Если бы вам выпал шанс осуществить самую заветную мечту, вы бы рискнули?
Я рискнула и ни о чем не жалею, хотя все пошло не по плану…
Размеренный цокот моих километровых каблуков стихает, когда я останавливаюсь перед дверью президентского люкса одного из самых дорогих московских отелей.
Шумный выдох. Кончики пальцев покалывает от скопившегося внутри грудной клетки волнения, но я точно знаю, что не сбегу.
До заветной мечты остался всего один крошечный шаг, и проявлять малодушие глупо.
Тем более я никогда не была трусихой. Не буду и начинать!
Действуя на адреналине, я до сих пор до конца не осознаю, насколько мои действия отчаянны, да и, чего греха таить – глупы и рискованны.
Папа убьет меня, если узнает, что ради любимого человека я решила прикинуться эскортницей.
Не просто убьет – заставит мучиться и сожалеть обо всех своих прегрешениях.
Буду надеяться, что моя маленькая шалость останется секретом от всех, в том числе и от того мужчины, который тремя часами ранее заселился в этот номер.
Если он узнает меня – я сгорю от стыда.
Вот бы мои братья сейчас посмеялись. По мнению всех, кто знаком со мной хотя бы немного – стыда, как и тормозов, у меня нет и отродясь не было.
Впрочем, мое пребывание здесь лишнее тому подтверждение.
Дружи я с головой, ни за что бы не решилась заменить на вызове девицу, заказанную на вечер для развлечения Граура.
Фу, это даже звучит нереально ужасно…
В свое оправдание могу лишь сказать: когда речь заходит о любви всей моей жизни – мои мозги работать отказываются.
С минуту я стою перед закрытой дверью с занесенной для стука рукой. Затаиваю дыхание и боюсь шелохнуться.
Где-то на задворках сознания маячит мысль, что я совершаю огромную – самую гигантскую в своей жизни – ошибку, но я гоню её прочь.
Решилась ведь, собралась и настроилась, что теперь начинается, Вероника? Не дрейфь и не рефлексируй! Второго такого шанса не будет!
Сделав глубокий вдох, я лишаю себя возможности проявить благоразумие и стучу в дверь.
Количество адреналина зашкаливает. Меня потряхивает, словно я голая стою на морозе.
Хотя…
Опустив взгляд, с грустью рассматриваю свой блядский (как сказал бы мой папа и подтвердили братья) наряд.
На мне ультракороткое красное платье и километровые шпильки, на которых ни одна приличная девушка даже устоять не смогла бы. Я же тащилась через половину Москвы.
А учитывая, что за дверьми находится мой Юра – и из другой страны бы притопала, и не подумав пожаловаться.
Дверь перед моим носом распахивается, и я теряю дар речи.
Так всегда происходит, когда рядом находится он.
Такой красивый, что у меня спирает дыхание и сердце бросается в дикий галоп.
Представляю, как глупо выгляжу со стороны, но ничего не могу с собой поделать. Волнение парализует.
Мы не виделись три года, и сейчас я жадно вглядываюсь в его лицо, желая отметить все изменения.
Наша разница в росте больше двадцати сантиметров, поэтому голову приходится запрокинуть.
Он ни капельки не изменился. Всё такой же серьезный, притягательный и до невозможности уверенный в себе мужчина. Граур из тех, кому не нужно доказывать свою состоятельность, кичиться статусом и набивать себе цену.
Достаточно просто взглянуть на него, чтобы всё стало понятно и очевидно.
– Ты кто такая? – его низкий голос звучит холодно и отстраненно, будто он на пороге своего номера не шлюшку застал, а девушку из рум-сервиса.
Юра остается внешне невозмутим, в то время как по моему телу табуном несутся миллионы мурашек, а сердце колотится на разрыв где-то в горле.
Надо что-то ответить, я это осознаю, но никак не выходит взять эмоции под контроль.
Меня по-детски душит обида.
Не узнал…
Слезы подступают к глазам, но я гоню их прочь, не желая выглядеть жалкой.
Вероника! Очнись! Ты в маске и в парике! Тебя родная мать не узнает…
И слава богу…
– Повторить вопрос? – напоминает о себе, устав ждать, когда я отомру.
Как и все успешные люди, Юрий Вячеславович очень ценит свое время и не хочет тратить его на малолетнюю дурочку, коей я сейчас и являюсь.
– Я твой подарок! – фраза до боли пошлая, зато правдивая.
Именно так я и попала сегодня сюда. Для Юры друзья заказали эскортницу. Так сказать, развлечься… перед свадьбой.
Да-да, этот гад женится на следующей неделе.
Как вы, наверное, уже поняли – не на мне.
Не буду падать ещё ниже в ваших глазах и озвучивать сумму, которую пришлось заплатить наемной девице, чтобы она согласилась провести этот вечер дома, а не в номере Граура.
– Что? – стыд захлестывает, и на мгновение моя выдержка и природное упрямство сбоят. Я позволяю себе замешательство, о чем тут же жалею. – Я не могу здесь…
Какие-то рамки, пусть и самые зыбкие, всегда должны оставаться.
– Почему? – уточняет он равнодушно.
Вглядываясь в его притягательно-мужественное лицо, стараюсь понять: узнал или нет? Если да, то наверняка решил проучить или прощупать, как далеко я готова зайти…
Только вот сейчас черты его лица обездвижены и больше походят на маску.
Что не так? Не могу я понять.
Неужели Юре настолько противны эскортницы? Тогда почему его друзья не знают об этом?
– Унижения в мой прайс не входят, – произношу уверенно, вздергивая подбородок повыше.
Тон выходит высокомерным, и я едва заметно щипаю себя за бедро.
Вероника, возьми себя в руки! Проститутки так себя не ведут!
– Серьезно? А что так? – входя во вкус, начинает едва уловимо глумиться. – Хорошо, что предупредила. Но, походу, мои друзья переплатили. Кроме девственности ещё что-то ценное в тебе есть или нет?
Какой же ты, Юрочка, однако, гад!
С раннего детства я доставляла родителям массу проблем. Была взбалмошной, заносчивой и регулярно находила приключения не только на свою мелкую задницу, но и втягивала в них как минимум своих братьев. Каждый раз папа ругал меня и наказывал, а после отходил настолько быстро, что я не успевала прочувствовать всю силу его строгости и своей ответственности.
Со временем в подсознании сложилась устойчивая вера в то, что запретных вещей, по сути, не существует. Просто иногда приходится немного потерпеть и отхватить каплю последствий.
Вы не подумайте, я его не виню. Мне не за что обижаться на родителей, они сделали для меня всё, и даже больше.
Я сама виновата, что не вижу, не чувствую ту грань, за которой начинаются опасные неприятности.
Одна часть меня считает, что можно всё, если для начала осторожно почву прощупать. А вторая мечется и сожалеет о совершенных грехах, но первую никогда не одергивает.
Чтобы хоть как-то меня обуздать, лет с пяти родители лишили меня возможности самостоятельно определять свой досуг, да и, собственно, свободного времени тоже лишили.
И теперь в свои – надцать лет я умею отлично петь, танцевать, играть на скрипке, знаю несколько иностранных языков и великолепно разбираюсь в современном искусстве. Но при этом, как вы сами видите, остаюсь шумоголовой.
Выбора как такового не было. Мне пришлось себя принять. Будем считать: чертики, живущие в моей голове и то и дело подначивающие на всякие глупости — мое наказание.
– Не переплатили. Я бы даже сказала – наоборот, – решительно заявляю.
Он усмехается.
– Даже интересно, где сутенеры тебя такую откопали.
Ох, лучше тебе, милый, не знать, офигеешь.
Впрочем, я не совсем понимаю, комплимент это или очередной выплеск пренебрежения.
Я, возможно, и не образец морали и порядочного поведения, зато ко всем людям отношусь с человечностью. Сейчас меня немного коробит, как он общается с девушкой, пусть и готовой продавать себя за большие деньги.
Я не одобряю такого поведения, но осуждать не могу. Откуда мне знать, что сподвигло ту или иную особу решиться продать себя. Когда растешь в сверхобеспеченной семье, о существовании многих трудностей в принципе не знаешь.
Жгучий голод, звериная жестокость, безысходная бедность – ничего из этого мне не знакомо.
– Ты так и будешь держать меня здесь или впустишь в номер, и мы приступим? – вспыхиваю от своих же слов.
Какая же дура!
На глазах тает последний шанс всё исправить – сбежать!
Избавиться от этого жуткого вида наряда и вернуться к своей привычной размеренной жизни.
Ну подумаешь, через неделю, когда Граур женится на своей девушке, я потеряю последнюю надежду на счастье. Разве я одна такая?
Кроме Юры мне в жизни ни один мужчина не нравился.
Я была ещё ребенком, когда впервые увидела его на семейном торжестве. Ему потребовалось всего секунд пять, чтобы завладеть моими мыслями и моим сердцем.
С того самого дня я мечтала когда-либо выйти за него замуж. Воображала, какие красивые у нас будут дети. Придумала для себя красивую роспись под его фамилию. И каждый год на день рождения и Новый год загадывала одно и то же желание.
Чтобы Юра обратил на меня внимание. Чтобы он был мой.
Мечты рассыпались тлеющим безжизненным пеплом, когда я узнала о том, что у него есть девушка и у них все серьезно.
Это случилось чуть меньше пяти лет назад. Я отлично помню тот день и свое отчаяние. Вы будете смеяться, но я в самом деле считала, что моя жизнь потеряла всякий смысл.
Спустя три недели моих рыданий папа всё-таки согласился отпустить меня на учебу в Канаду. Побоялся последствий отказа, ведь я в тот момент выглядела действительно скверно. Да и закрытая школа для девочек, которую я впоследствии с блеском окончила, считается одной из лучших в мире. Тем более я была под негласным присмотром своего дяди и его жены, ведь как минимум половину года они всегда проводят в Торонто или Оттаве.
В попытке усмирить свое неистово бьющееся сердце, я делаю глубокий вдох. Ненароком оно и разорваться может.
Мне трудно поверить в реальность происходящего. До сегодняшнего дня подобных чудес со мной не случалось. Может быть, я всё же сплю, а не лежу распластанная в постели своего любимого… чужого мужчины?
Кажется, увидев меня в этом развратном белье, он сорвался. Потому что я даже осознать ничего не успела, когда он, шумно выдохнув, закинул меня к себе на плечо и потащил в спальню.
Как-то не так я себе представляла сегодняшний вечер…
Хотя что там представляла, я действовала на адреналине, ничего толком не соображая.
И всё же мне что-то подсказывает, что обычно мужчины не так ведут себя с проститутками. Пусть и элитными.
От одной мысли о том, какой я предстаю в его глазах, по моему телу прокатывается неприятная волна дрожи. Понятно, что я уже не сбегу. Столько лет мечтать о любимом и в самый последний момент стушеваться… Так вообще кто-нибудь делает?
Разве что адекватные девушки.
Немного укротив приступ волнения, я вскидываю взгляд и тут же замираю.
Уже долгое время Юра стоит у изножья кровати и молчаливо наблюдает за мной. Судя по его напряженным плечам и сжатым в кулаки ладоням, он зол.
А ещё борется с собой и со своими желаниями.
Та самая – шизанутая – часть меня воспринимает его поведение как вызов.
Я всегда умела добиваться поставленных целей, вот и сейчас очень рискую, заходя дальше позволенного.
Рваный вдох, и я изгибаюсь, призывно разводя ноги и открывая ему лучший обзор.
На секунду Юра закрывает глаза. Вена на его шее, которую я всегда считала и продолжаю считать невероятно сексуальной, начинает пульсировать учащенно. Одному богу известно, как в приглушенном свете ночников я умудряюсь так хорошо его рассмотреть. Впитываю в себя каждую черточку его идеального лица. Запоминаю, чтобы позже – в минуты слабости, воспроизводить их в памяти, как на репите.
Я точно знаю, что после сегодняшней ночи мне легче не станет. Напротив, зависимость лишь увеличится.
Когда он открывает глаза, в его взгляде отображается столь фееричная смесь эмоций, что какую-то конкретную я даже считать не могу.
Злость, раздражение, нежелание поддаваться искушению? Что?
Он внезапно наклоняется и, обхватив ладонями мои лодыжки, грубым движением притягивает меня к себе. Успеваю лишь сдавленно охнуть. Забыв сделать вдох, я задерживаю дыхание.
Догадываюсь, что сейчас будет, но не могу поверить своему счастью.
Прикрыв глаза, я чувствую, как сухие и горячие ладони скользят по моим ногам, не особо рассчитывая силы, оглаживают мою покрытую мурашками кожу.
Впиваюсь пальцами в простыни, чтобы хоть как-то удержать себя на краю безумной пропасти.
В какой-то момент его руки подцепляют край моих трусиков. Я затаиваюсь в предвкушении, но почему-то Юра останавливается.
Открываю глаза и вижу, как дергается его челюсть и залом между бровями усиливается. Мышцы на его плечах пульсируют от напряжения, когда он одним резким рывком срывает с меня тонкое кружево.
Он раздражен. Это бросается в глаза при каждом его движении и по тому, как плотно он сжимает свои челюсти.
И хочется, и колется. Боится, что Алма его не простит, если узнает об измене?
Гоню прочь от себя всяческие угрызения совести. Бред всё это. Мне должно быть плевать. Я любила его ещё до того, как они познакомились. Он был мой. Я так долго мечтала о нем и ждала этого момента, что просто не могу думать сейчас о ком-то ещё.
Больше мне такого счастья не выпадет, поэтому я хочу насладиться каждой секундой, проведенной вместе.
В конце концов, если между ними было всё хорошо, меня бы здесь – в его постели – не было. Захлопнул бы дверь перед моим носом, и дело с концом.
– Боже…
Прерывистый шепот срывается с губ, дыхание перехватывает, когда он опускается на колени и закидывает мои дрожащие ноги себе на плечи. Он зарывается лицом мне между ног и, перед тем как прикоснуться, затягивается воздухом.
Подвисаю. Вижу его слегка взъерошенную макушку и поверить не могу. Закрываю лицо ладонью и тру его, чуть ли не сдирая маску. Резко руку отдергиваю.
Этого делать никак нельзя.
Внутри рождается вибрация, растекается по телу мощными потоками, когда он прикасается губами к влажным пульсирующим складкам. Я выгибаю спину и издаю тихий стон, готовая кончить только от ощущения теплого дыхания.
Он с силой, кажется, до синяков, сжимает мои бедра. Мышцы на его руках снова напрягаются, когда он заставляет меня развести ноги шире.
Мгновение, и я чувствую его язык.
Первое движение медленное. Подразнивающее. Но и этого достаточно, чтобы мой мозг отключился, а сердце пустилось в галоп. Вакханалия. Я перестаю контролировать собственное тело.
Одна за одной волны дрожи атакуют меня, заставляя сильнее вцепиться ладонями в простыни.
Следующим утром проснуться выходит с трудом. Мое сознание всё ещё наполовину спутано, а глаза и вовсе не хотят открываться. Тело, несмотря на отличную физическую подготовку, ноет и местами даже болит.
Неудивительно. Если то, что происходило на этой постели – правда, а не плод моей больной фантазии, то я отделалась малой кровью.
Учитывая пикантные обстоятельства, при которых кровь ночью всё же пролилась, эта фраза даже в моей голове звучит очень порочно.
Чувствую, как мои щеки вспыхивают.
Блин, что я наделала?
Кого-то умные мысли посещают опосля, а меня стыд. Я совершенно некстати представляю, как во мне разочаруется папа, если узнает, где я ночь провела. А ещё прихожу в ужас, коснувшись своего лица.
Не нащупав чертову маску, вздрагиваю и резко отрываю голову от подушки. Осматриваюсь, но её нигде нет!
Блин-блинский!
Хотя нет, блинище…
Если Юра понял, с кем переспал – мне крышка. И, скорей всего, гроба.
Папа хоть всегда и души во мне не чает, но ронять его авторитет в глазах окружающих не позволено никому.
Насколько я знаю, к моменту моего появления на свет он уже полностью завязал с криминалом, но всё же… Есть люди, для которых авторитет, незапятнанная репутация и влиятельность не пустой звук. Папа – один из таких, и одному богу известно, как он отреагирует на известие, что его дочка решила поиграть… эм-м-м… в даму облегченного поведения.
Будет хорошо, если он просто свернет мою шею.
В красках представив, как это может случиться, решаю побыстрее убраться из номера.
Когда я проснулась, мои волосы были растрепаны, и я очень надеюсь, что они скрывали от Юры лицо.
Завернувшись в одеяло, снова осматриваюсь.
Вчера я была так возбуждена и растеряна, что почти не соображала. Адреналин снес остатки здравого смысла. Если кто-то попросит меня рассказать, как прошел мой первый раз, я навряд ли смогу связать и произнести хотя бы две вразумительных фразы.
Это было фантастически впечатляюще… Всё.
Поняв, что отвлеклась, щипаю себя за бедро. Соберись, Вероника Сергеевна! Надо ускориться, пока не нажила на свою задницу еще больших проблем. Она, к слову сказать, саднит и без того.
Разглядев на полу обрывки того, что вчера вечером считала своим нижним бельем – я даже не помню, когда Граур успел разделаться и с моим лифчиком – хочется в голос завыть! И скажите теперь мне на милость, как сваливать?! Платье, в котором я вчера была, настолько короткое и обтягивающее, что ходить в нем без белья по меньшей мере неразумно, а если говорить не лукавя – опасно.
Каким местом я думала, когда наряжалась?
Явно не головой.
Пожалуй, этот день станет самым неловким в моей жизни.
Ещё никогда мне не было так стыдно за свою безбашенность.
Стараясь передвигаться как можно тише, босыми ногами направляюсь к двери, разделяющей спальню и гостиную. Если увижу Граура, то постараюсь провалиться сквозь землю, потому что объяснить ему свое пребывание здесь я не смогу.
Я уже касаюсь красивой витиеватой ручки, когда по ту сторону двери раздается телефонный звонок, а спустя пару секунд слышится бодрый голос Юры. Его едва уловимую хрипотцу я ни с чьей другой не перепутаю.
Замираю как вкопанная, врастая ступнями в пол.
Дорогой дневник, у меня нет слов, чтобы передать весь испытуемый ужас…
Я попала.
Если он в номере, то скандалу быть непременно! Уповать на то, что за несколько лет, прошедших с нашей последней встречи, я умудрилась измениться до неузнаваемости – глупо.
Не спрашивайте, на что я вчера рассчитывала. И сама не в курсе. Надеялась, что всё, как обычно, сложится наилучшим образом. Не прокатило, не фортануло.
– Да, Максим. Сейчас время есть… Можем встретить… – голос Юры звучит привычно размеренно. Он не взбешен, и в моем случае это уже хорошо.
Неужели он так часто пользуется услугами эскортниц, что ситуация его даже капельку не смутила?
По какой-то убийственно-глупой причине эта догадка меня задевает. Я хоть и смирилась с присутствием Алмы в его жизни, но наличие шлюх вокруг считаю недопустимым.
Усмехаюсь собственной глупости.
Вот такая вот иррациональная горе-логика.
Прилипнув ухом к двери, я проделываю то, чему научилась сразу, как только ходить научилась. Подслушиваю.
Стыдно признаться, но лет до семи я самым жутчайшим образом палила своих старших братьев, а после сливала раздобытую информацию отцу. К сведенью: я не горжусь столь сомнительным достижением, но кто в детстве не косячил?! Тогда мне это даже зазорным не казалось. Родители нас с детства учили всегда говорить правду, вот я и говорила. За всех нас.
Не думаю, что она имела для папы особую ценность, но после моих доносов он частенько ругал сыновей.
Макс и Димка делали вид, что ненавидят меня за болтливость. Частенько обещали отрезать мой длинный язык. Но были бессильны. Слов я не понимала, их угрозы не помогали, а бить меня они бы не посмели.
Папа сидит в своем кресле и смотрит на меня. Так долго и пронзительно, что я уже готова расплакаться. Атмосфера в его кабинете гнетущая.
Чем дольше я смотрю на него, тем сильнее мне начинает казаться, что он резко постарел. Мы виделись несколько дней назад, а теперь он будто поднабрал лет пять за такой короткий срок.
Это всё из-за меня…
И из-за Максима!
Он не стал заморачиваться и мигом сдал меня папе. Засранец.
Не выдержав, я посылаю в сторону брата убийственный взгляд. Он в ответ смотрит на меня так невозмутимо, что хочется топать ногами.
Думает, что поступил правильно? Выпендрился? Набрал очков, сдав меня?
– Доволен собой? – обращаюсь к брату, не сумев удержать язык за зубами.
Он усмехается, но не отвечает. Это злит.
Чувствуя себя оплеванной, продолжаю:
– Я вообще-то совершеннолетняя и вправе делать всё, что пожелаю! Ясно тебе?! Тоже мне, поборник чести завелся!
Хочется добавить слово «гад», но прикусываю язык. Родители не любят, когда мы ругаемся – особенно при них, и за подобное хамство мне отдельно влетит.
– Выросла, чтобы по койкам женатых мужиков прыгать? – провоцирует Макс, начиная заводиться.
Меня на месте подкидывает. Сама не понимаю, как оказываюсь стоящей на ногах. Перед глазами искрит. Кресло за моей спиной покачивается, но чудом остается стоять.
– А тебе что с того? – взвиваюсь в ответ. – Свечку решил подержать?
Крепко поджав губы, брат успевает сделать только шаг в мою сторону, как папа с грохотом обрушивает ладонь на стол, привлекая наше внимание.
– Ну-ка оба живо взяли себя в руки и перестали орать! Ведете себя…
Замолкает на полуслове, когда мама, всё это время стоящая за его спиной, сжимает ладонями его плечи, безмолвно прося не заводиться. Теперь она единственная, кто имеет влияние на его настроение. Раньше и мне такая честь выпадала, но теперь, судя по обстановке, я своих привилегий лишилась.
– Максим, выйди, – приказывает папа.
Дернувшись, брат, кажется, хочет поспорить, но строгий взгляд нашего родителя непреклонен, как никогда.
– Нам нужно поговорить с Вероникой наедине, – поясняет мама.
Не думала, что когда-либо такое случится, но перспектива остаться с родителями наедине меня не прельщает. Впервые в жизни.
– Ника, как ты могла додуматься до такого? – чеканит отец, как только за Максом закрывается дверь. – Где был твой мозг? Он вообще существует?
Вот же черт!
Я беспомощно оглядываюсь и смотрю брату вслед. Лучше бы он остался. Тогда была бы вероятность разделить негодование отца на двоих.
– Вероника! – привлекает мое внимание папа, добавляя металла в свои интонации. – Я с тобой разговариваю!
Я беспомощно возвращаю внимание к родителям. Смотрю куда угодно, только не им в глаза. Жилка на шее отца пульсирует так учащенно, что я начинаю беспокоиться за его сердце. Он в прекрасной физической форме, но стресс всем противопоказан, особенно тем, кто полвека прожил.
Если мама отпустит его руку, он меня придушит.
– Пап, я…
Если мама отпустит его плечо, он меня придушит.
– Рот свой закрой! – он впервые в жизни повышает на меня голос. – Я… – разводит руками и пораженно качает головой. – Ты хотя бы осознаешь, что натворила? Тебе деньги были нужны? Или что… Я не понимаю…
Конечно, ему не понять, ведь его любимый человек находится рядом с ним, а не с кем-то другим.
В том, что родители друг для друга единственные, я никогда не сомневалась. Так что наш разговор будет таким же, как у слепого с глухим.
– Серёж, успокойся, – мама пытается привести его в чувства, но это бессмысленно.
Он разочарован. Во мне.
– Я могу все объяснить… – начинаю оправдываться, но он прерывает меня взмахом руки.
– Не стоит. Всё, что могла – ты уже сделала. Ваша свадьба состоится в следующую субботу.
Не сразу понимаю, о чем он ведет речь.
– Как? – я не верю ушам. – Быть такого не может. У Юры другая невеста, он женится на Алме…
Или он не Граура имеет в виду? Я запуталась.
Застав меня в номере Юры, брат впал в бешенство. И вспоминать страшно…
Закончилось всё тем, что он заставил меня нелепо нарядиться в Юрины вещи – я выглядела как пугало в штанах не по размеру и длиннющей футболке. Но в таком виде пришлось ехать в свою квартиру. Там мне Макс позволил только переодеться и, забрав мои документы, потащил в аэропорт.
Никогда не видела брата в подобном состоянии. В какой-то момент мне показалось, что он готов заплакать от бессилия и разочарования. Это был бы первый случай, когда я видела кого-то из братьев плачущим – детство не в счет.
Мне жутко стыдно перед ним, но всё же я зла за то, что он так грубо вмешался.
– Выдать меня насильно замуж… Ты это называешь «Как лучше»? – смесь обиды и возмущения ожидаемо лишает меня здравого смысла. Хочется плакать и топать ногами. – Кому вообще есть дело до того, с кем я сплю?! Это никого не должно волновать!
Мама, в отличие от меня, держится с достоинством, но я замечаю, как её глаза понемногу округляются.
Она не привыкла к общению на повышенных тонах. Любой, кто посмеет повысить на нее голос, тут же поплатится. Конечно, при условии, что папа узнает.
Сейчас его дома нет.
В юности братьям частенько влетало, если они позволяли себе огрызнуться. Я же никогда раньше ей не грубила и уж тем более не кричала.
Сейчас очень стыдно, но сдержаться и дальше не удается. Я устала делать вид, будто ничего ужасного не происходит.
Двадцать первый век! Какие ещё договорные браки? Попахивает лютым средневековьем!
– Нам с твоим папой есть дело до того, с кем ты спишь, – голос мамы звучит спокойно, однако её нижнее веко правого глаза непроизвольно сокращается несколько раз, давая понять, чего стоит такая недюжинная выдержка. – Ты уже взрослая и должна понимать, чем для тебя закончится подобная выходка, Ника.
Я скрещиваю руки на груди и вопросительно изгибаю бровь.
– И чем же? Нас в том отеле никто не узнал! Когда Макс выволок меня на улицу, я была несуразно одета, а лицо прикрывала бейсболка. Да и кому вообще какая…
– Дорогая, люди умнее, чем тебе кажется.
– Да не в этом дело!..
Мое сердце гулко колотится в груди, как и тогда, когда папа заявил, что я должна выйти замуж за Юру. От бессилия постоянно хочется плакать. Собственно, все последние дни я именно этим и была занята.
Неразумно? Возможно и так, но одно дело – украсть у человека одну ночь, о которой он, скорее всего, через месяц уже бы и не вспомнил, и совсем другое – целую жизнь.
Я не уверена, что смогу когда-либо посмотреть Юре в глаза. Моя выходка спутала все его планы на жизнь.
Папа не стал слушать, когда я сказала, что могу всё объяснить. Это к лучшему, потому что оправдаться я всё равно не смогла бы. Несмотря на стыд и раскаяние, появись у меня шанс всё исправить, я бы им всё равно не воспользовалась.
– Я не понимаю твоего протеста, – продолжает она. – Ты ведь с детства была влюблена в Юрия. Что не так? Почему ты не рада?
Шок так силен, что моя челюсть не выдерживает и отвисает.
– Мам, ты серьезно сейчас? Не знаю, как папа сумел заставить Юру согласиться на брак, но точно уверена в том, что он теперь до скончания веков будет меня ненавидеть!
– Не выдумывай, – отмахивается она.
– Тебе легко говорить…
Я замолкаю, когда мама склоняет голову набок и смотрит на меня взглядом, полным иронии и какого-то странного изумления.
– Только не говори, что вас с папой когда-то поженили так же…
В ответ она усмехается.
– Если бы так же… – на секунду отводит взгляд и, мельком рассматривая пол, улыбается своим мыслям, после чего снова возвращает внимание ко мне. – Ты выходишь замуж за своего любимого мужчину. А ко мне твой дедушка Андрей не был столь лоялен.
– Ты меня разыгрываешь, – скептически хмурюсь. – Вы с папой до сих пор по уши влюблены друг в друга, и я ни за что не поверю, что кто-то из вас не хотел свадьбы. Если ты хочешь меня поддержать, то эта попытка неудачная.
Она в ответ лишь смеется.
– У вас с Юрой тоже всё сложится, если ты перестанешь чудить. Мы с твоим папой очень любим тебя и на многое закрывали глаза. Но остальным людям, доченька, с эксцентричными, непредсказуемыми и своенравными людьми бывает трудно найти общий язык.
Она хоть и подбирает слова, но мы обе знаем: я странная. Это факт.
– Так уберегите его от меня! Не заставляете жениться.
Мама качает головой.
– Вероника, не будь такой наивной. Никто не в силах заставить взрослого, состоявшегося мужчину жениться против его воли. Если Юра согласился, значит, он сам этого хочет.
– И после этого ты меня называешь наивной?! – отчаянно всплескиваю руками. – Ты ведь знаешь, каким… убедительным папа бывает.
Она снова делает это! Смеется!
– Тут не поспорить. Этого у Сережи не отнять, – кивает. – Но помимо этого я знаю, что Юра не из тех, на кого легко надавить, моя девочка.
Ох, мама любит папу и слишком его идеализирует!
В любом случае, я не намерена её разубеждать.
Согласно кивнув, я разворачиваюсь на пятках и направляюсь в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
Торчать в своей комнате – мука, но выбор не особо велик. Я из принципа не хочу заниматься чем-либо, связанным с этой чертовой свадьбой.
Родители наняли нескольких профессиональных организаторов – вот пусть они и отдуваются!
Успев подняться на несколько ступеней, я всё же решаю рискнуть и оборачиваюсь.
– Мама, мне можно взять твой ноутбук?
Юрий
– Ты пошутил?! Скажи, что ты пошутил! Немедленно! – Алма взвизгивает, чем вызывает во мне волну раздражения. Сожаление дохнет во мне, едва успев поднять голову. – Это не смешно! Ты не можешь жениться на другой! Я пять лет ждала нашей свадьбы! Пять чертовых лет!
Она вскакивает на ноги и начинает ходить по гостиной из угла в угол, мельтеша у меня перед глазами.
– Успокойся.
Услышав приказ, она резко оборачивается.
– Как? – рявкает в ответ. – Как я могу успокоиться? Мой любимый мужчина только что сообщил мне, что женится на другой! Ты считаешь это нормальным, Юр? Я вообще не понимаю, что происходит! Мне кажется, ты решил меня разыграть…
Алма всхлипывает, решив прибегнуть в своему излюбленному виду манипуляций.
Если бы она знала, насколько мне уже похуй, не стала бы попусту лить слезы.
Осознаю, что надо её как-то утешить и успокоить, но в последние полгода я видел столько её истерик, большинство из которых случались на ровном месте, что физически не могу заставить себя испытывать чувства вины.
Учитывая частоту наших ссор, я с уверенностью могу сказать: находить повод для скандалов – её излюбленное хобби.
На этот раз я сделал за нее всю «грязную» работу.
Не горжусь собой, но и не расстраиваюсь.
Какой бы ни была Вероника в быту, хуже уже точно не будет.
– Твоей истерикой ничего не исправить, – напоминаю, когда она обхватывает свои плечи ладонями и начинает раскачиваться из стороны в сторону на манер душевнобольной.
Развернув руку, вглядываюсь в циферблат наручных часов. Попав в пробку, водитель задерживается.
Как жаль.
– Меня бесит твое спокойствие и равнодушие! – выкрикивает, и всё же топает ногой.
Остаться дома и не везти её в ресторан было верным решением. Алме всё равно, где устраивать театральные сцены. Порой мне даже кажется, что присутствие свидетелей заводит её гораздо сильнее.
Как-то раз она начала рвать на себе волосы прямо посреди ужина. Ей показалось, что я переглядывался с девушкой, сидящей за соседним столиком, после чего она передала мне записку с номером своего телефона.
Естественно, никакой записки Алмой обнаружено не было, но это не стало веским поводом для того, чтобы перестать позориться у всех на виду.
– Я понимаю, что тебе неприятно, и прошу за это прощения.
Мои сухие слова повисают в тишине.
Пусть я буду моральным уродом, но сказать мне больше нечего. Рядом с Алмой я чувствую себя абсолютно пустым. Выжатым, блядь, до капли.
– И это всё?! Это всё, что ты можешь мне сказать? – она округляет глаза, прекрасно зная, что это мой максимум. – У тебя эмоциональный фон, как у одноклеточных, Юра!
– Именно поэтому мы прекрасно дополняли друг друга.
Алма замирает и оскорбленно поджимает губы.
Видя, как её глаза наполняются слезами, мне хочется грубо выматериться.
– Ты хочешь сказать, я – истеричка? – вздергивает подбородок и поднимает глаза к потолку. – Как ты можешь быть таким жестоким?!
Вот же срань!
Стоило и дальше молчать. Сейчас начнется…
Я оказываюсь прав в своих предположениях.
Подойдя вплотную к креслу, которое я занимаю, Алма пристраивает свою задницу на подлокотник и касается ладонью моего плеча. Её глаза по-прежнему полны слез.
– Юр, любимый… Ты ведь знаешь, почему мне так трудно порой себя контролировать… – с ее губ срывается всхлип. – Эти антидепрессанты, они делают меня такой плаксивой…
«Да, антидепрессанты, которые ты перестала пить ещё три месяца назад».
Я общался с врачом, у которого она наблюдалась и резко перестала посещать сеансы, но Алма упорно продолжает делать вид, что продолжает лечение.
– Тебе пора брать себя в руки, – говорю спокойно, без какого-либо раздражения.
В конце концов, Алма не виновата, что мой член встал на одну шикарную девочку.
– Ты поэтому женишься на другой? Ты устал от меня, да? – в её голосе звучат нотки надежды. – Так я изменюсь, Юр! Пожалуйста, дай мне ещё один шанс. Прошу…
– Дело не в этом.
Рассказывать ей о том, что случайно трахнул в гостиничном номере дочку крупнейшего партнера отца, я не планирую. Черт его знает, как Алма может отреагировать на такое известие. И что может выкинуть – тоже не знаю.
Стоит сразу пояснить: я не свою измену считаю случайностью, а то, что этой самой горе-эскортницей оказалась именно Вероника.
Хотя, будь на её месте какая-нибудь другая девушка, и уж тем более шлюха, я бы к ней не притронулся.
– Юр, из тебя всё клещами приходится тянуть! – всплескивает руками, но на этот раз быстро берет эмоции под контроль, натягивая на губы легкую улыбку. – Я всё понимаю.
Сейчас будет новый виток манипуляций, на который я зачем-то ведусь.
– Ты зайдешь? – с придыханием спрашивает Алма и, ловя мой взгляд, заглядывает в глаза взглядом доверчивого котенка.
Будто тумблер сработал, и ее настройки кардинально сменились. Сбросились до нулевой версии.
Черт.
Меня едва ощутимо ведет.
Как бы ни старался забыть, я всё ещё отчетливо помню те времена, когда она постоянно была такой. Веселой, жизнерадостной, психологически устойчивой.
Каждый раз в такие моменты я задаюсь вопросом: можно ли было ей как-то помочь справиться с болью утраты и не потерять себя?
Чувство вины, затаившееся где-то под ребрами, вновь оживает.
Начиная на себя злиться, я отвечаю чуть резче, чем следует:
– Нет, мы ведь всё только что обсудили. С этого дня встреч наедине больше не будет.
Она кивает, дескать, как скажешь.
Начиная чувствовать себя гадко, поспешно прощаюсь и, дождавшись, когда она войдет в подъезд, срываю авто с места.
Кто бы что ни говорил, по щелчку пальцев задавить в себе чувства ни у кого не выходит. Мы с Алмой устали друг от друга, но при этом она продолжает оставаться женщиной, которую я безумно любил. И даже сейчас, когда все «прелести» её характера выебали мне мозг на корню, перестать о ней заботиться мне кажется чем-то неправильным.
В конце концов, косяк за мной реально имеется. Расстаться стоило совершенно не так. Чувствую себя мудаком, и мне это не нравится.
Вселенная в моменте решает надо мной посмеяться: не проходит и пяти минут, как от Алмы приходит сообщение:
«Юр, я совсем забыла спросить. Мне квартиру нужно освободить? Ты заедешь ключи забрать, или мне оставить их консьержке?»
Сука-а-а…
Недолго длилось ее просветление.
Несмотря на приличную скорость – стрелка спидометра уверенно ползет к отметке «120» – я на пару секунд прикрываю глаза.
Да ну на хуй…
Не хочу ей грубить, поэтому отбрасываю телефон в сторону пассажирского сиденья. Отрикошетив, он падает на коврик.
Можно подумать, я хотя бы раз забирал у нее свои подарки или хотя бы намекал, что такая ущербность в принципе для меня допустима. Квартира, несомненно, один из самых дорогих, но, блядь, с какого, черт возьми, хрена я должен её забирать?
Алма снова манипулирует, а я снова ведусь, как последний дурак, разве что внешне оставаясь невозмутимым.
Пора с этим кончать.
***
Вернувшись домой, проверяю рабочую почту и, ответив на несколько срочных писем, отправляюсь в душ.
На вечер запланирован ужин у Орских, а мне ещё необходимо успеть заехать в офис и подписать несколько договоров, сроки которых, как оказалось, истекли ещё пару недель назад. Поскольку пролонгация не была выполнена в установленном порядке, придется их заново перезаключать.
Телефон снова оживает. Решив, что это Алма хочет вытряхнуть из меня напоследок душу, я беру его в руки, уже будучи заведенным.
«Черт, до чего же хорошенькая малышка», – сообщение брата дополняет круглая желтая рожа, пускающая слезу.
«Если ты передумаешь, я сам могу на ней жениться. Ты только скажи», – еще одно прилетает.
Перечитав, решаю, что он снова переборщил с бухлом. Хотя ещё день, это странно.
«Заканчивай бухать, придурок», – набираю ответ.
«Да подожди ты, у меня сеть подвисла», – получаю от Михи ответ, и следом в чат падает фотография Вероники.
На фоне океана блондиночка стоит в откровенном черном бикини.
Сказать, что у нее фигура шикарная, значит, не отдать должное стараниям природы. Ни на хирургическом столе, ни в спортзале такую красоту не создашь. Она очень женственная и пиздец какая сексуальная.
Глядя на её снимок, можно смело задаться вопросом: а такие соблазнительные девки реально существуют?
Если бы не видел её собственными глазами и не чувствовал под собственными пальцами нежнейшую кожу, непременно бы усомнился.
«У тебя тоже привстал?» – Миха сегодня в ударе.
«Я, конечно, рад за тебя, но не совсем искренне».
«Если узнаю, что ты дрочишь на мою будущую жену – оторву твою бесполезную голову», – предупреждаю его, перед тем как отправиться в гардеробную.
Сборы занимают от силы десять минут, и, вернувшись в спальню, я нахожу в телефоне новые послания брата.
«Похоже, с сегодняшнего дня у меня появились от тебя секреты».
«Ты меня старше всего лишь на год, а ведешь себя как старый дед. Не вижу ничего плохого в том, чтобы полюбоваться красивой девочкой».
Желание позвонить нашей матери и уточнить, часто ли малой в детстве бился башкой, резко возрастает.
Ой-ой. Кажется, я снова знатно накосячила.
Божечки… И кто только тянул меня за язык?!
С прискорбием сообщаю: ещё немного, и чувство стыда станет частью моих базовых настроек. Хочется в голос завыть, потому что мне не нравится раскаиваться в чем-либо!
Я бросаю взгляд на папу, сидящего во главе стола и ведущего беседу с Юрой.
Под ложечкой начинает сосать. Особенно когда Сергей Александрович быстрым движением поправляет воротник своей белоснежной рубашки.
Ясно. Папуля не на шутку рассержен, но старается сдерживаться.
Шестое чувство подсказывает – останься мы сейчас с ним наедине, и я выхвачу люлей со скоростью звука. Снова.
Досадно, конечно, но чувство собственного достоинства заставляет меня держать лицо до последнего. Расправив плечи, я невозмутимо накалываю креветку на вилку и отправляю в рот.
Если после ухода гостей меня все равно ждет взбучка, то почему бы не подкрепиться перед ней хорошенько? Мало ли, вдруг папенька начнет жестить, и мне придется объявить голодовку?
Не хотелось бы…
Я машинально поднимаю руку и касаюсь пальцами золотого чокера. Почти что зеркалю движения папы, только, за неимением воротника, поправляю крупный черный бриллиант, красиво украшающий мою яремную ямку.
Каким-то чудом папа периферийным зрением замечает мои движения и, похоже, решив, что я снова захотела его подразнить, посылает в мою сторону убийственный взгляд.
Мгновенно хочется оправдаться и сказать, что это всё нервное, но вместо этого я вздергиваю подбородок и выдерживаю его тяжелый, пронизывающий насквозь взгляд.
Конкретно этот аксессуар папочке жутко не нравится. Когда Глеб и Василиса – мои дядя с тетей – подарили мне его на восемнадцатилетие, он разозлился. Сказал, что на такой только собак садить или с содержанками расплачиваться за отлично выполненную работу. Это, можно сказать, цитата (слово «содержанка» папа заменил на более хлесткое). После, конечно, были уточнения, дескать, в моем возрасте рано носить столь дорогие и вызывающие украшения, но не суть.
Мне показалось очень символичным надеть этот чокер на сегодняшний ужин. Так сказать, получите и распишитесь.
Не буду скрывать, мне очень хотелось позлить и папу, и братьев.
Кто ж мог подумать, что Макс меня так жестко подставит.
Ну ладно, не только он, но и мой длинный-предлинный язык. Если бы я знала, что Юра может услышать мои глупые слова о споре, которого, блин, и не было вовсе, то отгрызла бы его к чертовой матери! Глядишь, тогда бы и проблем в моей жизни стало поменьше!
И кто меня только просил так язвить?
Не жизнь, а сплошная черная полоса!
На Граура я принципиально не смотрю весь вечер. Боюсь не выдержать и разрыдаться прямо на его глазах. Никогда в жизни я не позорилась так часто перед мужчинами.
– Веронька, ты с Глебом и Васенькой давно общалась в последний раз? – обращается ко мне бабушка, вырывая из нерадостных мыслей. – Я что-то третий день не могу им дозвониться.
Подобравшись, я перевожу взгляд на бабулю.
Кажется, я начинаю догадываться, зачем мама пригласила на сегодняшний ужин родителей папы. Надеялась, что сможет тем самым разрядить обстановку? А вот фигушки, судя по расстрельному взгляду, то и дело впечатывающемуся в мой висок, нашего драгоценного уже ничего не остановит.
Выражение его лица, отразившееся в тот момент, когда он и Юра стали свидетелями нашего с Максом спора, было бесценно. Клянусь, оно отпечаталось у меня на подкорке.
– Скорее всего, они до сих пор в Новой Зеландии, ба. На острове-вулкане Уайт-Айленд началось извержение, и они собирались полететь на экскурсию. Дядя Глеб давно обещал Василисе, – бросив на папу мимолетный взгляд, добавляю: – Но я давно с ними не созвонилась. У меня нет телефона.
– Почему это нет? Потеряла? – бабушка та ещё наивная душа.
– Вероника, – предостерегающе произносит папа.
– Сережа, ты отобрал у нашей девочки телефон? – охает бабушка.
Мое удовлетворенное подсознание злорадно потирает ручонки.
Хорошенькая взбучка теперь ждет не только меня, и это не может не радовать.
Когда завязывается спор о допустимых методах воспитания, я возвращаю внимание к своему салату с морепродуктами. Смотрю куда угодно, только не на своего жениха. Однако в какой-то момент мне становится нечем дышать.
Можно подумать, что всё дело в нервном напряжении, но нет.
Замерев, я чувствую на себе его взгляд. Сердце начинает колотиться так сильно, что я боюсь, оно вот вот-вот вырвется из груди и разобьется. Держусь всего пару секунд, после чего поднимаю глаза, и всё внутри обмирает.
Граур, упакованный в роскошный темно-синий костюм от Stefano Ricci, откинулся на спинку кресла и пристально рассматривает меня с ироничным прищуром.
Сложно сказать, что поражает меня сильнее: то, что сегодня он выглядит ещё горячее и привлекательнее, чем в нашу последнюю встречу, или то, что он совершенно на меня не злится. Судя по веселым искоркам, пляшущим в глубине его красивых глаз, Юра находит случившееся забавным.
Юрий
Наблюдать за растерянной Вероникой не только забавно, но и, признаюсь, приятно. Она так усердно пытается казаться расслабленной и невозмутимой, что я с трудом сдерживаю улыбку.
Но больше всего меня поражает преображение, случившееся с ней за годы, что мы не виделись. Ника никогда не была дурнушкой, однако сейчас её внешние данные впечатляют.
Передо мной стоит невероятной красоты девушка. Настолько шикарная, что серое вещество, впечатленное близостью, грозит с легкостью превратиться в желе и поплыть.
Несколько раз я задавался вопросом, какого дьявола повелся на нее в том гостиничном номере. Однако сейчас, когда Ника снова находится рядом, ответ становится очевидным.
Буквально завороженный её красотой, я ощущаю себя очень странно. Я бы даже сказал – придурковато, что мне не свойственно в принципе.
– Скажи честно, папа заставил тебя жениться на мне? – она всё-таки не выдерживает и, остановившись посреди широкой дорожки, переводит на меня свой пытливый взгляд. – Потому что если да, то я поговорю с ним, и он от тебя отстанет.
Несмотря на решительный тон, даже в приглушенном сумеречном свете видно, как алеют её щеки.
– Грустно, однако.
– Что именно? – уточняет она настороженно. – Я не понимаю.
– Ты думаешь, что меня так легко заставить, запугать, принудить делать то, чего бы мне не хотелось. Грустно, что я произвожу на тебя такое никчемное впечатление.
Ника в изумлении округляет глаза.
– Никчемное? – переспрашивает так, словно услышала самую невероятную глупость, которую только можно придумать. – Юра, о чем ты говоришь?! Я ведь не это имела в виду. Просто…
Она замолкает.
На долю секунды мне начинает казаться, что её подменили. Пять минут назад эта девица умело трепала отцовские нервы, провоцировала и держала в напряжении всех членов своей семьи. А сейчас так нервничает, что слова подбирает с трудом.
Я не могу её разгадать, и это становится очень занятным.
Ничего не отвечаю. Лишь молчаливо и пристально смотрю на нее.
Она ожидаемо ведется. Тяжело вздохнув, продолжает:
– Просто папа… Он и из мертвого душу вывернет, если это потребуется. Я сейчас не только физическое причинение вреда имею в виду. Неплохо разбираясь в людях, он чувствует, где находятся слабые точки у человека. Если хочешь знать, мне кажется, тебе он на совесть давил, я ведь была… – поняв, что сейчас взболтнет лишнего, Ника закусывает нижнюю губу и отводит взгляд.
Собственно, продолжение и не требуется. Мы оба знаем, что она была девственницей, чем, не скрою, немало меня в ту ночь удивила.
– Да уж. Никогда не думал, что мне выпадет честь стать предметом женского спора. Надеюсь, приз был достойным?
Почему-то я физически не могу отказать себе в удовольствии подколоть её хотя бы разочек.
Кого-то, возможно, задели бы её слова, брошенные в запале. Но я абсолютно уверен, эта маленькая чертовка мастерски обвела брата вокруг пальца. Соврала ему, потому что никакого спора и не было вовсе.
Я тоже неплохо умею разбираться в людях и, в отличие от семейства Орских, могу посмотреть на ситуацию со стороны и более объективно.
Вероника не относится к тому типу девушек, кто готов взять и так запросто распрощаться с девственностью на спор, азарта ради.
Можно было бы решить, что причиной тому стали деньги – мало ли, папочка взял и сократил финансирование. Но цацка на её шее, которую Ника то и дело теребит весь вечер, стоит побольше годового бюджета какого-нибудь захудалого городка. Навряд ли ей не на что было жить.
– Юр, мне очень стыдно… Ты не должен был этого слышать, – на её гладком лбу появляется морщинка. Поджав губы, Ника пытается смягчить сложившуюся ситуацию, но, судя по всему, достойного выхода не находит. – Если я как-то могу загладить свою вину, ты только скажи.
Ну что ты скажешь, зря она это произнесла.
Выдержка и здравый смысл испаряются из арсенала моих возможностей словно по волшебству.
Пожалуй, я запомню этот случай надолго, потому что мне не свойственно вести себя, как мудаку. Сейчас же я понимаю, что поступаю именно так, но не жалею и уж тем более не торможу себя.
Полный раскаяния голубой взгляд напрямую транслирует в мой мозг образы её греховных губ, сомкнувшихся на моем члене.
Резким и обманчиво-небрежным движением обхватываю её запястья и притягиваю девчонку к себе, пока она, охнув, не впечатывается в мою грудь.
Вероника, парализованная внезапными изменениями в моем поведении, даже не пытается вырваться. Широко распахнутыми глазами смотрит на меня снизу вверх.
– Малыш, тебя не учили, что взрослых мужиков не стоит провоцировать? – уточняю у нее предельно серьезно и вкрадчиво.
– Учили. Вернее, пытались учить, – едва слышно проговаривает.
– И?
Она передергивает тонкими плечиками.
– Как видишь – безрезультатно.
Не уверена.
Боже милостивый, я сейчас абсолютно ни в чем не уверена! Даже в реальности происходящего.
Кому-то моя реакция, как, впрочем, и мысли, может показаться смешной, ведь у нас с Юрой уже всё было, но этот жесткий поцелуй лишает меня воли и здравого смысла.
Я так долго грезила им, представляла себе в мельчайших подробностях каждое касание, что мои чувства стали походить на навязчивую идею. А знаете, что происходит с теми, кто исполняет свою заветную и болезненную мечту?
Порой они сходят с ума.
Примерно так я себя сейчас ощущаю.
Мне не хватает воздуха. Легкие горят. Сознание мутнеет. Но даже в таком состоянии я дико боюсь, что этот грубый поцелуй может прерваться.
Я не просто никогда не хотела других мужчин так же сильно, как его, я в принципе никого не хотела, кроме Юры. В моих мечтах всегда был только он, он один. Именно поэтому мне было так больно, когда в его жизни появилась Алма.
По какой-то неясной причине, в моем воспаленном воображении наши поцелуи всегда были легкими, нежными и безумно томительными. Мы медленно касались друг друга, пробовали, изучали…
Несмотря на свою смелость, я никогда не была искушенной.
Сейчас же в очередной раз все происходит не так. Под его напором мои губы горят, а тело, охваченное жидким огнем, плавится.
То, что происходит между нами, поцелуем сложно назвать. Помешательство. Клеймим друг друга, не заботясь о последствиях.
Если кто-то из моих родных увидит, что происходит в саду, почти что под окнами семейной гостиной, меня точно высекут. Однако даже понимание этого нисколько не остужает мой пыл.
Обхватив щеки Юры ладонями, глажу и сжимаю его лицо.
Его рука перемещается к развилке моих ног и незамедлительно проникает под тонкое кружево белья. По спине пробегает волна дрожи, когда подушечка его большого пальца касается клитора и, слегка надавив, начинает массировать нежную кожу.
Я ахаю и выгибаюсь ему навстречу.
Происходящее безумно неправильно. Порочно, но от этого не менее приятно.
Безбашенная часть моего подсознания ликует выбору короткого платья. Сейчас оно задралось, и возбужденный член Юры упирается прямо в мои ягодицы.
– Ты по-прежнему уверена, что секса не будет? – спрашивает он, нежными касаниями дразня мои влажные складки. – Не передумала?
Не в силах ответить что-либо вразумительное, я издаю низкий стон.
– Ну как скажешь, – он садится ровнее и убирает палец.
Мое разочарование не знает границ. Хочется плакать и умолять его о продолжении.
Ещё утром я была уверена, что не смогу в глаза Юре смотреть. А сейчас – чувствуя его запах, снова пробуя вкус, с ужасом думаю о том, что он может взять и так просто уйти.
– А ты не передумал жениться на мне? – хрипло спрашиваю.
– С чего это вдруг я должен передумать? – тон его голоса совершенно серьезен, выражение лица – образец сдержанности и невозмутимости, но глаза… Они выдают веселье.
– Если ты сейчас не продолжишь, то после свадьбы я превращу твою жизнь в ад, – предупреждаю его срывающимся голосом.
Его смех приводит меня в восторг.
– Кажется, на этот раз я влип по полной.
Я собираюсь ответить ему что-нибудь дерзкое и вызывающее, но не успеваю. Его палец входит в меня, выбивая весь воздух из легких. Второй рукой он крепко сжимает мою ягодицу, плотно прижимая к себе.
Меня трясет как припадочную. Чтобы не упасть, я впиваюсь пальцами в широкие плечи, обтянутые дорогой тканью. Сжимаю их так крепко, как только могу, и, слегка приподнявшись, сильнее насаживаюсь на него.
Нас обоих ведет от остроты происходящего. Я чувствую его страсть и нетерпение. Всегда сдержанный, он, так же как и я, теряет контроль.
Давление на клитор становится нестерпимым. Начиная хныкать, трусь об него, забывая обо всем на свете. Вся дрожу и задыхаюсь от трепета.
В момент, когда я уже готова себя отпустить, со стороны дома слышатся чьи-то шаги. На задворках сознания мелькает мысль – нас могут увидеть, но и она не в силах заставить меня сползти с колен Юры.
Полностью лишенная рассудка, ловлю себя на том, что возбуждаюсь лишь отчаяннее.
– С ума сойти, какая ты вкусная, – произносит он и прикусывает кожу на моем плече.
Внутри что-то взрывается. Любить сильнее, чем я его, просто невозможно.
Небольшого проявления нежности оказывается достаточно. Я кончаю с громким стоном и, боясь, что нас могут услышать, тянусь к нему с поцелуем. Ответив на него, Юра вводит в меня второй палец, заставляя окончательно задохнуться. Давление внутри возрастает, движения становятся жестче. Тело трясет, словно я нахожусь в лихорадке. Оргазм затягивается, опустошая меня окончательно.
***
Юрий
– Посмотри на меня, – прошу Веронику в очередной раз.
Наша свадьба состоится в роскошном загородном спа-отеле «Графский парк», расположенном на берегу реки. При всем обилии шика это место невероятно уютное.
Выйдя на террасу, наблюдаю за тем, как белоснежная яхта пришвартовывается у причала. На берег не спеша ступает супружеская пара. Кажется, это одни из партнеров отца, имен которых я даже не знаю.
И вот зачем они здесь? К чему весь этот размах, если всё происходящее всего лишь ложь и постановка? Неужели нельзя было избежать всего этого пафоса?
Боже, я снова начинаю нервничать…
Желание сорвать с себя фату, освободиться от тяжелого наряда и послать всех к чертовой матери вскипает в крови с новой силой.
Мне страшно. Очень.
Кому скажи – не поверят!
Вот черт!
В последние дни я сама себя не узнаю. Откуда взялись все эти метания и неуверенность? Точного ответа нет, но есть предположение, и даже вы будете громко смеяться, чего уж говорить о моих родных!
Рядом с Юрой я превращаюсь в невнятную, вечно дрожащую, ни на что не годную дурочку! Насмешка судьбы, не иначе, но других объяснений у меня просто нет. Никогда раньше я не ощущала себя такой размазней. Все изменилось в момент, когда я переступила порог его гостиничного номера.
Вернувшись в спальню, где с самого утра проходят сборы невесты, я подхожу к зеркалу и долго смотрю на свое отражение. Нужно собрать всю свою выдержку, неожиданно забившуюся поглубже под кожу, и выйти за дверь с гордо поднятой головой.
Уверена, я смогу.
Мне всё равно, что скажут люди. На сплетни, если они и будут, – плевать. Но я очень боюсь подвести Юру.
Наш брак – это союз на всю жизнь. В противном случае отношения между нашими отцами испортятся. Случается всякое, но своего родного Сергея Александровича я знаю как облупленного. Папа скор на расправу. Сначала выжжет всё вокруг, а потом начнет уточнять, из-за чего именно начался конфликт, или же вообще опустит этот нюанс.
Я кручусь перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон, когда в комнату входит мама.
– Ты очаровательна, милая, – произносит она с улыбкой, начиная часто моргать. Это не помогает. Слезы всё равно появляются в её глазах. – Самая красивая девочка на свете.
– Я тебя очень люблю, – отозвавшись, в последний раз бросаю взгляд на свое отражение и, оставшись довольной, направляюсь к двери.
На заказ индивидуального платья времени, естественно, не хватило, поэтому мы купили подходящее в дорогом бутике. Не скажу, что это меня беспокоит – на моей фигуре и мешок из-под картошки будет смотреться отлично, но всё же спешка в организации свадьбы действует на нервы.
– Мы тебя тоже любим, Никуш. И я, и папа… Ты ведь знаешь, мы тебе желаем только добра…
– Конечно, – я сжимаю её ладонь.
Видеть слезы в родных глазах тяжело, пусть они и вызваны счастьем. Оставаясь с мамой наедине, я боюсь разрыдаться.
– Я думала, ты будешь рада, малышка, – шепчет она. – Сколько раз задувая свечи на праздничных тортах, ты загадывала именно этот день? Ты разлюбила Юру? Все дело в этом?
Мама, в отличие от папы, была в курсе моих чувств.
Родители очень дружны, и порой я боялась, что мама может выдать мой секретик, но этого так и не случилось. Даже в тот момент, когда он бесился, пытаясь понять, что же произошло со мной и почему я хочу уехать учиться в другую страну, мама мою тайну не выдала. Хотя я уверена: она понимала, в чем кроется причина моих страданий.
Алма.
Будет ли она сегодня в числе гостей?
– Нет, я просто волнуюсь, – успокаиваю её, не желая говорить правду. – Так долго ждала, и наконец-то этот день настал. Боюсь, вдруг что-то пойдет не так...
– Не говори глупости. Всё будет хорошо, – мама легонько меня обнимает, стараясь не помять платье, после чего всё равно поправляет струящийся подол. – Пойдем, не будем заставлять гостей ждать. Когда я поднималась, Сережа уже начинал нервничать.
Мама первой покидает комнату, я иду следом. Уже в дверях замедляю шаг и бросаю взгляд на свое помолвочное кольцо. Платина и овальный насыщено-фантазийный синий бриллиант. Идеальное и до неприличия дорогое.
Такие крупные камни – редкость. Их не то что в магазинах не купить, даже не каждый крупный коллекционер может похвастаться подобным экземпляром.
То, с какой быстротой Юра смог его найти, приводит к мысли, что куплен бриллиант на каком-нибудь аукционе… не для меня.
От мысли, что мой палец украшает кольцо, приобретенное для Алмы, мне становится тошно.
– Ты злишься на меня? – спрашивает папа, когда мы останавливаемся у края прохода. От глаз гостей нас скрывает арка из белых роз и орхидей. Все пространство вокруг буквально утопает в цветах. Мы будто в самой прекрасной девчачьей сказке находимся. Если бы происходящее не было фальшью, я бы была самой счастливой невестой на свете. – Малыш, ты должна понимать, я желаю тебе только счастья.
Пока я молчу, папа смотрит на меня так, словно готов прервать свадебную церемонию и лично разогнать всех гостей, если я попрошу.
Мы оба знаем, что я никогда не смогу поступить с ним так бессердечно, поэтому приходится натянуть на лицо самую очаровательную улыбку, на какую я только способна в этот момент.
– Я счастлива, папуль. Спасибо тебе за всё.
Его взгляд становится острее. К счастью, я с ранних лет умею вводить его в заблуждение. Чтобы ни случалось, он ведется всегда.
– Люблю тебя, солнышко.
Наклонившись, папа невесомо касается губами моего лба, после чего сам поправляет мою фату, не позволив сделать это помощнице.
Как только мы ступаем на длинный белоснежный ковер, расстеленный во внутреннем дворе отеля, я впиваюсь глазами во вторую цветочную арку, стоящую за спинами Юры и регистратора.
Мне кажется, будущий муж старательно пытается поймать мой взгляд, но я избегаю его как только могу.
Мы идем вдоль прохода, по обеим сторонам которого раздаются восторженные вздохи и приглушенный шепот. Приглашенные фотографы делают серию снимков, обжигая кожу вспышками.
Я чувствую себя оголенным проводом.
Приходится сжать букет посильнее, чтобы хоть как-то отвлечься от охватившего меня волнения. Стебли пионов до боли впиваются в кожу.
Совершенно некстати в голове всплывает болезненная догадка: что, если Алма находится здесь… в толпе присутствующих?
Они не только встречались, но и вместе работали. Могли ли обстоятельства помешать Грауру пригласить свою бывшую на торжество? Сомневаюсь.
Фантазия подкидывает мне разные версии… Вдруг они продолжили свои отношения? Я близко не знакома с Алмой и не могу утверждать, что эта женщина отвергла бы предложение стать любовницей.
Вдруг она сейчас смотрит на меня и, захлебываясь ядом, строит планы, как будет развлекать моего мужа ночами, пока я буду ждать его дома?
От мысли, как глупо я, должно быть, выгляжу в её глазах, мне становится дурно.
Перед тем как отступить в сторону, папа вновь окидывает меня пристальным взглядом. Мне кажется, он чувствует ложь. Приходится собрать всю свою выдержку, чтобы оставаться безмятежной и воодушевленной.
Когда регистратор начинает свою речь, я пытаюсь всецело на ней сосредоточиться. К сожалению, слова все равно проходят сквозь меня, оставляя после себя лишь пустоту.
В какой-то момент Юра переплетает наши пальцы. И, видимо, почувствовав холод моей руки, растирает её легкими движениями. Только вот кожа всё равно остается одеревеневшей.
Не могу объяснить почему, но сейчас я точно уверена в том, что скоро случится что-то плохое.
***
Юрий
Вероника выглядит изумительно. Открытый взгляд, легкая улыбка на губах, высоко поднятая голова и расправленные плечи. На первый взгляд она производит впечатление идеальной невесты.
Вот только глядя на нее, я не могу подавить ощущение, будто с ней что-то не так.
Не сказать, что за две последние встречи я сумел досконально её изучить, но всё-таки самые очевидные черты от меня не скрылись.
В привычном для себя состоянии она всегда бойкая, смелая, открытая. А ещё от нее исходят волны мощной внутренней энергии. Пожалуй, я никогда раньше не встречал женщин, столь ярко фонтанирующих жизненной силой.
Припоминая наши прошлые встречи, я ловлю себя на мысли, что и в юности она была такой. Просто тогда я не заострял особо внимания на девочке-подростке, что было логичным.
Сейчас же её будто выключили. Фасад ещё светится, но внутри – пустота.
Я пытаюсь понять, что происходит, и с каждой попыткой Вероника закрывается от меня всё сильнее.
Точкой кипения становятся её холодные руки.
Признаться, я не въезжаю, что вообще происходит. Возможно, ей, как и многим девятнадцатилетним девчонкам, не особо хочется выходить замуж рано, однако не я настаивал на всей этой церемонии.
А уж запрыгивать в мою койку её и вовсе никто не просил, да ещё и с разбега.
– … Можете поцеловать невесту, – заканчивает свою речь регистратор.
Шагнув к своей новоиспечённой жене, обнимаю её одной рукой за талию, а второй обхватываю тонкую шею.
Ника так широко распахивает глаза, что они начинают казаться излишне огромными на её идеальном лице. Вместе с тем в них появляются огненные всполохи, уничтожая и пустоту, и обреченность.
Так-то лучше. Видеть свою жену затравленной – то ещё удовольствие.
Слегка сжав тонкую шею, наклоняюсь и касаюсь её губ своими. Ника обмякает в моих руках, полностью расслабляясь и позволяя наклонить себя назад.