Твой секрет

1

— Я никому не скажу.

Я пролепетала эту короткую фразу сиплым, каким-то чужим голосом и вжала голову в плечи. От испуга зрение помутилось. Мужская фигура, подбирающаяся ко мне все ближе, расплывалась.

— Честно, не скажу.

Я же не хотела ехать на эту дурацкую школьную экскурсию. Ну почему, почему я дала себя переубедить, да еще и заблудилась по дороге в туалет?! Если бы всё можно было переиграть, если бы можно было избежать встречи с Владом Большаковым – самым неоднозначным и пугающим персонажем нашей школы… Я бы сделала для этого, что угодно.

Влад славился своей мстительностью и даже жестокостью. Переходить ему дорогу стал бы разве что умалишенный. Поговаривали, что он с дружками однажды сбросил с моста в реку капитана футбольной команды соседней школы. Влад ненавидел проигрывать.

Как меня вообще угораздило оказаться рядом с этим беспощадным человеком в момент его… я не знаю… слабости?

— Имя, — выдохнул он мне в лицо. Остановился так близко, что мне пришлось отклониться назад, чтобы видеть его темно-карие, почти что черные безумные глаза. От него пахло табаком и дурманящим едким одеколоном.

— Не зли меня, — сказал он, прожигая меня взглядом.

— Алина. И я… правда…

— Что ты правда? Никому не скажешь? — злая усмешка исказила идеально-симметричное лицо Влада.

Я затрясла головой так, словно у меня случился эпилептический припадок. Он поймал меня за подбородок двумя пальцами и наклонился к моему лицу. Перед мысленным взором тут же предстала чудовищная картина: его губы, смыкающиеся на моих, высасывающие из меня жизнь – сердце и душу, разом.

Конечно, он и не думал меня целовать. Просто он предпочел угрожать мне не словами, как это обычно бывает, а диким, убийственным взглядом, прожигающим до самых костей.

Если бы Влад неожиданно не отпустил меня, моя душа точно бы покинула тело. Он отвел глаза, и я вспомнила, как дышать.

— Что ты видела, Алина? — спросил он, снова поднимая глаза и заставляя меня каменеть от ужаса. — Я хочу, чтобы ты произнесла это вслух один-единственный раз. Сейчас.

То, как он прошептал мое имя… Я вдруг поняла, почему все девчонки в школе, несмотря ни на что, сходят по нему с ума. О чем я вообще думаю?!

— Я видела… Видела, как ты… — слова путались, сопротивлялись, не желая сплетаться в связные фразы. Он реально высосал мой разум через зрительный контакт?!

Да, ты видела, как Влад Большаков – звезда школы, недоступный брутальный «плохой парень», уединившись ото всех, рыдал в полный голос, упав на колени, как маленький несчастный ребенок! Просто скажи это вслух. Скажи, и он отпустит тебя. Просто скажи это!

— Большаков? Воробьева? Живо сюда! Где вас носит?! — историчка, вынырнувшая из-за угла, гневно уперла руки в боки.

Пока мы плелись за ней, я с ужасом осознала, что это мой не последний разговор с Владом Большаковым. Он не оставит меня в покое. Мне крышка.

2

— Да чтоб меня! Тут еще один зал. Когда закончится это наказание? — застонала Круть, запрокинув голову к потолку.

Экскурсовод, молодой прыщавый паренек в узких классических брюках и вязаной серой жилетке, надетой поверх голубой рубашки, метнул в нашу сторону недобрый взгляд, однако вещать не перестал.

— Искусство не для всех, — криво усмехнувшись, тихо откликнулся Дре, не отрывая задумчивого взгляда с огромной картины в золотой рамке.

— Ах, ну да. Я забыла, что среди нас самый настоящий гений! Лайф-коуч шестнадцати лет от роду и лауреат премии «Главный Зубрила школы»!

— Язва, — бесстрастно отреагировал Дре.

— Душнила, — не осталась в долгу Круть.

Я окинула взглядом друзей и вымученно улыбнулась. Если бы не чувство всеобъемлющей тревоги, я бы обязательно вмешалась в традиционную перепалку ребят, но Влада Большакова с его угрожающим взглядом оказалось не так-то просто выбросить из головы. Точнее, вообще невозможно. Где он? Знаю, что где-то поблизости, смотрит, вычерпывает мой покой воображаемой огромной ложкой, отправляет себе в рот, прихлебывая. Дожить бы до субботы. Хотя, какой там, дожить бы до конца этой дурацкой экскурсии!

— Али, ты жука проглотила? Что за физиономия? — Круть толкнула меня острым локтем в бок и поправила круглые очки-нулевки в тонкой оправе.

Конечно, мне хотелось рассказать друзьям о том, что произошло в темном коридоре этого огромного музея, я могла доверить им любой секрет, но не здесь и не сейчас.

— Оставь ее в покое! Не видишь, человек знания впитывает. Правда, Алинчик? — Дре послал мне лучезарную улыбку.

Я благодарно улыбнулась в ответ. Круть недовольно фыркнула.

— Да ну вас, зануды!

— Круткевич Варя, Озерин Андрей, вы угомонитесь сегодня или нет?! — прикрикнула историчка из противоположного угла.

Внимание всех присутствующих обратилось к нашей маленькой компашке, и меня мгновенно затошнило. Теперь он точно смотрел.

К счастью, экскурсовод почти сразу после этого повел нас в другой зал. Народ загалдел, засуетился. Мимо нас торопливо пронеслась историчка, хмуро глянув на Круть.

— Ты когда волосы перекрасишь? ­— спросил у нее Дре, пока мы ждали своей очереди, чтобы протиснуться через узкую дверь в следующий зал.

Круть получила свое прозвище не только из-за необычной фамилии. Она действительно всегда выглядела круто. Мне нравился ее своеобразный, привлекающий внимание стиль. Сегодня на ней были черные кожаные брюки, кислотно-зеленый кроп-топ и белая рубашка с коротким рукавом, которая вроде как должна была прикрывать голый живот, но Круть так и не потрудилась застегнуть ее на все пуговицы. Волосы подруги были короткими, чуть ниже подбородка, бледно-синего цвета. Когда Круть появлялась у меня дома, мама неумело пыталась скрывать свое неодобрение, а после ее ухода всегда почему-то называла подругу «бедным ребенком».

— Знаешь, куда иди? Перекрашусь, когда ты получишь первую пару, понял?

Дре закатил глаза и отвернулся.

— У меня дэрэ скоро.

— На такой подарок не рассчитывай.

Я слушала вполуха новую перебранку друзей, а сама искала глазами в толпе Влада Большакова. Нашла практически сразу и тут же пожалела об этом, потому что его взгляд был направлен прямо на меня. Лицо будто высечено на камне, поза закрытая и жесткая, в темных глазах ни капли тепла – одно тягучее безразличие. Влад казался человеком, который не знал, что такое слабость. Как он мог на моих глазах обливаться горькими слезами? Уж не привиделось ли это мне?

Нет. Не привиделось. Иначе бы он никогда даже не посмотрел в мою сторону.

Дослушав вялую речь экскурсовода, все стремглав бросились в гардеробную, чтобы первыми вылететь из музея и занять лучшие места в автобусе. Мы с друзьями старались не отставать. Пока забирались в автобус Дре и Круть снова о чем-то спорили и, кажется, забыв обо мне, уселись на два места рядом. Я плюхнулась на место у окна позади них. Пока принимала удобное положение уронила телефон и, ругая себя за неуклюжесть, полезла под сиденье. Когда нашла аппарат и наконец выпрямилась, соседнее место уже кто-то занял.

— Черт! — невольно вырвалось у меня.

— Почти, — мрачно отозвался Влад Большаков, обволакивая меня своим темным, почти осязаемым взглядом.

3

Больше он не проронил ни слова. Воткнул в уши беспроводные наушники и уставился в окно. Я вжалась в спинку сиденья, стараясь уменьшиться в размерах, а может, вообще испариться. Так и сидела в одной позе всю поездку, стискивая телефон в руке.

Круть заметила моего соседа почти сразу же, это я поняла по свисту, с которым она втянула воздух через нос. Могу только представить, как широко при этом распахнулись ее глаза – смотрела я исключительно на свои колени. Мой телефон периодически жужжал в руке, но я игнорировала смски от друзей.

Сколько этот тип будет меня изводить? Одно его присутствие превращало меня в комок нервов. Что он там слушает? Лекцию о том, как внушать людям ужас, не говоря ни слова?

В конце поездки мои ноги ныли так, что я готова была лезть на стену. Автобус неожиданно резко затормозил возле школы, и меня качнуло вперед. Большаков же не шелохнулся. Он что, из железа сделан?

Ребята заторопились к дверям, но не Влад. Этот и не думал шевелиться – сидел, вытянув ноги и прикрыв глаза. Спал? В моей голове тут же нарисовалась картина, где я, запертая в пустом автобусе вместе с самым жутким типом школы, сижу всю ночь напролет на этом неудобном сиденье, не сводя глаз с коленей и стараясь не дышать.

Нет, так не пойдет!

Некоторое время я боролась с собой, но в итоге, когда автобус практически опустел, всё же решила по-тихому перелезть через эти длиннющие ноги, не потревожив их хозяина. А что? Я маленькая, справлюсь!

Подняться в полный рост получилось практически бесшумно, повесить рюкзак на плечо – тоже. Однако дальнейшее свое неуклюжее действие я не забуду, наверно, никогда. Следовало думать головой прежде, чем делать первый широкий шаг. Следовало вспомнить тот немаловажный факт, что ноги затекли, задеревенели и, скорее всего, не станут меня слушаться. Тысяча игл, мгновенно пронзившие ступни, заставили меня тихонько пискнуть, и следующее, что я помню – как заваливаюсь куда-то вбок и приземляюсь пятой точкой четко на твердые колени Влада Большакова.

— А с виду такая скромная, — пробормотал Влад мне в шею.

Лучше бы я сдохла. Ну, правда!

— Я не… Я просто… Как его…

Зажмуриваться и не предпринимать никаких попыток вскочить и убежать тоже было глупо. «В любой непонятной ситуации будь тупицей», — похоже, мой девиз по жизни!

Муха попала в паутину и даже не трепыхается. Муха смирилась со своей участью.

Руки Влада прошмыгнули на мою талию. Он с легкостью приподнял меня и подставил на ноги.

Беги, не оборачиваясь! Беги сломя голову!

Конечно, обернулась. Наверное, у меня случилось помутнение рассудка, потому что Влад, чтоб его, Большаков улыбался.

— Лети, Воробушек, — мягко сказал он, однако в ту же секунду его улыбка померкла и на смену ей пришел уже знакомый мне хищный оскал, — пока не подстрелили.

Вылетела из автобуса, как пробка из бутылки. Непослушные ноги, похоже, поняли, чем грозит малейшее промедление. Отбежав на безопасное расстояние от автобуса, позволила себе вдыхать и выдыхать сладкий весенний воздух полной грудью, пока чья-то тяжелая ладонь не легла на мое плечо.

— Че за перфоманс? — с чувством спросила Круть, пока я в очередной раз уговаривала разогнавшееся сердце притормозить. — Че он к тебе уселся?

— Алин, у тебя неприятности? — Дре всегда был сообразительным.

— Вы не представляете, — выдохнула я. — Как же я ненавижу вторники…

4

Наступила среда, ужасный вторник остался в прошлом. Даже дышалось по-другому. Свободнее, что ли.

Мне было значительно легче от того, что я поделилась с друзьями своей трагедией. Едва ли они могли переварить масштабы катастрофы, но пререкаться друг с другом перестали, обещали объединить усилия, чтобы найти для меня какой-то выход. Разбрелись по домам.

Зато перед уроками в среду схватили меня под белы рученьки и затащили в подсобку под лестницей для серьезного разговора.

— Ты правда забралась ему на колени?! — выпалила Круть.

По-видимому, за ночь в ее голове созрела тысяча вопросов, которые ей не терпелось задать.

— Так получилось, — раздраженно ответила я, хмуря брови. — Это не специально было.

— Он назвал тебя Воробушком? Он тебе… улыбнулся?!

Помощники, блин. Я постаралась высвободиться из мертвой хватки подруги, но не тут-то было.

— А ты не думала, что ты просто ему понравилась? — вдруг спросила Круть, лукаво улыбаясь.

— Мальвина, ты нормальная вообще? — вмешался Дре. — Может, хватит уже залипать в турецкие сериалы? Большакову никто не нравится, это же ясно как день.

— Я, кажется, просила меня так не называть! — взвилась Круть.

— Да пофиг. Алин, скажи уже, что ты видела там в коридоре? Что делал Большаков? Что-то незаконное?

Я замотала головой. Друзьям можно было доверить многое, очень многое, всю мою жизнь, если угодно, но не это. Я поклялась самой себе, что о слезах Большакова в темном коридоре не узнает никто. И дело даже не в том, что я до дрожи в коленях боялась Влада, хотя, конечно, в этом тоже. Основная причина была в том, что выставлять на всеобщее обозрение такой интимный момент любого человека, пусть даже самого плохого в мире, было бы подло.

— Не спрашивайте меня, ладно? Это неважно. Просто я влипла по-крупному. Он не отстанет, и я… Ума не приложу, что мне делать…

Дре скорчил жалостливую физиономию, прижал меня к себе и прижался губами к моим волосам. Я прикрыла глаза и позволила другу меня утешить.

Круть фыркнула. Под ней скрипнула половица.

— Все настолько страшно, что нельзя рассказать лучшим друзьям? — резко спросила подруга, в ее голосе отчетливо слышалась обида. — Как мы тебе поможем, если не знаем, с чем именно имеем дело?

Я открыла глаза и посмотрела на Круть.

— Я не жду от вас помощи, — призналась я. — Просто нужно было кому-то рассказать, чтобы меня не разорвало.

— Ах нужно было рассказать кому-то?! — Круть неожиданно рассвирепела, схватила сумку и вылетела из подсобки, хлопнув дверью.

Я отстранилась от Дре и запустила руку в волосы.

— Бли-и-ин…

— Забей, — спокойно сказал Дре. — Перебесится. Пойдем в класс, звонок скоро.

Я натянула на лицо улыбку, кивнула и потянулась за рюкзаком. Дре вышел первым, я за ним. Однако на пути неожиданно возникла широкоплечая преграда.

— Зараза! — выпалила я.

— Не очень-то ласково, — заметил Влад Большаков, втолкнул меня обратно в подсобку и прикрыл за собой дверь.

Просто чудесно! Наше с друзьями секретное место для важных переговоров теперь раскрыто. Да еще кем!

— Я не… Не про тебя. Это было… В целом.

Когда я уже перестану трястись рядом с этим типом и начну говорить полноценными длинными предложениями?! Наверное, он думает, что я глупая, как табурет. Хотя… какое мне дело вообще, что он обо мне думает?..

— Нехорошо, Алина, — растягивая слова, сказал Влад. — Уединяешься с пареньком в крохотной комнатушке, шепчешься с ним о чем-то… Уж не обо мне ли?

— Н-н-нет, — кайф, я теперь еще и заикаюсь. — Мы много, о чем говорим. О жизни, о планах на будущее там…

— Вот как? — Большаков сделал шаг ко мне и заглянул в мои мечущиеся по его лицу глаза. — Я тоже хочу поговорить о твоем будущем. Завтра придешь на футбольный матч, будешь за меня болеть.

Он не спрашивал, он констатировал факты. Его абсолютно не интересовало мое мнение на этот счет.

Я следила за тем, как он разворачивается к двери. Сердце тревожно забилось. Он будет отдавать мне приказы до конца года? Этого и следующего? Я – теперь его собачка? Власть надо мной приносит ему какое-то извращенное удовольствие? Или же зачем ему это?

— Зачем? — вырвалось у меня, когда он уже взялся за дверную ручку.

Влад Большаков повернулся и удивлено на меня посмотрел, так, будто увидел впервые.

— Я так хочу. Этого для тебя недостаточно?

Его ледяной взгляд заставил меня поежиться. Что-то внутри продралось сквозь заросли страха и завладело моими губами. Что-то сильное, решительное. Что-то, что отчаянно не желало слепо повиноваться кому бы то ни было.

— Недостаточно.

Ну а правда? Ну скинет он и меня с моста, как того бедолагу – капитана футбольной команды соперников – полежу в больничке. Ничего страшного. Зато буду жить, как мне заблагорассудится.

Глупая Алина. Глу-па-я. Откуда только смелость эта взялась?

Большаков размышлял где-то полминуты, затем медленно моргнул. Только сейчас заметила, какие длинные и черные у него ресницы. Завораживают.

— Хочу, чтобы ты всегда была на виду. Устраивает такой ответ?

Я не успела ответить «да», он покинул подсобку почти так же, как недавно Круть. Это я что сейчас, вывела на эмоции самого равнодушного человека в мире? Правильно, Алина, так держать. У тебя же мало проблем по жизни.

5

Больше ничего примечательного в среду не произошло. А если бы и произошло, я бы это пропустила, потому что в голове на повторе крутился разговор с Большаковым в подсобке.

Круть как будто бы забыла о том, что обиделась на меня. Когда я попыталась извиниться, остановила меня и коротко обняла – дала понять без слов, что между нами все, как прежде. Она вообще не любила разговоры о чувствах, если таковые касались конкретно ее. Называла их «слащавой бесполезной болтовней». Может, именно поэтому мы никогда толком и не ругались, и, как следствие, не мирились, обливаясь слезами. Дре этого не понимал, считал, разговоры по душам только укрепляют отношения между людьми. Круть на это каждый раз закатывала глаза, а потом делала такое лицо, словно поела плесени.

После уроков мы немного побродили по дворам, болтая о том о сем. К счастью, тема Влада Большакова больше не поднималась. Я не очень-то хотела говорить о том, что он снова со мной говорил и «пригласил» на футбольный матч. Прежде чем сообщать им об этом, нужно было решить для себя, что я буду делать.

В четверг с утра в школу собиралась обстоятельно. Давно так долго не выбирала наряд – остановилась на синей клетчатой юбке и простой серо-голубой блузке. Волосы, как всегда, убрала в высокий хвост, затем передумала и оставила распущенными. В очередной раз накатил приступ раздражения, когда смотрелась в зеркало. Мои каштановые непослушные волосы завивались несуразными кольцами и пушились. Стиснула зубы.

Пришла в себя, держа в руках разогретый до двухсот градусов утюжок для волос и округлила глаза. Нет уж! Я не буду издеваться над своими волосы, чтобы он счел меня красивой. Я могла бы экспериментировать с прической по сотне причин, но не сегодня. Только не для него! Что вообще на меня нашло?

Вытащила утюжок из розетки, оставила на столе. На повышенных тонах обсудила с мамой длину моей юбки, выскочила из дома злая, но наполненная бешеной энергией. Во всем нужно искать плюсы.

Первые два урока сидела как иголках, не вникая в учебу. А вот третий урок выдался запоминающимся.

В нашем классе алгебру не любили. Не понимали и в принципе ею не интересовались. Кроме, разумеется, одного человека – моего хорошего друга. Когда учитель принялся водить пальцем по журналу, раздумывая, кого бы вызвать к доске для разбора домашнего задания, одноклассники привычно засопели, создали вид бурной деятельности в собственных тетрадях, кое-кто забрался под парту «завязать шнурки». Учитель повздыхал и выбрал беспроигрышный вариант: вызвал к доске Озерина Андрея.

Дре, сидящий на алгебре вместе со мной, поднялся на ноги и посмотрел учителю в глаза.

— Извините, я не готов, — спокойно сообщил он.

Мои глаза вылезли из орбит. На моей памяти такое произошло впервые. Я заглянула в тетрадь Дре: домашнее задание, конечно, было выполнено.

— Что ты делаешь? — зашипела я.

Круть, сидящая на парте впереди нас, обернулась и уставилась на Дре во все глаза.

— Как это? — даже учитель растерялся, не зная, как себя вести. — Андрей, покажите мне вашу тетрадь.

— Нет.

Учитель открыл рот. Я уронила голову на руки. Какая муха укусила друга? Мы прекрасно знали, как серьезно Дре относится к учебе и с какой ответственностью подходит к выполнению домашки. Это всегда было для него важнейшей обязанностью. Так уж Дре был устроен. Если к другим он был снисходителен, то от себя требовал максимальной отдачи.

— Андрей, вы больны? — к учителю наконец вернулся дар речи. — Или, может, у вас есть уважительная причина, из-за которой вы не смогли подготовиться к уроку?

— Нет. На оба вопроса, — не заставил себя ждать Дре. — Извините.

Он уселся на стул и вытянул ноги. Я не могла понять, куда он смотрит и что чувствует.

— Ретроградный меркурий, — громко сказала Круть.

— Это не оправдание, — учитель задумчиво потер двумя пальцами подбородок. — Андрей, я вынужден поставить вам неудовлетворительную оценку.

— Замечательно, — кивнул Дре.

Учитель покачал головой и черканул что-то в журнал.

— Круткевич Варя, как насчет вас?

Круть повернулась и наградила Дре таким ядовитым взглядом, что у меня по спине пробежали мурашки. У доски она возилась весь урок и в итоге все же выпросила у учителя тройку.

Вместе со звонком мы покинули класс, и Круть тут же набросилась на Дре.

— Ты че устроил? Ни разу в жизни я не плясала у доски сорок минут ради несчастного трояка! У меня ноги болят!

Дре вопли подруги только развеселили.

— Когда перекрасишь волосы, Круткевич? — с улыбкой спросил он.

Лицо подруги надо было видеть. Шестеренки в ее голове зашевелились и сошлись воедино. Я тоже вспомнила их разговор в музее, когда Круть бросила фразу, что перекрасится, если Дре получит первую пару. Так вот из-за чего был этот спектакль?!

— Ты в себе вообще, ботаник? — разозлилась Круть. — Я тогда ляпнула это просто так. Мы не спорили и сделку не заключали! И что ты вообще прицепился к моим волосам, а?

Дре невозмутимо пожал плечами и ничего не ответил.

— Жрать хочу, — бросила Круть, уверена, только для того, чтобы резко завернуть в столовую и смыться от нас.

Мы с Дре посмотрели ей вслед, но догонять не стали. У меня закралось одно подозрение, я скосила глаза на друга и прикусила щеку изнутри. Вообще-то это предположение приходило мне на ум не один раз.

— Почему это так важно для тебя? — решилась спросить я. — Из-за днюхи?

День рождения Дре всегда праздновал вместе с консервативными родителями, которые прекрасно относились ко мне, а вот Круть недолюбливали из-за ее специфического стиля. Взрослым почему-то подруга вообще редко нравилась. В этом не было ничего особенного, Круть это нисколько не волновало. А вот Дре, очевидно, хотел, чтобы в этот раз родители изменили мнение о Круткевич.

Озерин кивнул на ходу, прикрыв глаза.

— Она тебе… — неуклюже начала я, но Дре меня перебил.

— Зачем пытаешься задать вопрос, на который знаешь ответ?

6

— У тебя есть список? — со скепсисом в голосе поинтересовалась Круть, глядя на то, как я бесцельно вывожу узоры пальцем на огромном белом листе ватмана.

— Какой список? — отрешенно спросила я.

Ватман я раздобыла в кабинете труда. Трудовик, узнав о том, что я собираюсь рисовать плакат в поддержку нашей футбольной команды, заулыбался и предоставил для благой цели не только материалы, но и весь кабинет. Друзья наблюдали за мной: Дре – с тоской, Круть – с подозрением. По доброй воле они вряд ли отправились бы на футбольный матч, но со мной за компанию согласились. Несмотря на то, что никто из них не был фанатом спорта.

— Хвалебных определений, которые ты должна вывести каллиграфическим почерком на листе картонки, чтобы чувство собственной важности Большакова, не дай Бог, не пострадало. Он ведь составил для тебя список?

Круть злобно усмехнулась, запрыгнула на парту и принялась болтать ногами в воздухе. Дре вздохнул.

— Вообще-то идея с плакатом моя, — пожав плечами и не глядя на друзей, пробормотала я. — А как еще я должна за него болеть?

— Ты ничего ему не должна, — отрезал Дре. — Он – манипулятор. Хочет, чтобы все считали его героем, хотя на деле всё, что он умеет, это пинать мяч и запугивать девочек!

Круть спрыгнула с парты, стремительно ее обогнула, уселась рядом со мной и подтянула к себе краски.

— Правильно. Давайте так и напишем. Большаков – урод!

— Он не урод! — пожалуй, слишком громко выпалила я.

Круть приподняла одну бровь.

— У тебя что, стокгольмский синдром?

Я шумно выдохнула через нос и отвернулась. Дре подошел ко мне и уселся на корточки, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Алинчик, он что, действительно, тебе нравится?

Я очень любила своих друзей, но сегодня они будто бы сговорились, чтобы бесить меня.

— Да о чем вы вообще? Нет, конечно! Вы бы лучше помогли с плакатом, чем ерунду городить. Матч вот-вот начнется!

Толку от друзей оказалось немного. С горем пополам я вывела большими кривоватыми золотыми буквами: «Влад Большаков – номер один!!!». Возможно, три жирных восклицательных знака рисовать не стоило, было в этом что-то ненастоящее, даже истеричное, но дело уже было сделано. В конце концов, я не профессиональный художник.

Свернув ватман в рулон и засунув его под мышку, я направилась к двери с гордо поднятой головой. Круть и Дре тащились сзади. Краем уха я слышала, как подруга тихо сказала:

— Будет забавно, если наш «номер один» перепутает ворота.

Вручив плакат друзьям и попросив их занять места, я побежала в туалет, чтобы поправить макияж. Собственным отражением, конечно, осталась недовольна. Надо было все-таки выпрямить волосы! Еще и юбка помялась.

Отчего-то волновалась так, будто это мне предстояло выйти на поле и обливаться по́том, пытаясь впечатлить разгоряченную орущую толпу. Смочила руки водой, пригладила волосы, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и выскочила из туалета.

Дре занял три пластмассовых неудобных стула, разложив на них свои вещи. Сидел с важным видом, положив ногу на ногу, и листал какую-то книгу. Среди шумных фанатов футбола выглядел неуместно.

— Где Круткевич? — спросила я, протискиваясь между рядами. Здесь собралась, наверное, вся школа.

— Сказала, за тобой пошла, — хмуро ответил Дре, отрываясь от чтения.

Я сбросила рюкзак и уселась рядом с другом. Поерзала. Поправила юбку. Поглазела по сторонам. Отметила, что большинство фанатов были в красном.

— Я думала, эти стулья неудобные, — наклонившись к уху Дре, сказала я. ­— Ошибочка вышла. Это самые настоящие машины для пыток!

Озерин повернулся, расхохотался и щелкнул меня по носу:

— Держись, подруга, то ли еще будет!

В этот момент на поле выбежали игроки, болельщики завопили так, что на секунду я оглохла. Влад Большаков возглавлял команду нашей школы. Его атлетическую фигуру плотно облегала красная форма с номером 13 на спине. Я залипла. Крики и визги фанатов ушли на второй план. Влад, словно что-то почувствовав, пробежался взглядом по болельщикам и остановился на мне. Меня обдало жаром. Взгляд Большакова был совсем недобрым. Дре что-то говорил, его дыхание щекотало кожу. Я бросила на него короткий косой взгляд и на всякий случай улыбнулась.

Команда соперников в синей форме казалась мне неуклюжей и нелепой. В груди завибрировало новое, незнакомое чувство. Мне нестерпимо захотелось, чтобы победила наша команда.

Появилась Круть, впихнула мне в руки плакат и уселась по другую сторону от Дре.

К середине матча я поняла, почему стулья такие неудобные – на них попросту никто не сидел! Толпа скандировала кричалки, бешеная энергетика взрывалась фонтаном. Когда наши забили первый гол, я прыгала, как сумасшедшая.

Как играл Влад! Я не могла и подумать, что футбол настолько красивая игра. Большаков двигался стремительно и ловко. Иногда мне казалось, что он парит над землей. Каждое его движение было выверенным и четким, глаз не оторвать! Я уж молчу о том, как красная форма подчеркивала мышцы его совершенного тела.

Когда прозвучал финальный свисток, со мной творилось что-то невообразимое. Наши победили с отрывом в пять очков! Фанаты безумствовали, а я вместе с ними. Оказывается, я охрипла, сухое горло отзывалось острой болью, но это было даже приятно.

Раскрасневшаяся Круть протянула мне бутылку воды, и я жадно припала к горлышку. Наверное, никогда раньше я не чувствовала себя такой счастливой, как в этот момент. Вода проливалась мимо, стекала по подбородку под блузку, и я наслаждалась этим в полную меру. Когда бутылка опустела, я до хруста сжала ее в руке и с широкой улыбкой посмотрела на друзей. Их внимание привлекало что-то за моей спиной. Не переставая улыбаться, я развернулась на каблуках и уткнулась носом в чью-то крепкую грудь.

— Ты за кого болела? — спросил Влад с вызовом.

Я сделала шаг назад. Майка Большакова промокла насквозь и превратилась из красной в бордовую. Мне до одури захотелось ее потрогать.