Три по цене одной. Город святой Анны

I

Город Святой Анны. Слой Полдень. Поместье Волковых. Восьмое октября 2347 года от заселений планеты. 10:13 по местному времени.

Ось тяжело дышит, уперевшись ладонями в колени. Не очень изящная поза, да, но до изящества ли сейчас? Она исподлобья окидывает взглядом безжалостно уничтоженный сад, стараясь не задерживаться на телах их величеств и… остальных. Выпрямляется, сдувая постоянно лезущую в глаза чёрную прядь из безнадёжно испорченной причёски, и тут же одёргивает себя, напоминая, что уж о чём совершенно точно не время думать, так это о внешнем виде.

Она смотрит, как четверо уцелевших телохранителей переговариваются о чём-то в стороне, то и дело бросая тоскливые взгляды на тела тех, кого они должны были защищать ценой своих жизней.

Впрочем, хоть кого-то им уберечь удалось… Ось бросает короткий взгляд на перепуганную и заплаканную княжну Ладу, пытающуюся привести в чувство полумёртвую княжну Мару. Та дышит с такими хрипами, что впору пугаться. Хотя, конечно, бояться уже нечего — её высочество вряд ли доживёт до вечера. Ось отбрасывает изящный нож для фруктов с узорной рукояткой из чернёного серебра. И изо всех сил сдерживается, чтобы не сорваться в безобразнейшую истерику.

Почти вся королевская семья мертва, жизнь одной из княжон висит на волоске, а младший из мальчиков — Веслав — куда-то пропал — Ось сама видела, как он провалился сквозь слои города. И совершенно непонятно — где же теперь его искать… «И стоит ли?», некстати мелькает мысль, которую Ось выбрасывает из головы усилием воли. Несколько убийц ухитрились скрыться, и что-то с этим надо делать, но для неё самой важно только то, что она провалила своё задание.

Не справилась.

И теперь только чудо спасёт её от расстрела.

Чудо или…

Ось замирает на мгновение, а потом кивает сама себе и решительно направляется к уцелевшим напарникам, переступая через валяющиеся кругом трупы. Надо предпринять несколько действий, и, быть может, это отодвинет от всех них смерть. Если, конечно, получится то, что она…

— Что думаете делать? — Ось старается выглядеть как можно более беспечной, за что получает четыре презрительных взгляда, в которых можно прочитать, что её коллеги сейчас думают об её умственных способностях… Пф! Да, на здоровье! Тем более, что… — Уже придумали, как избежать смерти?

— Ты считаешь, что это вообще возможно? — кривится один из телохранителей… Вадим, кажется. — Мы провалили задание.

— Но от нас могут отвести смерть…

— Ты всерьёз думаешь, что кто-то из этих двух перепуганных девчонок сможет..? Ты, кажется, свихнулась… Тем более, что одна вот-вот умрёт.

Да и второй не позволят жить. Сейчас, когда княжеская семья — Ось давит желание презрительно хмыкнуть на этом титуле… княжеская семья, все владения которой ограничены одним-единственным городом, за пределы которого никому из тех, кто тут живёт, не дозволено выходить… Хотя какая разница? Тем более — в данной ситуации. Сейчас, когда княжеская семья практически мертва, ни один из великих герцогских родов не упустит шанс занять трон… устранив жалкое препятствие в виде двух, как правильно сказал Вадим, перепуганных девчонок. И мальчика, если тот, конечно, жив. И это… Ось проклинает себя за то, что когда-то была слишком любопытна, чтобы шариться по различным архивам. Не знай она, что без княжеской крови город попросту умрёт, сейчас было бы гораздо проще принимать решение…

— Я знаю, как не дать ей умереть, — заявляет Ось, воскрешая в памяти нужные знания. — И гарантирую, что сумею убедить княжну в том, что нам пятерым нужно сохранить жизнь. Ведь мы сделали всё, чтобы спасти их, не так ли?

— Что нужно делать? — Вадим взглядом пресекает попытки других телохранителей что-то сказать. Ось пытается вспомнить, является ли Вадим их командиром, или те попросту всё ещё оглушены перспективой распрощаться с жизнью.

— Один из вас поможет мне донести её высочество Мару туда, куда я скажу. Второй позаботится о том, чтобы её высочество Лада получила успокоительное и, хотя бы до завтра, не покидала своих комнат. И что-то надо сделать с телами…

Спустя несколько минут все они расходятся. Ось провожает взглядом того, кто сейчас несёт Ладу, и концентрируется на рисунке. Рисовать на ходу — то ещё удовольствие, но останавливаться сейчас явно не то, что стоит делать — у Мары слишком мало времени. А ведь надо ещё попасть в нужное место и уговорить… Ось отгоняет от себя мысль, что Нир вполне себе может и не поддаться.

Ох, не стоит ожидать худшего раньше срока.

Она легонько ударяет по листу с рисунком снизу, следя за тем, как тот вырывается за пределы листа, ширясь и обретая объём. В тот момент, когда тот плотным коконом окутывает их троих, она облегчённо выдыхает. Вероятность того, что после случившегося в саду и своего далёкого от безмятежности состояния ничего не получится, была более, чем высока.

До самой старой башни дворцового комплекса они добираются достаточно быстро — и пяти минут не прошло — но Ось считает, что этого времени слишком много, чтобы можно было… Она, оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не ошивается поблизости, быстро рисует знак на стене, после чего приоткрывает появившуюся в каменной кладке чуть перекошенную дверь и жестом предлагает Гансу заходить. Тот повинуется молча, но Ось по его глазам читает всё, что тот хотел бы сейчас сказать.

Ничего нового.

Они поднимаются по ветхой, грозящей в любой момент рассыпаться прямо под ними лестнице, и Ось невольно думает, что уж в Полуденном слое города наличие настолько старых лестниц просто нелепость… Мара на руках Ганса начинает задыхаться. Ось видит посиневшие губы и, не стесняясь выдаёт фразу, состоящую из самых грязных ругательств Ночи. Такую, что Ганс уважительно присвистывает. Ось срывает с шеи медальон и торопливо оборачивает его вокруг шеи Мары, с облегчением отмечая, что ту отпускает. Ещё поживёт. И Ось сделает всё, чтобы эта жизнь продлилась хотя бы до того момента, пока её высочество не подпишет приказ о сохранении им четверым жизней… можно — с денежной премией и… Ось распахивает дверь в комнату на самом верху и втискивается в тесное, заставленное шкафами пространство, между которыми приходится долго петлять, сдерживая желание разнести тут всё одним знаком — Ось как раз знает подходящий. Она клятвенно обещает содрать с Нира кожу живьём под ошалевшим взглядом Ганса, который кое-как протискивается за ней следом, ухитряясь при этом нести княжну.

II

Город Святой Анны. Слой Утро. Вторая малая лаборатория Нового Дня. Седьмое октября 2347 года от заселения планеты. 23:43 по местному времени.

Эта ночь должна стать особенной, ведь он так долго ждал, чтобы… Даже, наконец-то, сумел так сломать видеокамеру, что всегда подмигивала ему из угла около двери, что никто не понял пока что, что она сломана. Не зря он во время прошлого прихода в… стащил старый потрёпанный журнал, который постоянно читал один из тех, что всегда с оружием… охранник. Он пробует слово на вкус и морщится. Не подходит оно этим людям. Совсем не подходит. Из-за двери… Он склоняет голову набок, прислушиваясь к звукам, что доносятся из-за этой самой двери. Толстой, обшитой несколькими слоями металла двери, которую люди, одетые в белое… учёные… каждый день старательно закрывают, рисуя линии с той стороны. Он прикрывает глаза, вспоминая изгибы узора. Три линии, идущие вдоль двери от пола к потолку — не длиннее ладони. Две — покороче — пересекающие их наискось. Слева направо. И завитушка в центре. Эту завитушку он никак не мог запомнить очень долго. Но теперь он уверен, что всё получится.

О, сколько времени потребовалось, чтобы понять по звукам, что он слышал из-за двери, как эти знаки должны выглядеть!

Он закрывает глаза, чтобы ничего не мешало слушать. Вот те, кто охраняет это место… охранники это, охранники!.. проходят мимо его комнаты, доходят до того места, где коридор поворачивает направо, разворачиваются и идут обратно. Теперь нужно дождаться, когда они свернут за угол в противоположной стороне коридора. И тогда…

Шаги стихают.

Он плавно соскальзывает с кровати и в два скользящих шага пересекает комнату, оказываясь рядом с дверью. Проводит раскрытой ладонью по холодной стали двери, чуть морщась всякий раз, когда рука пересекает начертанный знак. Потом несколько мгновений прикидывает, что делать дальше, кивает собственным мыслям и скручивает длинные волосы, блеснувшие серебром в ночном освещении комнаты, в узел на затылке. Закатывает рукав, и, стараясь не задумываться над тем, что сейчас делает, распарывает кожу на запястье припрятанным заранее осколком стакана.

Вообще стоит порадоваться, что те, кто… что учёные, были в достаточной степени беспечны, позволяя ему прикасаться к настолько хрупким вещам, как стекло… Он ухмыляется и тут же прячет осколок в карман, решив не оставлять тем, кто держит его здесь, такой подарок. Хотя… кровь всё же успевает замазать пол… Впрочем, к тому моменту, как…Он искренне надеется, что либо кровь успеет высохнуть и хотя бы частично выдохнуться, либо её попросту затопчут.

Может же он надеяться на подобное?

Он окунает пальцы в кровь, что стекает по запястью в ладонь, и быстро проводит линии от пола до потолка. Три — на равном расстоянии друг от друга. Потом — пересекающие их наискось. И… он задерживает дыхание и прикусывает кончик языка, старательно выводя ту самую завитушку, которую только недавно сумел расслышать и запомнить. В обратном тому, как рисовали её те, кто… учёные, порядке.

Когда последняя черта завершена, он делает пару шагов назад и всматривается в поверхность двери. Спустя несколько мгновений внутри двери что-то щелкает, и она приоткрывается. Немножко — он готов поклясться… а что вообще означает это слово?

Ему так никто и не объяснил, ссылаясь на то, что это совершенно ненужная информация… а какая нужная?.. неважно. В любом случае он готов поклясться, что бы это ни означало, что кроме него никто и вовсе не заметит ничего необычного. Тем не менее…

Он глубоко вдыхает, прислушивается к шагам охранников, которые почти дошли до конца второго коридора и сейчас должны повернуть назад, и тянет дверь на себя. Та поддаётся неохотно. Приходится напрягать все силы, чтобы сдвинуть её с места. Ну, да. Те, кто… учёные для подобного прибегали к очередным линиям и завитушкам… либо просили одного из… охранников, который всегда внушал ему некоторый ужас. Слишком большой и… он ёжится, радуясь, что этот охранник сегодня не здесь. Дверь приоткрывается настолько, чтобы можно было проскользнуть в щель. Он выдыхает и, обдирая кожу и оставив на косяке клок зацепившихся волос, выбирается наружу. И тут же зажмуривается от ударившего по глазам слишком яркого белого света, который отражается от блестящих поверхностей таких же дверей, как и та, что закрывала вход в его комнату. Хорошо хоть пол и стены серовато-зелёные. Он тянет дверь, стараясь сделать так, чтобы никто не заметил, что она открыта. Ну, хотя бы, чтобы это произошло не сразу. Потом крадучись добирается до поворота и осторожно выглядывает из-за него.

Пусто.

Как он и рассчитывал.

Как раз сейчас охрана должна находиться в комнате на этаж ниже — сдавать и принимать смену. Он пару раз, когда его вели в покинутую теперь комнату, видел, как это происходит, и помнит, что времени это занимает не так уж и мало. Хотя, конечно, это не отменяет ни камер на потолке — он зло косится на копию той, что сумел сломать у себя в комнате… эта в отличие от неё работает, как и полагается и висит сейчас прямо над его головой — ни големов, что охраняют входы-выходы с этажа вместо людей. Странно, конечно, почему ими полностью не заменили людей, но он не собирается задумываться об этом. Ни к чему. Хотя, конечно, он помнит, как один из учёных ругался, что какой-то шторм не желает предоставить им больше големов…

Кто такой этот шторм?.. Шторм же вроде бы, если верить тому, что удавалось прочитать в литературе, которую ему приносили учёные, это буря. Ветер, дождь и всё такое… хотя и то, и другое он никогда в жизни не видел собственными глазами, но… Это же… как шторм может что-то кому-то предоставлять? Он пожимает плечами в ответ на возникший в голове вопрос и думает, что это совершенно точно не имеет никакого значения. Разве что можно порадоваться, что этот самый шторм не дал учёным тех самых големов, что сильно облегчило жизнь и побег.

III

Город Святой Анны. Слой Полдень. Поместье Волковых. Восьмое октября 2347 года от заселения планеты. 15:01 по местному времени.

Здесь солнце совсем другое…

Это не то ощущение, не то обрывок мысли крутится в голове, вырывая из сна. Маша переворачивается на живот и накрывает голову подушкой, чтобы спрятаться от солнечных лучей, мешающих спать. Странно, что на ней нет маски для сна… неужели она вчера об этом забыла? Это ж как надо было напиться, чтобы…

Маша хмурится. Она не помнит, чтобы вчера пила. Она вообще не помнит, что именно вчера было. Или, быть может, не хочет помнить?

Она чуть приоткрывает глаза, ожидая вспышки боли, но ничего такого не происходит. Тогда Маша рискует перевернуться набок. Комната залита солнечным светом, и, кажется, едва ли не светится сама по себе. Маша осторожно спускает ноги с кровати, ощущая ступнями пушистый ковёр кремового — она кидает взгляд вниз — цвета. Маша хмурится. Она не может вспомнить, чтобы в её комнате когда-то был такой ковёр. Или она сейчас находится у кого-то из друзей? Но у кого?

Маша накидывает на себя газовый нежно-салатовый халатик, который может служить для чего угодно, но только не для сокрытия тела от глаз посторонних людей. Проходится по комнате, которая стала больше и… Такое ощущение, словно бы сейчас она смотрит на всё с другого ракурса. Но при этом никак не может понять, что же именно не так.

Всё, как обычно.

Всё не так, как должно быть.

Маша присаживается на крохотный пуфик и машинально проводит кистью, которую достала из специальной подставки сбоку, по столешнице, выводя сложный символ. Одновременно возникает мысль, что можно то же самое сделать и при помощи пальцев, но она всегда любила работать именно кистью… она?.. С поверхности стола тут же начинают подниматься вверх полупрозрачные, переливающиеся перламутром нити, которые образуют зеркало. Маша смотрит на себя…

На себя?!

То есть, вот эта блондинка зеленоглазая с тонкими лисьими чертами лица немного вздёрнутым носом и полупрозрачной кожей — это она?! Но ведь… Маша прекрасно знает, что никогда в жизни не была блондинкой. Ей бы и в голову не пришло портить себе волосы, осветляя до… нет, чтобы добиться такого оттенка, ей бы пришлось сжечь волосы напрочь. Но… Маша вскакивает с пуфика, наблюдая, как зеркало отделяется от столешницы и вытягивается так, чтобы отразить её в полный рост.

Который несколько выше, чем должен быть — вот, в чём причина странного восприятия комнаты!

Маша прикусывает губу, отмечая, что отражение повторяет действие в точности. Поднимает руку, пропуская пальцы сквозь длиннющие — аж почти до середины икр — волосы. Те мягче, чем она привыкла. На ум приходит сравнение с текучей водой. Маша отворачивается от зеркала, окидывая комнату взглядом. Много света и мало вещей. Кровать, пуфик со столешницей, три двери, ведущие, как она помнит, в гардеробную, кабинет и комнату для приёма посетителей. Всё выполнено в очень светлых тонах — либо совсем белые, либо кремовые и бежевые оттенки, как те же жалюзи на огромных — в пол — окнах. Так и должно быть.

Так быть не должно!

Должна быть кровать, заваленная наполовину даже ночью мягкими игрушками, и кресло-мешок. Должны быть тяжёлые плотные шторы, которые одним своим видом навевают тепло и не пропускают свет, должен быть комод и комп на столе в углу…

Маша оседает на пуфике и подпирает ладонями голову, поставив локти на стол, что, вообще-то, является вопиющим нарушением норм этикета. Она всматривается в собственное отражение… или это всё же не она?.. и пытается понять, что сейчас творится в голове.

Она помнит, что её зовут Мария Семёнова, она только-только вернулась из Москвы, где провалилась на прослушивании. Папа с мачехой и младшими детьми укатили на юга, а сама она отправилась с Глашей в старый центр города, чтобы хоть как-то развеяться.

Она помнит, что её зовут Анна Морана Кристина Волкова, и она является второй дочкой короля города Святой Анны, в честь которой у неё, собственно говоря, первое имя. Она помнит, что утром они всей семьёй, как и всегда, собрались в саду на завтрак, и она радовалась тому, что может поговорить с папой, который всё остальное время ужасно занят…

Она…

Маша прячет лицо в ладонях.

Она не помнит, что было потом.

Почему сейчас она в своей… не в своей… комнате, если только что была в совсем другом месте. Что случилось..?

Разобраться в собственных мыслях мешает приоткрывшаяся дверь, в которую входят четверо. Маша выпрямляется, машинально смахнув зеркало, тут же рассыпавшееся на блики и пропавшее. Она морщится, от того, что голова начинает разрываться от противоречивых ощущений. Она видит этих людей в первый раз, и она знает их всю свою жизнь. Сергей Викторович — придворный врач, Евгения Михайловна — их с сёстрами учительница этикета, Зоя — личная служанка и… ну, да. Насчёт последней присутствующей Маша может с чистой совестью сказать, что и правда видит её в первый раз. Одетая в светлый брючный костюм темноволосая хрупкая на вид женщина с острыми чертами лица, которые насмешливый изгиб губ делает отталкивающим, совершенно ей незнакома.

— Ваше высочество! Вам надо лежать! — Выпаливает Зоя, чем привлекает к себе внимание всех присутствующий. Маша думает, наблюдая за тем, как Евгения Михайловна поджимает губы и ледяным взглядом едва ли не пригвождает к месту Зою. Маша думает, что будь Евгения Михайловна хоть чуточку способна к магии, от Зои уже осталась бы кучка пепла, как бы банально это сейчас ни звучало… К магии?! Что вообще…

— Я прекрасно себя чувствую, — отвечает она, чтобы хоть голосом заглушить собственные мысли. Ну, и отвлечь внимание от Зои, которая, конечно, девушка не блещущая умом, но искренняя. Что не отменяет решения переправить её… куда-нибудь подальше от себя. На всякий случай. Например, к младшей из сестёр… Надо поговорить с мамой… Чёрт. С какой ещё мамой?! Маша с силой щиплет себя за бедро, чтобы остановить вихрь лишних сейчас мыслей. — А что случилось?

IV

Город Святой Анны. Иллюзорий. Восьмое октября 2347 года от заселения планеты. 07:10 по местному времени.

Эта комната никогда не нравилась Кристиану. Но Паук почему-то постоянно назначает встречу именно тут. Кристиан касается знаков на лице, смотрит на оставшуюся на пальцах краску. Вздыхает. Потом прижимает пальцы к татуировке, ползущей от ухе к виску, и спускается в коридор. Один из тех, которые меняются всякий раз, когда попадаешь сюда снова. Кристиан предпочитает другие — более устойчивые, но… это же Паук! Сегодня коридор изображает из себя что-то похожее на средневековый замок — как в тех старых книгах, что были привезены сюда ещё первыми переселенцами. Кристиан косится на узкие, больше похожие на бойницы окна, за которыми можно рассмотреть сгенерированную картинку луга с передвигающимися по нему селянами, и вздыхает. Сюжеты коридора не блещут оригинальностью совершенно. Кристиан находит первое попавшееся зеркало и корректирует внешность.

У него нет ни малейшего сомнения в том, что Паук прекрасно знает, кто именно скрывается под той маской, что сейчас создаёт Кристиан… А так же и в том, что о личности самого Паука Кристиану неизвестно ровным счётом ничего. Как, впрочем, и большинству тех, кто так или иначе пересекается с этим… существом.

Как же это раздражает!

Кристиан следит за тем, как его облик перетекает в подобие мерцающей спирали. Да, кто-то может сказать, что это пафосно, но… ну, не принимать же облик загадочного странника, которые опять вошли в моду у местной тусовки?! Хуже только всевозможные вариации на тему животных… на фоне которых облик Паука смотрится даже в чём-то оригинально…

Кристиан кивает себе, отметив, что спираль на мгновение изгибается, отражая таким образом жест, и тут же возвращаясь в исходное состояние.

Убожество… Но на одну встречу вполне себе хватит.

Если бы не необходимость вытрясти из Паука хотя бы крохи информации, Кристиан ни за что бы не стал здесь появляться. И уж точно не стал бы рядиться в подобное.

Нужная комната находится моментально — дверь в неё покрыта мхом, в котором снуют мелкие насекомые. Ручка выглядит, как обглоданная кость… человеческая. С фантазией отвратительно не только у создателей коридора, но и у Паука, который сейчас находится внутри.

Тот, интересно знать, хоть раз в своей жалкой жизни видел в реальности человеческие кости? Видел то, что остаётся после нападения тварей Тьмы? Вероятно, нет. И при этом смеет… Кристиан морщится, отмечая, что это тут же проявляется в виде сменивших тон искр, что снуют по спирали. Н-да… придётся как-то контролировать эмоции, если уж это облик выдаёт его с головой. А ведь Кристиан не в последнюю очередь выбирал его, чтобы Паук не мог прочитать по его лицу…

Дверь захлопывается с оглушительным грохотом, стоит только Кристиану оказаться внутри. Тот даже не вздрагивает, безразлично пожав плечами, что выливается в какой-то замысловатый изгиб спирали, в ответ на пристальный взгляд Паука. Который, в отличие от самого Кристиана, как и всегда находится в привычном уже образе кота. Почему при этом его называют Пауком… Не имеет значение. Важно лишь то, что Паук может знать.

— А-а! Здравствуй-здравствуй, уважаемый Сновидец! — вкрадчивым тоном произносит кот, переступая с лапы на лапу. Запрыгивает на трухлявый ствол поваленного дерева и садится, обернув дымчато-чёрным хвостом лапы. — Я ожидал встречи с тобой…

— Прекращай трепаться попусту, Паук, — обрывает его Кристиан. Ожидал он, видите ли! Вероятно, он считает, что все вокруг должны тут же нестись к нему, стоит только Пауку щёлкнуть пальцами! И ведь… Кристиан обрывает мысль. И ведь хватает наглости поминать имя, которое… неуместно. Кристиан заставляет себя выровнять дыхание — хотя бы потому, что это в исполнении мерцающей спирали выглядит на редкость идиотски — и напоминает себе, что не стоит впадать в ярость только из-за того, что кто-то может быть в курсе его проблем со… снами. Это же Паук! Он вообще всё и про всех знает. Так что — какой смысл беситься? Кристиан оглядывается вокруг, с отвращением убеждаясь в том, что, кроме замшелых пней, ничего подходящего для сидения нет. Впрочем, какая разница — будет он сидеть или стоять, если всё это не более, чем проекция? Дурацкое восприятие психики, диктующей определённые последовательности действий. Которые особенно нелепо смотрятся в иллюзории. Только вот избавиться от них никому ещё толком не удалось… — Что тебе известно про нападение на храм сегодня ночью?!

— Что-то… С чего такой интерес к бедным сыновьям? — кот начинает вылизывать лапу, то ли потакая инстинктам, вбитыми в подсознание стереотипами о поведении животных, то ли просто играя на публику. Кристиан выгибает бровь, на секунду задумавшись, как это может выглядеть у спирали. Ох, да какая разница?! Если Пауку надо, то пусть он и разбирается… — Помнится, пока они грызлись с Кланами Ночи, никого, кроме самих Кланов, не волновало их существование… Что же изменилось теперь? То, что они стащили из храма, не так ли?

— Откуда ты… — Кристиан осекается, понимая, что только что подтвердил догадки Паука, если тот, разумеется, ещё сомневался в… хоть в чём-то. Кристиан подавляет желание выругаться в голос. Кот продолжает вылизываться, словно бы не произошло ничего необычного. — Это реликвия принадлежит храму, и ты…

— И я вполне могу оставить её себе, если доберусь до неё раньше, чем остальные заинтересованные… Сам понимаешь, что, чем бы это ни было, оно может оказаться полезным и для меня.

— Чего ты хочешь? — Плохо. Вот так вот сдаваться — плохо. Но Кристиан понимает, что не в его нынешнем состоянии соревноваться в подколках. Да и выставлять условия — тоже не выйдет. Увы, но о том, кто такой Паук в реальности, Кристиан не имеет ни малейшего представления. И выяснить это до сих пор не вышло ни у кого из сотрудников Кошмара. Да и у сторонних специалистов… Как не удалось выйти ни на одного из тех, кто знаком с Пауком в реальности. А ведь таких не может не быть. Даже если это — отшельник, выходящий на связь исключительно через иллюзорий. Разве что это порождение самого иллюзория, но в подобное даже Кристиан с его-то особыми взаимоотношениями с иллюзорием и некоторыми областями магии неспособен поверить.

V

Город Святой Анны. Слой Утро. Главный офис Шторма. Девятое октября 2347 года от заселения планеты. 10:10 по местному времени.

Герман едва дожидается, пока разойдутся прозрачные двери лифта. Он прекрасно понимает, что несколько минут никак не повлияют на уже случившееся, да и на то, что произойдёт в ближайшие дни. Но нетерпение заставляет нервно барабанить пальцами по поручню. Как будто бы это способно заставить лифт подниматься быстрее!.. Наконец, он вылетает из лифта, едва только расстояние между разъезжающимися дверцами становится достаточным, чтобы можно было протиснуться, не рискуя ободрать бока, и быстрым шагом пересекает короткий, почти символический коридор, оканчивающийся небольшой по сравнению с остальными дверью, выполненной в нарочито небрежном стиле. И совершенно не вписывающейся в общую композицию комплекса. Слишком уж старой и неуместной кажется дверь из как бы рассохшихся деревянных досок рядом с панорамными окнами, открывающими вид на долину по другую сторону гор, прячущих город Святой Анны от остального мира, и белыми панелями стен. Но переупрямить хозяина комнаты не представляется возможным. Герман берётся за ручку и тут же отскакивает, когда дверь распахивается настежь, ударившись о стену — Герман видит, как по стене пошли трещины — и мимо проносится сгусток магии.

— Ты хотел меня убить, Клаус? — осторожно интересуется Герман, заглядывая внутрь затемнённого помещения.

— Что ты, Герман, — с коротким смешком, от которого несёт раздражением, произносит хозяин кабинета. Герман видит, как тот салфеткой быстро стирает с кисти левой руки знаки. Видимо, как раз те самые, что едва не разнесли дверь. Надо думать, что его настроение всё же не настолько критично, раз он сумел нанести знак, а не швыряться сырой силой. — Я бы придумал что-то более изящное… и не указывающее на меня. Доброе утро.

— Доброе… — Герман занимает кресло напротив Клауса, быстро оббегая взглядом кабинет. Ничего с последнего посещения здесь существенно не изменилось. Всё тот же лёгкий беспорядок, заключённый в нескольких предметах, лежащих не там, где им следовало бы, всё те же тяжёлые шторы, отсекающие солнечный свет, всё та же вычурная старинная мебель… Всё это вышло из моды, если верить тому, что говорят дизайнеры, уже пятьдесят лет как. Впрочем, плевать на моду, но странно, что человек такого возраста, как Клаус, так тяготеет к подобному. Все его ровесники… да даже некоторые люди вдвое старше, если вспомнить хотя бы Микаэля, предпочитают что-то более лаконичное, функциональное и современное. Но в очередной раз спорить на эту тему нет ни малейшего желания. Тем более, что это кабинет Клауса, и если ему комфортно работать в таком месте, то… по крайней мере, до тех пор, пока он приносит компании прибыль, разумеется. — Для кого-то оно несомненно стало добрым. Пусть и не для всех… Следишь за новостями?

— Произошло что-то, на что мне нужно обратить внимание? — Клаус стягивает с головы маску, которую он по-прежнему предпочитает татуировке, и в упор смотрит в глаза Германа. Тот невольно ёжится, когда взгляд очень светлых серых бесстрастных глаз пересекается с его собственным. Клаус запускает пальцы в и без того успевшие спутаться пепельные волосы и быстрыми движениями массирует голову. Потом стягивает ослабевшую резинку и заново собирает волосы в низкий хвост. И бормочет, что давно пора обрезать эти патлы. Гермах хмыкает. Только за последний месяц Клаус говорит об это уже раз в сороковой… и это только то, что Герман слышал собственными ушами.

— Ты так заработался, что… Вчера утром произошло нападение на княжескую семью. Выжили только две младшие дочки. Пресс-служба княжеской семьи только спустя несколько часов соизволила сообщить о случившемся. — Герман позволяет себе немного откинуться на спинку кресла, отмечая, что в старинной мебели всё же есть некоторые плюсы. Правда, их немного. — Но они ограничились лишь тем, что сообщили о самом факте нападения и количестве выживших. Причём до конца неясно — в каком состоянии княжны. — И не утаили ли они что-то ещё… Слишком уж расплывчатым было сообщение. Понятное дело, что кое-кто боится вызвать панику у рядовых жителей города, которым, по большому счёту, плевать, кто там ими правит, если это никак не влияет на их собственный мирок… Герман не позволяет себе как-либо выразить отношение к последней мысли — слишком уж пристально смотрит на него Клаус. От того, конечно, вреда никакого, но давать пищу для размышлений? Через чур задумывающиеся не о том подчинённые как правило начинают хуже работать. Так что…

— Вы желаете попытаться получить трон города? — мягко интересуется Клаус, что-то перекладывая на столе. — У вас будет много конкурентов.

— Буквально все старшие семьи города, — хмыкает Герман. Как будто бы у него есть время на битву за трон города! После того, что… Но с другой стороны — позволить кому-то другому забрать власть?.. Та ещё дилемма, конечно. — Кроме герцога Северного Пика, разумеется.

— Ну, да. У него нет наследников мужского пола, чтобы женить на них княжон. Разве что он сам попытается занять трон. — Клаус складывает несколько листов в папку, заставляя мимолётно поразиться, что в современном мире кто-то вообще держит ценную информацию вот в таком виде! Да все уже давно переместили всё хоть сколько-нибудь важное в иллюзорий. И только вот такие странные люди, как Клаус… Герман подавляет вздох.

— Ему не позволят. Суть не в этом, как ты понимаешь. — Разумеется, не позволят! Как и ему самому, если бы он и правда пожелал поучаствовать в этом всём. Но это не значит, что… Герман садится прямо. Но это не значит, что одна из выживших девчонок получит право управлять ими всеми! Место женщины — если она, конечно, не кто-то вроде фрау Ангелики… на этом месте Герман рефлекторно сводит вместе лопатки, как и всегда, ощущая себя нашкодившим семилетним ребёнком, которого отчитывает бабушка — рядом со своим мужчиной, но никак не во главе города! Впрочем, это не значит, что… В первую очередь всё же надо думать о семье и семейном деле, которое стараниями некоторых далеко не столь процветающее, как должно бы быть. И, значит… — Грызня за власть… — Герман заставляет голос звучать лениво, как если бы он уже был хозяином города и теперь милостиво предоставляет тому крохи свободы. Жаль только, что Клаус прекрасно знает этот тон и то, что за ним может скрываться. Очень жаль. — Грызня за власть Шторму может быть выгодна — в такие времена, как ты понимаешь, многие задумаются о том, что им не помешает дополнительная защита, которую мы, разумеется, с радостью предоставим всем желающим. За соответствующую плату, разумеется.