Тринадцатая жена герцога де Лаваля

1.1 Пролог

Королевский замок, Франция, 1435 год, за десять лет до основных событий

≼═══════════════════≽ 𝔊𝔦𝔩𝔩𝔢𝔰 𝔡𝔢 𝔏𝔞𝔳𝔞𝔩 ≼═══════════════════≽

Сотни свечей заливали величественный зал золотистым сиянием, а через стрельчатые витражи на каменный пол ложились пестрые блики. Воздух густел от смеси ароматов — розовой воды, жареного мяса и терпкого воска. На галерее, меж резных горгулий, музыканты настраивали лютни. Юный паж в ало-золотой ливрее, дрожа, раскладывал ноты.

Придворные дамы, похожие на диковинных птиц в треугольных энненах с вуалями, расположились на дубовых скамьях. Мужчины в обтягивающих камзолах стояли тесными группами и переговаривались.

Старый граф де Бросс, высокий сухопарый мужчина во всем черном, стоявший неподалеку от трона короля, поморщился:

— Герцог де Лаваль женится в четвертый раз, — отрывисто произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Как он и желал, его услышали. Маркиза д’Этан, моложавая дама с лицом, напудренным до неестественной белизны, с интересом встрепенулась. Ничто так не радовало ее, как популярные сплетни.

— Три его жены умерли, — маркиза сделала многозначительную паузу, словно набивая цену своей осведомленности, — при... странных обстоятельствах.

Лысеющий унылый король Карл VII, восседавший на троне под балдахином из пурпурного бархата, едко усмехнулся, прислушиваясь к болтовне аристократии. Его настроение не укрылось от взглядов придворных.

— Ваше Величество, — граф де Бросс поклонился, хоть это и далось ему с трудом, — почему вы так благосклонны к герцогу? О нем ходят дурные слухи.

Король беспечно взмахнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

— Герцог стал жертвой обычной зависти, раз уж англичане ничего не могут поделать с его военным талантом. Когда у человека есть богатство, власть и дружба монарха, всегда найдутся те, кто будет шептаться за спиной.

Придворные напряженно переглядывались, боясь рассердить короля, но и желая высказаться.

— Собаки скулят и прячутся, когда он проходит мимо, — выпалил кто-то из толпы. — Даже королевские псы!

Король лениво поднял резной бокал с темно-рубиновым вином. Судя по его скучающе-раздраженному лицу, этот разговор успел ему надоесть, как и еще не начавшийся праздник.

— Значит, он хороший охотник, раз собаки чувствуют в нем вожака, — бросил он.

Но придворных было уже не остановить, как разворошенный палкой улей.

— Говорят, у него в библиотеке есть книги, переплетенные в... человеческую кожу, — сбивчиво продолжил граф де Бросс, — И если приложить ухо, можно услышать... как бьется чье-то угасающее сердце.

Король отпил вина, сжимая бокал, словно это была талия его фаворитки – Агнесс Сорель.

— Книги? И даже не одна? — Король шевельнул губами в подобие саркастичной улыбки. — Книги — дорогая редкость. Вы просто не любите де Лаваля, потому что он займет ваше место маршала Франции.

Кто-то из толпы засмеялся, но большинство сохраняли каменные лица.

— Есть темы, которыми не шутят! — маркиза д’Этан жеманно вжала голову в плечи, — Вы забыли, что случилось со знаменитым менестрелем, Жаном Фасьеном? Пел о «Черном герцоге» и наутро исчез.

— Менестрели — народ беспокойный, — король скорчил очередную недовольную гримасу. — Наверное, продолжил странствовать.

— А раненый солдат? — не унимался граф де Бросс. — Тот, что кричал: «Он кормит зло нашими душами!» А потом умер?

Король недовольно нахмурился: болтовня придворных сплетников окончательно ему надоела.

— Его разум помутился на войне с англичанами. И умер он от ран, а не от сплетен, – резко сказал Карл и снова пригубил вино, показывая, что тема себя исчерпала.

В этот момент тяжелые дубовые двери зала распахнулись, и ближайшие к выходу придворные склонились в поклонах. Гомон и разговоры стихли мгновенно. Дамы замерли, мужчины выпрямились, как по команде, даже пламя свечей, казалось, застыло в ожидании.

На пороге возник Жиль де Лаваль — высокий, затянутый в черный бархат, расшитый серебром. С плеч его свисал плащ, отороченный мехом чернобурого лиса, а на руке мерцал перстень с гербом — три аиста на щите.

Темные волосы, отливающие синевой, высокие, резко очерченные скулы, тонкий нос с легкой горбинкой, губы цвета темного вина — герцог притягивал и гипнотизировал.

Но больше всего пугали глаза: янтарные, как у хищника. Герцог обвел зал тяжелым и пронизывающим взглядом, словно видел не внешнюю оболочку людей, а их страхи, грехи и тайные мысли.

Стоило ему шагнуть — и королевские псы у камина, заскулив, бросились прочь, поджав хвосты. Герцог усмехнулся.

— Монсеньоры... дамы... — голос герцога был негромким, бархатистым, — кажется, я опоздал…

Герцог де Лаваль оглядел зал медленным взглядом, будто выискивая кого-то.

— … но, судя по шепоткам, вы неплохо проводите время и без меня.

Тишина стала еще гуще, даже музыканты затаились в галерее. Герцог направился сквозь толпу, безошибочно отыскивая свою невесту. Когда он проходил мимо канделябров, пламя кренилось в его сторону, словно в поклоне. Герцог шел медленно, давая каждому рассмотреть себя, и наслаждался страхом, который оставлял за собой.

1.2 Пролог

≼═══════════════════≽ 𝔊𝔦𝔩𝔩𝔢𝔰 𝔡𝔢 𝔏𝔞𝔳𝔞𝔩 ≼═══════════════════≽

Юная Элоиза де Шательро стояла в окружении прочих фрейлин королевы Марии, словно зачарованная. Ее розовое с золотом сюрко, шитое алмазами, оттеняло пшеничные волосы, убранные в ажурную сетку. Но когда герцог взял ее за руку, Элоиза едва сдержала возглас. Его пальцы были ледяные, а девушке сразу стало душно.

— Вы дрожите, мадемуазель, — иронично произнес герцог вместо приветствия, — Боитесь? Или ждете подвоха?

За спиной Элоизы послышался тихий смешок. К ее горлу подкатили слезы, но она упрямо держала голову прямо — жалости от любого человека здесь она не ждала.

По щекам разлился горячий стыд. Рука герцога скользнула ниже по спине, коснувшись изгиба талии, и Элоиза непроизвольно прижалась к нему.

— Я… не знаю, что вы имеете в виду, монсеньор, — промолвила она едва слышно.

«Боже, что со мной? Это колдовство…» — замелькали мысли.

— Вы боитесь меня, милая Элоиза? — повторил герцог, наклоняясь к ее лицу, — Или тех чувств, которые я в вас пробуждаю?

Мысли Элоизы заметались, как вспугнутые птицы:

«Филипп... мой милый, глупый брат ... Если бы ты знал, какую цену я плачу за твои долги. Ты бы все равно проиграл наш дом? Нашу честь? Мою жизнь?»

Герцог притянул ее ближе, и Элоиза почувствовала его бедро между своих ног. Тело предательски ответило волной жара.

«Нет… нет! Это не могу быть я — воспитанная в монастыре, чистая. Как та самая кобылица, которую отец показывал мне в детстве — дрожащая, покорная, готовая принять жеребца», — мысль обожгла ее жгучим стыдом.

— Нет, — солгала Элоиза, не поднимая глаз, — Мне просто... холодно.

Герцог де Лаваль снова довольно улыбнулся, на этот раз только для нее, но взгляд его остался внимательным и изучающим.

И словно по незримому приказу, музыканты заиграли. Герцог повел ее в центр зала, открывая бал.

Элоиза затравленно оглянулась. Ей померещилось, что все лица искажены злобными гримасами и глумлением. Шепот де Лаваля врезался в ее сознание:

— Лжете. Я чувствую ваш пульс, — он сжал ее запястье, прижав руку к своей груди. — Он бьется так часто. Чувствуете себя загнанным зверьком?

Герцог иронично усмехнулся.

— Вас впервые коснулся мужчина? Но почему отводите взгляд? Хотите, я отпущу вас? Откажусь от брака?

Элоиза мысленно закричала:

«Да! Ради всех святых, да! Но... Филипп? Его ждет долговая тюрьма или хуже... Нет, я должна...»

— Я... ваша невеста, монсеньор, — выдохнула она, ненавидя дрожь в своем голосе.

Губы герцога скользнули по ее шее. Внутри Элоизы все сжалось от ужаса... и постыдного ожидания.

«Матерь Божья, что он делает? Это грех... но такой сладкий... Нет! Думай о Филиппе! Только о нем!»

Перед внутренним взором всплыл образ брата: на коленях, с разбитым лицом:

«Сестра, они убьют меня! Ты же не позволишь им убить меня?»

А теперь кредиторы довольны — их долги оплатит сам герцог де Лаваль. А ценой будут ее тело и душа.

Ладонь герцога скользнула по ее щеке. Элоиза закусила губу, сдерживая стон.

«Как он читает мои мысли?.. Он точно знает, где прикоснуться... Неужели он и вправду дьявол?»

Герцог смотрел на свою невесту с затаенной усмешкой, словно знал все, что она чувствует.

— Вы платите высокую цену за жизнь брата. Но кто сказал, что расплата не может быть приятной? — в его голосе звучала насмешка. — Я позабочусь о вашем удовольствии. Но не молчите. Я вижу, вас гложут сомнения.

— Правда ли то, что о вас говорят? — прошептала Элоиза, не поднимая глаз.

— Какие именно слухи вас интересуют, мадемуазель?— голос герцога стал мягким, почти ласкающим.

— Что вы... продали душу дьяволу... — голос Элоизы сорвался.

Герцог рассмеялся — красиво, мелодично, но от этого смеха у нее кольнуло под сердцем.

— Какая глупость. У меня никогда не было души.

Элоиза побледнела еще сильнее, губы задрожали от святотатства. Ее глаза снова забегали по лицам придворных. Они казались такими далекими, будто ее отгородили от всего мира прочной кристальной стеной. Все эти улыбки казались ей притворными, а за ними скрывались шепот и злорадство: все были рады отдать ее на закланье зверю.

— А то, что вы проводите в подземелье... странные обряды? — голос Элоизы вновь прервался.

Лицо герцога стало серьезным, янтарные глаза блеснули. Он резко сменил фигуру танца, притянув Элоизу еще ближе.

— А вот это — правда, — наклонился он к ее уху, понизив голос до шепота. — И вы, моя супруга, примете в них участие. Я научу вас многому, Элоиза.

Он помолчал .
— Мой замок полон многих тайн, мадемуазель. И я открою их все своей супруге. Вы научитесь видеть мир за гранью привычного.

Элоиза снова вздрогнула, вцепившись пальцами в его рукав.

— Вы пугаете меня.

На лице герцога появилась удовлетворенная улыбка.

— Наконец-то честность. Страх — начало покорности. А покорность... ключ ко всему.

Голова Элоизы шла кругом от бешеной скачки мыслей.

«Он знает! Но если я сбегу, Филиппа найдут в Сене с камнем на шее. А если останусь... что со мной сделает это чудовище? Как умерли три другие? Я предаю себя и Бога... Но разве не большее предательство — позволить брату умереть? Где грань между жертвой и грешницей? И когда страх становится... этим?»

— Эти ритуалы... — она закусила губу, пытаясь игнорировать странный жар внизу живота. — Что вы будете со мной делать?

«Говорят, он пьет кровь. Что его жены умирают в муках. Но раз я согласилась... я уже обречена?»

Герцог резко остановился перед высоким зеркалом, все еще прижимая к себе готовую упасть в обморок девушку. Пальцы с силой развернули ее лицо к отражению.

— Все, что захочу, — прошептал он. — Но сначала научу вас любить это. Посмотрите, как вы прекрасны в борьбе с собой. Огонь в глазах, дрожь в губах... Вы уже не знаете, хотите ли вырваться.

2.1 Барон и герцог в библиотеке

Десять лет спустя

1445 год, Бретань, замок Монсерра

≼═══════════════════≽ 𝔊𝔦𝔩𝔩𝔢𝔰 𝔡𝔢 𝔏𝔞𝔳𝔞𝔩 ≼═══════════════════≽

Тени плясали по дубовым панелям кабинета, цепляясь за выцветшую позолоту — последние следы величия. В камине потрескивали дрова, но тепло не доходило до кресла, где сидел барон.

Барон де Витре напоминал перезревший плод. Его прежде внушительная фигура походила на мешок с зерном, нелепо перехваченный золоченым поясом.

Его одежда, сшитая из дорогих тканей, была неопрятна: пурпуэн в пятнах от вчерашнего ужина, залоснившиеся кружевные манжеты, шоссы, плотно облегающие опухшие лодыжки.

«Шестьдесят зим… жизнь проходит», — с горечью подумал барон.

Уже три года он встречал зимы в этих стенах. И с каждой из них замок становился все холоднее.

Тяжелые дубовые двери скрипнули. Барон не повернулся на негромкий, подобострастный стук.

— Войдите, — пробурчал он, не отрывая глаз от огня.

Дверь приоткрылась, впуская сгорбленную фигуру старого Антуана. Лицо камердинера, изборожденное морщинами, напоминало печеное яблоко, а редкие седые волосы были зачесаны в тщетной попытке скрыть лысину.

— Мессир... — прошептал Антуан, кланяясь так низко, что его длинный нос чуть не коснулся колен.

— Ну? — Барон недовольно повернулся, и бокал в его руке дрогнул, оставив винное пятно на счетах.

— К вам... гость, мессир, — сбивчиво пробормотал слуга.

— Граф де Монфор?

Антуан замялся.

— Нет, мессир... Он... не представился.

— Как это — не представился? — Барон резко поставил бокал, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок.

— Он... в маске, мессир, — Антуан понизил голос. — И говорит, что вы его ждете.

Барон почувствовал, как сердце екнуло.

«Кредиторы прислали убийцу? Или...»

— Он вооружен?

— Не видно... но... — Антуан нервно одернул камзол.

— Но что? Говори! — барон начал терять терпение.

— Он... не отбрасывает тени, — выдавил слуга и сжался, будто ждал удара.

Барон замер с остановившимся взглядом.

«Не отбрасывает тени».

— Впусти его, – прошептал де Витре, чувствуя, как ладони становятся влажными.

Антуан побледнел, но кивнул и, пятясь, удалился. Спустя мгновение дверь бесшумно открылась вновь, будто ее толкнуло привидение.

Барон поднял голову. На пороге замер незнакомец в маске из черной кожи, плотно облегавшей лицо и открывавшей лишь глаза и линию подбородка.

Вошедший был воплощением опасной элегантности: высокий, статный, с фигурой, отточенной годами военных походов. Его осанка выдавала аристократа до кончиков пальцев — горделивая посадка головы, развернутые плечи, та самая врожденная грация, которую невозможно приобрести, а лишь унаследовать через поколения благородной крови.

На нем был черный дублет с серебряной вышивкой, сапоги из мягчайшей кожи и тяжелый бархатный плащ. На руке — единственный перстень, повернутый камнем внутрь.

— Кто вы? — прохрипел барон, стараясь выпрямиться и не выдать страха.

Незнакомец помолчал, наслаждаясь страхом в глазах барона.

— Герцог де Лаваль. — Голос незнакомца был мягок, но с металлическими нотками. — Но я уверен...

Он бесшумно шагнул вперед и опустился в кресло напротив.

—... что вы узнали меня, едва я переступил порог.

По спине барона пробежал ледяной пот. Де Лаваль. Маршал Франции, о котором шептались в замках и на деревенских перекрестках. Колдун. Чернокнижник. Тот, чьи жены умирали при странных обстоятельствах.

— Что вам угодно? — Барон не хотел показывать страх, но руки его дрожали. — Как вы прошли мимо стражи?

Герцог улыбнулся.

— Проходить везде, где пожелаю, — один из моих талантов, — ответил он снисходительно. — Я пришел за своей тринадцатой женой.

2.2 Барон и герцог в библиотеке

≼═══════════════════≽ 𝔊𝔦𝔩𝔩𝔢𝔰 𝔡𝔢 𝔏𝔞𝔳𝔞𝔩 ≼═══════════════════≽

Барон сглотнул. Тринадцатую. Проклятое число.

Герцог взглянул на барона, и в свете камина его глаза цвета старого янтаря вспыхнули красноватым отблеском. Во взгляде читалась ледяная ясность ума, беспощадная логика и... что-то демоническое, тлеющее в глубине.

Маска по-прежнему скрывала его лицо, оставляя видимыми лишь иссиня-черные волны волос с благородными серебряными прядями и резко очерченный подбородок с легкой щетиной. Эта нарочитая небрежность словно намекала на бессонные ночи, проведенные то ли в любовных утехах, то ли за чтением древних манускриптов.

— Моя дочь... — начал барон, и голос его дрогнул. — Она уже обещана графу де Монфору.

Герцог прервал его жестом.

— Вы лжете! Это Анна помолвлена с графом еще в детстве. Но ваша кровь меня не интересует. Мне безразлично, что вы скажете де Монфору, мне нужна именно Анна.

Падчерица. Барон почувствовал облегчение, смешанное с жадным любопытством.

— Почему? — вырвалось у него. — Приданое?..

Герцог поднял руку, и тень от его пальцев легла на стену, приняв форму когтистой лапы.

— У меня есть документ. — Он достал из плаща свиток и подал барону.

Тот опасливо развернул свиток, вглядываясь в незнакомый почерк.

— Договор о моей помолвке с Анной заключен раньше, чем с де Монфором. Подписан мной, ее отцом и свидетелем-священником. — Герцог откинулся в кресле. — Будете упорствовать, я устрою вам проблемы.

Герцог потянул руку к графину, и барон вздрогнул, колыхнув животом, но герцог только налил себе вина.

– А будете на моей стороне, я оплачу ваши долги перед королевскими сборщиками, — снисходительно усмехнулся он.

Барон опасливо замер.

— Какие еще долги вы имеете в виду? – пробормотал он.

Герцог отпил вина, его глаза снова сверкнули.

— Триста золотых ливров за просроченные платежи по землям. Плюс проценты. — Он сделал паузу. — И, конечно, тот небольшой инцидент с пропавшими налогами в прошлом году.

Барон побледнел. Если эти слухи дойдут до короля, ему несдобровать, а дочь Изабо не найдет себе жениха. А так можно выкрутиться и пристроить ее за де Монфора. Мысли де Витре заскакали как дрессированные блохи. Де Лаваль молча наблюдал за ним, попивая вино.

— Взамен, – продолжил герцог, – я прошу лишь библиотеку покойного монсеньора Реймонда де Монсерра. Все его книги, записи, инструменты.

Барон застыл. Книги? Эти старые, запыленные фолианты, которые Анна так бережно хранит?

— Вы... не просите земель? Денег? – недоверчиво переспросил он.

Герцог негромко рассмеялся.

— Разумеется, прошу. Но пока можете оставаться в замке управляющим. Что мне нужно, я уже сказал: книги… и Анна де Монсерра.

Барон не спросил, зачем ему библиотека. Боялся услышать ответ.

— Я согласен, — выдохнул он.

Герцог склонил голову, будто давно знал, что так и будет.

— Решено. Через два дня я пришлю своих людей за невестой... и за книгами. Я желаю заключить брак до зимнего солнцестояния.

Он повернулся, его плащ взметнулся, и на мгновение барону показалось, что в камине погас огонь. Когда же пламя снова вспыхнуло, герцога уже не было.

Барон дрожащими руками налил еще вина.

«Я сделал это ради семьи», — убеждал он себя. Но где-то в глубине души уже шевелился червячок сомнения.

Потому что книги, которые так желал герцог, не должны были попасть в чужие руки.

А Анна… даже не знала, что ее уже продали.

3.1 Анна в саду

Следующее утро, замок Монсерра, сад

≼═══════════════════≽ 𝔊𝔦𝔩𝔩𝔢𝔰 𝔡𝔢 𝔏𝔞𝔳𝔞𝔩 ≼═══════════════════≽

В каменных коридорах стоял холод. Анна скользила пальцами по шершавым стенам; потускневшие гобелены не спасали от промозглой осенней сырости.

Две русые пряди выбивались из небрежного пучка, обрамляя лицо с высокими скулами и хрупким подбородком.

Она могла пройти этот путь с закрытыми глазами — каждый выступ кладки, каждый поворот были ей знакомы.

Из ниши выскочил черный кот с белой лапкой. Обсидиан, последнее напоминание об отце, жил в замке годами, появляясь и исчезая, когда вздумается.

Он умел добиваться своего. Стражники уже знали: если у ворот мяукает этот хитрец — надо впускать.

Проходя мимо, Анна задержала взгляд на массивных дверях библиотеки. За ними, на потемневших дубовых стеллажах, пылилось наследие ее отца: фолианты в потрескавшихся переплетах и диковинные аппараты — сокровища, собранные по крупицам.

Отец редко пускал ее в библиотеку. Маленькая Анна мечтала в деталях рассмотреть странные приборы на массивном столе: медные циркули и стеклянные шары с цветной бурлящей жидкостью. А больше всего ей хотелось поиграть с Обсидианом, вальяжно развалившимся в отцовском кресле, но Реймонд де Монсерра быстро выпроваживал ее, отдавая на попечение слуг.

«Вырастешь, все покажу и научу», — говорил отец. Но не успел.

—Опять ты, Оби, — Анна улыбнулась, когда кот потерся о ее ноги. — Всех мышей распугал на кухне?

Кот ответил гордым взглядом янтарных глаз и исчез в сумрачном повороте коридора. Анна поспешила к замковым дверям.

Сад был напоен ароматами увядающих трав. Анна глубоко вдохнула терпкий осенний воздух.

Пальцы привычно нашли на скамье старый секатор и плетеную корзину — вещи матери, которые она берегла как реликвии.

— Ну, мои красавицы, — шепнула Анна, наклоняясь к лаванде. Точные движения рук — срез выше пары листьев — говорили о годах практики. Здесь, среди растений, она чувствовала себя свободной от условностей и чужих решений.

Опустившись на колени перед розовым кустом, она вспомнила наставления матери:

«Роза прощает грубость ножа, но гибнет от небрежных рук».

Голос звучал так ясно, будто мать стояла за спиной. Анна открыла глаза. Сад был тих. Лишь ветер шевелил иссоп и лаванду, разнося пряный аромат.

Пальцы, рыхлившие землю, внезапно наткнулись на что-то холодное и скользкое — корень, покрытый гнилью, и в памяти всплыло то, о чем она годами не вспоминала.

Ей было четырнадцать.

Она помнила тот вечер: как вбежала в библиотеку. Это была комната с высоким потолком, где всегда пахло пергаментом, чернилами и горькими травами. Отец сидел за столом, его обычно аккуратно подстриженная борода была всклокочена, а глаза горели лихорадочным блеском.

— Папа? — шепотом позвала она. Его вид напугал ее — таким странным и непривычным он никогда не выглядел.

Реймонд де Монсерра резко обернулся, и его лицо на мгновение исказилось — не улыбкой и не испугом, а чем-то неясным и оттого пугающим.

— Анна, — его голос прозвучал хрипло и незнакомо, — тебе нельзя сюда.

Она хотела подбежать, обнять его, но он отстранился.

— Немедленно возвращайся в свою комнату!

Анна повиновалась. А на следующее утро стояла на цыпочках у спальни, подслушивая разговор лекаря с матерью.

Сквозь щель она видела, как свет свечи играл на бледном лице отца. Его благородные черты, обычно такие выразительные, теперь казались восковыми. Пальцы, всегда ловко перелистывавшие страницы фолиантов, судорожно сжимали край одеяла.

— Отравление, мадам, — бормотал лекарь, пряча глаза и вертя в пальцах трубку для прослушивания сердца. Его грязные ногти контрастировали с белизной простыни,— но я клянусь, не ведаю, каким ядом! Его природа мне незнакома!

Мать не плакала, а лишь крепче сжала руку мужа, когда тот зашелся в кашле. Алые брызги оставили на его губах жуткий узор.

Анна моргнула, прогоняя образы, и перевела взгляд на землю.

Черная, как платье матери на похоронах. Влажная, как та, что сыпалась на гроб ее отца. Анна помнила гроб, опускаемый в землю, завывания священника и тошнотворную смесь запахов ладана и мокрой глины.

3.2 Анна в саду

≼═══════════════════≽ 𝔊𝔦𝔩𝔩𝔢𝔰 𝔡𝔢 𝔏𝔞𝔳𝔞𝔩 ≼═══════════════════≽

Через полгода мать венчалась с бароном де Витре в простом льняном платье, без украшений.

«Наши земли теперь в безопасности, — шептала мать той же ночью, расчесывая Анне волосы костяным гребнем. — Но никогда не рассказывай ему про книги отца».

Но барон откуда-то узнал, и Анна помнила его слова:

— Ты будешь слушаться и будешь тихой. Если осмелишься рыться в библиотеке — брошу эту ересь в огонь.

Его холодные глаза скользили по Анне, как по неодушевленному предмету. Мать стояла рядом, бледная, сжав губы, но молчала.

Анна вздрогнула, возвращаясь в настоящее.

«Скоро приедет Жюстин, — промелькнуло у нее в голове. — Еще немного и я вырвусь из этой клетки. Стану графиней».

Но внутренний голос тут же заспорил: разве это то, чего она хочет? Стремилась бы к этому браку, если бы родители были живы? Способен ли Жюстин понять ту страсть, что бушует в ней?

Возможно, именно от безысходности этих мыслей ее всю неделю терзал навязчивый сон…

Темнота. Шаги за спиной. Горячее дыхание на шее. Сильные руки хватают ее за талию, прижимают к чему-то твердому. Она не видит лица, только чувствует губы на обнаженных плечах, слышит низкий голос, шепчущий слова на незнакомом языке…

Анна встряхнула головой, отгоняя будоражащее видение. Кто бы ей ни снился, этот темный незнакомец совершенно не походил на Жюстина.

Она прикрыла глаза, и память тут же перенесла ее в день первой встречи с женихом.

Жюстин де Монфор был на семь лет старше Анны. Высокий, статный, с пепельно-русыми волосами, собранными черной лентой. Тогда, юной девочке, он показался удивительно прекрасным, но его серые глаза смотрели слишком холодно для человека его возраста.

В темно-синем дублете с серебряной вышивкой, с фамильным перстнем в виде волчьей головы Жюстин де Монфор казался собственным портретом, а не живым человеком.

— Мадемуазель де Монсерра, — он склонил голову, но не улыбнулся.

Анна в своем лучшем платье, подбитом мехом горностая, сделала реверанс и не смогла сдержаться:

— Вы действительно хотите на мне жениться?

Жюстин смотрел на нее сверху вниз, будто не веря такой дерзости. Наконец уголки его губ дрогнули:

— Когда-нибудь, возможно. Но не сегодня. — И он отошел, потеряв к ней интерес.

С тех пор он появлялся в их замке только раз в год, хотя жил совсем недалеко, и всегда осенью. Неизменно вежливый и холодный, как октябрьские сумерки.

Интересовался ее уроками и книгами, но никогда не спрашивал, что она чувствует и о чем мечтает.

Его подарки были практичны: молитвенник, пустой флакон для духов, а в прошлом году — ножны для кинжала.

— Вам стоит научиться защищать себя, — сказал он тогда.

И на этом все, ни одного лишнего слова или жеста.

Анна не могла представить, как он обнимает или целует ее, как смеется вместе с ней. Она понимала, как повезло матери — отец был нежен с ними обеими.

Не будь этого примера, Анна, возможно, смирилась бы. Но эта тягостная пустота между ней и Жюстином была невыносима.

— Вам в тягость брак со мной? — решилась спросить она.

Жюстин повернулся, и впервые в его глазах появилось что-то, кроме вежливой отстраненности.

— Здесь речь не о желаниях, мадемуазель. Только о договоре. Я обещал вашему отцу…

— А если я откажусь? — выпалила Анна, не думая о приличиях.

Жюстин почти не изменился в лице.

— Тогда ваш отчим найдет вам другого мужа. А я... — он едва заметно вздохнул, — я хотя бы не зверь.

На рассвете он уехал.

С тех пор прошел год. Анна встряхнула подол, сбивая травинки.

«Разве брак — это просто отсутствие жестокости?» — она отчаянно сопротивлялась такой судьбе, зная, что иное — редкая удача.

Она снова представила лицо Жюстина, благородные черты, сдержанную улыбку. Граф де Монфор: добродетельный, богатый, приближенный ко двору. Идеальная партия.

Но в прошлый приезд он смотрел на нее лишь с холодным восхищением коллекционера. Как ни старалась, Анна не могла разглядеть в его глазах ни страсти, ни желания. Только расчет и долг, как он и сказал.

«А мне разве нужна страсть?» — сейчас она не готова была признаться, что тот сон запал ей в душу сильнее, чем хотелось.

Нет. Ей нужен был безопасный дом, где она не будет чужой. Но что, если граф де Монфор ищет в жене лишь удобную хозяйку?

Ветер шевельнул ее волосы, и Анна поймала себя на мысли:

«Бегу ли я к нему... или просто прочь отсюда?»