Трезубец Посейдона

ПРОЛОГ

Сбивая ноги в кровь, она бежала за ним через ночной лес, не замечая ни боли, ни холода. Он обернулся только раз, смерил холодным взглядом её порванное спальное платье, растрёпанные волосы, перекошенное отчаянием лицо.

Младенец на его руках продолжать во всё горло плакать. Шанс переродиться у полукровки был пятьдесят на пятьдесят.

— Верни моё дитя! — истошно кричала женщина, но водяной не ответил, не повернул головы и даже не замедлил шага.

Она нагнала его у самого озера, когда он с ребёнком на руках начал погружаться. Женщина прыгнула на него сверху, вцепилась в бороду, царапала ногтями лицо, хотя и понимала, что у неё нет ни малейшего шанса. Водяной одной рукой схватил обезумевшую от горя мать за шею и рывков скинул с себя. Она была ещё жива, когда он утащил её под воду. Он мог бы сделать её одним из своих слуг—призраком, но не пожелал того.

— Ты не станешь духом моего озера, — прогремел водяной басовитым голосом, свернул ей шею и выбросил тело на берег.

В воде его ноги срослись в рыбий хвост, но ребёнок всё не перерождался. Водяной было уже хотел положить бездыханное тельце рядом с матерью, но в самый последний момент девочка пошевелилась, а на ножках образовались несколько зелёных чешуек.

ГЛАВА 1. ОЗЁРНЫЕ ДЕВЫ

В водах озера лесного,

В омуте его глубин –

Королевство водяного,

Он там царь и властелин.

С гостями водяной суров,

Людей топить не привыкать.

Извёл он многих рыбаков

И дочери ему подстать.

На опушке леса сидели четверо деревенских вокруг костра.

— … и тут уволок окаянный рыбака в пучину своего озера. — закончил рассказ седобородый, самый старший из них по возрасту.

— Гонишь дед, — усмехнулся один из сидящих и отхлебнув из бутылки бражку, пустил хмельной напиток дальше по кругу.

— Истину глаголю, — рассказчик постучал себя по груди.

— Водяной, — лениво протянул второй слушатель с рыжеватыми волосами и острой бородкой. — удумают же деревенские разных небылиц.

— Да не встать мне с этого места! Водяной живёт в здешнем озере, ни даром тропы к нему не протоптано! — в сердцах воскликнул рассказчик и окатил троих скептиков обиженно-грозным взглядом.

— Меня матушка в детстве им пугала, — присоединился к спору третий. — Да только с возрастом перестаёшь во всякую дурь верить. За чистую монету россказни о водяном принимают только дети, безумцы, да ты, дед.

— Хотите верьте, хотите нет, но ходить к озеру не смейте и не приведи Господь вам там рыбу ловить, — насупился рассказчик.

— Дед, ты своими суеверными байками нас не запугаешь, — подвёл черту рыжеволосый и поднимаясь на ноги добавил. — Пойду отолью.

— Только к озеру приближаться не смей! А увидишь водяного смотри за бороду не дёргай! — посмеиваясь напутствовали его товарищи.

Рыжеволосый ухмыльнулся. Пресловутое озеро находилось всего в ста метрах, но тропинки к нему действительно не вело.

«Наверно рыба не водится, вот и не протоптали тропы», — подумалось мужчине.

А потом припомнились ему слова седобородого и в душе взыграло чувство сродни детскому протесту, когда пытаешься что-что доказать, настоять на своём, пусть даже во вред себе. И ведомый этим самым чувством и хмельной самоуверенностью рыжеволосый твёрдо намерился справить нужду ни где-то, а именно в том озере, что будоражило фантазию старика.

Уже через несколько десятков шагов вглубь леса деревья начали редеть и запахло сыростью, мужчина ухмыльнулся сам себе и двинулся дальше, пока не добрался до него, озера. Круглое, словно зеркало, оно раскинулось посреди леса. Раньше, до вырубки, озеро находилось в самом сердце лесной чащи, а теперь – было совсем с краю, вблизи от жилищ.

Рыжеволосый подошёл ближе. Берега водоёма окутывал густой камыш, а в воде то и дело появлялись всплески.

«Рыба никак, — решил мужчина. — И почему тут не рыбачат? Странно».

Он было уже собрался приспустить штаны, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Рыжеволосый вздрогнул и повернул голову: из озера на него смотрела среброволосая девица, задорно хихикнув, она поплыла к нему ближе. Всё внутри мужчины разом похолодело. Желание облегчиться и скепсис мигом улетучились, уступая место животному страху. Мужчина бросился прочь, дальше от проклятого озера, но не успел он сделать и пяти шагов, как его остановило её пение. Чарующий голос русалки звал, манил, лаская слух так, как ни один музыкальный шедевр на всём белом свете. Рыжеволосый трясся от страха, но не мог ослушаться, ноги сами вели его обратно, к озеру.

— Нет, прошу, пожалуйста, пощади, нет, — взмолился мужчина когда начал входить в прохладные воды.

Но русалка продолжала петь, а рыжеволосый заходил всё глубже и глубже. Она пела и когда он полностью погрузился и когда начал захлёбываться, до тех пор, пока его сердце не перестало биться. И тогда русалка обвила его шею водорослью и прошептала:

— Ни душой, ни телом, ни словом, ни делом ты не сможешь мне навредить, не сможешь мне солгать, не сможешь меня ослушаться. Отныне ты — мой слуга. Склонись!

От бездыханного человеческого тела отделилась полупрозрачная оболочка с теми же рыжеватыми волосами, с той же острой бородкой, в той же одежде, но с совершенно отсутствующим ничего не выражающим взглядом. Теперь он стал призраком в услужении русалки. И услышав веление госпожи, поклонился ей.

— Я принимаю твою службу, — произнесла среброволосая русалка.

Тем временем в другой части озера спугнув пескаря, притаившегося возле камня, проплыла проворная щука, она направлялась к залежам сапропели, именно там чаще всего бывала седьмая дочь водяного. Там она нашлась и в этот раз.

— Ондея, твоя сестра Рантея заполучила слугу-призрака! — сообщила щука зеленоволосой русалке, собирающей в большую плоскую ракушку сапропель.

Русалка на минуту замерла, а потом как ни в чём не бывало продолжила своё занятие.

— Теперь надо быть осторожнее, её призрак может шпионить за Ондеей, — добавила щука и подплыла совсем близко к зеленоволосой, чтобы та, наконец, обратила внимание на неё и отреагировала на услышанное.

— И зачем Рантее за мной шпионить? — отозвалась русалка, слегка приподняв голову.

ГЛАВА 2. ЛУННАЯ НОЧЬ

Накануне лунной ночи Ондея была молчалива и задумчива. Сёстры-полукровки же, напротив, звонко смеялись и веселились, выпрыгивая из воды наподобие дрессированных тюленей. Среброволосые с томным достоинством держались в стороне. Одна из них – Камилия, старшая дочь, проплывая мимо, больно толкнула плечом Ондею. В отсутствии водяного чистокровные всячески выказывали презрение зелёноволосым. Отец знал, но ничего по этому поводу не предпринимал.

Камилия обернулась, чтобы посмотреть на реакцию сводной сестры. Ондея ничего не сказала, только потёрла ноющее плечо и поплыла дальше. Она никогда не вступала в перепалку со среброволосыми, да и от сестёр-полукровок держалась особняком. И только Ивлит составляла ей компанию.

Вечерело. Заходящие лучи солнца окрасили горизонт ярким багрянцем, а на поверхности озера образовалась дорожка света. Девять дочерей водяного сидели на берегу в предвкушении волшебной ночи, когда они смогут выйти на поверхность на собственных ногах. Полукровки и чистокровные, как обычно, держались своих групп. Иерархия в семье водного царства была жёсткой. Третью ступень, после водяного и его жены, занимали среброволосые, четвёртую – полукровки, дочери водяного и человеческих женщин, которых он соблазнял, используя магию голоса, на последней ступени находились мерроу, дети водяного, родившихся от рыб, из икринок.

— Ондея, скоро солнце зайдёт, — сообщила щука.

Седьмая дочь сидела на камне поглаживая зелёные эпилиты и казалась глубоко задумчивой.

— Знаю, Ивлит, — ответила русалка, не отрываясь от своего занятия.

Щука покружила вокруг озёрной девы.

— Ивлит слышала, что в этом году приём у Посейдона будет особенным. Морской царь ищет себе третью наложницу.

— И отец берёт с собой Камилию… — продолжила Ондея.

Каждый год в водном царстве Семи морей славили владыку Посейдона. К нему на поклон стекались все мало-мальски значимые водяные и каждый брал с собой одного из своих детей. Новые члены морского царства приносили присягу, а старые – отдавали дань почтения.

— Я вижу лунные блики вместе солнечного диска, пора, Ивлит.

— Будь осторожна, Ондея, — напутствовала щука, провожая взглядом зеленоволосую русалку.

Солнце уже зашло и озёрные девы, обретя ноги, с весёлым щебетанием разбежались. Ондея подплыла к берегу, подставляя свой рыбий хвост под лунный свет. Чешуйки начали скрываться одна за другой и вместо них проступать человеческая кожа. Вскоре вместо хвоста образовались две ноги. Пошатываясь и держась за камень, русалка поднялась на ноги. Первые минуты всегда были очень непривычны. Шаг. Другой. Третий. Вот уже Ондея держалась увереннее. Она пошла к берёзам, вглубь леса, туда, куда ходила каждую лунную ночь последние восемь лет. Вдруг из-за деревьев показался призрак женщины в рваной ночной сорочке с растрёпанными волосами.

— Мамочка! — подбежала к ней Ондея так поспешно, что чуть было не споткнулась.

— Осторожнее дочка, — привидение ласково ей улыбалось.

— Ах, почему полнолуние светит только раз в месяц, как бы мне хотелось видеться чаще. Чтобы у меня всё время были ноги как у людей, а ты была живой и у нас был бы домик на берегу озера и не было бы ни русалок, ни водяного, только Ивлит.

— Я бы расчёсывала тебе волосы, заплетала косу и пекла яблочные пироги, — мечтательно продолжило привидение. — Но что есть, то есть и этого не исправить. Как тебе живётся, доченька?

— Слышала водяной снова собирается завести ребёнка от человеческой женщины.

— Ещё одни сгубленные души, — вздохнуло привидение.

— Мамочка, расскажи мне о людях, зачем они сушат земляные водоросли?

— Ты про траву? Так делают запасы на зиму для скотины. Коров, коз…

— А кто такие коровы и козы? — перебила её Ондея.

— Я уже рассказывала, дочка, так вот, коровы – это такие большие добрые животные о четырёх ногах…

Так проговорили мать с дочерью почти до самого рассвета.

— Предрассветные сумерки, доченька, тебе пора, не то твои ножки превратятся в хвост прямо здесь и придётся добираться ползком.

Ондея хотела было возразить, но на небе уже виделось зарево цвета молодого вина.

— Мамочка, я найду способ как сделать так, чтобы всё исправить, ты будешь причёсывать мне волосы, заплетать косу и печь яблочные пироги.

Привидение горько улыбнулось.

— Мне достаточно, видеть тебя каждый месяц, говорить с тобой. Я буду ждать следующего полнолуния. Береги себя, доченька…

Ондея направилась обратно к озеру, чувствуя, как ноги начали зудеть, предвещая обращение. Её сестёр не было видно, они всегда возвращались заблаговременно, в отличие от седьмой дочери водяного. Благо озеро близко, довольно прыгнуть в воду. Но тут случилось то, что зелёноволосая никак не ожидала.

— Дивная ночь, не так ли? — раздался мужской голос совсем близко.

Русалка вздрогнула и подняла глаза на незнакомца. Пепельно-русые волосы, доходившие до талии, длинная белая рубаха, босые ноги. Пока стояла полная луна и вместо хвоста у озёрной девы были человеческие конечности, она не могла приказывать пением, она была особенно уязвима. Откуда незнакомец мог взяться тут, да ещё и в таком странном наряде Ондея не могла даже предположить, только чувствовала смутное ощущение опасности, от которого сосало под ложечкой.

ГЛАВА 3. ТРИТОН

— Тритон?! — с изумлением воскликнула Ондея.

— А ты наблюдательна, дочь водяного, — проговорил незнакомец, не ослабевая хватку и продолжая тянуть русалку за собой.

— Куда ты тащишь меня? Пусти! — Ондея попыталась вырваться, но тритон только сильнее сжал её, тревога в груди молодой озёрной девы нарастала.

Русалка пробовала позвать на помощь, но её голос растворился в воде, не услышанный никем, кто мог бы ей как-то помочь. Она поняла куда тянул её тритон – к той части озера, куда ни она, ни её сёстры не заплывали, туда, где обитали мерроу. Вскоре мимо проплыла одна из них, издали напоминающая одну из русалок, но безволосую, с хвоста до головы покрытую чешуёй. Мерроу больше походили на рыб, чем на русалок, хотя и имели трёхпалые руки. Чем ближе тритон и Ондея подплывали к месту назначения, тем чаще встречались проплывающие мерроу, при виде зелёноволосой русалки они веселились и пытались ударить гостью хвостом по лицу, у некоторых это получилось.

Вскоре тритон и удерживаемая им Ондея подплыли к обломкам перевёрнутой затонувшей деревянной лодки. Вокруг будто охранники кружили мерроу.

— Она у насс, — вылетело из горла одной мерроу.

— Получилоссь, — отозвалась другая.

Их голоса отличались от русалочьих шипением и присвистыванием. Мерроу не обладали магией пения, которой владел водяные и русалки. Ондея больше не требовала отпустить её, она поняла, что так просто ей не выбраться, не для светской беседы притащил её тритон. Она предприняла отчаянную попытку вырваться когда он начал связывать ей руки за спиной прочными водорослями, но тритон грубо толкнул её вниз, а когда связал руки, привязал ещё и за шею к уцелевшей мачте.

— Наверно теряешься догадками зачем ты здесь и откуда я взялся? — проговорил тритон, его голос звучал надменно, но Ондея поняла, что ему хочется это рассказать, хочется выговориться. Вряд ли мерроу, которые его окружали, – подходящая компания для душевных бесед.

— Кто ты? — спросила русалка.

По довольной ухмылке тритона стало понятно, что именно этого он ждал, вопросов.

— Моё имя Хессот. Так меня назвали мои нянюшки, — он ласково посмотрел в сторону мерроу. — Я был рождён человеком, и я до сих пор помню свою человеческую жизнь.

Откровение тритона смогло изумить Ондею. Перерождение человека было крайней редкостью, а перерождение не-младенца – ещё большей редкостью. Вероятность была не выше одного к десяти.

— Ты переродился в сознательном возрасте? — уточнила она.

Тритон, явно удовлетворённый её любопытством, выдержав театральную паузу продолжил:

— Ну, если семь лет можно считать сознательным возрастом... Это произошло пятнадцать лет назад. Покататься на лодке в озере, находящимся в лесной глуши – что может быть романтичнее и тупее? Заприметив это треклятое озеро, мой отец притащил сюда мою мать, мою сестру и меня, но не испросил разрешения у твоего отца. Не сказал: хозяин с хозяюшкой разрешите нам в лодке по вашему озеру проплыть. Я не помню как тонули родители и сестра, как я и сам тонул не могу припомнить. Из человеческой жизни остались только обрывки воспоминаний, которые постепенно угасают…

— Мне очень жаль… — проговорила Ондея.

Она собиралась добавить что-то ещё, но тритон её оборвал. Очень грубо и очень больно. Размахнувшись он со всей силы ударил русалку по лицу. Ондея упала на песчаное дно, из разбитой губы начала сочится кровь, во рту чувствовался её металлический привкус.

— «Жаль», — передразнил Хессот. — Да кому нужна твоя жалость? И вообще, перебивать – некультурно. Так вот, меня вырастили мерроу, но и твой любезный папаша пару раз забегал. Смотрел на меня, разговаривал. Думаю, он собирается обзавестись сыном-тритоном. Хвостатый ублюдок. Знаешь, что придавало мне силы все эти годы? Не давало окончательно спятить?

Ондея не ответила, она даже на него не смотрела, уставившись немигающим взглядом на неспешно проплывающую стайку пескарей. Её молчание немного его покоробило, но не настолько, чтобы прекратить говорить.

— Это месть твоему любезному отцу. Я столько мечтал о том как вспарю ему брюхо, как отскребу все его чешуйки и заставлю сожрать их!

Мерроу одобрительно зашипели.

— А зачем тебе я? — процедила Ондея, всё также избегая смотреть тритону в глаза.

— А как же я его приманю сюда? — развёл руками Хессот будто объяснял само собой разумеющееся.

— В таком случае, тебе надо было притащить среброволосую, — морщась от боли проговорила русалка.

Тритон подплыл к ней ближе, снова замахнулся и снова ударил, на этот раз по виску. Ондея стиснула зубы чтобы не вскрикнуть, не доставить лишнего удовольствия похитителю и его мерроу.

— Заткниссь, — раздался голос мерроу. — Хессот всё ссделал верно.

Тритон продолжил говорить. Он болтал и болтал почти без умолку, посматривая на Ондею, он её ненавидел и в то же время ему было важно чтобы она слушала. Хессот уплыл только когда она прикрыла глаза, погрузившись в сон. Мерроу последовали за своим воспитанником.

Но зелёноволосая не спала, и только она поняла, что похитители уплыли, открыла в глаза и принялась торопливо осматриваться. Привязанная за шею и со связанными руками она была почти обездвижена, но повернувшись на бок ближе к обломку лодки смогла нащупать выпирающий гвоздь, схватила его пальцами и потянула на себя. Гвоздь заржавел и поддавался с трудом, но всё же поддавался.