Три дня до полуночи

Глава 1

Полина

Три дня до Нового года должно пахнуть мандаринами и ожиданием чуда. Мой вечер пахнет псиной и отчаянием. Точнее, Бубликом, который, высунув язык, тыкается мне в колено влажным носом, безмолвно требуя прогулки. Он прав, с шести утра я была на ногах в клинике, два кесарева один вывих, и чересчур назойливая хозяйка попугайчика… Новогодний аврал.

— Ладно, ладно, идём, — капитулирую я, натягивая старый, но очень теплый и любимый, тёмно-синий пуховик, в котором похожа на неуклюжего пингвина. — Но только на пять минут!

Бублик, золотистый ретривер, с интеллектом дошкольника и аппетитом грузчика, виляет хвостом так, что сметает с прихожего столика пачку новогодних открыток, которые я люблю коллекционировать. И я вчера забрала посылку с новыми, но так и оставила на столике.

Выскальзываем в подъезд. Сейчас здесь пахнет морозом и слабым ароматом чужой ели. Мне очень нравится этот запах, думала в этом году хоть маленькую, но живую елку точно поставлю. Но не получилось. Времени все нет.

А вот свой подъезд я ненавижу. А точнее, Никиту Волкова, того, кто уже год живет в трехкомнатной квартире напротив, и уже год делает мою жизнь невыносимой.

Наши отношения строятся по схеме: он включает оглушительную музыку после полуночи, и кажется, не спит вообще. Я стучу ему в дверь он полуголый открывает, красуясь своим накаченным торсом, и с наглой ухмылкой приглашает присоединиться к вечеринке. Или в два ночи что-то грохочет, или просто орёт во все горло «ДАВАЙ, ПОДДЕРЖКА НА ЛЕВОМ ФЛАНГЕ!». А однажды я не выдержала и вызвала участкового. После чего Волков неделю не здоровался. Но и не прекращал шуметь.

Я, ветеринар, и мой день начинается в шесть утра. Мне нужен покой и отдых ночью. Ему нужен диджей-пульт в гостиной. И поэтому я для него, не милая соседка Полина Андреева, а «Поля Дрель, ночной кошмар» или, что чаще, просто «Цербер».

Уже начинаю идти к лестнице, как слышу снизу голоса и шаги. Не просто шаги, а целую процессию. Кто-то тяжело и медленно поднимается. Отступаю к своей двери и придерживая Бублика, стараясь не мешать соседям, пройти дальше. Но в этот момент вижу Волкова. Но не как обычно я привыкла его видеть, со взъерошенными волосами, в простой растянутой футболке, с геймерским логотипом, а то и вообще без нее. Сейчас он выглядит так, будто его только что вытащили из журнала: идеальная укладка, свитер «как бы небрежно, но очень дорого». И в обалденном черном пальто. Обожаю парней в пальто. Но никак не представляла себе Волкова в нем. Никита встречается со мной взглядом, а в глазах панический ужас, который я видела только у владельцев, когда сообщала им о необходимости сдать срочный анализ.

Он видит меня, и на его лице происходит мгновенная, почти нечеловеческая метаморфоза: паника сменяется таким неистовым, таким неуместным обожанием, что я инстинктивно делаю шаг назад, а Бублик, который не понимает такого резкого эмоционального сдвига, удивленно садится.

За ним, медленно и величаво, поднимаются двое пожилых людей. Элегантная женщина в кашемировом пальто цвета кофе с молоком, с седыми волосами, уложенными в безупречную волну. И мужчина, высокий, прямой, опирающийся на трость. Но взгляд у него не старческий, а острый, сканирующий, как у орла. Он одет в строгий костюм, и тоже в пальто, и от всей его фигуры веёт такой уверенной мощью, что даже Бублик притихает.

Прежде чем я успеваю издать хоть звук, Волков совершает бросок. Широкий шаг вперёд, и я оказываюсь в его объятиях. Крепких, пахнущих морозным воздухом, холодным цитрусом и кардамоном. Бублик, оказавшийся между нами, издает не то чтобы вздох, а нечто среднее между хрюканьем и одобрительным повизгиванием.

— О, дорогая! Ты куда? — громкий голос Никиты поражает меня еще больше чем неожиданные объятия.

Мой мозг отказывается обрабатывать происходящее. Он обнимает меня! Сжимает так, что мой позвоночник хрустит, а Бублик, недовольно рыкнув, пытается втиснуть свою большую голову между нами, чтобы посмотреть, что происходит. Задыхаюсь от запаха его дорогого одеколона и собственного шока. Я пытаюсь оттолкнуть Никиту, но он крепко держит меня и наклоняется. Его губы касаются моего уха.

— Ради всего святого, подыграй мне! — шепчет он так быстро, что я еле успеваю разобрать слова. — Сделаю все, абсолютно все, что захочешь. Пожизненная тишина после десяти. Отдам последний кусок пиццы. Что угодно!

Он отстраняется ровно настолько, чтобы я могла увидеть, что происходит за его спиной. В этот момент пожилая пара достигает нашей площадки. Они останавливаются, и я чувствую на себе их взгляды. Женщина смотрит с теплым, немного усталым любопытством. Мужчина — изучающе, как следователь на допросе.

Никита отстраняется, держа меня за плечи. Я ошарашенно смотрю то на него, то на пожилую женщину не сводящую с меня добрых глаз.

— Да, бабуля, это она. Моя… Полина, — выдыхает он, и я понимаю, что имя он вспомнил только что, с риском для жизни.

— Что? — поднимаю на него глаза, он сильней прижимает меня к себе и смотрит прямо в глаза.

— Котенок, я вижу ты выходишь… Пряника выгулять. — кивает на собаку, которая с трудом сидит не месте, нервничая, что мы все еще здесь.

— Бублика! — сквозь зубы поправляю я.

— Давай я дедушку с бабушкой в квартиру проведу, и к тебе спущусь. И затем еще раз познакомимся. — Хорошо, деда ты не против?

Дед смотрит то на меня, то на Никиту. И кивает. Никита наконец отпускает меня и идет к своей квартире.

— Поль, вы спускайтесь, спускайтесь, я сейчас.

Не заставляю себя ждать, пропускаю Бублика вперед и сама иду подальше от этого дурдома.

Глава 2

Полина

Холодный воздух бьёт в лицо, и я наконец выдыхаю, чувствуя, как ледяные иголочки щекочут слизистую носа. Свежо. Тихо. Только снег хрустит под ногами, а фонари во дворе светят мягко, будто через марлю, отбрасывая на сугробы призрачные желтые круги. Бублик несётся по аллее, оставляя за собой россыпь следов-ёлочек и восторженно ловит снежинки пастью, забавно чихая, когда они тают на горячем носу. Я машинально улыбаюсь, наблюдая за его безумием. Хоть кто-то в этой истории счастлив и не обременен соседями-психопатами.

— Ну и что это вообще было, Бублик? — спрашиваю я, затягивая шерстяной шарф потуже и чувствуя, как его мягкие ворсинки щекочут подбородок. — Он меня обнял! При свидетелях! Причём так, будто мы вместе ипотеку выплачиваем. Ему вчера в голову упал один из его мониторов? Или он наконец-то перешел на энергетики внутривенно?

Бублик, пробегая мимо, фыркает в мое направление снежной пылью и, кажется, соглашается. Его пушистый хвост-перо весело метет снег.

«Моя Полина». «Котенок». От одного этих слов в памяти всплывает его обычное, наглое: «Ну что, Цербер, опять на работу?». Причем взглядом, полным наглой уверенности, от которой у меня дёргается левое веко. А сейчас эти объятия… Я до сих пор чувствую их давящий жар на плечах, будто на мне выжгли клеймо его паники.

Делаю круг вокруг заснеженной детской площадки, возвращаюсь к подъезду. И замираю. Никита стоит там, прислонившись к столбу плечом, в своем шикарном черном пальто, которое теперь расстегнуто, как будто не мороз на улице, а просто лёгкий бриз где-то на Мальдивах. Снежинки медленно садятся на его темные волосы, и он даже не пытается их стряхнуть.

— Полина, — окликает он, отталкиваясь от столба и подходя. Голос уже не сладкий, как на лестничной клетке, а ровный и деловой. Но в глазах, этих насмешливых, обычно таких дерзких, по-прежнему плавает та самая паника. Похожа на ту, что я видела у хозяина чихуахуа, когда та съела половину его паспорта.

— Волков, — холодно отвечаю я, продолжая идти и чувствуя, как снег противно скрипит под подошвами. — Тебе, вижу, лучше. Приступ любви и нежности закончился? Или просто дозировку сбил?

Он зашагал рядом, засунув руки в карманы брюк. Его плечо почти касается моего, и от этого близости снова становится душно.

— Мне нужна твоя помощь… — произносит он неуверенно, и это «неуверенно» звучит в его устах настолько фальшиво и непривычно, что становится почти страшно.

— О-о-о-о, я рано обрадовалась, значит, — усмехаюсь я, останавливаясь. Бублик, вертясь у ног, натягивает поводок, явно не в восторге от этой паузы. — Точно пора санитаров вызывать!

— Да погоди ты! — Он неожиданно поворачивается и становится прямо передо мной, перекрывая собой вид на заснеженный двор. Причем так резко, что я утыкаюсь носом в его грудь. И снова этот душащий микс морозного воздуха, смешанного с его дорогим, наглым одеколоном, от которого голова идет кругом. Я делаю шаг назад, чувствуя, как пятки проваливаются в рыхлый снег. И поднимаю на него глаза. В его взгляде теперь не только паника, но и какое-то отчаянное упрямство.

— Ты обалдел вообще? — выдыхаю я, и мое дыхание превращается в белое облако, сталкивающееся с его таким же.

— Прости… прости… — он проводит рукой по лицу, сметая снежинки. — Понимаю, что все выглядит очень странно… Я сам не ожидал такого поворота… Они приехали неожиданно, — начинает он, и слова вылетают пулеметной очередью. — Бабушка и дед.

— Рада за тебя… — сухо комментирую я, пытаясь отряхнуть налипший на перчатки снег. Мои пальцы внутри горят.

— Дед, очень… как бы сказать… старой школы, — продолжает он, игнорируя мой сарказм. Его взгляд блуждает где-то за моей спиной, будто он ищет подсказки в узорах на окнах. — Он считает, что мужчина без жены — это позор семьи. И без перспектив в бизнесе.

— Ага, и ты, видимо, решил спасти честь рода, обняв первую попавшуюся соседку? — перебиваю я, чувствуя, как на щеках от мороза и злости начинает выступать румянец.

— Не первую, — спокойно, почти задумчиво возражает он. — Самую подходящую.

Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть в его лице хоть каплю насмешки. Но ее нет. Есть только усталая серьезность.

— Это типа комплимент, да? — спрашиваю я.

— Нет. Просто факты, — он пожимает плечами, и его широкие плечи под пальто делают этот жест почти трагикомичным. — Ты умная, красивая, у тебя нормальная работа. Деду понравится. Он уверен, что ветеринары — люди с добрым сердцем и стальными нервами.

— С чего ты взял, что я добрая? — огрызаюсь я, сжимая в кулаке поводок. — После того как я грозилась залить пеной твою дверь, если ты не уберешь свою противную сирену, когда она открывается?

— Слушай, наши отношения не совсем дружеские, — игнорирует он мою последнюю фразу, и в его глазах мелькает тень привычной наглости. — Но мне очень, очень нужна твоя помощь. Мне нужно, чтобы ты сыграла мою невесту.