Три причины тебя не убить

Глава 1

— Назови мне хоть одну причину тебя не убить. Лучше три.

Да, в эмоциональные моменты нормальное мышление отключается, чисто физически. Заговоришь тут шаблонными фразами из кино — понимаю, понимаю.

Даже знаю, почему так происходит: люблю читать и слушать всякую научно-популярную ерундень. Высокоразвитые и современные механизмы в мозге, именуемые в просторечии корой, всегда уступают более примитивным подкорковым, стоит немножко спугнуть. Человеческий разум — сравнительно недавнее эволюционное достижение, посему то и дело сбоит и отключается.

Эмоции, кстати, тоже не самый бесперебойный механизм, и лично мне об этом известно не понаслышке. Гарантированы только инстинкты.

В доме очень тихо, как и снаружи. В радиусе километров десяти — никого. Мы одни. Только я и тот, кто в меня целится в полумраке посреди кухни-гостиной, такая вот романтика российского прованса.

С каждой минутой за окнами становится темнее, и в доме — тоже. Электричество отрублено, газа здесь сроду не было. Только воду истинным чудом не отключили, когда готовились все тут к хренам снести, чтобы построить не то птицефабрику, не то лесопилку. По этому случаю всему поселку разослали крайне щедрые предложения о покупке участков с дачными домиками, и все, разумеется, согласились.

Тут надо пояснить: поселок относительно новый, ему лет двенадцать. То есть построиться и обжиться все успели, но корнями не вросли, зато смогли прочувствовать кучу недостатков: болота слишком близко, змей много, дорога сквозь лес длинная и плохая, цивилизация в виде магазинов и почты далековато.

В общем, все радостно побежали продавать и продали. Дома вот-вот должны были снести. А потом что-то у них застопорилось с оформлением, произошли какие-то разборки между местными очень злыми бандитами, очень активными предпринимателями и очень честными ментами — важно не перепутать, ведь это очень разное, ага.

Покупатель куда-то делся: то ли сел, то ли его все-таки прибили в процессе очень бурных, но не слишком конструктивных переговоров. Правда, есть и хорошие новости: большинство наших садоводов вовремя получили деньги, а кто не успел… тот я.

Пока весь поселок оформлял продажу, моя бабушка, единственная владелица этого участка, была лежачей больной. К тому времени, как она умерла, оставив меня единственной наследницей, получать деньги было уже не с кого и не за что. Поселок закрыт и брошен, и я — единственная собственница единственного непроданного дома.

А теперь, в этом самом доме, еще и под прицелом. Ну, кто у нас везунчик года?

— Я — владелица дома. Это раз. Я просто беззащитная женщина — это два. И ничего тебе плохого не сделала — три. Пойдет? А ты кто?

Надо сказать, с нервами у меня всегда был порядок, даже слишком. То есть эмоции есть, но не такие сильные, как у других, и я обычно не показываю их внешне. Не ору, не визжу, не дергаюсь, не поднимаю брови в удивлении, не умею улыбаться.

И сейчас на моем лице не отражается ничего особенного, хотя прямо передо мной заросший мужик с глазами наемного убийцы, а в его руке — огнестрельное нечто с длинным глушителем. По всему складывается впечатление, что он мне не рад и в чем-то подозревает.

Надо думать, моя неадекватно спокойная реакция настораживает его еще больше. Но сейчас явно не время рассказывать, как бабушка таскала меня в детстве по неврологам.

Не время же, да?

Заглянув в морозные серо-голубые глаза, оценив обстановку, я быстро понимаю, в чем вся проблема: он, по неизвестной причине, считает себя хозяином сего помещения и весьма недурно обжился, судя по теплу в доме, запаху жареной картошечки и уютному потрескиванию дров из печи. А я — влезла через окно, поскольку не смогла открыть дверь ключом.

— Медленно положи сумку на пол и подтолкни ногой ко мне, — изрекает он, и у меня внезапно вырывается нервный смешок.

Он что, всегда только сериально-мемными лайнами разговаривает?

— Ты боевиков пересмотрел, что ли? — медленно спрашиваю я, когда всплывает надежда, что это оружие — ненастоящее. И парень, возможно, просто ерундит.

Характерный щелчок заставляет мое сердце замереть. Ой.

Боевиков, на самом деле, пересмотрела я — есть у меня такое пристрастие. Но сама никогда не пробовала ни стрелять, ни драться. Все, что я знаю об оружии и о подобных сценах — только из кино.

Догадываюсь, что там много вранья. Но, признаться, сегодня я не в настроении проверять, правда ли этот щелчок означает исчерпанное до предела терпение. И стоит ли вскорости после такого ждать выстрела в упор.

— Ладно-ладно.

Медленно опускаю сумку на пол, поднимаю руки, подталкиваю ее ногой в указанном направлении.

Он присаживается на корточки и, не переставая целиться, открывает мою сумку. В которой, естественно, находит лишь смену белья, небольшую косметичку, теплые носки и телефон с кошельком.

Неясно, какое впечатление произвели результаты обыска: его лицо остается каменным. Но лично на мой вкус, этот набор должен меня целиком реабилитировать.

— Теперь повернись. Куртку сними и брось на пол. Руки на стену.

Не удержавшись, я закатываю глаза, но краем глаза вижу, как он опускает оружие, и выдыхаю с облегчением. Значит, не совсем чокнутый параноик.

Нет, я, конечно, очень высокая и крепкая, но все же баба, а он вроде не дохляк. Было бы кого бояться.

Следующая за этим упоительная минута проходит в атмосфере теплого взаимопонимания. Я молча стою и терпеливо жду, когда он облапает меня везде, благо, только поверх одежды. Затем он поднимает куртку с пола и прощупывает ее тоже. И только после этого, наконец, приглашает к столу.

— Картошку будешь? — невозмутимо осведомляется он, закрывая окно.

— Буду.

Он молча ставит передо мной тарелку и стакан, наполняет и то и другое, и я набрасываюсь на еду так, как будто год голодала.

Это еще одна милая особенность моей психики. Сильных эмоций нет, но они есть — просто запрятаны глубже обычного. И невозможность их выразить превращается в жуткий голод сразу после стресса.

Предисловие автора

Дорогие читатели, добро пожаловать в короткую осторосюжетную историю 18+!

В истории будет:

- сверх неожиданный финал (вы НЕ догадаетесь никак, при этом он логичен)

- много юмора

- эротическая сцена, самую капельку жесткая, но без насилия

- опасный герой, которого героиня всерьез боится

Формат короткий, повторюсь. История будет платной после ознакома. Если для вас длина книги очень важна, приходите, пожалуйста, читать мои романы. Здесь вас ждет концентрированный смысл, адреналин, эротика и саспенс. Будут эмоции, будет о чем подумать, но читать недолго.

Глава 2.

— Слушай, хмм, не знаю, как тебя зовут, — пробую я, максимально нежным голосом с успокаивающей сексуальной хрипотцой, — У тебя очень красивый нос, и наверняка ты многое можешь им чуять, но так бывает, что чутье подводит самых опытных профи, когда они, например, устали, скрываются от людей в богом забытом поселке, не рады гостям… я все понимаю. Но меня правда зовут Александра Чернова, это правда-правда мой дом, и я сейчас расскажу тебе о нем, можно?

— Валяй.

Что ж, суховато, но обнадеживает.

Следующие минут десять я тарахчу как выпускник на собеседовании, без остановки, на одном дыхании выпаливая разные факты про все-все мелочи, которые с детства помню об этом доме. Я очень боюсь, что он прервет, но он просто слушает, периодически поднося к губам стакан с водой, невозмутимо продолжая доедать картошку.

Слушает даже когда картошка кончается, кладет себе еще, кладет и мне, посыпает мелко порезанным укропом, заправляет сметанкой, добавляет в свой стакан воду, а в мой — вискаря.

Мне нравятся его руки и неторопливые точные движения, в них есть особая сноровка и красота.

Я несу все подряд: про коричневый титан в ванной, про ржавые краны, про синенькие цветочки там на полочке, про второй этаж, про пейзажи в дешевых рамах над кроватями, про скрипящую третью ступеньку, про люстру, про потолок, про матрешек на старомодной этажерке.

Не останавливаясь, продолжаю как на исповеди про мое детство в этом доме, про то как бабушка специально продала квартиру моих родителей и купила эту дачу, когда они погибли: как раз чтобы я на ней росла, нашла себе друзей и перестала плакать там, где все напоминало о маме и папе.

Я рассказываю про все, что знала и слышала про выкуп нашего поселка и про то, почему не успела продать дом: потому что ухаживала за бабушкой, и было совсем не до того.

Но потом снова спонтанно переключаюсь на детство, вспоминаю про старый велосипед, который стоит в сарае, и начинаю рассказывать про него, про поселок, про липы у пруда, про то, где я каталась в детстве, где играла с друзьями, где упала однажды в крапиву и где мы собирали малину, и как моя бабушка варила варенье здесь на кухне.

Он слушает, и я невольно продолжаю разглядывать его, пока несу все это. Мне уже кажется, что сексуальнее мужчины я в жизни не встречала, с этими его голубыми ледяными глазами, со шрамами на двух пальцах, с не слишком опрятной щетиной, с широченными плечами под потрепанным свитером.

Мне обычно нравятся такие мужики: не зацикленные на своей внешности и даже местами небрежные, когда можно расслабиться за городом, очень спокойные — не терплю эмоциональных мужиков, да и женщин с трудом. Чужие эмоции бьют по моим нервам как по оголенному проводу, и там все время неприятно коротит. А, кроме того, мне просто нравится смотреть и фантазировать про секс, когда еще непонятно, какой человек на самом деле. Если становится понятно, простор для фантазий сильно сужается.

Пока я думаю про секс, мне не так страшно. Работает не только в отношении этого мужика: это про жизнь в целом.

Постепенно я начинаю осознавать, что убедила его. Ну, логично. Как тут не поверить: ведь не может человек, не живший в доме, столько всего о нем знать. Да еще и о поселке!

Как еще я могла бы узнать столько деталей, чтобы рассказать ему? Ну же, ну! Пожалуйста, отпусти меня, сексуальный убийца с ледяным взглядом, и я больше никогда-никогда не буду принимать идиотских депрессивных решений пожить недельку в заброшенном доме.

Да, может я еще даже не решила, хочу ли я жить дальше или нет, но я точно не хочу, чтобы меня убивали. Если я пожелаю — сделаю это сама. Поэтому клянусь, если ты меня отпустишь, я больше никогда не буду жаловаться на беспросветное одиночество, сидя в последней электричке и глядя в грязноватое окно на розово-голубой угасающий за болотами закат.

Я никогда больше не буду просить ноябрьские небеса послать мне кого-то, похожего на меня, чтобы хотя бы с ним напоследок потрахаться.

Сейчас мне даже странно, что трахаться хочется по-прежнему, вот же до чего я больная.

Наконец, я умолкаю, понимая, что уже наговорила так много, что плюс-минус два килограмма деталей ничего не изменят.

Он молча кипятит чай на нашей старой плитке с баллонным газом, ни на секунду не поворачиваясь спиной и не выпуская меня из поля зрения, разливает по кружкам и смотрит почти дружелюбно. Тогда я понимаю, что час настал.

Вот он, идеальный момент для рассказа о том, как бабушка водила меня по неврологам!

И я рассказываю ему. Про все диспансеры, про светил медицины, про кандидатов и докторов, про консультации, про снимки, уколы и прием дурацких таблеток, которые не помогли, но зато добавили проблем с желудком.

А потом еще добавляю про травлю в детском саду и в школе, про то, как девочка без эмоций никогда и нигде не могла найти друзей, но выучилась и нашла себя в охоте на людей, но не в том смысле, о котором он думает, а в смысле: я нормальный хэдхантер. Я ищу компетентных сотрудников в разные компании и больше ничего такого.

И деньги есть, и квартира, и секс довольно регулярно. Но друзей нет по-прежнему, и мужика нет.

И вот я дошла до мыслей о суициде в старом доме, но это еще не точно, так что очень прошу меня с этим не торопить.

Наконец я выдыхаю и признаюсь, что у меня очень странная реакция на стресс, и честно говорю даже про свой голод и возбуждение.

— Даже так? Это предложение на вечер? — идеально ровным тоном с застывшей физиономией осведомляется он, и я сглатываю.

Нет, ну ладно я без эмоций, но он-то какого хрена?

— Ну… все лучше, чем отмывать мою кровь от стены и закапывать тело, нет?

— Факт. Но я не насилую женщин, даже если они сами предлагают. Это не в моих правилах. Как мне убедиться, что ты действительно этого хочешь, а не пытаешься меня отвлечь?

От такого вопроса под прицелом ледяного взгляда я даже теряюсь и пару секунд просто моргаю.

— Ну… как? Я же… вроде как…

Глава 3.

Если честно, несмотря на всю странь, я думала, мы пойдем в кровать. Но он убирает посуду со стола и протягивает руку. Наши пальцы соприкасаются, он забирает блестящий квадратик и второй рукой тут же перехватывает мое запястье, заламывает руку, разворачивает спиной.

— Расстегивай штаны.

Меня пробивает электричеством. Это странно, но в этом что-то есть. Он ни на секунду не ослабляет бдительности, и даже не скрывает, что секс — ни разу не повод для доверия. Но это… интересно.

— И?

— Спускай. Если передумала — просто скажи. Я не заставляю.

Ого. Какой принципиальный. Сторонник ну очень активного согласия, охренеть. А убивать значит, можно, да?

Вот ведь об стенку с размаху ушибленный. Прям не хуже меня.

Нет, конечно, я не передумала. Правда, стягивать трусики вниз одной рукой не удобно, но это никого не смущает. Он не отпускает мою руку, а просто спокойно ждет, пока я справлюсь, опуская резинку поочередно с разных сторон. Я тоже не смущаюсь, а почему-то возбуждаюсь еще больше, и очень скоро оказываюсь в кокетливой позиции со спущенными штанами.

Моя грудь и щека прижимаются к прохладной столешнице, мои запястья за моей спиной, надежно зафиксированные его рукой, а задница выше головы.

Да, этот старый стол моей бабушки не такой высокий, а вот я — наоборот.

Его пальцы лишь на секунду проводят между ягодиц вниз до вагины, разделяя складочки, и тут же выскальзывают. До моего ошалевшего мозга медленно доходит: он не ласкал и секунды, даже не делал вид — просто деловито проверил, что я мокрая.

И тут же вскрыл презерватив.

Дальше все происходит еще быстрее, и мой богатый сексуальный опыт внезапно становится еще разнообразнее. Нет, правда, вот именно так у меня не было еще никогда: без какой-либо прелюдии, совсем.

Сюрприз в том, что он тоже почему-то был сильно возбужден. Следующим, что я почувствовала, был твердый и довольно крупный член. Там, где только что был прохладный воздух, теперь очень горячо. Он надавливает и…

— А-а-а. О-о!

Второй сюрприз: такой внезапный бескомпромиссный впих нравится моему телу и сразу поднимает градус до предела.

Его губы касаются моего уха:

— Не больно?

Да что это за клуб благородных и поехавших, куда я попала?

— Трахай давай, — нетерпеливо стону я.

Он освобождает одну руку и кладет ее мне на шею, делает первый толчок бедрами, словно примеряясь, а потом выходит на половину и тут же засаживает назад так, что я невольно вскрикиваю. В секундной паузе я успеваю облизаться и подумать: «ой, да», после чего он начинает двигаться так сильно, что стол немного сдвигается.

Разум гаснет. Класс, класс, класс! Вашу ж матушку, хорошо как!

Член как будто идеально подходит по размеру, приятно растягивает, достает до всех правильных кнопочек внутри, и я поощряю его стонами, и максимальным прогибом, и даже поворачиваю голову, позволяя засунуть в рот пальцы, и посасываю их.

Оказывается, я способна кончить за считанные секунды, если правильно трахать. Кто бы мог подумать.

Все тело содрогается, я прижимаюсь к нему задницей крепче, позволяя почувствовать это — и он почти сразу кончает вместе со мной.

Вот это да. Я еле дышу, всем телом чувствуя кайф, от которого подгибаются пальцы ног, и голова становится пустая-пустая…

Это, конечно, не значит, что все мысли окончательно покидают голову. Через пару секунд все возвращается, и я даже как будто начинаю мыслить чуть спокойнее и яснее… обреченнее, если честно.

Как только дыхание приходит в норму, я думаю о том, почему он использовал презерватив. Казалось бы, это неплохо: зачем ему предохраняться таким способом, если бы он решил убить, да? Но тут же приходит менее радужная мысль: вероятно, чтобы его не нашли по разным телесным жидкостям при обследовании трупа, вот зачем. Мы ж не только боевики смотрим, мы еще и детективы читаем.

Дура ты дура, Сашка. Молиться уже пора, по всем признакам, а ты все о сексе думаешь, да про книжки с киношками.

Невозмутимо вытираясь салфеткой, он протягивает упаковку и мне, и я тоже вытираюсь, но потом, прикусив губу, прошу разрешения помыться.

— Там не топлено, — замечает он, неотрывно наблюдая за моей реакцией и о чем-то явно размышляя.

— Я протоплю.

Тишина.

— Ладно, — наконец, кивает он и смотрит так, что до меня мгновенно доходит: он уже все решил.