«... Есть мужчины, которые пахнут не парфюмом, а опасностью. Но ты всё равно идёшь за ними, как за последним глотком кислорода, даже зная, что в конце концов сгоришь.»
— Если бы мне предложили бросить работу и поехать на Мальдивы с мужчиной мечты, я бы даже смену не дорабатывала, не то что две недели, — тянет Катя, выкладывая палетки с тенями из коробки на стенд. — Бросила бы заявление нашей мымре на стол и ушла красиво. Без оглядки.
— Меня совесть мучает, — бормочу я, поправляя бейджик с кривой надписью «Милана. Продавец-консультант». — Без выходных всех девчонок заставили б работать.
— Совесть? — Катя смешно фыркает. — Мил, я тебя, конечно, обожаю, но ты иногда странная. У тебя мужик как с картинки: умный, богатый, заботливый, взрослый — но не на много, что тоже важно. — Подруга игриво подмигивает, а я цепляю её плечом, чтобы прекратила. — А ты переживаешь, что уходишь с работы, где тебе платят копейки, а спрашивают как за миллион. Да пошла эта контора на три буквы, ты без них с голода не умрёшь.
Смеюсь. Катя в своём репертуаре, резкая, но не злая. За это я её люблю.
— Мне просто… непривычно до сих пор, Кать, — Руки машинально наводят порядок на стенде с люксовой линейкой. — Всё как будто не со мной происходит. Слишком красиво, слишком легко.
— Это от того, что ты привыкла жить в болоте, Мил. А Руслан показал тебе, что бывает по-другому. Лучше.
Подруга права. Я привыкла к поломкам — в вещах, в людях, в себе. Привыкла к папе, который пахнет самогоном и не моется по три дня. К маме, которая однажды ушла в магазин и не вернулась. К крикам в подъезде. К вечному «я не могу себе этого позволить».
И вдруг в моей жизни, как по волшебству, появился Руслан.
Катя наклоняется ближе:
— Мил, а расскажи ещё раз как вы познакомились. Ты тогда на картинге подработку нашла?
Улыбаюсь. Это история, которую мне приятно вспоминать.
— Да, лучше уж работать на двух работах без выходных, чем убирать бутылки за отцом. Руслан приехал в тот день с друзьями просто погонять по трассам. Четверо мужиков. Все в брендовых худи, в часах, с этими… надменными взглядами, типа мы самые крутые. Я подумала: очередные мажоры. Шуму будет больше, чем заработка. Но Руслан… он сразу выделялся, не был как остальные.
— Что он сделал?
— Подошёл к стойке и сказал прямо, что в меня влюбился. Я чуть не подавилась тогда кофе. И, главное, сказал он это без пошлости и хихиканий. Спокойно так. С застенчивой улыбкой. Глазами прожег своими тёмными, почти чёрными.
Катя смеётся.
— И ты сразу поплыла, да?
— Нет конечно. Сначала отшутилась, сказала, что ему не на трек надо, а в театр на сцену. За такую актёрку ему ещё и премию дать могут. В общем он обиделся и ушёл. А через час вернулся. Один. Без друзей. И предложил покататься вместе. Я опять ему отказала — мы ж не имеем права. Но он достал из кармана два билета и сказал: «Тогда как клиент с клиенткой».
Напарница кивает и уже полувсерьёз выдаёт:
— Блин, он ещё и умный. Завидую я тебе, Милка, белой завистью. Вот правда.
— Он ловкий, — поправляю. — Всё делает будто невзначай. Но с точностью хирурга.
Замолкаем на минуту. Я выставляю новые блески на полку, проверяю сроки годности, а Катя оттирает пробники от чьих-то отпечатков.
— А что потом? Он сразу тебя пригласил на свидание?
— Руслан дождался конца моей смены и предложил подвезти до дома. Я как представила, что мы на шикарной машине подъезжаем к моей зашарпанной пятиэтажке, то сразу выпалила «нет». Честно, думала тогда, что он пошлёт меня куда подальше и больше не появится на горизонте. Ну зачем ему какая-то двадцатилетка в растянутой фирменной майке и затёртых кедах вечно говорящая "нет"? Но он приехал на картинг снова в мою следующую смену. Сам. Ну я и села прямо к нему в машину. Мы поехали пить кофе на набережную, он заказал мне латте с сиропом, потому что такой ангел, как я, не может пить горькое. — Катька завистливо стонет. — Проговорили до полуночи. Он поцеловал мне прямо на парковке, под первыми каплями дождя.
Улыбка подруги растягивается до ушей, довольная как будто смотрит романтический фильм.
— Ты с ума сошла, конечно. Я бы испугалась. Мало ли кто он. А ты — сразу в машину прыгнула.
Согласно киваю.
— Знаю… Просто он не казался опасным. Он взрослый. Спокойный. Рядом с ним я впервые за долгое время почувствовала, что кто-то обо мне думает. Что я не просто обслуживающий персонал по жизни. Что меня можно… любить.
Первые недели отношений были как сон. Руслан появлялся сразу, если мне было плохо. Он знал, когда я уставшая, приносил кофе и сладости без слов и просьб. Встречал меня с зонтом по вечерам, обнимал за плечи. Целовал так, как будто боялся, что я в любой момент могу исчезнуть.
Он так же настоял, чтобы я съехала от непутёвого отца.
— Мужчина, который поднимает на тебя руку — не мужчина, — сказал он тогда. — Я не хочу, чтобы моя девочка жила с таким уродом. — И снял мне студию. Маленькую, но светлую. С кухней, где я теперь готовлю ужины для нас двоих. Потому что он любит домашнюю еду. А я люблю его.
Просыпаюсь от того, что кто-то орёт. Сначала думаю приснилось, но через секунду понимаю — нет. Это моя реальность. И очень громкая, мать её, реальность.
— Сволочь! Ты опять ей звонил?! — визг соседки буравит мои барабанные перепонки.
— Я не звонил! Она сама написала! — надрывной голос её муженька добивает.
Становится ясно: семейный сериал по соседству в разгаре. Выпуск номер тридцать пятый, сезон бесконечный. Проблема в том, что моя кровать стоит у стены между нашими комнатами.
Заворачиваюсь в одеяло, как в панцирь, и пытаюсь утопить голову в плоской подушке.
Не помогает.
— Да чтоб вы оба подавились, — кричу в сторону стены и нехотя подскакиваю на ноги. Голова чугунная от недосыпа, ноги деревянные. График совы — спишь днём, живёшь ночью — опять сорван. Не в первый раз, конечно, но, видимо, и не в последний.
Натягиваю халат и топаю по коридору в душевую. Не успеваю скрыться за дверью, как уже слышу:
— Вместо того, чтобы лезть в чужую семью, лучше бы долг за свет погасила. Твоя платёжка от облэнерго уже неделю лежит в коридоре неоплаченная, — доносится голос всё той же соседки.
— Я не буду оплачивать то, чего не тратила, — рявкаю в ответ, плеская ледяной водой себе в лицо. — У меня даже телевизора нет. Ищите другую лохушку.
Закручиваю волосы в небрежный пучок, переодеваюсь в чёрную майку и джинсы, которые давно требуют выхода на пенсию. Но в них удобно. Они прошли со мной и огонь, и воду, и пару сердечных факапов.
Забираю рюкзак с телефоном из комнаты, запираю двери на замок и шлёпаю скорее на выход. На улице жара, как в аду, но я не жалуюсь. Лучше пусть будет жарко, чем холодина от которой не спасает даже три кофты, надетые поверх друг друга.
«Хаос» — название ночного клуба, где я работаю. Название — кричит неоновыми буквами, и в целом правду говорит. Тут реально Хаос. В графиках, в заказах, в клиентуре. Но платят, к счастью, вовремя.
— Мил ты чего опять так рано припёрлась? Знаешь ведь, наш за переработку не доплачивает, — спрашивает официантка Вика, дорабатывающая дневную смену. Она у нас королева сарказма, но я её уважаю. За честность и прямоту. И за то, что умеет делать вкусные коктейли лучше любого бармена.
— Пофиг, — отвечаю, перекидывая рюкзак с плеча на пол. — Тут хотя бы никто через стенку не орёт, что я виновата во всех грехах человечества.
В клубе днём тихо. Можно даже сказать уютно. Стеклянные столы натёрты до блеска, музыка чуть слышна, неон не слепит глаза. Идеальное место, чтобы перезагрузиться. Или потеряться.
Помогаю бармену Глебу натирать бесчисленные бокалы, когда в зал врывается Аркадий Аркадьевич — хозяин и босс всего «Хаоса». Если бы не золотая цепь толщиной с мою щиколотку и выражение вечного неудовольствия на лице, то и не скажешь, что он типичный «бизнесмен из девяностых».
— Где этот, бл**ь, кривоногий?! — орёт он на весь зал.
— Кто? — переспрашивает Вика, поднимая глаза от подноса.
— Парковщик. Миша. Этот... теперь уже инвалид хренов. Оказывается он утром сломал ногу, но сообщает об этом только сейчас. Сука. У нас пятничная ночь на носу, аншлаг, а он в гипсе.
Замираю сс бокалом в руке. Ненавижу, когда кричат.
— Чё я теперь должен делать? — рычит Аркадий, мечась по залу. — Где мне взять нового парковщика за час?! Чтоб с правами и руками не из жопы?
Пауза. В зале никто не рыпается.
Поднимаю руку и тихо, стесняясь, предлагаю свою кандидатуру:
— Я… М-могу.
Аркадий Аркадиевич резко останавливается. Поворачивается. И медленно, как в плохом фильме про мафию, обводит зал прищуренным взглядом.
— Это кто сейчас сказал?
— Я, — делаю шаг из-за барной стойки. Сердце колотится так, будто я снова стою перед женой мужчины, которого считала только своим.
— С каких это пор малолеткам дают права? — босс окидывает меня скептическим взглядом.
— Мне двадцать один, — отвечаю дерзко и скрещиваю руки на груди.
Он щурится.
— Точно водить умеешь?
— Иначе бы не предлагала. Сдавала сама. Без взяток и блата. Езжу нормально. Паркуюсь с первого раза, кстати.
Бармен Глеб усмехается, Вика кивает, а Аркадий Аркадиевич, кажется, на секунду чуть уважительнее ещё раз осматривает меня.
— На хрена тебе парковщицей работать? — спрашивает он с сомнением.
— Хочу заработать, — выдаю прямо. — Парковщик чаевыми не делится, в отличие от официантов.
Проходит минут пять прежде чем босс решает — кинуть в волчью яму или дать шанс проявить себя.
— Ладно. Сегодня попробуешь. Если облажаешься — с завтрашнего пойдёшь мыть сортиры, а не столы.
Киваю. Условия яснее ясного.
Аркадий Аркадьевич уходит из клуба, как пришёл — с громким матом и напоминанием, что все вокруг обязаны ему жизнью. Но мне плевать, что он там мелет. Главное, что у меня есть шанс заработать больше денег. А значит, будет больше свободы. В выборе. В еде. В передышке.
Пахнет горелым. Покорёженным металлом. Моим страхом.
На негнущихся ногах спрыгиваю с водительского сиденья. В глазах всё расплывается, но через секунду фокус снова на месте. Руки, колени, поджилки… Всё дрожит.
— Чёрт… Чёрт… Чёрт… — бормочу под нос, осторожно обходя массивный капот нафаршированного чёрного кубика. — Чё-ё-ё-ё-ёрт.
У машины Аркадия Аркадиевича — раскуроченный бампер, вмятое правое крыло, фара без стекла похожа на выбитый в драке глаз. У впереди стоящей белой баржи — продавлена жопа, а морда впечатана в перекошенный забор стоянки. Металлическая секция ограждения вывернута, как после тарана. Соседние машины тоже пострадали: бока посечены осколками, где-то разбито зеркало, где-то — поцарапан лакокрасочный слой.
Мне не жить.
По собственной тупости и невнимательности я устроила автокатастрофу года: разбила не только машину босса, но и ещё пару чужих. Про остальных автовладельцев даже думать страшно — нищебродов, как я, среди них точно нет.
Хватаюсь за волосы. Что делать? Что мне делать? Топчусь на месте. То, что я ещё живая — вопрос времени.
Стираю со лба холодный пот, и оборачиваюсь. Толпа зевак уже тут как тут. Знаете, что общего у них с крысами? Жрут с наслаждением любой ужас, пока он чужой. Вон как заливисто смеются, тычут в меня пальцем и снимают на телефоны. Конечно, снимают… Куда ж без документирования чужого про*ба.
Клиенты клуба, кто-то из соседнего кальянного борделя, охранники… Руслан.
Он застыл на ступенях с сигаретой в руке. Холодный, как мартовский лёд. Равнодушный настолько, что хочется кричать. Его взгляд мажет по мне секунды две, после чего уходит дальше на фарш из раскуроченных машин.
Волна унижения и стыда накрывает с головой.
Двойной. Мать его. П***ец.
— Милана!!! — орёт знакомый прокуренный голос.
Из клуба пулей вылетает мой личный гремлин — Аркадий Аркадиевич. В его глазах пылает чистый ад.
— Что ты сделала, сука малая?! — брызжа слюной, босс несётся ко мне. Трясёт телефоном как дулом пистолета.
— Это… не специально… — начинаю лепетать, но слишком поздно.
Его охранники вырастают по бокам — два амбала в чёрном, морды кирпичом. Один хватает меня за локоть, второй — за талию. Поднимают, как тряпичную куклу, и несут в здание клуба.
— Эй! Отпустите! Я сама могу идти. Я никуда не убегу, слышите?! — дрыгаюсь, как бешеная кошка, но они даже не напрягаются.
Не слышу ни гремящей музыки, ни гомона посетителей, только пульсацию собственной крови, шпарящей по сосудам.
Кабинет Аркадия похож на логово мексиканского барона. Стены в тёмном дереве, кожаные кресла, стол как у президента, а запах… смесь табака, алкоголя и какого-то жирного лосьона, который он льёт на себя литрами.
Меня швыряют в кресло, словно мешок с картошкой.
— Ты что, бл*ть, творишь?! — рычит Аркадий, хлопая по столу так, что пепельница подпрыгивает. — Ты хоть в курсе, сколько стоят все эти машины? А запчасти?
— Много, подозреваю, — отвечаю дрожащим голосом, глядя на него снизу вверх.
Пытаюсь держаться.
— Очень, малая. Очень много. Особенно, когда это гелик. Особенно, когда он не твой, а МОЙ. И не один — ты там, сука, устроила геноцид автопарковки!
Сглатываю.
— Я отработаю. Клянусь. Буду пахать. Без выходных, без проходных, на всех сменах. И уборщицей, и официанткой, и...
Босс перебивает.
— До самой пенсии, ага, — хохочет злобно. — И то — если будешь брать сверхурочные и сосать без перерыва. Но только знаешь в чём проблема, зайка?
Елейный тон Аркадия Аркадиевича и липкая улыбка заставляют мои конечности похолодеть.
— В ч-чём? — язык прирастает к нёбу.
— Я не хочу ждать так долго, — откинувшись на спинку кресла, босс обращается к одному из своих охранников. — Ведите её к Альбине, пусть там марафет наведёт, и сразу в зал.
— Что? Зачем?... — не понимаю ничего. — Я не умею танцевать.
Аркадий Аркадьевич выдыхает и снова меняет тон.
— А тебе и не надо, — ухмыльнувшись, он встаёт из-за стола. Подходит ко мне почти вплотную. Его тень падает на меня, как чёрная пелена. — Главное — ноги расставляй перед тем, на кого покажу пальцем.
— Что?.. — в горле образуется ком, сердце барабанит в истерике. Ужас сковывает всё тело. — Вы… вы хотите сделать из меня проститутку?
Он смеётся. Громко. От души.
— Не я, милая. Ты сама себя ею сделала, когда повредила моё. Я хочу отбить свои бабки, а у тебя, кроме смазливой мордашки и дырки между ног, как я понимаю, ничего нет.
— Я не буду. Я не смогу. Я...
Аркадьевич резко хватает меня за подбородок, сжимает пальцами, как капканом.
— Сможешь. Или думаешь, я шучу?
Его пальцы больно впиваются в кожу. В глазах то, что раньше замечала только в фильмах про зеков и бандитов — он не играет. Он никогда не играл.
ВИП-ка пропитана запахом дорогого табака, старой кожей, потом и пылью. Золотистый свет от настенного светильника бьётся об стекло графина с виски. Где-то вдали ревёт басами клуб, а здесь — почти тишина. Хищная. Напряжённая. И чересчур интимная.
Судорожно втягиваю воздух сквозь зубы. Болит сбитая коленка. Кожа на ней содрана и при каждом движении отдаёт тупой пульсацией.
Руслан не спешит ко мне. Не бросается помочь. Не смотрит так, как тогда — в старой квартире, где я пыталась притвориться взрослой, а он… он притворялся свободным.
Лениво глотнув виски, он продолжает жечь меня взглядом. Его глаза совсем не изменились. Те же чёрные бездны. Но раньше в них было тепло, а теперь там только лёд. И что-то хищное.
— Поднимись, — говорит он тоном, в котором нет сочувствия. Один лишь глухой приказ.
Подчиняюсь. Со скрипом коленей, со сжатыми зубами, со злостью, при чём такой, что могла бы убивать одним лишь взглядом, если бы было возможно.
И вот я стою. Или, скорее, вишу в воздухе, держась на тонких канатах достоинства. Поправляю короткое платье, пахнущее чужими духами и колкое.
Холод скребёт по открытым плечам — то ли от кондиционера, под которым стою, то ли от цепкого взгляда Руслана, скользящего вдоль моего тела как удав по ветке.
Внутри всё сводит судорогой: в животе, в горле, в трусиках. Чувствую себя куском мяса, брошенного в клетку к хищнику.
— Тебе не идёт этот цвет помады, — выносит вердикт Громовицкий, глядя на меня как на витрину.
Едва шевелю ртом, злобно отмахиваясь:
— Как будто моё мнение учитывали, когда красили.
Из-за отсутствия салфеток и длинных рукавов, губы приходиться тереть просто тыльной стороной ладони. И без зеркала ясно, что остаются разводы.
Руслан удовлетворительно хмыкает. С той самой гримасой, которую я когда-то считала сексуальной. Теперь она пахнет опасностью.
— Что дальше? — выдыхаю, собрав остатки храбрости в кулак.
Громовицкий не отвечает сразу, не спешит утолять моё «любопытство». Глоток виски для него первоочерёдная потребность. Его кадык двигается плавно, как у змеи, проглатывающей свою добычу.
— Твой долг теперь мой, — говорит он спокойно.
Четыре слова. И мир подо мной треснул. Руслан смотрит так, будто год моего отсутствия был для него лишь прелюдией к этому моменту. Моменту моего полного краха.
— Что?
— Аркадий Аркадьевич оказался удивительно сговорчивым. Сказал, что ты не очень ему подходишь. У тебя аура проблемная.
Я не верю. Не хочу верить. Моргаю, в надежде увидеть на лице Руслана проблеск улыбки. Намёка, что это всё — жестокий розыгрыш.
Но он не шутит. Его глаза — как сталь, которой тебя режут без анестезии.
— Я тебя не просила…
Руслан усмехается и глотает ещё виски.
— Ты никогда не просишь, Мила. Только сбегаешь.
Эти слова бьют так, что я невольно отшатываюсь. Вспоминаю. Его руки. Нашу квартиру. Жену его чёртову. Вспоминаю, как бежала впопыхах, с пригоршней разбитых чувств. Идиотка, любившая по-настоящему того, кто живёт двойной жизнью.
— Зачем тебе это? — стараюсь держаться. Глупая, конечно. Если упаду сейчас — он раздавит.
Руслан медленно встаёт с дивана. Шум костяшек от сжимаемого кулака звучит громче, чем музыка за стеной. Чёрный пиджак сидит на нём, как влитой. На брюках ни одной лишней складки. Рубашка расстёгнута на пуговицу больше, чем положено, и я вижу, как из-под белой ткани выглядывает татуировка.
Цветок. Чёрный, как сам он. Растущий прямо из груди.
Всё, что во мне есть, замирает, потому что я помню — я целовала эту татуировку. Когда ещё могла. Когда была наивной дурочкой с сердцем вместо мозга.
Он делает шаг вперёд. Я отступаю. Ещё шаг навстречу. Я пячусь, пока не упираюсь спиной в стену. Ещё один шаг и Руслан рядом.
Близко. До дрожи.
Он выше меня почти на голову. И стал ещё опаснее, чем год назад. Приходится задирать голову, чтобы видеть, как в его глазах плещется ледяное торжество.
— Чтобы на этот раз у тебя не было выбора.
Стена за спиной холодит кожу. Его дыхание — на моей щеке.
— Значит, я должна тебе? — шепчу.
Он усмехается. Так усмехается паук, глядя на попавшую в сеть жертву. Наклоняется ближе, его губы — в каких-то миллиметрах. Пальцы чуть сжимают мою шею, но не больно. Как будто держит пульс. Как будто контролирует мою реальность.
— Ты не должна мне, Мила. Ты и есть мой долг. И взымать его я буду лично. Каждый день. Каждую ночь.
Внутри меня что-то взрывается. Всё, что должно было протестовать, кричать, вырываться — молчит. Где-то в глубине, в животе, застывшем от позора и стыда, разгорается нечто другое. И тело меня… предаёт. Между ног становится влажно. От его тона. От этого безумного ощущения, что весь предыдущий год был лишь паузой, в которой мы оба делали вид, что не умираем друг без друга.
К шести утра я добираюсь до общаги. Разбитые ступни ноют так, будто по ним проехались самосвалом. Вместе с каплями крови на асфальте остались и мои силы. Лестница на второй этаж становится пыткой. Шаг. Ещё один. Боль. Больше боли. И жалости к себе.
У двери комнаты оказываюсь почти в полубреду. Ключ дрожит в пальцах. Щелчок замка. Всё. Мир на мгновение остановился. Вдох. Нет сил, чтобы толкнуть двери внутрь.
Моя комната. Тесная, но родная. Мебели раз два и обчёлся, но мне много и не надо. Полоска света из окна касается линолеума. На столе стакан воды. Наполовину полный? Нет, уже почти пустой. Глотаю остатки, не разбирая вкуса. Просто, чтобы хоть как-то унять боль в пересохшем горле.
Падаю на кровать как подстреленный зверь, даже покрывало не снимаю. Если телу плевать, то голове тем более. Глаза закрываются через секунду.
Мне снится погоня. Бег. Крики. Выстрелы. Я бегу куда-то. Оборачиваюсь. Меня нагоняют. Люди гонятся. За мной, за кем-то другим — не знаю. Ноги вязнут в грязи. Руки дрожат. Мне надо бежать. Дальше. Быстрее. Прочь.
— Стой! — доносится мужской голос.
Мужской. Тот самый. Холодный, как лезвие под ребро. Я срываюсь с моста и…
Пип-пип-пип, пип-пип-пип, пип-пип-пип. Пищит будильник.
Подскакиваю на кровати. Сердце долбит по рёбрам, как будто не моё вовсе. Лоб мокрый. Ресницы слиплись от туши.
Писк продолжается. Пип-пип-пип. Сигнал отдаёт в виски.
Луплю по кнопке, как по морде тому, кто это всё со мной сделал. Один, второй.
Наконец наступает тишина.
Пялюсь в потолок. Белый. Потрескавшийся. Медленно осознаю, что я дома. В общаге. В своей комнате. Где знакомые обои, облезлый коврик у двери, а за стеной уже орёт соседка:
— Ты мне его в трусы не совал, так какого хрена теперь требуешь алименты?!
Выдыхаю. Я дома.
Значит, жива.
Поднимаюсь с кровати. Тело болит, как после аварии. Что в целом не так уж и далеко от правды. Авария и правда была. Транспортная и эмоциональная. Разбитая коленка опять пульсирует, вспоминая стыковку с полом вип-комнаты. Под платьем кожа всё чешется, колючая синтетика прилипла к телу. Кто вообще придумал эти наряды? Мало того, что причинное место всё время обдувает ветром, так ещё и швы впиваются в бока как зубы акулы.
Меняю наряд несостоявшейся проститутки на любимый халат из махры и спешу в душевую. Уже в дверях вспоминаю, что забыла тапки.
В коридоре опять воняет пережаренным луком и тюлькой. Стараюсь не встречаться глазами ни с кем из соседей. Захожу в душ и первым делом гляжу на себя в зеркало. Мать моя женщина! Вот это красавица! По губам рамазана ярко-красная помада, на щеках потёки от туши.
Без лишних церемоний ныряю под ледяную воду. Она кусает кожу, как тысячу острых иголок, но я терплю. Тру кожу до скрипа, чтобы убрать памятки минувшей ночи — уличную грязь, пыль, каждое его слово, каждый взгляд, каждый вдох рядом. Двигаюсь быстро. Без слёз и истерик. На них нет времени. Надо спешить на вторую работу, которая осталась теперь единственной.
Вытираюсь впопыхах, мокрые волосы завязываю в пучок. Надеваю чёрные брюки и белую блузку, протираю ногтем пятно на пуговице — сойдёт. В рюкзак кладу бейджик и фартук. Убитые ступни толкаю в кроссовки и выбегаю из общаги.
В ресторан влетаю с пятиминутным опозданием. Сердце колотится как сумасшедшее, но я улыбаюсь. Широко. Фальшиво.
— Ну ты даёшь, — напарница Ася встречает меня у стойки. — У тебя волосы мокрые. Ты что, плавала?
— Ага, в ванной, — затягиваю фартук. — Спасибо, что прикрыла.
— Я сказала, что ты в туалете. В женском. Понос.
— Великолепно, — бормочу, закатывая глаза.
— Зато никто не проверял.
Смеюсь почти нормально, горло всё ещё саднит после ночного марафона.
Ася бросает взгляд в блокнот и перечисляет мне список заказов:
— Третий столик заказал завтраки без глютена, а пятый и седьмой — овсянку на молоке. Женщина у окна за девятым — кофе без сахара и Божественный боул с авокадо и редькой.
— Принято, капитан.
И тут… Звенит колокольчик над входной дверью.
В ресторан заходят муж и жена.
Он — в чёрном костюме, безупречный до дрожи. Брюнет. Высокий. Мускулистый, но не качок. В нём есть что-то… тяжёлое. Как будто он привык видеть мир только чёрно-белым.
Она — брюнетка, ему под стать. В кремовом трикотажном плате до колен с тонким пояском на талии. Стройная, как тростинка.
Ася тычет мне в бок локтем:
— Мил, Мил, смотри. Это же Лесовские, Демьян и Мария.
— Вижу, — сжимаю поднос под мышкой и тянусь за меню.
— Хотела бы я быть на её месте, — мечтательно шепчет Ася. — Посмотри, какой у неё муж красивый… Господи. Ну просто грех. Ещё и благотворительностью занимается, людям помогает.
Оборачиваюсь и присматриваюсь к мужчине. Бесспорно, красив. Но помимо этого… тревожно опасен. Слишком выверенная аккуратность, взгляд, будто сквозь. Чувствуется угроза. Засмотришься на секунду дольше, потянет как мотылька на огонь.
«Обожаю» работу в ресторане. Нет, правда. Кто ещё может похвастаться, что за один вечер получает сто «спасибо», два «ты что, охренела?», одно «детка, ты шикарна» и три скупых купюры от лоснящихся мужиков?
Сегодняшняя мена выматывает до дрожи в позвоночнике, но при этом, что парадоксально, даёт чувство мнимого спокойствия и какую-то опору в этом гнилом, рассыпающемся мире. Всё не так плохо, как казалось вчера.
Посуда гремит, как кастаньеты, официанты носятся мимо, на ходу поддевая друг друга локтями. Шеф-повар орёт из кухни так, будто мы срезали ему зарплату. В общем, всё — как всегда. И в этом — кайф.
Здесь, в этой бешеной суете, я перестаю думать. О долге Аркадию Аркадиевичу, который, кажется, исчез благодаря Руслану. Минус одна проблема.
«И плюс Громовицкий.» — шепчет ехидная часть меня.
Давлю подлое подсознание, как таракана каблуком. Смешно. Я один раз уже от него убежала. Ускользнула, вывернулась, растворилась, как сигаретный дым. Значит, и второй раз он тоже меня не найдёт.
Я живучая. Выкарабкаюсь. Прорвусь как-нибудь.
Приободряюсь настолько, что в конце смены даже машу ребятам на прощание. Вот такая вот я — непредсказуемая.
На маршрутку бежать нет ни сил, ни денег. Да и воздухом подышать хочется. Свежим. Ночным. Спокойным. Медленно бреду через парк к набережной.
Просто дышу. Просто не думаю.
Ладно, стараюсь не думать.
Минут через десять понимаю, что зря расхрабрилась. После вчерашней пробежки через пол города и десятичасовой смены тело ломит так, что просто жить не хочется. Плечи каменные, позвоночник стоит колом, а ноги… Это уже не ноги, это две сосиски, готовые лопнуть от переварки.
Сворачиваю во дворы. К чёрту набережную. К чёрту чистый воздух. Путь слишком длинный получается. А мне надо как можно скорее дойти до общаги и опустить горящие ступни в таз с холодной водой.
По пути в ларьке беру булку с капустой и стакан сока, потому что дома шаром покати. Сегодня утром после смены в клубе я должна была закупиться продуктами, но… Немного не до того было.
Почему не заглядываю в супермаркет? Потому что надо опять экономить, потому что у меня только одна работа. Булка и сок — всё, что я могу себе позволить, пока не продумаю дальнейших действий. Всё, что могу запихнуть в желудок, чтобы он не орал на всю улицу как чёртова сигнализация.
Поглядываю по сторонам. Машин подозрительных нет. Затенённых силуэтов — тоже.
Люди какие-то ходят, конечно. Но вряд ли вон та бабушка с собачкой или парни на самокатах — чьи-то люди под прикрытием.
Общага встречает уже привычной сыростью и шорохами. Поднимаюсь на второй этаж, шаркая подошвами кроссовок по ступеням как бабка старая. Знакомый коридор с обветшалыми обоями и громкими голосами за стенами. Одной рукой держу пакет с булкой, второй — в кармане рюкзака нащупываю ключ от комнаты.
Металл звякает, а я застываю. Дверь открыта.
Пальцы вцепляются в ключ. Сжимаю так сильно, что кожа начинает ныть. Грудь сдавливает. Моя дверь. Моя комната. Моё чёртово убежище. Открыто.
Моргаю растерянно, уставившись в тёмную щель. Ноги моментально ватные. Как будто кто-то выжал из них остатки сил. Сглотнув, делаю шаг вперёд. Потом второй. Медленный. Осторожный. Сердце долбит в горле, как кулак в дверь. Тук-тук-тук.
Пытаюсь вспомнить — может, я не закрыла? Но нет. Я закрываю всегда. Всегда. Я живу в сраной общаге, тут соседи могут стащить даже тапки, если не уследить.
Закрываю глаза и пытаюсь вспомнить. Форма официантки, рюкзак, ключи. Ноги в кроссовки и… Нет, я точно её закрывала. Не могло быть иначе.
Судорожно оглядываюсь по сторонам. Коридор пуст, но соседи не спят. Из кухни доносится гул мужских голосов: кто-то азартно спорит про недавний футбольный матч, кто-то звенит пивными бутылками, кто-то ржёт с надрывом.
У соседей справа из-за приоткрытой двери орёт телевизор — знакомая реклама с затёртым до дыр джинглом.
Тянусь к двери пальцем, толкаю внутрь.
— Есть тут кто? — выдыхаю еле слышно и сглатываю.
Никто не отвечает. Только телевизор продолжает долбить стену чужими голосами.
Шарю рукой по стене, нащупываю выключатель. После щелчка яркий свет заливает комнату и выжигает в мои глаза. Моргаю, глядя в привычную, маленькую, убогую клетушку.
Одна секунда на облегчение, другая — на звенящий нерв. Я не узнаю своё жилище. Нет, внешне ничего не изменилось — всё стоит на своих местах как прежде. Но в этом порядке есть что-то… подозрительное.
На подушке аккуратно сложен плед. Стол чист. Даже чашка, которую я оставила утром на подоконнике, стоит в столе вымытая.
У меня не бывает такого порядка. Никогда. Именно это и пугает.
Бросаюсь к старому, шаткому шкафу. Рывком открываю дверцу, сажусь на корточки и лезу на нижнюю полку. В глубине, под свалкой носков, должен быть мой тайник — заначка «на чёрный день». Там почти полторы тысячи долларов.
Должны быть.
Но их нет.
Паника накатывает резко. Хватаю вещи с полок и выбрасываю их на пол, перерываю всё подряд: карманы, коробки, тряпки, книги. Срываю покрывало, заглядываю под кровать. В голове пусто — только пульс в висках и безумная мысль: я… может я… я куда-то их просто перепрятала. И забыла.
Стоит только незнакомцу появиться, как соседи тут же начинают делать вид, что их вообще здесь не было. Рассасываются по комнатам, поджав хвосты. Даже моя соседка, ехидная, недожаренная вобла сливается в коридорную темноту, делая вид, что она вообще здесь не живёт.
Остаюсь только я — в центре коридора, с дыханием где-то между грудной клеткой и страхом.
— Кто вы? — сиплю сорванными связками. Голос чуть дрожит после перепалки с соседями, но стараюсь держаться.
— Я Анатолий, — спокойно отвечает мужчина. — Мне поручено помочь вам перевезти вещи в новое место жительства.
Надо мной будто кто-то смеётся. Громко, цинично, в голос. Только этот кто-то — моя собственная башка.
— Чего? — я приподнимаю бровь. — Никуда я не собираюсь переезжать. У меня тут тараканы с именами, кто кормить их будет?
Анатолий, не говоря ни слова, чуть отводит полы своего пиджака. Я вижу пистолет в кобуре. Огромный. Чёрный. Тяжёлый, наверняка. Рефлекторно делаю шаг назад и уже на автомате врубаюсь в режим обороны. Не впервые, чёрт возьми.
— Вы в своём уме? Угрожать мне будете? По какому праву? Если со мной что случится, вы будете первым в списке подозреваемых. Вас весь этаж видел, фоторобот составить будет не проблема.
Анатолий как будто меня не слышит. Проходит в комнату, аккуратно переступая через ворох вещей, разбросанных по полу. Кладёт на стол папку.
— Боюсь, это не обсуждается. Мой босс хочет видеть вас у себя в апартаментах. У вас долг.
Подхожу ближе, трясущимися пальцами раскрываю папку. И сразу в лоб: сумма ущерба. Даже не читаю нули. Просто ощущаю, как внутри всё холодеет.
Оценка повреждений. Фото приложены. Чёртова бюрократия. Дальше — расходы на эвакуацию, временные авто, услуги юристов, компенсации за сорванные встречи… «Убытки от репутационного ущерба — уточняются». «Претензия оформлена в соответствии с…»
Листаю. Листаю. Листаю. Двадцать шесть, мать его, страниц.
Мне хочется смеяться. Громко. Громко и истерично.
— Это что, иск в Верховный суд? Или сборник проклятий?
— Документация, — равнодушно тянет Анатолий. — Стандартная.
Листаю дальше и нифига не понимаю. Куча терминов, от которых хочется либо рыдать, либо вызвать адвоката. У меня, правда, ни на то, ни на другого нет ресурсов.
— Кто твой босс? — скрещиваю руки, как деловая колбаса.
Анатолий улыбается исключительно уголками губ. Жутко как-то.
— Вы его прекрасно знаете, — отвечает загадкой и кивает на мои вещи на полу. Намекает, чтоб собиралась быстрее. Его время тикает.
— Угу. Прекрасно. И ты, наверное, сейчас скажешь, что ещё и коробки привёз?
— Коробки? — он тянет телефон из кармана. — Сейчас будут.
— Да я пошутила, мать твою… — Но он уже набрал чей-то номер.
Через пять минут в комнату вваливаются мужики в комбинезонах с коробками в руках и сразу начинают аккуратно складывать мои пожитки.
— Эй, это моё, — рывком подхватываю из лапищ одного из грузчиков свой рюкзак. — Не трогай его, придурок! В нём вся моя жизнь.
— Мебель брать с собой будете? — осматривая обшарпанный шкаф и сломанный табурет, спрашивает едва сдерживая смех Анатолий.
— Тараканов лучше собирай. Гоше и Саше без меня будет очень грустно тут.
Запихиваю в рюкзак маленький фотоальбом. Моё теперь уже единственное сокровище. В нём собраны остатки моего детства: фотография с матерью, первое лето у бабушки, трезвый отец. А еще прячу в дальний карман серебристую заколку. Не ношу её давно, просто память из тех дней, когда я верила, что Руслан — герой моего романа. Мой прекрасный принц, спасший меня от злыдней.
— Поехали, — бросает Анатолий.
Не спрашиваю, куда. Просто молча смотрю в окно. Никаких слёз или истерики. Только дрожь в пальцах, которую я умело прячу под коленками.
Стараюсь запоминать повороты. Справа была аптека, потом мост, а за ним — автомойка. Новый район. Жилой комплекс, с симметричными домами и панорамными окнами. Охрана на входе.
Нас пропускают без слов. Камеры следят за каждым нашим шагом. У меня чувство, что мы в каком-то фильме. В триллере, где я — главная героиня, но сценарий почему-то в глаза не видела.
Поднимаемся на седьмой этаж. Лифт глянцевый, с зеркалами. Я выгляжу, как выжатая тряпка: синяки под глазами, волосы собраны кое-как, мятая форма ресторана. Золушка, бл#ть. Осталось только рассыпать горох и гречку.
Анатолий открывает дверь квартиры под номером семьсот семьдесят семь. Вхожу в неё и перестаю дышать. Она огромная. Белая. Безупречная до стерильности. Каждая деталь будто вырезана из глянцевого журнала по интерьеру: стеклянный стол, кожаный диван, панорамные окна в пол. Половина площади — просто воздух. Я в этом пространстве — как бельмо на глазу, как неправильный штрих в идеально вычерченном чертеже.
Мне неуютно. Здесь слишком чисто. Слишком вылизано.
Делаю шаг назад. Грязная подошва моих кроссовок противно скрипит по начищенной плитке. Я — клякса в этом храме. Сейчас сработает сигнализация и кто-то в чёрном выволочет меня за волосы отсюда обратно в реальность. В мою общагу. В мои стены, облитые чужими криками.
Тарабаню в дверь как сумасшедшая. Кулаками, ладонями, плечом, снова кулаками. Потом — ногой. Пинаю этот чёртов замок изо всех сил. Снова и снова, пока стопу не обжигает тупая боль. Сквозь ткань кроссовка простреливает болезненная судорога, словно кость треснула.
— Ай... — выдыхаю и оседаю на пуфик спиной к стене.
Вспотела как свинья. Сердце колотится где-то в районе солнечного сплетения. Воздуха катастрофически мало. Руки дрожат.
Я здесь, как мышь в аквариуме. Это бесит пуще всего.
Дёргаю из кармана телефон. Открываю список контактов и листаю, листаю вниз. Блин, даже попросить помощи не у кого… Админ ресторана, Ася-официантка, Глеб-бармен, Катя-напарница из магазина, Людмила — соседка-змея, Миша-парковщик, Какой-то сантехник…
Номер отца перелистываю без промедлений. Он либо, как обычно, бухой, либо уже мёртвый. Не жрёт ведь ничего, кроме самогонки. Последний раз мы виделись пять месяцев назад, когда меня внезапно одолела грусть по дому. Как наивная дура решила его проведать, продуктов привезти, а в ответ получила нагоняй за то, что не помогаю деньгами.
— Отлично, — хриплю. — Просто идеально.
Все такие… бесполезные, что аж хочется выть.
Но внезапно осеняет другая мысль. Зачем искать кого-то, если можно просто позвонить…. В полицию.
— Дежурная часть, слушаю, — тараторит сонный голос.
— Алло, здравствуйте! Помогите. Меня... Меня заперли в чужой квартире. Я не могу выйти. Помогите, пожалуйста.
— Девушка, успокойтесь, — женщина на том конце оживляется. — Назовите адрес.
— Я... — туплю. — Это новострой. В центре. Дома ещё такие симметричные, и салон красоты «Бьюти» рядом. Этаж седьмой... Я… — Судорожно пытаюсь вспомнить хоть какие-то ориентиры. — Квартира семьсот семьдесят семь, — выкрикиваю, как будто это решающий пазл моего спасения. — Меня держат в квартире с номером три семёрки. Прошу вас, скорее. Спасите меня, пожалуйста.
В динамике тишина, потом скрип стула.
— Девушка, вы серьёзно? — раздражённо выдыхает диспетчер. — Вы знаете, сколько квартир с подобным номером в городе? И если вы не прекратите этот розыгрыш, на вас будет выписан штраф за ложный вызов.
— Это не розыгрыш! Меня похитили, чёрт побери. Забрали из общаги на Красина и привезли сюда...
— До свидания.
Сигнал отбоя. Я не просто злюсь — я готова орать так, чтобы стены вздрогнули.
— Вот суки..., — сычу в экран телефона, и подмечаю иконку «навигатора».
Точно. Я же могу через него определить своё местоположение.
Колесо загрузки крутится, а потом вылезает надпись: «Не удалось определить ваше местоположение. Ошибка подключения. Проверьте сеть или попробуйте позже».
В бешенстве шарахаюсь по квартире. Тыкаюсь то туда, то сюда. Поднимаю телефон как можно выше, чтобы словить чуть лучше сигнал вышки. Залезаю даже на подоконник, но в результате — ничего. Как будто в этом месте глушат не только свободу, но и связь с внешним миром.
— Удобненько, бл#дь, — шиплю себе под нос и сжимаю телефон настолько, что трещит пластик.
Что делать? Что мне делать?
— Хорошо. Давай, Милка, поиграем с тобой в Шерлока, — обращаюсь к себе. — Может, здесь есть какие-то документы, письма… где будет указан адрес или хотя бы название ЖК.
Начинаю обыск с кухни. Открываю ящики, перебираю вилки. Смотрю в хлебницу, в шкафчики под раковиной, в полки с посудой. Всё идеально чисто. Как будто здесь никто никогда не жил. Холодильник ломится от еды: мясо, йогурты, свежая зелень, соки, паста, морепродукты.
Живот предательски урчит, напоминая, что моим ужином была всего лишь булка с капустой и стакан сока из тетрапака.
Поспорив с собой минутку, я все же тяну с полки хлеб с сыром. Надеюсь, не отравлюсь.
Откусываю осторожно и жую. Блин, как же вкусно. От чувства сытости растёт и собственная наглость. Ворую из холодильника ещё два ломтика сыра, хлеб и кусок индейки, и с таким бутербродом в зубах продолжаю штудировать хоромы, в которых заперта, на предмет любых подсказок.
Гостиная, тумбы, полки, ящики — всё безупречно чисто. Ни клочка бумаги, ни квитанции, ни даже чистого листка бумаги.
Ноль зацепок. Как будто в квартиру никто никогда не входил. Но как-то продукты, химию, вещи сюда доставляют?
— Супер. Просто супер.
Когда добираюсь до спальни, ноги уже еле волочатся. За окном поздняя ночь. Сажусь на край огромной кровати и без особого энтузиазма заглядываю в прикроватную тумбу. Кроме какого-то пульта — ничего.
Падаю спиной на заправленную постель. Приятный запах чистого белья обволакивает меня словно облако из сахарной ваты. Трогаю пальцами взбитые подушки, шёлковая ткань приятно холодит кожу.
— Две минутки полежу…, — шепчу сама себе и невольно закрываю глаза. — Две минуты и продолжу искать.
Просыпаюсь от щелчка замка. Дверь. Кто-то вошёл. Моментально вскакиваю с кровати. Сердце колотится как сумасшедшее, глаза бегают по незнакомой комнате.
Просто хожу кругами. Потом — квадратами. Потом — просто как тигрица в зоопарке, которую раззадорили кривляньями. Я должна что-то придумать.
Взгляд падает на аудиосистему. Кажется, где-то тут был пульт от неё. Методом проб и интуитивных нажатий нахожу какую-то радиостанцию. Если верить рекламному слогану, они ставят в эфир всё: от тяжёлого рока до нежной попсы. Выкручиваю громкость колонок на максимум.
Подпевая фальшиво, танцую по квартире. Ну же, соседи. Пора просыпаться.
Но здешний народ терпит громкую музыку достаточно долго. Даже начинаю сомневаться, что в доме вообще кто-то живёт, помимо меня. Выглядываю в окно, чтобы удостовериться в обратном.
Машин под подъездом хватает, значит всё-таки не одна я тут. Уже хорошо.
Возмущение соседей начинается классически: бьют по батарее чем-то тяжёлым. Звон металла сотрясает всю панельку. Улыбаясь от уха до уха, потираю удовлетворительно ладони. План работает.
Прячусь в коридоре за вешалкой, прижимаюсь плечами к стене как можно сильнее. Когда охрана вбежит в квартиру, меня никто не должен увидеть. Сижу в засаде минуту, вторую. Ноги начинают подвывать от напряжения. На этаже неслышно никакого движения.
В одно мгновение вырубается не только музыка, но и свет.
— Да чтоб тебя…, — шепчу в бешенстве и вылезаю из укрытия.
Щёлкаю выключателем, но лампы не загораются. Гадство. Мне отключили все электричество через щитовую. Вот суки. Даже париться не стали, чтобы проверить живая тут я или нет от этих децибел.
Ладно-ладно. Посмотрим кто из нас ещё попляшет. План Б у меня тоже имеется. Даже лучше, чем план А. Посмотрим, что вы будете делать, когда в ЖК будут ломиться пожарники и спасатели из-за сработавших датчиков дыма.
Бросаю полотенце для рук в сковородку и ставлю всю эту конструкцию на плиту. Сейчас подогреем. Так-так, что тут у нас. Плита индукционная. Хорошо. Кнопок никаких нет, только сенсоры. Тычу пальцем так и сяк, не работают. Хм… и тут меня осеняет. Она питается от электричества, а его вырубили.
— Гениально, — шиплю. — Просто, бл*дь, гениально.
Ору на всю квартиру. Бью кулаками по холодильнику, но он, сволочь, даже не дрожит.
Окей. Пускаем в ход план В. Хватаю полотенце с крючка, намыливаю кремом для бритья и затыкаю им слив в ванной. Дёргаю кран, чтобы пошла вода. Пусть зальёт тут всё к херам.
Вода, как назло, льётся с напором старого деда. Возможно через полчаса — но никак не раньше — она доберётся до края.
Жду пять минут. Ай, нет. Слишком муторно и долго. Лучше поискать план Г.
Открываю окно на балконе и на всю улицу кричу:
— По-мо-ги-те! Меня держат здесь против воли. Я — заложница. Вызовите полицию. Я на седьмом этаже заперта. Перестаньте листать соцсети, помогите человеку.
В ответ лишь лай собаки и несколько гудков машин внизу.
— Да что вы блин, за ссыкуны такие? А если меня убьют? — с досадой пячусь назад в спальню.
Заваливаюсь на пол от бессилия. Горло саднит от крика, лёгкие пекут от глотка кислорода. В голове гудит паника. Что ещё можно сделать? Что? Я должна что-то сделать. Если сама себя не спасу — никто не спасёт.
Дверь спальни с грохотом отлетает в стену. Подскакиваю молниеносно и готовлюсь бежать. Но Руслан преграждает мне путь, застыв в дверях как статуя.
Он без пиджака, только в рубашке. Красивый до ужаса. Злой до чёртиков. В глазах — огненный, смертельный смерч.
— Какого хера тебе неймётся, Мила? — рычит он так, что стены дрожат.
— Ты посадил меня в клетку как канарейку, вот я и пою, — выплёвываю от ярости.
— Так сильно не нравится здесь? — Руслан кивает на стены квартиры. — Хочешь обратно в обшарпанную общагу к тараканам?
— Хочу! — выпаливаю мгновенно и пячусь назад.
Шаги Руслана резки как выстрелы. Отступаю, пока не падаю спиной на кровать. Его глаза сверкают, как наточенное лезвие ножа под фонарём.
— Что ты собрался делать? — не удаётся скрыть волнение, глядя на то, как он неторопливо расстёгивает манжеты и закатывает рукава.
Рус похож на судью, который готов вынести приговор.
— Усмирять твою прыть.
Он хватает меня под коленки и тянет на себя. Переворачивает на живот, как тряпичную куклу. Ни намёка на осторожность.
— Эй! — огрызаюсь, упирая локти в матрас. — Руки убрал, изверг!
Руслан не реагирует на мои вопли. Поднимает бедра. Я уже на коленях. Мои ягодицы пришпилены к его телу, через штаны чувствую его каменный стояк.
— Вы*бу всю спесь из твоей головы, — выдыхает он прямо в моё ухо и я… вздрагиваю. — Хочешь?
Мои штаны расстёгиваются за секунду. Без разрешения. Без лишних движений.
— Не посмеешь, — огрызаюсь в пустоту, хотя уже и так ясно, что я в его власти, моё тело — в его власти.
Его пальцы — горячие и грубые — раздвигают трусики, находят мою влагу и неторопливо растирают её по складкам. Издаю сиплый звук, что-то средне между шипением и стоном.
Сначала я просто сижу на краю кровати, поджав под себя ноги. Размышляю, сможет ли эта комната стать моим укрытием от реальности. Ладони липнут от высохших слёз, горло саднит, будто я курила без остановки, хотя к сигаретам вообще не притрагиваюсь. Воздух спёртый, несмотря на открытое окно, выжатый, как из камеры пыток, пропитанный похотью и чёртовым доминированием. Его доминированием.
Собственные мысли с каждым часом становятся всё ядовитее. Хватаю себя за волосы и резко выдыхаю. Хватит ныть, Мил. Никто тебя не пожалеет. Никто за тобой не придёт. Никто не постучит в дверь и не прокричит «ты свободна». Это не кино. Это твоя реальность. Твоя новая реальность. Персональная клетка. В которой надо выжить.
Вытираю лицо рукавом и медленно встаю с мягкого матраса. Бельё, пропитавшееся недавним возбуждением, неприятно натирает чувствительную кожу. Надо смыть с себя всё и переодеться.
Медленно давлю на ручку двери. Открыто, фух. Приоткрываю двери на сантиметр, прислушиваюсь. Вроде никого.
Делаю шаг. Второй.
Из кухни доносится голос.
Руслан всё ещё здесь.
Твою мать.
Делаю ещё один шаг и осторожно выглядываю из-за угла. Мне всего метр остался до двери ванной.
Руслан стоит у окна, задом упёрся в подоконник, держит телефон у уха. Судя по его нахмуренным бровям он не просто ведёт деловую беседу, он её разрывает в пух и прах. Говорит быстро, чётко и по существу, не скрывая сталь и угрозу в интонациях.
Фьючерсы, котировки, вливание капитала… — не уверена, что это вообще язык, которым могут разговаривать обычные люди.
Уличаю момент и пытаюсь прошмыгнуть мимо кухни в ванную. Мне нужно прийти в себя. Не в смысле «уложить волосы» и «припудрить носик», нет. Просто хочу перестать чувствовать себя грязной и липкой.
Но у Руслана, кажется, сраный радар встроен. Он мгновенно меня замечает и жестом зовёт к себе. Дёргает пальцами — сюда. Я что, по-твоему, собака?
— Что соскучился? — шиплю одними губами, застыв в дверях кухни.
Глаза Руслана не отрываются от ноутбука, стоящего на столе, но он явно всё слышит.
— Обед приготовь, — бросает мне между репликами про курс валют и поставки какого-то битума.
— Какой ещё обед? — меня прорывает. — Я тебе не повариха.
У Руслана ноль реакции. Он просто разворачивается к окну и продолжает свой финансовый брейн-ринг, не обращая внимания на моё фоновое шипение.
О, окей.
С яростью распахиваю шкафчик, хватаю с полки хлопья. Будешь есть, что дают. Не барин.
Но в тот момент, когда мои пальцы касаются тары с молоком, его ладонь перехватывает мою кисть.
— Не выводи меня, Мил, — шепчет Руслан мне у самого уха.
От его голоса по коже пробегают мурашки. От возбуждения. От злости. От безысходности. От того, как легко он ломает моё сопротивление — одной интонацией.
— …да, я понял, — добавляет в телефон. — Сроки прежние. Перезвоню.
Только после завершения звонка Руслан отпускает мою руку. Кивает на пакет картошки, валяющийся у стены, и кусок мяса в стеклянной миске.
— Серьёзно? — скептически вскидываю бровь.
— Вполне, — отвечает он без тени улыбки и отворачивается. — Готовить ты умеешь, я помню.
Поджимаю губы. Черт бы побрал твою хорошую память, Громовицкий. Ну ладно. Раз хочешь еды — ты получишь. Но не факт, что она тебе понравится. Мало ли там пересолю ненароком… или переперчу.
Сердце грохочет от ярости, когда пальцы сжимаются на ручке здоровенного ножа. Им удобно резать мясо, но насчет картошки… не уверенна.
Берусь за первую картофелину и провожу по ней большим остриём. Получается как попало. Неудобно до ужаса. Слишком большой нож.
— Мудак чёртов…, — напеваю тихо злобные проклятья. — Капризный диктатор… Чтоб ты вместе со своими фьючерсами провалился под землю…
Нож соскальзывает с картофелины, чудом не режу себе палец. Гадство. Не хватало ещё из-за голодного мудака остаться без пальцев. Рука дрожит от напряжения.
Руслан подходит бесшумно и, не прерывая свой марафон биржевого гнева, резко отбирает у меня нож.
— Эй, — хмурюсь сначала, а потом бросаю с усмешкой. — Боишься, что покалечу твои бубенцы?
Он закатывает глаза. Затем открывает ящик — тот что прямо возле меня — и достаёт... овощечистку.
Тупо смотрю на неё. Чувствую, как щеки пылают.
— Да пошёл ты, — огрызаюсь, выхватывая проклятую овощечистку.
Теперь чищу с двойным остервенением, как будто эта картошка с его лицом.
Руслан расхаживает по кухне, продолжая вещать в трубку незнакомые мне слова. Я чищу, режу, бросаю куски картофеля в кастрюлю. Слюна свернулась от злости. Хочу, чтобы он поперхнулся этой едой. Чтобы у него слиплось всё внутри от неё.
Ставлю кастрюлю на плиту. И только потом вспоминаю — электричества то нет.
Вот и славно.
«…выйти на улицу». Три слова — и всё вокруг теряет фокус. Стены расплываются, пол плывёт под ногами, а сердце бьётся, как сумасшедшее, где-то между горлом и ушами.
Вот он. Шанс. На открытой местности проще вырваться. Там нет запертой двери. Там нет камер — или этой чёртовой охраны, которая дышит в затылок. Там я смогу рвануть. С разбега. С визгом. С мольбой. С кулаками, если надо.
— Надо успеть к семи, — повторяет Руслан, и я хватаюсь за эту цифру, как утопающая за спасательный круг.
В семь. Отлично. Есть время. Есть цель.
— Я… пойду приготовлю что начала, — сама не узнаю свой голос. Он весёлый. Лёгкий. Приторно женственный. Как будто я не заложница, а идеальная домохозяйка из рекламного ролика про куриный суп.
Руслан одобрительно кивает, и я мчусь на кухню. Мясо. Картошка. Приправы. Масло. Быстро. Уверенно. Весело. В голове всплывает мелодия из мультика — та, где два бурундука вместе с мышами и светлячком спешат спасать мир от наглых котов. Начинаю мугыкать её бессовестно громко. Пританцовываю в такт. На душе всегда легче, когда есть точка, к которой есть стимул стремиться.
Шлёпаю мясо на доску, энергично стучу по нему молотком. С каждым ударом я выгоняю из тела излишек страха и жалости, наращиваю смелость и отвагу. Каждый взмах — это мысль. Про побег. Свободу. Спасение.
О соли и перце, которыми собиралась испортить еду, забываю напрочь. Настолько увлеклась мыслями. Настолько захотела поверить, что у меня всё под контролем.
Когда всё готово — мясо подрумянилось, а картошка тает во рту, — понимаю, что совсем забыла про душ, в который так хотела сходить. Принюхиваюсь к футболке и морщусь. Фу… Я воняю как грузчик после ночной вылазки.
Направляюсь к ванной, уже представляя, как горячая вода смоет с меня всю эту грязь и липкий пот, как я встану под струи и выдохну... Как секунды тишины окутают меня своим туманом.
— Сядь, — холодный голос Руслана похож на руку, хватающую за плечо.
— Ну чего ещё? — огрызаюсь, даже не пытаясь спрятать раздражение. — Сам же сказал, надо к семи быть готовой. Вряд ли твои переговоры будут успешны, если рядом будет стоять малолетка, воняющая как бомжиха.
— Сначала поешь, — добавляет он мягче.
— Я пока готовила, напробовалась.
— Что ты сегодня ела?
Закатываю глаза. Ты смотри какой заботливый.
— Какая разница. Говорю — не голодная, значит не голодная.
Руслан продолжает пристально палить меня своим цепким взглядом. Сканирует насквозь, давая понять, что мне и в этот раз не соскочить.
Вздыхаю и возвращаюсь к плите, насыпать себе картошки. Немного. И одну отбивнушку, самую маленькую. Залезаю на стул с ногами, как на гору.
— Приятного аппетита, — бурчу под нос и принимаюсь жевать свою стряпню.
Пюрешка и правда получилась в этот раз очень вкусной, тает на языке как мёд. Отбивная мягкая, в меру хрустящая. Ну просто загляденье. Такой вкусный и сытный обед снова поднимает мне настроение. Снова весело мугыкаю, покачиваясь на стуле. Представляю, что я не в золотой клетке, а в забавной романтической комедии. И что вот-вот из замка со страшным драконом меня спасёт какой-нибудь принц.
Поднимаю глаза и замечаю, что Руслан за мной наблюдает. С интересом. Не отрываясь. Будто я какое-то редкое насекомое в его террариуме.
— Что? — выпаливаю с набитым ртом. — Не отравила я ничего, как видишь. Расслабься и ешь.
Руслан улыбается и медленно режет свою отбивную.
— Кстати, по поводу твоей этой сходки… Норм будет, если я пойду в кедах и футболке? Это всё, что у меня есть.
Громовицкий отвечает только после того, как дожёвывает мясо.
— Ты в шкаф заглядывала?
Хмурюсь.
— Ну, заглядывала. Ничего интересного. Куча чьих-то шмоток. Я чужое не ношу. Принципиально.
Он откидывается на спинку стула, на губах — лёгкая усмешка.
— Вещи твои. Они новые. С бирками.
Перестаю жевать. В смысле — мои? То есть купленные для меня?
— Ты серьёзно? — морщу лоб. — Зачем?
Он пожимает плечами. Как будто это не вопрос на миллион. Как будто это нормально — покупать целый шкаф шмоток для девушки, которую держишь под замком.
— Толку было тратиться. Я тут всё равно долго не задержусь, — бросаю невзначай, глотая ещё немного картофеля.
Моя реплика кардинально меняет настроение за столом. Улыбка исчезает с лица Руслана, он становится равнодушным и отстранённым.
— Мила, ты будешь здесь сколько я захочу, — выдаёт жёстко и безапелляционно.
Где-то внутри меня всё сжимается. Отставляю тарелку в сторону. Плевать, что недоела. Хочу уйти.
— Я наелась.
Не дожидаясь разрешения, иду в ванную. Захлопываю дверь и опираюсь лбом о холодное зеркало.
— Да чтоб ты подавился своей властью, — шепчу. — Чтоб тебе она поперёк глотки встала.
Вода в душе ледяная, но мне в кайф. Холод очищает и бодрит. Выжигает лишние мысли. Намыливаюсь быстро тело, волосы. Нет. Я не его кукла. И не игрушка. Не вещь.
Опять пытаюсь растянуть платье, которое не тянется. Такое ощущение, что мои бедра будто выставили на витрину с лозунгом «Смотри честной народ, у нас сегодня беспрецедентная акция».
Тонкие бретели постоянно сползают то с одного, то с другого плеча. Бесят нереально. Последний год я даже обычные мини-юбки не переваривала. После той позорной ночи… Когда встретила в полупрозрачном халате жену Руслана, ничего кроме джинсов и широких миди не ношу. А тут… ну это платье даже с натяжкой нельзя назвать «мини». Все прелести на виду, как ни садись, ни стой.
Сжимаю колени. Как будто это может спасти. Вжимаюсь в сидение, в поисках укрытия. Мне нужно спастись. От позора. От взглядов. Или хотя бы от собственных мыслей.
— Не мельтеши, — лениво бросает Руслан, отрывая голову от экрана телефона. Уголок губ приподнят. Улыбка такая ехидная, что хочется скинуть туфлю и влепить ему каблуком в висок. — Нормальное платье.
Весело ему. Падла.
— Нормальное? Тогда может… поменяемся? — бросаю злобно. — Или жену позови, ей эти шелка наверняка подойдут лучше, чем мне.
Кожа начинает зудеть за пару секунд до того, как взгляд Руслана падёт на меня.
Он смотрит медленно, как хирург перед надрезом. Цепко. До мурашек. Я чувствую, как даже позвоночник съёживается — его взгляд прожигает не платье, а мою кожу.
— На такие мероприятия жён не водят, Милана. Только любовниц. — Улыбка у него ледяная. Явно знает, куда целит.
Удар. Точный и аккуратный. В самое горло. Прямое попадание в цель и моя самооценка снова пробита. Челюсть сводит от гнева. Вот бы расцарапать его бессовестные глазища и выпрыгнуть из этой машины на полном ходу.
И тут же — щелчок дверного замка: машина плавно притормаживает у ворот частного клуба. Металлический забор в два человеческих роста, охрана на входе, иллюминация в виде золотых фонарей — всё кричит «элита», «закрыто», «не лезь».
Вжимаю подбородок в грудь. Сглатываю. Сердце колотится в горле, как будто его вот-вот спросят пароль, который оно не знает.
Не моё. Это не про меня. Я здесь как ошибка в уравнении.
— А как же побег? — бормочет сознание.
Поджимаю губы. Свобода так близко. Если я сдамся сейчас, то кто знает, когда выпадет новый шанс сбежать
Когда есть шанс хотя бы капнуть на свободу — даже грязной каплей — появляется на горизонте, приходится идти. Даже на шпильках.
— Идём, — Руслан протягивает мне ладонь.
Игнорирую её и резво встаю на шпильки. И сразу теряю равновесие. Эти тонкие каблуки — как ножи. Разве можно на них нормально ходить?
Руслан ловит меня под локоть. Его пальцы — железные тиски. Тихо приказывает:
— Держись за меня и улыбайся, — тихо приказывает.
Леплю на лицо самую неестественную гримасу счастья, какую только могу из себя выдавить. Не хватает только таблички «девушка на прокат». Жду, что Руслан взбесится, но он…
Он по-хозяйски прижимает меня к себе. Настолько сильно, что я кожей чувствую как громыхает его каменное сердце. Ох. Ещё и за ягодицу ущипнул нагло. Ват зараза.
Когда его губы, с наглой ухмылкой, касаются моей щеки, я окаменеваю. Это что ещё за новости?
Я готова закричать от возмущения. Готовлюсь орать так, что в этом богом забытом месте полопаются все лампочки. Если он ещё хоть раз… хоть раз посмеет дотронуться до меня…
— Успокойся, Мила, — шепчет уже серьёзнее, обдавая мои виски жаром дыхания. — Держи язык за зубами. Вернёмся, в спальне покричишь на меня. Сейчас держи свои прелестные уши востро.
— Зачем?
Руслан не отвечает. Только проводит рукой по моей спине и ведёт внутрь загадочного здания.
Внутри нас ждёт царство полумрака. По указке охраны спускаемся на минус первый этаж в просторный зал с глянцевыми стенами, пропитанный запахом дорогого табака, хлора, мужского эго, настолько жирного, что можно резать ножом.
Внутри у меня всё скручивается в узел. Мы точно должны быть здесь?
По правую сторону зала стоят два бильярдных стола. За ними трое мужчин в дорогих рубашках и брюках, со стаканами в руках и сигарами. Достаточно взглянуть на них раз, чтобы понять — именно они здесь главные. Пальцы веером, взгляды — как сканеры.
Руслан… Он будто один из них. Но чуть моложе, чуть эмоциональнее. И с куда более цепким взглядом.
За спинами хозяев вечера громоздятся кожаные диваны и столы с алкоголем и закусками, которых я даже по телевизору не видела.
По левую сторону зала встроен бассейн с подсветкой воды, в котором плескаются полуголые девушки. Все как одна — стройные, глянцевые, симметричные, как будто вылеплены по одному шаблону. Маникюр наверняка по цене моей аренды.
По сравнению с ними, я — багровая пятнистая жаба на приёме у фламинго.
— Ты не говорил, что нужны купальники, — сглатываю.
— На мне плавок тоже нет, — Руслан скалится, как чёрт на корпоративе. — Будь послушной, Мила. Это всё, чего я прошу.
— Ну наконец-то, Руслан, — хлопает ладонью по столу один из мужчин в бордовом костюме. — Мы уж думали, что ты променял наш аперитив и девочек на другую компанию.
— Три сотни за землю и ещё пол ляма, чтобы вытянуть коммуникации? — лениво уточняет Руслан, откидываясь в кресле. Он примеряется к цифрам, как к новой рубашке. — Наглость — второе счастье.
— На меньшее не согласится ни один банк, — парирует Гена, стряхивая пепел в мраморную пепельницу. — Сейчас тяжёлый бетон — золото.
Пока мужчины торгуются семизначными суммами, я сижу на коленях Руслана, натянутая как струна. Он скользит ладонью по внутренней стороне моего бедра — выше, выше.
До сих пор чувствую на коже его беспрекословное «не продаётся». Два слова всего, а похожи на клеймо. Или на рычаг, который с хрустом переворачивает внутри меня всё: с отторжения на… странное возбуждение.
— Бетон — золото? — Руслан продолжает невозмутимо вести разговор, в то время как его рука уже под подолом моего платья шаловливо поглаживает сверхчувствительную вершину. — Не смеши. Золото — это локация. А твой объект в такой дыре, что даже навигатор блюёт, когда туда вбиваешь маршрут.
Мужики грохочут глухим смехом, подхлёстывая виски, а я хватаю воздух рваными глотками. С ума что ли сошёл? Что ты вытворяешь у всех на виду?
Страх и адреналин, чередуясь, кипятят мою кровь. Я вся в огне — и при этом цепенею. Мысли заморожены этим касанием, а вот тело, наоборот, ожило. Бёдра сами дёргаются навстречу сильной ладони.
Руслан делает расслабленный глоток виски. Указательным пальцем скользит к моему лону. Единственная преграда между нами — тонкая ткань чёрных трусиков.
Ерунда по сути.
Он поглаживает по чувствительной точке. Иногда застывает и надавливает, проверяя, насколько сильно я задрожу. И я дрожу. Непроизвольно. Вопреки всему.
Потому что каждое прикосновение Руслана — как удар тока. Микросекунда и меня обдаёт жаром, словно кто-то резко включил внутренний обогрев.
Хочется отстраниться. И остаться. Одновременно.
— Двести. Откат твой же возьмёшь из сметы, — бросает Рус спокойно. — И забудь про проценты за сопровождение — это уже твой бонус за «дружбу».
Я напряжена, как струна гитары. Щеки пылают от абсурдности происходящего. За нами все наблюдают. Зачем он так? Почему телу это по душе?
— Руслан, — шепчу ему на ухо, — хватит.
Но он делает вид, что не слышит.
Пытаюсь убедить себя, что являюсь лишь частью антуража. Такая же, как хрустальный стакан в его руке. Но…как же, чёрт возьми, это сложно. Особенно когда новая волна удовольствия током бежит по венам.
— Ладно‑ладно, — Гена поднимает руку. — Допустим, двести восемьдесят за землю и сорок — откат архитектору, чтобы всё подписал без очереди.
Руслан молчит. Не отвергает и не принимает неохотно кинутое предложение. Не боится противостоять трём гигантам местного бизнеса.
Мужики оценивающе переглядываются, похоже, им по душе напор Руслана. А мне… мне хочется выть от стыда: каждое движение моего мучителя — разряд, бьющий в позвоночник.
— Чёртов ты демпфер, — картинно сдаётся Гена, стуча ладонью по столу. — Твоя взяла.
— Я серьёзно, Руслан. Мы же на людях, — молю тихо.
Он давит подушечками пальцев на мои трусики, пытаясь победоносно ворваться внутрь меня. Будто ставит жирную подпись под контрактом, заключённым прямо на мне.
Всхлипываю почти беззвучно, закусив губу. Только я знаю, чего это стоило — не вскрикнуть вслух. Чувствую, как бельё впитывает мою влагу.
Руслан довольно скалится, отпивая новый глоток алкоголя. Чёртов ублюдок.
Думаешь, только ты можешь играться?
Окей. Давай поиграем.
Осторожно обхватываю его массивное плечо. Касаюсь — случайно — затылка. Мой личный демон. Мой мучитель. Медленно, как кошка, провожу ногтем вверх и вниз по коротким волосам. Раз, ещё раз.
Руслан не смотрит на меня. Вообще. Словно я невидимка и мои действия выдумка. Только кадык дёргается. Но не уверенна, что из-за меня.
Ещё и этот лысый в бордовом костюме постоянно шныряет глазами по моему телу. Извращенец. От его липкого взгляда я вся скручиваюсь в пружину.
Отворачиваюсь и смотрю только на Руслана. Наклоняюсь чуть ближе. Кусаю его за мочку уха. Ощутимо, со злостью. И тут же провожу по ней языком.
Руслан наконец вздрагивает. Поворачивает голову, и впервые за всё время, что мы здесь, смотрит прямо на меня. Видит именно меня. Прожигает меня насквозь.
Глаза как шторм. Не чёрные — стальные. Холодные, и в то же время — с искрой, будто я только что подожгла фитиль.
— Ты смотри, — фыркает один из мужиков, — какой голодный ангелочек у тебя, Рус.
— С характером девка, — смеётся другой. — Прямо напрашивается на хорошую порку.
Руслан игнорирует пьяный гогот деловых партнёров и пищание девчонок в купальниках. Продолжает смотреть только на меня.
А потом резко встаёт на ноги, поднимая меня как пушинку.
— Перекур, мужики, — бросает он через стол и идёт через весь зал мимо бильярдных столов и шезлонгов.
— Будешь смотреть, как я трахаю другую?
В голосе Руслана нет ни вызова, ни любопытства. Только жар. Медленный, змеящийся, опасный. Такой, от которого хочется бежать… и в то же время остаться.
У меня сбивается дыхание. От того, как он говорит. Не торопясь, лениво, с той полубезумной уверенностью хищника, который знает — если захочет, ты не уйдёшь. Ни физически, ни мысленно, ни душой.
Хочу бросить ему в лицо что-то острое и жёсткое. Хочу ударить больнее, швырнуть в него чем-нибудь тяжёлым, потому что эти образы — чересчур красочны. Потому что внутри всё уже скручивается в тугой узел, и я боюсь, что если он потянет ещё немного — я распадусь.
— А что там смотреть? Сиськи, жопа, руки, ноги, — роняю максимально небрежно, хотя перед глазами визуализируется налитый член Руслана. С венами, с мощной, тугой основой.
Он стал моим первым. Единственным. До боли, до слёз, до звона в ушах. Я до сих пор помню, как он тяжело пульсировал внутри, жгло от каждого толчка. Помню эту розовую головку, блестящую от смазки, от моего стыда, от всего, что я тогда не осознала.
Провожу по зудящим губам языком, пытаюсь смыть этот образ. Но он въелся. Не просто в память. Под кожу. Грёбаная телегония.
Я вся напряжена, по венам будто пустили ток, и сейчас всё моё тело, каждая клеточка, либо взорвётся, либо разорвёт меня изнутри.
Руслан дышит чуть медленнее. Но это не спокойствие. Это концентрация. Внутреннее натяжение, будто он считает удары сердца, чтобы не сорваться.
— Знаешь, как бы я это сделал? — он скользит рукой по моей спине, так медленно, словно рисует карту.
Я не отвечаю. Не могу. Слова в голове как рыбы подо льдом — мечутся, но не всплывают. А он продолжает, с этой своей адской тягучестью, как будто наслаждается каждым словом, которое ложится мне в мозг как раскалённая капля масла.
— Я бы перегнул её через стол. Сорвал одежду. Чтоб была голой и все смотрели. Сжал бы соски, крутил, пока не начнёт извиваться. И просить пощады… У того, кому она принадлежит…
Нет. Замолчи. Прошу тебя.
Сжимаю мышцы. Те самые, из-за которых ткань трусиков мокрая не только от воды. Налитые возбуждением соски рвутся через прилипший к телу шёлк платья. Я — не тело, а один большой нерв.
— Ты хотела бы, чтобы я вошёл в неё нежно? Или грубо?
Вцепляюсь в плечи Руслана, как в щит. Чтобы он хоть как-то остановил меня саму. Потому что я... Слушаю каждое слово, ловлю каждую деталь и рисую её в воображении. Красочно и до чёртиков реалистично. Я вижу, как он сжимает чужую грудь, как раздвигает чужие бёдра, как...
— Господи, заткнись, — шепчу, но даже в собственных ушах звучит это слишком жалко.
Руслан наклоняется к моему уху. Его дыхание — огонь. Нечеловечески горячее.
— Почему? Тебя же это не волнует, — мурчит почти ласково.
— Ни капли, — отбрасываю слова как камни, но голос всё ещё сорванный.
— Разве? — усмешка в его тоне, и тишина между нами на полсекунды кажется оглушающей. — А меня вот волнует.
Его ладонь внезапно становится жёсткой, сжимает мою талию, будто метит. Он берёт меня за горло и заставляет задрать голову. Чтобы смотрела в его бездонные, цепкие, не серые и не чёрные, стальные глаза.
— Я не хочу, чтобы кто-то ещё прикасался к тебе, Мила, — выдаёт глухо, словно это приговор. — Только я, ангелочек. Мои пальцы и член будут входить в тебя. Только я буду ласкать тебя, наказывать или поощрять.
Он накрывает мой рот поцелуем. Нет, не поцелуем. Это вторжение. Жестокое, страстное, без права на сопротивление. Его язык давит, вжимается, обвивает. Он не целует. Он вколачивается в меня языком. Жадно, яростно, как будто он действительно хочет оставить во мне свою метку.
Я царапаю его шею, впиваюсь в волосы на затылке, хватаю так, будто хочу утянуть за собой. Тону и в воде, и в нём. В его вкусе, в запахе, в сильных руках, в этой бешеной жажде, которая разрывает меня на части.
Он стягивает с моих плеч бретели платья. Мокрый шёлк липнет к коже. Его руки уже на моей груди. Сжимают без нежности. С хищной жадностью.
В моём стоне тонет гневное «ненавижу». Льну ртом к его рту. Сопротивляюсь его языку, его дыханию. Кусаю как дикая кошка.
Громовицкий рычит, я всхлипываю. Его стояк продолжает вжиматься в меня, и даже вода не смягчает давления. Казалось мы воюем, противостоим друг другу, но бёдра сами прижимаются к мужскому телу. Требуют усилить нажим, утроить давление. Мы двигаемся так, будто на нас давно нет одежды, будто мы снова друг в друге. Растворяемся в воде, в воздухе, в похоти.
Я. Хочу. Его. Хочу. Сейчас. Немедленно. Всего.
— Ещё... — шепчу, не осознавая. — Ещё, Руслан...
Но в этот момент — когда я почти достигаю грани, той, которую себе разрешила — рядом раздаётся всплеск. И визг со смехом. Женские крики. Брызги и плескание воды.
Руслан резко прерывает наш секс-поцелуй. Я… почти реву от злости. И от стыда, что так сильно хотела. До конца. Без остановки. У всех на виду. Как последняя шлюха.
Врезаюсь затылком в бортик, и иду на дно. Испуганно хватаюсь за предплечья Громовицкого, который всё ещё держит руки на моей талии.
Руслан держит меня. Взглядом. Глубоким, жёстким, таким, будто бы через воду, через чужие голоса, через бесстыжие взгляды этих старых козлов. До основания. До костей. До стыда, что прилипает к рёбрам, как мокрая ткань.
Я не знаю, дышу ли.
Не знаю, что у меня на лице — гнев или желание. Наверное, и то, и другое. Потому что внутри до сих пор пульсирует возбуждение, стучит под рёбрами его «ты моя». А по коже — липнет страх. Этот Геннадий… его взгляд был как пощёчина. Он будто не услышал слов Руслана, или нарочно проигнорировал.
Пытаюсь опустить голову, но Руслан не даёт. Молча, не двигаясь, он держит мой подбородок пальцами. Кажется, он всё понимает. Вплоть до мелочей. Мою злость. Моё смятение. Мою слабость.
Всё.
И от этого хочется… спрятаться.
— Можно я… — голос хриплый, словно я только что кричала. На самом деле — почти кричала. Стонала ему в рот. — …в уборную?
Уголок его рта чуть приподнимается. Он не улыбается — усмехается. Его ладонь чуть сильнее вжимается в мою талию, на мгновение сжимает, прежде чем отпустить.
— Ненадолго, — отвечает он тоном, от которого жар волной скользит ниже пупка. — И без фокусов, Мил. Это не моя квартира. Я не могу ходить по пятам.
Киваю слишком быстро. Покорно.
Иду босиком по холодной плитке. Каблуки остались где-то у диванов, и у меня нет никакого желания идти мимо Геннадия за ними. Да и с трясущимися ногами в шпильках я всё равно далеко бы сейчас не дошла.
Уборная ощущается почти спасением. Здесь тихо и довольно спокойно. Зеркало встречает меня отражением, от которого становится стыдно. Губы припухли, словно их всасывало в чёрную дыру, шея — красная, а глаза... Глаза дикие, с расширенными зрачками. Пьяная от адреналина. Я словно только что вернулась с поля боя. Или с оргии.
А может, и то, и другое.
Плещу в лицо холодной водой. Тру пальцами нижние веки, смываю потёкшую тушь. Стираю всё те колкие взгляды, те бесстыжие словечки, что летели в мой адрес весь вечер.
Все эти маски радости и веселья, все эти девочки на вечер — нимфетки в дорогих купальниках для престарелых толстосумов. Эта среда мне чужеродна, я даже притворяться толком не могу, что могу быть такой же.
Но… стоило Руслану ко мне прикоснуться — и старое, принципиальное «я» — куда-то испарилось, расплавилось, как лёд в сорокаградусную жару.
Позади открывается дверь, и помещение заполняется топотом резиновых шлёпок по плитке и женским трёпом. Вздыхаю. Снова эти длинноногие девицы с идеальными пропорциями тела.
Делаю шаг в сторону, так как не хочу стоять рядом. Не хочу участвовать в их разговорах.
Не хочу ассоциироваться с ними. Хочу просто выдохнуть. В одиночестве.
Девушки облепляют зеркало, как стайка саранчи — сверкают белоснежными зубами, перекладывают волосы с одного плеча на другое, хлопают нарощенными ресницами. У одной грудь едва помещается в треугольниках купального лифа, у другой — трусики врезались между ягодиц так, что кажется будто их и вовсе нет.
Они не краснеют, не смущаются, не прячутся. Им плевать на сё и всех. Даже на меня не обращают никакого внимания.
— Думаете, с кем сегодня кому ночевать придётся? — спрашивает брюнетка в черном купальнике с драпировкой.
— А есть разница? — отвечает равнодушно другая в леопарде. — С любым придётся раздвигать ноги и стонать. Как обычно. Главное, девы, не налегайте на их виски.
— Дешёвое пойло?
— Не, алкоголь элитный, — фыркает третья. — Но с добавками… Белыми. Утром не вспомните, что было, если переборщить.
Девушки расслабленно хохочут, а у меня даже волосы на затылке испуганно затряслись. В смысле «с добавками»? Транквилизаторы какие-то? Или хуже?
Смотрю на девушек и не могу понять, зачем до сих пор стою рядом? Почему слушаю всё это дерьмо?
Но почему-то слушаю дальше. Зачастую, ведь самое важное прячется в шелухе. В пустом смехе. В словах, сказанных вполголоса.
— А я бы с тем брюнетом не прочь пошалить, — мечтательно произносит та, что ниже всех, с искусственными веснушками и искренне голодным взглядом. Анжела, кажется.
У меня всё внутри становится острым как лезвие. С первой секунды понимаю, о ком речь.
О Руслане. Моём Руслане.
— Он такой… породистый.
— Как кобель? — смеётся брюнетка.
— Как жеребец. Ты видела его плечи, Ир?
И снова этот хохот. Звонкий, тупой и до ужаса скрежещущий по вискам.
Стою неподвижно. Руки уже высохли, а вот спина, наоборот, мокрая. Сердце колотит по рёбрам как бешеное. Знаю, если сейчас открою рот, то, высока вероятность, что кто-то лишится части своих крашеных волос.
— У него реально размер «что надо», — добавляет с мечтательным вздохом Анжела. — С таким точно не надо никаких часовых прелюдий, чтоб оживить спящего бойца. Сразу можно седлать и наслаждаться.
В моём дыхании что-то ломается. Мила, молчи и не лезь. Это не твоё дело, не позорься. Пусть п#здят, что хотят. Не будь истеричкой. Руслан давно не твой.
— Трахни меня, Руслан. Мне не хватило в бассейне, — слова срываются с моих губ, как пуля с затвора. Без подготовки, без логики, без тормозов. Не уверена, что говорю именно я, а не животный страх, заполнивший грудную клетку ледяным хрустом.
Руслан замирает. Стакан виски зависает в воздухе, чуть качнувшись. Геннадий что-то тихо бормочет, кивая на бумаги, что разложены на бильярдном столе, а может, вешает очередную лапшу, но Громовицкий на него даже не оглядывается. В его глазах — только я. Только мои дрожащие пальцы, цепляющиеся за него, как за последний берег.
Он ставит стакан на зелёное сукно бильярдного стола с таким стуком, будто разбивает кулаком чью-то челюсть. Зрачки расширены, радужка плещет огнём. Резко хватает меня за талию и без предупреждения перекидывает через плечо, как дикарь свою женщину.
— Руслан?! — взвизгиваю я от неожиданности и прошу немедленно вернуть меня на землю.
Не знаю что делать первым: колошматить спину неандертальца Громовицкого или ловить подол платья, которое задирается по самое «не хочу» и оголяет мою задницу. Еще и волосы свисают до пола, мешая обзору.
— Руслан… Что ты творишь? Сначала давай сделку закроем, потом будешь ебать свою бабу. Не сходи с ума. — Геннадий дёргает Руслана за плечо, но тот даже не замедляется.
Громовицкий не слышит никого. Ему плевать на всё и всех — на Геннадия, на девиц в купальниках, на весь этот вечер в целом. Спина прямая, дыхание тяжёлое, а шаги — быстрые и нервные. Он спешит так, словно пытается выбраться из горящего дома. Со мной на плече несётся просто через вес зал к неприметным зеркальным дверям. Хамам, кажется, на них написано, если я правильно уловила порядок букв в тряске.
Чудом удаётся пролететь дверную арку, не зацепившись головой об косяк. Влажный, вязкий пар мгновенно обволакивает нас со всех сторон.
Глаза не сразу привыкают к тёплому, приглушенному свету. Запах эвкалипта облепляет нос, а кожа становится липкой от высокой влажности. Мы словно оказались в мареве, где всё искажено.
Руслан опускает меня на ноги и резко закрывает за собой дверь. В глазах — ярость, смешанная с желанием и… чем-то совсем другим. Тем, от чего у меня сбивается дыхание. Пульс в ушах бьёт как сирена.
— Руслан, подожди, мне нужно…
Но он не слушает. Пальцами врезается в бёдра, сдавливает ягодицы. Дышат как бык на арене, да и рычит похоже. Целует жадно, проглатывая почти целиком.
Взявшись под ягодицы, поднимает, как пушинку. По инерции обвиваю его ногами. Его хваткий язык и настойчивый рот отвлекают меня от главной миссии. Царапаю шею короткими ноготками.
Слова переливаются стоном из моего рта в его гортань. Плавлюсь как свечка, не в силах противостоять жару, что скапливается между ног.
Руслан делает шаг вперёд и усаживает меня на горячую мраморную плиту. Взвизгиваю как мышь, когда раскалённый камень ставит клеймо на голой коже. Платье чертовски короткое и тонкое, чтобы сидеть на такой поверхности.
Мозг коротит от несовместимых ощущений: язык утопает в приятной неге поцелуя, а зад горит от обжигающего жара.
— Чёрт, — цедит Руслан, мгновенно стаскивая меня с помоста.
Осмотревшись и не найдя ничего, что можно использовать как подстилку, он сдёргивает с себя мокрую рубашку и штаны. Его грудь блестит от пара, а жилы на предплечьях пульсируют, как натянутые струны.
Бросив одежду на мраморный лежак, Громовицкий снова набрасывается на меня с поцелуем.
— Руслан, стой. Я серьёзно. Мне нужно тебе сказать…
Он прижимает к себе так, что я вздрагиваю всем телом. Его стояк упирается в мой живот, я чувствую, как он дрожит — не только от возбуждения, но и от бешенства, ярости, с которой приходится бороться, чтобы не растерзать меня за секунду.
— Бл#дь, Милка… Ты такая… Такая… сука, — бормочет он, задыхаясь, и трётся об меня, как загнанный зверь, как будто я — это его единственный выход. Его спасение.
Вместе с ним задыхаюсь. От его запаха, от влажности, от жара. От силы, с которой он держит меня и зацеловывает. По сантиметру. Сначала подбородок, шею, потом плечи, ключицы. Влажно, смазано, яростно. Зубы чуть прикусывают кожу.
Его руки уже на груди, пальцы сжимаются на тканевом лифе платья. Ткань, кажется, вот-вот порвётся.
— Подожди, Руслан. Я… — хватаю его за запястья, царапаю что есть сил, но он будто оглох. Не слышит ни слова. — Ты просил меня… Держать уши востро…
Он зарывается лицом в вырез платья, скользит языком между грудей. Облизывает затвердевший сосок через тонкий шёлк. По телу проносится электрический ток.
Я стону, не успев собраться с мыслями. Теряю конец предложения. Мне жарко. Чересчур. Мокро. Меня трясёт — от желания и от отчаяния. Разрывает между долгом и похотью.
— Там… В туалете, — выдыхаю, — девочки… они говорили… про Геннадия и про тебя. Он…
Руслан кусает мой сосок. Достаточно сильно, чтобы слова растворились в воздухе. Его ладони скользят по талии, по животу, вниз, под подол.
— Сука ты Милка, но пахнешь как мёд, — рычит он, поддевая мою губу зубами. — Я не могу остановиться. Ты дурман чёртов. Паранойя.
— Рус… — шепчу с мольбой, но бесполезно.
Холодное касание воздуха пронзает спину, по коже тут же рассыпается колкий рой мурашек, заставляющий каждый волосок встать дыбом. Этот резкий озноб пробирает до нутра и заставляет бога Морфея ослабить хватку своего царства.
Тупо мёрзну.
На автомате тяну сползшее одеяло назад, чтобы вновь закутаться в него как в кокон, согреться и опять уйти в сонное забытьё. Но не успеваю даже укрыть талию, как одеяло снова сползает в сторону.
Какого хрена? Тяну руку вдогонку уползающему укрытию. Я просто хочу поспать. Просто хочу укрыться от этого глупого мира и минувшей ночи. От жара между ног, который всю ночь мучил меня остросюжетными, эротическими кошмарами. От Руслана, который будто сорвался с цепи и едва… Едва не попал на крупные бабки.
Пальцы вслепую шарят по матрасу. Веки никак не хотят открываться и признавать, что бой за возвращение в царство Морфея проигран.
Внезапно нащупываю нечто твёрдое. И это явно не одеяло. Концентрируюсь на ощущениях.
Что-то горячее. Рельефное. Податливое… Как пресс?
Перемещаю пальцы чуть дальше. Косые мышцы. Ложбинка. Полоска поросли волос, идущая вниз к… Замираю.
Резко распахиваю глаза.
Моя рука в сантиметре от самого очевидного доказательства того, что утро у кое-кого началось чертовски рано. И бодро.
— Господи… — выдыхаю тихо, как будто шёпотом можно остановить сердечный приступ.
Налитый член Руслана угрожающе косится в сторону моего бедра.
У меня сводит живот. Реально сводит. От смущения. И непроизвольного возбуждения, которое, как ток, проносится по телу. Хотя умом я понимаю, что это обычная физиология, но всё равно не могу отвести взгляд.
Не могу, хоть тресни. Смотрю, не моргая. Не дыша. В горле пустыня, а ладонь будто приросла к коже над ним.
Перед глазами яркая экспозиция вчерашнего вечера. Руслан прижимает меня к бортику бассейна, мы трёмся телами... Он сгрёб меня в охапку и занёс в хамам. Дышит мне в шею, касается губами ключиц, груди. Царапает зубами нежную кожу, крепко держит в объятьях.
Если бы у меня не было цели, если бы не должна была донести Реслану, что его хотят обнести как липку… Мы бы точно переспали. А может даже и хуже.
Это просто чудо, что удалось выбраться оттуда живыми.
Если бы не моя импровизация в стиле «нежный ангел падает в обморок после жёсткого секса в парилке», Геннадий и его компаньоны ни за что бы нас не выпустили из своего клуба.
А так за секунду вызвали такси и дали наказ:
— Руслан Игоревич, надеюсь ты понимаешь, что если твоя девка откинется… Ты ни в коем случае не назваешь этот адрес. Вы обдолбались где угодно, но только не здесь.
Облизываю пересохшие губы и с шумом втягиваю носом побольше воздуха в лёгкие. Мы были на волоске.
— Необязательно так томно вздыхать. Если сильно хочешь — можешь просто его отсосать, — хрипит бархатным, не до конца проснувшимся басом Руслан.
Чёрт.
Отдёргиваю руку от живота Громовицкого, как от раскалённого утюга, и вскакиваю с кровати. В ту же секунду понимаю, что вместо пижамы на мне лишь одни трусы. Вот блин.
С визгом хватаю подушку с кресла и прикрываю ею обнажённую грудь. Дышу тяжело, как будто пробежала марафон.
— Какого хрена? — задыхаюсь. — Что ты, мать твою, тут делаешь? Это моя комната.
Громовицкий морщится от моего крика, и неохотно отрывает голову от подушки. Сев прямо, он трёт ладонями заспанное лицо, как будто это поможет ему выдавить остатки сна.
— А это моя квартира, спать могу — где хочу, — бубнит он, медленно разминая шею. — И можешь не орать, Мил? Башка адски раскалывается, — просит хриплым голосом, зыркая на меня прищуренными глазами.
— Так тебе и надо, — рявкаю громче. — Может, в следующий раз сначала будешь думать прежде чем переться хрен знает к кому на «переговоры», и не будешь как компот цедить их элитный алкоголь с непонятно какими примесями. Ты хоть понимаешь, во что мог вчера вляпаться по самые не балуй? И меня ещё в это зачем-то втянул…
— Я знал, что ты меня вытащишь, если что, — криво улыбнувшись, Руслан откидывает одеяло с ног и быстро встаёт с постели. — Моя спасительница ты, Миланка, — …с распростёртыми объятиями он движется прямо на меня.
— Да иди ты… — бросаю в него подушкой. — Мудак. Прикройся, — и сразу отворачиваюсь.
Почти сразу. Моим глазам хватает секунды, чтобы просканировать Руслана во весь рост. Этот идеально вылепленный торс, широкие плечи, вены на предплечьях, узкие бёдра. Живот с бл#дской дорожкой чёрных волос, спускающихся к члену, который теперь не так грозен, но всё ещё твёрд…
— Почему ты спишь голым рядом со мной? Где, чёрт возьми, твои штаны?
Руслан останавливается в нескольких сантиметрах от меня.
— Там же, где и твоё платье, — лениво потянувшись, он перекатывается с пятки на носок. Хрустит растянутыми позвонками, делая небольшие повороты и разминая плечи.
— На кой чёрт ты разделся? — шиплю злобно, покрепче прижимая руки к груди. — Ты что… Хотел закончить начатое? Пока я сплю…?
Тахикардия под рёбрами. Сердце работает на износ. От предстоящей прогулки покалывает подушечки пальцев. Шея чешется от нервов.
В десятый раз пересматриваю содержимое старого рюкзака. Вроде бы беру только самое необходимое — сменное белье, майка, пару резинок, расчёска, маленький фотоальбом, пара носков, пачка прокладок и телефон — но ручная поклажа всё равно получается слишком громоздкой, а это лишний повод для охраны пристальнее следить за мной.
И совсем без ничего идти не могу. Если удастся сбежать от церберов Руслана, то первое время придётся сидеть у бабки в деревне как мышка, и высовывать нос только чтоб до уличного туалета добежать и обратно.
Атмосфера в этой квартире душит. Как будто стены напитываются каждым моим выдохом, а потом сдавливают им ребра.
Смешно конечно. Сижу на полу и перебираю трусы, как будто их количества реально зависит моя свобода. Ладно, пусть будет их не четыре, а двое. Оставляю себе только чёрные и серые. Без кружева, простые и хлопковые. Чтоб и жопа закрыта, и прокладку было как прицепить. Как раз со дня на день начнутся адские дни.
Таблетки? Где мои таблетки от боли? Без них я не смогу двигаться, первые дни менструации так скручивает, что без обезболивающих никуда.
Сегодня на улице сауна: воздух липкий, горячий, на небе ни облачка, ни тучки, но я всё равно натягиваю толстовку поверх майки. Она мне как броня. Хоть дышать и тяжело в ней, но зато — меньше голой кожи. Меньше открытых участков — меньше шансов нарваться на какого-нибудь извращенца.
Джинсы снова болтаются в талии, приходится опять мастерить в поясе новую дырку. В глубокие карманы прячу ключи от старой общежитской комнаты, в другой — мелкие купюры, которые, может, не увезут далеко, но булку в киоске добыть помогут.
Перед выходом смотрюсь в зеркало. В отражении — загнанная девочка. Глаза слишком большие, щёки впалые, а волосы собраны кое-как в пучок на макушке. Усмехаюсь сама себе. Так и не скажешь, что вчера она же плескалась в бассейне с эскортницами и собирала похотливые взгляды от почти пенсионеров.
У входных дверей уже ждёт охранник, который таскал пакеты с продуктами с важным видом. Сейчас на нём вместо костюма, чёрная футболка, рукава которой вот-вот треснут по шву, и такого же цвета джинсы.
— Не упаришься в чёрном? — Интересуюсь невзначай, кивая на его однотонный наряд. — На улице плюс тридцать в тени.
Парень насмешливо косится на мою кофту с рукавами, но ничего не отвечает.
Чёрт. Хотела ведь не привлекать лишнего внимания и сама же прокололась.
Когда мы подходим к машине, мне становится не по себе. Сильно не по себе. Помимо водителя в салоне сидит ещё один громила в чёрной гражданке. Рыжий, а глаза при этом холодные, серые.
— Не многовато ли людей для одной девчонки? — фыркаю, забираясь на заднее сидение, но эти роботы никак не реагируют на мою шутку.
Как только машина трогается, мой личный сопровождающий, представившись Кириллом, протягивает мне новый телефон и конверт.
— Это что? — беру презент с опаской.
— Новый телефон с номером Руслана Игоревича и привязкой к его банковской карте, пароль в конверте.
Приподнимаю бровь, включая гаджет.
— Продуктов опять хочет, чтоб купили? — ляпаю нервно.
— Руслан Игоревич сказал, чтобы вы купили что-нибудь взамен тому платью, которое он вчера... порвал на вас.
Краснею ядрёнее, чем помидор на солнце, и утыкаюсь носом в окно. Улицы плывут мимо, как и свободная жизнь, которую я так хотела, но потеряла.
В торговом центре полным-полно людей. Играет громко музыка и работают на максимум кондиционеры. Даже радуюсь, что взяла толстовку, без неё точно бы просквозило. Идеальнее места для побега просто не придумать. Если бы ещё два качка в чёрном не шагали за мной как тень.
Каждое движение, каждый поворот головы под их чётким наблюдением. Люди оборачиваются на нас, как на зверей в зоопарке. Мамочки оттягивают детей подальше, молодёжь приглушённо шепчется.
Даже знаю, что они примерно говорят. Девочка-воровка, которую пасут органы. Или дочь миллиардера, бунтарка с прибабахом.
Иду от бутика к бутику, не смотрю на вешалки, только на двери. Ищу запасные выходы, коридоры, служебные ходы. Вижу один и даже делаю шаг ближе. Воодушевляюсь, как ребёнок увидевший фургон с мороженым. Но Макс уже через секунду преграждает мне путь. Смотрит насмешливо, с лёгкостью раскусив мой план, и качает головой.
— Да пошёл ты, — показываю ему средний палец и намеренно иду в другую сторону. — Мне в туалет, — бросаю через плечо.
— Я буду ждать под дверью, — нарочито громко отвечает Макс.
Вот мудила.
Хлопаю дверями и попадаю в узкое помещение с белыми кабинками, серой плиткой и зеркалами в пол. И ни одного окна, как на зло. Нет даже крохотной форточки под потолком, чтобы высунуть нос на улицу.
Ополаскиваю взмокшую шею и продолжаю думать. Холодная вода успокаивает нервы только на секунду.
Нельзя сдаваться, Мил, ни в коем случае.
Выходя, врезаюсь в пристальный взгляд Макса. Он вместе с молчаливым напарником напоминают церберов у ворот Ада. Улыбаюсь парням как модно шире. Вот она я, никуда не делась. Расслабьтесь.
— Слушайте, — шепчу быстро. — Видите этих амбалов? Это мой бывший приставил ко мне. Держит на цепи. Помогите, пожалуйста, мне выбраться из плена.
Глаза у девушки расширяются от страха.
— Я не знаю, — она с опаской оглядывается на моих церберов, которые не моргая смотрят прямо на нас.
— В торговом центре есть служба безопасности? — показываю Максу красный бюстгальтер — пусть думает, что размер обсуждаю — и сквозь улыбку цежу: — Можете вызвать её?
Консультантка поджимает губы.
— Они по камерам смотрят. Если нет дебоша или кражи — никто даже нос не покажет.
Тяну носом воздух. Гадство.
— А служебная дверь какая-нибудь есть в подсобке?
Девушка качает головой, но уже через секунду воодушевляется:
— В мужском отделе второй выход есть, на другую сторону этажа, — у меня загораются глаза. — Но надо пройти через весь зал.
Делаю глубокий вдох. Надежда есть. Ещё не всё потеряно.
— Можно попросить об одной услуге? — девушка неохотно мнётся. — Ничего криминального, — добавляю тут же. — Подзови напарницу и вместе насядьте с претензией на этих двоих. Мол, они распугали вас всех покупательниц, люди в магазин боятся зайти. Надавите, чтобы они вышли за стеклянную дверь. Ну…так деликатно.
Консультантка смотрит на меня как на безумную. Давлю на неё жалостливым взглядом, как голодный котёнок, которого выбросили на улицу.
— Пожалуйста, он меня в рабство продать хочет, — вру не краснея, и девушка наконец сдаётся.
Через две минуты из зала доносится шум, девушки в фирменных футболках с грозным видом наседают на моих охранников, обвиняя их в падении дневной выручки. Говорят, что их руководство уже ругает.
Дышать боюсь, выглядывая в зал через крошечный зазор в шторе. О, боги, эти девушки, просто чудо. Тихо хихикаю. Они не только выгоняют моих надзирателей за стены своего магазина, но и заставляют их смущённо отвести взгляд.
Осторожно выбираюсь из-за ширмы, осматриваюсь по залу. Та самая консультантка взглядом показывает мне направление. Киваю и на полусогнутых, как тень, перебегаю от стойки к стойке. Оглядываюсь на стеклянные двери, где Макс и его напарник, поглощённые разговором, стоят спиной к залу.
Уже почти добираюсь до арки в мужской отдел, как… спиной врезаюсь в кого-то. От столкновения заваливаюсь на стойку с трусами.
— Ой, простите, — бормочу на автомате, испуганно оглядываясь в сторону своих надзирателей.
Мужчина в джинсовом комбинезоне с логотипом магазина с трудом удерживает большую коробку с товаром в руках. Я кладу палец к губам и с мольбой в голосе прошу:
— Меня бывший преследует. Не выдавайте меня, пожалуйста.
Не дождавшись его реакции, я бегу мимо стеллажей с мужскими трусами к заветному второму выходу.
Как только нога пересекает стеклянную арку на весь этаж торгового центра раздаётся оглушающая трель сигнализации. Сука. Закрываю уши руками. Люди мгновенно останавливаются и таращатся по сторонам. Не трудно догадаться, на ком в итоге их взгляды останавливаются.
На мне.
На звук сирены как мухи на мёд слетаются работники магазинов, охранник этажа и другие зеваки. Сбрасываю с плеч рюкзак, собираясь вывернуть кофту и доказать всем, что не воровка, и вижу, что на брелке молнии болтается… тремпель с белыми боксерами, а на них — антивандальный магнит.
Твою ж мать!
Охранник в синей униформе хватает меня за руку.
— Покажите рюкзак.
— Я ничего не брала! Этот товар сам на меня напал!
— Пройдёмте.
— Никуда я с вами не пойду, — пытаюсь выдернуть локоть из захвата, но это гад с рацией расценивает мои конвульсии, как нападение и резко заламывает мою руку назад.
— Больно, блин. Что ты делаешь?
Через толпу зевак проталкивается Макс с напарником, а за ними — Руслан.
Кожу ошпаривает невидимым кипятком, щеки заливает краской. Идея с побегом взрывается перед глазами как конфетти.
— Гадство, — бормочу, пытаясь выпрямиться. — У тебя работы что ли нет? Чего шастаешь по магазинам среди бела дня?
Громовицкий сдвигает солнцезащитные очки на лоб, смотрит сначала на меня, потом на охранника. Улыбка на его лице растягивается от уха до уха.
— Скучно тебе без приключений, дорогая? — усмехается Руслан, глядя на трофей, из-за которого меня «повязали». — Отпусти её, — говорит уже охраннику, в голосе ни капли шутки, только кубики льда.
— Её поймали с поличным, — охранник не двигается. — Сейчас будем вызывать полицию и составлять протокол.
Закатываю глаза. Это ты зря, мужик.
Руслан делает шаг ближе.
— Повторяю: отпусти её, — взгляд темнее тучи.
Охранник напрягается и послабляет пальцы.
— Но мы… зафиксировали срабатывание... Процедура. — голос у мужчины уже не такой уверенный.
— В машину, — Руслан щёлкает пальцами и два моих надзирателя, как по команде, разворачиваются и идут к выходу из торгового центра. Один из них, молчавший всё время, бросает на меня косой взгляд, в котором читается «беги, если хочешь, но тебе всё равно кранты».
— Команду «апорт» они тоже выполняют? — роняю с улыбкой, поворачивая голову к Громовицкому.
— А ты со мной, — бросает он, не глядя, и торопливо ведёт меня через весь этаж.
Люди расступаются перед нами, на него смотрят с интересом, на меня — с опаской. Непонятно правда почему, у меня однозначно не такой грозный вид как у Руслана.
Останавливаемся у небольшого кафе, неприметного совсем. Если не знать, что оно здесь есть, то вряд ли обратишь внимание на стеклянный вход, притаившийся за вазонами с живыми цветами.
Застываю у входа, смотрю на Руслана, как на палача. Он что решил сначала меня накормить, а потом казнить?
— Ты серьёзно? — переспрашиваю. — Есть? Сейчас?
— Да, — нетерпеливо бросает он и смело заходит внутрь. — Пошли.
В неприметном с виду заведении достаточно людно, свободные стулья можно сосчитать по пальцам. В углу смеётся компания из семи человек, за центральным столиком — пара влюблённых воркуют о чём-то как голуби, несколько столиков заняты одиночками, что всецело поглощены своими гаджетами.
Опускаюсь на первый попавшийся пластиковый стул, Руслан — напротив. Кладёт телефон экраном вниз и разворачивает ко мне меню.
— Мне… воду. Очень холодную, если можно, — говорю ему, даже не всматриваясь в названия блюд.
В животе как будто черви. Не хочу есть. Не могу. Смятение и стыд поедают голову, отчаяние грызёт изнутри. Провал побега из-за грёбаных трусов на вешалке. Господи, такое только в плохой комедии бывает.
Руслан поджимает губы, но не комментирует мой выбор.
— Мне — кофе, чёрный, без сахара, а для девушки — бургер. С мясом. Нормальным. И воду без газов.
Вот осёл упёртый.
Улыбаюсь. Широко. С ядом под языком.
— Какая тебе разница, что я ем? Главное ведь, чтоб ноги вовремя раздвигала, да?
Он поднимает глаза. И я уже жалею, что сказала. В его зрачках вместо игривости и стёба только глухая ярость, что поднимается из недр как лава из жерла вулкана.
— Если бы меня интересовал только секс, — говорит он медленно, — ты бы была привязана к кровати, а не лазила с охраной по торговому центру и воровала трусы.
Мои щёки вспыхивают за секунду. Кафе больше не уютное место, а поле нашего боя.
— Я не воровала ни крошки за свою жизнь, — с остервенением вгрызаюсь в бургер. Обидно до чёртиков. Да как он вообще смеет называть меня так?
Воздушное тесто булки тает во рту, котлета сочная, с горчицей, от которой слёзы сами выжимаются из глаз. Жую как можно дольше, чтобы притупить обиду.
— И не просила меня охранять, — добавляю злобно, утирая губы салфеткой.
— Тебя ищут, — выстреливает Руслан, отпив немного кофе.
— Кто? — приподнимаю бровь.
На ум приходят имена всех, с кем мало-мальски общалась последний год… Глеб-бармен, Миша-парковщик, Аля-официантка… Но вряд ли кто-то из них мог бы побиваться настолько сильно по мне, чтобы развернуть целую поисковую группу.
— Геннадий, — имя вылетает из уст Руслана и летит в меня как кирпич.
Невидимая липкая рука скользит по затылку. Отстраняю бургер и морщусь так, будто он резко начал пахнуть тухлятиной. К горлу подступает тошнота. Глотаю воду, большими рваными глотками. Похотливый, грязный взгляд этого старика снова фантомом проносится в голове. Горло жжёт изжогой.
— Он ищет меня? — голос ломается. — Зачем?
Руслан смотрит прямо, пальцами постукивает по пластиковому стакану с кофе.
— Твой строптивый характер не только мне понравился. Он хочет тебя… в свою коллекцию «кукол».
Меня мысленно выворачивает. Коллекцию. Бл*дь. Ещё б как бабочку под стекло на иглу посадил. Хотя… может так и будет, если поймает.
— А ты, типа, меня защищаешь? — шучу хриплым голосом. Издеваюсь намеренно, хотя в душе очень страшно. Старики с деньгами, связями и безлимитным эго — настоящие маньяки. — Как рыцарь в дорогом костюме? Хотя сам же втянул в это дерьмо.
— Виноват, — парирует Руслан без увиливаний. — Не спорю. Не предусмотрел всё.
Хорошо звучит. Почти по-людски. Только я не верю. Потому что чувствую, что в продолжение должно идти «но».
— Не предусмотрел? Как же так? Ты же, вроде как бизнесмен, а не дурак. Ты знал, к кому идёшь «общаться. Кто этот Геннадий вообще? Шишка какая-то? Сколько ему? Пятьдесят?
— Пятьдесят два.
— Отлично просто. Старый извращенец с манией величия, собирающий девушек как игрушки, а ты с ним удумал бизнес вести. Класс.
— Я с ним торгуюсь.
— Торговать надо нефтью, а не женщинами! — цежу сквозь зубы, с трудом удерживая голос на уровне тихой беседы. Шиплю, как чайник, у которого крышку прижали, а кипяток выпрыгивает наружу.
Я снова в пути. Машина не та, что была раньше, охрана — тоже новая. Никто не объясняет, куда мы едем. Сказали только, что Русланом Игоревичем дан приказ — быстро собрать вещи и ехать на новый адрес. После того как я устроила шумный дебош, квартира стала непригодна для пряток. Слишком много посторонних глаз, слишком большая территория для наблюдения.
Сижу с рюкзаком на коленях и пытаюсь не думать. О прошлом. О будущем. Даже о настоящем. Просто… не думать. Слишком противоречивы слова и поступки Громовицкого.
Когда машина поворачивает с центральной улицы на какую-то неприметную просёлочную дорогу, я напрягаюсь. Вокруг — заросли с мой рост, за ним шлагбаум с постом и частные охраняемые участки. У каждого дома — высокий забор и домофон, как на правительственной базе.
Это что ещё за посёлок строгого режима?
Машинально скрещиваю пальцы. Хоть бы не сюда. Пожалуйста, только не сюда.
Машина плавно сбавляет ход и останавливается перед массивными воротами. Камера сканирует автомобильный номер, после чего ворота разъезжаются в стороны с мягким гудением.
Чёрт.
— Выходим, — коротко бросает старший охранник.
Молча выхожу за ним. Солнце светит под углом, уже вечереет. Воздух чистый, пахнет хвоей. Наверно, неподалёку есть лес или опушка с елями.
Передо мной — дом. Нет, не дом. До ужаса красивый особняк, фасад которого смотрит на каждого, кто к нему приблизится, как на недостойного гостя. Бежевый камень, чёрные окна, кровля с черепицей, высокие двери. Трава вокруг пострижена ровнее, чем концы мои волос.
— Вам сюда, — тот же охранник кивает на массивные двойные двери дома.
— Эм… Я что теперь в этом дворце буду жить?
Он пожимает плечами:
— Мне не сообщают целей. Только задачи.
С опаской иду к входу. Меня не сопровождают и не торопят.
Это так странно.
Дом внутри не менее впечатляющий, чем снаружи. Пол — тёплый камень, ступени лестницы вьются спиралью вверх. Стены светлые, но неуютные. Света много, но он какой-то холодный.
В холле на тумбе у входа лежит конверт, на котором написано моё имя.
«Мила».
Открываю. Почерк — его. Строгий, наклонный, идеальный до тошноты.
«Добро пожаловать в новый дом. Ближайшее время живёшь здесь. Со мной.
Делай что хочешь, но не буянь. Не выходи за ворота и не провоцируй охрану. Будут последствия.
Ты в безопасности.
Я скоро приеду.
— Руслан.»
Складываю письмо пополам, смотрю то на него, то на стены домины, в который меня привезли. То же мне безопасность. Та же клетка с замком, только в охраняемой глуши.
Рву послание Руслана на мелкие куски и бросаю в ближайшую стеклянную вазу. Прохожу вглубь. Дом пахнет… ничем? Идеальная стерильность. Ни аромата еды, ни освежителя воздуха, ни запаха мебели. Только еле уловимый оттенок свежести, как в дорогих магазинах, где трогать ничего нельзя.
Справа от входа кухня — белая, много стекла, хрома и мрамора. Куча встроенной техники, к которой даже страшно прикасаться, вдруг может укусить.
Открываю холодильник из интереса. Как и ожидалось, он забит под завязку. Продукты с этикетками, нарезки, фрукты, соки, вода.
На плите — хотя по габаритам это больше походит на варочную станцию — стоит кастрюля с крем-супом. Касаюсь пальцами её стенки. Тёплая. Недавно что ли приготовленный?
Озираюсь по сторонам, но вокруг ни души. Странно как-то.
Возвращаюсь к лестнице и иду на второй этаж. Цепляюсь пальцами за перила — то же холодные. Да почему здесь всё такое холодное? Что за дом Дракулы?
На этаже четыре двери. Открываю первую и забываю как дышать.
Передо мной огромная спальня. Огромная как сцена. В центре стоит кровать с белым покрывалом и кучей подушек, рядом — прикроватная тумба со светильником. Окно здесь до пола и выходит на внутренний двор, обсаженный туями. Ещё вижу бассейн, белую беседку, зону для шашлыков и гараж.
Идеальная обстановка для большой многодетной семьи, но тут таковой не имеется. Только я, и меня в эту утопию впихнули силой.
Открываю окно, чтобы впустить в этот застывший холодный дом немного тёплого воздуха и звуков. Пение птиц, шорох листьев на деревьях — умиротворяющее спокойствие, дарящее иллюзию, что я в нормальном месте, с нормальной жизнью.
Но это не так.
Раньше я хотела тишины. Мечтала о покое и отсутствии суеты. А теперь чувствую во всём этом большую угрозу. Куда проще привыкнуть к клетке у которой нет видимых границ и поводка.
Я не хочу здесь быть. Но меня не спрашивали.
Спускаюсь обратно. Каждая ступень — как шаг в сторону капитуляции. На кухне включаю кофемашину. Не потому, что хочу кофе, просто надо чем-то занять руки и голову. Чтобы не чувствовать себя ежесекундно пленницей.
Машина урчит, как недовольная кошка. Капли падают в чашку. Ставлю руки на стол, жду. Когда беру первую чашку — обжигаюсь. Но упрямо не отрываю ладони.