Третья дорога

Книга первая. Золотой лист. Пролог. 1.1

Книга первая. Золотой лист

Пролог

Боль. Дикая жгучая боль. Она будто раздирает тело на части. Раскалывает голову. Выворачивает наизнанку душу. Сжигает мышцы. Испепеляет кости. От нее нет спасения. Она везде. Она навсегда. Он не может больше ее терпеть и падает в темноту.

***

— …Ваша милость!.. Ваша милость!.. Да что ж такое!.. Лекаря сюда! Живо! Ваша милость!.. Хавьер!..

Срывавшийся на крик голос и последовавший за ним топот, гомон и какое-то бряканье доносились откуда-то издалека. Словно из-под воды или сквозь туман. Вокруг началась какая-то суета. Его подхватили несколько рук, подняли и уложили на что-то мягкое.

Голоса слились в один неразличимый мутный поток. Вслушаться в него, пошевелиться или открыть глаза сил не осталось.

— Чего?! — прорвался сквозь общее болото возмущенным воплем первый голос. — Что ты сказал, собака?! Да я тебе самому сейчас кровь пущу! Вон отсюда! Никакой ты не лекарь! Прочь! Я за себя не ручаюсь!

Опять какая-то беспорядочная суета. Но недолго. Все стихло. Стукнул засов на двери. Кто-то подошел совсем близко. Взял его за беспомощно висевшую руку и тихо позвал:

— Шерик. Пар григ, Шерик! Торого! Торого! Шерик!

Тишина. Темнота. Река. Дорога. Новая дорога.

1.1

Хавьер открыл глаза и осмотрелся. Ночь. Неровное сияние свечи выхватывало из темноты стол и уснувшего прямо за ним плечистого человека. Тот положил темноволосую голову на скрещенные руки и тихо, мерно дышал. Рядом закрытое, но не занавешенное окно. Незнакомые звезды в небе.

«Где я? Почему не помню, как здесь оказался? Вчера был обычный день. Я попрощался с детьми на ночь. Ушел работать в кабинет. Наверное, там и заснул. А эта комната явно не в моем дворце. И даже не в Кордии…»

Хавьер попытался пошевелиться. С трудом, но тело слушалось. Он снова вгляделся в человека за столом.

«Кто там? Враг? Друг? Тюремщик? Ни на кого из моей дворцовой гвардии не похож. И не Рэй. Рэй! Дети! Гюзель! Что с ними? Где они?! Неужели мятеж?! Нет!..»

Страх за близких заставил его забыть об осторожности и придал сил. Хавьер быстрым рывком сел на постели, отбрасывая прочь одеяло. Он приготовился кинуться в бой. В тот же момент человек за столом проснулся, поднял голову и воскликнул:

— Ваша милость! Вы очнулись! Хвала духам!

Хавьер застыл на месте и, не веря глазам, изумленно выдохнул:

— Лэло?! Это ты?!

Тот уже оказался рядом с кроватью, подал руку и помог пересесть за стол.

— Я, ваша милость. Конечно, я. Кому ж тут, кроме меня-то, быть? Я к моему Жеребенку уж почитай как восемь годков никого близко не подпускаю. И не подпущу никогда. Ох, и напугали вы меня сегодня, ваша милость. Ох, и напугали…

Приговаривая так, Лэло налил что-то из большого медного кувшина и протянул Хавьеру.

— Вот. Примите, ваша милость. Я тут травку одну редкую заварил. Оно сейчас как раз будет. Выпейте. Полегчает. Это меня Ойлун на такие случаи научила. Кликать вас Шериком, да звать на кири, пока не отзоветесь. А потом вот отпаивать…

Молча взяв странной формы кубок, Хавьер выпил все до дна. Затем прикрыл глаза.

«Восемь лет! Восемь! Значит, ему сейчас почти сорок, а мне… Мне двадцать один! Лэло жив! Ничего еще не случилось! Ни прихода Мадино, ни дороги в цепях через пески! Кестер на троне. Я его генерал. Рэй еще даже не родился! Это… О нет. Это третья дорога…»

Как бы он ни ждал изменения мира вокруг себя последние два месяца, Хавьер все равно оказался к такому не готов.

— Как вы, ваша милость? — продолжал спрашивать, хлопоча вокруг него, Лэло. — Налить еще отвару-то? Ойлун говорила, он вас крепче к миру привязывает. Чтобы духи, значит, за собой далеко не увели…

— Нет. Благодарю тебя. — Хавьер открыл глаза. — Ты все сделал правильно. Мне уже лучше. Только многого не помню. Где мы сейчас? Почему? Мы ведь не в Кордии?

Поставив кувшин, Лэло озадаченно поглядел на непутевого подопечного. Хавьер уже давным-давно позабыл этот взгляд. В Кестерии никто не заботился о короле так, как один грубоватый бывший похититель детей.

— Нет. Не Кордия. — Сбитый с толку Лэло снова сел и сложил перед собой руки на стол. — Вы, что, совсем ничего не помните? Ну дела… Как же так-то? И вроде бы головой не ударялись… Не бывало такого с вами раньше-то… Но, раз уж так сложилось, так я вам сейчас все обскажу как есть. Мож и вспомните чего. Мы в Гардорре, ваша милость!

Хавьер удивленно поднял брови. В эту граничащую с Кордией на севере воинственную страну он не выезжал ни разу в жизни. В своей прошлой жизни. А со свирепыми, могучими подданными гардоррского конунга сталкивался лишь однажды. Когда те везли его в клетке через все королевство. А потом копьями разгоняли ньеттийцев на главной площади Норрвальдо.

— И что же мы здесь делаем? — сказал Хавьер как мог спокойно, не желая пугать Лэло еще больше.

— Так известно чего: сопровождаем посольство его величества Алегорда Кестера! — ответил хранитель, пожимая плечами. — Их на смотрины сюда пригласили. С невестой, значит, познакомиться. А вы во главе гарнизона сопровождения и охраны будете.

1.2

Первое весеннее солнце ласково пригревало раскинувшийся в центре Мадинора королевский дворец. На покрытых с ночи изморозью каменных плитах двора образовались маленькие лужицы, в которых тут же принялись купаться и весело чирикать вездесущие воробьи. Радость от того, что долгая зима закончилась, и скоро снова начнется новая буйная весенняя кутерьма, казалось, висела в воздухе.

На высокий дворцовый балкон вышел граф Бернар Леджер. Фельдмаршал великой Кордеи тоже радовался весне. Разбирая бесконечные бумаги, он услышал звон тающих сосулек, накинул на парадный мундир теплый меховой плащ и покинул вдруг ставший невыносимо душным кабинет.

Свежий легкий ветер растрепал густые, все еще темные в основной массе кудри Бернара. Полтора года службы с момента восшествия на престол Шарля Первого принесли графу много орденов и воинской славы. Но и седины тоже добавили.

Чем дольше длилось правление Мадино, тем паршивее становилось на душе у Бернара. Кровавая гражданская война, бесконечные казни недовольных и подавление бунтов…

Сидя в одном из полуразрушенных замков Рантуи на краю мира и мечтая вернуться в родную Кордию к семье и детям, он хотел вовсе не этого.

И Шарль… Бернар глубоко привязался к нему. И не без причины. Мадино и его окружение — «королевский двор в ожидании», как они сами себя величали — приняли к себе никому ненужного изгнанника. Можно сказать, спасли от бесславной голодной смерти на чужбине.

Тогда, почти четыре года назад, еще во время правления Алегорда Кестера, Бернар, удостоенный орденов полковник, при всех отказался идти на Ривер под знаменами Хавьера Норрьего. Пытался доказать членам военного совета, что все можно решить переговорами. Хотел вразумить самого молодого князя Ньетто, убедить его отказаться от карательного похода… Да куда там! Хавьер сильно изменился к тому времени. Будто перестал быть человеком и хотел только победы любой ценой. Разразился настоящий скандал.

Кончилось все тем, что Бернара объявили предателем и, с лишением всех прав и титула, в чем был, выкинули из страны. В живых он остался только благодаря заслугам отца — графа одной из обширных провинций Кордии, Фабьена. Кое-как Бернар добрался до первой попавшейся крепости в соседней Рантуе. Потом осел в ближайшем городке, перебиваясь случайными заработками. А через полгода почти нищенского прозябания там его торжественно пригласили ко двору «короля Кордии в ожидании».

Юный Шарль произвел на бывалого полковника благоприятное впечатление. Держался с достоинством. Гладко и связно излагал собственные взгляды на будущее их родной страны. Даже показал длиннющий свиток, содержавший его родословную и подтверждавший право на престол. Бернар ни тогда, ни сейчас не стал вникать во все хитросплетения главных и побочных ветвей королевского древа. Ему требовалась надежда на возвращение домой. И он ее получил.

В окружении Мадино оказалось не так много имевших действительный боевой опыт военных. Прошедший не одну кампанию сорокатрехлетний Бернар быстро стал одним из главных советников принца. Они с Шарлем начали много общаться и даже по-человечески сблизились. Со временем, вместе с другими сподвижниками обосновались в одном из небольших замков возле границы Рантуи и Гардорры на отрогах Крайних гор. Часто фехтовали друг с другом, выезжали на охоту. Бывало, даже спорили о будущем долгими вечерами у камина.

Шарль казался воплощением истинного короля: молодой, по-своему красивый, не по годам мудрый, в меру осторожный и наверняка справедливый. Такой не станет рубить головы направо и налево. Не станет заливать окраинные земли кровью…

Но, придя к власти, Шарль будто оказался другим человеком. И все пошло совсем не так. Когда война за трон Кордии так неожиданно быстро и триумфально закончилась, Мадино совсем отошел от дел, несмотря на то, что успел показать себя блестящим, даже можно сказать — гениальным полководцем.

Все важные государственные решения принимали теперь другие, неминуемо увлекая страну в бездонную пропасть. А сам новоявленный король лишь предавался любимым жестоким играм.

Тряхнув головой, Бернар поправил волосы, оперся на перила балкона и, отбросив на время тяжелые мысли, с удовольствием подставил лицо ласковым лучам первого по-весеннему теплого солнца.

Вдруг внимание графа привлек какой-то шум внизу. Бернар неохотно открыл глаза и внимательно осмотрел двор. Там появились три человека. Двое рослых гвардейцев вытащили из боковой калитки заключенного, проволокли его под руки через весь двор и бросили на землю перед каретной стоянкой. Человек неловко упал на колени, еще больше гремя по камням сковавшими его руки и ноги тяжелыми кандалами. Одет он был явно не по погоде. Босые грязные ноги выглядели так, словно узник никогда в жизни не носил обуви. Избитое, покрытое старыми и новыми ранами тело едва прикрывали ветхие штаны до колен и темная рваная рубаха. Неопределенно помойного цвета волосы обкромсаны очень коротко, почти налысо, и торчали кое-где неровными клоками. Бернар вздохнул.

«Еще один бродяга. Но почему здесь, во дворце?»

Он решил спуститься вниз, чтобы лично разобраться в столь странном деле. И вот, покрытая ковром лестница главного входа во дворец осталась позади. Серые каменные плиты, промерзшие до звона еще с ночи, гулко отозвались под твердым шагом Бернара. Гвардейцы вытянулись в струну и отсалютовали высокородному начальству. Заключенный еще больше сжался в комок и заметно дрожал, то ли от страха, то ли от холода.

— Что за шум вы тут устроили? Портите такое замечательное утро.

1.3

Улицы Кестерии в который раз встречали молодого триумфатора. Только сейчас все происходило совсем иначе, чем прежде. Его, чуть живого, тайно везли на коленях в закрытой тюремной карете без окон, прикованным к стенке. Но даже если бы кто-то из прохожих и смог кинуть случайный взгляд внутрь, то блистательного двадцатилетнего генерала, любимца короля, красавца и самого завидного жениха Кордии в забитом, измученном, остриженном почти наголо узнике он бы точно не узнал.

Но улицам столицы было все равно. Они прожили так долго и повидали столько людей, что полтора года для них казались лишь мигом, а глухая карета со стражей — глупой условностью. Пусть теперь они именовались совсем по-другому. Мадинор не перестал быть Кестерией. И улицы остались теми же. Они прекрасно помнили того, кого, пусть и без особой радости, но выходил встречать с цветами весь город от мала до велика. И помнили, как он шел по ним в последний раз.

Тогда солнце стояло уже высоко. Полтора года назад притихшую в ожидании решения своей судьбы столицу поднял на ноги громкий барабанный бой. Со стороны полей через главные городские ворота медленным церемонным шагом вошел целый отряд. Впереди и позади клином ехали верхом по три офицера, затем плотное кольцо взявших ружья наизготовку стражников, а в его середине — босоногий человек в богатом мундире без знаков различия.

***

Командир конвоя приказал Хавьеру разуться, как только взял его в плен. С тех пор ноги князя забыли, что такое обувь. Он шел по промерзшей осенней столице босой и безоружный. Без шляпы и генеральской перевязи. На голове издевательски блестел серебром багряный платок цветов свергнутого королевского дома Кестеров. Руки Хавьеру связали спереди и прикрепили длинной веревкой к седлу ехавшего впереди всадника. Главный офицер конвоя двигался нарочито медленно. Он специально направлял коня и следовавшую за ним колонну через все центральные улицы и площади столицы, хотя дорога в Триволи лежала далеко в стороне оттуда.

Привлеченные барабанным боем и стуком копыт, жители сотнями выбегали на улицу, выглядывали из окон на всех этажах, стояли в открытых дверях таверен и постоялых дворов. Мальчишки гроздьями облепляли деревья. Но толпа на этот раз молчала. Кто-то прятался сразу после того, как видел происходившее, кто-то замирал на месте, не в силах пошевелиться. Было понятно, почему. И о чем думали горожане.

Если уж самого непобедимого Норрьего разбили в бою и как последнего бродягу босым ведут на веревке, значит, новая власть пришла всерьез и надолго.

А колонна все ползла и ползла через весь город. Под ноги Хавьеру, лишенному возможности выбирать себе дорогу, все чаще попадались острые камни. Вскоре он начал едва заметно прихрамывать, а мостовая за ним стала окрашиваться кровью. Но Хавьер, по-прежнему, шел по улицам столицы с тем же видом, с каким ехал по ней каждый раз после новой победы на поле боя. Все тот же равнодушный ко всему взгляд и совершенно неподвижное лицо.

Изначально, Хавьер даже не сильно внутренне возражал против прогулки по городу. Проиграв бой, он прекрасно понимал, что впереди его ждет лишь Триволи, и небо над головой он увидит еще очень и очень нескоро. Норрьего по приказу разулся, дал себя связать и, даже не пытаясь освободиться, медленно двинулся в путь, наблюдая изменения в окружавшем его мире и размышляя об увиденном.

Но дорога по столице длилась и длилась. Все, что мог в данной ситуации, Хавьер уже обдумал на десять раз. Ноги, несмотря на потерю чувствительности от холода, уже начинали нещадно болеть при каждом шаге, только начавшее опускаться, яркое осеннее солнце било прямо в голову, а крепко связанные в запястьях руки затекли и закоченели. Безумно хотелось согреться, перевязать кровоточащие ступни, выкинуть из головы оглушающий барабанный бой, размять наконец руки и почувствовать пальцы…

Но дорога пыток по улицам и площадям все продолжалась и продолжалась. Столица Шарля Мадино приветствовала плененного героя, готовя ему новые испытания.

***

Наконец карета остановилась, и стражники выкинули доставленного ими пленника на темно-серые камни мощеного двора.

Сколько раз князь Норрьего ступал на подобные им плиты полноправным хозяином, одним из первых лиц королевства. Теперь упал на мостовую лицом вниз самым бесправным и ничтожным существом во всем свете.

***

В Триволи Хавьера поместили в камеру, напоминавшую гостиницу средней руки. Веревки на руках сменили на легкие кандалы, разрешили лечь на жестковатую кровать и обработали раны на ногах. Только руки почему-то сковали за спиной короткой цепью. Хавьер с облегчением закрыл глаза и провалился в тяжелый сон. Весь ужас для него начался вечером того же дня, с визита Мадино.

— Вот мы и снова встретились! — раздался ненавистный голос, вырывая Хавьера из дремы.

Открывать глаза не хотелось совсем. Но такого приказа, пока что, слава духам, и не поступало. Шарль подошел и долго стоял рядом с ним, наверняка пристально разглядывая такую желанную добычу. Затем, потерев руки, сел в скрипнувшее кресло.

— Что же, — произнес Мадино довольным тоном. — Я смотрю, ты по мне соскучился. Иначе не прибежал бы, как пес по свистку хозяина. Впрочем, я и есть твой хозяин, а ты моя цепная ученая зверушка. И я желаю, чтобы ты находился в Триволи: здесь, в этой вот камере. По собственной воле ты не имеешь права отсюда выйти. А если вдруг случится такое чудо, и тебя выкрадут, я желаю, чтобы ты вернулся обратно как можно быстрее. Все понял? А теперь делай, что говорю: встань передо мною на колени и скажи: «Да, мой господин!».

1.4

— Принимайте груз! Кто тут за главного? — гаркнул стражник, спрыгивая с подножки тюремной кареты. — Господин князь дома? Он выйдет к нам?

Из ряда крепких светловолосых бородачей, которые встретили их во дворе особняка на площади Лип, вперед вышел один, одетый в темно-синий, украшенный золотым галуном кафтан.

— Я здесь за главного, — важно пробасил он. — Управляющий поместьем, Эгор. К вашим услугам, господа. Грэд Тирдэг дома. Слава Творцу, наш король Шарль Первый — величайший военный гений и лучший полководец известных земель! Все враги короля давно разбиты и обращены в прах. Господину князю больше не приходится подолгу уезжать на войне. Но к нам сюда он не выйдет. Грэд поручил мне расписаться за пленника и забрать его. Вот перстень князя для печати на документах.

***

Пока стоявшие вокруг него люди чем-то занимались, Хавьер лежал у их ног, не в силах даже пошевелиться, и остатками разума страстно мечтал только об одном: если уж нельзя умереть, то хотя бы оглохнуть, чтоб никогда в жизни больше не слышать о воинских талантах Шарля Первого.

***

В Триволи Хавьера содержали вполне прилично. Кандалы не надевали. Вкусно и сытно кормили, давали спать и читать, даже выводили на прогулки. Правда, все так же босиком и без теплой верхней одежды, поэтому с первыми заморозками выходы в тюремный сад прекратились. Регулярно приходил лекарь. Кроме него, к пленнику никто не прикасался. О нем, можно сказать, даже тщательно заботились.

Но, если бы Хавьер мог, он, ни секунды не колеблясь, пошел бы на мучительную медленную смерть или в сырой подвал на постоянные пытки, только б не делать то, что делал изо дня в день.

***

— …Оглушить щенка и в подвал на «почетное место»…

Последнее, что он услышал после ареста в гардоррском замке. Очнулся Хавьер уже в том самом подвале, сидя на железном кресле с высокой спинкой.

«И это мы уже проходили. Приковывали меня к такому “почетному месту” в Триволи. Только там еще была жаровня. Повторяетесь, ваше подлейшество… Повторяетесь…»

Хавьер осмотрелся. Да. Почти все как на первой дороге: из одежды только штаны, тело полностью крепко притянуто к пыточному трону стальными зажимами. Руки, ноги, грудь, даже голова поперек лба. Только руки почему-то прижали к широким подлокотникам ладонями вверх. В прошлой жизни все обстояло ровно наоборот, чтобы обеспечить доступ к ногтям.

«Придумали что-то новенькое, ваше подлейшество? Да неужели? Насколько я помню, особым воображением ты не отличался».

Он попытался вырваться. Бесполезно. Голова все еще невыносимо гудела от недавнего удара, и Хавьер закрыл глаза, чтобы хоть как-то справиться с болью. Невольно прислушался. Звуков сражения не было, но их и не могло быть. Удалось выделить из общего гомона голос короля. Алегорд жив и не ранен. Уже хорошо.

Чтобы перестать слышать всю округу, Хавьеру вновь пришлось открыть глаза.

«Назвал “щенком”… Так гордишься тем, что старше меня на два года? Пф! В сорок лет ты огрызался из норы осторожным злым лисом. Только сердце оказалось слабым. Нашего с Рэем неожиданного появления перед шахматной партией ты тогда не пережил… А вот каким королем станешь сейчас, когда власть свалится тебе в руки на двадцать лет раньше?»

Раздались далекие шаги. Хавьер выдохнул и приготовился к самому худшему. Хотя, чем его могут удивить кордийские палачи?

Дверь открылась, и в подвал вошел Шарль. Нескольких мгновений Хавьеру хватило, чтобы рассмотреть и оценить противника. Молодой Мадино оказался даже красив. То, что двадцать лет спустя изуродует его лицо, сейчас выглядело интересно и свежо. Средней длины пепельные волосы свободно лежали на плечах. Очевидно, в будущем они значительно поредеют, иначе он не ходил бы с короткой стрижкой. Глубоковатая посадка серых глаз скрадывалась их блеском и живостью. Еще не украшенный залысинами выпуклый лоб не подчеркивали морщины, а тонкие губы не привыкли все время презрительно кривиться. Но смотрел Шарль уже очень знакомо: с хищной ненавистью.

Мадино принес еще один факел и сейчас, встав вплотную к Хавьеру, ухватил того за подбородок и осветил его лицо.

— И что все в тебе такого находят… — произнес Шарль вполголоса. — Смазливая мордашка. И ничего больше. А почему ты никогда не показываешь волосы? Знаешь, об этом ходят целые легенды. Говорят, что в них заключена твоя сила и воинская удача. Побрить тебя наголо, что ли… А? Что скажешь?

Хавьер молчал и думал о том, что впоследствии наверняка пожалеет, что не плюнул сейчас Шарлю в лицо.

Мадино отпустил подбородок пленника, сорвал с его головы платок, отошел и закрепил факел на стене. Вернулся со стулом и сел напротив Хавьера, заложив ногу на ногу.

— Как интересно. Ты, оказывается, рыжий. На самом деле? Не крашеный? Молчишь…

Мадино говорил так, словно беседовал исключительно сам с собой и не ждал никакого ответа. Странно. В прошлой жизни он вел себя совершенно иначе.

— Но сейчас это не существенно. Ты мне потом все самым подробным образом расскажешь. Сомневаешься? Зря. Ты мне все-все расскажешь. И даже больше.

Шарль холодно улыбнулся и посмотрел, как охотник на долгожданный трофей.

— Знаешь, как-то в детстве мне попалась книжка с нузарскими сказками. Там была такая забавная история: про рыбака, который сетями вытащил из моря старую медную лампу. Знаешь, что оказалось внутри? Огненный дух, исполняющий желания. Ничего тебе не напоминает? Неужели ты до сих пор не понял, что именно я намерен с тобой сделать?

1.5

Получив все нужные подписи и печати, стражники сели в карету и погнали лошадей обратно во дворец.

Эгор кивнул слугам на безжизненно лежащего у их ног человека в кандалах и распорядился новым имуществом князя:

— Так. Этого в подвал под замок. Несите на руках, что ли… А то на лестницах ноги ему переломаете. Грэд распорядился привести пленника в порядок. Значит, так. Цепи снять. Самого дохляка помыть, побрить, одеть и накормить. Раны обработать. Хозяин осмотрит его вечером. Ступайте! У вас много работы.

***

Золотой нож в форме листа ивы хищно блестел в свете факелов посреди ладони Шарля. Хавьер призвал все свое хладнокровие, чтоб не поддаться безотчетному страху. От испытаний третьей дороги он ждал чего угодно, только не древнего заклятия.

«Нет! Не может быть! Но вот он — передо мной! Нет! Нет!.. Спокойно. Возможно, Мадино не знает, как им пользоваться. Или не совсем знает. Всегда должна найтись лазейка!»

***

О страшном листе ивы Хавьер прочел в одной из древних семейных хроник, выданных ему отцом после разговора о душе мира. Огромный потрескавшийся свиток из телячьей кожи повествовал о первых временах подлунного мира. Витиеватые выражения описывали Творца и Его дары тем, кому доверили хранить и защищать все сущее.

Душа мира и шестеро хозяев стихий жили среди простых людей, не скрывая подаренных им огромных возможностей. Но оказались безнадежно одиноки. Даже кровные родичи боялись их сил. Никто не хотел связывать с ними жизни. Тогда хранители посовещались и пришли к Творцу с просьбой хоть как-то помочь. В ответ получили семь маленьких золотых ножей замысловатой формы.

— Вот, дети мои, — провозгласил Великий Отец, — возьмите их и храните, как собственное сердце. Когда встретите человека, с которым захотите провести рядом всю жизнь и которому сможете доверять, как себе, дайте ему волшебный нож и подставьте открытую левую ладонь. Тот, кто прольет золотым листом вашу кровь, сможет загадать вам желание. Любое желание. И вы не сможете его не выполнить. Это станет вашей жертвой любимому человеку.

Так и повелось. В день свадьбы хранители протягивали ладонь тем, в ком были уверены. А их избранники желали того, что по их мнению, сделало бы их счастливыми.

Ножи передавались из поколения в поколение, как величайшая ценность. Однако, со временем, традиция исчезла. Избранники стали употреблять полученную власть во зло, и хранители отказались приносить жертву любви.

Далее в хронике шел рисунок золотого листа и гораздо позднее сделанная другим почерком приписка, в которой говорилось, что легенда может и правдива, но доказательств тому никаких нет, как и нет сведений о том, чтобы такие ножи где-то существовали до сих пор.

***

«Одно желание! Он может загадать лишь одно желание! Что же он попросит…» — быстро пронеслось в голове Хавьера.

Мадино между тем, отведя ладонь от его лица, аккуратно взял нож тремя пальцами.

— Приступим. Ты, наверное, сейчас думаешь о том, что же я загадаю. Да, это действительно, самый важный вопрос. Что же попросить у огненного духа, чтоб не прогадать, а?

Он зловеще улыбнулся и прошептал:

— Я знаю, что.

На этих словах Шарль глубоко порезал дернувшегося всем телом Хавьера по левой ладони, одновременно четко и громко выговаривая:

— Желаю, чтобы ты всю жизнь делал только то, что пожелаю я, и совсем ничего по своей или чьей-то еще, кроме моей, воле!

Кровь из раны на ладони Хавьера засветилась, поползла вверх по его руке, разбиваясь на десятки тонких ручейков, и устремилась туда, где все реже стучало сердце. Достигнув груди, полыхающие струйки сплелись сложным узлом, сверкнули и пропали. Там, где они прошли, в кожу впечатался замысловатый красный узор.

Хавьер почувствовал, что тело ему больше не принадлежит: он не может ни пошевелиться, ни сказать что-то, ни даже дышать. Сердце билось все реже и реже. Он закатил глаза и полетел в темноту.

— Нет! Как же так?! Почему он умирает? Я не хотел! Я хочу, чтобы ты жил! Дыши, сволочь! Дыши! Желаю, чтобы ты дышал и жил очень долго!!! — донеслись откуда-то издалека надрывные вопли.

Хавьер вдохнул так, будто вынырнул с большой глубины, и ощутил град сильных пощечин. Снова вернулись все чувства, но тело по-прежнему оставалось чужим.

— Так-то лучше, — облегченно выдохнул Шарль и вытер пот со лба. — А с тобой, оказывается, нужно держать ухо востро, да? Чуть что не так скажешь… Но я разберусь, как с тобой управляться, моя золотая рыбка. И никуда ты от меня теперь не уплывешь. Раз ты даже дышать можешь теперь только по моему желанию, то…

Уже взявший себя в руки Мадино лукаво улыбнулся и сел, расположившись удобнее.

— Давай-ка, все-таки еще кое-что проверим, прежде чем я тебя отпущу погулять. Желаю, чтобы ты отвечал мне. И отвечал только правду. Что там за история с твоими волосами? Говори.

Рот Хавьера раскрылся сам собой и, как ни в чем ни бывало, произнес то, что никогда нельзя произносить вслух при чужаках:

— Рыжие иногда рождаются в моих землях. Наш народ называет таких людей «солнцем Ньетто» и считает даром богов, несущим благословение. Но есть поверье, что если человек с дурными мыслями увидит такие волосы, то это принесет всему народу большое несчастье. Потому я с рождения прячу их.

1.6

Слуги легко подхватили почти невесомого человека и понесли в дом. Эгор смотрел им вслед и неодобрительно качал головой.

«Тоже мне, королевский подарочек! Кожа да кости. В чем только душа держится… Еще и поранен весь. Что в нем такого особенного? А если помрет до вечера? Грэд с нас самих тогда головы снимет».

Эгор оглянулся и подозвал пробегавшего мимо посыльного:

— Джок! Найди лекаря и отправь его поскорее в подвал к новому пленнику. Пусть посмотрит, чем его быстрее поставить на ноги. Что стоишь, как дерево? Бегом, я сказал!

Как бы привезенному из дворца дохляку ни хотелось, умереть ему тут не позволили. Под бдительным надзором Эгора его вначале отмочили в чане с теплой водой, затем тщательно отскоблили от грязи и засохшей крови. Одели в простые, но добротные штаны и рубаху. Чуть не насильно накормили наваристым кулешом, перевязали раны и влили в горло кувшин разных придающих силы отваров. К вечеру пленник уже не падал в обморок и мог самостоятельно если не стоять, то сидеть точно. Эгор придирчиво осмотрел результат трудов почти десятка человек и удовлетворенно кивнул. Сделать что-то большее в такой краткий срок они просто не могли.

— Ну вот. Хотя бы что-то. Теперь все бегом вон отсюда! Скоро может прийти хозяин!

***

Хавьер остался в подвале один. В его голове с трудом ворочались тяжелые обрывки мыслей.

«Хозяин… Грэд Тирдэг… Его боятся…»

Князя Тарда Хавьер знал мало. Тот почти не покидал родовые земли и очень редко бывал в столице. Единственный их разговор состоялся в прошлой жизни, когда умирающий Драммонд заклял Норрьего заботиться о Рэе. Вот и все. Что за человек Тирдэг, кроме того, что до безумия любит жену и единственного сына?

У Хавьера не осталось сил думать об этом. Чего Драммонд захочет от кровника? Уж точно не беседы беседовать. Иначе Мадино не отправил бы его сюда. Норрьего, совсем безразлично к собственному будущему, просто ждал продолжения казавшихся бесконечными испытаний.

«Хоть бы… Просто пытал…»

***

Несколько дней назад Шарль с особой жестокостью долго издевался над ним, потом приказал подлечить и пришел только вчера.

— Итак, рыбка моя золотая, как поживаешь? Окатите-ка его водой! Еще раз! Открой глаза! Слышишь меня? Надавайте ему по щекам. Кивни! Отлично. Так вот. Веришь или нет, а я пришел с тобой попрощаться. Только не спеши раньше времени радоваться. Смерть тебе не улыбнется, даже не надейся. Ты слишком редкая и слишком дорогая рыбка, чтобы просто так кидать тебя на сковородку. Еще можешь пригодиться…

Шарль отошел от Хавьера, сел в кресло напротив и, поставив локти на колени, опустил острый подбородок на сплетенные пальцы рук. Понаблюдав так несколько минут, выпрямился, затем откинулся на спинку кресла и привычно заложил ногу за ногу.

— Знаешь, рыбка, покойная матушка, еще когда мы жили в Рантуе, всегда учила меня делиться с ближними. А отец говорил, что придворным нужно как можно чаще кидать куски с королевского стола. И чем вельможи ближе к трону, тем более сладкие куски требуется отдавать. Иногда даже те, которые хотел бы съесть сам. А то заберут без спроса. Понимаешь, о чем я? О тебе, рыбка моя. О тебе.… Поверь, ты мне нисколько не наскучил! Я даже сейчас, когда уже принял окончательное решение проститься с тобой навсегда, сижу и придумываю, что бы еще этакое с тобой сотворить… Но...

Шарль сел прямо и, хлопнув себя ладонями по коленям, продолжил уже не задумчиво, а громко и четко:

— Решение принято. Встряхните его! Слушай меня внимательно и не вздумай умирать. Я, твой единственный полновластный хозяин, желаю подарить тебя моему верному вассалу. Теперь ты принадлежишь Тирдэгу Драммонду! Отныне и до конца твоей жизни, ты должен выполнять только его желания и ничего, кроме них, и не смеешь поднять на него, его близких и его слуг руку.

Шарль оторвал взгляд от чуть дышащего раба и кинул стражникам:

— Поставьте его на колени, и пусть подтвердит, что понял. Ты понял мой приказ? Говори! Кому принадлежишь?

Стражники подняли Хавьера из лужи на полу и прислонили к стене. Он закинул голову назад в поисках точки опоры, нашел ее, затем с трудом разлепил белые, покрытые ранами губы, чуть слышно выдохнув:

— Нет…

— Что «нет»? Что это значит? — Шарль подался вперед и прищурился. — Ответь мне!

— Нет… — снова прошептал Хавьер. — Больше… нет…

— А-а-а! — протянул Шарль и тут же помрачнел. — Все понятно. Ты больше не моя рыбка и можешь не выполнять мои желания. Что же… Я сам так захотел… Дело сделано. Прощай.

Шарль встал и, не глядя больше на бесчувственно упавшего на каменный пол узника, поручил страже прийти к секретарю за сопроводительными документами, а «этого доходягу» подлечить насколько смогут, завтра надежно заковать и со всеми предосторожностями отвезти на площадь Лип.

***

В ожидании прихода Тирдэга Хавьер успел задремать. Тепло, еда и подлеченное тело взяли свое. Как он ни пытался крепиться, сон оказался сильнее. Вдруг где-то наверху грохнула тяжелая дверь. Хавьер вздрогнул и открыл глаза. Удивился ясно пролетевшей в голове мысли.

«А вот и он. Слуги так не ходят».

Издалека приближались четкие тяжелые шаги. Человека с более впечатлительной натурой эта надвигающаяся гроза повергла бы в трепет. Но Хавьер таким точно не был. Он прикрыл веки и просто ждал, что же случиться дальше, все еще удивляясь тому, что может сравнительно связно мыслить.

1.7

— Тирдэг! Постой!

Шедший по стремительно пустевшему при его появлении дворцовому коридору, князь Драммонд обернулся на ходу, остановился и в меру приветливо произнес:

— Здравствуй, Бернар. Какая сегодня чудесная погода, не правда ли?

— Погода? — немного опешил Леджер. — Да, наверное… Послушай, Тирдэг, мне нужно поговорить с тобой. Пройдем в мой кабинет?

— Прости, друг, не могу. — Драммонд покачал головой. — Спешу к его величеству. Но несколько минут у меня есть. Можем выйти на балкон.

Бернар коротко кивнул и сделал приглашающий жест. Тирдэг все с тем же холодным выражением лица прошел вперед. Бернар передернул плечами и двинулся следом. После недавней смены власти ему всегда было не по себе, когда приходилось говорить с Драммондом один на один.

Формально, тот являлся только генералом армии Леджера. Но вся Кордея знала, кто на самом деле руководит страной. Чья железная рука держит всех за горло.

Тирдэг Драммонд никогда не стремился сесть на трон. Его, видимо, вполне устраивал Шарль, в роли куклы для ношения короны. Князь Тарда всегда оставался в тени. Но именно его слово решало в королевстве совершенно все.

За последние два года все разговоры о том, что Драммонд — ничего не понимающий в политике провинциальный варвар, утихли сами собой. Теперь его воспринимали не иначе как облеченного почти неограниченной властью государственного деятеля. Никто из военных и придворных не мог выдержать его тяжелый стальной взгляд в упор.

Бернар тоже чувствовал себя с ним неуютно. Фельдмаршал не хотел признаваться в том сам себе, но он Драммонда боялся и робел при нем, как нашкодивший кадет, хоть и был старше по возрасту и званию.

— Итак. Ты о чем-то хотел со мной поговорить? — Вышедший на балкон князь Тарда оперся на парапет и принялся рассматривать дворцовую площадь.

— Да, Тирдэг… — начал Бернар, осторожно подбирая слова. — Я на днях видел, как гвардейцы Шарля увозили из дворца заключенного в твой особняк… Мне показалось, я узнал Норрьего…

Тирдэг рывком развернулся лицом к Бернару и быстро переспросил:

— Норрьего? С чего ты взял? В моем доме не было, нет и никогда не будет человека по имени Норрьего. Еще чего не хватало!

— Тирдэг, я видел его глаза, — попытался объясниться Бернар. — Я не мог ошибиться. Ты ведь знаешь сам, я обязан ему жизнью. Он не заслужил…

Серо-голубые глаза генерала сильно потемнели. Бернар испуганно сделал шаг назад. Тирдэг сейчас походил на готовую разразиться молнией грозовую тучу. Он будто стал шире в плечах и выше ростом. Драммонд заговорил так, словно каждым словом хотел кого-то убить:

— Я. Прекрасно. Помню. Что. Заслужил. Человек. По. Имени. Норрьего.

Вдруг лицо его вновь изменилось. Тирдэг широко открыто улыбнулся, превратившись из грозовой тучи в добродушного фельдфебеля. Хлопнул Бернара по плечу и сказал совершенно легким и беззаботным тоном:

— Впрочем, зачем ворошить минувшее? Ньеттского выродка давно казнили. Род Норрьего больше не существует. А тот доходяга, которого мне намедни скинул его величество, как ты сам, наверное, видел, еле дышал. Он умер на следующий же день. Я, клянусь Творцом, того бродягу только всего раз и видел. Тебя проводить на помойку, куда выкинули его труп? Нет? Тогда давай забудем об этом пустяке раз и навсегда. Договорились? Вот и чудно. А сейчас, прости, дружище. Спешу. Его величество не любит ждать.

Тирдэг еще раз широко улыбнулся и, не дожидаясь ответа, вышел, как всегда, стремительным четким шагом.

Бернар тяжело оперся о парапет балкона и склонил голову на грудь. Он, конечно же, не поверил Драммонду. И он, конечно же, не станет говорить с ним о Норрьего еще раз.

***

Эгор под руку провел Хавьера по длинным лестницам и коридорам. Особняк Драммондов оказался велик и роскошен. Хавьер не помнил, что находилось здесь в его столице, но точно не это помпезное здание. Князья Тарда вообще никогда не имели собственной резиденции в Кестерии. Они редко посещали столицу, всему на свете предпочитая неприступный родовой замок.

Вот и кабинет. Эгор остановился перед тяжелой дверью красного дерева, осторожно постучал и тихо спросил:

— Грэд? Позволите? Я привел его.

— Заводи.

Переступив порог, Хавьер окинул комнату быстрым взглядом. Большие окна. Ковры, картины, охотничьи трофеи, книжные шкафы, стол…

«Хорошо устроился…»

— Поставь его на колени и уходи. Когда понадобишься, я тебя вызову, — приказал хозяин дома.

Дверь за Эгором тихо закрылась. Хавьер остался стоять на коленях посреди просторного кабинета напротив сидящего за столом Тирдэга. Они долго молчали, изучающе рассматривая друг друга.

На миг Хавьеру показалось, что он видит перед собой Рэя. Тому тоже сейчас за тридцать. Те же крупные, выразительные черты лица. Те же густые светлые волосы. Упрямые, меняющие цвет от голубого до темно-серого глаза. И фигуры у них тоже были одинаковые. Князь Тарда привычно возвышался над столом несокрушимой широкоплечей горой.

Но Тирдэг, конечно, не Рэнсор. Все черты лица острее и жестче. Глаза холоднее. Широкие брови привычно нахмурены. Губы поджаты. В убранных на тардийский манер волосах серебрится ранняя седина. Во всем облике нет ни живости, ни проявления чувств. Грозное изваяние.

1.8

Продержался упрямый мерзавец гораздо дольше, чем на то рассчитывал Тирдэг. Почти месяц. Но у любого человека, даже если тот думает о себе, что он не совсем человек, есть предел возможностей.

Тирдэг, в отличие от безумно расточительного Мадино, действовал хладнокровно и планомерно. Он не желал убить или просто как-то выместить злобу. Он даже не калечил, точно выверяя силу каждого удара. Князь Тарда всегда весьма бережно относился к собственности. Особенно к настолько редким и дорогим вещам. И неотвратимо шел к нужному ему результату.

Упертый Норрьего, по-прежнему, ежедневно закрывал освобожденные глаза, отказываясь покориться. Но Тирдэг по малейшим признакам видел, что сопротивление пленнику дается все сложнее и сложнее.

Чуть более резкий залом брови. Чуть более нервное движение плеч. Свистящий выдох. На волос ниже склоненная голова. Дрогнувшие губы. Мелочи, кричавшие о том, что дикий ньеттиец постепенно сдается. Сколько бы спеси ни жило в наглой твари, в ней сидел еще и неистребимый животный страх за свою шкуру.

Норрьего снова и снова подставлял голову под несущую за собой непрестанную боль и муки черную ленту. Но он отчетливо понимал, не мог не понимать, что смерти здесь никогда не дождется. Что хозяин никуда не спешит и от поставленной цели нипочем не отступится. Что собственные силы Норрьего далеко не бесконечны.

Он ломался. Очень медленно. Гораздо медленнее, чем обычный человек. Но ломался.

И вот, этот день настал.

***

— Итак, скажи мне, если хочешь прекратить пытки. Кто ты есть? Для ответа можешь встать передо мной на колени.

Возвышавшийся посреди подвала Тирдэг вытер только что вымытые руки чистым полотенцем и кинул его Эгору. Норрьего, которому, как обычно, раз в сутки позволили свободно двигаться на пять минут, беспомощно лежал у его ног на голом каменном полу, свернувшись в клубок. Поганца била крупная дрожь.

— Так что? — Тирдэг несильно, но чувствительно пнул пленника. — Я жду еще пару минут и потом ухожу обедать. Ты опять превратишься в куклу на ниточках, и в следующий раз я сниму с тебя ленту и спрошу, хочешь ли ты выйти отсюда, только после окончания наших с тобой завтрашних трехчасовых занятий. А до того над тобой, как обычно, вечером и утром поработает Эгор. И начнет он уже совсем скоро. Ночь проведешь в клетке. Ты что, действительно так хочешь туда вернуться?

Норрьего вздрогнул и чуть заметно отрицательно помотал головой. Еще бы. Эгор докладывал, что сегодня утром тварь жалобно заскулила, когда ее вытряхнули «из коробочки», а затем позволили ненадолго размяться. А лента промокла от слез. Верный признак. Тирдэг, уже предвкушая столь долгожданную победу, сложил руки на груди, заявив:

— Тогда я жду. Осталась одна минута.

Норрьего, все еще резко вздрагивая, с трудом встал на колени и, заикаясь, негромко сказал, уставившись глазами в пол, то, чего от него так давно и так усердно добивались:

— Я твой раб, хозяин…

— Да неужели?

На лице Тирдэга совершенно ничего не отразилось, но в душе он торжествовал. Скоро, совсем скоро его кабинет пополнится таким долгожданным и ценным охотничьим трофеем. Сколько же сил он положил на то, чтобы морально уничтожить мерзавца. Теперь эта когда-то такая гордая заносчивая тварь будет годами пресмыкаться перед ним, своим полновластным хозяином, и не посмеет поднять глаза! Тирдэг ждал больше полутора лет. Но оно того стоило. Так намного лучше, чем просто порезать ньеттского выродка на куски. Нет, смерть для убийцы слишком малое наказание. Пусть живет. Очень долго живет…

Осталась последняя проверка. Тирдэг сосредоточился и приказал:

— Ну-ка, посмотри на меня, пес. Если хочешь. Я позволяю тебе сейчас действовать вольно в течение еще пяти минут. Докажи свою верность.

Чуть державшийся на коленях раб упал на вытянутые вперед руки и медленно поднял на хозяина робкий измученный взгляд, полный льда боли, страха и обреченной покорности.

Тирдэг долго изучающе смотрел на стоящего перед ним на четвереньках, задыхающегося от непрестанной боли, криков и слез человека. Нет. Человеком тот больше не был. Теперь он, казавшийся еще совсем недавно таким стойким и непобедимым, действительно стал только рабом. Вещью. Безвольной тряпкой. Домашней скотиной. И таково справедливое наказание за все его преступления.

Ничем не выдавая обуревавших его чувств, Тирдэг равнодушно взирал на сотворенное им ничтожество сверху вниз. Затем холодно бросил:

— Наконец-то.

Раб не шевелился и по-прежнему таращился на него казавшимися бесцветными льдистыми глазами.

— Так-то лучше, — постановил Тирдэг.

Он пропустил в пальцах черную ленту и, аккуратно свернув, медленно убрал в карман. Затем сел в кресло, отдав новый приказ:

— А теперь глаза в пол! Можешь лежать. И слушай меня предельно внимательно. Твоя кличка, раб, отныне будет «Мердок». Запомни навсегда. В переводе с тарди это значит «собака с моря». И только попробуй сразу на нее не отозваться. Шкуру спущу. Пядь за пядью. Кстати, еще ты должен в кротчайшие сроки выучить наш язык. Я не собираюсь приказывать собственному псу на кордийском. Уразумел?

Раб мелко закивал, не поднимая взгляда. Тирдэг продолжил:

— Надеюсь, ты, Мердок, все хорошо понял за проведенный в подвале месяц. Кто ты и где твое место. Пока что я не стану превращать тебя в куклу на веревочках. Еще не сейчас, но скоро ты сможешь быть собой и вольно двигаться. Но только, при условии добровольного и тщательного выполнения всех правил. Таково мое желание. Как только позволишь себе хоть одним движением выказать дерзость и непослушание моим приказам, застынешь на месте! А потом отправишься сюда на неделю и пройдешь все то же самое. За второе нарушение, на целый месяц. И тогда я уже не буду так добр, как сейчас, и не стану спрашивать тебя каждый день, хочешь ли ты прекратить пытки. Получишь сполна.

1.9

Комфортная дорожная карета, запряженная шестеркой дорогих черных лошадей, плавно и быстро несла князя Драммонда из Мадинора в родной Тард. Подальше от короля и его безумных капризов. Мердок совершенно неподвижно лежал на жестком полу, свернувшись у ног хозяина. Грэд не приказывал ему замереть. Пес понял сам.

Однажды, в середине первого дня пути, он осмелился немного пошевелиться и приподнять голову, но тут же получил весьма ощутимый пинок под ребра. А тяжелый хозяйский сапог до самой ночной стоянки прочно обосновался на его шее, плотно прижимая к полу кареты, и едва позволяя дышать. Больше за всю долгую дорогу Мердок таких глупых ошибок не делал.

Тард встретил своего властелина яркими красками осени. Значительно обновленный за прошлый год замок поражал воображение высотой и мощью стен, изяществом башен и каменной резьбы. Но Мердок не увидел его красоты. Он не имел права поднимать взгляд от земли без приказа.

Тирдэг, не обращая внимания на приветствия и здравицы, прошествовал через длинный живой коридор выстроившихся во дворе слуг и вошел в замок. За хозяином, незаметной тенью, скользнул раб.

***

— Мердок!

— Да, мой грэд. К вашим услугам.

— Вот что. Хватит тебе бездельничать. Это Тард. Он нахлебников не терпит. Ты знаешь, что находится вон там?

— Нет, мой грэд. Простите меня, не знаю.

— Откуда тебе… Там оружейная. Иди за мной.

За тяжелыми двустворчатыми дверями оказался огромный рыцарский зал. Размещенное в нем собрание оружия и доспехов нескольких эпох было великолепно. Тирдэг потратил на него немало времени и средств (правда, в основном, только на перевозку), когда восстанавливал замок. Здесь находились редчайшие образцы со всей Кордеи и ее окрестностей.

Тирдэг прошел на середину зала и обернулся к рабу. Тот, как всегда, стоял в нескольких шагах позади, опустив глаза в пол.

— Можешь посмотреть по сторонам.

Раб огляделся. Внимательно наблюдавший за ним хозяин продолжил:

— Здесь есть много чего интересного, Мердок. Много недавних трофеев. Из Ньетто, например… И не только. Пройдись по залу. И выбери что-то для себя из холодного оружия. Шпагу, саблю, меч, ножи. В общем, все то, чем сможешь наиболее эффективно нользоваться. С нынешнего дня назначаешься моим телохранителем. Такой тебе отныне приказ: охранять! Днем и ночью. Любой ценой. До последней капли крови. Чтоб ни одна сволочь ко мне и близко не подступилась! Ни человек, ни зверь. При любых, подчеркиваю, любых обстоятельствах. Чем бы ты ни занимался. Этот приказ важнее всех остальных. Даже если я повелел тебе не двигаться, а ты понял, что хозяину сейчас нужна защита, бросил все и бегом ко мне! И потому, еще одно изменение. В пол больше не смотришь. Всегда, кроме выполнения команды «ждать» и когда я лично тебе велю опустить глаза, внимательно оглядываешь все кругом в поисках угрозы. Понял?

— Да, мой грэд, — тут же отозвался Мердок и снова быстро осмотрелся. — Понял. Приказ охранять вас для меня важнее всего.

Внимательно наблюдавший за ним Тирдэг уточнил:

— Кстати, то же самое, теперь, касается и твоей собственной безопасности. Бить тебя могу только я. Если на тебя поднял руку кто-то другой и есть реальная угроза жизни, здоровью или тебя пытаются похитить, ты должен защищаться изо всех сил в любых обстоятельствах, даже при команде «ждать». Злоумышленников берешь в плен. Если такой возможности нет, убиваешь на месте. Понятно?

— Да, мой грэд. — Мердок поклонился. — Приказ понятен. Убиваю на месте.

Тирдэг довольно кивнул и уточнил:

— Это даже не приказ, таково мое желание. Ясно? Желаю, чтобы ты охранял меня днем и ночью от всех опасностей. И никому, кроме меня, не давал нанести себе вред. Итак. Подбери необходимое снаряжение и добавь к своим ежедневным тренировкам еще час с оружием. Сроку на подготовку к новой службе даю неделю. Потом, в качестве проверки, устрою тебе бой до первой крови с моим лучшим фехтовальщиком при всей дворне. Если посмеешь проиграть, очень сильно пожалеешь. Понятно?

— Да, мой грэд, — тихо произнес Мердок. — Я сделаю все в точности, как вы приказали.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Тирдэг. — Я оставлю тебя здесь. Готовься. Ужин и плеть принесешь мне через два часа в северную башню. Заодно покажешь, что ты здесь себе выбрал. Выполняй.

— Да, мой грэд. Будет сделано.

Мердок снова замер в почтительном поклоне. Тирдэг чуть качнул головой и направился к выходу. Он был очень доволен.

«Похоже, я действительно неплохо вышколил этого пса. Даже при виде шпаг и новости о том, что сможет их постоянно использовать, глаза не загорелись. Ему все равно. Раб, он и есть раб. Нет никаких желаний и чувств, кроме страха за свою шкуру. Он больше не человек, а просто страшное оружие в моих руках. Но заговорщикам теперь не позавидуешь! Пусть выгрызет всю эту заразу на корню».

***

— Мердок! Сегодня охоты не будет. Все завалило снегом.

— Да, мой грэд. Чем прикажете заняться?

— Да что ты можешь! Только спину под плеть подставлять… А впрочем… Сегодня целый день сидеть в замке. Доставай шпагу.

— Мой грэд?

Мердок замер перед хозяином. Он вынул оружие из ножен и уткнул его острием в пол.

1.10

— Как он?

— Все так же. Сейчас затих и вроде как спит. Но, думаю, ненадолго. И что станем делать дальше?

— Дальше тянуть нельзя. Нужно решать окончательно. Иначе он и помереть может. Приглядывай за ним. Сообщи, как только проснется.

— Понял. Будет сделано.

Один из охотников пригнулся и вышел через низкую дверь. Другой остался в комнате. Минуту он помедлил, затем взял факел, откинул крышку погреба и спустился вниз.

***

— Когда эту дыру найдут мои люди, ты будешь очень долго умолять меня о смерти. Они уже сейчас прочесывают лес частым гребнем и скоро будут здесь. У тебя есть последний шанс избежать мучений. Освободи меня немедленно!

Разбойник с закопчёной физиономией присел на корточки напротив связанного по рукам и ногам, Тирдэга и, слегка прищурившись, заметил:

— В одном вы, ваше сиятельство, правы: я действительно сейчас говорю с вами в последний раз. А искать вас, так уж никто не ищет. Все дело в том, что позавчера на дорогу, по которой вы соизволили поехать вместе с охранником, сошла снежная лавина. Там сейчас на два дня пути сугробы выше сосен. И поскольку вы не вернулись из леса, так вас и посчитали погибшим. Я только что заезжал в замок. И знаете, что там видел? Черные флаги на башнях. Так что, мы можем преспокойно жить и держать вас в этой сторожке хоть год. Искать вас уж никто никогда не будет.

Сняв с пояса флягу, разбойник сделал три больших глотка. Тирдэг закрыл глаза и пожалел, что не может заткнуть себе уши, чтобы не слышать до дрожи в теле манящие звуки. Он не ел и не пил третий день.

Наглец, издеваясь, потряс над ним вожделенной флягой, затем снова заговорил:

— Вот именно потому я и сказал, что разговор у нас последний. Что вы решили, ваше сиятельство? Дальше тянуть нельзя. Генерал отказывается от воды и пищи без вашего приказа. Он будто обезумел. Чуть не откусил ребятам пальцы, когда те попытались снять с него ошейник-то. Ничего не слушает, не говорит да из последних сил рвется вас спасать. Нам приходится его связывать. Но долго так продолжаться не может. Решайте сейчас: освободите его или умрите сами.

Тирдэг молчал.

— Даю последний час на размышление, — предупредил чернолицый громила, мрачнея. — Я не убил вас сразу, еще там в лесу, только потому, что не знаю на то волю генерала. Может вы нужны ему зачем-то. Но если продолжите упорствовать и дальше, то мне придется выбирать промеж его жизнью и вашей. И уж будьте покойны, я выберу правильно. Смерть хозяина-то всегда освобождает раба. Я просто покажу ему ваш труп. Уверен, что это поможет.

Ещё мучительно раз сглотнув, Тирдэг открыл глаза и, наступив на горло собственной гордости, попросил:

— Воды. Дай мне воды. А потом отведи к нему. Я освобожу его. Но не жди чуда. Он слишком долго прожил рабом. Князя Ньетто и генерала Кордии больше нет. Мердок никогда не станет прежним Норрьего: не сможет править и вести за собой армию. Он теперь способен только подчиняться и вилять хвостом за миску похлебки. Подумай, нужен ли он тебе таким? Не захочешь ли пристрелить, чтоб не мучился? Стоит ли ради такого ничтожества рисковать собственной жизнью?

***

Охотник поменялся в лице, но ничего не ответил. Он молча приложил к пересохшим губам князя флягу и дал тому вволю напиться. Затем ослабил путы на его ногах и помог выбраться из погреба. Вскоре они оказались во второй комнатке лесной избушки. Почти половину пространства здесь занимала деревянная кровать. К ней-то в полусидя и привязали цепью спеленутого плащами, как младенца, Хавьера.

Лицо его посерело и осунулось. Глаза впали, белые губы потрескались, но плотно сжимались. Невидящим взглядом Хавьер смотрел куда-то вверх и ни на минуту не оставлял уже слабых и совершенно бесполезных попыток вырваться из крепко удерживающего его мягкого кокона.

На звук шагов охранник грэда повернул голову, увидел вошедших и забился гораздо сильнее.

Охотник встал позади Драммонда и приложил ему кинжал к горлу, угрожающе шепнув на ухо:

— Одно лишнее слово, и вы отправитесь к праотцам.

Увидевший это Хавьер задергался с такой силой, что кровать под ним стала трещать и раскачиваться.

— Мердок…

Не прекращая безумных порывов прийти князю на помощь, тот с трудом разлепил сухие губы и прошептал:

— Да, мой грэд…

— Замри, Мердок. Я отменяю свое желание охранять меня. Замри и попей воды. Прикажи напоить его.

Но находившиеся в комнате охотники не нуждались в приказах. Как только Хавьер затих и приоткрыл рот, его губ тут же коснулась полная чашка. Несколько больших жадных глотков мгновенно осушили ее.

— Пей еще. Не останавливайся, — скомандовал князь.

Охотники подносили и подносили Хавьеру чашку за чашкой. Наконец он стал цедить воду сквозь зубы, проливая большую часть на себя.

— Довольно, Мердок. Перестань пить. Теперь слушай меня внимательно.

Тот повернул голову к Драммонду и замер. Охотники отошли от кровати. Главный из них чуть сильнее надавил кинжалом князю на шею.

— Слушай меня, Мердок. Я, твой хозяин Тирдэг Драммонд, желаю снять заклятие и отпустить тебя на волю. Отныне ты не обязан исполнять ничьи желания. Ты принадлежишь только себе. Ты свободен.

1.11

Подступиться к Мердоку Лэло пытался невыносимо долго. С того самого момента, как впервые увидел.

Он узнал в том, кого все называли просто «Собака с моря», своего Жеребенка. Не мог не узнать. Пусть, когда он видел Хавьера в последний раз, у того вместо гладко выбритого черепа, почему-то черной бороды и усов ярким пламенем горели густые рыжие волосы ниже плеч. И пусть он собственными глазами видел, как того казнили несколько лет назад. Все не имело никакого значения.

Лэло никогда не мог до конца поверить в смерть Хавьера. Чувствовал всем сердцем, что он жив.

***

Той проклятой ночью в Гардорре Лэло вывел отряд ньеттийцев к рубежам Кордии, передав им приказ князя возвращаться на родину. Те, конечно, посыпали ругательствами, но подчинились и ушли на юг. А Лэло вернулся, чтобы быть рядом, и если уж нельзя помочь, то хотя б разведать, что там к чему.

К окруженному тардийцами дворцу он подъехал уже под утро. Спрятал коня подальше от лагеря и залег в засаде возле дороги, рассудив, что долго захватившие короля заговорщики сидеть тут не будут. Нечего им на чужой-то земле делать. Значит, скоро двинут обратно. Там и посмотрим, что можно предпринять.

Когда солнце поднялось, лагерь действительно ожил и начал сворачиваться. Вскоре войска построили и собрали кортеж из двух десятков карет. К полудню кордийское посольство двинулось в обратный путь.

Короля Лэло так и не увидел, зато уразумел кое-что другое. Понял, кто за все в ответе и кто отныне стал его личным кровным врагом. Драммонд! Именно он, как ни в чем ни бывало, командовал всеми. Значит именно он и есть зачинщик мятежа! И если Хавьер все-таки погиб, Лэло теперь знал, кому за то воткнуть нож в сердце.

Окруженный пешими войсками кортеж двигался медленно. Лэло вполне успел сходить за конем и скрытно поехал следом. Перейдя границу Кордии, посольство двинулось дальше. Так, никем не остановленная, полная заговорщиков процессия вошла в столицу. Да и кто бы посмел остановил короля!

Лэло думал сообщить кому-то о грядущей опасности. Но кому? И кто он такой, чтоб ему поверили?

В Кестерию Лэло заходить не стал. Остановился в предместьях. И правильно сделал. Уже на утро следующего дня все заставы закрылись, а на башнях спустили флаги. Вокруг столицы стремительно вырос лагерь тардийцев и прочих бунтовщиков. Дела, казалось, обстояли совсем плохо.

Но тут пролетела радостная весть: на захваченную Кестерию идет Норрьего! Лэло не поверил собственным ушам. Неужели Хавьер смог выбраться?! Это ж все меняет!

Вселявшие надежду на лучшее новости быстро разошлись по округе. Когда ведомые князем Ньетто войска встали недалеко от столицы, к ним тут же со всех сторон побежали добровольцы, желающие присоединиться к освободителям. И Лэло в их числе.

Но радовался он недолго.

Во-первых, ополченцев не брали. Вернее сказать, брали, но только тех, кто явился на собственном коне, при доспехах и полном вооружении. А много ль таких найдётся? Почти все добровольцы вернулись по домам. Что поделать: приказ князя!

А во-вторых, Лэло так и не удалось поговорить с Хавьером. Как бы он ни рвался, как бы ни доказывал, что является личным ординарцем Норрьего, его не пропустили.

«Генерал готовится к сражению и никого не принимает под страхом смерти!» — вот и весь ответ.

Опасаясь, что его действительно схватят и запрут где-нибудь подальше, Лэло перестал добиваться встречи. Он просто прошелся по лагерю, внимательно осматривая его и делая выводы.

Все выглядело очень странно. Хавьер привел на штурм столицы войска восточного гарнизона. Да, конечно, ими он и командовал, но он не мог не знать, что это легкая кавалерия, пригодная лишь для пограничных стычек с горцами. Что они смогут сделать против железной лавы тардийцев? И почему Хавьер не позвал своих? Несколько дней ожидания ничего бы не изменили, а то, что ньеттийцы незаменимы при штурмах городов, знали все… Но нет. Сражение назначили на следующий день, теми силами, что уже есть. Добровольцев не берут, а князь никого не принимает!

Не находя себе места от грызущей сердце тревоги, Лэло несколько раз обошел лагерь, потом осмотрел место будущей битвы. Вспомнил, как Хавьер планировал прошлые бои, и прикинул, как и где могут встать войска. Нашел себе место для наблюдения. Потом вернулся обратно и решил, во что бы то ни стало увидеть Хавьера. Хотя бы издалека. А то, вдруг его здесь и вовсе нет?

Только Лэло так подумал, протрубили общий сбор и построение частей.

«Вот оно! Смотр! Вот сейчас и узнаем, тут наш Жеребенок али нет».

Лэло быстро забрался на высокий, еще не облетевший каштан, спрятался между его разлапистыми желтыми листьями и весь обратился в слух и внимание. После того, как войска построились, полог центрального шатра откинулся и оттуда вышел Хавьер. Он был в парадном мундире. Генеральская перевязь сверкала на солнце золотом, а видневшийся из-под шляпы с белым плюмажем обычный платок сменился с черного на багряный с серебром, в цветах герба Кестеров. Лэло вгляделся пристальнее. Да. Никакой ошибки. Это сам Хавьер. Его лицо, фигуру, походку, голос и манеру держаться Лэло знал как свои собственные и никогда бы ни с кем не перепутал.

Генерал прошел по живому коридору салютующих гвардейцев, взлетел на коня и поехал осматривать готовность тех, с кем завтра собирался идти в бой. Лэло прекрасно видел его и слышал. Вроде бы все как всегда. Но что-то все же не давало покоя. Что-то было неправильно!

1.12

Убить Драммонда оказалось крайне сложно. Пока шла война за трон Кордии, князь неотлучно находился при армии тардийцев. А после победы плотно обосновался в Мадиноре, как обозвал стольный город новый король. Но и там достать кровника ножом было нисколько не легче, чем в окружении сотен преданных вассалов.

Драммонд все время отсиживался или во дворце, или в больше похожем на неприступную крепость особняке на площади Лип. Ни туда, ни туда обычных смертных не пускали. Лэло даже подумывал о том, чтоб наняться к новому королю в стражу, но поразмыслив, отказался от этого. После войны на южан в Мадиноре смотрели косо, а уж во дворце и вовсе не жаловали. Да и кто поверит, что ньеттиец сам, находясь в здравом уме, пойдет служить Мадино? После всего того кровавого ужаса, какой учинили королевские войска в Норрвальдо? Нет. Никто не поверил бы.

Оставался особняк. Но пробраться внутрь было невозможно, даже для Лэло, а покидал Драммонд свою крепость не иначе, как с очень приличным отрядом вооруженной ружьями стражи. Кинуться на них с саблей наголо мог только безумец. Стрелял же Лэло, в общем, неплохо, но не настолько хорошо, чтобы доверить одной пуле и кровную месть, и собственную жизнь. Поэтому он решил остаться в столице и ждать, пока что-нибудь не изменится. Уж что-что, а ждать Лэло умел.

Чтоб лишний раз не мелькать перед городской стражей смуглым лицом, он поселился на окраине и стал зарабатывать кузнечным делом, которому его когда-то давно обучил отец. Старик часто повторял: «У человека в руках всегда должно иметься какое-то ремесло! Что бы из тебя ни выросло, чему б ты потом не выучился, а заработать на кусок хлеба своими руками, всегда должон уметь!»

Отец оказался прав. С тех давних пор, как шестнадцати лет от роду Лэло сбежал из дома, чтобы уйти в море на поиски приключений и лучшей жизни, он не вспоминал намертво вбитую в него кузнечную науку. А вот, поди-ка, пригодилась! Побродив по обезлюдевшим из-за войны окраинам Мадинора, Лэло нашел брошенную кузню, обосновался там и зажил, не вызывая к себе лишних вопросов. Хороший мастер нужен всем и всегда. Особенно, когда все другие разбежались. А что у кузнеца лицо черное, так каким ему еще и быть-то?

Чтобы всегда знать о том, где находится Драммонд, Лэло обзавелся армией беспризорников, которых, как мог, подкармливал и снабжал медяками в обмен на самые свежие и точные вести.

От них-то он и узнал, что князь выехал на родину, в самый Тард. Лэло тут же собрался, раздал ребятне те припасы еды, какие не мог взять с собой, заколотил кузню и отправился вслед за кровником. Сбереженных за полгода работы денег как раз хватило на то, чтобы добраться до Тарда и обосноваться ближе к замку. Лишних вопросов его появление не вызвало. Кузнецы требовались и здесь. А лицо и руки нового мастера так впитали в себя копоть, что никто никогда не сказал бы, какого цвета у пришельца кожа.

Как и все тардийцы, Лэло занялся охотой, постепенно узнавая местные леса со всеми их тайными тропами. Вскоре он совсем прижился, примелькался, выучил язык и стал своим. К нему со всевозможными железными бедами потянулись вначале ближайшие соседи, потом вся округа, а потом и заказчики из самого замка пожаловали. Тут уж Лэло расстарался, как только мог. Не просто восстановил старую каминную решетку так, что она засияла, как новенькая, но и заменил украшавшие ее прогоревшие листики коваными розами тонкой работы. В замке необычное мастерство приезжего кузнеца высоко оценили и стали приглашать по мере надобности.

Вот там Лэло и увидел Хавьера. А как увидел, так чуть из рук все не поронял. Ровно призрака встретил. Это был он и не он одновременно. Знакомое лицо искажала лысина и черная борода с усами. Взгляд поймать невозможно, а уж голоса и вовсе не услышишь. Странный бритый человек в собачьем ошейнике промелькнул за спиной прошедшего по замку князя невзрачной тенью и пропал, будто привиделся.

Проводив призрака взглядом, Лэло глубоко вдохнул и, взяв себя в руки, закончил править замок на дверях каминного зала. Потом собрал в торбу инструменты и подмигнул пробегавшей мимо служанке.

— Готово, хозяюшка! Принимай работу!

Та остановилась и на всякий случай улыбнулась.

— Вот и хорошо! А то нам за эту железяку так досталось вчера! Не приведи Творец, опять такое пережить! Больше не заклинит?

Лэло приосанился и гордо заявил:

— Обижаешь, красавица! На мою работу никто не жаловался! Может, еще есть, что починить? Так я запросто! Особенно, коли накормишь повкуснее!

Толстушка-служанка всплеснула руками, зачастив:

— Как не быть! Есть, конечно! Хозяйство-то громадное! Не в одном месте, так в другом что-нибудь да не так. А нашему кузнецу лишь бы молотом махать. На тонкую работу его лапищи не способны. Не то, что у тебя! Вон пальцы-то, даром, что черные, а видать, что всякую мелочь удержат. Пойдем на кухню. Накормлю тебя да покажу где еще, что сломалось. А за награду не беспокойся. Я управляющему про тебя обскажу, не обидит.

— Пойдем, красавица! — Лэло вскинул звякнувшую торбу на плечо и поспешил за подметающей на бегу юбками пол служанкой.

На кухне его усадили за общий стол, выдали глубокую миску бобовой похлебки с каким-то салом, такую же миску ячменной каши да добрый ломоть ржаного хлеба. Новый человек за трапезой сразу вызвал к себе интерес. Обедавшие там слуги стали расспрашивать чужака кто он, откуда, что повидал, и какое в свете чудо.

Лэло, не забывая загребать деревянной ложкой похлебки побольше да просить добавки погуще, принялся травить байки про моря и страны, какие повидал на своем веку:

1.13

С того дня Лэло старался как можно дольше оставаться в замке, когда звали. Брался за любую работу, лишь бы хоть раз еще увидеть Хавьера. Но получалось крайне редко. Зато, в одном из кухонных разговоров, Лэло услышал, что скоро начнутся большие княжеские охоты, и туда позовут тех, кто хорошо лес знает да на крупного зверя выйти не струхнет.

Вот кузнец и стал доказывать всем в округе, что он еще и охотник хоть куда. Стрелять Лэло теперь стал гораздо метче, а уж с ножами да рогатиной управлялся получше многих. Вот и стал ходить в лес чуть не через день. А добычу то на рынке обменяет на что, то поднесет кому в благодарность за доброе дело, а то и в сам замок на кухню доставит. И не каких-нибудь белок да зайцев промышлял. Нет. Лэло, обладавший, слава духам, силой двух человек, ходил за зверем посолидней. То кабана завалит, то волка. А однажды добыл рысь. Та на него с дерева прыгнула да не на того напала. Отбился от нее Лэло ножом. Порвала зверюга его тогда знатно. Руку исполосовала и по щеке задела. Да Лэло к такому не привыкать. Зато теперь в серебристой крапчатой шапке ходил, какой ни у кого во всей округе не сыскать.

Так он прослыл удачливым да ловким охотником, и когда стали скликать людей на княжью зимнюю потеху, позвали и его. Там грэд с охраной всегда находился на виду, и Лэло наконец-то разглядел Мердока получше.

Да. Это точно был Хавьер. Только взгляд не его. Даже цвет глаз будто блеклый какой-то стал. Чужой взгляд, одним словом. Совсем пустой и дикий какой-то. Такой, словно Норрьего действительно зверем стал, и ничего человеческого в нем больше нет.

Вел себя Хавьер еще более странно, чем тогда, у стен столицы. Будто его сильнее заколдовали. Генерал хотя бы Лэло узнавал и хоть как-то, да разговаривал. А Мердок сейчас при встрече только скользнул по нему подозрительным взглядом и последовал за Драммондом. Будто и не увидел вовсе! Будто перед ним не хранитель его стоял, а пустое место!

Но Лэло тоже не сплоховал. Прошел себе дальше и прошел. Сейчас, у всех на виду, обращать на себя внимание было совсем ни к чему. Нужно что-то придумать.

Лэло долго ломал голову над тем, как ему поговорить с Хавьером, чтобы того никто не заметил, а сам Мердок его не скрутил да не прирезал. Но тот всегда ходил тенью за князем или, если даже иногда оставался один, то не двигался, как будто ничего не слышал и никогда не поднимал глаз от земли.

Наконец, план созрел, и Лэло стал терпеливо дожидаться подходящей оказии. Однажды, во время большой охоты, он, несколько дней не спускавший глаз с князя и его телохранителя, улучил момент, когда Морской пес услышал команду «ждать» и опустился на землю у костра. Мердок, как и всегда, когда оставался без хозяина, неподвижно замер и устремил невидящий взгляд себе на ноги.

Лэло выждал, пока грэд со свитой уйдет подальше. Потом подмигнул находившимся неподалеку стражникам и, пока не набежали другие желающие, подсел рядом с охранником князя. Пошевелил дрова в костре. Затем громко понес какую-то чушь про знакомых ему девушек. А вновь наклонившись к огню, очень тихо добавил:

— Ваша милость! Я узнал вас, ваша милость! Я Лэло. Орем. Подождите, я сейчас!

Быстрым, почти незаметным движением он подкинул под нос Мердоку маленькое зеркало и увидел в отражении глаза. Глаза Хавьера! Они были живые! Ярко зеленые! Они смеялись! На каменно-неподвижном лице такое казалось совершенно невероятным.

— Вы тоже узнали меня, ваша милость! — радостно шепнул Лэло. — Как же я рад, что вы живы! И наконец-то я смог с вами поговорить! Хотя бы так… Скажите, вы в плену? Чем-то связаны?

Смех в зеркале потух. Взгляд исказила непереносимая боль.

И вдруг… Хавьер закрыл глаза. Лэло растерялся. Он-то думал, что вот-вот узнает тайну Мердока. Спросит, что может сделать для его освобождения. А тот вдруг отказался говорить даже взглядом!

— Почему вы замолчали? Ваша милость?..

Лэло от волнения совсем забыл об осторожности с маскировкой. Он протянул к Мердоку руку и дернул того за рукав, пытаясь привлечь его внимание. Это сразу увидели стражники. Они вмиг оказались у Лэло за спиной, угрожающе обнажив короткие мечи. Он замер.

Но тут пришла помощь, откуда не ждали. К догоравшему костру явились еще двое охотников. Они слишком громко говорили и не очень твердо стояли на ногах. А вдобавок распространяли вокруг себя такую бражную вонь, что поморщился даже Мердок.

— Ты чего тут засиделся! Пошел вон! Видишь, ему до ежей все твои разговоры! И убери от хозяйского пса руки, а то возьмет да откусит!

Стражники засмеялись и со звоном убрали мечи в ножны. Вновь пришедшие охотники, продолжая хохотать и громко ругаться, в четыре руки вытолкали Лэло от костра, а затем сами уселись по обе стороны от охранника князя.

— Вот так-то лучше! А то развалился тут, только время зря тратит. Кто знает, когда вернется грэд и кликнет енту зверюгу. Будто тебе одному тут хочется поразвлечься! Важный какой нашелся! Давай-давай! Не оглядывайся! Проваливай быстрее, пока по шее не получил! А мы еще выпьем. Слушай, ты… М-мердок, давай с нами! За компанию!..

Лэло уже пришел в себя от пережитого и тоже принялся громко ругать всех и вся, направляясь в самую лесную глушь, подальше от подозрительных стражей. Ему срочно требовалось остаться одному и хорошенько обдумать все произошедшее.

***

Той же ночью Хавьер, свернувшийся на привычной меховой лежанке у выхода из походного шатра Драммонда, несколько раз тихонько поскреб пальцами. Еще не ушедший спать грэд наконец обратил внимание на едва слышный шорох и вопросительно поднял бровь.