ад, в котором он оказался. В её глазах он видел тишину, которую так давно не мог найти нигде.

Она была его якорем в этом безумном океане славы, той, с кем он мог быть просто человеком, не скрываясь за масками. Он хотел, чтобы она осталась такой, какой она была, не изменившись под давлением этого мира.

Но его усилия казались бесполезными. В его мире, где каждый шаг отслеживается, где ничто не остаётся без внимания, он знал, что её нельзя спрятать. Он знал, что её могут заметить. И тогда начнётся травля, будут унижения, попытки разрушить её непорочность. Но это было всё, что он мог предложить ей — быть рядом, оберегать её от этого мира, даже если это означало бы потерять её, потерять то, что для него было самым важным.

Его страх заключался не в том, что она могла бы быть поглощена этим миром. Он боялся потерять её, прежде чем она поймёт, что этот мир, какой бы чуждой и страшной он ни был для неё, всё равно с каждым днём будет становиться всё более реальным.

Он не знал, как долго она сможет оставаться чистой, не подвергнувшись испытаниям, которые он переживал. И что, если однажды она всё-таки встретится с этой частью его жизни, с теми, кто её изменит?

Его чувства к ней не имели условий. Он обожал её за то, что она оставалась собой. Но в мире, где каждый взгляд под лупой, каждый шаг под пристальным вниманием, ему оставалось только одно — защищать её, беречь её от того, чтобы она узнала, какова может быть эта жизнь.

Часть 1.

Два года. Два невыносимо долгих года, которые как-то неумолимо растягивались, будто время и пространство решились её наказать. Алиса мечтала вернуться домой, несмотря на всю атмосферу Лондона, его величие и нескончаемую суету. Лондон был гремучей смесью света и теней, ярких огней и туманной реальности, где никто не замечает одиночества одного человека. Город, наполненный миллионами лиц, был холоден и безразличен к её внутренней боли. И хотя улицы были знакомы, а архитектура впечатляла, ощущение чуждости всё равно не покидало её. Каждый уголок этого города был красив, но всё казалось далеким и бесконечно чуждым. Даже великолепие Лондона не могло заглушить пустоту, которую она чувствовала внутри.

Первый год здесь был настоящим испытанием. Словно она стояла перед огромным зеркалом, и каждое её отражение кричало о том, что её жизнь давно была перевёрнута. Память о Марке не отпускала. Его предательство, ложь, холодность его слов — всё это жгло её душу, превращая каждый день в борьбу с этим воспоминанием, с тем, что когда-то казалось настоящим, а теперь превратилось в иллюзию. Он был для неё всем, а теперь стал ничем. И это внутреннее разрушение было похоже на медленный процесс умирания, когда понимаешь, что когда-то был жив, а теперь уже нет. Фотография оставалась её единственным якорем в этом безбрежном океане одиночества. Она снимала всё, что могла — лица прохожих, бесконечные закаты, детали, которые казались ей важными, но каждый снимок всё равно оставлял её с ощущением невыполненного долга. Как будто она искала что-то за пределами изображения, что-то, что невозможно было запечатлеть. Но всё равно продолжала искать, пытаясь найти хоть малую искорку в этом холодном мире.

Звонки домой в Питер становились её единственным способом быть ближе к родным. Она говорила с подругой — это было легче. Подруга слышала, чувствовала, а вот её мама… Она не могла позволить себе показать ей, как на самом деле трудно. Мама была бы в отчаянии, и, хотя Алиса пыталась скрыть это, тяжесть её душевной боли пробивала любые барьеры. В каждом разговоре звучала лёгкая вуаль, скрывавшая неизбывную тоску, а в её сердце по-прежнему была пустота, как холодная и необъятная бездна. И сколько бы она ни говорила, ни пыталась быть «в порядке», она знала — тягость на её душе не уйдёт. И, возможно, она никогда не уйдёт.

Но от этого не убежать, и Алиса знала это лучше всего. Каждая клетка её тела протестовала, каждый нерв, каждое мгновение ожидания было мучительно острым, как игла. Самолёты. Она пыталась бороться с этим страхом всю свою жизнь, но он всегда возвращался, как неизбежная тень. Самое странное было то, что она не могла объяснить, откуда он пришёл. Летать было не просто страшно — это было невыносимо. Страх вжимал её в сиденье, скручивал внутри, как узел, заставляя сердце биться быстрее, чем должно. С каждым взлетом она ощущала, как её душа, словно наваждение, уходит куда-то далеко, и, казалось, что она вот-вот исчезнет. И ведь что-то важное, что-то нужное было здесь, наверху, в этом маленьком, дрожащем корпусе самолета, но что? Почему всегда было так, что все, что она боялась, в какой-то момент становилось её судьбой? Нельзя было избежать.

Алиса, без сил сжав руки на коленях, вытащила плеер из своей сумки. Никаких лишних мыслей — ей нужно было просто остановить внутренний шторм, хоть на миг, вырваться из этого пространства, где каждое движение самолёта вызывало у неё ужас. Она нажала на кнопку, и звуки музыки, знакомой с детства, в мгновение ока наполнили её пространство. Мелодия, как тёплый ветер, проникла в её тело, и она сразу почувствовала, как этот холод, который обжигал её, начал немного отступать. Музыка всегда была её отдушиной. Её мысли унесло в ту давнюю картину, когда она с мамой сидела у фонтана в центре Питера. Она могла бы провести вечность в этом месте — среди большого города, где звучала тишина, где вода падала, а мир казался таким простым и ясным. Мамина рука на её плечах, её голос, не торопящийся, будто время могло остановиться. Тот момент был её крепостью — чистый, безмятежный, где не было ни боли, ни сожалений. Мороженое таяло в руках, но она даже не замечала, как оно плавилось. Всё было так, как должно было быть. Она была маленькой, и весь мир был открыт перед ней.Но, возвращаясь к этому моменту, Алиса чувствовала, как что-то в её груди сжимается. Та безмятежность исчезла, а с ней и её мать. С каждым годом она теряла часть себя, как осенний лист, что уходит, не замечая, как его унесёт ветер. И теперь, сидя в этом самолете, чувствовала себя разбросанной, как частицы в пустоте, не имея ничего, за что могла бы ухватиться. Страх самолётов был только внешним проявлением этого внутреннего хаоса. Внутри было гораздо больше. Больше, чем она могла себе позволить осознать.

Музыка продолжала звучать, обвивая её, словно она плыла по течению, но каждое мгновение в нём было насыщено воспоминаниями, которые никак не хотели отпустить. Всё было так ярко, как в те моменты, когда она была ещё ребёнком. И чем больше она пыталась забыться, тем больше понимала: она всё ещё не готова отпустить, всё ещё не готова забыть. Воспоминания её согревали, но они были и тяжкими, как груз на душе.

Когда же, наконец, мысли начали расплываться в полусне, она почувствовала, как её тело медленно расслабляется. Её дыхание стало ровным, а сознание поглощал туман, не давая встать ни одному вопросу. Всё, что было за пределами её закрытых глаз, исчезло. Она унеслась туда, где не было ни боли, ни страха.

Но тихий женский голос снова прорезал эту зыбкую тишину, не давая ей до конца раствориться в забытье:

— Девушка, проснитесь, мы уже в Питере!

Голос этот был таким простым и реальным, что вырвал её из поглощённого состояния. А возвращение в реальность — такое холодное и осязаемое, что она ощутила, как моментально сжалась внутри, снова оказавшись в самом центре своей тревоги.

Первая мысль, которая пронеслась в её голове, была единственной, что могла пробиться сквозь туман её растерянности — душ. Холодный душ, чтобы прийти в себя, почувствовать себя живой, отогреться после того, что она только что пережила. Спустившись с трапа самолёта, Алиса замерла, стоя на земле, как будто не веря, что наконец-то вернулась домой. Два года в Лондоне, сотни мыслей, разговоров и образов, а теперь всё это оставалось где-то там, на другом конце континента. Здесь, в Питере, всё казалось чужим и отстранённым.

Часть 2.

Открыв глаза, Алиса на мгновение не могла понять, где она. Всё вокруг было затуманено, как старинная картина, что не может выдать всех своих секретов. Размытые контуры мебели, тусклый свет, проникающий через жалюзи, — всё это сливалось в неясный калейдоскоп, в котором она не могла сразу найти своё место. Только остановив взгляд на белых стенах, слегка покосившихся от времени, она осознала: это её новая комната. Новая, но всё равно не ставшая ей своей. Здесь было что-то чуждое, будто она вошла в пространство, предназначенное лишь для того, чтобы пережить момент — не более.

Кровать, на которой она лежала, была не такой, как та, что была у неё раньше. Широкая, с тёмно-синим покрывалом, которое на ощупь оказалось чуть жёстким, словно не позволяло расслабиться. Одеяло — холодное даже в тёплое время суток, непривычно лёгкое. Подложив под голову руку, Алиса пыталась уловить знакомый аромат, раньше всегда бывший в её комнате — запах свежей выпечки и заварного чая. Но здесь не было ничего — только запах новой мебели, обивки, свежескошенной травы за окном, не способный затмить ощущение того, что она не может найти своё место.

На полу лежал ковёр — тёмно-серый, почти безжизненный, как камень, прикинувшийся мягким. Его края подчёркивал свет, едва пробивающийся сквозь тонкие занавески, создавая в комнате мрак, будто сама она боялась пустоты, оставленной за эти два года. Стены были выкрашены в белый цвет — идеально ровный, как в выставочном зале. Ни трещин, ни потёртостей, ни углов, потерянных временем — всё новое, почти стерильное. Пространство было таким незаметным, таким правильным, что Алиса чувствовала, как её поглощает отсутствие индивидуальности. В углу стоял книжный стеллаж, но на его полках — лишь несколько книг, аккуратно расставленных по размеру, словно нарочно, чтобы скрыть, что она не знает, что сюда поставить. Над стеллажом висела картина с изображением туманного озера и берёз — пустая сцена, не отражающая её внутреннего мира. Окно — большое, стеклянное, светлое — пропускало в комнату тусклый свет, будто было настроено на минимальную яркость. Оно не давало света, лишь оставляло полумрак. За ним виднелись крыши соседних домов — старые и серые, такие же, как её собственный. Еле слышный гул машин на улице не был слишком громким, чтобы отвлечь, но достаточно заметным, чтобы напомнить: за пределами этой комнаты мир продолжает двигаться. На столе возле кровати лежала пара блокнотов, когда-то купленных в надежде начать писать. Но страницы остались пустыми — как и её желания в этом новом месте.

В воздухе стояла тишина, странная — будто сама комната сдерживала звуки, не желая нарушать молчание, которое хранила. Каждое её дыхание будто рвалось на части — она не могла найти свой темп в новом ритме. Всё вокруг казалось слишком «новым», и всё же она не чувствовала, что это — её дом.

Она взглянула на часы: семь вечера. Но это казалось странным. Время в этой комнате, как и в её голове, будто не поддавалось измерению — растянутое, как туман, неспособное точно сказать, сколько прошло с момента возвращения. Всё было другим, и она не знала, изменится ли это когда-нибудь.

Вдруг тишину разорвал звонок из комнаты, и голос Мии, полный радости и теплоты, зазвучал в телефоне:

— Ну, здрасьте вам! Домой вернулась, а любимой подруге позвонить — значит, не надо? Я, между прочим, целых два года ждала, когда ты вернёшься. С самого утра на телефоне, жду, понимаешь, когда же позвонит моя обожаемая подруга.

Хотя голос её был радостным, Алиса почувствовала, как эти слова ударили изнутри, пробудив чувства, с которыми она ещё не умела справляться. В нём звучали тоска и боль по ушедшему, и Алиса ощутила их тяжесть. Открыла рот — но на секунду не смогла произнести ни слова. Всё, что она могла сделать, — это обмануть себя: «Я скучала…»

— Мия, ты не представляешь, как я скучала… — прошептала она, будто боясь, что произнесённые вслух слова окажутся слишком тяжёлыми.

Мия была её лучшей подругой. Их дружба началась так давно, что время не стелёрло вязей. Вместе они прошли детский сад, школу, делили парту, радости и печали, хоть их миры были разными. Мия — непокорная, любящая приключения — всегда была противоположностью Алисы, погруженной в переживания. В третьем классе обе влюбились в одного мальчика, но выражали чувства по-разному: Мия бросалась в эмоции, Алиса — скрывалась в раздумьях.

Алиса любила Мию несмотря на её эксцентричность. Мия врывалась в жизнь всех вокруг, как ураган. Машины стали частью её — символом свободы, скорости, силы. Она участвовала в сомнительных гонках, ставила на кон не только скорость, но и себя. Мия жила экстримом, не зная границ. Отношения она начинала легко, страсть быстро угасала. Она искала в мужчинах то, чего не могла найти в себе. Идеализировала незнакомцев. Иногда Алиса не понимала, как можно увлекаться кем-то, видя его только по телевизору или на экране телефона. Но не осуждала — это было частью Мии, её стремлением к чему-то большему.

За этим внешним блеском скрывалась одна проблема — Мия не могла наладить отношения с мужчинами. Точнее, не могла быть с теми, с кем могла быть настоящей. Все связи оказывались мимолётными. Парни уходили, не выдерживая её поклонения. Её отношения сводились к физической близости и стремлению утвердиться через другого. Это был способ скрыть одиночество, не признавая его.

Алиса жалела её, видела, как та страдает, но молчала. Поведение Мии скрывало душевную пустоту, которую она не могла заполнить ни вниманием, ни любовью. Кажется, ничего не изменилось. Мия осталась прежней — взбалмошной девчонкой, не понимающей, что настоящая близость начинается с принятия себя.

— Мия, прости, устала, вот и завалилась спать, не позвонила. Я очень хочу увидеться, я тебе подарок привезла.

Мия фыркнула, не обратив внимания на усталость подруги:

— Тогда тебе полчаса на сборы, и я за тобой заеду! — её голос был командующим, и Алиса поняла: обсуждению это не подлежит. В такие моменты Мия не терпела отказов. Алиса привычно вздохнула: сопротивляться бессмысленно.

Часть 3.

"Крокус" почти не изменился — всё то же величественное здание с неоном над входом, пульсирующим в такт басам, доносящимся изнутри. Он по-прежнему оставался главным местом притяжения для молодежи Питера — сюда шли за ритмом, за шумом, за тем ощущением свободы, которого не хватало за пределами этих стен. Люди выстраивались в очередь, словно надеялись на миг раствориться в клубном дыму, забыть о себе, стать частью чего-то большого.

Алиса остановилась на несколько секунд, внимательно вглядываясь в знакомые черты фасада. Сердце стучало чаще. Внутри всё сжалось — будто стены знали её больше, чем кто-либо другой. Она огляделась, словно ожидала встретить прошлое лицом к лицу.

— Неужели не узнаёшь? — Мия обвела взглядом улицу, как будто проверяла. — Это же твоё детство, Алиса. Всё тут — каждый поворот, каждый тротуар.

— Узнаю, — тихо ответила Алиса, сдержанно улыбнувшись. — Просто странно… Будто и не уезжала вовсе. Как будто всё это время просто закрыла глаза — и вот, снова здесь. Даже воздух, кажется, тот же.

Мия хмыкнула и мягко толкнула её локтем:

— Хватит уже зависать, ностальгия подождёт. Нас, между прочим, давно ждут.

И они пошли. Алиса ступала медленно, словно каждое движение давалось с трудом. Неуверенность прилипла к её шагам, как липкая пыль к босым ногам. Она боялась — не ситуации, не встречи, а самой себя. Боялась, что, стоя перед Марком, потеряет контроль, дрогнет, скажет или сделает то, о чём потом будет жалеть.

Внутри всё горело и путалось. Ей казалось, что любовь к нему всё ещё жива — изломанная, уродливая, но упорно цепляющаяся за сердце. И одновременно — отвращение, злость, непонимание, боль. Как он мог так поступить? Почему она до сих пор думает о нём?

Каждый шаг приближал её к ответу, но не давал облегчения. Она убеждала себя: «Увижу его — и всё пойму. Всё решится. Или окончательно сломается». Но даже в этой уверенности была трещина. Она не знала, чего боится больше — увидеть его… или увидеть в себе ту, которая всё ещё ждёт.

Внутри всё оказалось совсем не так, как Алиса помнила. Вместо обычного зала — будто портал в другой мир. Пространство больше напоминало не клуб, а зал старинного замка, но с современным вайбом. Высокие потолки с росписью, массивные арки, каменные полы, деревянные балки, мраморные статуи по углам и картины в потемневших рамах. Повсюду — свечи, разбросанные гирлянды и огромные букеты цветов, будто выдернутые из чьей-то роскошной фотосессии.

Но самое неожиданное — музыка. Не классика, как можно было бы ожидать от такого антуража, а модная электроника с глубоким битом и атмосферными вставками. Саунд напоминал плейлист с альтернативных вечеринок: что-то между техно и инди-электроникой. Звук будто просачивался сквозь стены, не давил, но ощущался в каждой клетке.

В центре — большая танцевальная площадка, заваленная дымом и светом. Лучи прожекторов плавали по залу, как в замедленной съёмке, а сцена с диджейским пультом казалась готовой взорваться в любую секунду.

Алиса на секунду застыла, впитывая атмосферу. Красиво, странно и немного нереально. Её взгляд пробежался по лицам — ни одного знакомого. Это даже обрадовало. Можно выдохнуть. Но в ту же секунду кто-то неожиданно положил руку ей на плечо. Она резко вздрогнула, сердце подпрыгнуло. Это была подруга.

— Мия, ну зачем ты так?! — Алиса отшатнулась, голос её дрожал, как и сама она. — Ты же знаешь, я на грани. Не надо ещё и ты…

Мия закатила глаза, но тут же смягчилась. Подошла ближе, положила руку ей на плечо.

— Эй, слышишь, не начинай. Всё нормально. Наверху все уже ждут. — Она чуть наклонилась, заглядывая в глаза Алисе. — Ты не одна, ясно? Я рядом. И если кто-то хоть попробует… я не позволю, слышишь? Ни одному ублюдку.

Алиса молча кивнула, глотая ком в горле. Эта простая фраза, эта рука на плече — сейчас были важнее всего.

На втором этаже было почти безлюдно — лишь приглушённый смех доносился откуда-то из глубины. Здесь чувствовалась совсем иная атмосфера: будто время замедлялось. Лёгкая дымка стелилась по полу, обволакивая ноги, а живые цветы, расставленные в старинных вазах, наполняли пространство тонким, сладким ароматом. Свет был мягким, рассеянным, будто тени сами прятались по углам.

Алиса шла медленно, словно боясь нарушить это хрупкое спокойствие. На пути ей встретились несколько пар, затерянных в собственных мирах — они целовались, едва замечая окружающее. Только тогда она услышала нестройные голоса — смех, перебивающий друг друга разговор, гулкий звон бокалов. Шумная компания в дальнем углу резко контрастировала с этой тихой, почти сказочной обстановкой. Подойдя ближе, Алиса почувствовала, как внутри у неё всё сжалось: в лицах мелькали знакомые черты. Старые друзья. Те, кого она когда-то знала слишком хорошо. И рядом — чужие, совсем незнакомые ей люди, но такие живые, громкие, настоящие.

— Так, внимание-внимание! Готовьтесь офигеть, — с ухмылкой заявила Мия, притянув Алису за руку ближе к центру комнаты. — Смотрите, кого я привела.

На секунду всё будто замерло. Чей-то смех затих, кто-то обернулся с бутылкой в руке. Несколько человек уставились на Алису с любопытством — и лёгким недоверием.

— Воу… ты реально изменилась. Такая красивая стала, с первого взгляда не узнаешь, — сказал парень, развалившийся на краю кожаного дивана. Он прищурился.

Алиса неловко улыбнулась. Сердце будто пропустило удар. Она смотрела на него, но не могла понять, кто он. Лицо вроде знакомое, что-то тянуло из прошлого, но имя — ни в какую. Или это с ней что-то не так?

— Вот это да… неужели не узнала? — парень прищурился, с лёгкой насмешкой в голосе. — Зазналась, что ли?

Он поднялся с дивана стремительно, как будто не сомневался в праве сократить между ними дистанцию. В паре шагов оказался рядом с Алисой. Несколько секунд молча смотрел на неё — пристально, с почти нежным удивлением, будто пытался сверить образ из памяти с настоящей.

Потом, будто очнувшись, наклонился ближе и щёлкнул её по носу, совсем по-детски, но с теплотой, в которой слышалась привязанность.

Часть 4.

Высокий брюнет с проницательными карими глазами, одетый в синие джинсы и белое поло, неспешно уселся в кресло, будто каждый его жест был тщательно продуман. Он оглядел пространство вокруг, его взгляд словно скользил по поверхности, не зацепляясь за что-то конкретное, но проникая в глубину каждого предмета, как если бы искал нечто скрытое, невидимое на первый взгляд. Его осанка была расслабленной, но в её лёгкой небрежности скрывалась какая-то внутренняя напряжённость, которую не так-то легко было разглядеть. Два парня, пришедших с ним, сразу двинулись к бару, не обратив внимания на происходящее вокруг, поглощённые своими собственными мыслями и намерениями.

Поздоровавшись с остальными, он едва заметно отстранился, будто пространство вокруг него сузилось до одного объекта — до неё. Её глаза, зелёные и знакомые, такие родные, будто обжигающие, снова оказались в центре его мира. Всё остальное исчезло: и комната, и люди, и время. Только эти глаза, наполненные глубиной, которую он так хорошо знал, но так давно не видел. Он замер. Слова застопорились на языке, мысли растворились в пустоте. Он просто сидел, как в оцепенении, не в силах отвести взгляда, а губы, казалось, не могли издать ни звука. Внутреннее напряжение нарастало, его тело инстинктивно сжималось, пальцы сжали руки в кулаки, а в голове продолжала вертеться беспомощная мысль: что с ним происходит? Что его раздражает? Но ответ был скрыт где-то в темных уголках сознания. Он вновь потрепал волосы, словно пытаясь вернуть себе хотя бы малую долю контроля, и, собрав волю, наконец, шагнул вперёд, преодолевая ту невидимую преграду между ним и ней.

— Привет. — Тон был ледяным, сдержанным, словно каждое слово тянулось с усилием. Алиса почувствовала, как между ними сразу возникла стена, и, не давая себе слабину, ответила холодно, но сдержано.

— Привет, рада видеть тебя.

— Серьезно? Ты рада? — Марк усмехнулся, но в его глазах не было ни капли тепла. Он сидел, напряжённо сжимая вайп, не решаясь поднять взгляд. — Мне сложно поверить в это после всего, что я сделал.

Алиса вздохнула, но не отвела взгляда. В её глазах скользнула тень разочарования, но она быстро её скрыла.

— У меня всё хорошо. Жизнь, знаешь ли, бьёт ключом. Уже год осваиваю новую профессию, — её голос прозвучал немного более напряжённо, чем она ожидала. Она замолчала на секунду, её мысли метались между прошлым и настоящим. — Иногда чувствую, что пытаюсь заполнить пустоту, которая образовалась после всего этого… времени.

Марк молчал, его взгляд устремился в пол, как будто пытаясь избежать той боли, которую он знал, что увидит в её глазах. Он тяжело вздохнул, а потом сказал, глядя куда-то в сторону.

— Ты изменилась. Повзрослела… Стала ещё красивее, чем раньше. — Он провёл рукой по своим растрёпанным волосам, как бы пытаясь нащупать что-то в себе, что могло бы вернуть ощущение контроля. — Я не знаю, как тебе это объяснить… Мне так жаль, Алиса, я был полным идиотом. Понимаешь, я… я не мог тогда думать нормально. Всё, что я сделал, было… из-за моей собственной слабости.

Алиса молчала, но её лицо слегка смягчилось. Она посмотрела на него, пытаясь увидеть не просто того человека, с которым когда-то была близка, а того, кого время изменило. Её голос, когда она заговорила, был тихим, но решительным.

— Я знаю, что ты мог бы быть другим. Но всё, что я теперь чувствую… Это не про сожаления. Это про то, что я больше не могу позволить себе быть тем, кем была раньше. И ты тоже. Мы оба… меняемся, Марк.

Он молчал, слова её подействовали на него, как удар молнии. В какой-то момент он посмотрел ей в глаза, и хотя в его взгляде была неуверенность, он всё же пытался понять её, как если бы сам пытался найти ответы, которые никак не могли быть найдены в прошлом.

Она сидела неподвижно, как будто застывшая в каком-то промежутке времени, который был бесконечным, но одновременно исчезал прямо перед её глазами. Глаза её не отрывались от его фигуры, следя за каждым его шагом, каждым движением, которое казалось столь уверенным, как будто он ничего не боялся. Он шёл к бару, и каждый его шаг отдалял её от реальности, поглощал её мир, разрушая всё, что она себе представляла о том, что должно было случиться.

Алиса ожидала, что это будет яростный всплеск, что он будет стоять рядом, наклоняться, и с каждым его словом сердце её будет рваться. Но ничего не происходило. Он не остановился, не взглянул в её сторону, не предложил ни одного слова, даже не бросил того взгляда, который мог бы быть даже холодным, но хотя бы каким-то. Он просто шёл, как если бы её не было рядом, а её присутствие — пустой фон в его жизни. Она почувствовала, как воздух вокруг неё сжался, и с каждым его шагом тишина становилась всё тише, заглушая все её мысли.

Когда он исчез за барной стойкой, она осталась одна, в том же месте, но как будто в другом времени. Время словно остановилось для неё, а для него — продолжало идти, невидимо для неё, не считая её чувств, не задавая себе вопросов. Алиса почувствовала лёгкое дёрганье в животе, будто его безразличие было её собственным ударом. Она пыталась понять, что именно случилось, что именно она почувствовала — разочарование, обиду, или, может быть, просто пустоту, которая наполнила её изнутри. Но всё, что она могла сделать — это сидеть и смотреть в ту точку, где он только что был, и ощущать, как тяжело дышать в этом молчании.

Алиса решила немного отвлечься от мыслей, позволить себе забыться и почувствовать свободу. После пары коктейлей, поддавшись уговорам Мии, она согласилась спуститься на первый этаж. Звуки музыки, гудящие в воздухе, обещали не только отдых, но и настоящую отдачу. Как только они ступили на танцпол Алиса почувствовала, как музыка захватывает её. В это мгновение звучал знакомый трек — Артик и Асти, «Девочка танцуй», и слова, будто проникшие в её душу, эхом отдавались в её сознании.

“Девочка, танцуй, всё пройдёт так скоро, Разгоняй тоску — он того не стоит, Девочка, кружи, в танце с этой болью, Выжигая чувства крепким алкоголем…”

Часть 5.

На улице было свежо. Петербургским вечером даже середина лета умела дышать прохладой, будто город сам знал — лучше остудить, чем разжечь ещё сильнее. Ветер трепал волосы, лез за ворот, пробирался под куртку, но Алиса продолжала идти. Домой не хотелось. Внутри всё дрожало, слишком много мыслей, эмоций — и всё без структуры. Надо было проветриться — и голову, и сердце.

Она шла по пустынной набережной, уставившись на воду. Небо уже потемнело, город зажёг себя, как новогоднюю игрушку: окна, фары, фонари. Где-то вдалеке слышалась музыка — весёлая, равнодушная. На плече привычно висел фотоаппарат, и Алиса решила, надо снимать. Может, потом, когда всё отболит, эти кадры станут ей напоминанием: вот, в тот вечер ты вышла — и началась другая история.

Она остановилась на мосту, прислонилась к перилам и подняла объектив. Свет от фонарей плавно ложился на воду, ветер шевелил отражения. Красота. Питер умел быть живым даже в одиночестве. Даже когда больно.

Щелчок камеры. Ещё один. И вдруг —

мягкий шелест шин.

Не резкий, не агрессивный — нет. Гладкий. Как ласка. Где-то за спиной плавно остановилась машина. По звуку — дорогая. Дверца щёлкнула, потом — щелчок зажигалки. Кто-то закурил. Алиса почувствовала, что за ней наблюдают. Не обернулась. Просто продолжила съёмку. Молча.

— А ты знаешь, как выглядит одиночество на снимках? — раздался голос. Низкий, уверенный. — Вот как сейчас. Девушка. Ночь. Город. Слишком красиво, чтобы быть случайным.

Алиса резко обернулась.

Он стоял, прислонившись к капоту чёрного Mercedes. Высокий, в тёмной одежде, сигарета в руке. Его лицо было в полутени, но глазам хватило одного взгляда: он. Тот самый. Аэропорт. Он её зацепил, фотоаппарат чуть не вылетел из рук, и он — именно он — его поймал.

Он заметил, как она оценивающе смотрит. Усмехнулся.

— Узнала?

— Тебя трудно забыть, — сказала она, опуская камеру.

— А ты не сильно изменилась. Разве что теперь не роняешь технику. Или научилась?

— Пытаюсь, — коротко кивнула. — А ты, я смотрю, больше не с чемоданом.

— Иногда я путешествую по городу, а не по континентам.

Пауза. Он затянулся сигаретой, медленно выдохнул дым, глядя прямо на неё. Потом, бросив быструю оценку — взгляд по телу сверху вниз — сказал чуть мягче, но не менее дерзко:

— Не боишься одна гулять ночью?

— А должна?

— В такую ночь ты выглядишь… слишком доверчиво. Или провокационно.

— Это зависит от взгляда.

— Мой — всегда прямой.

Она повернулась, чтобы уйти. Он сделал шаг вперёд.

— Подожди.

Она остановилась, но не обернулась.

— Знаешь, в аэропорту не успел спросить, как тебя зовут?

Она развернулась медленно, с лёгкой иронией во взгляде.

— Ты всегда так — сначала сталкиваешься, потом знакомишься?

— А ты всегда так — игнорируешь людей, даже если они спасают твою технику?

Она чуть улыбнулась.

— Может, я просто не сочла это героизмом.

— Да? — Он усмехнулся, склонив голову. — Слушай, подожди… — Он чуть прищурился, как будто только сейчас сообразил. — Ты правда не знаешь, кто я?

Алиса удивлённо вскинула брови:

— А должна?

— Нет, — отозвался он, чуть сбавив тон. — Просто... редко встречаю людей, которые смотрят на меня вот так — по-настоящему. Без маски. Без ожиданий. Без признания.

Он замолчал на секунду, будто что-то внутри щёлкнуло.

— И это, знаешь ли, освежает.

Он протянул руку:

— Демьян.

Она посмотрела на него, на руку, потом вложила свою. Тёплая. Касание — чуть дольше, чем нужно.

— Алиса.

— Теперь я точно запомню. В аэропорту у тебя имени не было, была только камера.

— У тебя тоже — только самодовольная усмешка.

— Она у меня до сих пор. Но теперь — персонально для тебя.

Она хмыкнула, но не отвела взгляда.

— И что теперь?

— А теперь... я предлагаю кофе. Или... — он сделал шаг ближе, опустив голос, — или ночь, в которой ты наконец-то не будешь одна. Как минимум — за одним столиком. Как максимум — за одним дыханием.

— Ты всегда так?

— Только когда встречаю девушку, которая отказывается играть по чужим правилам.

— А если я не пью кофе?

— У меня есть другое: руки, которые греют лучше капучино. Губы — вместо сахара. И машина, в которой можно слушать город, не произнося ни слова.

Алиса улыбнулась. Осторожно. Но уже не холодно.

— Тогда лучше кофе?

— Вот и отлично. — Он щёлкнул брелком, и машина мягко открылась.

Она подошла, провела пальцами по кузову, заглянула внутрь. Чёрная кожа. Слабый запах мужского парфюма. Всё чисто. Дорого. Уверенно.

Алиса села. Он — за руль. Мотор загудел, но не громко. Он бросил на неё взгляд. Она поймала его и не отвела.

— Поехали?

— Поехали, — прошептала она.

И они исчезли в ночи.

Когда Демьяну было десять лет, он твердо решил стать певцом. Его голос звучал повсюду: дома, в школе, с друзьями под гитару — везде. Мать, увидев его серьезные намерения, нашла ему преподавателя по вокалу, и Демьян начал учить музыку с усердием, как губка впитывая знания. Однако с годами в нем всё больше проявлялась хулиганская натура. Он купил себе черную машину, и с друзьями гонял на ней, как сумасшедший, развлекаясь в клубах до утра и часто исчезая на несколько дней. Девушки буквально теряли голову от него, и он менял их так часто, как меняет одежду. Он не чужд был и рискованным увлечениям, например, пробовал наркотики, но, несмотря на это, не скатился в пропасть. Ему нравилась эта бурная жизнь, но его мать, воспитывающая его одна, была категорически против. Она пыталась вырастить из сына достойного человека, но не хватало мужского авторитета, и это, конечно, сказалось.

Когда подошёл момент заканчивать школу, Демьян оказался в растерянности. Всё вроде бы было хорошо: у него был талант, популярность у девушек, но вот что делать дальше — он не знал. Его мечта стать звездой казалась всё более отдаленной. Его друзья, видя его сомнения, решили действовать за него. Тайком они отправили песню, сочинённую Демьяном, на одну известную петербургскую звукозаписывающую компанию. Песня была не шедевр, но в ней была искренность, что и привлекло внимание.