Тринадцатый. Мой любимый номер

Глава 1. Джеки

Переехать с Камчатки, чтобы сидеть на камчатке, на последней парте – ирония судьбы или я лошара? Радует только, что сижу одна и это мой последний класс. Мой отец военный и мы часто мотыляемся по стране. Новый город, новая школа и новые враги – восемнадцать в юбках и шестнадцать в брюках.

Еще классная так нелепо меня представила перед всеми, как дочь полка, будто я единственный ребенок на весь гарнизон, притом, что половина школы – дети военных. И в глазах новых одноклассников я явно не герой, а повод для насмешек. Всего месяц, как началась учеба, а мне охота сбежать. Сменить город, страну и планету.

Отличников никто не любит, считают заучками, тихонями. Хотя по Тихоновой так не скажешь. Даже её фамилия и высокий белобрысый хвост с разноцветными прядями не делают из неё милого пони и не смягчают наглый характер. Мисс Единорог слишком уверена в своей неотразимости. Не думаю, что с ней дружат из-за оценок или фальшивой доброжелательности.

У Тихоновой отец – бизнесмен, мотается по заграницам и только начался учебный год, она уже подкупила одноклассников заморскими жвачками, заколками, магнитами на холодильник.

Тоже мне валюта любви!

Я еще не запомнила всех по именам, но многим дала звучные смешные прозвища. Так проще.

– Псс! Передай в первый ряд, – Иванов, который сидит справа и параллельно, бросает на мою парту скомканный тетрадный лист. Но мне фиолетово, поэтому кидаю ему записку обратно.

Параллельные линии не пересекаются и, как сказал бы мой дед на это: «Слава комсомолу!».

«Иванов, не стоит отрываться от коллектива», – так всегда одергивает его классная, когда нужно проявить инициативу.

«Да, Иванов, не стоит», – в уме соглашаюсь с Анастасией Леонидовной, что непорядок, у всех есть прозвища, а ему не придумала. – «Будешь тринадцатым!».

Глянув на взъерошенные светлые волосы Иванова, я издаю непроизвольный смешок. В ответ получаю осуждающий взгляд.

Тринадцатый!

Нет, не потому что он в журнале под этим номером. Он просто похож на лохматого черта из старого мульта – «Любить всех, ненавидеть себя!». Не знаю, как насчет ненависти, но то, что он всем девчонкам в классе строит свои коричневые, как понос, глазки – это невозможно не заметить.

– Вы же сами сказали, не отрываться от коллектива! Вот я и не отрываюсь! – неделю назад он возразил Анастасии Леонидовне, когда был застукан на перемене в обнимку с Тихоновой у дверей женского туалета.

Столкнулась с ними, выходя.

У нашей классной тоже есть прозвище – Анасасия.

Не знаю, правда ли, но оно – заслуга соседа Тринадцатого по парте, Батона. На самом деле его зовут Глеб и прозвище «Батон» ему придумали до меня. Сперва я предположила, это из-за того, что он немного пухлый, всегда румяный, мягкий по характеру, поэтому Батон. Но, оказалось, всё очень банально – Глеб тире хлеб. Хлеб тире Батон. Но я дам ему своё – Мякушка.

По слухам, когда в прошлом году он пришел первого сентября после каникул с брекетами, вместо Анастасии, назвал классную Анасасией. Сейчас к его зубам ничего не прилипает, зато к нашему руководителю прозвище прилипло как родное.

До окончания уроков ещё бесконечных пять минут.

– Женя. Мирошина, – учитель истории отвлекает меня от наручных часов.

Под пристальные взгляды врагов я встаю с места и жду вопрос.

– Напомни, пожалуйста, какие страны накануне Первой мировой войны входили в Антанту?

– Россия, Франция и…

Специально запинаюсь, чтобы проверить, кто входит в мой союз из этого класса. Но все они молчат с застывшими насмешками на лицах, ждут моего провала.

– Бельгия… – справа раздается шепот Тринадцатого.

И без него знаю…

– Беларусь, – не нужна мне его помощь.

– Ну какая Беларусь, Женя! Валерия, Тихонова!

– Бельгия, Валентина Семёновна! – вскакивает с места мисс Единорог.

– Молодец, Лерочка! – историчка дарит ей улыбку, а при взгляде на меня её улыбка сползает. – Стыдно, Женя. Садись.

«Молодец, Лерочка, скушай разноцветную морковку!»

Равнодушно посмотрев на Тринадцатого, я плюхаюсь за парту.

Звенит звонок и тишину в классе сменяют вопли, крики и блеяние Тихоновой. Вот бы их всех к папе на перевоспитание.

Я складываю рюкзак, а Тринадцатый тулит свой зад на мою парту и внимательно следит за тем, что я делаю. За ним внимательно наблюдает Тихонова.

– У тебя проблемы со слухом? Я же тебе подсказывал, – он берёт ручку со стола и кидает мне в рюкзак. – Ты в военной общаге живешь или у вас своя квартира?

Игнорирую вопрос и, вынув обратно ручку, я кладу её в пенал.

– Зато с дисциплиной у меня – всё ок. Слезь со стола.

Искусственно ему улыбнувшись, я демонстративно застегиваю рюкзак и, закинув лямку на плечо, прощаюсь:

– Пока, Тринадцатый!

– Чего? – слышу его недовольное в спину.

Глава 2. Барсук

Эта девчонка забавная, как её тапки на ногах, но в остальном… Приходится постоянно отвлекаться, чтобы не пялиться на её зад в обтягивающих джинсах, когда она стоит спиной у плиты и, как маленькая ведьма, что-то бормочет над кастрюлей.

Наконец, она меня заметила. Хвала старой газовой плите, которые давно пора меня. Четыре месяца кручусь у Женьки под ногами, сшибаю в коридорах школы, мозолю ей глаза на этаже. Эту чушь про мотивацию на ходу придумал. Просто торчу тут, чтоб лишний раз на неё поглазеть. Сразу приметил, как только она заселилась в нашу общагу в начале лета. Красивая, хоть и скромная – не выпячивает свои прелести глубоким декольте. Хотя воображение у меня развито на пятерку. И то, что Женя её звать, узнал в первый же день у нашего соседа с пятого этажа. Дядь Витька – ходячая энциклопедия и сплетник высшего разряда: кто, как зовут, чей брат-сват – за бесплатной информацией все идут к нему.

Эх… Если бы не режим перед соревнованиями, уже давно присел бы ей на мозг. Тренер говорит, что тренировки, пробежка помогают бороться с бушующими гормонами, отвлекают от пошлых мыслей.

Отвлекают? В восемнадцать? Серьёзно?

Как по мне, то против природы не попрёшь. Я ведь нормальный и, как сказала Женя, не урод. И сегодня решающий бой. Выберут нескольких от нашей школы, кто поедет после Нового года на соревнования в Москву, а это – отличный шанс вырваться отсюда. Себя показать. Ей, в том числе. Хочу стать известным бойцом ММА. Слава, деньги. Куплю мамульке квартиру, а Женьке что захочет, если будет со мной.

– Можешь попробовать? – Женя выглядывает из нашей импровизированной кухни.

Встаю с дивана и вальяжно, на правах хозяина комнат, подхожу.

Мучное она не ест – заигрывает, что ли?

Уже третий раз заставляет пробовать свои макароны и смотрит огромными голубыми глазами, как щенок в предвкушении награды.

– Нормально, – бурчу, прожевав макарошку. – Давай, я воду солью́, а ты зажаривай фарш. Только про лук не забудь.

Забыла и лук, и соль. Повариха!

Странно, что она всему удивляется, вроде не дурочка и, говорит, отличница. Сначала её удивили цифры на двери, что наша комната под номером тринадцать, а когда зашла внутрь, так вообще дар речи потеряла, будто попала в сказку. Говорит, что это её мечта.

Странная мечта.

Да, комнат у нас три и есть импровизированная кухня. Лишние двери мы замуровали, а внутри сделали проёмы.

Но лучше бы квартира!

Когда отец погиб пять лет назад в командировке в Сирии, вместо положенной квартиры, нам разрешили занять пару соседних комнат. Типа на нас очередь внезапно закончилась. Хотя тем, кто в них жил – дали в новостройке. Нет тела – нет дела, то есть квартиры. Суки они все, всё батино руководство – мама так говорила, когда пыталась справиться с потерей отца, утешаясь за бутылкой.

Родоки Иванова были в числе тех, кто получил. Так что у него и батя есть, и квартира – полный боекомплект. Везучий, гад! Но ничего, сегодня я его башку встряхну, как следует, чтоб снова не зарился на моё.

Глянув на довольную Женьку, я беру полотенце и кипящую кастрюлю, несусь с макаронами на общую кухню.

– Все, фарш готов! Можно мешать, – восклицает причина моих эротических фантазий, когда возвращаюсь и ставлю кастрюлю на доску.

Наблюдаю за ней, пока перекладывает ароматную мясную кашу и размешивает. Я бы с ней замутил по-серьезному. Встречался раньше с разными, но все не то. Не знаю, вроде нормальные были, но как видели, что живу в общаге, сливались. А я и не настаивал. Часто прерывал контакты первым. Никогда не привязывался. Мне для опыта, расслабиться на пару раз – да, а им – фиг знает зачем. Спортсменов все любят. Может, из-за тела – сейчас я в отличной форме, не то, что в двенадцать – тогда был толстяком. А потом не стало бати, мамулька с горя запила, Иванов предал, мудак. Нервы, то сё, и решил! А если я в башку себе что-то втемячу – то в сторону меня не уведёшь. Теперь в ней ещё одна цель: Женька, и щипцами никто её не вытянет.

Она мне нравится. Возможно влюбился. Серьезно. И с ней, кажется, у нас найдутся точки соприкосновения. Буду рад, если вечером придёт. Честно! Представляю морду Иванова, когда вместо его имени, она будет кричать моё. И хотелось бы услышать свое имя не только на ринге.

Думай о бое, Барсук! О бое!

– Давай я тебя угощу, в знак благодарности, – закончив перемешивать свой кулинарный шедевр, Женя отрывает меня от раздумий.

– Не! Я уже перекусил, – вру. Пахнет, конечно… сожрал бы полкастрюли. – Неси домой, Джеки.

– Как хочешь! Значит, дружба? – она протягивает руку для рукопожатия.

Смотрю на её ладонь, а потом в глаза:

– Если ты придёшь.

– Я постараюсь, – она несмело улыбается.

Интересно, я вообще в её вкусе, или она как все, под чарами Иванова?

Киваю в знак согласия и жму руку, большим пальцем неосознанно провожу по коже. Гладкая. Женя опускает взгляд и, улыбнувшись, осторожно вытягивает кисть. Чёрт! Кажется, я спалился.

– Тогда до вечера, Макс.

Я киваю и снимаю с крючка кухонное полотенце. Женя накрывает кастрюлю и берется за ручки, а я открываю ей дверь и провожаю взглядом по коридору.

Глава 3. Иванов

Барсук влетает в раздевалку, как ураган, но при этом с очень довольным фэйсом. Он будто уже всё выиграл и пришёл просто размяться.

– Чё такой довольный? – не могу не задеть, так и хочется стереть его счастливую рожу. – Кто-то дал и ты кайфанул? А ей хватило? На ринге-то твой максимум – всего две минуты?!

Да, я провокатор!

– Мне хватит, чтобы начистить твою морду, – он равнодушно отвечает, кинув сумку возле локера.

– Ты спишь, Барсук, если так думаешь, – выплюнув жвачку в фольгу от упаковки, сворачиваю в мелкий шарик и бросаю в него.

Барсук кидается ко мне, а я вскакиваю с лавочки. Он щерится, сжав кулаки, и если бы не тренер, вошедший в раздевалку, то мы бы начали прямо здесь.

Злой какой-то!

Опять не ел перед боем? Думает, так у него больше шансов. Так у него меньше сил, и мозги хуже работают, а значит, допустит ошибку и в Москву поеду я. Пара-пара-па! Тиранув по подбородку, показываю Барсуку, что ждет его борода, а не поездка.

– Иванов! – тренер влезает в наш поединок самонадеянных взглядов, – на ринге будете письками меряться, а тут вы команда. – А ты Барсуков, живо переодеваться! У вас на все про все полчаса.

Натянув довольную улыбку, что смог задеть соперника, я беру воду и выхожу в зал, посмотреть кто пришел.

Народу собралось!

Одноклассники, школьники из параллельных и помладше классов, родители школьников. Ближе к рингу, по другую сторону от жюри, на лавочке сидит моя группа поддержки девчонок с Тихоновой во главе. Позади Батон со своими дружками со двора. В другом ряду батя с маман и Кирюхой, моим младшим братом. И… Ого! Морошка тоже здесь, то есть Мирошина.

Не то, что она мне нравится, просто интересная. Новенькие всегда интересны. Они для меня как неопознанный летающий объект. Сперва пугают, потом присматриваюсь, типа всё ли у них как у всех: грудь там, задница чтобы были норм. Ну и лицо, чтобы не тупое.

Вообще мне нравятся такие, как Тихонова, которые знают себе цену. Правда, она слишком выпячивает свою красоту. А Морошка нет. Она красивая, но, походу, даже не в курсе этого. Потому что одевается скромно, почти не красится. Но взгляд и улыбка… точнее оскал с её фирменным взглядом. Ух! Будто мажет лицо горчицей –– пробирает до мозга костей. И шевелится от этого не только мозг.

На ринге прыгают те, кто младше на несколько лет. Люди болеют за них. Женька держится как-то стороной от наших одноклассников. Получается, не я один отрываюсь от коллектива. Ну ничего, скоро я выйду. Увидит меня в майке, как начищаю морду Барсуку из параллельного, поплывет и прямо в мой фан-клуб. Ещё не одна девчонка не оставалась равнодушной. Барсуку тоже иногда перепадает, не все любят блондинов, но почему-то его редко кто приходит поддержать. Даже мамка его была от силы раз пять за те пять лет, что он ходит. И сейчас её не вижу. И нет тех девчонок, кто раньше за него болел.

Бедняга! Может дать ему как-нибудь несколько уроков эффектного обольщения? Хотя нет, не дам. Это моя персональная тактика, он сам пусть допетривает.

Тренер хлопает меня по плечу, отвлекает:

– Ты готов? Сейчас Карамян и Алиханов.

Понятно, сперва «Восточный экспресс».

– А потом, ты с Барсуком, то есть с Барсуковым. Иди разминайся! У вас десять минут.

Но лучше бы нас, конечно, разбили на пары по-другому. Смотрю в спины вышедшим парням из параллельного и мысленно желаю им удачи.

Нет, я не боюсь Барсука, хоть соперник он очень достойный, круче этой парочки вместе взятой. Но выиграть у него здесь – так себе победа, а вот если там, в Москве! Обойти его по очкам, взять первенство и вместо него привезти кубок – тогда это была бы победа, так победа! Достойная чемпиона.

Захожу в раздевалку, оставляю бутылку на лавочке.

Барсук растягивает свою рогатку в шпагате на полу. Глянув на меня, он встает и надевает шлем и перчатки. Я тоже. Застегивая, мы оба молчим и пристально смотрим друг другу в глаза, будто предстоящий бой будет насмерть.

– Готовы? – в раздевалку заходит тренер, а следом за ним «восточный экспресс». Алиханову будто двояк влепили – смотрит в пол и слишком дергано снимает перчатки, бросает их на лавочку – значит, продул, и мне придется ехать с Карамяном. Нет, реально, я лучше бы с Барсуком! Я толерантен, вообще пофиг у кого какой цвет кожи и тд, просто Барсук как-то роднее, что ли. Ладно, поздно переигрывать, пора выигрывать.

Мы, будто звезды мирового масштаба, вернее я. Выходим в зал и раздается свист, скандируют мое имя. В основном девчонки, и новенькая даже рот открывает. Надо же, пришла тоже за меня поболеть?

Но каково же мое удивление, когда мы залезли на ринг, и все притихли в ожидании боя.

– Давай, безумный Макс! Порви черта! – женский голос, но из-за надрыва не понимаю чей.

Стоп! Безумный Макс – понятно, Барсук! А я – черт?! Что за… Глянув на довольное лицо Барсука, пока рефери объясняет правила, которые знаем наизусть, я бросаю быстрый взгляд по залу. Тихонова зачем-то докапывается до Морошки и та, оттолкнув ее, сквозь гул кричит с надрывом в нашу сторону:

– Макс, ты лучший, порви его!

Связки порвешь, Морошка!

Глава 4. Джеки

Из-за мисс Единорога я пропускаю удар Тринадцатого, в прямом и переносном смысле. Жопапони встает передо мной и трясёт своим радужным хвостом, хлещет мне им по лицу, орёт, как дура, болея за Иванова!

И свита её туда же. Закрыли весь обзор и не пускают к рингу. Итог этого флэшмоба – Макс без сознания, а у меня потрясение и шок!

Переживаю за него, как за родного. Будто мы знакомы не несколько часов, а половину моей короткой жизни.

В машину скорой помощи меня не пустили. Макса увезли во вторую городскую, поэтому пришлось звонить маме и она обещала разузнать, что к чему. Уверена, Тринадцатый счастлив, что выиграл.

Я их обоих плохо знаю, и это всего лишь соревнования, но, если честно, мне было страшно за двоих. Они так рьяно вбивали в друг друга кулаки, и вмазывали ногами с такой силой, как будто в раздевалке у них есть запасные.

Да, я поддерживала Макса, потому что обещала, и я – за справедливость! За Иванова, вон, полшколы болеет! А за Макса кто… только я? Ну, может быть, еще тот мужик, который похож на тренера.

Где все?

Где родители, друзья, одноклассники, в конце концов?! Странно и дико для меня!

Мама сказала, что молодой организм способен сделать невозможное, а у Макса обычный сотряс, поэтому быстро поправится. У меня у самой таких парочку было. Нет, конечно, меня не били с вертушки, как Макса, всë было банально: один раз я неудачно упала с велосипеда, а в другой раз – пьяный подзатыльник от отца, попала под горячую руку. И сейчас попасть совсем не хочется: не под руку отца, не к бесноватой толпе одноклассников, которые шумно вываливаются из раздевалки вместе с Ивановым, поэтому спешу домой.

Страшновато, конечно, одной по парку в это время и по темноте. Но деваться некуда. Натягиваю капюшон толстовки и, засунув руки в карманы куртки, я быстрым шагом, пока меня не заметили, выхожу за забор и прямиком через дорогу в парк. В тёмное время наша общага тоже не самое безопасное место на планете, особенно в районе гаражей. Там и выпившие подростки, не только подростки, и не только выпившие.

Знал бы Макс, чем я рискую из-за него! И жизнью и репутацией. Только совсем не охота скреплять нашу дружбу кровью, даже малой. Я не боец. Могу отвесить оплеуху, на крайний случай кинуть всем, что под руку попадется. Знаем, проходили, но… драться, как он, точно не смогу.

Оглядываюсь, слыша смех за спиной, и ускоряю шаг, пристраиваюсь позади какой-то пары взрослых.

Голоса и смех расползаются в стороны, и я немного расслабляюсь. Провожаю парочку до развилки, а сама сворачиваю в сторону общаги. Гаражи, как джунгли с дикими зверями. Если повезёт, то не сожрут. И эти звери уже стоят, озвучивают присутствие неприятным ржачем. Замираю в кустах. Пока меня не заметили, продумываю тактику поведения в случае чего, издалека всматриваюсь в наш общий балкон на третьем этаже – отца не видно.

Хреново!

– Женя, подожди!

Тринадцатый, блин! Сейчас он нас обоих потопит! Мысленно обреченно вздыхаю и оборачиваюсь. Он стоит от меня в нескольких шагах.

– Если ты решил мне отомстить и тоже вырубить с вертушки, то сейчас не самый подходящий момент.

Оглядываюсь на звуки голосов за гаражами и громким шёпотом пытаюсь выяснить, зачем он пошёл за мной. Но Иванов почему-то улыбается:

– Вырубить нет, а вот вопросики имеются. Какого хрена ты была не в моей команде? А как же дружный класс и всё такое?

Голоса за спиной заставляют напрячься и встать к нему ближе.

– Ты прямо тут хочешь об этом поговорить? Нас сейчас обоих вырубят. А мне домой надо проскочить. Желательно незаметно.

Из-за угла выруливают парни с бутылками в руках, а я встаю немного за спину Тринадцатому, выглядываю из-за плеча. Эти трое и днём здесь часто отшиваются, будто заняться нечем. Иногда отпускают пошлые шутки.

– Тогда пошли! Я Барсуку обещал доставить тебя в целости и сохранности, вместо него.

Он неожиданно берёт меня за руку и тянет за собой по тропинке. Троица проходит мимо нас, кинув Иванову: «Здоров!». После коротких быстрых рукопожатий с ними, Иванов тянет меня дальше.

– Теперь тебе никто даже слова не скажет. Меня здесь все знают.

– Ты им тоже когда-то навалял?

Я всё ещё держусь за него и, постоянно оглядываясь в спины парней, семеню за ним к общаге.

– Нет. Просто я раньше тоже здесь жил.

Он, как собственник, сжимает мою ладонь и мне это не нравится, поэтому вытягиваю, не вижу смысла держаться. Мы почти у подъезда и я чувствую себя в бóльшей безопасности.

– Я думала, вы с Максом враги.

– Я тоже думал, что вы враги.

Улыбаюсь, вспомнив, как Макс меня выручил:

– Нет, мы с ним сегодня подружились.

– Я заметил, – он всматривается мне в лицо и, неожиданно, протянув руку, стягивает капюшон с моей головы.

– Эй, руки! – не могу сдержать недовольство.

– Глаз твоих не вижу, а я привык смотреть в глаза, – он улыбается своей наглой самонадеянной улыбкой.

Глава 5. Барсук

Мне хреново! Во всех смыслах.

Башка будто не моя, тяжёлая. Больно дышать и думать. Больно даже моргать. Просто факт, я не ною. Уже не тошнит, но кочерыжка кружится при резких движениях.

Я просрал.

Там внизу, у ринга, толпа обезумевших фанаток Иванова не давали моей единственной… хм… единственной моей фанатке смотреть на решающий бой, как я выигрываю.

Честно, готов был сам всё бросить и кинуться вниз, спасать её от этого стада единорогов.

Короче, походу просрал бы при любых обстоятельствах!

Улыбаюсь, как дурак, и, глядя в окно, вспоминаю Женькин взгляд: искренний такой, настоящий. Она кричала моё имя и это было приятно! Даже приятнее, чем недовольная морда Иванова.

Жаль, что номерами с ней не обменялись, так бы написал, спросил, как дошла.

Да… неудобно как-то получилось. Обещал сам, а пришлось просить тренера.

Чет никто не звонит, не спрашивает, как дела! Вдруг, я тут уже копыта откинул? Или рано еще? Завтрак уже был, значит, нормально.

Хавка тут, конечно! У меня и так аппетита нет оттого, что мутит, а глядя на овсянку – нет даже желания попробовать. Зато в палате я один. Спокойно.

За дверью слышатся хохочущие женские голоса и шаркающие шаги. В палату заходит медсестра. Симпатичная, приятная женщина отвлекает меня от вида за окном. Она тянет за собой бандуру на колесах.

– Ну, где тут наш герой? – рассматривая меня, она подкатывает капельницу к койке. – Как себя чувствуешь, рыцарь?

– Пойдёт! Торможу немного…

– Ну, ничего, – расчехляя иглу, она втыкает её в одну из двух перевёрнутых прозрачные бутылок и шутит. – Эта вода – почти живая, воскрешает мëртвых. Поспишь, и после обеда станет лучше. Очухаешься! Как раз ко времени приёма, а то неравнодушные названивают с раннего утра, спрашивают, когда же можно прийти к Барсукову на аудиенцию?

– А кто спрашивал?

Если честно, жду только одно имя, а медсестра перечисляет между делом:

– Мама твоя, тренер звонил, директор школы, – она вставляет иглу мне в катетер на сгибе локтя, настраивает капéль в трубке на неспешную весеннюю. – И одна очень милая, симпатичная, умная девушка.

Она опускает на меня загадочный взгляд и улыбается щемящей моё сердце знакомой улыбкой… Женя. Точно! А я, когда привезли думал, на кого эта медсестра похожа.

– А вы её мама? Здрасьте! – хочу привстать, но игла больно кольнула, аж зашипел, и вбок повело.

– Нет, нет, нет…. Лежи, красавчик! Подвиги свои оставь для Женьки, – она указывает на выпирающую черную горошину в стене на кроватью. – Если станет плохо, там кнопка. Дотянешься?

Зажмуриваюсь, и еле заметно киваю, типа соглашаюсь.

– Вот и хорошо. И если не уснёшь и капать закончит, то нажмешь – придут и переставят.

– А… – смотрю на неё, торможу, стесняюсь спросить про Женю, придёт или нет. – А как к вам обращаться?

– Анна Сергеевна.

Почему-то так стало хорошо.

– Очень приятно… – простонав, смотрю на её улыбку сквозь прикрытые веки.

– Вот и водичка подействовала…. Спи, герой.

***

Я проснулся к обеду, даже не заметил, как сняли капельницу. На тумбе уже стоял рассольник из воды, огурцов и пары кубиков картошки; какая-то мазня на тарелке и котлета, куски ржаного и белого хлеба прикрывают стакан с компотом, будто на поминках. Не хватает моего портрета с черным уголком.

Поел только белый хлеб, пожевал корочку и запил тем самым компотом. Аппетит так и не воскрес, а вот я себя чувствую намного лучше. Фокус, правда, плывёт, приходится настраивать.

***

Нетронутую еду уносят, а я достаю из тумбы телефон: от мамы пропущенные не только звонки. В сообщениях она спрашивает, что привезти.

Отвечаю: трикошки, бельё, зарядку для телефона, рыльно-мыльное и воду. Побольше воды! Пить хочется постоянно.

Приёмные часы в шестнадцать, но в дверь кто-то стучит.

– Укольчики, в попку! – озвучивая противным голосом своё появление в дверях, входит медсестра.

В попку?! Разве так говорят?

Черт! Фокусирую взгляд. Плывёт все немного, щурюсь.

Походу молодая. Из-за намордника не видно – симпатичная или нет, натянула по самые глаза. Совсем не хочется светить перед ней своим задом.

Ладно, я же не в пятизвездочном отеле.

Она идёт к моей кровати, а я медленно поворачиваюсь к ней спиной и на бок, чтоб не унесло, задираю покрывало, приспускаю трико и боксёры на ягодице.

– А попка у тебя зачетная!

Твою ж мать!

Женька? Фак!

Резко поворачиваюсь, опускаясь на зад, чтоб его спрятать.

И уносят меня, мля, три белых, мать его, коня!

Жмурюсь, пытаюсь сосредоточиться на уплывающем в сторону образе недоюмористки.

Глава 6. Иванов

Ненавижу дежурство.

А тут сама судьба соизволила мне помочь. Подружка Тихоновой, Майка Борисова, она же её соседка по парте, неожиданно залипла на Батона. После вчерашнего боя они с Глебом каким-то чудесным образом законнектились по дороге домой. И на радость мне сегодня она через Лерона попросилась поменяться дежурством.

Слава Батону!

Начало учебного года, а в нашем классе кого-то да тянет к своей противоположности. Лерона магнитит ко мне, а меня со вчерашнего вечера не отпускает Морошка – химией между нами сквозит не по-детски. Типа спутала моё имя с именем Барсука.

Не спутала, а поплыла!

А вот с кликухой, которую она мне прилепила, ничерта не понял. Тринадцатый – что это значит?

Чë к чему, и сбоку бантик!

Явно подкатывает.

Смотрела на меня в подъезде, как на пломбир зимой: когда очень хочется, но боишься заболеть. Да, детка, со мной простуда неизбежна!

Леру, правда, наши смехуечки совсем не возбуждают, но я запретил ей на Женьку кидаться. Дал совет, что-то типа: «Не обращай внимания, Лерон! Ты всё равно самая лучшая!». А то всë мне испортит своими закидонами.

Морошка нужна мне исключительно для дела – Барсука позлить. Поиграю немного с ней в любовь, заодно за чёрта отомщу.

Только не учёл, что у этой крепости есть стража – еë батя, а к нему с конфетами не подкатишь.

Да… тут схемки нужны посложнее!

***

– Ты вообще меня слушаешь?

Толкнув в плечо, Лерка выдергивает меня из мыслей. Сосредоточенно смотрю на нее, пытаюсь вникнуть в ее недовольство.

– Да, да… Мирошина сучка, а ты Единорог.

– Ты офигел? Какой я тебе Единорог!

– А ты разве не так сейчас говорила?

Походу мимо… .

– Она меня за глаза так называет. Сам подумай: радуга, кексики, – чуешь намеки?

– Не чую, но, если честно, знать как пахнут твои кексики мне совсем неохота, прости! – не могу не подколоть еë.

У Лерона всегда смешное выражение лица, когда говорит про Морошку.

– Да пошел ты, идиот!

Тихонова забирает из моих рук ключ и прикладывает к магнитному замку. Оттолкнув меня, она заходит в подъезд первой и, ускорив шаг, идёт вызывать лифт.

– Я же пошутил, Лерон! – касаюсь еë плеча – Ну, у тебя понятно, почему такое прозвище.

– По-твоему, я похожа на лошадь?

– Нет. Я думаю, что это из-за разноцветных прядей в волосах, Рэйнбоу Дэш! А вот, с какого перепуга я Тринадцатый – я не догоняю. Тринадцатый, не знаешь, что может значить?

– Что ты – чëрт! Разве не так она орала? – похоже, Лерка сильно разозлилась. – Ассоциативный ряд: тринадцать – чертова дюжина – чёрт! Что сложного? Ну или потому, что ты ходишь лохматый, как чëрт.

– Не лохматый, а модный!

– Это для меня ты модный, а она с Камчатки перебралась, Гулаг и все такое. Там все, походу, бритые, а ты лохматый!

Двери лифта открывается и мы заходим. Задумчиво жму на свой этаж, девятый.

– Разве Гулаг был на Камчатке? Я думал, на Колыме.

– На Колыме, на Камчатке, один фиг – в жопе мира.

– Не скажи, там красиво! Я смотрел, лазил в сети.

– Господи, ты залип на неё что ли? – Тихонова резко разворачивается ко мне лицом. – Может, мне домой уйти, а ты посмотришь на виды Камчатки и как-нибудь без меня справишься со своим напряжением?

– Победителей не судят! Ты чего так вскипятилась?

– Бесите вы меня. Оба!

– Мой бешеный единорог!

Наигранно имитируя страсть, рычу, изображаю кошку-льва-тигра, но её не впечатляет. Демонстративно отворачивается.

Лифт останавливается, и как только открываются двери, сразу тяну Лерона в сторону своей квартиры. Прижимаю спиной и касаюсь еë губ большим пальцем, обвожу их контур. От неё пахнет клубнично-банановой жвачкой. Наклоняю голову и почти касаюсь её губ своими, как за соседской дверью что-то падает, слышны шорохи. Опять соседка шпионит.

Наш с Лероном сериал, походу, намного интереснее. Нам есть по восемнадцать, и по идее должно быть пофиг, кто и что подумает, но подъездный ценз в лице семидесятилетней старухи такого не допускает, и считает обязательным выносить чужую личную жизнь на повестку дня. Зависть – коварная штука, особенно, когда своей личной жизни больше нет.

Отстраняюсь и тут же лезу в карман за ключом, а Лерка отскакивает от двери, приглаживая волосы. Хотя, как по мне, они у неё и так слишком прилизаны.

– Ещё раз назовешь меня Единорогом, и останешься без сладкого на месяц, – Лерка цедит мне сквозь зубы, когда пускаю в квартиру.

– Не беспокойся, я не пропаду. Утешусь в объятиях Мирошиной.

– Тупая шутка.

– Это была не шутка! – пусть знает, что на шантаж я не ведусь.

Глава 7. Джеки

Мама спит, а я делаю письменные уроки. Устную программу я частично прошла летом, когда выдали учебники. Тогда заняться было нечем, поэтому читала в парке на свежем воздухе.

Папа и ещё несколько соседей, его сослуживцев, на общей кухне разбираются с газовой плитой. Если починить не удастся, то многих на ужин ждет лапша быстрого приготовления. А я и не прочь. Но лучше сухой паек. Папа привёз его с учений и тот лежит в шкафу на экстренный случай. Каши там обалденные! Только вот обещанные макароны не смогу приготовить. Хотя, думаю, соседи с других этажей разрешат воспользоваться кухней.

Макс бы точно разрешил. Он сегодня будто ждал, когда приеду, так смотрел на меня, что я немного растерялась. На первый взгляд этот парень кажется мрачным, высокомерным. Но за этой маской скрывается одиночество, а за симпатичной внешностью – дисциплина и решительность, которые покоряют. Когда он направился к отцу, я, честно говоря, впервые почувствовала себя слабой. Но не в смысле уязвимости, а будто могу расслабиться, не воевать, не драться за право быть, почувствовала себя в броне, и никакая сила, ничто, не сможет её пробить, потому что рядом со мной Макс.

Не то, что Тринадцатый. Вся его решимость и поведение кажутся позерством. Хотя, сегодня он меня удивил. Его небрежная забота о своём брате в какой-то момент защекотала моё сердце и заставила улыбаться от умиления. Может, за его маской «солнечного Бога на Земле» тоже что-то скрывается?

Интересно, что?

Мои размышления об этих разных парнях оставляют следы зубов на колпачке ручки. Глянув на спящую маму, невольно улыбаюсь. Сейчас бы как в детстве, в наглую залезть под одеяло и утонуть в её объятиях. Но мне не пять.

Маме Макс тоже понравился. Говорит, интересный и воспитанный молодой человек. Сложив учебники и тетради в рюкзак, я осторожно открываю дверь и выхожу из комнаты. Хочу проверить, как дела у папы, а то урчит в животе, есть охота.

С печкой какая-то беда. Скорее всего пришло время менять, тем более две другие – давно не рабочие. Как я и думала, нам разрешили пользоваться соседскими с других этажей, пока коллегиальное заявление жителей не дойдёт до руководства. Папа быстро организовал ответственного. Горжусь своим отцом, он умеет чётко ставить задачи. И, чувствуя себя лидером лапшичного восстания, папа решает устроить нам праздник живота, поэтому уходит в ближайший фаст-фуд. Провожаю его за дверь, а сама сбиваю голодное урчание в животе маленькой корочкой хлеба.

Решаю маму не будить до папиного прихода. Поэтому беру игровой планшет с прикроватной тумбочки и разваливаюсь на своей кровати, чтобы поиграть в «три в ряд» – единственное развлечение для меня в общаге. Вибрация телефона на столе отвлекает от сложного уровня. Подхожу. Звонят с неизвестного номера и, оказывается, с него уже есть несколько пропущенных.

– Алло? – спрашиваю полушёпотом.

– Привет, Морошка! Дошла без происшествий?

Глянув на маму, я выхожу за дверь.

– Откуда у тебя мой номер?

– Знаешь ли, мой язык не только до оргазма доводит.

Тринадцатый хихикает в трубку.

– Фу!

– А есть те, кому нравится.

– Уверена, ты себе льстишь, Иванов! Зачем звонишь?

– Говорю же, узнать, как дошла.

– Дошла ногами. А ты как-то по-другому ходишь?

Он смеется.

– Тут Кирюха приглашает тебя завтра погулять в парке, часа в четыре. Типа свидание. Я ему сказал, что он не в твоём вкусе, и тебе нравятся постарше, такие, как я, но он настаивает. Что ему передать?

Улыбаюсь в сторону. Это нечестно – использовать младшего брата.

– Передай ему, что завтра в это время я не свободна. Завтра у меня свидание с другим.

– А послезавтра?

– А что будет послезавтра, я смогу узнать только завтра.

– А нельзя послезавтра перенести на завтра, а завтра на послезавтра?

Вот упрямый!

– Нет, нельзя. Но ты можешь попросить об этом Мисс единорог. Уверена, она для вас свободна 24/7.

– Как? Мисс единорог?

Он снова смеётся в трубку, причём весьма заразительно, будто слышит такое впервые.

– Ладно, откуда это прозвище, я понимаю. Но откуда моё? Почему Тринадцатый?

– Есть такой старый мультик про чëртика… Любить всех, ненавидеть себя… и ты на него похож.

– Вообще-то себя я люблю больше.

– Ты только внешне на него похож. Такой же лохматый.

– Не лохматый, а модный.

– Странная мода, ходить с гнездом на голове. Ты там поройся, может кого-то найдешь.

Теперь я смеюсь, а он уже нет.

– Там только безграничная харизма и сексуальность. И ты, очевидно, не разбираешься в трендах. В телефоне поройся… .

Уделал, так и быть. Знает, что у меня кнопочный и нет выхода в соцсети.

– Ладно, мистер харизма, могу называть тебя по-другому. Как тебе принц Чарминг? Ты такой же, как он – люблю себя любимого.

Глава 8. Барсук

Сегодня мне намного лучше. Голова почти не кружится, только если сильно трясти. Но я не болванчик и не болван, чтобы специально ухудшать ситуацию. Хочу домой.

Весь день сдаю анализы, кровь. Томография, капельницы, таблетки, уколы – круговорот белых халатов в моей палате. Врач говорит, что динамика хорошая и, возможно, завтра меня отпустят, чему я очень рад. Вчера вечером ко мне подселили мужика. Кто-то треснул ему по башке, когда он возвращался домой, и сегодня этот контуженный мучает меня то расспросами, то жалобами на свою несчастную жизнь.

Вообще неинтересно.

Зачем ныть, если сам ничего не меняешь?

Директриса устроила флешмоб. В поддержку меня она создала группу в телеге и теперь с обеда в неё пишут все, кому не лень. Показуха! Но пару сообщений от одноклассников я всë-таки глянул. Забавно, что те, кто ещё в пятом классе надо мной издевался, теперь лебезят на камеру и шлют чуть ли не признания в любви.

Женька до сих пор не пришла. Отправил ей смс час назад, но оно не доставлено. Звонил – недоступна. Не знаю, что думать. Ненавижу чувство неопределенности. Когда рёбра, словно капкан, сдавливают грудину, лишают возможности дышать, а я –– дикий зверь, попавший в эту ловушку. Чую опасность и скорую смерть. Часы на стене показывают семь вечера. Еще час и всё. Я умру, если Женька не придёт.

Нет, конечно не в прямом смысле, но буду мучиться в агонии неведения.

Может, её мама сегодня на дежурстве? Как раз к соседу по палате приехала жена и слушать их разговоры совсем не хочется. Пойду спрошу.

Стараясь не делать резких движений, я встаю с кровати и выхожу в коридор. В соседних палатах шум, голоса. Неторопливо шаркаю до поста, где сидит медсестра и что-то пишет за столом.

– Здравствуйте!

– Плохо себя чувствуешь? – Женщина отвлекается от письма и внимательно на меня смотрит.

– Нет, всё хорошо. Просто хотел спросить… Медсестра… Ее зовут Анна Сергеевна Мирошина – скажите, она сегодня будет?

– Анна Сергеевна? Должна. Часам к девяти. Что-то передать?

– Нет, спасибо.

Почему, когда что-то или кого-то очень ждёшь, то время тянется бесконечно, а когда хочется растянуть мгновение, посмаковать каждую секунду – оно проносится мимо со скоростью болида?

Сосед со своими разговорами достал. Не отвлекает, а, наоборот, раздражает. Почти девять, и я весь на взводе. Сообщение так и не доставлено, телефон недоступен.

– Так, рыцари, готовьте попки! – постучав, мама Жени заходит в палату с металлическим разносом.

Наконец! Я улыбаюсь: теперь понятно, почему Женька так сказала в прошлый раз.

– Здравствуйте! – сажусь на кровати, выше поднимаю подушку. – Я вас ждал.

На самом деле очень.

– Меня? – она удивляется, ставит разнос на тумбу соседа, и не глядя на меня, готовит шприц к уколу. – Или Женю?

Анна Сергеевна поворачивается в мою сторону, выпуская из шприца лишний воздух и бросает на меня взгляд, полный загадки.

– Просто она говорила, что придет. С ней всё в порядке?

Анна Сергеевна напряженно вздыхает и, протерев спиртовой салфеткой кожу соседа, всаживает иглу ему в задницу, вливает в него лекарство.

– Уже да.

Не понял! Что значит уже?

Моя очередь. Жду, когда подойдёт, и ещё больше жду пояснений.

– Поворачивайся, – мягким тоном командует она и готовит лекарство.

Послушно выполняю приказ и приспускаю резинку трико. Чувствую резкий запах спирта, холодок касается кожи.

– Что значит уже? – смелею, но тут же стискиваю зубы, когда игла протыкает кожу и лекарство вместе с тянущей болью заполняет мышцу.

Женина мама прижимает к коже салфетку, убирает руку. Я поправляю штаны и переворачиваюсь на спину, волнуясь, жду ответ.

Она смотрит на меня внимательно и совсем не улыбается:

– Напали на неё, когда шла на остановку. Какие-то хулиганы, пять человек.

Она кладет шприц на разнос, а капкан в моей груди с каждым её словом сдавливает сильнее. Так сильно, что приходится сжать кулаки, чтобы сбить напряжение.

– Её изна… – резко выдыхаю, не в силах произнести это слово. – Избили?

Гадаю и, кажется, что мои же слова избивают меня самого, пинают под дых. А глаза Анны Сергеевны округляются, выдают ужас:

– Тьфу на тебя, дурачок! – приложив ладонь к области сердца, она восклицает. – Не дай бог!

Не будь у меня сотряс, она бы точно влепила подзатыльник.

– Только напугали и измазали грязью, представляете?

Анна Сергеевна почему-то ищет сочувствие не у меня, а у мужика. Тот сочувствует, но слишком театрально. Он кивает, и медсестра переводит взгляд снова на меня.

– Так долго собиралась, макарон тебе наготовила. Красивая вышла из дома, а эти… утопили в луже документы, ключи и телефон, подонки, – она задумчиво качает головой. – Поэтому к тебе и не приехала, а предупредить не смогла.