Ка-арис:
Я вбежала в комнату, уже почти ничего не видя, не осознавая, не понимая.
Кровать – самое надежное средство от детских обид. Я всегда пряталась там, зарывшись под одеяло, когда злилась. Вот только когда мне было хоть немного страшно, я мчалась через весь дворец к отцу. Мчалась как ветер, чтобы страх не успел меня догнать…
И я находила отца, где бы он ни был. Он обнимал меня, прижимал к себе, и все страхи отступали, все обиды уходили. Становилось тепло, уютно, надежно, и я верила, что так будет всегда. Мы же долгоживущие. Папа – вечный, он все время будет рядом. И мама…
Но я ошибалась… И сейчас мне очень-очень страшно, а бежать – не к кому.
Синдр:
Не знаю, какой слепень меня в задницу укусил, но вместо того, чтобы пойти от матери напрямки, по утоптанной тропинке, мне приспичило подняться на небольшой пригорок. Прям вот словно ноги сами потащили заглянуть за другую сторону огромного, склизкого, покрытого мхом валуна. Ну или захотелось активно милующихся квакш пугануть.
А то прямо идиллия у них… аж завидно.
Вот когда мой папаша-орк, под три метра в вышину и два метра в плечах, мою мамку-тролльку ростом метр с кепкой в кустах заваливал, о чем он думал вообще? Как у них вышло что-то, до сих пор понять не могу, у него ж… как ее рука!
Иех! Мне о таком только мечтать!..
Но, главное, всем назло, у матери внутри зародился я, и эта героическая женщина меня выносила. Вот за одно это ее любить готов – семь месяцев таскать в пузе еще одну треть самой себя по размерам! И ведь знахарка, готовая от приплода помочь избавиться, под боком была. Но мать у меня психованная… в смысле, эта… самоотверженная! Выносила и родила.
Только на этом ее страсть к подвигам закончилась, и меня, всего такого нарядного, в корзиночке оставили у входа в шатер отца. То-то наутро все его девять жен возрадовались, узрев тролльего подкидыша!
Они там между собой до сих пор дерутся, очередь выдумывают, чуть ли не номерки на ночь разыгрывают. А папаша мой то к мамке бегает, то к кикиморе какой-то, то еще куда-то на сторону – я в его бабах запутался давно. Главное, все от земли в прыжке до маковки достать… Вкус у него такой, странный.
Мне, наоборот, орчанки нравятся, да только я им всем в пупок… ну ладно, прямо в сиськи носом упираюсь. А грудь у них у всех как кулак… отцовский. Утыкаться одно удовольствие. Да только кто ж мне даст?! Никто…
Для троллек я крупный страшный орк, для орчанок – мелкий страшный тролль.
И тут квакши на валуне!.. Милуются! Чтоб их кикимора сварила!
А меня вчера Келда очередной раз на обе лопатки уложила, когда я к ней попытался подкатить. Но уже не смеялась и букет взяла.
Все же права мать – женщины в любом племени до цветов и внимания слабы.
Шириной плеч я, может, и не вышел, клыки тоже так себе… едва заметные. Позор, а не клыки!.. И волосы на голове не брею, потому что иначе толстого хвоста на макушке, как у остальных орков, не выходит. Приходится все что есть стягивать, чтобы хоть издали народ не пугать. Тонкий у меня волос для орка… И цвет волос не темно-зеленый, а черный, как у троллей. Зато кожа не нежно-оливковая, а серо-зеленоватая. И уши, хоть и заостренные, но не вытянутые вверх, а обычного размера, с ладонь.
Пусть для орчанок я – страшный низкорослый слабак, зато мать у меня – кладезь мудрости, а бабка – знахарка… поэтому в кармане лежит зелье приворотное, для Келды.
Доза как на два десятка троллей рассчитана, но зато на седьмицу должно хватить. Главное – придумать, как бы в нее его влить тишком. Куда б подмешать… и со стыда не сгореть.
Но уж очень Келда красивая! А главное, я ж ее не в шатер к себе зову – на такое она точно не согласится, даже если я ее в приворотном зелье искупаю. Просто… хочу!.. А там, может, и до шатра договоримся.
Те орчанки, которых мне уже удалось уговорить, безо всякого зелья, вроде не жаловались. Даже иногда еще прибегали, но тишком. Хвастаться, что спят со старшим сыном вождя, никто не стремился почему-то…
Квакши, возмущенно выкрикивая свое «ква-а-а», спрыгнули с валуна и упрыгали прочь, и я уже тоже прочь идти собрался, как вдруг увидел… чудовище?!
Страшная, тощая, белая… и волосы белые, и кожа!.. Даже не по себе в первый миг стало. Я тут хожу страдаю, что рожей и ростом не вышел, а мне под ноги такой кошмар… чтобы не ныл и богов не гневил, не иначе.
Синдр:
Я почти на минуту застыл, озадаченный увиденным, но потом все же решился. То, что лежало на мху, было, конечно, страшное, вернее – непривычное, бледное, как нежить. Но при этом нежить была вполне себе живая и даже постанывала едва слышно. Поэтому бросать ЭТО помирать жалко.
– Пить! – Судя по уцелевшей рванине, едва прикрывающей тело, ЭТО все-таки было женского рода, и голос тоже на девчачий похож. Красивый голос, хотя и похрипывает немного.
Пить… вот в чем я тебе пить принесу?! У меня во фляге зелье для Келды и планы, между прочим! И на Келду, и на флягу, и на зелье…
– Пить!
Да чтоб тебя леший заплутал!
Слева от валуна болотце начинается, старенькое, вода отстоявшаяся, перебродившая еще до рождения папаши моего, так что пить ее можно без опаски. И лесное озерцо есть неподалеку, а то мало ли, с болотинки животом замается?
Только вот это бессознательное не лицом же в ряску макать? И до озера пройти вперед и вправо надо. А до матери с бабкой назад, по тропе, минут двадцать бегом. За это время ее «Пить!» мне всю душу наизнанку вывернет. До отца ближе, но такое бледное и болезное лучше к бабке.
– Пить!..
Кикиморы тебя свари…
Оторвал от остатков одежды страдалицы кусочек – все равно там рвань сплошная, на ближайшую моховую кочку нажал и в ямку тряпочку опустил. А потом девчонке прямо на губы выжал. Они у нее такие же бледные, почти с кожей сливаются… но хоть язык розовый. Слизала им всю воду и опять за свое.
Раз на десятый я умаялся. Сварит бабка еще зелье…
Выплеснул все из фляги в ту самую ямку, из которой воду брал, и побежал к озерцу. Флягу ополоснуть же надо как следует, а то мало ли что?!
Торопился как мог. Отмыл, воды набрал, обратно прибежал… и на валун задницей так и присел.
Эта немощь бледная, пока меня не было, оклемалась немного, в себя пришла и пить поползла! Угу… Из ямки с зельем.
У меня прямо так и обмерло все. Зелье ж… приворотное… на два десятка троллей рассчитанное.
Ух, как я побежал! Подхватил на руки эту поганку и помчался к матери с бабкой сломя голову. Даже разбираться не стал, подействовал приворот или нет. Может, она в меня вцепилась, чтобы ее ветром на бегу не сдуло? Легкая же, как перышко!
У входа в мамину норку – а как по-другому мне с моим ростом называть тот шалашик, в котором она жила вместе с бабушкой? – я поставил бледную пакость на землю, убедился, что стоит сама, без моей помощи, и принялся осторожно выстукивать по дереву секретный пароль.
– Это ты что такое из лесу притащил, ирод?! – Первой из норы вылезла бабка и уставилась на поганку во все глаза. А та – на нее.
При всем уважении к родне по маминой линии, немощь хоть ростиком была повыше, но зато как былиночка, в отличие от коренастой старой троллихи.
– Под валуном валялась, – признался я.
– И что, ты теперь к нам всякую пакость тащить из лесу будешь? Грязное, тощее, бледное… Прям нежить лесная.
– Ну не красавица, согласен. – Я небрежно пожал плечами, стараясь не замечать пристального взгляда голубых, как яйца дрозда, глаз поганки. – Но ты ж знахарка…
– И с чего это вдруг мне на это убожество отвары свои тратить? Энто ж еще кормить надо, наверное?!
Нет, бабка у меня не злая и даже не жадная, просто характер у нее суровый, как и у мамки. Та легко поварешкой по лбу приложить могла, при том что ей для этого на цыпочки вставать приходилось. А как совсем перерос, так новый способ придумала. Заметит что или надумает, буркнет недовольно: «Наклонись...» И я, как лопух последний, на такое долго велся. Ведь иногда ж и правда что-то показать хотела, а иногда с разворота по лбу – и давай отчитывать…
И тут убожество ко мне шагнуло, обняло, прижалось, потом голову закинуло и в глаза уставилось. А взгляд влюбленный такой… Я почти поверил, удивился даже, а потом вспомнил – зелье ж! Да такое мощное, что орчанку на семь дней под меня уложить должно было. Думаю, чахлу эту на год срубило, не меньше.
– Ты красивый, – объявила она мне и по клыкам погладила. Издевается? Им до красивых расти и расти… и ведь не вырастут уже, все.
– Поцелуй меня! – а в голосе сталь звенит, и говорит так, словно с детства только и делает, что приказы всем раздает.
Я даже опешил немного от такого напора. Может, ей зеркало принести, чтобы на себя полюбовалась? Поцелуй ее… Доска-доской, да еще и бледная. Но глазища большие, сверкают, а цвет с голубого на стальной сменился, и губы вроде розоветь начали.
Тут терпение у чахлы закончилось, она меня прямо за оберег к себе притянула и сама поцеловала. Вот так же, как говорила, – властно и без сомнений, что я посмею отказать. Меня до жара в паху проняло, причем больше от ее уверенности, чем от самого поцелуя. Все мысли о зелье из головы вылетели, только не просто так, а прямо бабке моей в голову. И прямо вот в такой замечательный миг она первой попавшейся ей под руку палкой мне чуть ниже поясницы с размаху как выписала!..
– Ты что ж… в тростиночку эту все мои труды влил? Да ей понюхать бы хватило! Изверг окаянный, лешие тебя забери! Весь в отца – большой, тупой и озабоченный! Да о чем ты думал, орясина безмозглая?!
– Что тут за шум? Синдр, ты ж к отцу пошел… А что это за девушка?
Ну все, теперь точно живым не уйду. Это я и правда не подумал, что они все против меня объединятся, поганку спасти хотел. А бабы сейчас меня виноватым во всем и везде выставят, да еще и драться уже начали!
– С болота притащил, красавчик наш, жабу-царевну… Приличных девушек ему не надо, нам бледность бестелесную подавай! И зельем приворотным ее опаивай. Бестолочь у тебя сын!
Ка-арис:
Ничего не помню… Вот совсем ничего! Только страх, словно за мной кто-то гонится и надо мчаться, быстро-быстро. Лететь… Почему «лететь», когда я на двух ногах и без крыльев? Но в мыслях сразу четко именно «лететь». Значит, я умею летать? Тогда почему я упала?
Тот большой, что меня нашел, уже третий день не появляется. И хорошо! Боюсь я его – огромный, зеленый, клыки жуткие… Еле-еле себя заставила его поцеловать. Чуть не замутило от отвращения! Но я себя пересилила, сказала, что «хочу»… А я всегда получаю то, что хочу! И кстати, очень хорошо помню, что обращались ко мне все на «вы», потому что я… Кто?
Кто бы я ни была, но никакие яды на меня не действуют – это в голове осталось. Поэтому, едва в себя неизвестно где пришла, сразу поползла пить, даже не задумываясь, что вода может оказаться грязной, вредной, отравленной…
Вот чего я точно не ожидала, так это дурмана на любовь. Но, если подумать, чудовищу же тоже любви хочется, вот он и попробовал меня к себе привязать. Видела я, как он из фляжки своей в болотную воду яд вылил. Только не вышло у него ничего! Лишь несколько минут дурман действовал. Как раз хватило, чтобы понять, чем именно меня опоили и для чего.
Раз любви от меня хочет, значит, точно не обидит. Поэтому я позволила ему взять меня на руки – не босиком же мне за ним идти? Может быть, отнесет к кому-то, кто поумнее?
Наивная! Страшилище, набегавшись по лесу, поставило меня на землю у какого-то шалашика, из которого еще одно чудище выскочило, маленькое, серенькое, ушастое, и давай орать, визгливо так…
Но я все равно внимательно вслушивалась – вдруг удастся понять, куда я попала и как мне выжить, пока память не вернется.
Поэтому, едва речь про отвары зашла, тут же сообразила, кто зеленому монстру дурман приготовил. И интуитивно решила показать, что действует он, дурман этот. Совершенно не хотелось почему-то выдавать свою тайну про невосприимчивость к любой отраве.
Так что собралась с силами, сначала чудовищу клыки пощупала, чтобы убедиться – острые, аккуратнее надо. Причем странные такие – не сверху, как у вампиров… Ледовые грани, откуда я про вампиров помню? Так вот не такие у него клыки, не сверху вниз, а снизу вверх… неудобные! Но поцеловаться получилось. И глаза у страшилища после этого стали такие… такие… Пусть потом детям и внукам хвастается, что его сама… кто?! Кто я?!
А потом чудовище сбежало, оставив меня на попечении двух маленьких сереньких со смешными длинными острыми ушами, кончики которых висели, как у… зайцев… Точно! Зайцев помню!..
Та серенькая, что помоложе, еще и поспокойнее оказалась. Она меня и покормила, и расспросила. Скрывать мне было нечего, потому что не помню же ничего. Вот про яды умолчала и про полеты. С последним сама сначала разберусь, а потом решу, стоит ли об этом кому-то говорить, или не надо. Мало ли на чем или на ком я прилетела? Вдруг удастся это найти и с помощью него вспомнить, кто я и откуда?
Только шел уже третий день, а в голове было пусто, и еще она ужасно болела, наверное от усиленных попыток вернуть себе воспоминания.
Я жила словно в полузабытьи, причем не только потому, что ничего не помнила, а еще и из-за того, что дико не высыпалась.
Каждую ночь, которую я провела в уютном маленьком шалаше, на мягком матрасе, успокаивающе пахнущем какой-то травой, мне снился один и тот же сон.
Светловолосый мужчина пристально смотрел на меня в упор. И от взгляда его льдисто-ясных голубых глаз меня начинало трясти, как от озноба.
– Ты обещана мне, Ка-арис. Вернись ко мне, Ка-арис. Твое место рядом со мной, Ка-арис.
И почему-то самое пугающее:
– Ты должна стать моей женой, Ка-арис!
Вот после слов о том, что должна стать его женой, я просыпалась с криком, какое-то время сидела, глядя в темноту, выпивала принесенный старой серенькой женщиной отвар и вновь засыпала, чтобы опять подскочить от этой фразы…
Не действуют на меня ни приворотные дурманы, ни успокоительные отвары! И если с первым я знала, как притвориться, то со вторым, как ни старалась сделать вид, что мне помогло и кошмар отступил, не получалось.
Утром я заставляла себя встать, умыться холодной водой из ведра, выпить стакан густого сладкого напитка, больше всего похожего на кисель. Еда тут была очень странной – салат из травы с водорослями, бульон из лягушечьих лапок и на второе те же самые лягушечьи лапки, только обжаренные, и еще грибы – жареные или тушеные. Это я с удовольствием ела. А вот от сушеных паучьих лапок, вяленых крысиных хвостиков, маринованных дождевых червей и копченых гусениц вежливо отказалась.
А еще я чуть не выпила «муховой настойки»… Буквально в последний момент заинтересовалась составом и даже успела извиниться, прежде чем выскочила из шалашика.
Продышалась, успокоилась, огляделась… Кругом лес, незнакомый, странный, чужой. И существа вокруг – чужие! Я очень постаралась не заплакать, помня, что… такие, как я, – не плачут.
Но на третьи сутки мне до тоски захотелось вспомнить, где же мой дом, и вернуться.
– Все! Я уже не то что орочью, я уже драконью дозу ей вбухала! Если опять не возьмет… – услышала я перешептывания хозяек шалаша.
Поежившись, укуталась в тоненькое, но теплое одеяло, сжалась в калачик и попыталась уговорить свое тело принять успокоительное и дать всем выспаться. Серенькие ушастики, называющие себя троллями, отсыпались днем, по очереди. А ко мне этот мужчина являлся в любое время суток, стоило лишь задремать покрепче.
Зато благодаря ему я знала свое имя. Ка-арис…
***
– Не шуми, орясина оглашенная! Несколько ночей девка не спала, орет и орет, чисто лешачиха какая!
Синдр:
От облегчения я шумно выдохнул. Чтобы ее лешие к поляне с ягодами вывели! Если она такое всей деревне орков выдаст, меня не то что никто не осудит – наоборот, зауважают. В соблазнении простой бледной немощи чувствуется тоскливая безысходность. А вот если она с таким же гонором выступит – сразу станет видно, что без боя не далась, соблазнял, пока не упарился.
– Пойдем, при свидетелях скажешь, что сама мне отказала… – Ухватив поганку за руку, я ее сначала за собой по тропе потащил, а потом на руки подхватил и побежал.
Поскорее уж со всем этим разобраться и забыть как страшный сон. Хорошо, что орчанки часто в жены идти отказываются не потому, что в орке как в мужчине разочаровались, а по другим каким-то своим причинам. Женщины – они такие… загадочные. Ты к ним со всей душой, а они тебе от ворот поворот. Или наоборот, глаза б в ее сторону не смотрели, а она покрутится вокруг тебя, извернется, и очнешься уже сверху на ней при пяти свидетелях. Хочешь или нет, а все, в шатер веди… У отца седьмая жена как раз так и завелась, потому что сама захотела и быстро все провернула. Папаша и глазом моргнуть не успел, только штаны спустить…
А мне все говорят, что я в отца пошел. И, зная мой гулящий нрав, никому даже в голову не взбредет, что я девку не удовлетворил, вот она меня и послала. Не желает она ко мне в шатер даже первой женой, вот и все. Ее право. Тем более не орчанка ж, мало ли как у ее народа свадьбы играть принято? Она вон себя дитем гор и неба назвала…
И тут меня как метательным камнем в лоб озарило. Я притормозил, поставил этого найденыша болотного на землю и тряхнул как следует:
– А откуда ты помнишь, что твой народ никогда с моим не соединялся?! Память вернулась?
Девчонка нахмурилась сначала, подбородок вместе с носом вверх задрала, ногу одну вперед выставила – ну прям вылитый папаша мой, когда речь перед кланом толкать собирается.
А потом сдулась и… вздохнула так жалостливо, хвощом сушеным по сердцу. Бледненькая, бедненькая и ведь еще характер показывать пытается! Пожалел бы даже, только сначала свои беды уладить надо, те, что от этой бледненькой и бедненькой на меня свалились.
– Давай сначала ты всем скажешь, что не хочешь в мой шатер даже первой женой. Этот позор я переживу, такое у нас не редкость – переспать согласилась, а на что-то большее не готова…
– То есть все думают, что мы с тобой?.. – Чахла глаза широко распахнула, в голосе возмущение зазвенело такое, словно я ее оскорбил от маковки до пяток.
Что вот я такого ей сказал?! Наоборот, это ж мне возмущаться нужно – я к ней с серьезными намерениями, а она мне от ворот поворот и вдаль до степных предков послала.
– Ну да, бабка про последствия орала, когда за мной с дубиной мчалась. Кто ж там разбирать станет, про какие именно она последствия…
– То есть у вас женщина может признать, что мужчина ее обесчестил, отказаться выходить за него замуж, и при этом никто ее не осудит? Странные у вас традиции. – Чья бы лосиха мычала, а бледная и тощая б молчала. – Нет уж! Мне обвинений в том, чего я не делала, не надо совсем! Пока я свободна, то могу брать себе любого из своего народа, даже дикаря. Но не чужака... страшного. Ты же не мой подданный... Так что я и про шатер скажу, и про то, что между нами ничего не было.
– Да чего хочешь, то и говори, – разозлился я почему-то. Уж больно задело и про дикарей, и про то, что я чужак страшный. Красавица тут нашлась, привидение, в дУхах лесных и в тех красок больше!
Главное, не понимаю, с чего вдруг она со мной таким тоном говорить начала. Зелье ж действовать должно вовсю, а меня тут страшным обзывают… С какого такого перепугу?! Я ж в ее глазах красавец должен быть, глаз не отвести.
Нет, конечно, на самом деле я не красавец, но эта поганка от восторга же пищать должна без всякого зелья!.. А она мне тут условия ставит, вместо благодарности за спасение. Я ее в шатер первой женой зову, а она, значит, на всю деревню собирается объявить, что у нас ничего не было. И плевать с макушки самой высокой ели, что я сам не хотел ее в жены брать. Вот только что не хотел… Но теперь прям за живое задела! Чучело бледное, немощь тощая!..
Разозлился я так, что прямо зубами заскрипел, а потом взял это худосочное к себе притянул и поцеловал. Плоская она, что доска мамкина для стирки белья, и ребра как на той же самой доске – выступы. Ни груди, ни задницы…
Но целуется хорошо, жарко… Мне от ее поцелуев сразу жарко. Только едва я во вкус вошел, как она мне тощей своей коленкой между ног…
Чтоб ее… лешаки утащили! Дуру невменяемую!
– Больно же!
– А кто тебе позволил?! – И глазами от злости на меня сверкает так, что прямо искры летят.
Нет, понятно, что это я увлекся. Орчанку тоже если без ее согласия поцеловать попробуешь, можно потом на всю жизнь без важных органов остаться. Там простым ударом коленки в пах не отделаешься. Да и не в этом дело… Девку силой брать – позор на весь клан. Но тут прям за живое зацепила ж!..
– А кто мне отвечал?! – поддел я ее и тут же вспомнил: – А кто меня за клыки пару-тройку дней назад лапал?! А кто ко мне целоваться сам лез?!
– А кто мне отвечал?! – повторила девчонка мой вопрос и руки в бока уперла, а у самой в глазах уже не злые колючки, а смешинки светятся. – Ты такой забавный, когда злишься, и совсем не страшный.
– Да с чего я страшный должен быть, если ты под зельем! Или все, отработало уже? – уточнил я с подозрением. – Бабка ж дозу на целую орку рассчитывала…
– А на меня больше надо, – ухмыльнулась эта поганка и потом вздохнула. – Не нравлюсь я твоей бабушке. И домик у них тесный…
Ка-арис:
Уже заканчивая фразу, я поняла, что слово «погостить» среди этих клыкастых зеленых монстров имеет какое-то двусмысленное значение, не только то, к которому я привыкла.
Они зашумели, принялись переговариваться. Те, что более крупные и бритые почти налысо, но с толстыми пучками волос на макушке, – одобрительно кивали, а те, что чуть помельче и с обычными хвостами, как у моего страшилища, поглядывали на него кто с легкой ревностью, кто с сочувствием.
Ледяные грани, какое мое чудище маленькое среди этих монстров! Даже женщины его выше… А еще, если сравнивать уровни страшности, то мой – симпатичнее. Волосы у него привычного цвета – черные, а не темно-зеленые, я у людей такие видела. Кожа, правда, оливковая, почти как у окружающих нас клыкастых чудовищ, но чуть-чуть другого оттенка. Зато уши почти обычного размера, а кончики хоть и заостренные, но не вызывают никаких ассоциаций… с зайцами… или ослами.
Но клыки… клыки!.. Хорошо, что намного меньше, чем у остальных. У мужчин местных вообще словно бивни, только перевернутые. Ужас!..
Тут все кругом – ужас. Тролли внутри деревьев «норятся», причем часть дома вглубь, под землю, к корням уходит, а часть – наоборот, как шалаш из прутьев переплетенных, на земле. А у этих огромных страшилищ – натянутые на палочный каркас шкуры, они это сооружение шатром называют. Ненадежно же! Дикари… Давно бы уже научились дома строить, как люди. Красивые деревянные дома…
Как только гомон вокруг стал усиливаться, я решительно толкнула чудище в шатер, так что он чуть на спину не упал. Сама следом вошла, тряпкой какой-то проход занавесила и в упор уставилась на зеленое страхолюдство:
– Я же сказала, что мне обвинений в том, чего я не делала, не надо?! Сказала, что ты не мой подданный, а чужак и неизвестно, как связь с тобой на мне отразится?! Сказала, что ты страшилище клыкастое?!..
– Да ты тоже не красота писаная! Я ж просто… намеком!.. Чтоб тебя лешие утащили! А то бредятина же какая-то выходит. Одно дело, если бы ты сказала, что это я тебя не захотел, спас и ушел. А ты же все так подала, словно я на большее рассчитывал, а ты меня в благодарность лишь поцеловала и большего не дала. А теперь все решат, что все же дала… но сейчас! А раньше просто тебе нельзя было – знахарка же выхаживала…
У меня от возмущения волна начала внутри подниматься, магическая. В человеческом облике это опасно – надо обращаться в дракона и отзлиться всласть или успокоиться. Только как тут успокаиваться?
Тупой, страшный, лишь одним озабоченный дикарь!.. Я с наслаждением представила его лицо, когда обернусь в драконицу, разнесу убожество, которое он называет шатром, и улечу прочь!..
Но тут же выдохнула… стараясь думать о чем-то хорошем. И… и не расплакаться.
Не получается у меня почему-то оборот. Я ж сразу, как только все вспомнила, попробовала превратиться, а ничего не вышло. Сейчас от гнева магия воды внутри проснулась, но не выплеснулась. И обернуться не выйдет – чувствую уже…
Главное – не впадать в панику. Все у меня получится, только позже. По дороге домой потренируюсь… не одна же пойду!
Страшилище, конечно, тупое и озабоченное, но сам-то силу не применяет, только знакомых своих обмануть решил и меня на словах опозорить. Ему-то что… А я и на словах позора не люблю, от слухов потом не отмоешься. Сплетни и слухи могут служить как во вред, так и во благо, если создавать их самим. Чудовище вот постаралось… создал… для своих.
Я поежилась, вспомнив о своем народе.
Представляю, какая сейчас в замке паника: король погиб, королева ушла вслед за ним, принцесса сбежала, старшая принцесса уже давно живет в другом замке… Вот у Тха-ариса забот!.. Еще и меня искать надо.
И тут я вдруг осознала… Ледяные грани! Он же мой жених. Жених, а не муж! Значит, после моего побега весь мой народ перейдет под власть Ра-аброна, мужа старшей сестры. Вот уж… Вот уж нет!
На-арис его любит, конечно, по-своему, потому что с детства смирилась и готовилась стать его женой.
Только я-то знаю, что он властолюбивый заносчивый самоуверенный гад! Почти такой же, как Тха-арис, но хуже, и, главное, он не станет заботиться о моем народе так, как я!
Ну что ж… Побегала от своих обязательств, время возвращаться и принять хотя бы часть.
Пока зеленое чудище тащило меня в свою деревню, я уже объявила ему, что он пойдет меня провожать.
Во-первых, потому что я не очень представляю, куда залетела, и для начала мне надо выйти к большому городу, чтобы понять, где именно я нахожусь и в каком направлении мне надо двигаться обратно.
Во-вторых, я бы не хотела лететь над неизвестной страной драконом. Мы не то что скрываемся, но прекрасно понимаем, что выглядим устрашающе в своем истинном облике. И толпа обезумевших от страха вооруженных дикарей вполне может ранить или захватить в плен, а значит, и… убить… одинокого дракона.
Наш образ жизни очень схож с вампирским, даже в отношении людей – они одновременно и пища, и подданные, которых надо оберегать от остальных. Высшие драконы, такие, как я, само собой, людьми не питаются, мы используем их иначе. Для них стать нашим избранником и избранницей, пусть даже на одну ночь, это большая честь! А для нас – возможность развлечься и, пусть и очень слабая, вероятность расширить свой угасающий род. Вдруг повезет и родится хоть и слабый, но высший?! Умеющий обращаться в человека и дракона… Только везет последнее время все меньше и меньше.
Наш род почему-то угасает. У моего отца было три жены, и две из них так и не смогли родить от него ребенка. Но Тха-арис – сын старшей из его жен от человека, одного из придворных. Старший сын старшей жены, все еще живущей в небольшом замке, оставленном ей моим отцом в качестве откупного.
Синдр:
– Да как ты посмел! Ты – тупой, страшный, озабоченный, мерзкий, подлый тип! Дикарь! Чудовище лесное!
Я прямо оторопел, когда эта бледность прозрачная на меня сверкая глазищами наступать стала. И взгляд еще такой, словно вот сейчас в лицо вцепится, только не шипит и не рычит. И в глазах – сталь!
– Обмануть всех решил и меня опозорить?! Да я сейчас как… Как расскажу всем про зелье, будешь знать!
Да чтоб тебя ветром отсюда унесло! Я ее лишь намеком опозорил, а она-то меня по-настоящему сейчас прямо при всех припечатает, не отмоюсь!
– Скажу, что специально меня опоил, пользуясь тем, что я не понимала почти ничего. Что, не так?!
Ну я подскочил, проход ей загородил, а у самого внутри паника. Ну не силой же ее удерживать? Вдруг не рассчитаю? Не орчанка же… Сожму чуть покрепче и придушу нечаянно.
– Да сдалась ты мне! Я тебя из фляги нормально напоить хотел, а до этого вокруг тебя с тряпкой прыгал, воду из нее в тебя выжимал! Потом, как слепнем укушенный, помчался к озеру, а ты… взяла и напилась из болота, поганка трясинная!
– Это ты своим монстрам страхолюдным рассказывать будешь! – Девчонка продолжала глазищами на меня сверкать, так что даже не по себе делалось.
Это я – дикарь?! Это она – буйная.
– Собирайся давай, мне домой надо, меня там мой народ ждет.
Вот как сказала, так я чуть из шатра не вывалился, потому что почти у самого выхода стоял. Она не буйная, она наглая! Да так, что прямо челюсти сводит…
– Еды с собой побольше возьми. У вас деньги какие-то есть? Тоже возьми – не в лесу же я ночевать буду? А еще…
– А еще палочку волшебную, чтобы губу закатывать, – огрызнулся я. – Какие у орков деньги? С ума ты сошла, что ли? Вот когда набеги на людские селения делали, тогда у нас все было. Но это еще при прадеде моем, дед успел в пару десятков набегов сходить, и все, вытеснили нас люди.
– Здесь есть неподалеку люди? – обрадовалась наглая немощь. Вот как-то все перебрал, когда пытался решить, кто она такая, а про людей не подумал. Да я и не видел их почти – они в наш лес не ходят, мы к ним в деревни от случая к случаю, лишь по надобности. А до городов их вообще ни один орк из нашего клана не доходил. Из соседского как-то двое добрели, ругались потом страшно. Гиблое место, все за золотые монеты…
Вот гномы с людьми быстро сроднились, а орки, тролли, остальные лесные народы – нет. Эльфы вообще куда-то ушли, даже папаша мой их не застал…
– А драконы?!
– Драконы? – удивился я. – Драконов точно нет, они ж вымерли давно.
– Как «вымерли»?! Нет, они не… То есть у вас тут драконов не водится? Значит, надо идти к людям, у них спрашивать. Люди наверняка знают…
– Ну вот и пойдешь. Короче, я тебя до ближайшего города довожу, людям сдаю, а дальше ты сама как-нибудь.
Девчонка задумалась, нахмурилась. Потом головой замотала:
– Нет, «как-нибудь» меня не устраивает. Доведешь меня до моего замка, я тебе заплачу.
– И что я с твоим «заплачу» делать стану? – Нет, я понял, что она про деньги, про те самые золотые монеты, с которыми в городе жить можно. Только мне-то они зачем? Мне Келда нужна… а она за деньги не продается. – Сиди в шатре и не вылезай, я пойду еды в дорогу соберу. Побольше. И все что нужно, чтобы в лесу ночевать. – Вот чуть язык ей не показал, поганке нахальной. – Потому что в городе нас с тобой точно никто не ждет. Но мы поищем там того, кому ты приглянешься и кто захочет тебя дальше провожать.
– Он еще и мне приглянуться должен! Я неизвестно кому себя до замка провожать не позволю.
– Ну и пойдешь одна-одинешенька, – фыркнул я, плечами пожал и побрел сначала к отцу, потом к матери с бабкой. Мешок заплечный собрал – на две седьмицы хватит!
Вернулся в шатер, а там поганка эта с Келдой о чем-то щебечут!
– Ты, говорят, герой? – Орчанка уставилась на меня в упор, сверху вниз, а я только кивнуть и смог. Уж не знаю, где я там герой, но кто ж от такого звания откажется?
– Принесешь мне шкуру зверя, которого тут не водится, может, и соглашусь стать твоей женой!
И ушла. А я, как дуб, остался стоять и думать, что это было и за что мне такое счастье.
– Я ей сказала, что ты меня проводить до гор, где я живу, вызвался. И что ты очень заботливый, но совершенно точно в кого-то влюбленный, по лицу видно – страдаешь. Про зелье я ей рассказывать не стала.
– И на том спасибо, – выдохнул я, глядя на ухмыляющуюся девчонку. – А как ты догадалась, что я по ней именно страдаю?
– Ты с нее глаз не сводил все время, что мы у шатра стояли. Сложно не заметить. – Поганка одарила меня снисходительно-презрительным взглядом и потом уважительно оглядела мой мешок. – Хорошо собрался, дня на два-три точно запас есть. Пошли?
Я-то как раз хотел ей предложить переночевать в шатре, а в путь отправиться утром, потому как вторая половина дня уже. Но едва рот открыл, как тут же и закрыл. Обвинит сейчас в том, что я хочу напоследок сделать вид, будто все же свое получил, а не просто так, как поленом пришибленный, прусь с ней неизвестно куда неизвестно зачем. Хорошо хоть, Келду предупредила… Точно! Я ж не просто так, а за шкурой зверя иду, такого, какого здесь не водится. За подарком для своей будущей первой жены!..
– Что-то ты подозрительно как-то скалишься, – насмешливо фыркнула девчонка, но на клыки мои покосилась и поежилась. А я очередной раз пожалел, что такие, как у отца, не вырастут…
Ка-арис:
Я, кажется, начала потихоньку привыкать к виду своего чудовища. Когда смотрела на его лицо, уже не гипнотизировала странные клыки. А его голос, если отвернуться и, главное, не прислушиваться, звучал даже красиво. С таким голосом героические баллады бы петь, а не на меня брюзжать, словно старая дуэнья.
– Куда тебя лешак потащил, зачем ты с тропы сошла, чучело прозрачное? А если б утопла, дурында обормотная? Кикиморы бы утащили, если б я не подбежал! Сказал же, на тропе стой, пока я в кусты отлучусь!
– Да ты сам провалился в тех кустах!..
Зла на него не хватает!.. Тупой он, а не страшный… Тупой, наглый, самоуверенный, и его зеленая клыкастая рожа вызывает не отвращение, а раздражение. Причем какое-то странное.
Обычно я просто ставила в известность: «Ваше общество мне неприятно», и все, больше никогда не видела, не слышала, не вспоминала. А тут…
Приятно его общество или нет, а одной мне до ближайшего города добираться будет сложно. Придется терпеть, тем более привыкла уже. Но в том-то и дело, что раздражение у меня на него какое-то непривычное. Вот скажу я ему: «Мне неприятно твое общество», и он убежит довольный, потому что не ценит, какую я ему честь своим обществом оказываю. Наоборот, обрадуется только!
То есть я могу ему, конечно, заявить, что я дракон-оборотень из рода Асэншейн, но вот есть у меня предчувствие – не проникнется. Даже самого факта, что я дракон, не осознает, потому что бездоказательное заявление получается. Они тут вообще считают, что драконы вымерли! И имя рода отца для него – пустой звук.
Я сразу решила не представляться ему полностью, едва он попытался мое имя сократить!.. Тупой же…
Ка-арис ему не запомнить, он меня до Арис сократить попробовал, потому что Карис ему не понравилось, а двойное «а» выговаривать сложно и смысла нет. Так бы и… стукнула чем-нибудь!
За все свои двести лет я физически выражала недовольство раза три или четыре, потому что большинство окружающих меня людей понимали слова, а драконы – мысли.
Когда я в первый раз по щеке ударила слишком уверенного в себе придворного, мать отвела меня в сторону и объяснила, что цивилизованным созданиям дана речь, а силу надо применять только после того, как разочаровался в своем собеседнике и его цивилизованности. Я запомнила.
Особенно после состоявшегося вечером того же дня разговора с отцом:
– Нельзя поднимать руку на того, кто не сможет тебе ответить. Ты – женщина и высшая, дважды неприкасаемая. Если ты считаешь себя оскорбленной, ты можешь приказать казнить оскорбившего или попросить равного ему по статусу вызвать его на дуэль. Можешь выразить свое неудовольствие и изгнать грубияна, лишив его нашей поддержки. Но пачкать руки самой – значит опускаться до уровня того, кого ты ударила.
И я училась выражать свое неудовольствие, пользуясь словами, только словами. Прямо, честно, спокойно, глядя в глаза. Предупреждение, дуэль, казнь, изгнание…
Но этот… дикарь… он совершенно не понимал слов! И как еще мне донести мое неудовольствие? Только опустившись до его уровня или… подняв его до моего!
– Да куда ты опять прешь, чахла, чтоб тебя кикиморы унесли! Все, давай привал делать.
– Прямо здесь? – Я обвела рукой… болото! Ледяные грани, вот как он место для привала выбирал? Впереди тропа, позади тропа… И там, где мы стоим, – тоже тропа!
– А где еще? Поляны специально для тебя поблизости нет. До нее еще минут двадцать мне бежать и часа два тебе плестись.
– Я не хочу спать прямо… на дороге! – У меня от возмущения внутри снова начал зарождаться фонтан магии, поэтому я закрыла глаза, сосредоточилась и попыталась успокоиться.
Если обернуться не получится, магия не сможет выплеснуться и мне будет очень плохо. Больно.
Тха-арис долго учился обороту, очень долго. Я уже была в сознательном возрасте, когда у него стало все получаться с первого раза. И я очень хорошо помню, как ему было больно… ведь он был драконом нашего клана, а мы все чувствуем друг друга, порой даже на расстоянии. Конечно, основную боль забирал отец, потом мать, сестра… и какой же огромной она была, раз доставалось даже мне?!
– А я не хочу бродить несколько часов в ночи – заплутаем, век не выберемся.
– Сам же сказал, двадцать минут! – Я уставилась на дикаря в упор, а он даже не поежился, так же в упор уставившись на меня. И только спустя вечность, когда я уже готова была сдаться и отвести взгляд, махнул рукой:
– Ну что, чахла с гонором, сейчас повеселимся…
И… перекинул меня через плечо, сверху на мешок! Головой вниз! А потом побежал… Дикарь! Тупица! Чудовище зеленое!
– Придурок! Как ты посмел?! Как?..
– Сама хотела на поляне спать. Спи!
– Прямо на траве? А костер? А…
– Кровать? Матрас? Спальный мешок есть, но он один.
– Спальный мешок меня устроит, – облегченно выдохнула я. – И костер разведи. Холодно.
Костер этот зеленый придурок развел довольно быстро и даже где-то нашел воды, в которую насыпал травы и чего-то сушеного… главное, чтобы не мух!..
Стараясь не задумываться о компонентах, быстро выпила горячий бульон из миски и вопросительно посмотрела на чудовище. Он медленно – уверена, что нарочно медленно, – съел все, что оставалось в котелке, снял широкий пояс, сразу вместе с висящим на нем в чехле топором, пробубнил о том, что завтра надо будет поохотиться. Затем достал из рюкзака большую, сшитую пополам мехом внутрь шкуру и… залез в этот мешок сам!
– Давай, поганка, тут еще три таких, как ты, влезет!
Синдр:
Я иногда от ее наглости просто теряюсь! Ну была б орчанка сильная или как мать моя – юркая и вездесущая, а так… Немощь чахлая, быстро идти не может, без костра мерзнет, готовить явно не умеет, а то б помогать кинулась. Ну не сможет умеющая готовить баба спокойно смотреть, как я в кипящую воду все без разбора кидаю. А она даже не дернулась и потом все что вышло еще и съела. Даже не поморщилась.
Но ведет себя так, словно в любой момент встанет и одна пойдет. Может, она дурная? Может, головой об валун стукнулась? Там выступов подходящих хватало… Ну вот куда она без меня дойдет? Лешаки уже себе животы от смеха надорвали, наблюдая за этой путешественницей. А трясинницы устали облизываться и, по-моему, уже сами ее на тропу обратно запихивали, потому как позорно ж такую беспомощную утаскивать.
А пигалица эта бледная вместо того, чтоб вцепиться в меня и радоваться, что я ее провожать вызвался, командовать еще пытается. Поганка белобрысая!
Ночью совсем насмешила, когда еще раздумывать у костра уселась – влезать ко мне в спальник или нет. Вот можно подумать, выбор у нее прям на все четыре стороны. Но долго капризничать не стала, залезла, прижалась ко мне и уснула, сладко так. Ну я ее так пристроил рядышком, чтобы волосами мне лицо не щекотала, и тоже задремал. А потом и совсем заснул, убедившись, что вроде бы все хорошо.
Утром резко проснулся и глазами с поганкой встретился. Она меня так пристально изучала, словно диво какое-то чудное, впервые увиденное. Даже не по себе как-то стало. Потерпел немного, а потом вспомнил, что поохотиться хотел. Да и… в кусты уже пора, а она тут к клыкам руками потянулась. Нет, я помню, что в прошлый раз после этого такой поцелуй последовал, от которого сразу про всю ее чахлость из головы выдувает. И не то чтобы этого поцелуя не хотелось, но у меня на продолжение же потом планы появятся, а оно мне не светит.
Вот чую – не настроена поганка на продолжение.
Она меня как-то странно изучала, не для таких целей, а словно удивлялась чему-то обнаруженному на моем лице. Уж не знаю, что ее так поразило… но я себя прямо богомолом в банке ощутил. Мать вот так же их разглядывает, обдумывая, подходит ли он для запекания или слишком маленький еще.
Поэтому быстренько отправил чахлу по утренним делам. Она при этом на меня так посмотрела, словно я сказал что-то не то или обидел ее чем-то. В общем, подобрал я поганку с придурью, а что делать? Не выбросишь уже… Быстро до города доведу, сдам с рук на руки тому, кто за деньги ее потом дальше проводит…
Но тут я вспомнил! Тьфу ты, чтоб этих баб кикимора сварила… Шкура же! Без шкуры зверя, который у нас не водится, возвращаться нельзя. Келда задразнит, и сам со стыда сгорю.
Значит, придется тогда уж до самого дома ее отвести, не на середине же пути бросать? Глупо как-то… Пообещал, опять же и одной, и второй. Вот кто меня, обалдуя, за язык тянул?!
Едва поганка моя вернулась, я ее на пенечек усадил и строго велел на одном месте сидеть, а сам побрел свои дела делать.
Ну а потом еды нормальной добыл, чтобы позавтракать как орк, а не как троллиха перед первой зимней спячкой. Сразу целое гнездо с яйцами взять было бы удобнее, но я прогулялся по округе и из нескольких гнезд по яйцу взял. А потом заметил дупло, в котором пряталась молодая белка, и сам притаился, выжидая, когда мой будущий бульон нос высунет. Но потом передумал и свернул шею курлыкающему неподалеку тетереву.
Беличью шкурку на коленке обрабатывать было лень, а выбрасывать – жалко. С птицей проще.
К счастью, пока я делами занимался, пигалица никуда не ускакала и даже спальный мешок попыталась свернуть. Посуду ополоснуть, правда, не догадалась, но и это – к счастью. Пусть она и не весит ничегошеньки, но все равно с котелком в руках могла и в трясинку провалиться.
– Яичницу сделать сможешь?
Я сразу понял, что глупость спросил. Не знаю уж, чем это чудо бледнолицое раньше питалось и кто о ней заботился, но подпускать ее к костру, да еще и с запасами, которых не так уж много, кикиморам на смех.
Так что взял крышку от котелка, смазал жиром, перебил в нее все яйца и пристроил на углях, а сам побрел посуду мыть. Вот ведь возложил обузу себе на шею – и мучаться с ней теперь до самого Фрайдера. Именно так, судя по карте, назывался ближайший городок.
Только я насчет двух дней пути разогнался. Это я бы один за два дня дошел, а с чахлой попутчицей хорошо если не седьмицу брести будем.
Вчера мы где-то часа за три прошагали столько же, сколько я в одиночку за час преодолел бы прогулочным шагом, насвистывая и по сторонам поглядывая, да еще и с лосиной какой-нибудь свежезаваленной на плечах. А тут, считай, налегке шел, пяткой сам себе на пальцы наступал, чтобы шаги большие не делать… Устал от этого сильнее, чем если бы всю дорогу с поганкой на руках бежал.
Конечно, время я очень условно высчитывал. Солнечные часы с собой таскать тяжко, а на глазок по солнцу все очень приблизительно выходит.
Вот считать-то до ста я умел хорошо, не дикарь какой-нибудь. Мать моя читать-писать умела. И бабка рецепты свои записывала, а прапрабабкины записи иногда листала. И папаша грамоте обучен был с детства.
А уж без умения считать оркам вообще тяжко. Надо ж и за числом жен следить, и сколько детей в шатре отслеживать, и добычу правильно поделить…
И тому, что если быстро считать до шестидесяти – минута как раз и пройдет, нас с детства учили. «Скоро приду» – оно ж у каждого свое. А вот когда «через десять минут», «через тридцать минут», «через два часа» – это уже понятнее. Так что чувство времени со временем становится встроенным.
А названия делений времени и пути все наши предки от эльфов переняли. Вроде бы от эльфов...
Ка-арис:
Сегодня чудовище не брюзжало, просто молча шло рядом и иногда поглядывало на меня, очень задумчиво. Я сначала тоже молчала. Мне было о чем… помолчать.
Убить моего отца мог кто-то очень сильный. Кто-то, кому не смог противостоять высший дракон или… не захотел противостоять. Вот о последнем думать было еще страшнее. Только бежать и прятаться было не к кому, а в никуда – не вышло. То есть вышло, но результат мне очень не понравился.
Я, конечно, старалась не паниковать и утешала себя тем, что отдохну и смогу обернуться обратно в драконицу. Но что… что я буду делать, если не смогу?! Если уже никогда-никогда?.. Потому что трусливо сбежала в никуда, оставив свой народ, не выполнив свой долг, не разобравшись со смертью отца?
У меня же словно умопомрачение какое-то случилось! А ведь могла просто сказать Тха-арису, что пока не готова стать его женой, и все. Все! Траур у меня, вполне уважительная причина, почему я о ней не подумала? Почему помчалась неизвестно куда, словно за мной гнались…
А может, за мной и гнались?!
Я даже затормозила, и бредущий за мной зеленый страшила чуть не врезался мне в спину. Конечно, он тут же сообщил мне об этом:
– Чахла, ты что, змею увидела? Или собственный яд наконец-то подействовал и тебя обездвижило? Ты на отдых еще не нашагала и ужин не заработала. Чего там у тебя случилось, немощь бесполезная?!
– Думаю! – рыкнула я на дикаря, но от его слов стало очень обидно.
Вместо попыток вспомнить, почему я решила сбежать, начал вспоминаться сегодняшний обед. Именно после него к моим прозвищам и добавилось слово «бесполезная».
Как будто я двести лет только и делала, что птиц ощипывала! Да я на настоящую охоту летала всего раз десять в жизни. Никакие инстинкты не могли меня заставить вцепиться когтями в беззащитное животное и уж тем более разорвать его на части и съесть! Сырым! Фу, гадость какая!
Нет, есть я предпочитала в человеческом облике и мясо любила с гарниром или в супе. Уже приготовленным, не мной, естественно!
А тут мне сунули в руки труп какой-то птицы и сказали, чтобы я его ощипала. А когда я вернула тушку обратно, совершенно честно заявив, что делать ничего подобного не умею и учиться не намерена, меня и обозвали «бесполезной». Я так обиделась, что даже обедать сначала отказалась! Хотя пахла птица, после того как над ней поколдовал этот зеленый хам, очень вкусно.
Сначала он ее прямо в перьях несколько раз макал в кипящую воду, держа за лапки, затем ловко так принялся выдергивать из нее пух и перья, раскидывая их в разные стороны. Потом подержал тушку над огнем, затем снова макнул в кипяток и после этого – в миску с холодной водой. И уже после разрезал ей туловище напополам, кинул внутренности в котелок, а остальное проткнул веткой и пристроил жариться на костре.
Пахло это все умопомрачительно. Так что я передумала обижаться. Даже проигнорировала приглашение в стиле чудовища:
– Иди лопай, пигалица. Может, хоть после нормальной еды быстрее шагать станешь, а то я себя проводником улитки чувствую.
Просто… есть очень хотелось. И домой. А значит, шагать и правда надо быстрее.
Вот только сразу после обеда на меня навалилась такая усталость! Я решила на полминутки закрыть глаза, а когда открыла их снова – оказалось, что лежу рядом с костром, под головой у меня какая-то чистая скомканная тряпка вроде накидки, а сверху я накрыта нашим спальным мешком.
И только я привстала и огляделась, чтобы поблагодарить чудовище за заботу, как он снова все испортил:
– О, проснулась, немощь бледная? Ночью не выспалась? Давай, поднимай свою тощую задницу и пошли уже… Я даже посуду помыл, пока ты дрыхла как сурок.
Вот и как ему спасибо после такого говорить?!
Я встала, отряхнулась и пошла к тропинке, а потом по ней пошагала. Прямо и прямо… Молча. И хам зеленый за мной следом шагал тоже молча.
Пока я не задумалась, а он в мою спину чуть не врезался.
Смотреть надо, куда идешь, а не по сторонам головой крутить!
– Думает она! - разбрюжался он в ответ на мои слова. - Думать вечером будешь, перед сном. А пока давай ноги переставляй. Мы на таких скоростях до гор только к зиме доберемся!
– А ты куда-то торопишься? – огрызнулась я. – Тебя без шкуры редкого зверя все равно дома не ждут.
– За шкурой я и без тебя сходить смогу, – пробурчало чудовище. – Седьмица туда, седьмица обратно. И горы повидал, и шкуру добыл.
– Ну и…
Вот слов приличных нет, чтобы этому хаму объяснить, кто он есть на самом деле. Можно подумать, я специально медленно иду! Да я… Я вообще ходить не привыкла! У меня ноги уже ноют так, что плакать хочется. А я все равно иду же!.. Потому что надо. Потому что там мой народ!.. И… мой дом. Моя семья. Сестры. Жены отца. Тха-арис.
– Ладно, давай тут привал сделаем. Место удобное. До следующего еще час плестись, – страшилище внезапно решило проявить доброту, но я, упрямо шмыгнув носом и гордо задрав вверх подбородок, даже не стала поворачиваться, чтобы посмотреть на предложенное для привала место. До заката еще часа два точно. Вместо болота и зыбкой почвы уже какое-то время вокруг высокие ели, прямо как дома. И успокаивающий запах хвои.
Нельзя себя жалеть и сдаваться, если впереди есть цель. Надо двигаться вперед, пока есть силы. А силы у меня пока еще были, если не расслабляться и не отвлекаться на грустные мысли. У меня же есть хорошие, оптимистичные, мотивирующие… Есть же?! Например… Вот обернусь драконом и оболью это чудовище, чтобы научился себя вести и руки перестал распускать!
– Отпусти! Отпусти меня немедленно! Отпусти, я сказала!
Ка-арис:
Сама не знаю, что на меня утром нашло. Может, я просто привыкла уже к чудовищу настолько, что стала воспринимать его своим? Он так красиво смотрелся на коленях рядом со мной! И вообще был такой милый, такой заботливый, так переживал обо мне!
За двое суток мне даже начал нравиться странный цвет его кожи, зеленовато-серый, как ветви моих любимых елей. Пах он, правда, как чудовище – вечерним лесом; шкурой пойманного на последней охоте дикого зверя, которую только-только начал обрабатывать скорняк во дворе замка; дымом костра... И самцом, озабоченным поиском самки. Мускусный запах возбужденного дикаря, от которого прямо в глазах мутнело, если принюхиваться.
Кожа у него была грубоватая, даже на груди. Не шершавая, а просто… жесткая, как ладони у отца или Тха-ариса. Когда я провела по его коже пальцами ноги, чудовище зажмурилось от удовольствия… И это было так мило!
А когда он посадил меня к себе на плечи и пошагал вперед по тропинке, быстро, уверенно, едва придерживая меня своими огромными ручищами, я поняла, что победила! И что теперь могу считать страшилище своим. Конечно, он не мой народ, но все равно – мой.
Он так резво шагал, сделав всего один небольшой перерыв на обед, что под вечер, еще до заката, мы вышли из леса. Но потом еще где-то с час шли по широкой дороге до высоких стен, ограждающих небольшой городок.
Почти у самых ворот дикарь все же спустил меня на землю. Хотя я уже приготовилась въехать по-королевски, сидя даже не на лошади, а на зеленом ручном монстре.
Вот только охрана у ворот при виде нас напряглась и отказалась пускать в город.
– Что значит «плата за вход»? А за выход у вас платы нет? – возмутилась я, пока притихшее чудовище пыталось понять, о чем вообще речь. – Вам не полагается взымать плату за вход! Сколько жителей в городе?
– Тебе-то какое дело, девка? – решил поспорить со мной один из охранников, тот, что помладше. А вот старший нахмурился и задумался. Правильно!
– Если вы нарушаете закон и берете плату за вход в город, в котором меньше ста тысяч человек, это еще простительно. Конечно, если вы при этом платите налог…
– Валите давайте, мой друг пошутил насчет оплаты, – процедил старший стражник и распахнул ворота.
Я гордо прошествовала вперед, таща за руку дикаря. Тот изо всех сил старался делать вид, что ничего интересного не происходит, но при этом крутил головой во все стороны, иногда смешно втягивая ее в плечи, буквально на несколько секунд. Потом гордо выпрямлялся и снова делал вид, что не видит вокруг ничего достойного его внимания.
– Денег у нас нет?! – шепотом поинтересовалась я, уже и так зная ответ. – Значит, надо искать ночлежку.
В каждом уважающем себя городе должна была быть хотя бы одна ночлежка – приют для бедных путешественников, у которых каждая монетка на счету. Так было заведено во всех странах рядом с нагорьем Звезда Драконов. И я очень надеялась, что рядом с Гномьим хребтом все примерно так же.
Неведомо откуда добытую моим чудовищем карту, которую оно с гордостью иногда изучало, я тоже уже покрутила в руках. Ледяные грани! Эта карта была старше меня, точно! Границы стран на ней были еще доисторические, в смысле очень-очень старые. Без учета последних людских войн по разделу земли, случившихся лет так триста-четыреста назад, как раз во время великого эльфийского исхода.
Я уже давно напрягла свою память – не зря же преподаватели пичкали меня и историей, и законами, и географией – и, главное, задействовала пространственное воображение. Так что теперь примерно представляла, куда меня занесло.
Я пересекла рукав Аза-аэйлин, всю Клаилию, Гномий хребет и упала в центре Иостриума. Страны, в которой когда-то давно жили эльфы. Ну вот, кроме эльфов в ней, оказывается, водились зеленые чудовища, называющие себя орками, и смешные ушастики, называющие себя троллями.
А у нас считается, что все человекоподобные, кроме людей и гномов, вымерли уже давно.
Интересно, а шелки в Эйлизиварском проливе тоже еще существуют? Отец как-то рассказывал о них и о том, что те ведут летопись нашего мира. Вот будет забавно, если они на самом деле не исчезли вместе с эльфами, а так и живут в этом проливе, записывая все, что происходит.
Мы с чудовищем словно поменялись ролями. Теперь я уверенно ходила по городским улицам и расспрашивала прохожих.
Человеческие языки в разных странах отличались незначительно, гораздо сложнее было с разнорасовыми. Но мне повезло, в Иостриуме почти все говорили на «людском», как и в Теспарии. Так что я чувствовала себя почти как дома.
А вот дикарь хоть и старался сделать вид, что это он тут большой и страшный, но все равно ясно было, как город его пугает. Зато он оказался очень сообразительным и не вмешивался, пока я выясняла, как нам дойти до ближайшей ночлежки. И потом послушно шел рядом, только по сторонам озабоченно крутился и принюхивался, словно зверь.
Люди на мое чудовище посматривали хоть и с опаской, но не как на диво дивное. То есть орки здесь не редкость экзотическая. Едва меня озарило этой светлой мыслью, я поймала пробегающую мимо женщину, обменялась с ней вежливыми поклонами и словами приветствия, после чего поинтересовалась, не подскажет ли она, где еще водятся такие же большие и зеленые, как мой спутник. Может, в городе есть какой-то особый район или хотя бы дом для таких вот дикарей.
– А то ж! – обрадовала нас женщина. – Рядом с ночлежкой есть, для пришлых из леса. Туда всех пускают, и орков, и троллей. И гномы некоторые не брезгуют, и эльфы попадаются.
Я даже рот приоткрыла от удивления. Неприлично, конечно, но новость-то какая! Эльфы! Живые! Настоящие! У меня даже давящий постоянно где-то в груди тоскливый комок на время рассосался. Ну или размяк настолько, что я восторженно выдохнула. И само собой, несмотря на совет женщины пойти спать в обычную ночлежку, потому как там спокойнее, мы направились в заповедник для лесных обитателей. Я – на эльфов посмотреть, а чудовище мое – среди своих посидеть. Наверняка же ему со своими уютнее будет! Опять же, может, там его покормят, как своего?
Синдр:
Мне в городе нужна была только лошадь, ну и, наверное, переночевать. Лес-то закончился, а чтобы до нового добраться, надо еще час моим привычным шагом топать, а то и побольше. В темноте, да с чахлой на шее – опасно. В такое время не только лешие да кикиморы под ноги могут выскочить, но и кто пострашнее.
Хотя поначалу я даже про лошадь позабыл, так сбежать из этого странного места хотелось. Кругом камень, деревьев нет почти, зато люди вокруг, такие же чуднЫе и мелкие, как моя немощь. Но, правда, не такие блеклые. Едой пахнет, но что-то мне подсказывало – даром тут не кормят, а монеток у нас с собой нет.
Завтра надо будет про цену лошади узнать и посоветоваться с кем-нибудь насчет работы. Лучше день потерять или даже два, но зато потом поганку на лошади везти. Все-таки на плечах ее тащить неудобно, хоть и не весит ничего. Просто случись что, опасность какая-нибудь, это мне ее скинуть надо, топор достать, рожу зверскую сделать…
А лошадей я пару раз видел. Так что по крупу хлопну – и помчится она вскачь, как лосиха или олениха какая-нибудь. И пигалица на ней. Сразу минус одна забота. А потом я их догоню, пробегусь с ветерком, разомнусь.
В людскую ночлежку поганка почему-то идти не захотела, пошла в лесную. Правильно, конечно. В лесной мы спокойно выспимся среди своих, а что там у этих людей на уме – не разберешь.
Кормить нас никто бесплатно не стал. Но сказали, что наверху есть комнаты с кроватями. Нам полагается одна на двоих, потому что чахла – человек и ей тут не место.
Вот ведь жабы болотные! Даром что городские…
Да я, между прочим, сам до сих пор сомневаюсь, человек чахла или кто-то еще. Зато четко видно ж, что девчонка. Значит, ей отдельное место надо!
Уж не знаю, чего меня вдруг так зацепило. В лесу вместе в одном мешке спали – и ничего, но тут прямо обидно стало за поганку. Ну да, мелкая, бледная, незаметная, но это ж не повод ее кровати лишать?!
Правда, как следует пошуметь мне сама поганка не дала, схватила за руку и потащила вверх по лестнице. Так что я только успел выкрикнуть напоследок, что нечего всех огульно человеками обзывать, если доказательств нету!
На втором этаже комнат было штук десять, не меньше, и в каждой – кровати, рядами, вдоль стенок. Свободных – ни одной!
На всех кто-то или спит, или сидит, или вещи чужие валяются. Еле-еле нашли вроде бы ничейную, только ложиться мне на нее совсем не хотелось! И пигалицу тоже перекривило всю, причем почти с самого начала наших поисков. Белье на этих кроватях серенькое и грязненькое, в комнатах пахнет немытыми ногами и чем-то непонятным, сладковатым, типа шамановой настойки, которую тот пьет, когда с духами предков говорить собирается. Посмотрел я, как лохматый и бородатый мужик, вроде не леший, а кто-то другой, не просыпаясь, волосы на голове постоянно чешет, и сам зачесался.
Схватил поганку, вытащил ее в коридор и предложил:
– Давай в другую пойдем, ту, что для людей?
Чахла только вздохнула горестно и как-то виновато. Но пошла вслед за мной вниз. Только на последних ступеньках замерла, как зачарованная, и уставилась на парня в плаще и капюшоне. Он сидел один за столиком прямо у лестницы. Я бы его и не заметил – хрупкий, мелкий, и волосы такие же белые, как у моей пигалицы.
– Родня, что ли?
Ух как я обрадовался! Вот сейчас спихну ее своим, а сам обратно. Прочь из этого города, в родной лес. Подумаешь, ночь. Что я, по ночам не гулял, что ли?! Да и потом мне бы только полянку приглядеть приличную, костерок развести – и все, спать завалюсь.
– Эльф! – с восхищенным придыханием выдала чахла, так и не отрывая взгляда от парня. – Настоящий эльф!
Ну я эльфов никогда до этого не видел. Так что с чего вдруг поганка решила, что это тощее безобразие – эльф, не знаю. Только судя по запаху, это был эльфийский шаман. И встреча с духами предков у него планировалась такая… очень многодуховая. Потому как готовился он к ней очень старательно, заливаясь огромными кружками.
Но чахла или не заметила, что ее эльф уже на живых вряд ли отреагирует, или ей наплевать на это было. Она спустилась, подошла к столику этого шамана, уселась со своей обычной уверенной мордочкой, словно ей все вокруг должны, и принялась сверлить взглядом этого несчастного.
– Пойдем, нам пора! Мы же решили свалить отсюда, – напомнил я пигалице, дергая ее за руку со стула.
Но тут ко мне подбежал мальчишка-тролленок и всунул в руки большущую кружку. Побольше даже, чем у эльфа.
– Хозяин угощает! – протараторил он быстро. – И закуску сейчас подаст!
Я обернулся и встретился взглядом с внушительных размеров угрюмым мужиком. Он стоял за длинным ограждением, которое чахла назвала стойкой. А у него за спиной рядами красовались бутылки с непонятными жидкостями. И две огромные бочки с краниками. Пока мы из-за кровати ругались, я к этим бутылкам не приглядывался, а вот к бочкам принюхаться слегка успел. Шаманская настойка там была, крепкая! И в кружке у меня пенилась точно такая же, попахивающая сушеными клопами и забродившими фруктами.
Я отрицательно помотал головой и поставил кружку на стол. Настойки – дело такое, у абы кого пить опасно. Одно дело бабка моя, там понятно, что и клопы нажористые, и фрукты свежие кидались, и травки правильные добавлены, а не яд какой-нибудь.
– Какой ты… красивый… большой… – внезапно подал признаки жизни эльфийский шаман. – Тут таких, как ты, уже давно не было!
– Правильно, делать нам больше нечего, только в городах торчать, – пробурчал я и снова осторожно подергал чахлу за руку: – Пошли отсюда!
Но поганка уперлась, вцепилась в стул и глазами поедала эльфа, словно чудо какое-то. Вот что она под тем капюшоном разглядеть умудрялась?
Ка-арис:
Вот уж никогда бы не подумала, что встречу в Иостриуме вампиров! Но они даже меня узнали, мою суть, потому что вежливо поклонились и предложили свою помощь.
Я погрузилась в светскую беседу и на какое-то время даже позабыла, где именно мы находимся. Словно перенеслась в недалекое прошлое, вычеркнув кошмар последних дней.
Но пока я отвлеклась, мое чудище, мрачно сидящее напротив, умудрилось сделать пару глотков того странного напитка, которым его угостил хозяин этой ночлежки. Точно не благородное вино, а дрянь какая-то!
И… Ледяные грани, не знаю уж, что за яд там был, только мое страшилище стало таким же безумным, как и заинтересовавший меня эльф!
Я еле успела выхватить у него из-под носа кружку и вылить оставшееся содержимое на пол.
– Позволила она! – возмущенно выкрикнул в это время Синдр, совершенно неясно к чему. – Подданным! – продолжил он, гневно раздувая ноздри. Только по этому слову я сообразила, какая именно фраза его так задела. А ведь после нее мы уже обменялись множеством других, за двадцать-тридцать минут разговора. – Да ты мне много раз сказала, что между нами ничего не будет, потому что ты дитя гор и неба, а я лесной дикарь! Так вот! Я пошел обратно, к своим. О тебе и без меня есть кому позаботиться.
Выдав все это, злющий монстр вылетел из ночлежки, при этом так хлопнув дверью, что стаканы на ближайших к выходу столах звякнули.
Мы все замолчали. Лично я – от растерянности и странной смеси страха и злости. Детская какая-то выходка, озадачившая и поставившая меня в… глупое положение. Я вроде как официально признала, что это дикое чудовище – мое, и тут оно устраивает скандал, словно… Неприлично, ужасно! Такая сцена в присутствии существ, знающих, кто я и какую честь оказала этому дикарю!
Но… главное было даже не это.
– Какой он… горячий! – внезапно прервал тишину эльф, а потом встал и, пошатываясь, вышел вслед за моим… вернее, уже не моим монстром.
А я все пыталась понять, почему Синдр так разозлился. Ладно бы просто обрадовался тому, что есть на кого переложить заботу обо мне. Это было ожидаемое поведение… для дикаря. Он ведь с самого начала собирался довести меня лишь до ближайшего города.
И то, что мне померещилось… показалось, что он вдруг передумал… это просто потому, что я расслабилась и перестала видеть в нем неотесанного лесного варвара. Зря!
Вот только непонятно, как мне теперь добираться до Драконьей Звезды.
Вампиры, конечно, настоящие аристократы, но вряд ли ради меня изменят свои планы. А мне надо поскорее домой! Как можно скорее… К тому же после того, что случилось с отцом, я не готова доверять кому-то, кто может быть в этом замешан. Тем более вампирам. Они же любители влезть во всевозможные интриги. Мало ли что могло произойти между их верхушкой и моей семьей?!
Так что придется опять наступать гордости на горло и идти искать этого вспыльчивого дикаря. Он мне нужен!
Извинившись за поведение своего спутника, я попрощалась и вышла на улицу. Была темная ночь, но, к счастью, я прекрасно видела в темноте. Вот только страшилище уже успело куда-то скрыться. И эльф – тоже.
Исчезновение эльфа меня очень насторожило, потому что передвигался он не очень уверенно и далеко уйти просто не мог.
Сначала я, даже не задумываясь, прошлась по двору, прислушиваясь и внимательно присматриваясь. Но, как раз когда я услышала какие-то подозрительные звуки в одной из пристроек, а потом, подкравшись поближе, разглядела хозяина ночлежки, разговаривающего с такими же жуткими громилами, как и он сам... неожиданно вспомнила, что в случае опасности не обернусь в дракона. Я – слабенькая девчонка, пристукнуть которую сможет любой, кто пожелает. А если вдруг во мне начнет просыпаться магия и при этом я не смогу сменить ипостась, то умру… Я… умру… от собственной магии!.. Смешно.
Вот только вместо того, чтобы бежать обратно, под защиту вампиров, я тихонечко покралась по тропинке, потом занырнула в кусты и, прижавшись к стене пристройки, мелкими шажками добралась до двери. Мне хотелось не только подслушать, о чем они разговаривают, но и посмотреть, что там вообще происходит.
И… лучше бы я этого не делала! У меня внутри все заледенело, словно одна из величественных граней, оружие и защита нашего рода, внезапно пронзила меня насквозь!
Громилы торговали живым товаром!
Нет, я знала, что подобное существует! Знала, что люди часто обращаются с пленными, словно те – их собственность. Знала, что вампиры иногда меняются своими… эм… любимцами. Знала, что в пещерах Гномьего хребта многие трудятся совсем не добровольно. Только одно дело – услышать об этом совершенно случайно, проходя мимо или стоя рядом и тут же старательно забыв. Совсем иное – подслушать, затаившись в темноте в нескольких шагах от тех, кто этим занимается, находясь в слабой человеческой ипостаси и не имея возможности вмешаться.
Безумную идею вылезти и предложить преступникам денег я отвергла сразу. Им уже вот-вот кто-то должен был заплатить, а я прекрасно знала такой тип существ. Они предпочтут получить одну монету, но сейчас, вместо десяти, но завтра. И даже если я смогу убедить их, что у меня действительно есть возможность заплатить пусть не за всех, а только за одного… Все равно…
Внезапно я поняла, что сомневаюсь потому, что мне страшно. Страшно сделать эти несколько шагов, отделяющих меня от трех огромных мужчин. Как-то позорно быстро я растеряла свою уверенность! Но когда все же решилась хотя бы попробовать поторговаться, троица захлопнула дверь в пристройку и пошла к воротам. Очевидно, пришел покупатель…
Времени у меня было очень мало. Критично мало… и сил – тоже. Но замОк оказался магическим! Наверное, в мире людей это было правильно. Умельцев вскрывать любые засовы или просто силачей, способных вынести дверь с петель, тут найти проще, чем мага. Или дракона… Зато против меня магические замки бессильны!
Синдр:
Проснулся я очень резко и как-то неправильно. Тело ноет, голова болит, во рту – словно бабкиной мушиной настойки перепил.
И тут я вспомнил! Да чтоб их всех горные тролли порвали... Ведь точно, перепил. Только не бабкиной, а той самой, которой меня от чистого сердца хозяин всей этой забегальни угостил. А потом я еще пигалице высказался, потому что это ее снисходительное «мой подданный» за живое задело. Тоже мне, придумала!..
Хотя вот сейчас, на больную, но выспавшуюся голову, я никак не мог понять, с чего вдруг настолько разозлился. Ну да, был повод огрызнуться, но ведь я ее… хлопнув дверью, на вампиров бросил!
И что потом было – не помню.
Во двор выскочил вроде… Да, точно! Ночь, звезды, забор прямо передо мной, а потом… сзади, за спиной, хруст ветки под чьими-то ногами, я поворачиваюсь… и все!..
– Очнулся наконец-то? – поинтересовался кто-то из темноты. Я привстал, пригляделся и прям так на попе в сторону и отпрыгнул. Хорошей я компанией обзавелся, пока без сознания лежал!
– Да не волнуйся ты так, я уже сытый.
Успокоил! И главное, как назло, топора под рукой нет… Пропал топор!
– Ты хоть помнишь, что с тобой было?
– По голове кто-то тяжелым сзади стукнул, – процедил я, нащупав рукой в темноте подходящую дубину. – И если это ты, клыкастая образина…
– На себя посмотри, – рассмеялся вампир и… исчез! И тут же меня кто-то по плечу похлопал. Резко развернувшись, я замахнулся дубиной, но… тварюга опять исчезла, чтобы снова постучать меня по спине.
– Ладно, поразвлекались – и хватит, – объявила клыкастая сволочь, когда я все же умудрился целых два раза заехать по нему палкой. Только сам я к тому времени был злой и уставший, словно полдня бежал с тяжелым грузом на плечах.
– Тебя хотели гномам продать, в пещеры. И если бы не драконица, то рассветов тебе больше не видать. А так вот-вот полюбуешься, как солнце восходит.
– Какая драконица?
Эльфа помню, вампиров помню, тролленка с кружкой, чтоб его кикиморы сварили, помню…
– Ты что, не знаешь? Забавно! Ладно, у меня с солнцем сложные отношения, мы друг друга не любим. Так что пойду в тенечке прилягу, а ты сиди тут, охраняй. Можешь еды добыть, а то скоро твоя спутница проснется, голодная… как дракон!
И, сам рассмеявшись своей странной шутке, клыкастый весельчак опять исчез. Наверное, тенечек искать побежал.
Пока мы развлекались, я успел вокруг оглядеться. Так что уже заметил и чахлу, нагло сопящую в моем спальном мешке, и похрапывающего белобрысого тощего хмыря рядом с ней, накрытого плащом. И то, что эти придурки костер развести не додумались, так что сейчас проснутся и начнут зубами боевые марши выстукивать. Я-то, пока с дубиной крутился, согрелся так, что даже вспотел!
Обойдя полянку, я здраво предположил, что раз мой спальный мешок тут, значит, и остальное где-то поблизости валяется. Ну и точно, нашел! И запасы свои, и топор… И даже ручеек поблизости обнаружил.
Так что, когда поганка завозилась, просыпаясь, я уже и костер развел, и мешанину из яиц сварганил, и отвар на травах замутил, бодрящий.
– Синдр?! Ты очнулся!
Немощь, конечно, слабенькая и тощая, но когда она с разбега напрыгивает и за шею душить начинает, то на пару минут дыхание перехватывает. Особенно если она при этом еще и целоваться лезет… Так, как привыкла… Чтобы прямо раз – и из глаз искорки, а в голове туман. К тому же моей голове сейчас много и не надо.
– Уф! Ну ты меня и напугал! Не смей так больше делать!
Едва чахла нацеловалась, она принялась меня отчитывать, громко и со всей своей самоуверенностью.
– Как?! Ты первая начала…
– Я тебя признала своим подданным! А ты напился какой-то дряни, нагрубил мне и сбежал. Бросил меня, хотя обещал довести до дома. Тебе стыдно должно быть!
Ну… мне на самом деле и было стыдно. Только не говорить же об этом поганке? Она вон опять разбушевалась не по делу. То есть по делу, конечно, но… тут вопросов куча, не понятно ничего, а она меня отчитывает словно мальчишку.
– Вот я тебя не бросила! – гордо заявила пигалица, задрав нос кверху. – И эльфа еще спасла. За компанию.
– Лучше бы ты лошадь какую-нибудь спасла, – пробурчал я, покосившись на еще одно белобрысое недоразумение. Мало мне поганки, так теперь вторая немощь на мою голову!
– Знаешь что… вот про лошадь я меньше всего думала, когда тебя в сарае искала, среди таких же, как ты, упившихся ядом. И если бы мне не помогли тебя оттуда вынести, даже думать страшно…
– Выходит, это не ты меня спасла, а кто-то другой?! – подколол я поганку, стараясь не заводиться снова на пустом месте. Ну да, глупостей натворил и в беду вляпался, как в трясину, по уши.
Пока, правда, не очень понял, в какую именно… но картинка постепенно уже складывалась.
Во дворе меня по голове оглушил кто-то. А потом чахла уже в сарае нашла, среди таких же оглушенных. Значит, переживала, искать отправилась. Причем не одна, а с кем-то в компании, раз потом тот меня из сарая вытаскивал.
– Да если бы не я, этот другой палец об палец бы не ударил ради тебя! – пробухтела в это время пигалица. – Дети неба и гор своих подданных не бросают!
Посмотрел я на это дите, и что-то мне ее так жалко, бедную, стало. Сидит, глазищами в пол-лица сверкает, губки бледные от злости сжала, бровки нахмурила. Смешная, сил нет! Вот орчанку в таком настроении я бы по кривой дуге обошел, а это чудо на руки подхватил и прямо в пушистую макушку поцеловал.
Ка-арис:
– Ты же поганка мелкая! Какой из тебя дракон?!
Ледяные грани… как мне после этих слов больно стало, не передать. Сразу все разом навалилось – и то, что дракон я и правда слабенький; и то, что трусливо сбежала от проблем и забот; и то, что обернуться никак не могу… и…
Нерушимая вера в то, что я доберусь до Звезды Драконов и снова вспомню, как обращаться, сильно покачнулась. А если больше никогда?.. Если так и останусь беззащитной слабенькой человеческой девушкой? Если…
– Да не реви ты! Не реви только…
– Я и не реву!
– Как же не ревешь, если всхлипываешь и слезы по щеке катятся?
Синдр, внезапно снова ставший добрым и ласковым, провел пальцем по моему лицу и даже показал неопровержимое подтверждение тому, что я и правда плачу.
Как только чудовище принялось разоряться о том, какой из меня плохой дракон, оно опустило меня на землю. И теперь мы стояли друг напротив друга, то встречаясь взглядами, то изучая траву под ногами или елки с соснами вокруг поляны.
– Это от злости! Потому что ты – тупица и дикарь! Ничего не понимающий…
Едва удержалась, чтобы ногой от гнева не топнуть. Глупая детская привычка, с которой я боролась очень долго. И вроде бы победила, научилась говорить спокойно и уверенно, но сейчас снова захотелось закричать, затопать ногами и… швырнуть еще чем-нибудь в этого болвана!
– Знаешь… ты это… ты прости… я насчет дракона сгоряча ляпнул. Ты – хорошая. С придурью, конечно…
– Я?! Я с придурью?! Да это ты…
– Только не реви, ладно?!
А я уже не ревела, а злилась. Так, как хотелось. Позабыв обо всех вдолбленных с детства правилах. Всхлипывала, топала ногами, стучала кулаками по этому чурбану бессовестному…
И, странное дело, вскоре мне стало легче. Чурбан еще и обнял меня, покрепче, чтобы мне было труднее по нему стучать.
– Ты меня бро-о-о-осил! Одну-у-у-у! Га-а-а-ад! Преда-а-а-атель! А я… я тебе… пов-е-е-ерила!
Уф… последний раз я так отрывалась лет в семьдесят, может в восемьдесят. Потом уже стыдно было настолько сильно раскрываться, даже перед отцом, не то что перед матерью или сестрами! И при Тха-арисе я никогда ничего подобного не позволяла, хотя воспринимала его как старшего брата, пусть и зная всегда, что он станет когда-нибудь моим мужем.
А сейчас мне почему-то было уже все равно, что там обо мне подумает чудовище, потому что… потому что хуже, чем он уже обо мне думает, все равно не надумается!
– Из меня плохой дракон, а ты предатель! Ты…
– Все, чахла, угомонись. Я же извинился! И не бросил бы я тебя, вернулся бы… если бы мне по затылку чем-то тяжелым не приложили. Ты ж не одна-одинешенька, а с вампирами своими оставалась и вон с этим… белобрысым.
Тут я обернулась и встретилась с заинтересованным взглядом самых красивых глаз, которые я когда-то видела! Большие, чуть вытянутые к вискам, синие, как небо. Идеально очерченные губы, высокие четкие скулы, тонкий с едва заметной горбинкой нос, чуть приподнятые брови и удивительно пышные ресницы.
– Зелененький, ты неотразим! – объявило это потрясающе красивое создание… глядя на мое чудовище. – Такой фактурный, такой горячий!.. Только непонятно, почему мы все в лесу?!
– Город там! – махнул рукой Синдр в сторону тропинки, извивающейся между елок и сосен вниз, к большой утоптанной дороге.
Полянка, на которой мы устроились, была за небольшим пригорком и очень удачно пряталась за деревьями. Если не приглядываться, то и не заметишь.
А вот нам всем было прекрасно видно, как по дороге ехал обоз, телег в десять.
Я посмотрела на свое хмурое чудовище, вспомнила его брюзжание про лошадей и, отряхнув одежду, решительно пошагала по тропинке вниз.
Охраняющие обоз мужчины даже не попытались меня остановить, решив, что я не опасна.
Ледяные грани! Как они были сейчас правы и как же сильно заблуждались. Даже небольшая изящная драконица, в которую я совсем недавно могла обращаться, за пару минут превратила бы их всех в ледяные скульптуры. Конечно, я никогда бы так не поступила без причины. Но насколько же проще общаться, когда уверена, что ты сильнее всех. Ты – дракон!..
– Чахла, куда тебя понесло!..
Чудовище кинулось вслед за мной почти сразу, но охранники, не слезая с коней, окружили его плотной стеной и предупреждающе выставили вперед копья. И так как мне вроде бы пока ничего не угрожало, Синдр спокойно стоял и ждал. Только двух особо настырных от себя отодвинул… Вот так прямо за копье взял и от себя оттолкнул. Один сообразил и отъехал, а второй на землю свалился, но в драку почему-то не полез, а в сторону отошел. Хотя ругался при этом громко и разнообразно.
Я за всем этим лишь краем глаза наблюдала, потому что действовать надо было быстро, пока во мне решительность от былой уверенности бурлит.
К счастью, глава обоза ко мне сам подошел, даже искать и подзывать не пришлось.
– Меня зовут Ка-арис, а его – Синдр. Мы идем к Гномьему хребту. Денег у нас нет, но Синдр – сильный.
– Вижу, что сильный.
Мужчина с улыбкой покосился на мое чудовище. Огладил короткую, ровно подстриженную бороду и потом провел ладонью по волосам, убирая их с лица.
Если он не из долгоживущих, значит, уже перешагнул за половину отведенных ему лет – седины в когда-то темных волосах было очень много, и морщины по всему лицу – на лбу, в уголках рта и глаз, между бровей… Нет, он еще не был стариком, но уже достаточно долго пожил.
И то, что он не разучился улыбаться, было хорошим знаком. По крайней мере, мне очень хотелось так думать. Я уже готова была искать хорошие знаки повсюду, только бы быстрее оказаться дома. Только бы скорее снова стать драконицей!..
Синдр:
Передвигались мы… ну, всяко быстрее, чем если бы чахла сама топала. Но с той же скоростью я бы ее на себе нес. Только мы бы были вдвоем и ни от кого бы не зависели. Теперь же время и место для стоянки выбирал не я.
Хотя ближе к обеду я брюзжать про себя перестал. Голова побаливала, иногда кружилась, так что именно сегодня ходок из меня был так себе. Я даже сдался и позволил поганке замотать мне голову какой-то тряпкой, не знаю уж зачем. Просто было приятно, что она волнуется.
Бабкиных отваров бы сюда – вмиг бы был как новенький.
Но бабка была далеко. Зато вокруг крутились люди… напрягая своей непонятностью.
Причем они-то орков иногда видели, хотя все равно косились на меня с опаской. А я впервые с такой расой столкнулся. Хотя… ну люди и люди. Покрупнее троллей, но хиленькие какие-то. И шумные. А может, просто они меня так из-за головной боли раздражали?
Главное, говорят на «общем», и то хорошо. А то у тех же русалок свой язык есть. И у леших — свой. Да даже у троллей свой, только они на нем уже не говорят почти, как и орки на орочьем. Разве что шаманы, когда с духами предков разговаривают.
Но между собой мы все на «общем» разговариваем, иначе как друг друга понимать?
На ночной стоянке трое из людей решили за мной следом еду добывать пойти, «компанию составить», так леший их вмиг запутал, отойти не успели. Не заметь я их – так и сгинули бы, козодои безмозглые. И топали потом за мной, как стадо коз, к водопою.
Кстати, воду люди прямо под собственным носом не чуют – несколько раз мимо ручейка прошли, бурча при этом, что пить хочется. Пока прямо в него носом не уткнулись.
Уж не знаю, как эта раса столько лет выживала… Но ведут они себя в лесу как дикари какие-то и при этом меня же дикарем промеж себя обзывают.
Я сначала разозлился, а потом рукой махнул. Чего на убогих обижаться? Гаркнул только, чтобы под ногами не путались, пока я охочусь. Дык, кикиморы их свари, они даже на это оказались неспособны!
Возомнили себя великими охотниками, в зарослях заметили кабана и на него втроем пошли. На матерого взрослого кабана! Вот зачем он им сдался? Я уже неподалеку молодого оленя приметил, бессемейного еще. Как раз на всех хватило бы, если правильно приготовить.
Так нет, кабана им подавай!
Чтобы кабана копьем убить, надо и копье особое, и силу, чтобы выстоять, когда свин на тебя на всех скоростях бежит, а потом еще весом своим давит. Кабан же не сразу остановится, а если сверху упадет – мало не покажется! Этот зверюга иногда, даже если ему голову срубить, еще вперед на несколько шагов пробежит.
Это ж орк среди зверей! С ним даже медведь не всегда справляется…
Но тут вся хитрость в том, что он, когда мчится, голову в землю опускает, клыки выставляет и несется, ничего перед собой не видя. Так что быстро отпрыгнуть несложно. Но чуть зазевался – все, дыра в пузе обеспечена. Только кто ж зевать во время охоты на кабана станет?!
Вот до сегодняшнего дня думал, что никто.
Да я вообще считал, что в здравом уме никто к кабану не полезет, если надо ужин по-быстрому сварганить. Кабанье мясо вкусное, но не настолько, чтобы рисковать без надобности.
Это хорошо, что я недалеко ушел, быстро обратно прибежал и в последний миг успел по дереву топором стукнуть. Кабан на бегу развернулся, своими мелкими злющими глазками на меня посмотрел и помчался уже в мою сторону. Ну я отпрыгнул, подождал, пока клыкастый свин сообразит, что долго уже бежит, притормозит, повернется и опять на меня полетит, только ветки из-под копыт… А я встал так, чтобы он четко на дерево несся и со всего размаха в него влетел, застряв клыками, всего на секунду. Тут я ему голову топором с размаха и отрубил. Даже руки от усилия заныли!
Троица эта, метательными камнями по своим собственным головам стукнутая, вокруг трупа сгрудилась, довольные! Как будто это не я, а они кабана убили!
Я топор об траву вытер, тушу себе на плечи взвалил и пошагал к стоянке. А человеки сначала в другую сторону направились, да еще уверенно так!
Смотрю, леший за пенечком от смеха на землю упал, гад…
Да я б сам посмеялся, только у меня голова от всех этих прыжков снова заныла. А еще, раз все видели, что эти трое со мной ушли, значит, и вернуться нам всем вместе надо. Или доказывай потом людям, что я их друзей не порубал в лесу, как кабана.
Мы-то в племени дружно живем, с соседскими орками отношения тоже хорошие, но я ж не дурак наивный. Все мирно и тихо, пока придраться не к чему. А как только подозрительность у кого-то языкастого проснется – оправдываться потом устанешь… Меня вон за бабкин длинный язык чуть на чахле не женили. Тут же все серьезней – леший, может, зла и не хочет, просто скучно ему. Но эти ж трое сами себе зла без лешего сотворить смогут. Вон, чуть об кабана не убились.
Так что пришлось им сообщить, что, когда у тебя в голове грязь болотная и ты даже одну тропинку, по которой пришел, запомнить не в состоянии, в лес одному ходить опасно.
Я обычно добрый, правдой стараюсь сильно не огорчать, если сами не напрашиваются. Но тут просто выбора не было. Не отпускать же их лешего веселить? Тот ведь, когда наиграется, обратно на эту же поляну их не вернет, просто где-то неподалеку бросит, а то и в глуши какой... и убежит.
Эти трое костерили меня на все лады, но все же шагали следом, помня, как вначале чуть не заплутали. Только все равно удивились, когда оказалось, что я прав. Вышли мы на стоянку, где уже оставшиеся люди костры развели. Даже воду где-то нашли… Не все человеки бесполезные, оказывается. Это только со мной трое троллевых недотеп отправилось.
Я кабана возле их вожака скинул, а сам развернулся и обратно в лес побрел, уже без компании.
Ка-арис:
К вечеру я уже много раз вспомнила слова отца о том, что нельзя идти на поводу у своих капризов. Иногда их исполнение может навредить очень большому количеству живых и разумных, а порой – сильно разочаровать и убить прекрасную мечту или иллюзию.
Вот весь сегодняшний день во мне гибла иллюзия…
Ледяные грани! Я с детства мечтала о встрече со светлыми эльфами, представляла их волшебно-прекрасными, благородными и умными, ведь не зря же их называли «дивными»!
Да, Эслентейн был красив… умопомрачительно красив! Красивее Тха-ариса, красивее всех, кого я когда-то видела. У меня перехватывало дыхание, когда я смотрела на него.
Но все остальные мои фантазии с грохотом засыпало обвалом из глыб разочарования.
Первое, что сделало это дивное создание, немного освоившись среди людей, – потребовало бутылку с ядом, похожим на тот, которым оно травилось в ночлежке. Мерзкое вонючее пойло! И цедило его всю дорогу, иногда отпуская странные и не всегда понятные мне шуточки.
Я не сильно вслушивалась, потому что все эльфийское внимание доставалось моему чудовищу.
Но когда намеки стали уже слишком откровенными, не выдержала.
– Зелененький, а твои клыки не царапаются?
– Тебя это не должно волновать! – даже не ожидала, что смогу так резко рыкнуть на эльфа. На представителя редкой и древней расы. На того, кого мечтала увидеть… а теперь уже очень хотела развидеть. В конце концов, мы его спасли, и все! Чего он за нами увязался?!
– Не ревнуй, крошка, лучше давай выпьем!
И взгляд при этом честный-честный, добрый-добрый. Словно даже не понял, что я на него разозлилась.
Сам Эслентейн ни на кого не обижался и ко всем обращался ласково и дружелюбно. Только слышал других очень выборочно.
Синдр вначале пытался ему нагрубить, но эльф только улыбался, становясь еще красивее, и продолжал вести себя так, как ему хотелось.
– Зелененький, не делай такое зверское лицо, когда на меня смотришь! У меня сердце замирает… Хочешь послушать? Твоей ладони как раз на всю мою грудь хватит!
Вот как на него можно всерьез сердиться? У меня довольно быстро перестало получаться.
Я сначала полюбовалась на Эслентейна, с хитрой усмешкой глядящего на мое чудовище. Потом на возмущенно сверкающего глазами Синдра – и рассмеялась.
Даже вечером, когда орк ушел охотиться, я не стала сильно возмущаться и согласилась помочь немного. Правда, я уже привыкла, что мое чудовище все делает само, но это понятно. Я принцесса, он дикарь, так что его долг ухаживать за мной во время пути.
А вот с эльфом я на пару минут засомневалась, ведь он – представитель древней расы, равный драконам… Этих минут Эслентейну хватило, чтобы всучить мне ложку и заставить мешать какое-то зеленое варево. Надеюсь, без мух, червяков и прочей пакости, из которой так любили готовить еду смешные мелкие ушастики. Тролли.
Спустя минут двадцать я уже очень хотела стукнуть эльфа ложкой по лбу. Ледяные грани! Общение с Синдром дурно влияет на мои манеры. Но я действительно с трудом сдерживалась…
Потому что сам Эслентейн ничего не делал! Сидел неподалеку и попивал из очередной бутылки, уже неизвестно какой по счету. Только подходил иногда, принюхивался к пару и довольно кивал. Все! А, ну еще одобрительно так поглядывал на меня и выдавал что-то типа:
– Молодец, крошка! Сейчас еще зелененький мяса принесет, и будет не ужин, а сказка!
Угу… Сказка начнется завтра-послезавтра, когда у меня окончательно выветрится пиетет перед «дивностью» и выработается иммунитет на внешнюю красоту. Без последнего очень сложно осаживать обнаглевшего эльфа, потому что, глядя на его лицо, я на пару секунд забываю, что именно хотела сказать.
Я вообще обо всем позабыла, когда он плавно-тягучим движением, которое не то что у меня, у моих старших сестер никогда не получится настолько притягательным, всего лишь поправил светлый локон, упавший ему на глаза. А потом улыбнулся, проследив за моим взглядом на мелькнувший среди длинных, небрежно стянутых в хвост волос заостренный кончик уха. Да такие уши у многих других рас! У моего чудовища, например… Ледяные грани! Нельзя так улыбаться!
Зато я поняла, почему Эслентейн предпочитает носить капюшон и кутаться в плащ. Он просто здраво оценивает влияние собственной внешности на окружающих. Ведь эти бутылки с ядом люди ему отдавали просто так, даже не прося ничего взамен. Просто восхищенно замирали и потом радостно кивали и протягивали, чуть ли не благодаря при этом. А уж о том, что вечером я должна придумать, какая польза от эльфа в обозе, даже глава уже позабыл. Не подошел, не спросил, а я сама напоминать тем более не стала.
К тому же, когда вернулся Синдр, я наивно решила, что смогу отойти от костра и посидеть спокойно, пока мой дикарь займется ужином. Тем более Эслентейн неожиданно оживился и решил помочь…
Но эльф, заметив, как я вынула ложку, отвлекся от разделывания тушки и помотал головой:
– Мешай, мелкая, иначе все загустеет, слипнется и станет невкусным. Зелененький мясо поймал, я его сейчас порежу, но ты, крошка, отвечаешь за все остальное.
Ледяные грани! И я, как под гипнозом, продолжила мешать, потому что его слова прозвучали так, будто я ответственная за весь ужин… И если я сейчас все брошу, то подведу и чудовище, и Эслентейна.
Но тут я ощутила легкое движение воздуха, а потом, обернувшись, почувствовала, как меня внимательно разглядывают – пронизывающее и чуть покалывающее ощущение во всем теле.
Вампиры тоже привыкли скрывать свою внешность, носить длинные плащи и надвигать капюшоны как можно глубже на лицо. Только их взгляд ни с кем не спутаешь.
Да вообще перепутать зачем-то нагнавшего нас вампира с эльфом было невозможно. Они отличались даже плащами!