Тропа Снов

Пролог: Испытание Снов

Холод.

Он впился в кости Лешека острыми, мокрыми иглами, проник сквозь поношенную рубаху, сползшую набок во сне, сквозь грубую ткань портков. Не осенняя сырость, знакомая каждому жителю деревни за болотом, а иной, глубокий, пронизывающий до самого нутра холод. Холод камня, забытого в тени вековых сосен. Холод… пустоты.

Лешек дернулся, глаза распахнулись. Не потолок родной избы с темными балками встретил его взгляд. Не тусклый свет масляной лампадки у иконы. Над ним раскинулось небо – бездонное, усыпанное звездами, такими яркими и близкими, что казалось, протяни руку, и пальцы ощутят их ледяное жжение. Воздух был густым, влажным, пахнущим прелой травой, болотной тиной и чем-то еще – сладковато-терпким, словно дым от незнакомых благовоний.

Он сидел. Не лежал на своей привычной жесткой лежанке, а сидел на сырой земле посреди… круга.

Круг был выжжен в высокой, побуревшей от осени траве. Линии – ровные, глубокие, угольно-черные, будто прожженные раскаленным железом. Они образовывали идеальную окружность метра три в диаметре. А в самом центре этого зловещего чертежа росла старая рябина. Ее корявый ствол, покрытый шершавой, потрескавшейся корой, казался древним стражем. Гроздья ягод, обычно ярко-алые, сейчас висели тяжелыми темно-бордовыми сгустками, почти черными в лунном свете. Капли росы на них сверкали, как слезы из оникса.

Где я? Мысль пронеслась, тупая и тяжелая, как удар обухом. Лешек огляделся. Его сердце бешено колотилось где-то в горле. Знакомых очертаний домов, забора, кривой улочки деревни – нигде не было.

Вокруг простилалась равнина, утопавшая в тумане. Туман стелился низко, цепко, обволакивая кочки, редкие кусты, превращая даль в молочно-серое, безжизненное марево. Знакомые болотные огоньки, которые он порой видел из окна, не мерцали. Была лишь эта мертвая тишина, нарушаемая только его собственным прерывистым дыханием, да далеким, тоскливым криком невидимой птицы – то ли совы, то ли ворона.

Сон. Это, должно быть, сон, – попытался убедить себя Лешек. Он щипнул себя за руку. Больно. Он вдохнул полной грудью – влажный, чуждый воздух обжег легкие. Не сон. Слишком реально. Слишком… осязаемо.

И тогда он вспомнил. Вспомнил, как засыпал. Не в своей постели, а у печи, грея озябшие после вечерних работ ноги. Вспомнил странное ощущение перед сном – будто кто-то окликнул его по имени шепотом, но, оглянувшись, он никого не увидел. Вспомнил тяжесть, навалившуюся на веки, необычайную, непреодолимую. И сон. Не сон даже, а падение. Падение сквозь слои серой ваты, сквозь холодную пустоту, где мелькали обрывки незнакомых лиц, искаженные тени и слышались шепоты на непонятном языке. Падение, которое закончилось здесь. В этом круге. У этой самой рябины.

Зов Снов.

Слова возникли в сознании сами собой, как давно забытое, но вдруг всплывшее воспоминание. Лешек слышал о них. В деревне шептались старухи у колодца, пугая непослушных детей. Говорили, что раз в год, в полночь, когда день равен ночи, границы миров истончаются, как паутина. И Академия, та самая, легендарная и страшная, что прячется где-то в гиблых болотах Чернотравья, посылает Зов. Зов, который слышат лишь избранные. Те, чья душа откликается на магию Трех Путей, Зов Снов забирал с собой. Молодых. И они не возвращались. Или возвращались… другими. Не от мира сего.

Но это же сказки! – яростно протестовал разум Лешека. Он был парнем практичным. Помогал отцу плотничать, знал, как поставить заплату на сапог, как отличить съедобный гриб от поганки. Магия? Колдовство? Это для бабушкиных побасенок у печки. Значит, меня… украли?

Он попытался встать. Ноги, одеревеневшие от холода и неудобной позы, не слушались. Парень уперся руками в холодную, влажную землю внутри круга. Трава под пальцами была мертвой, хрустящей. И в этот момент он почувствовал… вибрацию. Тонкую, едва уловимую дрожь, идущую из глубин земли. Она проходила сквозь ладони, вверх по рукам, отзывалась странным гулом в костях.

Круг. Он жил.

Или был заряжен чем-то невероятно мощным.

Тишина сменилась звуком. Вернее, его отсутствием. Абсолютным, оглушающим. Будто огромный колокол накрыл его и рябину. Лешек инстинктивно вжал голову в плечи. Его собственное дыхание, стук сердца – все пропало. Осталась лишь эта давящая, беззвучная пустота. И звезды над головой замерли, перестав мерцать. Застыли в ледяном безмолвии космоса.

Потом звук вернулся. Но это был не прежний мир. Это был шепот. Мириады шепотов, сливающихся в единый, невнятный гул. Они доносились отовсюду: из тумана, из-под земли, с неба, из самой сердцевины рябины. Шепот ветра в сухой траве, шелест крыльев невидимой птицы, бормотание ручья где-то далеко, плач ребенка, смех старухи, скрип двери, обрывки незнакомых разговоров, слова на забытых языках – все смешалось в один таинственный, зовущий, пугающий хор. Зов Снов. Он был не просто слышен. Он вибрировал в воздухе, осязался кожей, проникал прямо в мозг, настойчиво и неумолимо.

Добро пожаловать, Лешек.

Имя прозвучало ясно, отчетливо, выделившись из общего гула. Не голосом. Скорее… идеей, возникшей прямо в его сознании. Холодный ужас сковал его сильнее прежнего. Они знают мое имя…

Туман вокруг круга зашевелился. Не просто колыхнулся от невидимого ветерка, а сгустился. Из его молочно-серой массы стали формироваться фигуры. Тени. Нечеткие, колеблющиеся, словно отблески пламени на стене. Но они обретали плотность, структуру. Их было несколько. Пять? Шесть? Они двигались по периметру круга, скользя бесшумно, не касаясь земли. Их очертания были человеческими, но искаженными, неестественно вытянутыми или сгорбленными. Лиц не было видно – лишь сгустки более темного мрака там, где должны были быть головы. Но Лешек чувствовал на себе их взгляд. Холодный, оценивающий, лишенный всякого человеческого тепла.

Глава 1. Добро пожаловать в Чернотравье!

Холодная липкость тумана обволакивала Лешека плотнее, чем старое одеяло. Он стоял на шатком деревянном мостике, вросшем в топь с двух сторон. Под ногами хлюпало, пузырилось что-то жирно-черное. Воздух тут как будто обладал вкусом – тяжелым, спертым, с гнилостной сладостью разлагающихся водорослей и едкой горчинкой незнакомых болотных трав. Дышать им было все равно что глотать мокрую землю.

"Чернотравье," – пробормотал он, вспоминая шепот старух из деревни. "Добро пожаловать, как же."

Позади него мостка уже не было. Только стена тумана, плотная и непроницаемая, как вата. Впереди – едва различимые очертания огромного... дерева? Здания? Что-то монументальное, темное, утопавшее в серой мгле. Его ветви, которые отчасти были похожи и на башни, терялись где-то высоко вверху, сливаясь с низким свинцовым небом. Никакого сияющего замка. Никаких парадных ворот. Только этот маленький мост, утопающий в трясине, ведущий к призрачному гиганту. И тишина. Не мирная, а гнетущая. Прерываемая странными звуками. То глухим бульканьем под ногами, то внезапным шлепком, как будто огромная рыба выпрыгнула и шлепнулась обратно в грязь где-то, а то каким-то далеким, тоскливым карканьем, раздававшимся то слева, то справа, будто ворон издевался.

Лешек стиснул потрепанный холщовый мешок с немудреными пожитками. В кармане портков твердым, знакомым холодком отдавал звездный камень. Единственная реальная вещь после той безумной ночи у рябины. Он сделал шаг по шатким доскам. Мосток скрипнул жалобно, угрожающе прогибаясь. Вот и Академия Трех Путей. Роскошный въезд.

"Не стой как вкопанный, новичок! Или ты ждешь, пока болотник за пятку цапнет?" – раздался сзади живой, слегка дрожащий голос.

Лешек вздрогнул и обернулся. Из тумана, буквально материализовавшись, вышла девушка. Высокая, худая, в простом, но добротном платье из темной шерсти, поверх которого была накинута странная накидка – не то плащ, не то кусок ткани с неровными краями, будто вырезанный ножницами из бархатной ночи. Ее лицо было бледным, с острым подбородком и большими, очень темными глазами, которые сейчас бегали по сторонам с выражением, балансирующим между приветливостью и панической бдительностью. Темные волосы были небрежно стянуты в хвост, из которого выбивались непослушные пряди.

"Тила," – представилась она, кивнув. Голос все еще слегка дрожал, но она явно старалась его контролировать. "Тила Северна. И ты, судя по потерянному виду и отсутствию мантии, тоже новенький. Добро пожаловать в самое... эээ... атмосферное учебное заведение на свете." Она нервно хихикнула.

"Лешек," – выдавил он. "И да, новенький. Только вот... как сюда вообще попадают? Я-то просто это... проснулся тут." Он почесал затылок, не став пока рассказывать про круг и Тени.

Тила махнула рукой, словно отгоняя надоедливую мошку, хотя вокруг ни одной мошки не было. "Зов Снов. Классика. Бабка моя рассказывала. Она тут училась, лет сто назад, кажется. Мракоборкой." Она понизила голос до шепота, оглядываясь. "Говорила, что в ночь Равноденствия тебя просто... выдергивают. Как репку. Из кровати, из поля, из хлева – неважно. И кидают сюда, к порогу. Главное – не упасть с мостков. Болото тут, говорят, не просто грязное. Оно... имеет мнение о незваных гостях."

Она говорила быстро, сбивчиво, и Лешек ловил каждое слово, пытаясь сориентироваться. Родственница... Вот почему она чуть увереннее, хоть и нервничает.

"Твоя бабка... Мракоборец?" – уточнил он, вспоминая карточки.

"Мракоборка, да!" – Тила оживилась. "Орден Мракоходцев. Тени, сны, разговоры с прабабушками по зеркалам – вот это все. Она до сих пор иногда бормочет во сне на непонятном. Мама говорит, это язык Нави." Она сморщила нос. "Я бы лучше в Пламень Рода. Огонь, земля, реальные вещи руками делать... Но бабка настаивает, что кровь зовет, и мой тотем будет вороньим. Бред, конечно." Она опять нервно оглянулась. "Хотя... пока не прошли Испытание, кто знает?"

Они медленно двинулись по мостику к темнеющему в тумане зданию. Туман здесь вел себя странно: то расступался на несколько шагов, открывая покрытые мхом древние камни фундамента и корявые, невероятно толстые корни, вплетенные в кладку, то снова сгущался, заставляя их идти почти на ощупь.

"А ты откуда?" – спросила Тила, видимо, чтобы заглушить тревогу разговором.

"Деревня за болотом. Километров двадцать отсюда, наверное. Только... обычная деревня. Никакой магии."

"Повезло," – вздохнула Тила. "У нас в усадьбе то горшки сами бродят, то в зеркале покойный дед советы дает. Однажды бабкина сушеная лягушка сбежала из банки и неделю квакала под кроватью. Мама чуть с ума не сошла."

Лешек хотел что-то ответить, но его внимание привлекло движение в стороне. В просвете тумана, над самой черной водой, медленно проплывало облачко крошечных огоньков. Не желтых, как у светлячков, а холодных, голубовато-белых. Они не просто светили – они пульсировали, как крошечные сердца. И когда одно из облачков проплыло ближе, Лешек услышал. Не жужжание, но тонкий, едва уловимый звон, как от десятка крошечных стеклянных колокольчиков. Ему мерещилось, что у звука было настроение. Звон казался ему печальным и... осуждающим.

"Духи болотных огней," – прошептала Тила, подходя ближе, почти прижимаясь к нему. "Бабка говорила, не обращай внимания. Они любопытные, но если заманит... пропадешь. Будут водить по топи, пока ноги не откажут."

Они прошли мимо. Холодные огоньки замерли, словно наблюдая. Звон стих.