Туман гор Кайана

Глава 1. Город на триста человек

Не совру, если скажу, что всё это началось с шума лопастей небольшого и старенького самолёта. О, да — именно с него, предрекающего рассечение дневных небес на сотни тысяч лоскутов. Не с внезапного контракта без точных указаний, но с внушительной суммой, не с полной кружки кофе и бессонной ночи бесполезной подготовки, нет — именно с того самого шума. Кажется, я начал осознавать то, что мне предстояло, только тогда. Хотя… Может, и позже.

Как и всех остальных, меня обязали купить авиабилет до Кордовы, что на самом юге Аляски, а оттуда уже служебным самолётом решили доставить в точку интереса — посёлок Кайана в Нортуэст-Арктик. Сказать по правде, когда я проверял на картах, этот «Кайана» значился городом, но… триста с небольшим человек, полно вам — это посёлок. Одно было хорошо в тех бесконечных перелётах и таскании багажа от «птички» к «птичке» и от машины к машине — на градуснике всю дорогу было не меньше тридцати двух градусов по Фаренгейту — уж очень не хотелось бы видеть снег в сентябре.

Уже спустя пять минут полёта ко мне сквозь сонливость пришло отчётливое осознание того, как же бесила трескающая лампа над дверью в кабину пилота. Хотя она всё ещё была и единственным, что вносило хоть немного красок в престарелую машину — бледно-красный фюзеляж снаружи с тонкой белой линией вдоль оказался полностью серым внутри: серые стены, серые балки, серые, даже тёмно-зелёные сиденья и рамы у иллюминаторов — всё буквально пахло холодным, покрытым пылью металлом с давным-давно въевшимся в него машинным маслом. На всё этом мне с командой и предложили расположиться.

Всего пассажиров было пятеро. Трое на одном ряду — я, Сэм да какой-то спящий парнишка-геолог, а на втором — выскочки. Вернее, как мне следовало называть их по этикету рабочий-подчинённый, мистеры выскочки.

— Эй, чернявый! — щёлкнул один из них пальцами в отсеке. — Эй! К тебе обращаюсь!

Тот высокий, местами скрипящий голос принадлежал некому Энтони Смиту — учёному-спелеологу, одному из двух «исследователей пещер» нашей небольшой команды. О нём, учитывая продолжительность знакомства, я мог сказать две вещи: первая — характер у него был ещё более паршивый, чем голос, и вторая — он, как мне показалось, являлся лишь протеже другого, более старого и весьма полноватого деятеля науки — Дж… Мистера Джорджа Форварда.

[Вырезка из группового фото конференции GRC 2019, «Геохронология». Энтони Смит ]

— Да, ты! Я всё понять не могу: на кой ляд тебя вообще с нами взяли?

На кой ляд? Ну да, действительно — то-то дело он: белобрысый загорелый мужик с детскими чертами непомерно худощавого лица и причёской то ли хипстера, то ли хиппи — с ним-то точно всё было ясно… Чёрт, как вообще человек, копающийся в пещерах Канады и Аляски, мог получить загар?..

— Затем же, зачем и его, — ткнул я в плечо Сэма, сидящего по левую руку от меня.

— Ну, а его-то зачем?!

— Младший обслуживающий персонал, Тони, — ответил мистер Форвард и продолжил смотреть свои очень важные отчёты.

— О, да… Знаешь, Джордж, младший персонал обязательно принесёт очень много пользы в горах Аляски… Нет — даже так: в пещерах у гор Аляски, в расселинах, когда речь пойдёт об исследованиях. Могли бы эти деньги и мне оставить.

Мне не впервой было слышать подобные речи. С тех пор, как случайное совпадение свело туповатого меня — человека, увлекающегося экстремальным туризмом, с учёными, я уже наслушался такого вдоволь. Как бы ни хотелось не кормить стереотипы, многие из них действительно оказались довольно высокомерными по отношению к другим, более «простым» людям. Всё это всегда приходилось терпеть ровно до той поры, пока не нужно было спускаться или взбираться по отвесным скалам, прокладывая маршрут для грузов, расширять некоторые тоннели для прохода оборудования, размещать тросы над водными или вполне воздушными пропастями — вот тогда их язык и засовывался ровно туда, где должен был быть. Так что я молчал — к чему кричать тому, кто смеётся последним? Особенно, если его могут лишить за это премии? Однако Сэм не был того же мнения.

— Я псмотрю, как ты заговоришь, когда в своих драгоценных горно-пещерных сетях без света, блин-а, окажешься.

— Уймите своего напарника, мистер Фогг, — перевернув очередную страницу, по-учительски потребовал главный.

— Прошу прощения, мистер Форвард, но и вашему коллеге стоило бы проявить немного уважения.

— Дохрена много уважения!

Что ж, в одном, как старший по бизнесу, я никогда не мог и не смогу превзойти Сэма — он всегда говорил всё то, что я не мог или боялся сказать. Чёртова горячая голова. Выкарабкавшись из алкогольной зависимости, покинув свой родной чёрный квартал западного США, проехал полмира, успел повоевать и прожил весь третий десяток лет как образцовый человек, чтобы совсем не измениться характером да остаться всё тем же дерзким и, в просторечии слов, быковатым парнишкой.

[Архивное фото из документов Департамента Обороны США. Сэм]

— Во-первых, проявлением агрессии этого точно не добиться, а во-вторых, достаточно было сказать моему коллеге, что сеть пещер, куда мы направляемся, никак не оборудована, чтобы он тут же переменил своё мнение.

На лице протеже тут же всплыло весьма радующее меня удивление, переросшее в смущение к самому себе. О, теперь угадать, кто из всех, находящихся в самолёте, даже не читал брифинг, было куда проще, чем элементарно, так что я просто молчал и улыбался, ожидая следующей реплики.

— Скажу это за помощника мистера Фогга, — прервал тишину Форвард, — тебе, Тони, стоило бы прочесть брифинг.

— Не начинай — сам же знаешь, что…

— Хотя бы взглянуть на него. Ты сэкономил бы этим куда больше времени и нервов, чем пытаясь сейчас придумать какой-нибудь остроумный ответ. Тем более, что брифинг этот до неприличия короток, — он вытащил из своей кучи документов два листа ровно и вручил «мистеру Смиту».

Глава 2. К деревне бога смерти

— И где эти грёбаные скутеры?

Было раннее утро — где-то шесть или шесть десять после полуночи. Мы стояли в слабой, едва заметной пелене посреди дороги, пока к нам приближался очень дряхлый грузовик военного образца. Массивные покрышки, тёмно-зелёные цвета, квадратные, очень ровные углы — от него за милю пахло стариной, пылью Афгана и полным отсутствием учёта аэродинамики при проектировании. Но главное: это был вовсе не тот транспорт, на который Джордж договорился вчера.

Впрочем, можно было понять причину или отговорку, что скажет водитель, — погода была просто отвратительной: более-менее чистое небо затянуло очень тёмными тучами, погружая землю во тьму, сырость и влага чувствовались в самом воздухе, и даже вид — тот прекрасный горный пейзаж, что вчера открывался нашему взору настолько, насколько хватало горизонта, скрылся за туманом и тьмой, перекрывающими всё на своём пути; веял… неизвестностью.

— Квадроциклы, геолог.

— Чего, блядь? — резко обернулся тот.

— Нам обещали квадроциклы, а не скутеры.

— То есть, ты и сейчас решил доебаться?! — Рональд звучал куда более раздражённо, чем вчера.

— Я сейчас решил тебя поправить. Но понимаю — твоя быковатая натура всё ищет себе проблемы.

— О, а может быть если бы ты меня не «просто поправил», а просто пошёл нахуй, как я тебе советовал, всё было бы нормально?!

— Ни рефлексии на собственных ошибках, ни тактичности — ты, похоже, действительно имел дело с одними коровами.

— Ты сейчас у меня!..

— Тише, девочки! — Сэм встал между ними стеной, разнимая обоих. — Давайте, блин, лучше разберёмся, почему к нам прислали этот антиквариат.

Грузовик остановился, и из него вышел никто иной, как Даниель — тот, кого я точно не ожидал увидеть на месте водителя. С одной стороны: да, триста людей — немного, но неужели больше некому было выполнять обязанности со столь небольшой ответственностью и сложностью, как перевозка?

— Да. Да, люблю вас обоих, — мистер Форвард, подходя к нам, завершал телефонную беседу. — Да, и скажи ему, чтобы все задания делал. Приеду — проверю. Да, пока… Как думаете, — шепнул он уже более хриплым, уставшим и одновременно искренним голосом, — сегодня может пойти дождь?

Серо-чёрное небо медленно вращалось над нашими головами, подталкиваемое лёгким ветром. Запах свежести — привычный, как я понял, для тех мест — не нёс в себе ничего необычного, а туман был точно таким же, как и вчера — в день, когда дождя не было.

— Нет, — ответил каждый поочерёдно.

— Верно — нет, — кивнул тот. — А вот он сейчас будет убеждать нас, что таковой намечается…

После тех слов улыбка водителя начала казаться мне надменной. О, да — то была как раз одна из тех гримас, с коей к тебе подходили в магазинах консультанты; с коей осторожно, но очень нагло подлезали промоутеры на улицах или же с коей работники HR выслушивали твой бред на собеседованиях, когда окончательно решали, что брать человека, вернувшегося из армии с психическим расстройством, «слишком рискованно для их небольшой компании».

— Ну что, ваша исследовательская команда готова ехать к месту исследования? — а ещё его жёлто-оранжевые подгнившие зубы — они тоже действовали на нервы. Что-то в нём явно мне не нравилось, но до меня всё никак не доходило, что именно.

— Даниель, — мягко начал Джордж, — кажется, вчера мы договаривались о более быстром и мобильном транспорте.

— Несомненно, друзья мои! Несомненно! Но, как мне кажется, погода не слишком располагает к езде на скутерах на наших дорогах. Поверьте — первая же слякоть, и мы…

— Дождя сейчас нет, — по привычке сказал я солдатским тоном.

— Да, но он может…

— Не «может», Даниель. Дождя нет. В грузовике необходимости также нет. Где наш транспорт?

— Знаешь, я бы мог сейчас достать его, но, думаю, что это будет слишком дол…

— Доставайте.

— Я…

— Вы же можете, верно? Доставайте.

«Слишком долго», — а? Дольше, чем поездка на медленной старой развалине, не едущей вверх по поверхности круче десяти градусов наклона? Дольше, чем с бесконечными объездами-заездами, как это часто бывает, узких горных троп по одной-единственной двухсотлетней дороге, что подходит таким грузовикам по ширине? Нет — то тоже была явная ложь.

— Доставайте, — вновь повторил я, — мы подождём.

Все из команды были согласны — молча стояли, смотря на муженька местного мэра, и ожидали от него обещанного решения. Хороший момент — момент разоблачения лжи. Человека будто выкидывает из его придуманного мирка в мир реальный, мир настоящий. Может быть, я просто очередной идиот, но на моём опыте всегда было так, что после раскрытия люди начинали нести чистую правду, насколько бы сильно она их не топила — ниже, как считал их мозг, им падать было уже некуда.

— Ну… Я…

— Давай-давай, честный парень. Я же вижу — ты не врёшь нам, — Рональд покосился на того в полуулыбке, похожей на оскал.

— Я бы с радостью, друзья мои, — сцепил он ладони за спиной. — Но дело всё в том… Я бы… У нас нет квадроциклов — буквально несколько дней назад ребята уехали на них в Аипалувик и всё ещё не вернулись… Синячат, наверное.

— А Аипалувик — это?..

— Деревушка в двенадцати милях отсюда. Кстати, наш перевалочный пункт к Тагитуку.

— Потрясающие, блядь, названия…

— То есть ещё есть шанс найти их там и пересесть на нормальный транспорт — я правильно понимаю?

— Я… О! А, кстати, да! — резко оживился тот. — Хорошая идея!

— Ага. Потрясающая, блин. Давайте уже поедем, а не будем лясы точить.

Причин возражать не было.

* * *

До нашего перевала было всего-то двадцать четыре мили. Даже если учесть скорость грузовика, особенности рельефа и предположить сложность дороги — это было, максимум, два — два с половиной часа езды. И это было чертовски хорошо — на том милитаристском раритете чувствовался каждый ухаб, каждая кочка, на которую водитель откровенно специально наезжал, приносила отличные ощущения копчику и всему сопутствующему.

Глава 3. Аклак Тактука

Когда мы вышли из Аипалувика, было примерно одиннадцать часов после полуночи. Поднявшееся во всю «силу» солнце в своих жалких потугах пыталось пробиться сквозь плотную стену из туч и густую пелену тумана, но куда там было ему — у всех сложилось отчётливое ощущение того, что утра просто не было, а термин «отвратительная погода» придумали специально для того дня.

Покинув дом, нагло занятый нами без разрешения, мы пошли прямо на северо-восток — в сторону той самой реки, у коей и должны были рыбачить местные. Даниель, как тот, кто ориентируется в любую погоду, двинулся первым, Сэм пошёл с ним, а я — замыкающим. Решено было идти колонной, так как в той мгле очень просто было потеряться. А потеряться в горах без телефонной связи и каких-либо ориентиров направления для наших учёных означало скорую смерть. Скорая смерть не была вариантом.

Река должна была показаться спустя семь миль. Постепенно спускаясь в низину, я буквально чувствовал то, как становилось теплее и как сгущался туман, превращаясь из слабой пелены в настоящую стену. Меньшее, чего хотелось в том пути — встретить тех самых медведей. Грозные бурые хищники — не ровня человеку в открытом бою. С чёрными медведями ещё можно было бы справиться или даже просто запугать, а вот с ними… Хуже были бы только полярные — кроме их агрессии и превосходящих размеров (как их бурых и чёрных сородичей, так и людей), от них в их заснеженной тундре было банально некуда бежать.

Забавно, но перед выходом мне довелось спросить Дэна о том, действительно ли выживший в затопленной деревушке старик ходил на рыбалку к той же реке, из-за которой погибла вся его предыдущая деревня, на что тот ответил, что соседство со смертью и одиночеством на Аляске являлись привычными вещами. И ведь действительно — многие, жившие в субарктическом поясе, и были такими людьми — жаждущими одиночества, не боящимися смерти. Многие должны были быть, ведь иначе было просто нельзя — иначе не получилось бы долгие-долгие месяцы или годы жить только с шумом ветра за стенами, не получилось бы привыкнуть к вечному молчанию как мира, так и собственному, не получилось бы верить в древних жестоких богов, но возвращаться на те места, где должен был умереть по их воле. У многих всё это действительно не получалось. Лишь единицам по миру, суммарно собирающимся в пару миллионов, был дан подобный дар — дар умиротворения в одиночестве.

Через сорок пять минут сырость и влага в воздухе начали концентрироваться — мы приближались к Сквирел. Но вместе с тем, как и следовало бы, усилился и туман — свернулся и загустел, словно молоко. Признаться честно, я видел такой всего пару раз за жизнь — когда всё исчезало уже на расстоянии нескольких футов от тебя, когда ты смотрел вперёд и лишь по полутонам да размытым очертаниям мог понять для себя хоть какие ориентиры. И, чёрт возьми, как же это было не к месту — все те шумы реки, бурлящая вода меж порогов, все те трещащие ветки где-то впереди меня — они только грели моё воображение.

Совсем недалеко от нас, если всё было правильно, должны были стоять руины той самой деревни-призрака, чья судьба погрязла в жестокой воле богов, что лишь отголосками мелькала в слухах и историях местных. Странно, страшно и забавно одновременно было то, как из-за простых предрассудков её жители были вынуждены покинуть то место. Или лучше сказать: «оставшиеся жители»?

Да, не мне судить о предрассудках, не мне измерять правдивость или лживость историй, это точно, но… Не берутся же они из ниоткуда? Злые боги, резня в море, жёсткие духи медведей — всё это имеет под собой какие-никакие опоры, всё стоит на своём фундаменте, и это «всё» всё ещё не рассыпалось. А это означало, что доля истины наверняка во всём том была — ложь редко когда проходит проверку временем. Но то, какими были те слухи и истории; какой была та ложь и мистификации, что выросли из правды…

Ещё пока мы ехали до Аипалувика, внимательнее всего я слушал рассказы Даниэля про ту самую Арнапкапфаалук, что дальше буду сокращать просто до «Арны» — про женщину, чьим предназначением, чьей задачей в мифологии инуитов было вселять в людей страх. Её внешний вид представлял из себя кучу кусков тел, поедаемых рыбой, что создавали в симбиозе своём человеческий силуэт; груду останков и морских созданий, настолько отвратительных, что, уверен, умей рисовать — не решился бы изобразить такое. Именно ей — повелительнице морских тварей, Дэн и приписал большинство убийств в старой деревне. Будто бы за ней по реке пошли все чудовища океана, чтобы отомстить неверующим, будто бы ни она, ни сама стихия не жалели никого… Никогда. Как показывала практика, чем первобытнее была религия, тем более жестокой моралью обладала. Анимизм инуитов — их веру в душу и духов, нельзя было назвать молодой, но… Насколько жестокой могла быть вера людей, свыкшихся с самой смертью и одиночеством?

— Стойте, — вдруг раздался голос Даниеля впереди всех. — Слышите это?

От неожиданности я невзначай врезался в спину идущему впереди меня Уэйну. Несмотря на то, что расстояние между мной и началом колонны было всего в полтора десятка футов, я не видел даже силуэта человека, задавшего тот вопрос. Впереди громко шумела река, оттачивая пороги до феноменальной гладкости, сбивая собою и разбивая о них всё, что попадало в воду; позади шумел лес тысячей и тысячей деревьев, сотнями тысяч ветвей и миллионами иголок, а под нами шуршала земля да листва, покорившиеся холодной субарктической осени.

— Река шумит? — предположил Сэмюел.

Но в ответ наш проводник молчал, спешно оглядываясь по сторонам. Молчал достаточно долго, чтобы насторожить каждого.

— Вслушайтесь, — вдруг шепнул он. — Прошу, вслушайтесь.

Не понять причину его паники — означало быть настоящим идиотом. Конечно, куда же без этого — стоило согласиться пойти пешком, как хищник, преследующий нас всю дорогу, оказался рядом. Чёрт возьми… Чёрт возьми!

— Не расходиться! — я старался не кричать, но подталкивал Рональда поближе к толпе. — Сгруппируемся и стоим.

Глава 4. Анимизм Воплощённый

— Какого хрена?!

Сэм почти подпрыгнул со стула, откинув тот в сторону, и уже было рванул к стонавшему, воющему от боли Даниелю.

— Ч-ш-ш-ш, — Амарук лишь ещё сильнее вдавил нож в горло нашему проводнику, от чего тут замолк. — Сказано было: не дёргаться.

Дэн, стиснув зубы и прокусив губу, всё пытался посмотреть на своё простреленное колено. Не хотел бы я даже представлять, что за боль он испытывал, но я знал о подобной слишком хорошо.

Учёных парализовало — замерев в остолбенении, они уставились на инуитов дикими, полными непонимания и отчаяния взглядами. Их можно было понять — ситуация из спокойной резко превратилась в ту, к коей не привык обычный человек. Их лишили зоны комфорта, сузив её до минимума, их пытались заставить подчиняться против воли, забрав все свободы, пока их инстинкты внушали им лишь страх, повторяя, что ради безопасности нужно просто сорваться и бежать прочь. Да, их точно можно было понять.

Пока не появился лучник, у меня даже была мысль о том, чтобы бросить кувшинчик с травами в голову нашему совсем-не-умалишённому шаману и поскорее захлопнуть дверь. Но кроме того, что времени чтобы сделать это так и не хватило, это было бы чистой воды самоубийством — быть окруженным явно поддерживающими всё то действо чужаками в деревне вдали от цивилизации и без связи. Хотя… Кто мог знать, было ли самоубийством не сделать ничего?

Из тени тумана спустя несколько секунд показался и сам стрелок — рыжий, высокий и белый как само молоко парнишка лет двадцати, широта чьих бёдер явно говорила о наличии какой-то болезни, стёршейся из моей памяти. Взглянув на нас широко открытыми голубыми глазами, он замер, как те же учёные, и уставился прямиком на Сэма, всё ещё стоящего наготове.

— Теккейт, — приказным тоном обратился старик, — возьми самого воинствующего из чужаков под нож. Я возьму его, — указал он лезвием прямо на меня.

— А что остальные?

— А остальные… потащат предателя.

Как только Сэм подошёл с поднятыми руками к рыжему, тот приставил ему к горлу небольшой охотничий нож, а старик бросил нашего проводника прямо на учёных. Остриё стрелы, торчащее чуть выше коленной чашечки, сломалось при падении. Дэн завыл.

— Берите это животное и идите вперёд. Можете нести его вдвоём, можете — втроём. Если будете идти нарочито медленно, или один из вас окажется таким же подлым лисом, как этот сучий сын — умрут все. Ты, молчаливый чужак, пойдёшь со мной. Правила про медлительность и побег тебя тоже касаются.

Подняв руки, я, смотря прямо на врага, осторожно пошёл вперёд. Чёртов старик. Чёртов сын старика. Нужно было попробовать идею с вазой. Попробовать что-нибудь другое. Попробовать, чёрт побери, хоть что-то, чтобы не оказаться бараном на бойне, к голове которого невинно приставляли пистолет со стержнем, и, нашёптывая ласковые слова, нажимали спусковой крючок. Но нет. Нет, блядь, конечно, нет…

Дверь отворилась, туман тут же ударил в нос свежестью и влагой. На дворе уже давным-давно потемнело. Силуэты треугольных крыш смешались с верхушками гор в темноте, высокие деревья стали вытянутыми, извращёнными воображением чудовищами, пытающимися съесть Луну, и лишь фигуры редких людей — убийц, мелькающих в дымке, никак не изменились.

— А если… — заговорил испуганным шёпотом лучник. — А если они не одобрят всего этого, пап?

— Ступай смело, юный Теккейт. Если в твоём сердце, в тебе самом будет искреннее желание — они одобрят, — но сам старик тоже не горел желанием двигаться.

— Дохрена ты выёбисто говоришь для того, кто стоит на месте, — Рональд, в одиночку держащий под руку Даниеля, вышел из домика.

— Лучше закрой свой рот, чужак, а не то…

— Не то что? Твой грёбаный сынуля и мне колено пробьёт? Что вам от нас нужно, а?!

Амарук, резко повернув корпус, приставил нож прямо к горлу геолога и, посмотрев на того со всей возможной для прожившего жизнь отшельника ненавистью, произнёс:

— Чтобы вы молчали и шли вперёд. Молчите и идите вперёд.

С лица Рональда не спадала улыбка, больше похожая на оскал. Он пытался бороться, пытался казаться более сильным, нежели был на самом деле. Ему это удавалось.

— Давай пустим его вперёд, пап. Добрые намерения, плохие намерения — ты видел, что они сделали с Инуком.

— Инук теперь у Агуты — нельзя порицать решения сил выше человека стоящих.

— И что?! Ты видел, чтобы хоть кто-нибудь вернулся вместо него?! Как ты вообще можешь так говорить, когда речь идёт о!..

— Ладно! Ладно… — старик прошептал себе под нос что-то, что я прочёл по его губам как «дрянный щенок». — Но вперёд пойдёшь ты, — после этих слов я почувствовал, как остриё лезвия ткнуло меня в спину через куртку. — Если захочешь увидеть свою команду живой — не побежишь.

— Почему ты вдруг решил?.. — «пустить меня перед собой, и чего мне стоит опасаться» — хотел было я его спросить, однако не успел.

— Вперёд, — остриё ткнуло меня ещё больнее. — Не заставляй смерть дожидаться.

Другого не оставалось — пришлось идти вперёд. Через страх… Нет, даже хуже — через незнание собственного врага. Человек, пробивший собственному собрату ногу стрелой, не стал бы бояться другого человека. Амарук и Теккейт были в своей деревне, среди своих людей и своих год. Так что… Что это было — что вызывало в них страх?.. Медведь? Что похуже?

Я неспешно и осторожно зашагал к церкви — туда, куда кивком указал мне Амарук. Ступая так, будто в земле были закопаны мины, оглядываясь, будто в каждом доме была засада, а на каждом дереве был снайпер, внюхиваясь и вслушиваясь, будто по многоквартирному дому пустили газ, а я собирался дать смерти прикурить. Чего мог бояться такой, как Амарук? Чего мог опасаться?

«Хуже гибели только ожидание гибели», — сказал как-то какой-то мудрый и, по-видимому, живучий сукин сын. Он был прав. В тот момент, когда мой бок царапало лезвие, мой мозг игнорировал боль и лишь искал, за что бы ухватиться — где же должно было произойти то самое изменение, влекущее за собой опасность, то самое несоответствие? Но ничего не происходило. Деревья всё так же трещали своими ветвями, в домах, кажущихся пустыми, всё так же не горел свет, а ещё были люди, всё так же бродящие вокруг.