Тучи гасят звезды

1 глава

Тучи гасят звезды.

«В америки собираться да дождя бояться?»

Русская поговорка XIX века.

Глава 1.

Микка Кутасов спустился с четвертого этажа на третий в совершенной растерянности. Куратор вскользь упоминал о собеседовании в агентстве, но без подробностей: сказал, что эта процедура нужна только для проформы: место, где он будет проходить исправительные работы, уже определено и ни о чем лишнем ему думать не надо. А что нужно — это присматриваться к местному контингенту и перенимать их коммуникативные приемы, а значит: поначалу поменьше говорить и побольше слушать.

И все же собеседование произвело на Микку почти ошеломляющий эффект.

Он прибыл на Семеновскую, на дребезжащем трамвае добрался до Пятой улицы Соколиной горы и под моросящим непрестанным дождем нашел Институт коллекторного и вентиляционного проектирования. Учреждение располагалось в многоэтажном здании желтого кирпича. Перед Кутасовым предстали бетонные ступени и крыльцо, карминовая вывеска рядом с алюминиевыми ушатанными дверьми — на вывеске, потускневшими золотыми буквами, значилось наименование института, а дальше пошло́ — освещенный люминесцентными лампами стеклянный вестибюль, бледно-розовый ракушечник на стенах и два лифта. Короче говоря, поздний брежневский конструктивизм во всем своем тоскливом великолепии.

Пожилой вахтер, в тяжелых роговых очках и в военной рубашке под черным халатом, не отрываясь от газеты, объяснил Кутасову на каком этаже и в какой комнате находится искомое агентство по трудоустройству. Рядом со столом старика, в кафельной нише, оказалась вешалка. Микка решил, что стоило бы разоблачиться. Вахтер также, не поднимая глаз, принял у него мокрую куртку и выдал номерок. Микка на секунду замер — по старой, крепко вбитой привычке он убедился, что завитушка маминой сережки осталась при нем, в часовом кармашке джинсов.

В агентстве крашеная блондинка, лет за сорок, доброжелательная и энергичная, похвалила Микку за пунктуальность и сразу же взяла в оборот. Она усадила его за стол с пластиковым верхом, на жесткий фанерный стул, тщательно изучила все липовые документы, которыми Микку снабдил куратор, а затем вывалила перед ним целую кипу листочков. Это все были тесты и опросники. Ничего себе проформа!

Почти два часа Кутасов заполнял всяческие таблички, рисовал графики и решал математические задачки. Задачки, впрочем, оказались довольно несложными и упирали на логику. Были здесь и буквенные ребусы и шарады и с ними Микка, по понятным причинам, разделался играючи — привитый ему лингвистический блок работал безупречно; были геометрические головоломки — кажется, тоже справился, — но вот на вопросах, связанных с местной политикой, он забуксовал.

«Выскажите свое отношение к территориальным притязаниям Южно-Уральской республики на Кустанайскую область. Считаете ли вы приемлемым применение военной силы правительством республики, и при каких условиях?»

Какого черта? Даже пропустим то, что вопрос сформулирован неточно — высказывают мнение, а отношение и чувства выражают или выказывают — но зачем это вообще нужно спрашивать при приеме на работу? Что за ерунда! Разве ему предложат административную должность?

Куратор при первом знакомстве вручил Кутасову несколько справочных пособий, содержащих сведения о местной политической ситуации, о социальном и экономическом положении, и он бегло пробежался по ним вчера вечером, после заселения на квартиру в Гороховском, но без особого рвения. Из окна комнаты виднелся край залитого дождем двора, мокрые деревья и кусты, из кухоньки — часть безлюдного переулка. Здания были серые или бледно-канареечные. Не хватало и света и цвета. На сердце стало муторно, и вчитываться в брошюрки Микке больше не хотелось. Как представишь, что нужно провести в этом неуютном городе, на Эрде, несколько лет жизни, делалось не по себе…

И поэтому собеседование это дурацкое добавилось еще одним лыком в ту же тоскливую строку.

Дело пошло быстрее, когда Микка разозлился и начал писать в ответ на такие и подобные вопросы всякую чушь и наобум.

Запомнились ему два вопроса в самом конце экзекуции, они были напечатаны на отдельном листочке: «Выберите предпочтительное для вас число (Микка вывел на бланке цифру «четыре») и геометрическую фигуру (начертил квадрат)»

Женщина, проводившая собеседование, то есть подсовывавшая ему все эти задания, пришла чуть ли не в восторг.

— О, это то, что нужно! — вскричала она, выхватывая прямо из-под его пера бумажку, как будто только ради этих двух вопросов все и затевалось. — У нас как раз имеется один запрос из солидной организации. Им требуется сотрудник в отдел закупок. Горящая вакансия и вы, несомненно, подходите. У вас именно такой, требуемый на эту должность психотип!

Позже-то Микка узнал, что сие агентство по трудоустройству аффилировано с их же конторой, то есть, попросту говоря, принадлежат этим же хозяевам. Можно сделать соответствующие выводы. Неизвестно, занималось ли оно вербовкой рабочей силы для других организаций или этот фокус они провернули только с ним… и вообще, какова степень вовлеченности их фирмы в дела пенициарные. Они что-нибудь знают? Возможно. Хотя и очень сомнительно. Впрочем — ему было плевать. Эти вопросы тогда Микку еще не занимали.

— Вам, Дмитрий, не придется даже никуда ехать, — убедительно радовалась за него блондинка, строча что-то на розовом бланке. — Я сейчас напишу заключение, и вы с ним спуститесь на третий этаж. Идите-идите. Пока Сергей Маратович еще здесь. Я уже ему позвонила, он вас ждет.

2 глава

Глава 2.

Куратор жил в Кривоколенном переулке. Вход в подъезд находился за высокой, обсыпающейся штукатуркой аркой, со двора. Микка поднялся по заплеванной лестнице, нажал на круглую кнопку звонка возле высокой двери. Звук раздался где-то очень далеко, в самом сердце древнего дома.

— Ага. Вот и славно. Добрый вечер, — приветствовал его куратор, отступая от двери и поправляя рукой полы домашнего халата на груди. — Проходите, молодой человек. А!.. Только наденьте, пожалуйста-с, тапочки. Не сочтите за труд, полы давеча отциклевали…

Дождавшись, пока Кутасов переобуется, хозяин квартиры пошел вперед по длинному коридору. Фигура у него была высокая, громоздкая и занимала узкий проход полностью, так что Микка двигался за ним в полутьме.

— А вы опоздали-с, — заметил куратор, не оборачиваясь. Голос его звучал без претензии, вполне добродушно. — И объявились снова с непричесанной головой.

— Я попал в автокатастрофу…

Они вошли в большую хорошо освещенную залу, выходящую высокими окнами на две соседние стороны здания. Гардины были не задернуты и окна демонстрировали спустившийся на город пасмурный вечер. Под потолком горела старинная люстра, вся увешанная хрустальными стекляшками, она и давала этот яркий, теплый свет. Вдобавок в ближнем углу стоял торшер с абажуром из рисовой бумаги, он тоже был включен. Куратор обернулся, наклонил свою крупную голову, и осмотрел Кутасова со всех сторон.

— Транспорт здесь весьма ненадежный, — сказал он. — Совершенная архаика. Опасная и малопредсказуемая. Но вы, молодой человек, к счастью, кажется, не пострадали. Или как — уже зажило?

— Не пострадал, — ответил Микка. — Повезло.

Он оглянулся вокруг. В углу залы располагался портал мраморного камина, над ним, на полке, отливали золочеными завитушками стрелочные часы. Возле ряда окон сверкал лаком черный рояль, на нем, в беспорядке, лежали открытые нотные тетради, стояла ваза с полевыми цветами, уже давно засохшими. У дальней стены громоздился старинный кожаный диван с очень высокой спинкой и два, подобных ему кресла. Середину комнаты занимали круглый стол, с цветастой плюшевой скатертью поверху, мягкие стулья. Пахло чем-то горелым, терпким, но при этом запах был довольно приятный. Микка вдруг сообразил, что камином не так давно пользовались по его прямому назначению. Ага, вон еще несколько поленьев осталось — лежат на латунном листе; кочерга стоит, прислоненная к стене. То есть, он вовсе недекоративный. Надо же…

— Очень хорошо. Я рад, что все пресчастливо обошлось, — сказал куратор. — Пройдемте, сударь вы мой, в кабинет, — жестом памятника с Октябрьской площади, характерным и запоминающимся, он указал на очередную высокую дверь. — Извольте. Там нам будет удобнее-с.

В кабинете оказался еще один монструозный диван, и хозяин квартиры усадил Кутасова на него. Пружины мягко приняли вес Микки, спинка вежливо обняла его с двух сторон, а боковой валик удобно лег под локоть. Комфортно, черт возьми… — умели же делать.

Сам куратор уселся в кресло, пододвинутое к столу с зеленой бархатной подложкой. За спиной хозяина располагался высокий, плотно набитый книгами шкаф. Книги вообще были везде: помимо полок, лежали на столе, громоздились высокими стопками на полу. Не считая книг, кругом имелось много разного прочего эстетического хлама: часы с тяжелым маятником на стене, фарфоровые фигурки на тех же полках, странные перетянутые колбы, наполненные песком, и прочее…

— Ну-с, молодой человек. Будем знакомиться по-настоящему, — сказал хозяин, отодвигая в сторону массивный альбом с глянцевой суперобложкой и укладывая руки с толстыми пальцами на суконную столешницу.

Кутасов кивнул. Небольшой кабинет освещался лишь лампой, стоящей на столе куратора, ее зеленый абажур отправлял поток теплого света вниз на палевый ковер. Микке было уютно, пахло старой бумагой, кожей, занавеска на открытом окне, впуская влажный уличный воздух, успокаивающе качалась.

— Мои соседи знают меня, как Порфирия Карловича Пельца, астрофизика: преподавателя и лектора — находящегося нынче на заслуженной пенсии, — куратор говорил неспешно, размеренно, акцентируя сказанное кивками тяжелой головы. — Вы зовите меня так же, меня это очень устраивает, совершенно незачем испытывать ваши голосовые связки. А вы, будем считать, для всех… хм тутошних, мой юный коллега, студент или аспирант… С вашим досье, милостивый государь, я уже самым тщательным образом ознакомился, сделал на ваш счет кое-какие выводцы, но они, конечно, пока очень и очень предварительные. Хе-хе. Что могут сказать о человеке сухие документы? Ну да это ничего-с. День за днем мы познакомимся с вами получше и решим, какие шаги нужно будет нам предпринять, чтобы вернуть вас в лоно, так сказать, цивилизованного мира. Такой план… А пока вам нужно будет следовать правилам, которые я для вас установил и озвучил.

— Какой кстати у меня определен срок на Эрде? — решился спросить Кутасов. — Из приговора я не очень это понял. Извините, Порфирий Карлович. Я был очень расстроен, ошеломлен и как-то… упустил эту существенную деталь.

— В том-то и дело, сударь вы мой, дорогой Микка Вацлавич, — куратор сплел пальцы на зеленом поле столешницы и перенес вес тела на локти. — В том-то и дело-с! У вас установлено наказание с оговоркой, а это означает именно то, что срок вашего пребывания под моей опекой не определен каким-либо временным промежутком и будет зависеть исключительно от собственных ваших успехов в исправлении. Поэтому будьте готовы к продолжительному нравственному труду над собой. Кропотливому, внимательному, взыскательному. Если на это потребуются годы-с, что ж, — значит, мы с вами, батюшка вы мой, используем их с пользой, а я постараюсь, чтобы вы о них в своей дальнейшей судьбе вспоминали без сожаления.