Твоя... Ваша... Навеки

Глава 1

– Нет.

– Нет?

Синие, словно полевые васильки, глаза и в них недоверчивое, растерянное удивление. Не ожидал такого моего ответа и оттого ещё горше на душе.

Неужели и впрямь полагает наивно, что я приму его предложение, всё брошу и предам брата ради счастья иллюзорного, мимолётного, будто жизнь бабочки-однодневки? Неужели и впрямь не догадывается, сколько уже их было, щеголей, красавцев и охотников за приданым, уверенных, что достаточно пообещать жениться на даме, и она с готовностью раскроет им свои объятия и банковские счета?

– Но…

– Нет, – повторяю едва слышно.

Пальцы замирают в нерешительности на щеке. Его лицо так близко, что дыхание касается моих губ. Кажется, ещё чуть-чуть, и он поцелует меня, но, знаю, этому не бывать.

Не сегодня.

Не сейчас.

– Прости, но я не могу и не желаю принимать твоё предложение, – я отступаю на шаг, выдерживаю дистанцию барьером между нами.

– Но почему? – он искренен в своём непонимании.

– Ты знаешь почему, Арсенио, – надеюсь, мой голос звучит твёрдо, убедительно. – Я не люблю тебя и не хочу любить, потому что тем больнее будет разочаровываться потом, а разочарование неизбежно, поверь мне. Мы слишком разные и однажды разница эта ударит по нам бумерангом. Возможно, сейчас тебе кажется, будто любовь способна всё преодолеть, но это не так. И мой брат никогда не одобрит нашего брака, о чём тебе прекрасно известно.

– Я не собираюсь жениться ещё и на Эване, – непонимание уступает место колкому раздражению.

– А я не выйду замуж без его благословения. И не смогу жить спокойно, зная, что между мною и единственным родным мне существом пролегла пропасть.

– Рианн, – Арсенио возводит очи к потолку, словно тот может призвать меня к благоразумию.

– Я благодарна тебе за помощь, но мой ответ нет.

– Ты даже не хочешь попытаться?

– Зачем? Если не мнение Эвана, то наша природа рано или поздно разведёт нас в разные стороны. Я оборотень, ты инкуб, я не прощу измену, а ты не сможешь до конца дней своих довольствоваться лишь мною. Ты захочешь разнообразия, затем очередную девственницу, но скрыть от меня не сможешь. Я узнаю, почую, почувствую. И тем хуже будет для нас обоих.

– Рианн, – Арсенио порывисто тянется ко мне, и я отшатываюсь инстинктивно. – Если мы поженимся, я буду верен только тебе. Никаких измен и девственниц, любовниц и оргий. Я люблю тебя и буду любить всегда. Тебя и наших детей.

По глазам вижу – он действительно верит в придуманную им же сказку. Сказку, где не существует ничего после фразы «и жили они долго и счастливо и умерли в один день».

– Нет, – качаю головой и отворачиваюсь к окну. – Больше ничего не говори и уходи, пожалуйста. Прошу тебя.

Чувствую, как он смотрит на меня, пристально, выжидающе, с иррациональной, безумной немного надеждой.

Но я не передумаю. Отсчитываю удары сердца – оно бьётся гулко, тяжело, медленно, словно вот-вот остановится. Сжимаю зубы и сосредотачиваю взгляд на изумрудной портьере – всё лучше, чем видеть глаза Арсенио, видеть, как умирает в васильковой глубине безжалостно убитая мною надежда.

Один, два, три.

Не ожидание – вечность, бесконечная, бескрайняя. Но на шестой удар Арсенио всё же поворачивается неохотно и уходит. И я позволяю себе выдохнуть и вдохнуть поглубже. Воздух с трудом наполняет лёгкие, стиснутые невидимой рукой.

Это необходимо. Лучше отрезать ещё тонкие, хрупкие нити сейчас, чем мучительно разрывать уже устоявшиеся, привычные связи потом.

Я такая, какой меня хотят видеть.

Примерная дочь.

Верная сестра.

Добропорядочная горожанка.

Благочестивая леди если не по праву рождения, то по воспитанию.

Всю жизнь я следовала чужим представлениям, идеалам, советам. Делала то, что мне говорили, и поступала так, как должно было. И полагала искренне, что это правильно. Мама и папа знают, что лучше для их детей. Старший брат, оставшийся после смерти наших родителей единственным близким и родным существом, отвечает за меня и потому я должна вести себя так, чтобы причинять ему как можно меньше лишних забот. Должна помогать ему и поддерживать во всём.

Я помогаю. Поддерживаю. И делаю это от души, потому что люблю брата и понимаю, насколько тяжело оказаться в двадцать один год без средств к существованию и с шестнадцатилетней сестрой на руках. Нам не на кого было опереться, только друг на друга, и доверять мы не могли никому, кроме друг друга. Знаю, Эвану поступали предложения продать обузу, хотя сам он о том не рассказывал. Попыткам напасть на нас, похитить меня, а то и просто и незатейливо изнасиловать тоже не было счёта. Хорошенькая юная девственница – товар, на котором в Лилате, городе воров, убийц, жадности, жестокости и беспринципности, можно неплохо заработать, а моё происхождение к тому же поднимало цену вдвое. И лишь защита и любовь брата позволили мне выжить, остаться собой, не исчезнуть в бесчисленных публичных домах и притонах Лилата. Стремление Эвана во что бы то ни стало вернуть нам прежнее положение и возможности, его труд, настойчивость и терпение, его цена, заплаченная за нынешнее наше благополучие, привели нас туда, где мы есть сейчас. Так как я могу предать и разочаровать Эвана, отдав предпочтение браку с инкубом, у которого только и есть, что симпатичное лицо, приятная улыбка да ничего не стоящий титул? Как я могу согласиться на предложение руки и сердца того, кто физически не сможет, что бы он сам там ни говорил, обходиться без подпитки сексуальной энергией, от невинных девушек в том числе? Я всего лишь волчица, я должна стать женой и матерью детей, а не секс-игрушкой, не невольницей, чьё единственное назначение в жизни – удовлетворять хозяина, быть готовой терпеть любые капризы его и желания. Как я могу быть настолько неблагодарной, чтобы перекраивать идеи и планы брата на свой лад, под свои представления?

Глава 2

В первое мгновение я не понимаю. Смотрю растерянно на Байрона, позабыв и о полнолунии, и о собственных физических желаниях, и пытаюсь осмыслить сказанное.

Оба?

Сразу?!

И я… стану женой для обоих?

– С ума сошли?! – не сдержавшись, я отскакиваю к стене. – Как вам только могло прийти в голову нечто подобное?!

– Среди нашего вида такой расклад в порядке вещей, – как ни в чём не бывало пожимает Байрон плечами. – Суккубы, особенно чистокровные, известны своей… ненасытностью и чаще всего одного мужчины им мало – таковы издержки нашей природы и не нам их менять. Поэтому суккубы вольны выбрать себе в супруги до трёх мужчин… предпочтительно инкубов, разумеется. В стародавние времена проводился брачный ритуал, связывающий все стороны не только узами законного брака, но и в определённой степени усмиряющий наши инстинкты и гарантирующий скорое зачатие потомства. Как правило, трое инкубов вполне способны удовлетворить аппетиты одной суккубы, а её мужьям хватает и её… кхм, внимания, и её энергии, чтобы более не нуждаться ни в других женщинах, ни, тем паче, в девственницах. Этот своеобразный предохранительный механизм позволяет нам как контролировать наши желания, так и следить за приростом популяции.

– Почему же тогда вы отдаёте предпочтение традиционным бракам с представителями других рас? – удивляюсь я. Кажется, я где-то слышала что-то похожее на то, о чём поведал сейчас Байрон, но в реальной жизни я не видела тому подтверждений.

Договорные союзы.

Браки без любви.

Клеон уже год ухаживает за вдовой старше его лет на десять и все вокруг понимают – дама богата и одинока, а Клеону нужен надёжный источник дохода. Не все готовы идти ради заработка в эскорт-агентство.

Да и вообще трудиться в традиционном понимании этого слова.

– Такой брак должен быть основан на взаимных чувствах, как минимум, страсти, которой не пройдёт после двух-трёх встреч, – в зелёных глазах под по-девичьи длинными ресницами отражается тень давней печали. – В противном случае ритуал не гарантирует ни ограничение потребностей, ни детей.

– Но, тем не менее, дети у вас появляются, – напоминаю.

– На этот случай существует другой ритуал, взаимных нежных чувств не требующий. Были времена, когда к нему прибегали лишь в крайних случаях, при отсутствии иного выбора… зато нынче используют постоянно. После него женщина может родить одного, максимум двух детей от инкуба, в зависимости от состояния её здоровья и происхождения, последующие же беременности с высокой долей вероятности её убьют.

Потому что зачатые от инкубов дети столь же ненасытны, как и их отцы. Тянут энергию даже в материнской утробе.

– Жизнь в Лилате диктует свои правила, – продолжает Байрон задумчиво. – Чистокровные суккубы рождались всё реже. Нетрадиционные браки осуждались другими расами и людьми в частности всё чаще. И мы привыкли видеть в женитьбе лишь очередную возможность для получения выгоды, не важно, идёт ли речь о выгоде личной или целого рода. Нам спокойнее без чувств. Проще жениться из практических соображений, получить регламентированного наследника и завести гарем из наложниц, которые для нас нынче менее обременительны, чем поиск той, кого можно будет назвать любимой. Теперь мы живём так. Равно как и вы, впрочем. Нам с Арсенио известно, что Эван намерен выдать тебя замуж за своего заместителя… вопреки вашим же традициям.

Эти планы брата отнюдь не секрет.

– Эван хочет лучшего для меня, – бормочу неуверенно.

– В виде нелюбимого и почти наверняка презираемого тобой мужа? – уточняет Байрон мягко.

– Наши с Эваном родители поженились по любви. И что из этого вышло? Ничего хорошего. Разве что умерли они в один день.

Хотя… двадцать два года счастья, жизни в любви и согласии – много это или мало?

Мне всегда казалось, что ничтожно мало. Что мама с папой могли бы побыть со мною подольше. Что они не должны были вот так оставлять нас с братом совсем одних.

– Тебе не кажется, что идея выдать тебя за человека, который едва ли станет ценить и оберегать тебя должным образом, несколько противоречит идеалам вашего народа? Не ты ли вчера уверяла Арсенио, что он всенепременно тебе изменит, а ты не сможешь этого простить?

– Он тебе весь наш разговор пересказал? – эти инкубы хоть что-нибудь скрывают друг от друга?

– Он повторил основную мысль, чтобы я смог сделать соответствующие выводы. Как видишь, – взгляд Байрона исполнен снисхождения терпеливого, ласкового, – ты противоречишь сама себе. Ты опасаешься гипотетических измен Арсенио и потому отказываешь ему, но, судя по всему, готова принимать их от того, кого выбрал для тебя брат. Это есть результат причудливой женской логики или ты просто до такой степени привыкла полагаться на Эвана и его решения, что перспектива сделать свой выбор, не зависящий от мнения брата, тебя пугает?

– Мои отношения с Эваном тебя не касаются, – беседа явно затягивается. И переходит допустимые границы. – Равно как и мой выбор, и причины, побуждающие сделать его. А то, что ты осмелился предложить мне… возмутительно, безрассудно и аморально. Как вы вообще могли вообразить, что я соглашусь на… на такое?! В конце концов, я не суккуба и один добропорядочный муж меня более чем устроит.

Глава 3

Едем в молчании, тяжёлом, давящем надгробной плитой. Тесса то и дело касается ожерелья, вертит кристалл в пальцах, бросает настороженный взгляд на Эвана и тут же поджимает губы решительно, непреклонно. Брат закрыт наглухо, лицо непроницаемо, в глазах нарочитое равнодушие – я словно воочию вижу массивную железную дверь, за которой он прячет истинные свои чувства, мысли. Финис растерян, пытается понять, что происходит, и я поначалу с тревогой слежу за ним, прислушиваюсь к себе. Впервые за последние годы я вынуждена куда-то ехать в полнолуние, вынуждена терпеть общество мужчины, фактически молодого половозрелого самца, не являющегося моим кровным родственником, а сколько-то их ещё будет на балу? Мне кажется, волчица начнёт метаться, сводить с ума инстинктивным желанием спариться – как вчера в присутствии Байрона. Постарается задавить человеческий разум, захватить контроль, и моя репутация рассыплется карточным домиком, я упаду в глазах высшего света Лилата, ведя себя хуже кошки по весне, готовая соблазнить первого попавшегося мужчину.

Но время идёт и ничего не происходит. Волчице не интересен Финис, она обращает на него внимания не больше, чем на Дипэка, я не чувствую ничего похожего на вчерашнюю реакцию на Байрона.

Столь же равнодушна волчица и к гостям лорда и леди Огден. Волчицу раздражают вежливые, неловкие прикосновения Финиса, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не зарычать, кода молодой человек кладёт мою руку на свой локоть. Ей не нравятся взгляды посторонних мужчин, хотя смотрят они не больше и не дольше положенного. И лишь появление Арсенио, которого я чую ещё на пороге бального зала, заставляет волчицу встрепенуться, потянуться радостно навстречу. Когда Арсенио подаёт мне руку, я с улыбкой принимаю её и ухожу, не дожидаясь возражений брата. Понимаю, что поступаю по-детски, но ничего не могу с собой поделать, я хочу уйти подальше от Эвана и Финиса, я не желаю слушать, как брат публично назовёт меня невестой человека, не интересного волчице.

– Рад, что ты пришла, хотя и не совсем по своей воле, – говорит Арсенио, уводя меня прочь от Эвана. – Признаться, удивлён, что твой брат решил вывести Тессу в свет… и ещё сильнее удивлён фактом наличия на ней родового ожерелья твоей семьи.

– Эван решил выставить Тессу своей невестой перед Люсьеном эль Ясинто и всем обществом за компанию, – в моём голосе явственно звучат злые нотки. – Для придания достоверности этой затее он надел на Тессу ожерелье, а оно – вот сюрприз! – не снялось.

– И потом тоже не снимется?

– Нет. Если хотя бы одна часть сущности оборотня приняла девушку как свою пару, то снять ожерелье сможет лишь следующий наследник рода. Такова магия родовых украшений, – я киваю знакомым, провожающим нас с Арсенио изумлёнными, непонимающими взглядами, и даже получаю определённое удовольствие от осознания растерянности, недоумения людей вокруг.

– Надеюсь, Эван не потребует у меня сатисфакции.

– За что?

– Сначала за Тессу, потом за тебя. Или наоборот, смотря что случится раньше.

– Арсенио, то, что вы с Байроном… решили… в отношении меня, это… это безумие, – я понижаю голос, пытаюсь подобрать правильные слова и при этом сохранить непринуждённое выражение лица, словно мы беседуем о совершенно ничего не значащих пустяках.

– Это сознательный выбор, – возражает Арсенио, и я замечаю кокетливый взгляд поверх трепещущего веера, обращённый проходящей мимо юной леди на моего спутника.

Замечаю и чувствую укол в сердце, чувствую, как подобралась волчица, готовая зарычать угрожающе на девушку, посмевшую флиртовать с чужим самцом.

С её самцом. С тем, кого выбрала она.

– Одна на двоих? – произношу я едва слышно, напуганная собственными ощущениями.

– Как бы тебе объяснить, Рианн, – Арсенио поднимает глаза к потолку, задумчиво рассматривает причудливые узоры и крылатых коней среди пушистых облаков. – Наверное, Байрон тебе рассказывал, что когда-то среди нас подобные союзы были нормой, но со временем наш народ, как многие другие, как большинство живущих в Лилате, стал склоняться к бракам, прежде всего приносящим выгоду. Но если всё-таки выпадает возможность заключить союз по любви, то глупо отказываться от неё. Боги редко дают второй шанс взамен упущенного.

– Среди вашего народа, не моего, – напоминаю я. – Я не суккуба.

Как я смогу… в теории, по крайней мере… удовлетворить двоих инкубов и, более того, делать это регулярно на протяжении всей совместной жизни?

– Рианн, – Арсенио вдруг прижимает мою руку к своему боку, склоняется ко мне, и меня бросает в жар от одной улыбки инкуба, яркой, лукавой, от его шального взгляда влюблённого, обещающего то, о чём я и мечтать не смела. – Мы чувствуем сексуальное возбуждение партнёрши, особенно партнёрши, к которой испытываем не просто мимолётное влечение. Поэтому ты можешь обманывать кого угодно, но только не нас.

Краска против воли заливает моё лицо, я оглядываюсь, убеждаясь, что за нами не наблюдают слишком уж пристально.

– Сегодня полнолуние, – шепчу я.

– Полнолуние, – соглашается Арсенио.

– Во всём виноваты мои инстинкты, и только.

– О да, плохие инстинкты, – Арсенио останавливается посреди зала, обнимает меня за талию вопреки всем допустимым правилам приличий, притягивает к себе вплотную, обжигая дыханием висок, сминая пальцами палевый шёлк платья. – Если бы ты знала, как сводит с ума твоё желание…

Глава 4

– Прямо сейчас? – я теряюсь, но Арсенио не медлит, тянет меня уверенно к одной из оконных ниш.

– Можно было бы и сейчас, однако, боюсь, наш зануда Байрон не одобрит столь вопиющего отступления от правил.

– Арсенио, что ты делаешь? – я не сопротивляюсь, но оглядываюсь суетливо, надеясь, что на нас никто не обращает внимания.

Почти не обращает.

– Мои намерения вполне очевидны.

– Нас увидят…

– Тем лучше.

– Что же хорошего в том, что нас застанут за… – я умолкаю, не желая повторять вслух того, что и так слишком уж ясно.

Благородному мужчине, скомпрометировавшему прилюдно благородную же девушку, только одна дорога – прямиком в храм, восстанавливать тем самым честь и репутацию дамы.

Особенно если отец дамы или иной близкий родственник мужского пола достаточно влиятелен, или состоятелен, или принципиален, чтобы заставить этого бедолагу жениться.

А в принципах Эвана сомневаться не приходилось.

– Значит, сэкономим время и сразу поженимся.

– Так ты нарочно? – догадываюсь я.

– Возможно, – Арсенио и не думает возражать или оправдываться.

Волчица соглашается, едва ли не повизгивая от радости, – и впрямь, к чему тянуть, отсрочивать неизбежное данью человеческим приличиям? И мысль о зелёных долинах, о возможности побегать на воле, без ограничений ловушки лилатских стен, на мгновение захватывает даже больше, чем тревога о полнолунии.

Тень от тяжёлой бархатной портьеры укрывает нас зыбким, ненадёжным пологом и инкуб, прижав меня к стене, приникает к моим губам, целует жадно, требовательно. Голова кружится от стремительного вальса, от жара мужского тела рядом и моё собственное откликается немедленно, я обвиваю шею Арсенио руками, пытаюсь ответить на поцелуй со всей неловкой неопытностью. Слышу ровный гул голосов, звон бокалов, шелест одежды, слышу, как стихает постепенно музыка, как веера раскрываются и закрываются с резким хлопком, но все звуки эти долетают словно издалека, я отмечаю их скорее по привычке, свойственной оборотням во время посещения общественных мероприятий.

Ладони Арсенио недолго остаются на моей талии. Они скользят то вверх, по моим бокам, затянутым в жёсткий корсет и узкий лиф платья, то вниз, по бёдрам, путаются в складках юбки. Волчица словно обезумела и человеческий рассудок вместе с ней, желание обдаёт душистой волной, удивительным, непостижимым для меня образом одновременно и сковывая тело до болезненной ломоты в мышцах, и наполняя диким чувством свободы, когда всё старое, наносное теряет прежнее значение.

Волчица чует приближение Байрона и разум ухватывается за эту спасительную соломинку, удерживая меня на тонкой грани между окончательным падением в бездну и пониманием, что мы среди людей и нелюдей, в общественном месте, что застать нас здесь может не только Байрон.

– Так я и думал, – в голосе Байрона переплетаются обычное твёрдое спокойствие и толика недовольства. – Ни на минуту нельзя оставить одних.

Арсенио неохотно отстраняется от меня, оборачивается к Байрону, вошедшему в нишу и замершему перед окном так, будто он всего-навсего любуется садом и вечерним небом. Пользуясь моментом, я сначала провожу ладонями по платью, затем осторожно касаюсь причёски, убеждаясь, что и наряд, и волосы в порядке. Кусаю горящие от поцелуя губы, чувствуя разочарование волчицы и как краска запоздалого смущения заливает лицо. Подумать только, и недели не прошло, а я уже целуюсь с одним инкубом в присутствии другого.

– Извини, но у меня же нет твоей железной выдержки, – отзывается Арсенио раздражённо.

– Начать тренировать её никогда не поздно, – с любезной полуулыбкой парирует Байрон.

Арсенио корчит гримасу, словно уязвлённый маленький мальчик, убирает руки, отступает от меня, насколько позволяет размер тесного закутка.

– У меня предложение – сва… сбежать отсюда пораньше.

– И куда?

– Куда-нибудь, – Арсенио пожимает плечами. – По городу покататься. Всё лучше, чем скучать здесь.

– Можно, – соглашается Байрон и удостаивает вопросительным взглядом меня. – Рианн?

– Удивлена, что вы меня вообще хоть о чём-то спрашиваете, – не удерживаюсь я от шпильки. – Мне казалось, вы так и будете делать всё по-своему, ставя меня уже перед свершившимся фактом.

– Насколько я успел заметить, Эван поступает так постоянно, – возражает Арсенио.

– Он мой брат.

– И факт близкой кровной связи даёт ему право решать за тебя?

– Почему бы и нет? По крайней мере, у нас есть наша родственная связь, а кто вам дал право выбирать за меня? – я ужом проскальзываю мимо инкубов и окунаюсь в свет, блеск и голоса, кипящие в зале, словно вода в стоящей на огне кастрюле.

Иду вдоль длинного ряда оконных ниш, нюх подсказывает – в некоторых из них тоже скрываются парочки, кто-то шепчется, кто-то, не стесняясь, целуется. Краем глаза улавливаю движение в густой тени за портьерами, слышу шорохи одежды и иные звуки, свидетельствующие недвусмысленно о происходящем за бордовыми бархатными складками. Обычно меня не волнует столь откровенное пренебрежение элементарными правилами приличий, я попросту не обращаю на это внимания, однако сегодня и слух, и нюх будто обострились и понимание, что рядом какая-то пара сливается тайком в страстном поцелуе, раздражает, напоминая о том, как всего пару минут назад и мои губы горели огнём от мужского прикосновения.

Глава 5

Мы с Эваном не поссорились, нет, лишь немного покричали друг на друга в попытке отстоять каждый свою точку зрения, но установившийся между нами тон общения, подчёркнуто вежливый, откровенно сдержанный, больше походит на напряжённое, подозрительное ожидание ответных действий противника, нежели на настоящее перемирие.

От Дороти я узнаю, что накануне брат сам привёз Тессу домой, да так никуда после и не поехал. По некоторому размышлению я захожу в спальню Эвана прежде, чем горничная начнёт в комнате уборку, и с удивлением обнаруживаю там запах Тессы. Более того, я понимаю, что брат спал с девушкой в одной постели, не посягнув при том на честь нашей гостьи, несмотря на полнолуние и порождаемые им инстинктивные желания. Это так странно, что я даже не сразу вспоминаю, что сама провела всю ночь в обществе пары инкубов и прекрасно себя чувствовала, не испытывая мучительных, разъедающих изнутри сексуальных порывов.

Или, быть может, в этом заключён некий смысл, скрытый пока от нашего понимания?

Вечером мы, как и договорились, отправляемся в театр. К моему облегчению, дом я покидаю задолго до возвращения Эвана с работы. Едем в Центральный лилатский театр, на спектакль «Шипы и грёзы роз», весьма популярный в этом сезоне. В ярко освещённом, алом с позолотой фойе уже полно народу, мы здороваемся со знакомыми, обмениваемся с подошедшими поприветствовать меня или Арсенио пустыми, ничего не значащими любезностями. Байрон продолжает привычно держаться позади, словно он слуга, отрок, вынужденный сопровождать родителей на светском мероприятии, или всё ещё мальчик по вызову. Я замечаю вдруг, как реагируют на него окружающие, – искоса поглядывают с обычным жадным любопытством, но при разговоре со мною и Арсенио демонстративно не обращают внимания, не здороваются, будто Байрона с нами и вовсе нет. Наконец я теряю терпение и, обернувшись, беру Байрона под локоть, рывком вынуждаю поравняться с нами, встать по другую сторону от меня.

– Рианн, не стоит, – возражает Байрон.

– Почему нет? – не могу сдержать негодования.

– Потому что всё равно не поймут.

– Зато представители нашего народа, наоборот, воспримут всё именно так, как есть, – добавляет Арсенио. – И наверняка ещё кое-кто, кто разбирается в наших обычаях.

– Какая разница?

– Ты же вроде не хотела раньше времени афишировать наши… не совсем традиционные для большинства отношения.

– Не хотела, – соглашаюсь. – Но не ценой же, что один из вас будет плестись за остальными как собачка на поводке.

– Я давно привык и перестал обращать внимание, – отмахивается Байрон. – И тебе не следует. Мы в любом случае вызываем вспышку нездорового интереса со стороны окружающих.

– Тогда тем более не вижу разницы – если все или знают, или предполагают, или догадываются, то не лучше ли в таком случае тебе идти с нами, как равному, а не тащиться в хвосте, словно слуге? – не отступаю я.

– Леди Рианн!

Вздрагиваю невольно, заслышав голос леди Валентины Регис. Она – под ручку с Клеоном, конечно же, – приближается к нам, улыбается почти искренне.

– Не ожидала встретить вас здесь сегодня, – произносит Валентина и кивает Арсенио. – Лорд Абелардо.

– Леди Регис, – отзывается Арсенио.

– Я тоже не ожидал, – бормочет Клеон, изучая меня тем же цепким, колючим, слишком пристальным взглядом, что и накануне, вызывающим острое желание или зарычать на чужака, нарушающего допустимые границы, или спрятаться за спинами своих мужчин, как положено слабой беспомощной женщине.

– Полагаю, мы не обязаны отчитываться перед тобой, – немедля отвечает Арсенио.

– В целом да, не обязаны, – повышает голос Клеон. – Но я как-то всегда считал, что дружеские отношения предполагают некоторую степень… скажем так, откровенности. Особенно в таких… хм-м, серьёзных вопросах.

– Лео, давай обсудим всё позже и в более подходящей обстановке, – вмешивается Байрон.

– Да, разумеется, – не спорит Клеон. Кажется, он безошибочно видит во мне главную причину охлаждения их строгой, проверенной мужской дружбы.

– Доброго вечера, леди Рианн, – говорит Валентина, благоразумно игнорируя замечания инкубов.

– Доброго, леди Регис, – улыбаюсь я вежливо.

Пара удаляется, и я надеюсь, что наши места в зале расположены достаточно далеко друг от друга, чтобы не создавать лишних неудобств и не мешать смотреть постановку.

– Я его убью, – обещает Арсенио мрачно.

– В сущности, он имеет право знать, – возражает Байрон.

– Ну вот и узнал.

– От нас, Арсенио, а не по факту в бальном зале.

– Да какого вурдалака я должен перед ним оправдываться или объясняться? – возмущается Арсенио. – Лео что, советовался с кем-то из нас, когда выбирал себе это обледеневшее бревно, не способное дать ему ничего, кроме денег и статуса? Зато сколько праведного гнева было, когда я забрал Тессу! Я, дескать, и избалованный маменькин сынок, далёкий от суровой лилатской жизни, и эгоист, не думающий о друзьях, и безнадёжно влюблённый дурак, и ещё куча непечатных эпитетов в адрес мой и моей родни.

– Тут другой случай.

– Мне надо знать ещё что-то о ваших традициях? – перебиваю я, не вполне понимая всего того, о чём говорили мужчины.