Три сердца, два осколка, один неверный шаг

Узница

Зеркала должно было быть два. Именно два, стоящих друг напротив друга. Желательно, одинаковых – я несколько раз перечитала соответствующий абзац в «Кинесваре», книге запретных ритуалов эпохи Алой бездны.

Я закусила губу, раздумывая, где взять второе – здесь, в женском монастыре святого Ферра, и с одним-то зеркалом все оказалось непросто. На самом деле, я наткнулась на него совершенно случайно, когда отрабатывала очередную трудовую повинность на чердаке.

Трудовая отработка была настолько обычным делом, что оставалось лишь поражаться тому, что здесь ещё находились такие пыльные и захламленные уголки. Но – находились, и я провозилась с чердаком от рассвета до заката, пока не появилась мать Игура и не увела меня в келью. Как бы ни были строги местные порядки, но от заката до рассвета любые физические работы были запрещены, разрешались только молитвы и чтение соответствующей литературы при сиянии тусклых, коптящих и пахнущих жжёным салом свечей. На освещении келий послушниц настоятельница явно экономила, а я-то даже послушницей не была. Так... Непокорная упрямая принцесса несуществующего королевства, то ли жертва милости врагов, то ли неразыгранная карта на политическом поле. Может быть, поэтому я не испытывала особых угрызений совести, утащив в складках юбки найденное зеркало, а в кожаную обложку сборника "Молитв и песен святых непорочных" вложив пресловутую строго запрещенную "Кинесвару". Книгу я прихватила с собой из секретного отделения библиотеки своего замка непосредственно перед тем, как меня оттуда забрали – и засунула под платье, зажав краями корсета и панталон. К счастью, тщательно меня не обыскивали.

Заговорщики с одним из опальных родов во главе оказались милостивы сверх меры – так мне показалось вначале. Во всяком случае, они сохранили мне жизнь и даже соблюдали определённые приличия, отправляя меня в «святую» обитель. Об убитом отце я не слишком горевала – Йерель Первый был холоден и суров, если не сказать – жесток с единственной дочерью. Мою родную мать, первую свою жену, которую я уже и не помнила, он или убил или запер где-то наподобие такого же закрытого монастыря, вторая его законная жена, мать Кришефа, моего младшего единокровного брата, сбежала от него сама вскоре после рождения сына. Вот за судьбу девятилетнего Криша у меня действительно болело сердце, но вместе с дверями монастыря для меня, казалось, окончательно захлопнулись двери во внешний мир.

Если только…

За последние полгода я пыталась сбежать шесть раз – и моим личным рекордом оказалась вторая внешняя ограда. Иным тюрьмам следовало поучиться у монастырей: решётки на крошечных окошках-бойницах, двери, запиравшиеся ключом и задвижкой, безмолвные дежурные сёстры на каждом этаже, снабжённые смирницами – металлическими ежами-колючками, вплетёнными на концы пеньковых верёвок… Один удар такой смирницы мог свалить с ног куда более крупное тело, чем моё. Три ограды с металлическими кольями. Нравы в монастыре были строгие, сёстры отличались злопамятностью и изобретательной жестокостью, питание было скудным, а в зимние ночи я не могла уснуть от пронизывающего до костей холода – на дрова и угли настоятельница также предпочитала не тратить монеты.

Сначала запретную книгу я хранила просто как память о доме, о прошлой жизни, не слишком-то счастливой, но сытой, простой и понятной. А вскоре начала и читать – от скуки, поскольку монастырская библиотека, во всяком случае, та её часть, что была доступна послушницам, не отличалась разнообразием. Разобралась я в ней далеко не сразу, но проявила несвойственное для себя упорство и даже упрямство, без конца штудируя хрусткие тёмные страницы. Создатели «Кинесвары» явно имели массу свободного времени и были горазды на выдумки: иногда текст обрывался на середине слова, чтобы продолжиться несколько страниц спустя, в некоторых словах были переставлены местами слоги и буквы… Многие описанные ритуалы отличались кровавой жестокостью и вопиющей непристойностью, а иные сопровождались развратными и омерзительными картинками, изображавшими распятых обнажённых жертв с кровоточащими глазами, вырванные сердца и другие органы, а также совокупляющихся людей и животных. Будучи принцессой Сойневан, я не стала бы не то что читать – даже смотреть на такую мерзость, но месяцы бездеятельного отчаяния сделали меня всеядной и терпимой к любой информации, хотя изнутри пробирал неприятный холодок липкого стыда. Издевательства старших монахинь, среди которых плевок в миску с супом или брошенная в лицо половая тряпка были уже чем-то привычным, озлобили сердце маленькой наивной девушки, коей я была совсем недавно, а последней каплей стало известие о казни моего брата на Южной Площади Увеселений. После этого я в первый раз просмотрела проклятую книгу не просто так, а с умыслом – пусть монастырь имени святого Ферра и не был в числе организаторов мятежа, я хотела отомстить хоть кому-то, хоть как-то, хоть чем-то.

Тогда-то я и наткнулась на ритуал открытия портала, для которого требовались два пресловутых зеркала – и не требовалось никого убивать или калечить, ни человека, ни даже ни в чём не повинную зверушку, что меня полностью устраивало. Впрочем, это ещё не означало, что ритуал, способный вытащить меня из клетки и перенести на значительное расстояние от монастыря, окажется лёгким и незамысловатым. Вся запретная магия прошлого стояла на двух совершенно чуждых мне столпах: крови и похоти, вместе или по отдельности. И если со стороны могло показаться, что проливать кровь сложнее и страшнее, то по факту… Многогранное дворцовое образование включало в себя навыки приготовления еды, один из капризов отца, впрочем, не столь уж бесполезный, так что я могла, например, разделать заячью тушку, не падая в обморок. Что же касается похоти… после побега леди Ильды, матери несчастного Кришефа – на тот момент мне было десять лет – отец вбил себе в голову, что дочь стоит растить в особой строгости. Из лиц мужского пола в моей жизни отныне присутствовали только он сам и малолетний брат. Совершать омовения полагалось под надзором пожилой служанки исключительно рукой в перчатке, платья должны были закрывать «грешное тело» от подбородка до щиколоток, а книги, в которых герои испытывали друг к другу хоть какие-то чувства, выходящие за рамки патриотизма, были объявлены вне закона – без права на помилование.

Магичка

Тугие пуговки строгого коричневого монастырского платья будто уворачивались от меня – наверное, потому, что замёрзшие пальцы дрожали и отказывались слушаться хозяйку. Впрочем, завязки белоснежного накрахмаленного фартука, положенного послушницам, я также развязала с трудом. По уже сложившейся привычке аккуратно сложила "кубиком" и платье, и фартук. В глубине души мне не верилось в успех ритуала, и я малодушно оставляла себе лазейку для возвращения к обычной жизни. Впрочем, сколько её оставалось, такой жизни? Из оговорок малоразговорчивых сестёр я поняла, что послушницам на «определение» давалось не больше года, а дальше следовал постриг: обстриженные наголо волосы, знаки принадлежности Высшему духу, высекаемые на запястьях и лбу, а возможно, что-то ещё. После пострига женские дни крови прекращались навсегда – и я не знала, что было тому причиной.

Нижняя рубашка, штатра – полоса ткани, которой предписывалось туго перетягивать грудь, тёплые кусачие шерстяные чулки, жёсткие неудобные туфли из грубой кожи – я осталась обнажённой, как в день своего явления на свет. Распустила волосы, подумав о том, как кощунственно отрезать растимое долгих девятнадцать лет богатство – и в то же время, как символично это означало бы разрыв с прошлым, с собой, отказ от собственной сути, от так и не успевшей проснуться женственности. Мягкие тёмные пряди словно обнимали за плечи. Если подумать, кто мог обнимать меня так ласково? Только мама, но её образ, мягкий и нежный, размывался с каждым годом, становясь всё более призрачным, всё менее настоящим.

Из карманов фартука я достала мешочки соли, смешанной с золой, и тщательно очертила тонкой струйкой широкий круг, страшась только одного – что соли не хватит или что круг будет нецельным, но обошлось. Остатки высыпала, как было положено, за пределы. Теперь нужно было строго следить за тем, чтобы не стереть случайно защитную границу – в момент разрыва пространство становится пористым и уязвимым для внешних вторжений.

По счастью, в подвалах хранилось множество небольших ненужных обитательницам монастыря вещей, которые помогли мне в правильной организации пространства. Осколки зеркал я прислонила к пустым тяжёлым бутылкам из-под масла, предварительно водрузив конструкцию на две кривобоких табуретки на расстоянии в паре локтей друг от друга. Два зеркала, по свече перед каждым – так, чтобы свеча отражалась в нём, так, чтобы второе зеркало и вторая свеча отражались нём тоже. Надрезала палец о край зеркала и капнула кровью на каждую свечу, стараясь не загасить пламя. Нарисовала на каждом из зеркал знак преодоления пространства – такой, какой он был в книге, вроде бы нарисовала верно, зря что ли столько тренировалась! И, наконец, легла на ледяной каменный пол.

Холод камня ожёг мою спину похлеще огня или удара трости. Я невольно сжалась бобовым зёрнышком, подтягивая ноги к животу, и прикрыла глаза, восстанавливая сбившееся дыхание и начиная произносить по памяти слова чужого, чуждого языка. Недоброго языка варров, магов древности, написавших проклятую книгу. Кровь на пальце уже запеклась, но я уже вооружилась обнаруженной среди подвального хлама ржавой вилкой и расковыряла ранку. Оставалось не так уж много…

Подрагивающими пальцами я нарисовала третий символ на собственном животе, чуть ниже пупка. Касаться себя столь непотребным образом, да ещё и без перчатки, было стыдно и грешно, но я сжала зубы и постаралась сосредоточиться. Объяснения, данные в книге, были не слишком-то чёткими, а я – слишком несведущей, но всё же, увы, вряд ли поняла что-то не так.

Кровь – или похоть…

Мои пальцы скользнули ниже, касаясь собственной потаённой плоти между слегка разведённых ног, сухой и прохладной.

Что положено делать? Привлечь силу. Кровь или похоть, но откуда она берётся? Что мне делать? Касаться, тереть, нажимать… И в итоге почувствовать что-то особенное, запретное вожделение и греховное наслаждение, вспышка которого должна запустить магический ритуал. Глупость какая. Глупость – и стыдная мерзость, никакого удовольствия быть тут не может, сколько раз я мылась – и ничегошеньки не чувствовала.

Я прикрыла глаза, чувствуя пронизывающий стылый холод, который никак не мог побороть выступивший жар румянца стыда на щеках. Я должна постараться, какой бы безумной мне не казалась вся эта затея, раз уж начала – глупо отступать, особенно если нет свидетелей. Возможно, чтобы почувствовать то самое «вожделение», нужно подумать о чём-то… о ком-то… да вот беда – не о ком. За все мои девятнадцать лет рядом не было никого, в кого я могла бы влюбиться. Разве что…

Пальцы продолжали двигаться сами собой, скользя по складочкам мягкой и вроде бы равнодушной плоти, а мысли порхали бабочками с намокшими крыльями. Ни одного мужчину не подпустил ко мне чересчур строгий до жестокости отец, но разве мысли и мечты удержишь в узде?

Моя прежняя спальня располагалась на третьем круге замка. В летние тёплые дни я часы напролёт проводила у настежь распахнутого окна, разглядывая тёмную полосу леса на горизонте, крыши городских домов, редкие высокие башни. Непосредственно подо мной раскинулся королевский парк, денно и нощно патрулируемый королевской доблестной стражей в оливково-зелёных мундирах. От нечего делать я разглядывала стражников со своей недосягаемой, безопасной для женской чести высоты.

Один из них мне нравился.

Ну, как «нравился»… мы ни разу не перемолвились и словом, не перекинулись и взглядом. Не такой дурак был навсегда оставшийся для меня безымянным королевский стражник, чтобы засматриваться на скучающую принцессу – и этим навлечь на себя королевский гнев скорого на расправу Йереля Первого. Но ничто не мешало мне разглядывать «своего» стражника, темноволосого, высокого и стройного юношу, самую малость прихрамывавшего при ходьбе, разглядывать и мечтать. О том, как мы однажды столкнёмся там, внизу. Никого не будет вокруг. Может быть, я подверну ногу… конечно, напавшие разбойники куда романтичнее, но зато нога – вероятнее. Я подверну ногу и никого, кроме него, не окажется рядом. Он подхватит меня на руки, серьёзный и сильный, надёжный и ласковый, а потом… С «потом» было хуже, представлять что-то более интимное я не решалась тогда, но сейчас – обязана была. Никто не узнает.

Жертва

Мой затылок, лопатки, ступни – всё словно приросло к стылому камню, на котором я лежала, глаза неотрывно следили за происходящим, сомнительным в своей реальности. Чья-то невидимая рука невидимой иглой штопала пустоту гигантскими стежками. Стежок – одна красная дорожка толщиной в волос связала два зеркала. Ещё стежок. И ещё…

У меня зарябило в глазах, а знак на животе продолжал накаляться, бесноватые змейки настырно плясали вдоль рёбер, по голой груди, добираясь до подбородка. Мало-помалу, тонкий мост между осколками был готов, он засветился слабым сиянием – и лопнул, окатив меня ворохом мерцающих неощутимых искр. В следующую секунду одновременно погасли свечи – подвальное помещение погрузилось во тьму, а меня отпустило, я тут же села, чувствуя, как непрошеные слёзы жгут глаза. Первым делом положила руку на живот, чтобы убедиться в отсутствии ползучих тварей – и отдёрнула ладонь, рисунок продолжал жечься.

Что пошло не так? Почему?

Гадать было бессмысленно – я не была сведуща в ритуалах, недаром мне показалось, что всё слишком уж просто. Чуть-чуть искажённый рисунок, ошибка в произношении – и ритуал сорван. Или дело всё же было в битом зеркале..? Слишком самонадеянно было предполагать успех в магическом искусстве, иными шлифуемом десятилетиями под руководством опытных наставников.

Встать. Одеться. Смахнуть с пола соль. Найти на ощупь дверь, колотить в неё руками и ногами, объясняя сестре, что погасла свеча…

Одеться я не успела, потому что глаза уловили отблеск, а рука сама потянулась к одному из осколков. Словно во сне я поднесла его к лицу, и хотя ничего увидеть было нельзя, я вглядывалась в темноту, держа кусок зеркала на вытянутой руке напротив своего лица.

Снова этот отблеск, опять. Словно там, внутри, не просто тьма, а затянутое тучами звёздное бездонное небо. Я осторожно подула, мысленно сдувая дымку – и вдруг поняла, что очень даже вижу своё отражение. Только проступало оно не сразу – скула, линия лба. Лицо, словно подсвеченное изнутри – я уже видела изогнувшиеся в несвойственной мне улыбке губы, а вот глаза... пространство под тёмными густыми бровями оказалось пустым. Я чуть не выронила зеркало из рук, страх начал с новой силой скручиваться внутри, и я уже не была уверена, что это моё лицо. Спустя ещё несколько мгновений – уверена, что не моё. Губы – чувственные и мягкие, кожа гладкая, но никаких женственных черт. Мой собственный рот был крепко сжат, а эти губы подрагивали в беззвучной усмешке, так и норовя саркастически и зло улыбнуться. Одна из бровей рассечена пополам старым, давно затянувшимся шрамом, коих на моём лице не наблюдалось. Нос однозначно чужой, хищный, с маленькой горбинкой. Лицо в зеркале было живым, ноздри трепетали, глаза проклёвывались, выдавливались из плена кожи наружу, и я видела красный отблеск радужек, звездчатую оболочку затягивающих зрачков, красную прядь волос, упавшую на острую скулу. Левый глаз проявился быстрее правого – и уставился на меня.

А потом подмигнул.

Это стало последней каплей – я швырнула зеркальный осколок о каменный пол, и он разлетелся сотней мелких и острых брызг.

***

Я не успела сделать вдох – а стеклянное крошево не успело коснуться пола. Миг – и оно взмыло в воздух, сверкающее, разрезающее тьму сотней крошечных смертоносных лезвий, а потом самым невероятным образом слилось обратно, точно капли воды. Зеркальный четырёхугольник медленно и плавно, поддерживаемый всё той же невидимой рукой, опустился вниз, на кособокую поломанную табуретку. Я застыла, не в силах оторвать глаз от мерцающей своим собственным светом поверхности зеркала, идущей волнами и рябью. Чужого лица больше не было.

Зато показались… пальцы. Пальцы, увенчанные острыми алыми когтями, ухватились за оба края зеркала, раздвигая его изнутри, расширяя края, моментально ставшие гибкими. Я ошеломлённо смотрела, как из небольшого, в локоть высотой, зеркальный прямоугольник становился всё выше и шире, доходя до размеров кухонного монастырского окна, и в это окно наружу вылезал… человек.

Человек ли?..

В темноте его глаза горели алым, а щёки мерцали вплавленными в кожу осколками зеркала. Запястья кровоточили оранжевым и чёрным. Ярко-красные волосы стекали ниже плеч. А дальше…

Хотелось зажмуриться и заорать, а ещё лучше – вознести молитву Святому духу, но ни одного слова я не смогла вспомнить, а рисунок на животе предательски вспыхнул пламенем. Я сжалась от необъяснимой утробной боли, а существо – обнажённое, совершенно реальное, источающее пряный горьковатый запах земли и пепла, выбралось уже по пояс, не без труда протолкнув в образовавшуюся щель небольшие чёрные кожистые крылья, покрытые причудливыми толстыми рубцами. Хватая ртом воздух, которого совершенно внезапно стало слишком мало, я смотрела на грудь без сосков, впалый живот без пупка, проступавшие на коже рунические символы, чуть заострённые уши…

Пространство вокруг нас светлело безо всякого внешнего источника света.

«Надо одеться», – мелькнула совершенно бредовая мысль, за которой последовал новый всплеск скручивающей короткой боли. Тем временем существо выбралось целиком – чужеродное, дикое, гибкое, наполненное нездешней кипучей силой, и можно было не сомневаться – материальное, от алой макушки, до когтей, увенчивающих длинные пальцы стройных мускулистых ног.

Крылья.

Осколки застрявшего в коже стекла.

Никакой одежды – ниже пояса я старалась ничего не разглядывать.

Хищный взгляд, устремлённый прямо на меня.

Медленно-медленно, не отрывая от него взгляда, я опустилась на пол, протянула руку и взяла лежащее на полу, сложенное кубиком платье. Плавно поднялась, прижимая его к груди – и в этот момент существо текуче переместилось ближе ко мне, кожистые крылья сами собой сложились на спине так, что стали совсем незаметными.

- Кто ты? – преграда в виде платья предала мне сил и смелости. – Что ты?

Спасительница

Он смотрел на меня молча, чуть склонив голову, и я заподозрила, что это жуткое создание попросту не понимает моего языка.

Я отступала, через несколько мгновений спина упёрлась в какую-то твердую преграду, а сознание мимоходом отметило, что стена оказалась ближе, чем должна была. Крылатое демоническое существо замерло, настороженное, точно дикое животное, попавшее в ловушку. Верхняя губа чуть приподнялась, демонстрируя зубы, более заострённые, чем у человека. Теперь я могла рассмотреть его во всей красе, гибкое тело хищника. Красные тонкие нити, волочившиеся за ним от кончиков когтей до остатков зеркала с выбитой сердцевиной.

- Кто ты? – повторила я. Хлопнула себя чуть выше по ключице. – Я – Сойневан. Сой...

Зря!

То ли запоздалое предчувствие беды кольнуло изнутри в висок и в сердце, то ли пара зеркальных осколков, ещё висевших в пыльном воздухе, впились в кожу. Крылатый взмахнул рукой, будто обрывая связывавшие его с зеркалом нити, и они полетели ко мне, болезненно хлесткие. Неведомая сила толкнула меня к крылатому демону, впечатывая в его обнаженную грудь. Я не успела ни ойкнуть, ни притормозить, он требовательно ухватил меня за затылок, казалось, ему и голову мне открутить ничего не стоит.

"Сой... – шелестящий низкий голос проникал в меня. – Сой..."

Голова будто взорвалась, но это была не боль от удара – сонмы нахлынувших беспорядочных и совершенно точно чужих видений. Они мелькали так быстро, что я почти ничего не могла уловить – как не могла сдержать и собственную память, открывавшуюся чужеродному незнакомцу.

…клетка. Пронизывающий холод ветра. Сиреневое небо, малиновые кляксы облаков. Немыслимая высота. Клетка покачивается над пропастью. Небосклон стремительно темнеет, теперь он весь в багровых полосах, словно исполосованный кнутом – его воспоминание.

…мама, торопливо целующая меня в лоб. Резкий голос отца, хватающего её за руку. Каменные лица стражников, встающих по обе стороны от неё. «Сой, я ненадолго! – голос матери дрожит и срывается, но она старается этого не показывать. – Я скоро вернусь, Сой!» – моё воспоминание.

…боль. Немыслимая боль в скрученных крыльях, чтобы было невозможно улететь. Скованные руки над головой. Боль, ставшая почти привычной, физически ощутимое торжество существа, её приносящего. Очень много боли, которую нужно пропустить сквозь себя и выдержать, непременно выдержать. Чтобы мы оба выдержали, непременно оба – его воспоминание.

…личико новорождённого Кришефа, красное и сморщенное, плачущая женщина на кровати – его мать. Её вой: «ненавижу этого ублюдка, ненавижу их обоих!». И снова холодный голос отца, дрожащая от ужаса молоденькая лекарка, пытающаяся влить успокоительное зелье между сжатых губ мачехи. Пятна крови, расплывающиеся на белых простынях – моё воспоминание.

…стремительное ощущение полёта, ярость, ненависть, изумление, счастье, ворох звериных ярких эмоций, предвкушение свободы и мести – и понимание того, что одна клетка сменилась другой, эйфория избавления, ужас потери, снова эйфория и ненавистное бессилие – его воспоминание.

…мать-настоятельница, улыбающаяся и кланяющаяся, закрывающая двери и медленно поворачивающаяся ко мне. Улыбка, сползающая с её лица, неотвратимо, как снежная лавина с пологой горы. «У нас не принято нарушать тишину, Сойневан. Ни слезами, ни смехом, ни стоном, ни выдохом. Тебе придётся это запомнить». Взмах узловатой трости, удар – моё воспоминание.

Я потрясла головой – и платье, зажатое в моих окоченевших ладонях, внезапно упало на пол. Нити ещё крепче вжали меня в грудь иномирного создания, которое, как и я, стало жертвой интриг. Его вынуждали отказаться от чего-то очень важного – и в силу ряда непонятных мне причин, не могли убить до этого. Пока он держался, он был жив.

Пока он держался, продолжались его страдания. Их.

Каким-то образом я выдернула красноволосого демона из той пыточной клетки. Каким-то образом мы оказались связаны, и в прямом, и в переносном смысле. Стоило мне попытаться отодвинуться, нити протестующе впивались в кожу, а знак на животе раскалялся.

- Ты меня отпустишь? – тихо спросила я. Вместо ответа он вытянул руку и толкнул воздух так, словно упирался в скалу. Я опустила глаза – нас окружало кольцо из золы и соли. Только теперь оно вплавилось в каменный пол.

- Я не понимаю! – жалко пробормотала я, моя грудь тёрлась об его, а о внушительном мужском органе, находящемся в бесстыдной близости от моего живота, я и вовсе старалась не думать. Глаза сияли алым, когти впивались в мой затылок, и я не знала, что из этого страшнее. – Я не понимаю, это произошло случайно! Ты что, тоже не можешь выбраться? Отпусти меня!

Вместо ответа он зачерпнул свободной когтистой ладонью ворох алых нитей – и размазал их по моим ключицам. Пальцы с затылка соскользнули на спину до поясницы.

- Что… что ты хочешь этим сказать?

***

Демон не ответил, хотя мне абсурдным образом казалось, что он понимает мои слова. Снова зачерпнул алые нити – и они закрутились вокруг нас, словно развалился и попал в смерч гигантский паучий кокон. Я зачарованно следила за тем, как окружающее пространство – пыльный стылый камень, поломанные молитвенные скамеечки, коврики в рулонах, металлические посудины, подставки для молитвенников – опутываются алой пушистой паутиной. Чтобы она не зацепила мои ступни, пришлось несколько раз переступить ногами. Впрочем, стоять на мягких упругих нитях было теплее, чем на голом камне.

- Что ты делаешь? Кто ты?!

Он коснулся моей щеки острым ногтем и внезапно проговорил низким хриплым голосом:

- Сойневан.

Я кивнула, подбородок дрожал, приходилось сдавливать зубы, чтобы они не стучали.

Он взял мою ладонь в свою и положил на свою щёку, гладкую, как камень, безо всякой щетины.

- Гавальт.

Контакт налаживался, и это не могло не радовать… но не радовало. Прикосновения смущали, близость кружила голову, но отодвигаться он мне не позволял. Более того – потянул мою ладонь вниз по своему телу. Я попыталась вырваться.,

Неполная

- Какая Велан?! – в панике зашептала я, безуспешно пытаясь выглядеть сдержанной. – Кто это, что это, я ничего не знаю. Больше здесь никого нет. Я пыталась сбежать отсюда, слышишь ты?! Поставила зеркала, нарисовала знаки, но что-то пошло не так! Я тебя не знаю, и Велан я не знаю, я просто хотела отсюда уйти!

«Ты хотела открыть проход?» – к чести существа, оно в панику не впадало.

Наверное, портал именовался у него «проходом». Я отчаянно затрясла головой, а когтистый палец беззастенчиво ткнулся мне в живот.

«Это не авиан прохода. Ты перепутала, глупая бескрылая. Шиар должен быть на полволоса выше, и радиус дуги аграва не тот…»

- Может быть, тебе виднее, но… Что такое авиан? Что я теперь-то должна сделать?! Скажи, если ты понимаешь в этом куда больше меня. Я всё исправлю, скажи!

«Авиан – ритуальный знак. Мы теперь связаны. Смотри!»

Я не хотела смотреть на него, но и показывать свой страх и стыд было нельзя. Мужчина – я пыталась думать о нём так – указывал теперь на свой собственный живот. Я отстранилась, насколько это было возможно, бросила взгляд в указанном направлении – и увидела темнеющий чуть ниже линии рёбер символ. Не нарисованный, а словно вспухший багровым рубцом.

- И как нам теперь… развязаться?

Натянутые между нами нити не ослабевали, всё, что я могла – стараться не касаться сосками его жуткой, неестественно гладкой груди.

«Я не могу вернуться обратно, потому что связан с тобой. Ты тоже не сможешь выйти из круга Варгая из-за меня».

- Какой Варгай? Это всего лишь соль! За мной скоро придут, – я неопределённо кивнула в сторону двери. – До заката обязательно придут!

Я представила себе перекошенные лица сестёр, матери-настоятельницы при виде огромного голого мужчины, сжимающего в объятиях доверенную им принцессу Сойневан – и с трудом сдержала истеричную усмешку.

«Такие же слабые бескрылые существа, как ты? Они не войдут в круг и ничем нам не помогут. Если попытаются проникнуть внутрь, то погибнут»

- Отпусти меня!

«Не я тебя держу, – теперь в колыхании нитей вокруг чувствовалось что-то угрожающее, плотоядное. – Нужна ты мне, глупая… Нужно искать выход».

- Как я могу его искать?! Где? Я ничего не умею!

«Так зачем бралась за авианы?! – лицо на мгновение исказилось в гневной гримасе. – Лучше бы ты была безрукой, а не бескрылой! Нужно стереть неправильный знак».

- Как?! – я положила руку на живот, но тут же отдёрнула – проклятый знак мстительно ожёг пальцы, словно он был разумный и опасался за собственное существование.

Демон крепче обхватил меня за плечи, моя грудь всё-таки коснулась его, но я старалась не думать об этом.

«Мы связаны, но ещё не до конца, ритуал начат, но не завершён. Если его завершить, на какое-то время авиан станет пластичным и подвижным. Тогда я попробую стереть его и вытолкнуть тебя через круг Варгая. Если нам повезёт, я вернусь к себе, а ты останешься в живых».

Губы демона саркастически – как показалось мне – изогнулись, хотя слова по-прежнему звучали изнутри моей головы:

«Ты собиралась нарисовать «ртан» – знак разрыва пространства. Но у тебя получился «грэн» – знак призыва неполного»

- Неполного? – ничего, кроме как тупо повторять за ним, я не могла. На первый взгляд Гавальт казался очень даже полным. В смысле, полноценным. Даже чересчур. Я бы предпочла, чтобы его было поменьше.

«Раньше, до того, как мир раскололся на бескрылых и нашу расу, крылатых благокровных адаев, он был един. Верховное божество сеяло души, как семена… Но при Великом разделе некоторые из душ на границе очутились в разных мирах, у нас их именуют «неполными». Предполагаю, ты смогла призвать меня, потому что наши души изначально были связаны по божественному замыслу. Я слышал о таком, но подобное происходило очень давно, не уверен, что даже старейшины помнят призванных. Никогда бы не подумал… Но мне нужно вернуться обратно. Протащить тебя с собой нельзя, ты слабая, не выдержишь перехода, а твоя смерть меня дестабилизирует. Мы можем обмануть силу ритуала, чтобы разомкнуть связь на время, признав правоту Верховного в его выборе. Ты сможешь выйти за круг, а я – вернуться»

- Зачем тебе возвращаться? – спросила я неожиданно для самой себя, стараясь не думать о том, что моя смерть его не более чем «дестабилизирует». Наверное, мне просто не хотелось вдумываться в бред про какие-то там неполные души. – Мне показалось, что тебе там было плохо…

Глаза стремительно налились алым, верхняя губа приподнялась, как у скалящегося волка.

«Откуда знаешь?» – невыразительный голос «в голове» показался мне теперь опасно вкрадчивым.

Я неопределённо пожала плечами, но Гавальт явно ждал ответа. Пришлось соврать наполовину:

- Почувствовала твои эмоции.

Злить его было опасно. Кто знает, может быть для него дестабилизация, вызванная моей смертью, предпочтительнее раскрытия тайны о заточении в клетке над пропастью?

Неожиданно демон снизошёл до пояснений:

«Осталось… незавершённое дело. Нужно поторопиться».

Руки Гавальта скользнули по моим бокам – когти щекотно, но не больно оцарапали кожу, а сам он нагнулся ко мне и коснулся носом моего носа. Потёрся – жест был нелепым и даже забавным, словно мы добрые давние приятели. Я растерялась, остолбенела от этой фривольной дерзости – но кокон связавших нас нитей не позволял ни отшатнуться, ни отодвинуться.

- Что ты хочешь сделать? – выдохнула я. Его лицо было близко, пугающе чужеродные глаза, эти звёздчатые зрачки с острыми неровными краями и выступающие из кожи осколки. – Что я должна делать?

- Что ты делала, чтобы призвать меня? Теперь мы объединим силы.

Я вспыхнула, вспомнив невольно, что же именно я делала. Постыдные греховные прикосновения.

- Обвела круг. Нарисовала знаки… Кровью.

Чувственные губы вновь дрогнули, теперь в подобии улыбки.

«Глупая бескрылая Сойневан… кто же шутит с такими вещами?»

Я посмотрела в его лицо, стараясь не выказывать страха и смятения. Неполный из другого мира – ну и глупости. Это что же, со мной он должен стать полным? А я, выходит, с ним? Вот с этим вот существом?! С крыльями и алыми глазами? Если и так, у Верховного божества – а по-нашему, духа Святого, было отменное чувство юмора. У нас нет и быть не может ничего общего.

Распутница

Я не успела ни произнести что-либо, ни возмутиться, ни испугаться. Стыдно сказать, но, воспитанная в строгости, принцесса Сойневан за несколько минут перестала обращать внимание на свою и чужую наготу, непозволительно близкое мужское тело. Ну, так и что, что крылатый – мужчиной, к сожалению, он от этого быть не перестал. А между тем, моя ладонь, ведомая его, прошлась по груди – гладкой, как у фарфоровой куклы, но в отличие от неё, горячей и мускулистой. Казалось, я даже чувствую частую пульсацию сердца. По рельефному тугому животу безо всяких волос и – что почему-то поражало не меньше крыльев за спиной – без следа от перерезанной пуповины. И только когда демон уверенно потянул мою руку ещё ниже, я опомнилась и взбунтовалась.

- Что ты делаешь?! Прекрати!

«Нужно закончить ритуал», – шепнул Гавальт в моей голове, как будто это всё объясняло… объясняло и оправдывало хоть что-нибудь! Сжал мои пальцы. Горячие губы щекотно коснулись моего уха, а потом – вот уж дикая выдумка! – прошёлся по коже языком, словно я была засахаренным орехом.

«Глупая бескрылая, что за Безумный Вэлд толкнул тебя под руку нарисовать именно этот авиан! Моя половина, призванная, единственная… Хорошо, Велан не видит, уж он бы поднял меня на смех. Маленькое жалкое существо, никогда не отрывавшееся от земли – моя половина. Кто бы мог предполагать!»

- Можно подумать, мне такая половина, как ты, нужна! – огрызнулась я, отодвигаясь от настойчивых касаний языка и губ. – Такими только детей пугать! Нашел чем гордиться – жалкими кожаными отростками, как у нетопыря! Они не помешали засадить тебя в клетку, как животное. Ну и кто из нас глуп? Может, ты и есть животное! Отпусти меня!

«Откуда знаешь про клетку?»

- Видела, – нехотя призналась я. – Когда ты появился… Это было как сон наяву. Клетка над пропастью.

«Я тоже видел твоё прошлое. Плохо. Я надеялся, что могла произойти ошибка, но нет»

- Отпусти меня! Твоё прошлое мне неинтересно, твои тайны я никому не выдам.

«Круг Варгая замкнут, тебе не выйти, сколько раз повторять, мне не вернуться, а мне нужно возвращаться… В моём мире, глупая бескрылая, я – наследник престола. Меня и моего брата вынуждают отречься от него обманом и подлостью. Я не могу этого допустить. Я должен вернуться, спасти брата, казнить предателя и отомстить за убитого отца. А вместо этого я стою тут… с тобой!»

Несмотря ни на что, я поразилась тому, как много у нас общего. Но мне не хотелось вовлекаться в чужие проблемы, да и делиться своими не было никакого желания, тем более трогать его и позволять прикасаться к себе. Как там сказал этот Гавальт? Укреплять связь.

- Как ты собираешься завершать ритуал? Руку отпусти, мне больно!

«Я должен взять тебя, тщедушное создание. Можно подумать, твой череп набит облачной мякотью!»

- Куда взять? – глупо уточнила я. Демон снова то ли усмехнулся, то ли оскалился.

«Глупая бескрылая. Наши миры разные, наши тела разные, но кое-что, уверен, совпадает. Не стоит строить из себя несведущую…»

Ведомая его рукой, моя опять поползла вниз, несколько моментов я упустила, безнадёжно пытаясь собраться с мыслями и отдышаться. Гавальт накрыл свой мужской орган моей ладонью – горячий и шелковисто-гладкий, испещрённый паутинкой скрытых под кожей вен. Мягкий, но упругий. Не просто накрыл, а стал водить вверх и вниз, поглаживая.

«Интересно, какого цвета у него кровь…» – как во сне подумала я – и очнулась от забытья. Второй свободной рукой упёрлась в его грудь, безуспешно пытаясь оттолкнуть. Алые нити впились в спину.

- Я не хочу! Так нельзя! Я благородная незамужняя дама, и мне так нельзя…

«А как – можно? – губы скользили по уху, по шее. – Сколько мы так простоим? Нам не выйти! Ты устанешь, ты захочешь есть и пить»

- Но я так не могу! – бормотала я. – Я тебя не знаю! Я тебя не хочу! У нас… у нас так не принято! Должен быть другой выход!

«Есть другой выход. Я заберу тебя с собой. Правда, ты не выдержишь перехода. Ты слабая. Ты сгоришь. У тебя такие тонкие волосы и нежная кожа, запах твоей крови чувствуется сквозь неё. Я чувствую каждый её толчок. Ты совсем не похожа на наших женщин, но, пожалуй, в тебе есть что-то…»

- Не настолько слабая, раз вытащила тебя – и ты ничего не смог сделать!

«Я думал, Велан нашёл способ выбраться из клетки и не стал сопротивляться!» – а вот сейчас он обиделся, как обижался братик, когда я обыгрывала его в каменные шарики.

Наплевав на острую режущую боль от красных волокон, я вырвалась – и впечаталась лбом в незримую, но неколебимую преграду. Попыталась размазать ступнёй вплавленную в каменный пол соль – проще было выжать голыми руками из камня воду. Заколотила кулаками по преграде – и тут же нити потянули меня обратно.

«Ты не хочешь – и у меня были другие планы на этот день, но выхода нет. Я не хочу брать тебя силой и не уверен, что это будет зачтено ритуалом. Не сопротивляйся, бескрылая. Говорят, если находишь свою половину, это сладко... У меня было много женщин, и ни одна не осталась недовольной. У нас говорят, что недовольная женщина гневит Верховное божество. Я сделаю тебе хорошо. Боги не ошибаются. Если наши души едины, не стоит гневить судьбу, противясь»

Я даже зарычала от бессилия. Теперь нити прижимали меня к этому мерзкому похотливому Гавальту со спины, он обхватил меня руками за живот.

- Нашёл, чем хвалиться! Не сделаешь ты мне хорошо!

«Маленькая и слабенькая… я буду осторожен. Не сопротивляйся»

Он потёрся бёдрами о мои ягодицы, приподнявшийся и ставший куда более твёрдым член ощущался слишком явственно, ладони, удивительно мягкие и бережные, несмотря на острые когти, собственнически обхватили полукружия моей груди, поглаживая и потирая, тихонько что-то урча мне на ухо.

«Не сопротивляйся»

Я распласталась по незримой границе проклятого соляного круга, а Гавальт навалился сзади, красные нити торжествующе клубились вокруг.

…Не так я видела свой путь на свободу.

Согласная

Поначалу моё тело было напряжённым и зажатым, и всё, что проделывал со мной бесцеремонный демон, только злило или пугало меня. Он тёрся носом о мои плечи, потирал лопатки, словно поражаясь отсутствию каких-либо намёков на крылья, мял мою грудь, точно она была вылеплена из теста. Я сжала бёдра, зажмурилась и сильнее вдавилась лбом в проклятую преграду, собираясь перетерпеть постыдную и болезненную экзекуцию – да, даже до воспитанной строжайшим отцом меня дошли какие-то крупицы сведений о том, как происходит таинство первой близости. Однако Гавальт не соврал и действовать грубой силой не стал. Впрочем, я сильно сомневалась, что его волновали мои чувства: его заботило прохождение ритуала и возвращение в свой мир, где у него полно доступных женщин, не таких «слабых» и «глупых». С крыльями.

Скотина.

Почувствовав, что никакого результата его действия не дают, Гавальт неожиданно сменил тактику. Потянул меня к себе – и опустился на красные сполохи. Обхватил меня руками, прижимая к широкой груди, и замер, словно решив подремать, уткнувшись подбородком мне в затылок. Вырываться я не стала, тем более, что никаких непристойностей он вроде бы и не совершал. Я подтянула чуть озябшие ступни к груди – и замерла.

Может быть, он и вправду уснёт? И я усну, а когда проснусь – ничего этого не будет: тёмного подвала, алых струн чужеродной магии, перепачканных в крови зеркал. Я снова встречу рассвет в крошечной келье монастыря. А ещё лучше – в своей спальне в замке. И то, что совсем недавно казалось таким невыносимым – придирки матери-настоятельницы или военная строгость отца – станут незначительными, почти неощутимыми мелочами жизни…

Не стоило расслабляться, но я устала, а тело Гавальта казалось таким тёплым. Если он и дальше продолжит так лежать, обнимая меня самую малость, непозволительную, но по сравнению со всем остальным, приемлемую, я не буду на него злиться. Он, как и я, жертва обстоятельств. «Неполные», выдумают же тоже! И вот теперь мы – две фасолины – лежим рядом, но никакой особенной полноты я не ощущаю.

Я прикрыла глаза и погрузилась в странную полудрёму. Осознавала, что почти сплю, и в то же время ощущала сон как реальность.

Ветер был пронизывающим, клетка шаталась с тихим скрипом, словно верёвка, на которой она покоилась над пастью Левентранского каньона, жаловалась на тяжесть ноши. Задранные кверху руки в заговорённых браслетах онемели, а от жажды голова кружилась, язык прилип к нёбу. Из-за сшитых крыльев по телу то и дело пробегала болезненная судорога.

День за днём, ночь за ночью.

Смежить бы веки…

Адафорд приходил дважды в сутки. На рассвете и на закате. До тошноты напоминавший чертами лица отца, злую пародию на отца: одышливо грузный, высокомерно самоуверенный выскочка. Как он рассчитывал продержаться на престоле дольше нескольких закатов? Он чувствовал исходящий от дяди страх, как смрад от разложившийся плоти. Презрение к предателю было столь велико, что он вытерпел бы любую боль. Свою боль.

Но Велана…

Велан упрямый, он не сдастся. А смотреть на его мучения куда тяжелее, чем терпеть свои. И хотя Велан молчит, стиснув зубы…

«Не смей лезть в мою голову!»

Рык Гавальта вырвал из дымки полусна, спросонья я забилась в сжимающих меня ручищах.

«Не смей! Жалкая бескрылая!»

Гавальт резко подмял меня под себя, нависая сверху, и в его взгляде вовсе не было никакого масляного блеска – он сверкал яростью.

- Я не специально! – пискнула я.

«Что ты о себе возомнила?! Ты!»

Отвечать не было смысла – я ухитрилась высвободить руку и дёрнула изо всех сил за алую прядь. Гавальт опять зарычал, скаля зубы, я впилась в его плечи ногтями – совершенно безрезультатно. Кокон алых нитей забултыхался, пока мы возились и ворочались в нём. Демон на меня рычал, а я барахталась под ним, пытаясь бороться, как могу, то царапаясь, то дёргая за волосы. Неожиданно для себя же самой потянулась к нему и не без азарта вцепилась в плечо зубами.

Гавальт замер. А потом резко, так, что у меня голова закружилась, перекатился через меня, едва не раздавив – и я оказалась сверху. Мы какое-то время смотрели друг другу в глаза, усмиряя участившееся дыхание. Рывок – и я снова лежу под ним, ощущая властную тяжесть тела. Демон ткнулся лбом в мой лоб, снова потёрся носом о нос, смешивая наши дыхания.

«Сделай так ещё раз»

- Как?

Мне стало неловко. Голова закружилась, и авиан на животе потеплел.

«Укуси меня»

- Перестань, я не хотела…

«Укуси»

- Сам себя кусай, ты невкусный.

«А ты вкусная. Очень»

Не отрывая от меня алого взгляда, Гавальт опять потянулся к моему лицу. Наклонился, обхватывая губами мой подбородок. Сжал зубами – несильно, но ощутимо. Прошёлся влажной дорожкой стремительных поцелуев-укусов по шее к уху. Сдавил зубами мочку, одновременно неожиданно толкнувшись пальцами между ног. Сжать колени я не успела.

«Ты влажная»

Я ничего не успела возразить или ответить – он накрыл меня собой, отрезая пути к отступлению. Обхватил своим ртом мои губы, врываясь языком внутрь – я прикусила его язык, не потому, что он просил, разумеется… а потому что не знала, как ещё ответить на это неслыханное нахальство. Но эффекта добилась противоположного: Гавальт застонал, низко и утробно, прижимаясь ко мне бёдрами, устраивая член между моих ног. Знак на животе нагрелся ещё сильнее, но он не обжигал теперь, а согревал, создавая странное томительное ощущение тяжести внизу живота. Отчасти знакомое – я уже чувствовала эту ноющую тяжесть внутренней пустоты, когда ласкала себя сама.

«Маленькая развратница, так вот как ты скрашиваешь одиночество…»

- Не смей лезть ко мне в голову!

Я лизнула его нижнюю губу, стремясь укусить его. Пальцы демона вновь прошлись между моих ног, размазывая предательскую влагу, разводя ноги в стороны, бесстыже раскрывая меня, мою потаённую суть. Поглаживая неторопливо, но умело, откликаясь на пульсирующую дрожь внизу моего живота собственной дрожью.