Тридцать три несчастья

1 глава.

Не знаю, как давно развилась во мне склонность к писанине. Мне кажется, что это было всегда. Еще в пятилетнем возрасте я сочиняла глупые четверостишия, которые моя мать прилежно записывала в толстый альбом под названием: "Тора учится ходить". Я училась не только ходить, но и лазать через забор, бегать по улице и падать в пыль и грязь, а также мерить глубину всех луж в окрестностях. Я была очень беспокойным ребенком, не могла усидеть на месте ни минуты, мне нужно было всюду заглянуть, всюду залезть, в общем, всюду сунуть свой длинный нос. В доме с утра до вечера стоял невообразимый шум - это когда на улице шел дождь, и мама не разрешала мне гулять, или я болела. Мои многочисленные болезни не были слишком серьезными. Это была простуда, когда я, не переставая кашляла и чихала, наотрез отказываясь залезть в постель (правда, я все равно там оказывалась рано или поздно) и лежать неподвижно, или у меня болел живот, когда я объедалась зелеными яблоками и грушами в чужих садах, либо очередная травма, ведь я падала везде, где только могла упасть. Бедная мама со мной намучилась. Попробуйте уследить за ребенком, который вечно где-то скачет, вертится под ногами, словно вьюн, от которого нужно непременно ожидать какой-нибудь пакости. От меня нельзя было ничего спрятать, ни один из закоулков дома не был для меня тайной. Я везде побывала: и на чердаке, и в чулане, и в подвале. На чердаке я безуспешно разыскивала привидение, после того, как мне прочитали какую-то книжку. Там говорилось, что привидение должно быть в каждом, уважающем себя доме. Что такое "уважающий себя дом" я не знала, в пять лет мне трудно было представить себе, как это дом может сам себя уважать, если он вообще ничего не чувствует. Но я считала, что наш дом достаточно уважает себя, чтобы иметь привидение. Привидения я так и не нашла, хотя перетрясла весь чердак и наткнулась на множество старинных, ненужных вещей, вышедших из употребления.

     В подвале я искала потайные ходы, которые должны быть прежде всего в старых замках. Нашему маленькому домику было от силы лет восемьдесят. А мой дедушка не догадался вырыть хоть один подземный ход, чтобы угодить неугомонной внучке.

     Итак, мне всегда было, чем заняться. Если дел не было, я придумывала их. К ночи я валилась с ног от усталости и спала, как убитая. Лишь один раз я полночи проревела из-за того, что мама не пустила меня посмотреть, как из колодца вытаскивают пьяного в дым мистера Роджерса. Осталось загадкой, каким образом он мог туда свалиться, но мне было безумно интересно посмотреть на то, как его извлекают.  Мама назвала мой интерес, мягко говоря, неуместным.

     Шишки и синяки на моем теле не переводились никогда. Без них я себя просто не представляю. До сих пор я частенько обнаруживаю на себе синяк и долго ломаю голову, откуда он взялся. Странный вопрос, если учесть, что я постоянно падаю и обо что-нибудь стукаюсь.

     Итак, на лицо две отличительные черты моего характера: неугомонность и безудержная фантазия. Кем можно работать с такими качествами? Тем, кем работаю я: журналистом. И не где-нибудь в заштатной газетенке на краю света, а в "Дэйли ньюс". Я люблю свою работу. Но это не значит, что я очень старательная, аккуратная и пунктуальная. Что касается пунктуальности… Видимо, в детстве меня забыли научить этой премудрости. Сказать, что я часто опаздываю куда бы то ни было, значит, ничего не сказать. Я опаздываю всегда. А если ни с того, ни с сего приду вовремя, на меня сбегается посмотреть весь штат нашей газеты.

     Аккуратность. Ох, аккуратность! Это сказано не про меня. Я не смогу быть лицом нации, я по ошибке родилась англичанкой. Свои вещи я кидаю куда попало, причесываюсь наспех, а в сумке у меня всегда полный бардак. Ключи от квартиры, например, я ищу полчаса, стоя перед дверью и чертыхаясь тем сильнее и чаще, чем дольше стою. Один из моих соседей посоветовал мне повесить ключи на цепочку и носить на шее. Возможно, это выход, но когда я представила, как это будет выглядеть, то отказалась от этой мысли со вздохом сожаления. Много чего мне пришлось бы носить на шее в таком случае.

     И еще, я люблю поспать. Ох, как я люблю поспать! Это второе из удовольствий, после сочинения историй. Причем, спать я люблю по утрам. Самый сладкий сон - с пяти утра до двенадцати пополудни. Пословица "Кто рано встает, тому бог подает" придумана явно не для меня. И вообще, это сплошное издевательство.

     Поверьте, я не хвалюсь и не горжусь своими ужасными чертами характера. Гордиться тут нечем, остается только сожалеть. Но что я могу с ними поделать? Я такая, какая есть.

     А если говорить о старательности, то я все делаю в последний момент. Скажите, какая же при этом может быть старательность? Достаточно посмотреть на мой почерк, если его можно назвать таким словом. Это не почерк, это каракули. Проще разобрать египетские иероглифы, чем мою писанину. Если бы вдруг в гробнице Тутанхамона, помимо свитков с иероглифами, нашли пару моих записок, которые я оставляю соседкам по квартире, то неизвестно, что дольше бы расшифровывали. Не исключено, что мои записки.

     Во всяком случае, соседки честно стараются разобрать, что же я в них написала. Потом бегут в соседнюю квартиру за помощью, потом в другую, и наконец, со вздохом бросают записку в мусорную корзину. Не раз они говорили мне, что если уж я так хочу оставить им послание, то могла бы и напечатать его. Увы, не могла бы. Если я буду печатать все записки, то опоздаю на работу не на час, как обычно, а на все два.

2 глава.

Утром я соскочила с постели в рекордно раннее время: было девять часов. Коварная мама установила в изголовье кровати будильник. Он так оглушительно звенел, что поднял бы и мертвого. Протерев глаза, я со стоном направилась в ванную и целых полчаса стояла под душем в надежде отогнать сон.

- Как это безжалостно! - заявила я маме, входя в кухню, где меня ждала традиционная яичница, бекон, кофе и булочки, - где ты достала эту убойную штуку, мама?

- Это будильник моей бабушки, - отозвалась мама, - раньше умели делать такие вещи. А тебе пора научиться вставать вовремя. Сегодня я тебя пожалела. Но со следующего утра ты будешь вставать в восемь, как все нормальные люди. И не говори мне, что ты к таковым не относишься. Это я уже слышала.

- О нет, - простонала я и мрачно всадила вилку в ветчину, - в восемь! Это садизм, мама.

- Ничего страшного. От этого еще никто не умер.

- А я умру. Мама, ну как ты можешь так со мной поступать? Ведь я же не выспалась!

- Нужно раньше ложиться, - невозмутимо отозвалась она.

- Да? Интересно, как бы я смогла вчера лечь пораньше, если приехала только в двенадцать? А?

- Ешь, Тора, - на этот вопрос у нее ответа не было, естественно, и она предпочла сменить тему.

- Ну хорошо же, - пригрозила я неизвестно кому и принялась за яичницу.

     Поэтому, так получилось, что я вышла из дома гораздо раньше, чем обычно и почти ничем не отличалась от остальных жителей городка.

     В первую очередь я решила зайти к Сэму. Городок наш маленький, все друг друга знают. Наверняка он сможет посвятить меня в подробности.

     В баре было немного народу. Я вошла вовнутрь, огляделась кругом в поисках бармена и пошла прямо к стойке. И тут… Ну конечно, я споткнулась о табуретку, которую какой-то кретин поставил на дороге и упала, загремев всеми своими костями и принадлежностями. На грохот обернулись все посетители. Тоже мне, цирк нашли! Почему на меня постоянно пялятся? Сами никогда не падали? Какой-то мужчина вскочил и, подбежав ко мне, помог подняться.

- Вы не ушиблись? - спросил он встревожено.

     Я еще больше разозлилась. Ну конечно, я ушиблась! А он подумал, что мне было приятно?

- Все в порядке, - отозвалась я, не посвящая его в свои крамольные мысли.

     Тут я увидела спешащего ко мне Сэма с идиотской ухмылкой во все лицо. Он не мог удержаться от смеха.

- Я знал, что это ты, Тора, - сказал он сквозь смех, - только ты можешь грохнуться на абсолютно ровном месте.

- Здесь стул стоял! - возмутилась я.

- Стул? А, этот, - приятель кивнул на валявшийся неподалеку стул, - ой, не могу! Ты давно зрение проверяла?

     И он захохотал, не обращая внимания на мой гнев. Никогда не видела, чтобы люди так умирали со смеху.

- Болван, - отозвалась я, потирая колено.

     Черт с ним. Все равно, его не успокоишь. Так и будет ржать, пока не выдохнется. Я полезла за сигаретой в карман джинсов.

- Лучше бы принес мне выпить.

- Да, да, конечно, - согласился Сэм и продолжал хохотать, согнувшись почти пополам, - сейчас, сейчас, Тора, погоди немного. О, господи!

     И он направился к стойке, по пути все еще похохатывая. Погрозив ему вслед кулаком, я села на вертящийся табурет и выудила наконец из кармана сигарету. И тут же отшвырнула ее в сторону. Она оказалась сломана. Странно, если б было иначе. Я выудила другую, но и она была не в лучшем состоянии. Не проще ли было взять с собой пачку? Что за беличья манера, распихивать все по карманам, выбирая наиболее неудобные и удаленные? Не удивлюсь, если и в заднем кармане у меня что-нибудь лежит. То, что давно пора выкинуть.

- Угощайтесь, - мужчина, который помог мне подняться, протянул мне пачку сигарет.

- О, спасибо, - поблагодарила я его, вытаскивая одну. Прикурила от протянутой им же зажигалки и затянулась.

     Что бы я делала без истинных джентльменов, кои еще остались на просторах Англии? Наверное, давно бы погибла, как цветок в пустыне.

     Сэм протянул мне высокий стакан виски со льдом. Я сделала небольшой глоток, признавая, что этот виски очень неплох и промычала нечто одобрительное.

- Ты ничего себе не разбила? - продолжал издеваться Сэм, наклонившись ко мне через стойку.

     Первым делом я схватилась за фотоаппарат, убедилась, что он цел и облегченно вздохнула. Сэм опять принялся помирать со смеху. Я сделала вид, что хочу треснуть его кулаком между глаз.

- Я не про то спрашивал, - простонал он, вытирая слезы от хохота, - но, впрочем, чему удивляться! О своих коленях ты вспомнишь к вечеру, если не позднее. Ты же у нас везучая. Помню, на выпускном вечере ты поднималась на сцену, чтобы выступить и грохнулась прямо на ступеньках.

     Я прыснула, признавая, что это воспоминание стоило того. А Сэм продолжал: