Тсс...кажется, я беременна

ПРОЛОГ

Прошел уже месяц с того момента, как Юна вдрызг разругалась с Максом прямо накануне их свадьбы. И началось-то всё из-за невинных слов о том, что он не хочет пышное торжество.

— Дорогая, я тут подумал, может быть, мы не будем устраивать слишком торжественную свадьбу, а просто тихо-мирно по-семейному отме...

— В смысле, ты не хочешь???!!!

Макс пробормотал что-то невразумительное и даже немного успокаивающее, но Юну уже несло по волнам зарождающегося моря истерики.

— А как же лиловые платья подружек невесты? Как же белоснежный шатер на берегу моря, да черт с ним, хоть реки? Как же стопятьсот гостей и платье мечты?

Максим хмыкнул, и это вот его хмыканье еще больше распалило жар её возмущения. Надо сказать, вполне оправданного возмущения. Ну, с точки зрения любой нормальной девушки.

Или кто-то не согласен?

Или кто-то тут не девушка?!

— Какое платье?

— В смысле какое? Ну, то, со шлейфом, с открытыми плечами. Ну, ты что, не помнишь, что ли?

— Ну, купи... — удалось-таки ему вставить слово в поток её монолога, но он наверняка тут же пожалел об этом.

— Да на фиг мне оно без свадьбы?! Себе купи его и на работу носи!

— Я...

— Жлоб. Ты это хотел сказать?

— Да и так нор...

— Как это и так нормально? А люди что скажут, ты подумал вообще?

— Да не скаж...

— В смысле не скажут? Не скажут, так подумают!

— Родители приедут, посиди...

— В смысле с родителями посидим? Да ты вообще офигел? Вот уж не думала, что ты у меня такой жлоб и скряга!

— Я не...

— Ну-ну... И вообще тебя вчера с какой-то бабой видели, уж не поэтому ли мы переносим дату свадьбы уже в третий раз?

— С ума сош...

— Ах нет?

— Дела про...

— Просто дела? Ну и катись к этой своей овце пуховой! Видела я эту кошку драную, моль бледную, треску недобитую, выдру облезлую!

— Пре...

— Сам прекрати! Во-о-от, ты ее уже защищаешь... Все! Пошел ты, Добровольский, куда подальше, видеть тебя не хочу. И вообще, свадьбы не будет!

— Поче...

— В смысле, почему? Потому что мы расстаемся! Не звони и не пиши мне больше, нам нужно расстаться, чтобы переосмыслить все, что произошло...

— Хорошо.

???!

— В смысле, хорошо?

— В прямом. Хорошо. Я согласен. Нам надо расстаться, чтобы переосмыслить все, что произо...

— Ах, так? Ты согласен? Ну и козел ты, Добровольский! Ну и катись к чертям!

Трубку Юнона бросила прямо-таки в бешенстве и еще какое-то время основательно так злилась на своего несостоявшегося жениха. Через десять минут она, правда, начала волноваться, почему он так долго не перезванивает, примерно через двадцать била себя по рукам, которые так и тянулись набрать его номер, а через полчаса уже ревела от обиды на Макса, не желая принимать очевидное: Добровольский её больше не любит.

Какая же она дура, ну зачем, зачем она вообще заговорила о той крашеной стерве, зачем заявила о расставании? Нет, ну кто ж знал, что он серьезно согласится расстаться, а?

Её хватило еще примерно на час, но и тогда она не позвонила бывшему (бывшему?) и только ходила из угла в угол и тихо скулила. Она же так просто, просто так позвонила, а он, а она...ой мама, ой-ой...что же это она натворила?

Вовремя вспомнив о мамуле, схватила телефон, набрала ее номер и в отчаянии возопила:

— Мама! Мааам... все, мам. Не будет свадьбы!

— Поче...

— В смысле почему? Добровольский меня броо-осил!

1

ЮНОНА

— Мам, ну ма-а-ам, ну в кого я у тебя такая глупа-а-ая?

— В папу.

— Эй! Я вообще-то здесь.

— Прости, милый, не заметила. — Мама украдкой улыбнулась и, склонившись, шепнула Юне на ухо: "В папу".

Юна покачала головой и подмигнула отцу. Папа давно привык к маминым закидонам и всегда позволял жене чувствовать себя главной в семье. Правда, до поры до времени. Мама давно научилась чувствовать ту грань, что отделяла ее от ссоры с отцом и его строгого голоса, но если даже не успевала сообразить, то умела быстро ретироваться куда-нибудь подальше, пока он не остынет.

Эта мамина привычка командовать передалась и Юне, и теперь она от нее ужасно страдала. И, кстати, это папина заслуга в таком дурацком имени для дочери — Юнона. Имя из небезызвестного спектакля, поклонником которого он являлся уже многие годы.

— Ну хоть не мальчиком родилась, — качала головой мама, — А то бы ходить тебе Авосем.

А ведь все было так хорошо.

С Максом Добровольским они познакомились почти год назад на вечернике лучших друзей. Шла середина января, все только-только отгуляли новогодние праздники и уже отдыхали от пития праведного и не очень, но только не они. Подруга Юноны Ольга одиннадцатого января отмечала день рождения. И вот кто-то из ее гостей и пригласил Добровольского. За компанию.

Тот как-то сразу влился в общую компанию, вел себя раскованно и сразу приковал внимание всех свободных девчонок. Сам же он весь день и вечер не сводил взгляда от Юны. А уже утром они проснулись в одной постели, и с тех пор ни разу толком и не расставались.

Четыре месяца назад она в компании вислоухого серого шотландца переехала к Максу домой на ПМЖ и уже успела сменить обои в их общей спальне, даже несмотря на крики Добровольского. Шторки в ванной она тоже поменяла, и даже с ее котом Шантиком он почти смирился. А тут какая-то свадьба. В смысле, не какая-то, а очень даже и важная, а он так некрасиво себя повел.

— Эх, Юнона, придется так и сидеть тебе в девках до седьмого пришествия, — вздохнула мама, украдкой вытирая набежавшие вдруг слезы кончиком фартука. Фартук был весь в муке, ведь они с Юной второй час лепили пельмени, и теперь мама вся оказалась в белой пудре.

— Почему до седьмого-то? — удивлённо спросила Юнона.

— Господи! — воскликнула мама. — Да какая разница?! Ты главное упускаешь! Все давно замужем, а ты пельмени тут лепишь! Эх!

Юна понуро опустила голову. И то правда. Вон у всех маминых подруг дочки уже по второму кругу замуж выходят, а она что? Перестарок, перезрелок! Теперь только и разговоров везде будет, мол, Юнона Синицына никому не нужна. Вон, её даже жених накануне свадьбы бросил, такая никчемная эта старая дева. Только имя хорошее позорит.

Только как мама не поймёт? Не в свадьбе дело и даже не в кольце на пальце. Хотя и в нем тоже.

— Я ж беременна, мам.

— Господи! И от кого?

Наталья Степановна присела на стул и схватилась за сердце.

Юна надула чуть припухшие губы и немножко возмутилась:

— Тьфу! В смысле, от кого? От Добровольского вообще-то...

— Ты сейчас понимаешь, что такое ты говоришь?

— Еще бы... я беременна и одинока, словно березка в поле. Такие дела, мам.

— Милый, ты слышал? — Наталья Степановна медленно повернулась в сторону Степана Петровича и застыла в немом изумлении.

Папа точил большой разделочный нож и тихо напевал себе под нос.

— С ума сошла? — Юнона потащила мать в комнату и взмолилась: — Только бабушке не говори — она не переживет.

— Это точно...

Наталья Степановна в полной растерянности и раздрае опустилась на кровать и, обхватив лицо руками, покачала головой.

— Это ж надо такому случиться... Моя дочка и мать-одиночка. Ой-ой-ой, и о чем ты только думала...

— Ма-а-а-ам... - начала было Юна, но мать вдруг всплеснула руками совершенно по-бабьи и грозно глянула на дочь.

— Ты же не собираешься того?.. — Она многозначительно указала на живот, и Юна закатила глаза.

— Мам!

— Не мамкай! Только попробуй мне избавиться...

— Я и не собиралась, — надула губы дочь и, сложив руки на груди, запыхтела, словно чайник.

— Вот то-то же! Ничего, тебя вырастили, и её вырастим.

— Его! — поправила Юнона.

— Да хоть их. А Максима мы тебе вернем.

— Правда?

— Ну... Даже если нет, не велика потеря. Что это за мужик такой, что бросает беременную подругу накануне свадьбы?

— Ну...

— Что "ну"? Юнона Степановна, не темни!

— Я даже не знаю, как сказать... — залепетала Юна, но быстро сдалась под материнским напором. — Он не в курсе. Как бы. Вот.

И предательски улыбнулась одним краешком губ. Скукожилась вся и будто бы даже меньше ростом стала под материнским взглядом.

2

ЮНОНА

— Не, ну вполне рабочий план... - пожал плечами папа, искоса глядя на жену. — Хотя я бы, конечно, тупо морду набил и силком в ЗАГС затащил.

— Не надо силком, — всхлипнула Юна, — Я по любви-и-и замуж хочу. Ну чего вы как с ума посходили, а?

— Милый, ну в самом деле! Ну не хочет этот ее Добровольский жениться, да и чёрт с ним. Сами родим, сами вырастим и сами воспитаем.

— Так как вы говорите фамилия этого подлеца? Добровольский? Помедленнее только, я записываю...

— Бабушка!

— Ну ладно, ладно...

— Клавдия Семеновна, мы с вами потом это обсудим, — шепнул Степан теще на ушко.

Бабуля «незаметно» подмигнула ему и погладила внучку по глупой головушке.

— Ты вот что, душа моя. Слухай сюда и наматывай на усы — бабуля плохому не научит. Если только грабить, но это потом. Как родишь.

— Мама!

— Ну а что? Долго мы еще скрывать будем?

— Клавдия Семенова!

— Ой все, все. Вырастили цветочек нежный, правды жизни не знающий. Эх...

— Бабуля, расскажи, — попросила Юнона.

— В другой раз, деточка. А сейчас ты иди-ка отдыхай, в твоем положении волноваться нельзя. А мы пока обсудим с твоими непутевыми родителями, что с твоим хахалем делать.

— Да не будем мы ничего с ним делать! — возмущенно воскликнула Наталья.

— По крайней мере не сегодня... — тихо добавил Степан.

— Ну уж точно не сейчас, — улыбнулась бабуля.

Юнона уже хотела вновь возмутиться, но тут почувствовала тошноту и, схватившись за горло, побежала в туалет под сочувствующими взглядами дражайших родительниц. И не слышала Юна слова отца:

— Убью подлеца!

***

На работу как на праздник спешила Юнона. Когда-то раньше.

Макс Добровольский устроил её в свою фирму восемь месяцев назад менеджером по закупкам и до сих пор она чувствовала себя здесь в доску своей. Но не теперь.

Сегодня ей казалось, что все только и делают, что смеются над ней и обсуждают в курилке, что Юну бросили накануне свадьбы. Хорошо хоть никто не знает, что она беременна.

Вчера она весь вечер умоляла родных ничего не сообщать Максу, в противном случае обещала уйти из дома, и даже бабуле пригрозила забвением, если та только рыпнется к Добровольскому.

— Если Макс меня не любит, то зачем его заставлять на мне жениться?! Я так не хочу, поймите вы уже. Обещайте - если вы меня любите, то ни слова не скажете ему.

Ну все конечно пообещали, но Юнона все равно не была до конца уверена, что так оно и будет. Ну потому что. Особенно она не была уверенна в бабушке, но старалась об этом не думать. Да и думалось если честно совсем плохо. В голове задувал муссон и думать вообще не хотелось. А хотелось спать и есть.

— Что-то ты неважно выглядишь, — озабоченно пробормотала Ирина Ивановна, соседка по кабинету, — Ты не беременна случаем?

— Что вы, шаурму вчера съела, вот теперь животом маюсь, — позеленела Юна, проклиная любопытную коллегу. Теперь наверняка всем растреплет о своих догадках.

Надо скрывать пока есть возможность. Не хочет Юна, чтобы все вокруг пальцем тыкали. А главное ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Добровольский узнал. А то будет ее ненавидеть.

Она, Юнона, знает о чем говорит! Она не зря читала у одного важного психолога в инстаграме, что ежели мужчину какого пузом привязать, так он всю злость потом выместит вдвойне. А ей, Юне, его злость ни к чему. Ребеночек он ведь как, он по любви должен случиться. И родиться в любви и понимании. Вот Юна и будет его любить и понимать за двоих. А Макс — козлина! Вот.

И Ирина Ивановна — коза. Вон как коровьими глазами своими пялится, так и хочется ей усы ее повыдирать.

— Шаурму я съела. — зачем-то еще раз буркнула Юна, на что коллега понимающе покивала, и сделала вид, что поверила.

Больше всего Юнона боялась, что Добровольский зайдет сегодня в их отдел и они как в фильме встретятся взглядами, но кажется, что он и вовсе не появлялся на работе.

Первую половину дня её мутило, но к обеду потихоньку начало отпускать.

Правда теперь ее тошнило от клиентов, с которыми приходилось общаться. Хорошо хоть по телефону, а не лично.

К концу рабочего дня Юнона подошла к начальнице — Вере Сергеевне и попросила отпустить ее завтра на пару часов.

— Мне бабушку отвезти. В больницу. Надо. — Не глядя в глаза прошептала Юна, чувствуя, как ее вновь начинает тошнить от начальственных духов.

— Конечно-конечно, — пропела Вера Сергеевна, еще не узнавшая о разрыве подчиненной с самым главным шефом. — Хоть на три, хоть на четыре. Я тебя лично подменю, не переживай.

Юнона скривилась, и вздохнула. Ну вот, пока все думают, что она и Добровольский по-прежнему живут вместе, так и заискивают перед ней. А вот интересно, будут ли они так же лояльны, когда узнают, что отношениям конец?

3

ЮНОНА

Товарищи беременные женщины все как одна сидели с кислыми лицами и томно вздыхали. Никто не хотел признавать себя крайней.

— Ну раз нет желающих сознаться, я пойду первая.

— Ага, сейчас прям, разбежалась! Выпну. Ищи вон в том углу, вроде вон та девушка в красном... — буркнула пухленькая блондинка с приличным животом и таким лицом, будто бы всерьёз вознамерилась драться с Дашей.

— Ну вот, зато сразу нашлась крайняя. Эй, дамочка в красном... вы, вы. Вы чего молчите, когда спрашивают? Мы за вами будем.

Дамочка ненадолго подняла взгляд от смартфона, недовольно пожала плечами, что-то вякнула себе под нос, и дальше уткнулась в экран.

— Вот оно что с молодежью творится. Уткнутся в свои эти пиликалки и ничего вокруг не видят и не слышат... — старческим голосом прокряхтела Дарья и Юна в этот раз не смогла сдержать улыбку.

— И не говорите, — решила поддержать ее женщина лет сорока. Живота у женщины не было, но это совсем не означало, что его не будет в дальнейшем. — Уткнутся в телефон и хоть трава не расти. Ну как дальше жить, а?

— Легко! — закатила глаза девушка в красном, — Вот вы молодёжь ругаете, то да это... а сами...

— Что сама? Что я сама?! — воскликнула женщина.

— А сами вон даже место не уступили. А мне может рожать через неделю-две.

— Ой, можно подумать мы беременные не ходили! Прям возвели в культ, будто подвиг какой совершаете. Вот я в своё время...

— Знаем-знаем, — перебила ее совсем молоденькая девчонка с таким большим животом, что казалось он вот-вот лопнет. Девушка трепетно держала за руку бессловесного паренька с модной прической и в длинных носках. — И стирали, и убирали, и готовили, и в сад, и из сада, и на дачу, и с дачи... и все-то без бабушек и дедушек, все сами. Не то что мы.

— Да! Вот именно.

— Ну-ну... мои предки тоже так говорят, а бабуля ржет. Сами они...

Внезапно дверь распахнулась и из кабинета показалась взъерошенная и недовольная голова доктора.

— Вы чего тут балаган устроили? Манакина пусть заходит, остальные цыц. Не на базаре!

Все разом утихли, а девушка, которой вот-вот рожать, прошмыгнула в кабинет. Видимо та самая Манакина.

Все немного упокоились, и даже Даша притихла, уткнувшись в свой телефон, как вдруг в тишине раздалось сдавленное «Ой».

Юнона подняла голову в поисках источника этого «ой», но с первого раза не нашла. А вот на втором «ой» глаза скосились на юную парочку и Синицына заметила страдальческое лицо девушки. Парень в этот момент немного позеленел, и теперь в ужасе смотрел на свою подружку, ничего при этом не предпринимая.

— Что такое? — поинтересовалась женщина, которая еще недавно возмущалась молодежью.

— Не знаю, — растерянно ответила девчонка, — Как-то мокро... ой... ой-ой, ой-ой-ой...это что?

Она в таком ужасе уставилась на окружающих, что у Юны дрогнуло сердце.

— Я что, уже все, того? Рожаю, да?

Дамы вокруг засуетились, кто-то позвал врача, а Юнона в какой-то прострации наблюдала за происходящим. Она еще никак не могла поверить, что все это не сон и скоро она сама будет завсегдатаем женской консультации с кислым лицом и огромным животом. Правда рядом с ней не будет трепетного парня, хотя... может оно и к лучшему?

По крайней мере никто не упадёт в обморок, как вон тот слабый юноша в носках. И причёска модная его больше не красит.

Что тут началось... суета сует, бег, возня, ругань и крики будущей молодой мамочки, которую в срочном порядке куда-то уводили.

Кое-как привели парня в порядок и тоже куда-то отвели, и теперь в коридоре велись отчаянные споры — стоит ли рожать в столь юном возрасте, или лучше все-таки подождать лет тридцати?

— В эти ваши тридцать уже отсохнет всё, какой там рожать... — поджала губы тощая девочка с синими волосами. По виду даже младше той, которую повели рожать.

— А вам лишь бы ноги раздвигать пораньше!

— Молчи, курага старая. Тебя не спросили, что и когда нам раздвигать...

— Дамы, успокойтесь, дети в животике все слышат, вы разве не знали?

Наконец подошла очередь Юноны, и она бесстрашно ступила в кабинет акушера-гинеколога Светловой Е.С.

Ну по крайней мере именно так было написано на дверной табличке.

Е.С. оказалась нервной женщиной неопределённого возраста. Особо разговорчивой назвать ее было нельзя. Зато доктор часто вздыхала, с тоской то и дело поглядывала на часы и в телефон, и явно чем-то томилась.

В конце концов телефон пикнул, и она что-то там прочитав, коротко сообщила миру и Юне «Козел свинячий» и наконец спросила:

— На что жалуемся?

Синицына немного опешила от вопроса, но быстро нашлась с ответом.

— На мужиков.

— Очень смешно.

— Если честно — нет. Задержка у меня и тест положительный. Но я не жалуюсь. Вроде.

4

ЮНОНА

Нет, Юнона этого не знала. И про бывшую она слышала впервые. И про ребенка тоже узнала только что.

Это что же... это как же? Это выходит он с ней и с другой одновременно встречался?

Да как так-то, а? Да ну нет... быть того не может! Пустая болтовня, сплетни офисных кошёлок, не иначе. Узнали, что она с Добровольским рассталась и напридумывали бог весть чего. Это же офис, тут сплетни — практически основа выживания. Не стоит верить слухам, а тем более Капустиной. Это известная балаболка.

— Очень интересно, приму к сведению, — как можно равнодушнее ответила Юнона и сделала шаг, но Люська цепко схватилась за плечо.

— Так это неправда что ли?

— Без понятия... — Синицына грубо оторвала пальцы Капустиной от своего пиджака и, чуть толкнув глупую коллегу, пошла к лифту.

Пусть теперь болтают что хотят. Наверняка Люська растреплет о грубости Синицыной и о ее реакции на сплетни. Ну и ладно, плевать она хотела на них на всех. И на Добровольского в том числе.

Вот на него особенно.

Но как же это случилось, а? Неужели такое и впрямь возможно? Да быть того не может, нельзя же так сильно ошибаться в людях? Или можно? Но если все-таки предположить, хотя бы на секундочку, что все, сказанное Люськой правда, то получается, что эта девушка была у Макса еще до Юноны. По крайней мере это так, если опираться на предположительный срок рождения ребенка. Летом... Лето длинное. Хотя все равно как не считай, выходит, что была эта девушка еще до Синицыной. А значит за измену не считается!

«А то, что он беременную женщину бросил — тоже не считается что ли?» — укоризненно спросила сама у себя Юна, и чуть не расплакалась.

С кем же она жила все это время?

***

В субботу младший брат Колян вернулся из Петербурга, куда ездил вместе с классом на экскурсию, и теперь запоем, поглощая наваристый мамин борщ, с упоением рассказывал о приключениях.

Юна вымученно улыбалась, чувствую все нарастающую тошноту, но упорно делала вид, что все отлично.

Коля, будто бы ничего не замечая, пообедал и побежал с друзьями на каток возле дома, а вернулся к ужину, весь перепачканный чем-то красным.

Подошёл к старшей сестре и спокойно так сказал:

— Всё, Юн. Это всё...

— Что всё? — спросила она, вяло пережевывая морковку. Витамины же как никак...

— Всё. Я расправился с твоим Добровольским.

Мама, которая как раз зашла на кухню, чтобы что-то спросить у Юны, так и осела прямо на пол, а Юнона схватилась за ставший вдруг каменным живот.

— Что ты сделал? — прошептала она.

— Намазал дверь его тачки дерьмом. — гордо ответил брат, и добавил. — Там как раз собака мимо шла...

Увесистый шлепок газетой заставил Колю пискнуть. Это отец зашел в самый подходящий момент.

— А чего он с Юной так поступил? Да я бы ему еще зеркало оторвал, если бы успел, а так только шины спу...

Новый шлепок заставил Колю замолчать и обиженно покоситься на отца.

— Я стесняюсь спросить, как ты собаку подговорил... - растерянно пробормотала Юнона, а отец добавил:

— Дал Господь детей. Спасибо, хватит. А ты говорила, давай еще родим, давай еще... с этим бы с ума не сойти!

— Нормальные дети! — буркнула мама. — Вон как горой друг за дружку стоят.

— Точно, — засмеялась Юна, чувствуя, как отпускает тяжесть, — Дерьмом это, знаете ли, не каждый сможет честь сестры защищать.

— А кто научил? Я научила! — послышался довольный голос бабули и вот она сама выплыла на кухню, распространяя в воздухе Шанель номер пять.

Сегодня Клавдия была особенно хороша — элегантные лодочки, платье в пол и жемчужные бусы... добротный макияж и уложенная в пучок прическа. В общем при полном, так сказать, параде.

— Вот если бы ты только на свидания ходила, а не учила детей дерьмом мазать чужое имущество... — прошипела Наталья, и махнула рукой. — Все ясно, старшее поколение учит младшее правильно жить.

— Вот, наконец-то ты это поняла! — наставительно произнесла бабушка и обернулась к внуку, — А краской написал, что я велела?

— Написал! — гордо ответил Коля и папа тихо прошептал «Придурок».

— Вот именно это я и написал, — улыбнулся Коленька и получил новую порцию щелбанов, — А еще «Кобель» написал. Но там мелко вышло, не видно почти.

— Мама! Сынок... вы хоть понимаете... вы понимаете, что сейчас везде камеры стоят? Мы же не расплатимся за его машину! Да она стоит как две наших квартиры. Да Колю посадят, а не посадят, так на учет поставят.

— Ой, да ладно. Не так уж там и плохо, как малюют...

— Господи, за что мне всё это?

— За занудство! — сердито констатировала Клавдия и подвинула Юнону. — Ну чего застыли? У меня чаек с собой, давайте выпьем за детей и моё грядущее свидание.

Она достала маленькую серебристую фляжку, запрокинула голову и залпом влила в себя содержимое.

5

ЮНОНА

Рабочий день как-то сразу не задался. Во-первых, утром дома ни с того ни с сего вырубили электричество. Так сказать, без объявления войны. В тот самый момент, когда это случилось, Юнона как раз стояла с феном в руках и напевала новогоднюю песню.

Волосы оказались наполовину не досушены, и они с мамой и Колей полчаса растирали, дули и держали их над газовой плитой, чтобы быстрее высохли.

В итоге кое-как досушили, но теперь Синицына безбожно опаздывала на работу.

С неба падал пушистый белый снег, но вместо радости он навевал только тоску и грусть о былом. А еще мерзкую тошноту, такую, от которой сводит затылок и желудок.

А нет, это токсикоз...

Юнона пулей вернулась домой и спустя десять минут в нерешительности замерла перед порогом. Страх, что придется вновь возвращаться домой, холодил потные ладошки.

— Не волнуйся, — приободрила мама, — Если вдруг прихватит в автобусе, просто возьми пакетик и...

— Блевани! — заорал Коля.

— Мам, ты серьезно? — чуть не плача пробормотала Юнона.

— Ну тогда езжай на таски.

— В машине меня укачивает... — капризно протянула Юна.

— Дочка, тут ехать пять минут!

— Нет уж. Я лучше пешочком пройдусь, если прихватит, хоть отбегу куда-нибудь.

— И блеванешь!

— Коля, прекрати! — воскликнула Наталья и вновь обратилась к Юне, — Это ерунда, дочка, там сейчас свежо и морозно. Не прихватит.

— Но ведь один раз...

— Один раз не считается. Все, дуй. А то уволят по статье, объясняйся потом, что ты не верблюд.

В итоге на рабочем месте Синицына оказалась только через час. Открыто высказывать претензии ей все еще опасались, но на лицах явно читалось недовольство.

— Тебе там клиенты все телефоны оборвали! — ехидно буркнула начальница и с гордым видом прошагала в свой кабинет, а Юнона замерла посреди офиса.

Туда-сюда сновали люди, ее коллеги, пусть не друзья, но еще в недавнем прошлом товарищи по работе. Сейчас же они смотрели сквозь нее, вмиг забыв, что еще вчера обращались к ней за помощью.

«А и черт с вами», — подумала Синицына и прошла к своему рабочему столу. Но работать не хотелось совсем.

От слова «звонки» у нее начинала кружиться голова, а от слова «клиенты» ее нестерпимо тошнило.

— Слышали, кто-то тачку шефа дерьмом измазал? — довольным голосом возвестила Наталья.

Все рассмеялись, нагло косясь на Юнону и ожидая ее реакции, но она лишь головой покачала.

— Ну так ему и надо! Кобель несчастный! — хихикнула Ирина и все вновь уставились на Синицыну, но она даже ухом не повела.

Пусть говорят что хотят, курицы безмозглые. Надо было их еще давно уволить, сказать Максу пару ласковых и всех к чертям собачьим разогнать по своим подворотням, откуда они сюда пришли. Хотя...каков поп, таков и приход. Собрал Макс змей? Ну значит сам недалеко от них ушел!

Конечно, Юноне больше всего на свете хотелось сбежать отсюда, подальше от всех этих торжествующих взглядов и несправедливых нападок. Но она, во-первых, не могла себе такого позволить, ведь декрет никто не отменял, а на новую работу ее не факт, что примут. А во-вторых, она не собиралась так легко сдаваться. Пусть эти троглодиты попробую ее по-настоящему укусить, получат по зубам так, что мало не покажется.

После обеда к Юне подлетела секретарша Добровольского и, смущаясь и отводя взгляд, протянула ей конверт.

«Ну все, это наверняка расчет», — расстроенно подумала Юнона и, почти смирившись с неизбежным, конверт из рук секретарши Ани взяла.

— Здесь билет, Максим Владимирович просил передать еще неделю назад, но вы же помните, я болела и...вот. Не знаю, актуально еще?

Юнона кивнула, чтобы еще больше не смущать Анну и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошла в уборную, чтобы уже там без свидетелей хорошенько разрыдаться.

На эту чёртову выставку они должны были вместе с Максом. И билетов должно было быть два. А теперь что?

Юна рассматривала себя в зеркале и не узнавала: отёчное лицо, то ли от слез, то ли от соленых огурцов на ночь; синяки под глазами и отросшие корни волос; ногти без свежего маникюра, отсутствие макияжа и волосы, в впервые в жизни зачёсанные в учительский пучок, делали ее совсем не похожей на себя прежнюю.

«Ужас какой!» — подумала Синицына и пообещала себе, что больше так выглядеть не будет ни при каких обстоятельствах.

Уже на рабочем месте она слегка подкрасилась, распустила волосы и заплела их в небрежную косу и почувствовала себя человеком. Все-таки женщинам это просто крайне необходимо — быть красивой.

«И на выставку схожу, и в ресторан с подругами и много чего еще сделаю. Ребенку нужна здоровая, красивая и адекватная мать, а не вот это вот все!»

***

Выставка современного искусства в Театре на Ленина впечатляла своими размахом и идиотизмом.

— Это перфоманс, вы ничего не понимаете! — доказывала голая тетка лет пятидесяти парочке влюбленных и осуждающе качала им вслед головой.

6

ЮНОНА

«Эти глазки, эти голубые глазки... эти сказки, эти неземные сказки — лишь ловушка...» — почему-то вспомнилось Юне, хорошо хоть петь не начала.

— Ну доброе утро, давайте знакомиться. Я — Михаил Валерьевич Лукьянов, управляющий. Вы, я так понимаю, та самая Синицына, о которой я так много слышал?

Юнона почувствовала, как краской заливает лицо и становится тяжело дышать. Это несправедливо! Она медленно окинула взором притихших сослуживцев, делающих вид, что именно сейчас они усердно работают.

Молча кивнула Лукьянову и уже хотела пройти к своему рабочему месту, но он легко ухватил ее за плечо.

— И вам неинтересно, что именно я слышал? — Слегка ухмыляясь, спросил он.

Юнона набрала в грудь побольше воздуха и сжала кулаки.

— И чего же такого интересного вы слышали? — Пропищала она, не сразу узнав свой голос.

Синицына прям всеми фибрами души чувствовала, как напряглись коллеги, как навострили свои длинные и чуткие уши, как сжали свои хм... ну вы поняли, что они сжали. Все-таки одно дело за спиной сплетничать, а другое — в лицо получить такой удар. Наверно ее кто-то даже жалеет в этот момент, например секретарша Аня, застывшая изваянием в дверях кабинета. Юнона огляделась, пытаясь найти еще сочувствующих, но увы... все в этот момент уставились в свои мониторы, отчеты, договоры, делая вид, что они не при делах и вообще работают.

Работницы...

Лукьянов все держал эффектную паузу, длящуюся мучительно долго, и Юнона честно уже хотела пойти домой. Вот прям так — развернуться и потопать отёкшими ножками по морозному городу прям до своей улицы, свернуть по пути в пекарню, запастись свежими ароматными булочками и зарыться в них с головой. Валяться в теплой скомканной постели до самых родов, заедая тоску пирожками и тортами и жалеть себя до морковкиного заговенья.

Синицына так ярко представила себе эту жалкую картину, что даже плечами передёрнула. Ну у ж нет, зачем ребенку такая мать слабовольная? Нет, нет и нет, товарищи, мы еще повоюем!

— Я слышал, — наконец соизволил ответить управляющий, — что вы неплохой специалист, но очень уж любите опаздывать. И пока второе я подтверждаю лично.

Улыбка вдруг спала с лица нового начальника и Юна поразилась метаморфозе, произошедшей с ним.

— Будьте добры побыстрее занять свое рабочее место. Потому что в первом утверждении ваших коллег я уже не уверен.

Развернулся на сто восемьдесят градусов и скрылся в своем кабинете в то время, как Юнона пыталась прийти в себя. И что это сейчас такое было?

***

Синицына очень старалась взять себя в руки и настроиться на рабочий лад, но в голову упорно лезли эти синие брюки и вкрадчивый голос «И вам добрый вечер!». И надо было ей стошнить именно на этого человека... это в миллионном городе, где шанс встретить одноклассника в своем районе равен почти нулю, ее вырвало именно на этого красавчика с голубыми глазами.

Что уж он там себе напридумывал, одним богам известно, но наверняка подумал, что она пьяна. И это в центре современного искусства, в театре на площади самого Владимира Ильича Ленина. Стыдоба-то какая, кто бы знал!

И ведь не подойдешь к нему и не скажешь, мол, вы знаете, уважаемый Михаил Валерьевич, я просто беременна, и именно поэтому испортила ваши такие дорогие отутюженные брюки.

«Господи, скорее бы в декрет. Сколько там осталось?»

После обеда рабочий телефон Юны не умолкал ни на минуту. Всех как прорвало. Ну верно, скоро Новый год, клиенты стараются как можно быстрее оформить договоры и получить свой товар. Юнона за неделю больничного даже немного отвыкла от рабочей суеты и успела подустать от утомительных клиентов.

— Алло, девушка, позовите мне Юнону Синицыну. Она беременна и...

— Бабушка!

— Ой, это ты что ли, милая? А я-то думаю, чегой-то голос такой знакомый.

— Ты с ума сошла? — Прошипела Юна в трубку, — А если бы кто-то другой взял?

— Да ладно тебе, внученька, я же знаю, что это твой персональный рабочий телефон.

— Но я могла отойти и трубку реально взял бы кто-то другой!

— Я хоть и бабушка, но еще не пожилая. Голоса отличить могу. — наставительно произнесла Клавдия, — Ты не ерепенься, а лучше готовься к важному событию. Возможно, самому важному в твоей жизни.

Юнона глубоко вдохнула и спокойно спросила:

— К какому, бабушка?

Впрочем, Юна еще с детства усвоила, если бабуля сразу не сказала, то уже и не скажет. Важное значит важное, а уж какое — дело десятое.

— Вечером узнаешь. Я за тобой заеду ровно в пять, будь готова.

***

Остаток рабочего дня прошел в штатном, хоть и сумбурном режиме. И ровно в пять Юнона, как и обещала бабуле, стояла на проходной в ожидании знакомой красной «пятёрки».

В отличие от Клавдии Юнона ездить не решалась ввиду своей невнимательности. Права она получила еще пять лет назад, но дальше автошколы дело не пошло. Юнона с детства витала в облаках, и сосредоточиться на чем-то одном ей просто не представлялось возможным.

7

ЮНОНА

Вечером Юноне написал Макс. Да, сам Добровольский собственной персоной.

— Привет, как дела?

Так банально и просто, будто они только вчера встречались за чашкой чая. Слезы тут же застили глаза и Юноне стоило больших трудов сдержать в себе порывы не нагрубить. Или, что еще хуже, не начать общаться.

Она молча удалила сообщение и его номер, и даже хотела было заблокировать, но... рука так и не поднялась.

Подушка намокла быстро и теперь Юна уже жалела, что не поговорила. Так много хотелось спросить: куда пропал, как твои дела, все ли хорошо, и может увидимся?

Ну да. Конечно. Идеальный вариант стать прикроватным ковриком. Нет уж, Юна, конечно, та еще глупость на ножках, но точно не тряпка.

— Слышь, отец. У Юнки-то нашей не забалуешь, — крикнула мама папе лет двадцать назад, — На нее, где залезешь, там и слезешь.

— Ну я же не вошадка, — кивала головой маленькая Синицына, утверждая в свои пять лет, что детский труд наказуем по закону, поэтому игрушки она убирать не будет.

Родители тогда, конечно, посмеялись, уверенные, что это просто кризис пятилетки, но увы... Юна и сейчас, если чего не хочет — поди заставь. Легче обезьяну научить, чем Юнона сделает то, чего не хочет.

В общем не хотела Синицына стать бывшему девочкой для битья и поэтому только и держалась.

А так хотелось наговорить ему гадостей и обидных слов, высмеять и унизить, ах как хотелось. Нет, с этим срочно надо что-то делать. Может как раз настал тот момент, когда пора послушать Лялю и отправиться в этот феминистический клуб. Как там его? «Женская доля» кажется?

***

Время шло.

Постепенно работа наладилась, и Юнона даже смогла войти в привычную колею. Новый начальник никому не нравился даже несмотря на смазливую морду и общую холеность. Каждый считал, что на его месте должен был быть он, и к тому же Лукьянов оказался на редкость дотошным типом. Теперь всем приходилось только и делать, что напряженно работать вместо того, чтобы каждые полчаса гонять чаи. Может быть, поэтому все сразу обратили внимание, когда начальник вдруг не вышел на работу. Причём даже секретарша Аня ничего не знала. Телефон Лукьянова был недоступен. Адреса Михаила Валерьевича никто не знал, но в конце рабочего дня он вдруг сам позвонил.

Анна подошла к Юноне в расстроенных чувствах, чуть не плача. В последнее время девушки неплохо ладили и, пожалуй, секретарша была единственной во всем офисе, с кем Юна могла общаться.

— Представляешь, звонил Лукьянов, рассказал невероятную историю и попросил срочно приехать. А я не могу!

— Почему? — удивилась Юна.

Она точно знала, что в обязанности секретарши могли входить вот такие внеплановые срочные дела. Оплачивались они естественно в двойном, а то и тройном размере, если дело было неотлагательным.

— У нас сегодня утренник в детском саду, точнее у дочки, у Аленки. Я обещала, что приду, понимаешь? Я и так опоздаю, но пусть хоть она увидит, что я рядом. Не могу я подъехать к шефу, понимаешь?

— Ну попроси кого-нибудь, — пожала плечами Синицына.

— Не могу. Я тут никому не доверяю, если честно. А документы важные, архиважные. Может отвезешь, а?

Юнона тут же замахала руками.

— Нет-нет, даже и не проси!

— Ну Юна. Ну пожалуйста! Умоляю! Аленка плакать будет. Все с мамами детки, а она одна. Ну пожалуйста...

— И не уговаривай! Не поеду!

***

Погода к концу декабря решила всех побаловать. С самого утра повалил крупный красивый снег, ложась причудливым узором на окна домов. Он расстилался белоснежным ковром, забавно хрустя под ногами. Снег кружился и падал на лицо, опушая ресницы, и в целом навевал вполне романтический лад.

Элитный пятиэтажный многоквартирный дом стоял на отшибе, предполагая, что добираться сюда люди будут на тачках. Отшиб — это Юна конечно сильно утрировала. На самом же деле из окон открывался изумительный вид на широкую реку, сейчас застывшую белоснежной пеленой. Другие окна смотрели на башенки Кремля. В целом дом находился практически в центре города. Но при этом ни одна маршрутка сюда никогда не ходила.

Охрана на воротах пустила Юнону только после того, как она назвала номер квартиры, в которую ей нужно было попасть, предъявила пропуск с работы и паспорт. У подъезда набрала домофон и на вопрос «кто» не нашла ничего лучше, чем буркнуть «свои».

Лукьянов проживал на пятом этаже. Юна поднялась пешком, так как лифты с детства не любила. Она оказалась перед одной-единственной дверью на площадке. Оказывается, квартира занимает всю площадь этажа. Неплохо...

Постучала и дверь почти сразу распахнулась.

— Вы?! — спросил Михаил Валерьевич, стоя в одном халате, грозящем вот-вот распахнуться.

— А вы ждали кого-то еще?..

— Ну... вообще-то да. Анна обещала сама заехать, но видимо что-то пошло не так.

Лукьянов вздохнул и посторонился.

— Ну проходите.

8

ЮНОНА

Тридцать первое декабря наступило слишком неожиданно. Вот же, только вчера еще был ноябрь, промозглый и ветреный, а уже сегодня снег белым ковром расстилался по всему городу и над головой загорелись яркими огнями золотые гирлянды. На главных улицах и проспектах вовсю играла новогодняя музыка, и счастливые прохожие спешили запастись подарками и шампанским.

Кое-где уже слышны были предпраздничные салюты и веселье буквально сквозило в морозном воздухе.

Только Юноне было не до веселья. Она даже отчет не успела составить, не то что купить какие-то там подарки.

На работе уже многие догадались, что Юнона в положении, но всем быстро надоело перешептываться на этот счет и она наконец смогла нормально выдохнуть.

Добровольский пытался еще пару раз что-то там написать, но Синицына стойко не читала его сообщения, удаляя их еще на моменте оповещения.

Бабушка-таки закрутила роман с Аркадием и даже обещала привести ухажёра в новогоднюю ночь, но только при условии, что они не уедут в Альпы.

Вчерашний корпоратив Юнона пропустила, так как не видела смысла на него идти в принципе. Что ей там делать? Смотреть на пьяных нелюбимых коллег? Нет уж, увольте. Их лица ей надоели еще полгода назад. А уж глядеть на них подшофе вообще форменный мазохизм.

Будут тыкать ей бокалом в лицом, или вовсе не замечать.

И так как вчера весь отдел, а точнее все отделы, хорошо отдохнули в ресторане, то сегодня Юнона оказалась в офисе одна-одинешенька.

Она спокойно закончила отчет, привела в порядок документацию, стол, ящики стола. Окинула взором пустой офис и уже хотела было уходить, когда услышала звонкий смех и знакомый голос бывшего. В сердце кольнуло прежде, чем они ввалились шумной толпой, не ожидая, что здесь есть кто-то кроме них.

Макс Добровольский и две какие-то расфуфыренный фифы. Замыкал компанию лучший друг Макса — Серега.

— О, Юныч, какими судьбами?! — возопил Серега, еле-еле держась на ногах.

Добровольский удивленно уставился. Удивление сменилось растерянностью.

— Юна? Ты что тут делаешь?

Спросил и тут же отвел взгляд в сторону, сразу же отстранившись от одной из дам. Будто бы сейчас это имело какое-то значение.

Дама, к слову, оказалась красавицей: длинные темные волосы, уложенные в причудливые локоны, яркий макияж, большие зеленые глаза. Ведьма, а не женщина.

Ведьма мигом оценила обстановку, притянула Макса к себе и слащаво прощебетала, обращаясь к Юноне:

— Добрый день! Я — Лика, девушка Макса. У нас есть сын и совсем скоро состоится свадьба. Ну вы понимаете... — она подмигнула и добавила, — Мы, кстати, приглашаем вас ее посетить. Да, милый?

Милый что-то буркнул и отодвинул Лику в сторону.

— Макс! — выпучив глаза громко позвала его девушка.

— Да помолчи ты! — резко ответил Добровольский и медленно, словно в замедленной съемке подошел к Юноне и сказала:

— Надо поговорить.

— Макс! Иди сюда! - вновь позвала Лика, но Добровольский отмахнулся от неё, как от назойливой мухи.

«Еще бы «к ноге» сказала!»

Синицына быстро направилась к двери, приговаривая про себя, что говорить тут не о чем, но Макс шел наперерез.

Схватил ее за руку, так сильно, что Юна пискнула и тут же отпустил.

— Прости...

— Не устраивай цирк, пожалуйста, — прошипела Синицына, — И дай мне пройти!

Макс вновь схватил ее за руку, но теперь уже не так грубо и придвинулся слишком близко. Наклонился, не обращая никакого внимания на свою компанию и прошептал на ухо:

— Юн, не уходи. Давай поговорим...

Его дыхание обожгло шею, словно электрическим разрядом пробило.

— Макс, я же сказала, какие разговоры? Мы давно все решили, чего ты устраиваешь, а? — вышло как-то беспомощно.

Юнона сама поморщилась от своих слов и от того, как глупо они сейчас выглядят.

— Иди, Макс, иди. Тебя ждут. В конце концов это неприлично.

Добровольский прижался разгорячённым лбом ее лбу и выдохнул в лицо. Юнону обдало перегаром, она поморщилась, а Макс возьми и поцелуй ее.

Где-то позади хлопнула дверь, кто-то что-то сказал, кого-то куда-то позвали, а Юнона в этот миг чувствовала только мягкие губы бывшего и горячие слезы, предательски бежавшие по лицу.

Черт!

Она резко отстранилась и бросилась вон из офиса. Сбежала по ступеням, обогнала на повороте матерящуюся Лику, зачем-то помахала ей рукой и понеслась дальше. Подвернула ногу, от боли охнула и присела на пол. Опомнилась, поднялась и поковыляла к выходу.

На пороге встретила Лукьянова, спешащего по своим делам. Он-то тут что сегодня забыл?

— Юнона? — весело крикнул Михаил Валерьевич, но заметив слезы в глазах Синицыной тут же посерьезнел, — Вы плачете что ли?

Юна отмахнулась от него и понеслась куда глаза глядят, но он быстро догнал девушку и схватил ее в охапку.

9

ЮНОНА

— А ты что загадала, если не секрет? — спросил шеф, слишком близко прижавшись к Юноне, и она по инерции отпрянула от него подальше. Ну насколько позволяло возможность. Непривычны ей были касания чужого мужчины, да к тому же учитывая, в каком она сейчас находилась положении. Нет, ерунда какая-то.

— Это секрет, рассказывать нельзя, а то не сбудется.

— Надо же... Хорошо, что я не успел раскрыть свои тайны, — засмеялся Михаил и накрыл руку Юны своей ладонью.

Синицына аккуратно высвободила руку, улыбнулась и, извинившись, поднялась из-за стола.

Вышла из гостиной и поспешила на кухню под видом того, что нужно помочь маме.

— Юночка, ты почему гостя одного бросила? — укорила ее мама, а Юна возьми, да и разрыдайся.

— Ты что, милая, с ума сошла? Новый год же! У тебя вон друг пришел, все родные дома живы и здоровы, ну? А ты ревешь...

— Да я, — всхлипнула Юна, — сама не знаю. Они сами льются и льются. А чего льются-не понимаю.

— Это гормоны, не переживай. Скоро все наладится. Я сама, когда тобой тяжелая ходила, по пять раз на дню ревела. Увижу птичку и плачу. Бабушку увижу и плачу.

— А бабушку-то чего?

— Так она старенькая. Жалко...

Синицына наконец улыбнулась и обняла маму.

— А что хоть за мужчина-то? — шепнула мама.

— Да так... шеф мой. Меня на него стошнило. Так мы и познакомились.

— Очень интересно, почему не рассказывала?

Юна пожала плечами.

— Ну, знаешь ли, учитывая, что Михаил сейчас здесь, он на тебя явно не злится.

— Надеюсь... — тихо ответила Юнона и добавила, — А знаешь, у него ведь сын есть. Такой хорошенький, маленький совсем.

— Да ты что? — ахнула мама, — Погоди... а жена тогда где? У него же есть жена?

— А... — Юна махнула рукой, — Он мне про жену ничего не стал говорить, видно, что его еще ранит ее отсутствие. Говорит, что сам справляется.

— Ну надо же как бывает.

— А мама у него влюбилась и уехала в Южную Америку. Представляешь?

Наталья Владимировна руками всплеснула.

— Как романтично...

— Ну как сказать. Она влюбилась в старого индейца из племени каннибалов и...

Мама побледнела и Юна даже за руку ее схватила.

— И они убежали? — с надеждой спросила Наталья.

— Конечно, мамочка. Их искали, но они смогли скрыться.

— Слава богу! А как же она с ним...эм... если он такой неординарный?

— Так он всегда был не таким как все, — вовсю сочиняла Юна, — с самого детства. Но притворялся одним из них, чтобы выжить.

— Бедняжка...

— Ага. Им через столько всего пришлось пройти, но теперь они вместе и счастливы. Правда никто не знает где.

Мама вытерла набежавшие слезы и прижала руки к груди.

— И как же он теперь один с ребёнком?

— Няня есть, — пожала плечами Юнона.

Мама покачала головой.

— Все равно не понимаю, как можно было бросить такого кроху?

— Ты про маму Миши?

— Нет, я про маму его сына. А кстати...

И тут глаза Натальи загорелись и Юна почувствовала неладное.

— Слушай. Так вы могли бы замечательно дополнять друг друга! Он -отец одиночка. Ты - мать.

— Ма-а-ам!

— Все-все, молчу. Но ты все-таки подумай.

— Ма!

***

Миша понравился всей семье и даже бабуля, выпив полбутылки коньяка, пожелала счастья молодым и громко крикнула «Горько».

— Ба!

— Тсс, козявка! Нормальный мужик. Не пойму, что тебе опять не нравится. — И уже обращаясь к Михаилу продолжила как ни в чем не бывало, — Она у нас просто разборчивая слишком. Будто ей семнадцать, ну вы понимаете... До прошлого своего козла лет пять ни с кем не встречалась. Стыдобища!

Юнона закатила глаза и головой покачала, но ругаться не стала, даже с места не вскочила. Первой засмеялась в напряжённой обстановке, когда все уже ждали скандала. Папа даже бренчать перестал, а мама так и застыла с бокалом возле рта. Даже Коля, кажется, завис в сальто над диваном. И только Аркадий спокойно наворачивал оливье, глядя мутным взглядом в телевизор на метания Ивана Васильевича в подъездных интерьерах советского прошлого.

— А еще она у нас...

Юна незаметно показал бабушке кулак, и та, наконец, замолчала. Правда в конце все-таки добавила:

— А вообще она у нас хорошая очень. Добрая главное.

И показала Юне язык.

— Вот такая странная семейка. А я предупреждала... — пожала плечами Синицына и увела гостя из-за стола, пока бабуля еще чего не брякнула.