Ты. Ко мне. Привыкнешь.

Пролог ♀

«Ты. Ко мне. Привыкнешь.»
Он — суровый жесткий человек с военным прошлым, считающий любовь слабостью, а привязанности — уязвимостью.
Она — мать-одиночка, которой достались огромные долги покойного мужа перед местными бандитами.
Их миры сталкиваются при дурацких обстоятельствах, но он сразу понимает, что не отпустит её. Сможет ли она принять его таким, каким его сделала жизнь, или сбежит, испугавшись его темной стороны?

Елизавета

Он стоит у двери и жадно рассматривает меня. Самый опасный человек из всех, кого я знаю. Неотразимый до безумия и дико пугающий одновременно. Его взгляд прожигает насквозь. И в нем заявление. Я принадлежу ему.

Я вжимаюсь бедрами в подоконник и дышу через раз. Голова кружится от его аромата и тяжелой властной ауры. Светлые стены комнаты, мягкий свет лампы, и он — Виктор — заполняет всё пространство. Грозный, как буря, которая только что смела всё на своём пути. На пути ко мне.

Виктор смотрит на меня своим тяжелым, хищным взглядом, от которого мурашки бегут по коже. Я видела, как он убивал. Видела, как его руки уверенно забирали жизнь. Грубо, жёстко, без жалости. Видела, как он ломал кости тем, кто угрожал мне и моему сыну. А теперь он здесь, передо мной, и его ярость сменилась острым голодом — более пугающим, более всепоглощающим.

— Ты боишься меня, — говорит он, и делает шаг ко мне. Его голос низкий, почти рычащий, от него сердце сжимается.

— Да, — выдыхаю я, не пытаясь отрицать очевидное.

Его рубашка небрежно расстёгнута, через ворот виднеется кожа, исцарапанная в бою. Рукава закатаны до локтя, предплечья увиты причудливой сетью вен. Я смотрю против света и плохо вижу лицо, но чувствую, что он не отрываясь смотрит на меня.

— Ты боишься, но не убегаешь, — продолжает он, в голосе звучит улыбка. Ещё пара шагов, приближается медленно и плавно, как хищник, загоняющий жертву.

— Куда мне бежать? — мой голос дрожит, слабый, как шёпот.

Он подходит вплотную и ставит руки по обе стороны от меня. Запах его тела — смесь древесного парфюма и чего-то дикого, звериного — обволакивает, оседает в легких, манит. Хочется вдохнуть поглубже, чтобы распробовать все ноты.

— Ты знаешь, что это неизбежно, — его слова обжигают меня. — Ты моя. Я вытащил тебя из ада, и теперь ты принадлежишь мне.

Моё сердце колотится, как загнанный зверь. Его слова — приговор. Я знаю, что это правда. У меня нет шансов сбежать.

Он нежно касается моей щеки, обводит большим пальцем скулу. От прикосновения по всему телу проходит ток. Я закрываю глаза, пытаясь собрать остатки силы воли.

— Посмотри на меня, — шепчет он, и я не могу ослушаться.

Его глаза смотрят прямо в душу. Я вижу в них желание, голод, власть, собственничество. Я его трофей. Его добыча. Но готова ли я стать полностью его?

__________________

Привет, мои красивые!

Добро пожаловать в мою новую историю «Ты. Ко мне. Привыкнешь.»
Будет очень горячо и очень эмоционально.
Главного героя вы уже знаете — Виктор из «В клетке у зверя». А с героиней мы познакомимся вместе!

Если вам нравится начало, добавляйте книгу в библиотеку и ставьте звездочки. Всех люблю! ❤️❤️❤️

С вами Анна )

1. ♂

Виктор

Свет фонарей лениво растекается по мокрому асфальту. Конец ноября, недавно прошел дождь. Не гоню, но и не ползу — скорость пятьдесят километров в час. Время позднее, улицы пусты. Тихвин — маленький город, мать его. Рык послушного внедорожника разрезает тишину этой ночи.

Внезапно периферическое зрение вырывает из полутьмы светлое пятно. От стены здания отлипает силуэт. Девушка. Тонкая, как отблеск света, с распущенными светлыми волосами. Не сразу доезжаю, что происходит. Она… бежит наперерез моей машине! Взгляд выхватывает решимость на лице, как у того, кто уже решил броситься с обрыва.

Время загустевает. Она не останавливается! Добегает. Выпрыгивает на дорогу. Я ещё не осознал, что она это сделала, но тренированные рефлексы уже сработали. Бью по тормозам. До неё метра два. Колёса визжат, машину ведет юзом. Едва не задеваю хрупкое тело, ловя её дикий взгляд, который становится разочарованным.

Инстинкт самосохранения заставляет её отпрыгнуть, и она валится навзничь на мокрую дорогу.

Адреналин шарашит по мозгам, пульс колотушкой бьёт в висках. Глушу мотор, резко распахиваю дверь. Хлопок отдаётся эхом в гулкой тишине ночи. Внутри разливается гнев и ярость.

— Тебе что, жить надоело? — жестко спрашиваю, подойдя к ней. — Совсем долбанулась?

Смотрю на девчонку. Длинные волосы прямыми прядями падают на дрожащие плечи. На ней нет верхней одежды, белое платье крупной вязки, которое, кажется, вообще не греет. Зато подчёркивает её хрупкость, будто она вся из воздуха и света.

Она втыкает в меня прямой взгляд.

— Почему вы меня не сбили?! — В срывающемся голосе возмущение. — Почему затормозили?!

Она обхватывает колени руками, и её лицо искажается от слез. Плачет. Сначала тихо, потом срывается на громкие, судорожные рыдания. Я смотрю на неё сверху вниз, пытаясь понять, что за дьявол ей в голову вселился.

— Пфф, — фыркаю и выдыхаю через нос, сжимая губы. Злит.

Рука сама сжимается в кулак, и я гулко опускаю его на крышу внедорожника.

— Ты вообще нормальная? — спрашиваю все ещё жестко.

Она мотает головой, вытирая лицо рукавом, но не отвечает.

Молчит и только скулит. Долго. Я прищуриваюсь, сканирую её. Под моим взглядом она сжимается ещё сильнее.

Так не пойдет. Черт.

— Хватит! — резко окликаю ее. — Прекрати реветь.

Она упрямо смотрит на меня сквозь слёзы. Шумно всхлипывает, всем телом содрогается.

— Вы ничего не понимаете! — цедит почти злобно. — И не поймёте...

Замолкает. А я смотрю на неё. На тонкие черты лица, красные от слёз глаза, узкие плечи, слишком хрупкие для этого мира. В ней есть что-то... что не укладывается в привычные рамки. Красивая девчонка.

Хочется отмахнуться, оставить её здесь. Но что-то не дает.

Сука! Надо просто взять и уехать. Легко. Прямо сейчас сесть за руль и свалить из этого района человейников. Пусть кто-то другой возится с её истерикой. Это не моя проблема.

Но что-то внутри не даёт даже с места сдвинуться.

Она слишком решительно пыталась броситься под мою машину. Не остановится, повторит начатое. Если я её оставлю, точно рванёт под чужие колёса. И, скорее всего, следующий водитель не успеет затормозить. Не моя проблема — истерика. Но… Зараза!

Закидываю руки за голову, выдыхаю вверх, раздумывая, что с ней делать.

Черт. Может, хотя бы в машину посадить? Привести в чувство. Узнать, кто и что её так довёл, и сбросить где-нибудь. Или у больницы оставить?

— Встать можешь? — спрашиваю, подойдя вплотную.

Она качает головой. Плечи снова вздрагивают, но уже слабее.

— Хватит этого цирка, — говорю твёрже и обхожу машину. Открываю ей пассажирскую дверь. — Полезай.

— Зачем? — спрашивает настороженно, слезы почти высохли, но глаза краснючие.

— Не задавай вопросов, — приказываю на грани грубости. — Я тебя тут не брошу. Полезай!

Она все-таки поднимается, не глядя мне в глаза. Упираюсь взглядом в её лицо. Красивое. Даже с этими опухшими глазами красивое. А голова бестолковая. Дура! Нет ни единой причины, по которой стоит лишать себя жизни.

Девчонка дрожит и вместо того, чтобы идти к машине, пятится. Боится меня, похоже. Естественно. Перед ней двухметровая груда мышц со взглядом убийцы. Хрупкая притягательная фигурка делает шаг назад, потом ещё шаг.

— Стоять, — повышаю голос и подхожу. Беру за плечо и веду к машине.

Она поддается. Похоже, все ещё в шоке. Сжимаю пальцами её тонкую руку — эта девочка воплощение беззащитности. А я не привык церемониться, к тому же настолько зол её выходкой, что мягче не получается.

Запихиваю её на переднее сиденье. Сам сажусь за руль, завожу двигатель.

Рулю в сторону центра.

— Как зовут? — спрашиваю в том же жестком тоне.

— Л-лиза, — шепчет она.

Её тихий голос задевает что-то внутри. Сжимаю оплетку руля до хруста. Что я нахер творю? Нахрена посадил в машину? Что мне с неё?

Бросаю ещё один оценивающий взгляд. Да, смазливая, да, ладная, все при ней, грудь полная двоечка, плоский живот, длинные ножки в белых кедах. Но эскорт всегда дешевле и… никаких привязанностей. Товарно-денежные отношения позволяют держать все под контролем.

— Куда вы меня везете? — спрашивает она.

Ставит в тупик. Имя даже не спросила.

— Туда, где ты коньки не отбросишь от холода, — отвечаю грубо, уже прикидывая, куда с ней забуриться.

И тут она выдает фразу, которая перечеркивает все сказанные до этого слова.

2. ♂

Виктор

— Выпустите меня, мне к сыну надо… вернуться… — произносит она сдавленно, будто сама боится своих слов.

Меня как холодной водой окатывает. Блять. Бью по тормозам, машина резко останавливается у тротуара. Меня захлестывает ярость.

— Что блять?! К сыну надо?! И поэтому ты мне под машину сиганула?! — повышаю голос. — Что ты за мать такая?!

— Вы ни черта не знаете! — выкрикивает она гневно и снова заливается слезами. Отворачивается к окну.

Вот только этого мне не хватало. Закатываю глаза, сжимаю пальцы на руле, чтобы не ударить по нему. Я не из тех, кто будет жалеть и подтирать носы.

— Так, всё, — говорю сквозь зубы, прибавляю обогрев в салоне, пока просто стоим. — Или ты мне объяснишь, или я тебя в полицию отвезу. Пусть они с тобой разбираются.

— Вы ничего не понимаете! — снова кричит она, но голос дрожит. — Я пыталась... пыталась сделать всё сама... но они... — Она зажмуривается, срывается на очередной поток слёз.

«Они» звучит как угроза. Но Лиза говорит слишком сбивчиво, слишком горько, слишком надрывно. Бесит. Наверное, это могло бы растопить сердце любому мужчине, но не мне.

— Прекрати реветь, — произношу тише, хотя внутри клокочет злость. — Слышишь меня?

Она вздрагивает, но не успокаивается. Слезы, сопли, полный бардак. И это мать? У меня полыхает от слабаков. Суицид — поступок трусов. Поганое бегство. В жизни все можно исправить, кроме смерти.

— Ты вообще нормальная мать? — произношу с наездом. — У тебя там где-то ребёнок, за которого ты отвечаешь, а ты чего творишь? Какого хрена лезешь под машину? Умирать-то зачем?

— Вы ничего не понимаете! — она орёт, переходя на хрип.

Еба-ать. Как заезженная пластинка. Заладила одно и то же! Сколько можно-то уже? У меня сейчас пар из ушей пойдет.

— Конечно, не понимаю, потому что ты не объясняешь! — рычу на нее. — Только ревёшь, как корова. Где твои мозги? Где твоя ответственность?

Она закрывает лицо руками, сжимается на сиденье. Содрогается от беззвучных рыданий.

Молчим какое-то время. Я надеюсь, что плакса придет немного в адекват.

— У меня. Просто. Нет. Другого. Выхода… — произносит тихо, но твёрдо, будто выплёвывает каждое слово.

— Ну да, суицид, конечно, самый лучший из выходов! — саркастично обрушиваю на неё очередную реплику. — А ничего, что от него умирают?

— Какой суицид? — вдруг более собранно спрашивает девчонка. — Я не собиралась умирать!

— А если бы я не успел затормозить? — смягчаю тон, говорю назидательно. — Четыре тонны чистого железа превратили бы тебя в фарш!

— Вы ехали небыстро, успели бы, — она тоже немного успокаивается. — И я уже сказала. Другого выхода у меня все равно не было…

Последнее договаривает решительно и вздергивает на меня ненавидящий взгляд. Глаза снова красные слёз и отчаяния.

— Что значит, нет выхода? — спрашиваю, усилием воли заставляя себя говорить спокойнее.

Я презираю безответственных матерей. Их дети не заслужили такое дерьмо. Но что-то в этой Лизе не дает мне причислить её к этому типу. Внешность наверное невинная. И взгляд отчаянный. Не похуистка, а доведенная до черты. Правда и нормальным её поведение тоже не назовешь. На мгновение допускаю, что все может быть не так очевидно.

— Говори. Сейчас же. Кто тебя довёл до такого?

Она молчит и с тоской смотрит в окно. Прохожусь взглядом по линии челюсти, зацепляясь за ухо, в мочке болтается длинная сережка из мелких бусин. Залипаю на мгновение.

Стопэ! Тормози, Вик! О чем ты, мать твою, думаешь?!

— Они убьют моего сына... — произносит она отчетливо, и от её голоса меня будто током бьёт.

Всё внутри замирает. Убьют ребёнка? Да ну нахуй? Что за дерьмо?

Заглядываю ей в глаза. Она снова опускает голову, плечи дрожат.

— Кто «они»? — спрашиваю жёстко, будто могу выбить из неё ответ силой.

Молчит.

— Кто, Лиза?! — повторяю громче.

— Это неважно... — шепчет она, но я слышу страх в голосе.

Беру себя в руки, хотя внутри всё клокочет. На детей никогда нельзя посягать. Им нельзя вредить, потому что нельзя никогда.

— Неважно? — повторяю холодно. — Значит, если я тебя сейчас просто высажу, ты вернёшься домой и дождёшься, пока эти твои «они» придут за твоим ребёнком?

Она не отвечает. Сжимается ещё сильнее, будто боится своих слов больше, чем моих.

— Ну? Говори, мать твою! — рявкаю, стукнув ладонью по рулю.

Она дергается так, будто я её ударил, а не руль.

— Я… не могу сказать, — выдавливает и вжимает голову в плечи.

Выдыхаю, пытаясь успокоиться. Эта девка взвинтила меня до предела. Молчу пару секунд, раздумывая, как поступить.

И тут как молнией бьет. В мозг врывается отвратительная догадка. Это все может быть подстроено. Девка, бросающаяся под машину — весомый повод задержать меня в Тихвине, а в случае летального исхода — посадить. А я повелся! Эту дрянь надо разговорить!

Визуалы героев

Виктор Александрович Москвин

38 лет. Высшее образование. Юрист по профессии. Является главой службы безопасности влиятельного бизнесмена из Санкт-Петербурга Вадима Волжского.
Имеет военное прошлое.
Характер жесткий. В людях ценит силу и смелость.

Елизавета Николаевна Данилина

27 лет. Образование высшее. Работает переводчиком с английского.
Мама четырехлетнего Миши Данилина.
Тихая, покладистая, законопослушная девушка.

3. ♂

Виктор

Завожу двигатель.

— Отлично. Тогда поедем в полицию, — меняю тон на холодный. — Посмотрим, что они скажут про твоих «их».

— Нет! — кричит она. — Нельзя в полицию! Только не полицию!

— Тогда поступим вот как, — произношу тоном, не терпящим отказ. — Ты сейчас скажешь мне адрес, где сына своего мифического бросила, а потом я решу, что с тобой делать. Пока все выглядит так, будто тебя кто-то подослал под мою машину броситься.

Она вздрагивает, смотрит на меня, будто я только что предложил её продать.

— Вы… вы мне не верите? — её голос дрожит, в глазах блестят слёзы, но я не поддаюсь. — Поверьте, я просто хотела спасти сына! Меня никто не подсылал…

Щеки снова мокрые, в глазах страх. Правильно боится.

— Верю я или нет — не важно, — произношу спокойно, но жёстко. — Пока я не увижу твоего сына своими глазами, считаю, что ты врёшь.

Она захлёбывается словами, лопочет что-то невнятное о своей честности, мать-одиночка, закон не нарушала, переводчицей на дому работает… бедняжка. О том, как ей сложно одной воспитывать пацана и обеспечивать семью. Блять. Все бабы льют в уши одно и то же. Я устал от этой драмы.

— Хватит, — резко обрываю её, стуча пальцами по рулю. — Лиза, я слишком много повидал, чтобы верить на слово. Особенно истеричным девицам, которые лезут под колёса. Так что либо ты сейчас называешь адрес, либо я решу, что тебя подослали, и разберусь с этим по-своему.

Её взгляд становится затравленным. Она смотрит на меня и на дверь, словно подумывает выскочить из машины. Проверяю блокировку замков.

— Попробуешь сбежать — тебе же хуже. Я тебя найду, — добавляю, хмурясь. — Адрес. Сейчас.

Она сжимается, словно я только что ударил её. Шепчет мне название улицы и номер дома.

— Сразу бы так! — бросаю сухо и вбиваю адрес в навигатор. — А теперь сиди тихо.

Всё, что мне нужно было услышать. Я завожу двигатель и разворачиваю машину, глядя на неё краем глаза. Острые плечи дрожат, она сжимает руки на коленях, будто хочет спрятаться от меня.

Едем в тишине. Её слова всё ещё крутятся в голове. «Они убьют моего сына». Может, это правда? А ещё может быть, что её кто-то подослал, чтобы втянуть меня в дерьмо, от которого будет сложно отмыться. У Вадима много врагов. Исключить меня из игры, и он лишится поддержки.

Когда останавливаюсь у подъезда, она молчит, даже не смотрит на меня.

— Веди, — говорю строго, выхожу из машины и обхожу её, чтобы открыть дверь. — Ты первая, чтобы я знал, что это не ловушка.

Она поднимает на меня взгляд, полный страха и обиды. Но ничего не говорит. Просто выходит и идёт к подъезду.

Обычная хрущоба, на лестнице грязно и воняет. Поднимаемся на третий этаж, там она без ключа открывает незапертую дверь на лестничную площадку и подходит к новенькой металлической двери, на которой нацарапана надпись «Плати». Её неумело пытались зашлифовать, но глубокие царапины букв все равно видны.

Лиза стучит по металлическому полотну, а не звонит в звонок. Но этот стук не похож на условный. Дверь открывается, а я на всякий случай кладу руку на ствол за спиной, если оттуда покажется пистолет или вылетит здоровенный хрен с желанием меня уложить.

На пороге показывается женщина лет пятидесяти с утомленным и одновременно обеспокоенным лицом, которое при виде Лизы становится возмущенным.

— Лиза! — кричит она шипящим полушепотом. — Второй час ночи! Мы договаривались до одиннадцати! — Она бросает на меня взгляд и сдувается, добавляет уже покладисто: — С Мишей все в порядке, он спит.

В душу тонким ручейком просачивается колкая досада. Не лгала Лиза? Плевать. Я должен был проверить все риски.

— Я вас заждалась! — продолжает соседка, так и стоя в дверях, как корова недоеная. Бесит!

По-хозяйски беру её за плечи и вывожу в предбанник.

— Миша спит и вы идите, — произношу так, что она вздрагивает. — Лиза дальше сама.

Подталкиваю Лизу в квартиру и закрываю дверь за спиной.

— Показывай своего Мишу, — говорю холодным голосом.

Лиза молча жестом зовёт меня за собой. Шагает бесшумно, но по тому, как она сжимает пальцы, как осторожно касается дверной ручки, видно — ей страшно. И, кажется, не за себя, а за него.

Она тихо открывает дверь и машет мне в темноту, которую теперь разбавляет свет из коридора.

Комната маленькая, но уютная. На полу разбросаны машинки, в углу полка с книжками, а на стене угадывается постер с нарисованным космосом. У окна напротив двери в этом мирном хаосе кровать, в которой спит мальчишка лет четырех-пяти, наверное.

Светлые волосы чуть растрепаны, рука в голубом пижамном рукаве свешивается с матраса. Он даже не пошевелился, когда мы вошли. Лицо мирное, спокойное. У него длиннющие ресницы и розовые от сна щеки.

Смотрю на это воплощенное умиротворение, и что-то внутри ёкает. Тёплое незнакомое чувство пробивается сквозь панцирь, который я привык носить. Лиза не солгала. У неё и правда есть настоящий живой сын. И он не виноват в том дерьме, в которое кто-то втянул его мать.

У меня нет своих детей. Дети — слабость, привязка, точка давления. Моя жизнь — это работа, контроль и порядок. Но сейчас... Нет. Бред. Дети — это обуза. Мне это точно не нужно. Однако я ловлю себя на четкой мысли, что хочу уничтожить тех, кто посмел ему угрожать.

Лиза стоит рядом, смотрит на меня, на мальчика, снова на меня. Она ждёт моего вердикта, но я не могу отвести глаз от ребёнка.

— Теперь верите? — шепчет Лиза. Голос тихий, но в нём слышна обида.

Я медленно киваю, но не отвечаю. Говорить сейчас нет смысла. Дела скажут громче слов. Я уже знаю, что нужно сделать.

_______________

Михаил Антонович Данилин

4. ♀

Елизавета

Этот человек — настоящий зверь. В голове красным светится тревога: я привела его в свою квартиру, сказала точный адрес, показываю сына. И я ведь беспомощна против него, ничего ему не сделаю, что бы он ни задумал. Огромный, сильный, хищный, опасный. И взгляд у него пугающий до дрожи. Но в душе непрошено теплеет крохотная надежда. Может, он сможет защитить нас от бандитов? Неспроста же заинтересовался…

Нет. Это идиотизм. Я тут же душу эту мысль. Надежда разъест меня изнутри, причинит боль, если окажется ложной. С чего я вообще взяла, что ему есть дело до матери-одиночки, которая по уши в огромных долгах?

Он тихо входит в комнату, где спит Миша, и замирает, вглядываясь в полумрак. Я затаив дыхание наблюдаю за ним. Он неподвижно смотрит на Мишу.

Сейчас я не узнаю его, от него не веет яростью или раздражением, которые он обрушивал на меня в машине, в нём нет ни тени того холодного, хищного мужчины, который вел меня сюда. На его лице мелькает тепло. Только на мгновение. Я бы подумала, что мне показалось, но это было. Я точно видела это.

Его взгляд скользит по Мише — по светлым, растрёпанным волосам, по щеке, под которой лежит немного смятый плюшевый крокодил. От этого взгляда внутри меня что-то оттаивает. Моя пружина страха расслабляется, пусть и ненадолго. Внутри поселяется уверенность, что каким бы зверем ни был этот мужчина, он не причинит вреда ребёнку. Кому угодно, только не ребёнку. Я знаю это, вижу по тому, как он смотрит на моего сына.

Но вместе с этим взглядом я вижу другое: силу. Он словно излучает её. Это не только его физическая мощь, которая ощущается даже на расстоянии, — это что-то первобытное, глубинное, считываемое на кончиках пальцев или по запаху, оно вызывает внутри трепет и заставляет подчиняться.

Он вдруг морщится, будто вспомнил то, что застало его врасплох. Быстро стискивает челюсти, лицо снова становится жёстким, привычно закрытым, но я уже успела заметить другую ипостась этого мужчины.

Он поворачивается ко мне и смотрит на меня испытующим тяжелым взглядом, точно по глазам пытается прочитать мою судьбу. Или решить, какой она будет.

— Его никто не тронет, — говорит мужчина тихо, но голос звучит так, словно эти слова высечены в камне.

Мне хочется ему верить. Травит душу, зараза. Я перепробовала всё, я искала помощи где могла, но никто не отозвался. Никому не было дела до моего личного ада. С этим незнакомцем ко мне в дом пришла надежда. Только всё равно остаётся вопрос, что он попросит взамен.

Мужчина отступает к двери, кивает мне на выход:

— Идём. Поговорим там, — бросает мне вполголоса.

Я сглатываю, не решаясь возразить. Его голос, интонации, манера двигаться не оставляют места сомнениям — он привык отдавать приказы, и их не обсуждают. Никто не осмелится ему перечить. И мне не хочется проверять, что будет, если я ослушаюсь.

Он вызывает во мне странную смесь страха и симпатии, будоражит и притягивает.

Я иду на кухню следом за ним, рассматривая широкие плечи и мощную спину. Он очень сильный. Но при всей массивности очень легко двигается. Мои ассоциации улетают в далекую японию к культуре ниндзя, которые умели двигаться бесшумно и поражать любую цель.

Мы оказываемся на маленькой кухне, где едва хватает места для стола и стульев. Он садится у стены, вытягивая ноги и чуть наклоняясь вперёд, упирая локти в кухонный стол и тумбу рядом с плитой. Его присутствие заполняет всё пространство, и я чувствую себя крохотной.

— Ставь чайник, — приказывает он коротко, глядя в окно на ночную улицу.

Руки дрожат, когда я беру чайник и начинаю наливать воду.

— Что, настолько меня боишься? — вдруг спрашивает он, и я слышу в его голосе едва заметную насмешку.

— Боюсь… да, — выдавливаю, не глядя на него.

— Хорошо, — отвечает он, холодно. — Значит, понимаешь, что лучше не врать.

Мурашки пробегают по спине волной, а в желудке муть. Я оборачиваюсь, сталкиваясь с его взглядом. В этих глазах ничего человеческого, только холодная, жёсткая решимость, как у человека, который добивается целей не считаясь с ценой.

Я разливаю кипяток по чашкам, бросаю пакетики чая, ставлю на стол сахарницу.

— Садись, — командует мужчина, указывая мне на стул напротив.

Я подчиняюсь, чувствуя себя школьницей перед строгим учителем.

— Рассказывай, — говорит он, скрестив руки на груди. — Сначала. Кто, как, почему?

Сержусь, что он только командует. Я же доказала, что сын действительно есть? Чего рычать-то?

— А свое имя для начала сказать не хотите? — спрашиваю с выражением, что без ответа ничего не получится.

— Называй меня Виктор, — повелительно произносит он. — А теперь выкладывай.

Я сглатываю и стыдливо прячу взгляд на столе. Мне трудно выдерживать зрительный контакт с этим зверем, он смотрит в душу, точно кожу снимает усилием мысли.

Меня смущает его тон. Его напор. Его подавляющая аура. Но я все-таки хочу рассказать. Мне страшно и стыдно, но я хочу, чтобы он услышал. Потому что впервые за последние полгода я, кажется, вижу перед собой человека, который может что-то изменить.

— Мое. Время. Стоит. Дорого, — выговаривает с расстановкой он. — Не трать его понапрасну.

Коротко киваю. Придется тряхнуть грязным бельем.

5. ♀

— Впервые они заявились полгода назад, после смерти Антона, моего мужа, — начинаю неуверенно. Почему-то страшно при Викторе говорить о другом мужчине. — Сказали, что его долг теперь мой. Полмиллиона рублей. Это неподъемная сумма, понимаете?

Виктор молчит, будто ждет подробностей. А я ведь всю суть уже и поведала.

— Я тянула сколько могла. Ну как тянула, пыталась собрать денег. Но в долг даже микрозаймы не давали… — к лицу приливает кровь. — У меня нет подтвержденных доходов, потому что я работаю нелегально. Я знаю, это плохо, но… Как-то надо крутиться, да?

Мне кажется, Виктор звереет, слушая меня, но почему-то не задает вопросов, ждет, что я сама все расскажу.

— Понимаете, полмиллиона — неподъемная сумма. Я зарабатываю. Нам с Мишей хватает, но впритык. Я думала, что смогу ужаться и откладывать, но не вышло.

— Дальше, — Виктор наконец что-то говорит, задерживая на мне недобрый взгляд.

Я украдкой рассматриваю его. Жесткая линия челюсти, резкие скулы, щетина, придающая брутальности, лицо, точно выковано из металла. И темные пронзительные глаза, в которых тонешь, если смотреть слишком долго.

— Первое время просто давили словами. Три месяца назад начали угрожать, — продолжаю я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам в который раз. — Показали мне фотографии Миши на площадке детского сада. Сказали, что если я не заплачу, они заберут его.

Я жду осуждения, холодных слов, что я сама виновата, или очередного выпада о том, что я мать-идиотка. Но Виктор молчит. Берет чайную ложку, спокойно сыплет сахар в чай и беззвучно размешивает, не касаясь стенок чашки. Он вроде не делает ничего пугающего, но даже этот простой жест меня подавляет.

— На что твой муж занимал? — спрашивает он наконец.

— Антон взял деньги на расширение бизнеса, — порывисто выдыхаю, пытаясь успокоить нервы. — У него была автомастерская. Он рассчитывал, что окупится за год, но… не получилось.

— И эти деньги он взял у кого? — Виктор прищуривается, наклоняясь чуть ближе.

Мне нечего ответить на этот вопрос. Конкретного кредитора я не знаю.

— Я не знаю точно. За долгом приходил Сергей, — стыд, что я такая бесполезная, выступает румянцем на щеках. — Я видела его пару раз, но были и другие.

— Фамилия? — ледяным тоном переспрашивает Виктор

— Не знаю, — шепчу я. — Только имя.

Тишина оседает изморосью на коже, мужчина что-то просчитывает. Его пальцы медленно барабанят по столу, и даже это действие кажется угрожающим. Он становится мрачнее и мрачнее, точно набирающая силу грозовая туча.

— Значит, ты даже не знаешь, кто требует с тебя денег, — наконец говорит он, и в его голосе звучит гнев. — Но при этом героически прыгнула мне под колеса, чтобы что?

Он втыкает в меня прямой пытливый взгляд. На красивом лице раздраженное выражение. Брови нахмурены, заламывают небольшую морщинку на переносице. Губы плотно сжаты. Жесткость, с которой он задал вопрос, пронизывает до костей. И обижает.

— У таких людей паспорт не спросишь! — выговариваю отчаянно. — Они следят за нами. Говорили, что знают каждый шаг. У меня осталась всего неделя до срока! Я надеялась, что мне выплатят страховку за несчастный случай, мое здоровье застраховано на семьсот…

Резкий удар ладонью по столу заставляет меня заткнуться. Голова сама вжимается в плечи. А потом я слышу тихий, невесёлый смех.

— Судя по всему, ты слабо понимаешь, как работает страховая система, — Виктор гневно фыркает. — Более идиотского плана я в жизни не слышал!

Заставляет меня замереть. Он злится, но все равно выглядит привлекательным. И слишком разочарованным, точно смотрит на форменную идиотку.

— За полгода угроз я дошла до ручки! — выкрикиваю тихим голосом, чтобы не разбудить Мишу. — Я хотя бы что-то попыталась сделать! Никто и не пытался помочь! Полиция в деле! Город маленький, понимаете?

Я полгода прожила под прессингом и видеть разочарование Виктора выше моих сил. Я не могу сдержать слез. Снова плачу. Эмоции прут наружу неостановимым потоком. Закрываю лицо руками, чтобы этот черствый засранец их хотя бы не видел.

— Лиза, — произносит он жестко и щёлкает пальцами в воздухе.

Порывисто дергаю головой из стороны в сторону, мол, отвали.

— Посмотри на меня, — его голос звучит тише, но в нем слышна стальная угроза.

Я убираю руки от лица, поднимаю лицо к Виктору и цепенею. Его взгляд прожигает насквозь, как будто видит все мои слабости и не собирается их прощать. Но что-то в этом взгляде меня притягивает.

Он медленно поднимается со своего места. Тишина в кухне становится почти осязаемой, точно мокрая вата. Его мощная фигура надвигается на меня, а я словно в ловушке — не могу ни отвернуться, ни пошевелиться.

— Поднимайся, — его голос вспарывает тишину. — Идем.

— Зачем? — спрашиваю все ещё всхлипывая.

Он не отвечает, просто протягивает руку, а когда я медлю, его горячие и сильные пальцы обхватывают моё запястье. Легко, но уверенно он поднимает меня со стула, ведёт в гостиную, не оставляя возможности протестовать. Я иду за ним. Сердце стучит в ушах, и в груди поднимается тревога.

Когда мы оказываемся в гостиной, он опускается в кресло и одним движением усаживает меня к себе на колени.

— Что вы делаете? — спрашиваю, я, поражённая его действиями, но он лишь кладёт руку мне на талию, удерживая, чтобы я не пыталась встать.

— Тише, — произносит он, глядя на меня тем самым пронзительным взглядом. — Успокойся.

— Что вы делаете? — повторяю дрожащим голосом, чувствуя, как его рука чуть сильнее сжимает мою талию.

— Успокаиваю тебя, — отвечает он тоном, будто он стопроцентно уверен в своей правоте.

Он тянется другой рукой, легко берёт мою ладонь в свою. Его пальцы медленно обводят контур моей кисти, затем перемещаются на запястье, и я вздрагиваю от этого прикосновения. Он словно изучает меня, будто пытается понять, где грань, за которую можно зайти.

6. ♀ 

Лиза

— Вы… не должны… — начинаю я, но мой голос звучит слишком неуверенно, чтобы остановить его.

— Но ты же не отталкиваешь меня, — замечает он. Его ладонь скользит вниз по моей спине, затем снова поднимается вверх, легко касается линии плеч. — Или я ошибаюсь?

Я не могу ответить. Мозг затуманивается, а тело, будто по своей воле, расслабляется под его прикосновениями. Его тепло, сила и уверенность действуют на меня гипнотически.

— Ты уже не боишься меня? — спрашивает он чуть хрипло.

— Нет, — выдыхаю я. Это правда. Сейчас я уже не боюсь его. Но меня пугает то, как сильно реагирует моё тело.

Его рука останавливается на моей талии, большой палец легко обводит её контур через тонкую ткань. Я чувствую, как дыхание сбивается, внутри растет непрошенное напряжение.

И вдруг тишину разрывает тихий плач из соседней комнаты.

— Миша, — шепчу я, словно напоминание самой себе.

Виктор молча отпускает меня, позволяя подняться.

— Иди, — говорит он уже жёстко, как приказ. — Успокой сына.

Я иду в детскую, обнимаю Мишу, успокаивая его шепотом. Когда он снова засыпает, я возвращаюсь, но Виктор уже не смотрит на меня. Он стоит у окна и разглядывает что-то снаружи.

— Ложись спать, — отрывисто говорит он не поворачиваясь. — Завтра поговорим.

— А вы? Уйдете? Я прово…

Виктор лишь одаривает меня очередным тяжелым взглядом, и я забываю, что хотела сказать. Он сделает что считает нужным. В конце концов если бы он хотел причинить мне или Мише вред, он бы уже это сделал.

Виктор уходит из гостиной и притворяет дверь. Это моя спальня. Удивительная тактичность с его стороны. Мне не надо повторять дважды. Я вымотана вусмерть.

Ложусь на неразложенный диван не раздеваясь, и сон мгновенно забирает моё сознание себе. Я проваливаюсь в долгожданное небытие.

А просыпаюсь от нежного родного прикосновения. Маленькая ладошка треплет меня по плечу, а слух улавливает гневный разговор двух мужчин в прихожей.

Открываю глаза и несколько мгновений пытаюсь осознать, что происходит. За окном светает. Часы показывают семь утра. Миша рановато проснулся. Трет одним кулачком глаза, другой рукой держится за мое плечо. Выглядывает из-под длинных ресниц, в которых застряла тревога.

— Мама, там дяди... они ругаются, — шепчет Миша.

Сердце пускается вскачь. Я поднимаюсь, осторожно обнимаю его, чтобы успокоить, и, сглатывая ком в горле, шепчу:

— Всё в порядке, Мишутка, — а сама понимаю, что ни разу не в порядке, в памяти всплывает пугающий Виктор, он, наверное, один из «дядь», а кто второй? — Давай-ка ты пока пойдёшь к себе, а я разберусь, ладно?

Он хмурится, не желая отпускать мою руку, но, увидев моё настойчивое лицо, нехотя кивает. Я отвожу его в детскую, включаю свет, показываю на машинки.

— Поиграй немного, хорошо? — голос дрожит, но я стараюсь говорить как можно спокойнее. — Когда всё утихнет, я к тебе вернусь. Сиди тихо.

Миша нехотя опускается на пол и начинает перебирать машинки. Выговаривает обиженное «ладно», а я закрываю дверь в детскую и направляюсь в коридор.

Подходя, слышу, как Виктор беседует с моим соседом Лехой, который живет этажом выше. Странно видеть его в такой час. Леха вообще-то нормальный парень, обычный, въехал сюда три месяца назад.

— Мужик, какого хуя ты тут забыл? — произносит он с заносчивостью малолетки в голосе. — Я к своей бабе пришел!

Бред какой-то! Я не припомню, чтобы у меня с Лехой доходило до чего-то серьезнее, чем поднять до квартиры сумки с продуктами. Открываю дверь и замираю на пороге прихожей.

— К ней? Она твоя? — Виктор отвечает спокойно, почти лениво, делая короткое движение головой в мою сторону. А мне страшно от этой интонации.

В этот момент Леха тоже меня замечает. У него напряженно подняты плечи. На челюсти ходят желваки. Руки сцеплены на груди.

— Лиза, вернись в комнату и запри дверь, — жестко приказывает Виктор, сверля взглядом моего соседа. — Выйдешь, когда я скажу.

Мне становится страшно за Леху, но я не решаюсь возражать. Ухожу в гостиную, правда оставляю дверь чуть приоткрытой и приникаю к щёлке.

Сердце бьётся в груди так, что кажется, его звук будет слышен в коридоре. На фоне Виктора Леха кажется мальчиком. И напряжение между ними буквально давит воздух.

— Ответишь на мои вопросы и уйдешь на своих двоих. — Мрачный голос Виктора подчиняет даже меня. — Кто у вас главный?

— Ты чего, мужик? Попутал? Я ж сказал, к своей бабе, к Лизе зашёл, — бормочет Леха, начиная отступать к двери.

Я не успеваю заметить, что происходит дальше. Вместо ответа Виктор совершает какой-то быстрый рывок, а в следующее мгновение Леха с криком падает на колени. Виктор стискивает в кулаке его пальцы неестественно выгнутыми. Леха с мольбой смотрит на него, пытаясь подавить стоны.

Меня как водой окатывает от этой сцены. Платье мгновенно липнет к спине. Я зажимаю рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

— Тихо. — Виктор произносит почти шёпотом, но в его голосе больше угрозы, чем в любом крике. — Повторяю вопрос. На кого ты работаешь?

— Да ты чего?! Отпусти, псих! — хрипит сосед, все ещё стоя на коленях, и косится на свои пальцы, которые, кажется, вот-вот хрустнут от чудовищного давления. — Ни на кого…

— На. Кого. Ты. Работаешь? — цедит Виктор, точно молотом бьет.

— Мне... мне приказано не говорить, — жалобно отвечает Леха, всхлипывая и морщась от боли.

Виктор надавливает ещё, и… Треск костей раздаётся настолько громко, что меня начинает тошнить.

Леха кричит, хватается за руку, падая к ногам Виктора.

— Последний шанс уйти с минимальными потерями, — ледяным голосом продолжает мужчина. — Или сломаю что-то поважнее.

Леха судорожно дышит, смотрит на своего мучителя диким, полным животного ужаса взглядом:

— Леонид... Марков, — хрипит он. — Батя! Он главный!

Виктор поднимает лицо к потолку и тяжело вздыхает. Не торопится ничего говорить или что-то делать. Думает.

7. ♂ 

Виктор

Парень, который стучит в дверь, вызывает у меня сразу два чувства — раздражение и настороженность. Ещё не впустив его в квартиру, я уже догадываюсь, кто он. Такие типы, как он, выделяются: слишком громкие, слишком дерзкие, словно пытаются доказать, что они что-то значат. А на самом деле — мелочь. Этот «сосед» замазан в грязи по уши.

Интуиция, проверенная годами, шепчет — этот тип здесь не случайно. Возможно, он один из тех, кто угрожает Лизе. Или просто мелкая сошка, поставленная «присматривать». Все складывается в уродливую мозаику. Время семь утра — не самое подходящее для визитов к соседке. Он хорохорится, мол, девушку свою проведать пришел, ревность изображает. Не верю ни единому слову. А он сдувается прямо на глазах. Сгорбливается. Чувствует, что шмонит тут его собственной паленой шкурой.

В гостиной раздаются быстрые легкие шажки и тонкий голосок. Миша. Блять. Разбудил-таки, мудила!

Хочется рявкнуть на бандитскую шестерку: «Заткнись, щенок, ребёнка разбудил», но я ещё больше перепугаю мальца.

А потом голос Лизы его успокаивает, она уводит сына обратно в детскую. Успокаиваюсь чуть.

— Ты попутал? Дай мне с бабой моей повидаться! — наезжает быковатый щенок.

Лиза выходит в коридор — и гнев скручивается внутри тугой пружиной. Зачем пришла? Не на что тебе тут смотреть, девочка!

— В комнату. Дверь запри, — рычу, даже не поворачиваясь к ней.

Но, конечно, она этого не делает. Засранка. Я кожей чувствую её взгляд в щелку двери. Что ж, ей же хуже. Она слишком чистая, слишком наивная, с добрыми глазами и широким сердцем, ей не стоит видеть, что будет дальше.

Когда ломаешь людям кости, у них удивительно прочищается память и повышается честность. Этот пацан раскалывается. Называет мне главного в своей шайке-лейке, которая угрожает Лизе. Этого достаточно. Остальное я узнаю без его помощи и приду потолковать с этим Батей.

Когда сосед, скулящий как побитый пёс, вылетает из квартиры, я оборачиваюсь к Лизе, тихо выходящей в коридор.

— Я просил тебя закрыть дверь, Лиза, — произношу с расстановкой. Я предупреждал, она не послушала. Закономерный результат — бледная, плечи ссутулены, руки дрожат. Я не умею жалеть врагов, но своим не обязательно смотреть, как это происходит.

— Собирай вещи, бери сына, — приказываю строго. — Мы уезжаем.

Она смотрит на меня так, будто я только что сказал, что мы отправляемся в ад.

— Поторапливайся, — добавляю, не давая ей времени на возражения.

От неё пахнет страхом. Я предполагал такую реакцию и, наверное, сейчас это не худший вариант.

Лиза медленно кивает и уходит в гостиную. Я смотрю ей вслед. Изящная фигура, хрупкая линия плеч, длинные светлые волосы. Слишком нежная, слишком женственная. А ещё — безумно чувствительная. В памяти всплывает, как я вчера её успокаивал, и член реагирует так же, как вчера. Возбуждением.

Не получается выбросить из головы её мягкое, тёплое, податливое тело. Рука до сих пор помнит каждый изгиб, которого коснулась. Лиза дрожала, но не отталкивала. И запах, легкий, с нотками ванили и чего-то цветочного, теперь он преследует меня, раздражая и будоража одновременно.

За дверью гостиной Лиза шуршит вещами, а я, прихватив здешние ключи, выхожу из квартиры, запираю снаружи и спускаюсь к подъезду покурить. Не дымить же при ребенке. Да и надо сделать пару звонков без посторонних ушей.

Адреналин все ещё бурлит в крови. Отправив Лизу спать, я не ложился. Сделал себе яичницу, затем осмотрелся в квартире. Лизины слова подтвердились — в холодильнике есть все, но от бюджетных производителей. В ванной детские средства, а не хозяйственное мыло. Лиза действительно в состоянии содержать свою семью, но лишних денег нет.

На улице прохладно. Подморозило. На лужах тонкая корочка льда. Вытаскиваю сигарету, зажимаю губами, щёлкаю зажигалкой. С удовольствием затягиваюсь. Дым обжигает лёгкие, чуть проясняет голову. Думаю несколько мгновений, как буду говорить, и звоню Вадиму. Рановато, но потом будут другие дела.

— Говори, Вик, — он отвечает на третий гудок. Голос звучит резко, как если он раздражен.

На фоне какая-то суета, тихие разговоры, металлический шум. Наверное, в больнице с Лерой, снова кладут на сохранение.

— Задержусь в Тихвине, — говорю ровно.

— Проблемы? — в тон переспрашивает Вадим, но я чувствую, что напрягается.

— Ничего, с чем я не разберусь, — отвечаю спокойно. — Но потребуется неделя, может, чуть больше.

Он молчит пару секунд, а потом коротко произносит:

— Справишься?

— Всегда, — отвечаю с кровожадной улыбкой, хоть он её и не видит.

Бате места мало будет, когда я за ним приду.

Вадим сбрасывает звонок. А я захожу в контакты и нахожу ещё одно имя. Отец.

Запускаю набор номера.

— Да? — деловитым голосом отвечает Галя, его домработница, которая мне напоминает требовательную мамашу.

— Привет, отец… занят? — даже изгибаю бровь для пущего выражения своего удивления.

— Тренируется, — отвечает женщина. — Что ему передать?

Точно, как я забыл? В этом он весь. Дисциплина, самоконтроль, четкое расписание. Строгий офицер, жесткий отец, конкретный мужчина. Мы не ладим, как настоящие отец и сын, но уважаем друг друга, как два равнозначных по силе хищника.

— Скажи, что я везу людей, которым нужна защита, — отвечаю я. — И пусть перезвонит, когда освободится.

Она коротко соглашается, не задаёт лишних вопросов. Вышколена до кончиков волос.

Выбрасываю окурок в мусорку и направляюсь обратно в квартиру. Подходя, холодею. Дверь открыта. Щелка небольшая, но этого достаточно, чтобы в голову полезли самые хреновые мысли. Сердце гулко отбивает такт в груди, адреналин мгновенно бьёт в кровь. Сосед-ушлепок, похоже, был не один?

_________________

История Вадима и Леры

«В клетке у зверя»
https://litnet.com/shrt/SaDe

8. ♂

Виктор

Захожу внутрь, тихо и осторожно, сканирую пространство взглядом. Ищу следы борьбы. В прихожей всё на месте. Но их могли вырубить и вынести.

Зло шиплю сквозь зубы:

— Лиза!

Ни звука. Подхожу к комнате, где спал ребёнок, распахиваю дверь. Кровать пуста. Ярость скручивает внутренности. Меня не было несколько минут! Сука! Кто смог так тихо и так чисто похитить девку с сыном у меня из-под носа?!

Прикидываю, как искать Лизу и сколько квартир надо обойти. Порывисто подхожу к окну — нет подозрительных машин. Сука. Что тут произошло?!

Я собираюсь рвануть из квартиры, когда входная дверь открывается. Лиза входит, держа на руках Мишу. Тот обнимает её за шею, трогательно прижимаясь к ней.

— Ты совсем охренела?! — выкрикиваю, голос рычит раздражением.

Лиза вздрагивает, мальчишка тоже и плотнее жмется к маме. Смотрит на меня огромными испуганными глазами. Вот дерьмо. Меня самого передёргивает от осознания, что я только что напугал ребёнка.

— Тихо-тихо, — выдыхаю, смягчая тон. Поворачиваюсь к Лизе, стараясь заглушить гнев. — Ты понимаешь, что оставлять дверь открытой, когда тут шастают враги — это самоубийство?

Она сжимает губы, отводит взгляд, качает мальчишку на руках, успокаивая его.

— Лиза, — говорю ещё мягче. — Ты меня здорово напугала. Зачем хоть ходила-то?

— Я просто… ключи отнесла соседке, чтобы она растения поливала.

На мгновение теряю дар речи. Растения. Растения! Среди всего этого бардака она думает о растениях!

— Ты всегда такая добрая? — произношу уже с иронией.

Она смотрит на меня с удивлением, и я тут же отвожу глаза. Сука, мне стыдно! Я в шоке. Мне стыдно за черствость. Кровь и грязь — привычно и знакомо. А сострадание к растениям — нет.

— Вещи собрала? — возвращаю командный тон.

Внутри расплескивается новое раздражение. Она ж по соседкам шастала, где ей вещи собирать? А мне не улыбается тут торчать. Чего доброго новые незваные гости нагрянут. Мне нисколько не страшно с ними столкнуться. Не хочется, чтобы Лиза была свидетельницей новой встречи. Ей это не надо.

— Да, всё готово, — говорит она спокойно и указывает в сторону двери.

Действительно, в углу стоит небольшая сумка. Слишком быстро управилась!

— Ладно, одевайтесь и идем, — бросаю я и подхватываю её сумку. — В безопасном месте нас уже ждут.

Лиза напяливает на сына синий комбинезон с черным низом, нахлобучивает шапку и повязывает шарф. На ноги — аккуратные новые ботиночки. Её сын одет гораздо лучше неё самой. На ней невзрачно-серое местами вытертое шерстяное пальтишко и явно демисезонные сапожки.

Мы выходим из квартиры, спускаемся к машине. Лиза держит Мишу за руку, тот идёт рядом с ней, но всё ещё косится на меня.

— У вас есть детское кресло? — спрашивает она, глядя на внедорожник.

— Нет. Но я повезу аккуратно, — отвечаю, открывая заднюю дверь. — Не до кресел сейчас.

Она сдержанно кивает, усаживает Мишу и садится рядом. Я захлопываю дверь и забираюсь за руль.

Мы едем за город. Лиза беспрерывно тихо и ласково сюсюкает с Мишей. Не могу разобрать слов, но отчетливо ощущаю, насколько она любит сынишку. Все тепло, которое она может дать, сейчас обращено на него. Я время от времени смотрю на неё в зеркало заднего вида. Взгляд против воли цепляется за её нежные губы, которые шевелятся, когда она говорит. И ласковую светлую улыбку. Мне она пока ни разу не улыбнулась.

Спустя час доезжаем до резиденции моего отца. Добротный двухэтажный коттедж из серого кирпича, строгий, ухоженный, вылизанный до блеска, как снаружи, как и внутри. Вокруг высокий забор, система камер по периметру. Пост охраны — киваю в тонированное окно, и ворота отъезжают в сторону, пропуская машину внутрь.

Дом отца стоит в глубине участка. Небольшой сад, вдоль забора и стен цветочные клумбы, облезлые зимой. Сдержанный порядок, как и всё в жизни моего отца.

— Приехали, — произношу, ловя Лизин взгляд в зеркале заднего вида, и глушу двигатель.

Выхожу, помогаю девчонке с ребенком выбраться на улицу и веду к дому.

Дверь открывается нам навстречу. На пороге появляется бесстрастная Галя. У неё строгий взгляд, но доброе лицо.

— Это Лиза и её сын, — коротко представляю их. — Обеспечь всё, что нужно.

Галя одобрительно кивает и отходит в сторону, пропуская Лизу с Мишей в дом. Та выглядит немного растерянно, но бросает на меня благодарный взгляд через плечо.

Я показываю большой палец вверх и закрываю дверь за ними. Отец мне так и не перезвонил, значит, пообщаюсь лично. Обхожу коттедж и направляюсь в заднюю часть участка, в отцовскую мастерскую.

Небольшая постройка, в которой стоит удобный деревянный верстак. На нём аккуратно разложены инструменты. Рядом — груда свежих брёвен. Отец всегда любил что-то делать руками, сливая в работу остатки энергии после тяжёлых дней.

Он стоит ко мне спиной у верстака, строгий, подтянутый, в брюках и тёмной рубашке с закатанными рукавами.

— Задерживаешься, — утвердительно спрашивает он, не отрываясь от работы.

— Есть причина, — отвечаю.

— Я заметил. Люди, которым нужна защита, да?

Я киваю, наблюдая, как он методично четкими отработанными движениями шлифует дерево. Сколько себя помню, он всегда действовал настолько уверенно.

— Кто они? — равнодушно спрашивает отец, но я знаю, что он слушает внимательно, раз задал вопрос.

— Женщина и ребёнок, — отвечаю коротко. — Местная группировка решила на них наехать.

Отец останавливается, оборачивается ко мне. Смеряет тяжелым оценивающим взглядом.

— Ты уверен, что они стоят того, чтобы вмешиваться? — Он изгибает бровь.

— Да, — твёрдо отвечаю.

Он коротко кивает и снова возвращается к дереву.

— Пусть остаются, — продолжает он задумчиво себе под нос. — Но порядок будет такой же, как всегда. Сколько лет ребенку? Мне тут хаос не нужен.

— Четыре, — отвечаю, закатывая глаза. Он и со мной был таким же строгим. — Я предупрежу, чтобы Лиза держала сынишку в своей комнате.

9. ♀

Елизавета

Я не успеваю заметить, как Виктор уходит, он как испарился, стоило мне отвлечься на Мишу.

Я какое-то время пытаюсь разделять с Мишей игру в машинки. Но сердце не на месте. Не стесним ли мы хозяина этого дома. Виктор не говорил, что это за место, сказал лишь, что безопасное.

Галя зовёт меня к завтраку. Её чуть хрипловатый голос звучит мягко, но настойчиво:

— Лиза, завтрак готов. Александр Павлович уже приступил.

Интересно, чего ждать от этого Александра Павловича?

Я спускаюсь вниз, держа Мишу за руку. Звук наших шагов по лестнице кажется слишком громким в этом строгом и тихом, почти стерильном доме. Галя встречает нас у дверей столовой.

— Идём, — шепчет она.

Внутри всё выглядит так же идеально, как и снаружи. Во главе массивного, безупречно сервированного стола сидит, похоже, сам Александр Павлович. На нем темная рубашка с закатанными рукавами и расстегнутым на одну пуговицу воротом. Волосы средней длины с проседью выдают возраст, но на пенсионера этот мужчина нисколько не похож. Поджарый, крепкий, сильный, я бы даже назвала его спортивным. Спина прямая, взгляд острый, смотрит так же пытливо, как и сын, точно сканирует нас на наличие слабостей.

— Садитесь, — коротко произносит он, указывая на два стула справа от себя.

Помогаю Мише усесться, сама смотрю на хозяина дома. Этот мужчина внушает страх. Напрягаюсь, садясь за стол. Его присутствие подавляет, словно положенное на плечи тяжёлое одеяло.

— Мой сын сказал, что вы поживете здесь, пока ситуация не разрешится, — начинает он сухо, почти официально. Киваю. — В этом доме работает несколько правил.

Я снова киваю, крепче сжимая руку Миши под столом.

— Во-первых, не шуметь. Во-вторых, не разбрасывать вещи. В третьих, не портить мебель, — чеканит он, будто с провинившимися школьниками или… домашними животными. — Если вам что-то нужно, скажите Гале, это будет доставлено. Территорию покидать запрещаю.

Он делает паузу. Я гулко сглатываю. Мне придется поднапрячься, чтобы совладать с Мишей и выполнить все эти правила. У меня сынок та ещё юла.

— Вам сейчас что-то нужно для комфортной жизни? — голос Александра Павловича льдом обжигает уши.

— Спасибо, ничего, — поспешно отвечаю я, чувствуя себя маленькой и незначительной под его пронизывающим взглядом.

Он кивает, чуть сужая глаза, словно проверяет, правду ли я говорю.

— Галя покажет вам дом и ответит на вопросы, если таковые возникнут, — заключает он, беря в руки чашку с кофе. — Приятного аппетита.

Завтрак проходит в напряжённой тишине. Даже Миша, обычно болтающий без умолку, тихо жует оладьи, изредка поглядывая на строгого мужчину. После Галя остается на кухне прибирать и готовить обед, а мы с Мишей тихо, как мышки, поднимаемся в выделенную нам спальню.

Я читаю, Миша играет с игрушками, которые я собрала. Точнее, те, которые оказались в этой сумке.

— Да! — отрывисто ответил Антон по телефону, когда я вышла из душа перед сном. Был первый час ночи. — Деньги будут! Я жду поставку.

Он оглянулся и, увидев меня, повесил трубку. Потом подошел ко мне и крепко обнял.

— Не спрашивай. Просто знай — это не любовница, — тем же строгим тоном произнес он.

Это было за месяц до того, как он попал в аварию, в которой не выжил. В тот вечер мне впервые стало страшно. На следующий день я собрала нам с Мишей походную сумку на случай, если придется поспешно уехать. Муж мне ничего не объяснял, но я сама ощущала, что пахнет бедой, подготовила себе и Мише возможность побега.

Прошел месяц. Авария. Реанимация. Смерть. Похороны-поминки. Сорок дней. Все это время меня никто не беспокоил, и я уже думала, что беда обошла меня стороной, но бандиты все-таки пришли. И явились сразу с таким железным якорем, что бежать куда-то стало поздно.

— Мы следили за тобой со смерти твоего муженька, — сказал тогда тот, кого я знала под именем Сергей. Приземистый, коренастый, с татуированными руками и даже пальцами. — Даже не думай слинять. Из-под земли достану, и ты пожалеешь, что решилась на побег.

Так сумка и простояла, готовая к отбытию, пока за нами не явился пугающий Виктор.

После обеда, который проходит так же в присутствии Александра Павловича, я укладываю Мишу на дневной сон — он до сих пор у меня спит, хотя ему уже четыре года. Сама спускаюсь вниз и нахожу Галю на кухне. Она снова что-то готовит.

— Может, я помогу? — предлагаю, чувствуя необходимость хоть как-то расплатиться за гостеприимство и её заботу.

Она поднимает на меня взгляд, который сначала кажется строгим, но тут же смягчается.

— Поможешь? Ну, если только самую малость, — её голос становится более живым, почти весёлым. — Можешь ополоснуть использованную посуду, если хочешь.

Я встаю к красивой керамической раковине, мою терку, ножи, пару мисок. А Галя начинает говорить. Слова льются рекой, пока не заходит речь о Викторе.

— Не переживай ты так, — вдруг говорит она, и её голос становится тише. — Александр Павлович — человек замечательный. Просто строгий. Да и жизнь у него была такая, знаешь, военная. Это всё... привычки.

Я киваю, задумавшись, а потом спрашиваю то, что уже несколько часов крутится в голове:

— А Виктор? Он всегда был... таким угрюмым?

Галя вдруг запинается.

— Сложный он, — наконец произносит она тихо. — Многое пережил. Уж точно больше, чем положено обычным людям. Они с Александром Павловичем редко видятся, хотя и признают друг друга. — Она вытирает стол, избегая моего взгляда. — А теперь вот…

Галя оскевается и умолкает.

— Что теперь? — осторожно спрашиваю я, чувствуя, как сжимается сердце.

Галя смотрит на меня с грустной улыбкой:

— Теперь он человек, которого боятся. Но ради близких горы свернёт. Только ложь не прощает.

Последнее она договаривает с выражением, от которого я понимаю, что откровения закончились. Не подвела меня интуиция, Виктор страшный человек, от таких надо держаться как можно дальше. Да вот только боюсь, что не мне выбирать дистанцию.

10. ♀

Елизавета

— Он — бешеный пес. С ним иначе нельзя, — прозносит Виктор стальным тоном. — Если дать ему время, он подтянет людей.

— Тогда не давай времени, — задумчиво парирует его отец. — Действуй быстро и точно.

— И на поражение, — с улыбкой в голосе отвечает Виктор.

Я понимаю, что речь об убийстве. Точнее, уничтожении. И точно так же хорошо понимаю, что мне не следовало этого слышать.

Надо бы уйти, пока не застукали, и я уже собираюсь смотаться в свою комнату, как дверь внезапно распахивается, и на пороге показывается Виктор — высокий, мощный, мрачный, как грозовая туча.

— Любопытство — опасная штука, — произносит он с расстановкой он низким, угрожающим голосом.

Я понимаю его негодование. Я услышала всего три реплики, но каких! Я догадываюсь, о ком они говорили, и от сути этого разговора меня потряхивает. А под взглядом Виктора, говорящим, будто я теперь нежелательный свидетель, мне становится совсем не по себе. Дыхание сбивается, но в его глазах мелькает не желание уничтожить, а… просто желание.

— Тебе не следовало этого делать, — произносит он чуть тише и улыбается уголками губ, но от взгляда из-под бровей мне все равно очень страшно.

Он оборачивается к отцу и бросает:

— Я вернусь.

Его взгляд снова встречается с моим. Тёмный, обжигающий, как раскалённый металл.

— Простите, я… я ничего не слышала, — пищу, отступая назад, но его рука уже обхватывает моё плечо. Сцепляет пальцы. Не давит, но я не могу вырваться. Вся его мощная фигура излучает силу и неумолимость.

— Ты пойдешь со мной, — голос Виктора звучит хрипло, срывается на низкий рык.

Он ведет меня по коридору к соседней комнате, толкает дверь. Мозг сам требует подчиниться, и я послушно захожу вместе с ним. Это ещё одна спальня, судя по обстановке. Кровать, платяной шкаф, стол у стены. Все это подсвечено голубым светом с улицы.

Освещение Виктор не включает. Пропускает меня вперед и закрывает дверь с глухим щелчком. Я разворачиваюсь почти в прыжке. Сердце вдруг уходит в пятки.

— Ты понимаешь, что тебе не стоит знать всего? — произносит Виктор, надвигаясь точными медленными шагами, какими бы тигр подбирался к добыче. Я отступаю, пячусь, пока не упираюсь бедрами в подоконник.

— Я просто… — начинаю оправдываться, но слова вязнут в горле.

— Просто что? — он подходит вплотную, наклоняется ближе, его дыхание обжигает кожу.

Молчу, не в силах придумать правильный ответ. А Виктор внезапно мягко, но уверенно берет меня за плечи и разворачивают к окну. Я вжимаюсь животом в холодный подоконник, но не сопротивляюсь.

— Виктор… — шепчу, но он перебивает меня:

— Молчи. Ты провинилась… — Его голос звучит бархатисто, но строго.

Он медленно и совершенно спокойно, будто так и надо, закладывает мои ладони мне за спину, фиксирует запястья одной рукой и ещё сильнее прижимает меня животом к подоконнику. Другой рукой проводит по линии моей талии, оценивая, щупая. Тело предательски замирает в ожидании непонятно чего. В голове вихрем проносятся дурацкие пошлые картинки. Я знаю, что так нельзя, это неправильно, но я не могу приказать собственной физике. Внутри теплеет и что-то начинает чуть дрожать.

— Знаешь, что ты сделала не так? — строго, но хрипло спрашивает Виктор. Я кожей ощущаю его желание, проникающее под одежду, оседающее маслянистой пленкой на языке. — Упрямая и слишком любопытная девочка Ли-за.

Его пальцы медленно опускаются ниже, очерчивают бёдра. Я сгораю от этого прикосновения, дыхание сбивается.

— Ты… можешь быть упрямой, — продолжает он, и его голос скатывается к горячему шёпоту. — Но упрямство должно иметь границы.

Он вдруг резким движением стягивает мои домашние штаны сразу вместе с трусиками и держит меня с голой попой. Щеки начинают неистово пылать.

— Виктор! — вскрикиваю, дёргаясь, но он легко удерживает меня, будто бы вообще не напрягаясь.

— Не сопротивляйся. — Это приказ, хоть и звучит ласково. — Тебе урок, Лиза. Чтобы ты запомнила.

Первый шлепок ощущается неожиданно. Его ладонь звучно хлопает по голой коже, и я подскакиваю. Боль острая, но терпимая. А между ног становится вдруг горячо. Тепло вспыхивает внизу живота, разливается по телу, и я уже ненавижу себя за эту реакцию.

— Виктор, пожалуйста, перестань… — прошу, но голос мой звучит неуверенно.

— Я накажу тебя и перестану, — у меня ощущение, что он получает удовольствие, делая это со мной. Смакует власть. Ещё один звонкий удар, и я задыхаюсь, щеки так и горят, но я не могу отрицать позорный факт — меня это заводит.

Я сжимаю губы, чтобы не издать ни звука, но с каждым новым хлопком бедра все сильнее слабеют, а внутри всё сильнее растёт постыдное желание. Кожа устает, и боль неуклонно нарастает. Я всхлипываю, не выдерживая, когда очередной удар оказывается слишком ощутимым.

Нового шлепка не следует. Виктор отпускает мои запястья. А я так и лежу, упершись лбом в подоконник. Да и сил выпрямиться нет. Сердце бешено колотится, дыхание прерывистое. Виктор только пошло раздразнил меня этой поркой.

Я снова ощущаю горячую ладонь Виктора на коже, он осторожно касается пылающей попы, словно проверяет, не переусердствовал ли, а потом аккуратно, будто одевает ребенка, сам натягивает на меня трусики и штаны.

— Всё, — тихо и хрипло произносит он, и в его голосе больше нет суровости. — Свободна.

Я опираюсь на подоконник, пытаясь отдышаться. Но руки затекли и не слушаются. Виктор вдруг обеспокоенно поднимает меня, взяв выше локтей, и разворачивает к себе. Обнимает, прижимает к стальной груди. Так мы стоим некоторое время, и я удивляюсь, что он может быть и нежным. Но как-то это… криво.

Затем он отстраняется и прожигает меня фирменным тяжелым взглядом. И я опускаю голову. Мне стыдно за свою реакцию и обидно, что он сделал то, на что я отреагировала дурацким иррациональным возбуждением.

— Ты поняла, зачем это было? — шепчет Виктор мне на ухо, так и не выпуская меня из объятий.

11. ♂

Виктор

Стою у старого склада. Под ногами хрустит гравий, вокруг — только ржавые контейнеры и пара брошенных машин. Место выбрал сам. Пустое, тихое, но и не такое глухое, чтобы они могли подтянуть сюда слишком много людей.

Приехал первым. Всегда так делаю. Хочу знать, кто придёт за мной, и кто уходит последним. Прокручиваю в голове план: никаких сделок. Если они начнут требовать, перейду к конкретике. Мой вопрос — как быстро они согласятся уйти из жизни Лизы. Их выбор — мирно или с последствиями.

Чёрный внедорожник скрипит тормозами у въезда. Из него выходит крепкий мужик лет сорока с татуировками до самых пальцев. Сергей. Знаю о нём достаточно, чтобы переоценить. Опытный, опасный, но не Батя. Фигура средней руки, хоть и старается держаться уверенно.

— Ты Виктор? — спрашивает он, как будто в этом есть сомнения.

— Я, — отвечаю спокойно, наблюдая за ним, как он оглядывается по сторонам, ищет ловушку.

Он подходит ближе. Судя по походке, у него за поясом пистолет, а в машине сидят ещё двое. Готовились.

— Зачем мы здесь? — говорит бандит, чуть сузив глаза.

— Дело у нас общее, — отвечаю, показывая жестом на ближайший контейнер. — Вы трясете девчонку с ребенком.

Он не двигается, смотрит, проверяет, пытаюсь ли я загнать его в угол. В его глазах мелькает нерешительность. Жду. У меня куча времени. Сергей бросает взгляд на группу поддержки в машине и возвращает внимание мне.

— Раз пришел, ты заплатишь. Батя хочет вернуть своё, — бросает он, даже не скрывая угрозы. — Иначе мы придумаем, как заставить эту тёлку расплатиться.

— Расплатиться? — я качаю головой, стискивая зубы. Голос звучит ровно, но в нём уже зарождается ледяной гнев. — Неудачное слово. Вы просто оставите её в покое, тогда и я не трону вас.

— Думаешь, кто-то так просто уйдёт? — усмехается он, разводя руками. — У нас порядок. Влез — плати.

Я медленно подхожу к нему. Моя тень закрывает его от света. Он замирает. Молчание длится всего секунду, но он чувствует, что воздух вокруг накаляется.

— Слушай внимательно, — начинаю я. — Ты вернёшься к своему Бате и скажешь, что эта женщина теперь под моей защитой. А если хоть кто-то из вас снова приблизится к её дому, я найду каждого. Я не играю в ваши мелкие игры. Я закрываю этот вопрос, и вам с Батей решать, какой кровью дастся неповиновение.

Он пытается улыбнуться, а сам дергает руку к поясу. Глупая ошибка. За мгновение оказываюсь вплотную, перехватываю его руку и выкручиваю так, что он со стоном падает на колени.

— Повтори, что ты скажешь Бате, — шиплю я, наклоняясь к его уху.

— Что... она под твоей защитой, — выдавливает бандит, скривившись от боли.

— Умница, — бросаю, отпуская его руку. Он падает на гравий, тяжело дыша. — А теперь убирайся.

Он встаёт и поспешно идет к машине. Залезает назад, заводится мотор. Улыбаюсь. Теперь они знают, что встретили не лоха и не очередного «должника». Я начал переговоры, но не об оплате, а о том, чтобы Батя просто отступился Он не отступится, это ясно. Но я предупредил.

Выхожу на другую сторону склада и сажусь в свой внедорожник. Набираю Вадима. Он отвечает на третий гудок, здоровается раздраженно, словно я его от чего-то важного оторвал.

— Мне нужен доступ к проге дорожных камер, — произношу после обмена недружелюбными приветствиями. Вадим сегодня не в духе. — Это срочно.

— Нашел проблем на пятую точку? — спрашивает он.

— Скажем так, не могу пройти мимо, — отвечаю уклончиво, но он поймет. Не первый год знакомы, он в курсе о моих принципах.

— Миша с тобой свяжется, — уже деловито произносит Вадим и спустя несколько молчаливых секунд добавляет: — Береги себя, ладно?

— Так просто ты от меня не отделаешься! — свожу в шутку.

Я осознаю риски. Я разворошил гнездо преступной группировки, у которой наверняка есть связи в полиции и других структурах. Если мой блицкриг провалится, поновесную войну я не выиграю.

Вадим заканчивает разговор приободряющим напутствием. Секунду смотрю на экран телефона, прежде чем кинуть его на пассажирское сиденье. Ожидания оправданы: он, конечно, даст доступ. Вопрос в том, чтобы использовать его на полную.

Выхожу из машины, облокачиваюсь на капот. Ветерок, гуляющий по территории, распахивает полы куртки. Небо хмурится, большая серая туча с морщинистым брюхом вот-вот прольется снего-дождем.

Выдыхаю и расслабляю напряженные плечи. Сергей, может, и мелкая сошка, но нервы я ему потрепал знатно. Что ж, пусть идёт рассказывает своему Бате. Возможно, тот решит, что со мной лучше не связываться. Хотя кого я обманываю? Такие, как Батя, воспринимают предупреждения как вызов.

Я достаю сигарету, прикуриваю и жадно затягиваюсь. Дым обжигает лёгкие, но этот знакомый ритуал успокаивает. Всё идёт по плану. Даже лучше, чем я думал. Лиза и её пацан вне досягаемости, а Батя — лишь вопрос времени.

На телефон приходит уведомление. Доступ к программе активирован. Сажусь обратно в машину, рулю в центр. В коворкинг одного старого знакомого. Не хочу находиться в доме отца рядом с Лизой. Слишком большой соблазн.

Она другая. Я чувствую это каждой клеткой, каждым чертовым нервом. Не могу объяснить, но рядом с ней меня тянет сбросить броню, которую я носил годами. А это опасно. Чертовски опасно. Для неё и для меня. Она слишком чистая, слишком настоящая.

Её добрые глаза и дрожащий голос, даже когда она боится до смерти, обезоруживают меня. Нельзя поддаваться этому. Мой мир — гребаное кровавое болото. Он не оставляет места ни для света, ни для надежды. И уж точно не для неё.

Сжимаю руль до боли в пальцах, выдохнув, как перед прыжком в ледяную воду. Лиза не моя. Не может быть моей. И чем меньше я буду рядом, тем проще это будет помнить.

Уют коворкинга кажется чуждым и странным. Никогда не работал в офисе, хотя приходилось бывать у Вадима в головном здании холдинга. Это какой-то особый мир, в котором мне нет места. Но сегодня придется потесниться с щуплыми парнями в костюмах и девушками в офисных платьях.

12. ♀

12. ♀

Елизавета

— Лиза? — неуверенно звучит знакомый голос. Это помощница покойного мужа. — Лиза, ты тут? Это, Алина. Я сменила номер, прости…

Я напрягаюсь. Отвечать или повесить трубку прямо сейчас?

— Что тебе нужно? — все же отвечаю, но холодно.

— Ты что сказала бандитам обо мне? — тон Алины меняется на злобно-отчаянный.

Похоже, потеряв меня, они переключились на другую невинную жертву. По спине стекает холод, но Алину я и правда не упоминала.

— Ничего! О тебе мы не говорили, — отвечаю возмущённо, понизив тон.

— Лжёшь! — выкрикивает она. — Они пришли за мной!

— Я правда ничего не говорила! — я начинаю злиться. — Почему ты на меня наезжаешь?

Вдруг она начинает всхлипывать.

— Чёрт, Лиза, они убьют мою сестру, — говорит Алина сквозь слёзы. — Они пришли вчера. Сказали, что я должна им что-то отдать. Но я не могу, даже не знаю, можно ли найти то, что они требуют! Они угрожают моей сестре, Лиза!

Я совершенно верю, что эти бандиты могли прийти ещё и за ней. Только в упор не понимаю, чем я могу помочь.

— А я тут при чем? — спрашиваю недоверчиво

— Они требуют какие-то бумаги, которые остались в сейфе у Антона, — завывает Алина. — Может… Вдруг ты знаешь код?

Я молчу. Да, я знаю код, там ещё и мой отпечаток пальца требуется, замок биометрический. Только… Уже полгода прошло со смерти Антона. Да и в сейфе все осмотрено и перебрано. Хотя я оставляла там какие-то накладные и графики, подумала, что разберусь потом, но так и забила. Аренда ещё оплачена, вот я и не торопилась.

— Лиз, у меня нет другого выхода, — Алина по-настоящему плачет, голос хриплый. — Они угрожают моей сестре, понимаешь? Если можешь открыть сейф, умоляю, помоги мне! Мне нужны те документы, иначе…

Вздрагиваю. Я верю этой Алине. Но как вырваться из этого дома, не привлекая подозрений?

— Встретимся завтра, я позвоню, как буду в офисе Антона, — произношу собранно. — Крутись поблизости, у меня будет мало времени.

— Я приеду, — шепчет Алина. — Спасибо тебе!

Я кладу трубку и застываю, ощущая, как нарастает тревога. Если я не пойду, пострадает невинный человек. Думаю, надо приехать туда и сделать копии тех документов. Если бандитам они нужны, значит, там что-то важное. Может, это поможет Виктору с ними разобраться?

Этого зверя нет с самого утра, и я хожу как в тумане, вынашивая план побега. Единственный способ выйти за ворота мимо охраны — Анатолий. Значит, надо подгадать, чтобы он приехал завтра.

За обедом заказываю Гале раскраски для Миши, она обещает, что Анатолий завтра привезет. Не знаю, как дожить до завтра и не засыпаться.

День проходит обычно, обыденно, спокойно. Галя шуршит по дому, я читаю с телефона, Миша играет, когда ему становится скучно одному, мы занимаемся чем-то вместе. Александр Павлович пересёкся с нами только за обедом и то, потому что мы пришли слишком поздно, Миша не хотел отрываться от машинок. Видимо, отец Виктора намеренно избегает нас и является к столу позже. Остальное время он проводит или в кабинете, или в библиотеке, а я стараюсь обходить эти места на цыпочках, чтобы не мешать хозяину дома.

Вечером приезжает Виктор. Я слышу его шаги в коридоре, он проходит в кабинет отца и тихо закрывает дверь. На этот раз я не иду подслушивать. Мне не хочется отсвечивать и лишний раз привлекать его внимание. У меня ощущение, что рядом со мной он испытывает раздирающие его чувства и все время близок к взрыву.

Я укладываю Мишу в девять и ложусь сама, но сон не идет. В коридоре снова слышатся шаги Виктора, он проходит мимо нашей спальни и… открывает дверь. Замираю, почти не дыша, делаю вид, что сплю. А Виктор не проходит в комнату, стоит в дверях. Кажется, я чувствую его прожигающий взгляд. Интересно, он ненавидит меня? Я в его глазах отвратительная мамаша, которая пыталась суициднуться, чтобы сбежать от ребенка. Это не так, но, кажется, история со страховкой его не убедила. А я сказала правду…

Он вскоре закрывает дверь и уходит к себе, а я выдыхаю. Завтра я получу документы, которые помогут ему разобраться с бандитами. Он мне ещё спасибо скажет!

В половине девятого завтрак подает взволнованная Галя.

— Что случилось? — спрашиваю у неё, когда она ставит перед Мишей его любимый завтрак — оладьи с вареньем.

— Александр Павлович, — отвечает она скупо. — Они с Виктором с самого утра хмурые. Уехали вместе. Они, конечно, отец с сыном, но за последние десять лет такого никогда не было. Они принципиально не сотрудничают. А тут…

Её что-то гнетет, а я наоборот радуюсь. В доме нет главного цербера, Александра Павловича, а обмануть Анатолия окажется не так сложно.

— Галя, мне сегодня надо будет уехать на пару часов, — произношу вполголоса. — Вы за Мишей присмотрите?

— Конечно! — она машет рукой, мол, ерунда, а потом настораживается. — А куда уехать? Лиза, Александр Павлович велел территорию не покидать.

— Мне очень надо, — произношу с таким отчаянием в голосе, что она понимает всю серьезность моего дела. — Я вернусь. Доберусь обратно на такси.

Галя недобро смотрит на меня, но все же соглашается.

— Возвращайтесь скорее, Миша без вас… затоскует!

Киваю. В начале десятого ворота участка отворяются, пропуская на участок машину Анатолия, я ласково прощаюсь с Мишей, обещаю ему вернуться и спускаюсь на первый этаж. Сердце не на месте, но я знаю, что поступаю правильно.

Галя принимает продукты и пакет из детского магазина. Подмигивает мне, мол, я с Мишей позанимаюсь, а я подхожу к Анатолию и произношу максимально твердо:

— Вы должны доставить меня в город.

— Александр Павлович велел не выпускать вас с территории, — парирует он и собирается уходить.

— Нет, вы не поняли, — настаиваю и беру куртку. — Это его приказ. Я должна привезти кое-что важное. Это срочно!

Да, это ложь, но ложь во благо! Самой от себя тошно, но я договариваюсь с совестью. Анатолий какое-то время мнется, бросает обеспокоенный взгляд на Галю, а та отвечает ему невозмутимым. Это его успокаивает.

13. ♀ 

Елизавета

— Куда вас отвезти? — спрашивает Анатолий, выводя машину с участка и кивая охране.

— Можно просто в городе оставить, а вообще мне надо… — называю адрес в промзоне на окраине, где у мужа была автомастерская.

— По пути, — бурчит Анатолий и разгоняет внедорожник.

А я запоминаю место на гугл-картах, откуда мы только что уехали, чтобы потом добраться сюда на такси.

Анатолий молчит всю дорогу, напряжённо вглядываясь в дорогу. У него явно возникают вопросы, но я стараюсь казаться уверенной.

Спустя примерно час машина тормозит у офиса Антона, и я порывисто выхожу из машины, не давая себе времени на раздумья.

— Спасибо, что подвезли, — говорю я, стараясь улыбнуться.

— Вас ждать? — с нажимом спрашивает Анатолий.

— Я обратно на такси. Спасибо, — мямлю я неуверенно, на самом деле, наверное, я хочу, чтобы он меня дождался, но не хочу стеснять.

Он кивает и разворачивает машину. Смотрю вслед удаляющемуся внедорожнику и внутри что-то ёкает. Я осталась тут совсем одна. Людей никого. Смотрю на облупившуюся краску, на табличку с названием компании, которой уже полгода никто не занимается. Воспоминания об Антоне нахлынывают волной. Он не был ласковым мужчиной, но любил меня.

Как-то летом я влетела в этот офис, мокрая до нитки. Я приехала сообщить мужу отличную новость, что беременна. Мы ждали этого счастливого момента, и я не поленилась поехать в эту глушь в середине дня, как только вышла от гинеколога.

Ливень застал меня, пока я шла от конечной остановки автобуса, и к моменту, когда я добралась до офиса мужа, успела вымокнуть насквозь. Я распахнула дверь и вбежала в помещение, пропахшее запахами металла, бензина и масла, и замерла на пороге, увидев мужа в компании девушки. Тогда я впервые увидела Алину. Красивую фигуристую шатенку с длинными точеными ногами и круглыми бедрами, которые подчеркивала юбка-карандаш.

— Это моя помощница, её зовут Алина, — спокойно сказал муж.

Мне было сложно поверить, что она просто помощница. Я тогда не дала ему объясниться в офисе, уехала на такси, даже не обсохнув. Дома закатила скандал. Но все оказалось не так страшно, и со временем Антон убедил меня в своей исключительной верности. Я перестала ревновать, и мы даже сдружились с Алиной.

После смерти Антона она была на похоронах, утешала меня. Я должна быть ей благодарна, она помогала ему вместо меня. Была его вторыми руками на работе. И сейчас я должна помочь ей.

Я вдыхаю поглубже, вынимаю ключ из-под треснутого цветочного кашпо у входа и захожу в помещение. Полумрак внутри точно лезвиями разрезан потоками света, проникающего в щели между досками, которыми заколочено единственное огромное окно. В белых лучах пляшет пыль. Запах тот же самый, масло, металл, бензин только выветрился.

Внутри всё кажется меньше, чем в воспоминаниях, но так тихо, что шум моих шагов остро царапает слух. Надо уже сделать то, зачем я пришла, и уйти.

Набираю Алину, она отвечает сразу же.

— Я приехала. Сколько тебя ждать? — спрашиваю по-деловому.

— Я в получасе езды, дождись, пожалуйста, — хныкливо доносится из телефона.

— Приезжай, я жду. — Отрубаю звонок.

Подхожу к столу, сажусь на корточки и набираю код на сейфе, прикладываю палец. Руки дрожат, но замок послушно щёлкает. Я открываю дверцу и смотрю внутрь.

Пусто.

По коже катятся горячие мурашки. Этого не может быть. Я точно помню, что в сейфе оставались какие-то бумаги! Я сначала даже поверить не могу, щупаю рукой прохладное дно металлического ящика, точно ничего нет. Только слой пыли. Здесь давно пустота.

Ноги мгновенно немеют от пришедшей в голову ужасной догадки. Меня развели. Выманили. Краем уха улавливаю звук двигателя снаружи, но он проплывает мимо моего сознаниия. В голове одна мысль — надо успеть уйти. Только далеко я уйду? Тут на пару километров вокруг лишь гаражи да склады. Некому прийти на помощь!

Дверь с грохотом распахивается, стучит в стену, и я мгновенно оказываюсь на ногах. Даже чуть подпрыгиваю от неожиданности. Алина стоит в подсвеченном снаружи дверном проходе. На ней приталенный плащ и высокие сапоги. Волосы красиво струятся по голове.

— Ну что, нашла? — спрашивает она насмешливо.

В получасе. Ага, как же! Все подстроено. Нет смысла отвечать. Из-за её спины в офис заходят трое крепких мужчин бандитской наружности с суровыми лицами и злыми взглядами. Угрожающе приближаются ко мне.

— У тебя хотя бы есть сестра? — спрашиваю с досадой.

— Надо же! Соображаешь, — она язвительно скалится. — А то я уж думала, ты безнадежно наивная тупица. Твой Антон меня трахал, а ты и ухом не вела, подруженька.

Её слова обжигают. Она... подставила меня. И обманывала. В глазах скапливаются слезы тоски и безысходности. И я даже не знаю, что сильнее уничтожает мою волю — измена мужа или то, что я вот-вот окажусь в заложниках у бандитов.

— Берите её, — командует Алина мужчинам.

— Нет, подождите! — вырывается само, я пытаюсь отступить, но двое из мужчин заламывают мне руки за спину. Пластиковая стяжка хищно впивается в запястья.

— Думала, спрячешься? — один из мужчин хватает меня за волосы, задирая голову. В хриплом голосе звучит злость. — Кто помог тебе сбежать? Говори!

— Я не знаю, о чём вы! — кричу, из последних сил сдерживая слёзы.

— Ещё как знаешь, — зло фыркает он и толкает меня вперёд. — И скажешь!

— Достаточно, — командует Алина. — Батя сам с ней побеседует. Забираем.

Меня выводят на улицу, словно пленницу. Сердце колотится в ушах. Гул крови перекрывает другие звуки. Меня волокут к внедорожнику, выворачивая сцепленные сзади руки, прижимают лицом к борту и начинают обыскивать. Один грубо и неприятно щупает ноги, другой ведет руками по спине, потом обхватывает спереди, сминает грудь. Подонок! Отпустив, он хлопает по карманам куртки и вытаскивает телефон.

14. ♂

Виктор

Мы с отцом выдвигаемся в семь утра. Мой внедорожник по-звериному урчит. Я веду, мы молчим. Отец сосредоточенным взглядом смотрит в лобовое стекло. Я знаю, что он не скажет ничего лишнего, пока сам не решит, что пора. Он не тратит слова впустую. Никогда не тратил.

Останавливаю машину у с виду неприметного, облицованного серыми плитами здания, где в своё время принимались решения, которые переворачивали жизни. Отец выходит первым, приглаживает пальцами ворот плаща. Он редко вмешивается в дела напрямую, но если уж взялся — то всерьёз. Его связи, его авторитет — это щит и меч, который он готов выставить против любого, кто перейдёт дорогу.

— Здесь многое решалось, — произносит он негромко, пока мы идём по коридору. — Надеюсь, решится и сегодня.

Я коротко киваю.

Мы заходим в просторный зал переговоров. Лёгкий запах кофе смешивается с металлическим привкусом деловой обстановки. За длинным дубовым столом нас встречают двое офицеров. Отец представляет нас. Слева полковник Антонов, молодой с диким хищным взглядом, справа генерал Ершов. Он возраста отца и смотрит как коршун, точно в душу заглядывает. Меня они принимают с вежливой осторожностью. Отец служил с генералом Ершовым плечом к плечу, только ушел в звании полковника, а друг продолжил восхождение по службе.

Эти люди привыкли командовать. Но отец умеет быть убедительным настолько, что его слушают все. Он выкладывает на стол портфель, в котором я собрал все, что имею на Батю, в том числе, карту укрытий и передвижений.

— Откуда у вас такая информация? — спрашивает полковник Антонов, пристально щуря карие глаза.

— Места надо знать, — парирую невозмутимо. — Новейшая разработка моего нанимателя. Информация получена путем анализа данных с дорожных камер.

— До чего дошел прогресс, — мягко улыбается генерал.

— Думаю, мы сможем договориться, если у вас есть необходимость в этом продукте, — включаю дельца. Вадим пойдет навстречу, если попросить. А меня он послушает.

— Обсудите это позже, — вмешивается отец. — Сейчас дело.

Генерал Ершов кивает, улыбаясь.

— Узнаю старого друга, Саш! Сразу быка за рога? — он двигает к себе карту и внимательно рассматривает. — Чего мы в итоге добиваемся?

— Нужно очистить город от криминальной группировки, — отрезает отец.

— Александр Павлович, вы понимаете, что официально это провести... сложно? — замечает полковник Антонов.

— Понимаю, — твердо отвечает отец. — Но вы знаете, что я не стал бы обращаться, если бы не был уверен, что это необходимо.

Ершов мрачнеющим взглядом прожигает карту.

— Террористическая угроза, говоришь? — тянет недоверчиво.

— Именно, — отец слегка склоняет голову. — У них оружие, связи, угроза мирным жителям. Всё, что нужно для такого определения.

— Вы хотите полное уничтожение объектов? — уточняет Антонов, и я вижу, как он уже продумывает детали.

— Да, и чтобы было проведено как полагается. У вас есть протокол, а у меня — уважение к вашей работе. — Отец слегка улыбается.

В такие моменты я им восхищаюсь.

— Сроки? — спрашивает капитан Антонов.

— Вчера, — под понимающий кивок Ершова произносит отец.

— С этими данными операцию можно спланировать на утро. — Полковник задумчиво перебирает листы в папке.

В этот момент у отца звонит телефон, и он жестом просит присутствующих подождать. Отвечает на звонок и мрачнеет, слушая, что говорят с той стороны.

— Понял, — глухо произносит он и вешает трубку. Потом поворачивается ко мне. Смотрит с досадой. — Сбежала твоя девчонка. Жди звонка. Уверен, её выманили и похитили.

— Как?! — рычу, забыв про присутствующих в комнате.

У меня внутри взрывается атомная бомба. Захлестывает лютая злость.

— Успокойся, Виктор, тебе позвонят, просто будь на связи, — холодно осаждает меня отец и возвращается к разговору с бывшими коллегами о контртеррористической операции. — Я хочу поучаствовать в разработке операции. Судя по всему, мой сын окажется ключевым игроком нашей сборной.

Дальше я не слушаю. Сижу, сжав кулаки до побелевших костяшек. Лиза. Она сбежала. Опять решила всё сделать по-своему. Глупая, упрямая, безрассудная девчонка. Это злость. Но сразу за ней накатывает другое. Вина. Не уберёг. Не убедил её, что безопаснее остаться. Может, если бы я был мягче, не так давил своим контролем… Чёрт. Это не важно. Она наверняка уже в руках Бати или по дороге к нему. А значит, времени мало. Сука! Почему мне не всё равно?

Отец трогает меня за плечо, и я выныриваю из мыслей. Переговоры окончены. Военные чины уже на пути к двери.

— Идем. Думаю, твоя Лиза не бросила бы сына, а значит, тебе скоро позвонят, не волнуйся, — произносит он холодно, в своей манере. — Мы спланируем операцию и спасем её.

В этот момент у меня в кармане начинает вибрировать телефон. Номер скрыт. Вот они и позвонили.

15. ♂

Виктор

Сердце тяжелеет, словно его на цепи с грузом утащили на дно. Пальцы сжимаются на трубке сильнее, чем нужно. Не спешу отвечать. Мысленно прокручиваю варианты: я знаю, кто это и чего они хотят, с вероятностью под сто процентов, главный вопрос — насколько глубоко я уже втянут.

Внутри поднимается иррациональный протест. Почему я должен это делать? Почему ради неё? Эта женщина вошла в мою жизнь случайно, и я не обязан её спасать. Никто не заставляет меня становиться щитом. Чёрт возьми, я ведь даже не уверен, стоит ли она этих усилий.

Но затем перед глазами встаёт её лицо. Упрямая, уязвимая, отчаянная. Представляю, как её сын подбежит ко мне, когда я вернусь в поместье, и спросит тонким детским голосом: «Мама скоро вернётся?»

У неё остался сын. Без неё он останется никому не нужным. Не знаю, зачем я вообще думаю об этом. Мой мир — не место для таких размышлений. Я привык решать всё хладнокровно. Логика, расчёт. Никаких эмоций. Но этот мальчишка… он не виноват, что мать оказалась такой дурой.

Снова смотрю на экран телефона. Если я не отвечу, то, возможно, уже никогда не узнаю, где она. И что с ней сделали. А если отвечу — наверняка втяну себя ещё глубже в этот дерьмовый хаос.

Сука! Эта идиотка въелась в моё сознание, как Комет с хлоринолом! И теперь я готов ради неё поставить свою жизнь. Почему? Этот вопрос остаётся без ответа. Но уже не имеет значения. В груди кипит ярость, и я знаю одно: ни один из Батиных подонков не выйдет из этой игры живым.

Я медленно выдыхаю, прикладываю телефон к уху и произношу низко, угрожающе:

— Виктор.

— Угадай кто? — раздаётся хриплый смех, от которого кровь закипает. Это наверняка Батя. Живой образец человеческого мусора. — Ты, сука, думал, что можешь просто явиться, показать нам зубы и уйти без последствий? Мы тут посчитали: ты нам должен. За то, что пальцы Лёхе переломал и руку Серёге открутил. Придется заплатить!

— Что ты хочешь? — сквозь зубы спрашиваю я, говорю ровно, но внутри всё рвётся на куски.

— Пять миллионов. И твоя жизнь в обмен на девку, — ухмыляется он. — Вижу, ты мужик серьёзный, справедливый. Защитничек, мать твою. Вот и спасай. Лиза тут рядом. Скулит, ждёт своего рыцаря.

— Дай её к телефону, — требую я, сжимая телефон так, что пальцы ноют.

— Пф-ф, — раздаётся тягучий смешок. — Ей сейчас не до разговоров.

Кажется, он убирает телефон от уха, затем раздается характерный звук, с каким фотографирует телефон.

Через пару секунд приходит сообщение с фото. Смотрю на экран.

Это Лиза. Жива! Лицо бледное, руки связаны. Глаза расширены, в них страх, но она держится. На заднем фоне смутно видно помещение: кожаный диван, окно, из которого пробивается свет.

— Считай, что это мой аванс, — продолжает Батя, смакуя каждое слово. — Время пошло. Один. С деньгами и без оружия. Жду в девять вечера. Не успеешь — мы поиграем с твоей девчонкой. Потом отправим её к мужу. Ну а ты... посмотрим, на сколько частей можно разделить твоё тело.

Связь обрывается. Затем поступает сообщение с адресом. Знакомым. Я вычислил эту базу подонка. Этот упырь настолько безнаказанным себя чувствует, что дал адрес одного из своих домов.

Секунда, две, три. Глаза жжёт от ненависти, кулаки сжимаются сами собой. Всё вокруг затихает, а в голове только это фото. Лиза. Такая маленькая, такая уязвимая. Они думают, я оставлю её? Не на того напали, мудозвоны.

— Что они сказали? — спрашивает отец. Его голос звучит спокойно, но я знаю, что за этим спокойствием скрывается вулкан.

— Пять миллионов. И меня. — Я бросаю телефон на стол и провожу ладонью по лицу, чтобы хоть немного остудить себя. — Они хотят, чтобы я приехал один.

— И что ты собираешься делать? — голос отца острый, как нож.

— Поеду, — отрезаю я. — Один. И уничтожу каждого, кого встречу.

— Это безрассудно, Виктор, — холодно роняет он, но в его взгляде появляется что-то человеческое, почти мягкое. — Включи голову. Это ловушка. Если ты туда поедешь, тебе конец.

— Я покрошу их до того, как они поймут, что случилось, — рычу я, вспоминая спецоперации в Чечне. — У тебя есть предложения лучше?

Отец наклоняется ко мне ближе, опираясь на стол.

— У нас есть план. Мы провернём это чисто. Ты не герой-одиночка, Виктор. Здесь нужен расчёт. Я не собираюсь хоронить ещё одного человека, который мне дорог.

На мгновение замолкаю. Это его взгляд заставляет меня остановиться. Жёсткий, полный уверенности. Он уже что-то придумал.

— Ладно, — выдыхаю я. — Что ты предлагаешь?

— Мы начнём операцию немедленно. Пусть думают, что ты едешь один. А мы сработаем на опережение. Всё будет под контролем.

Я киваю. Злость всё ещё бурлит внутри, но не время для эмоций. Только для действий.

Отец разворачивает карту и показывает мне объект.

— Вот это их основное укрытие. Судя по всему, там держат твою девчонку.

Смотрю на отмеченную точку. Всё вокруг словно сужается. Лиза. Держись. Я иду за тобой.

16. ♀ 

Елизавета

Колпак на голове грубый, ткань колючая, с запахом затхлости и масла. Воздух становится тяжёлым, удушливым. Перед глазами чернота. Машина рычит мотором, судя по движению, мы петляем по улицам. Долго едем. Паника булькает в желудке тошнотой, пальцы затекли и заледенели.

Когда машина наконец останавливается, из открытой двери меня обдувает холодным воздухом, а потом кто-то грубо хватает за плечи, больно выкручивая связанные за спиной руки, выгребает из машины и куда-то тащит. Сначала под ногами шуршит гравий, затем появляются шершавые бетонные плиты.

— Шевели ногами, сука, — рычит над головой один из них.

Под ногами схваченная инеем газонная трава, звук шагов хрустящий. Заводят в какое-то помещение, и сзади что-то гидравлически свистит. Кажется, гараж. Запах бензина и масла.

Колпак срывают в одно резкое движение, он царапает по лицу, я щурюсь от света и опускаю голову, хоть тут не слишком ярко. Помещение небольшое и правда похожее на гараж — стеллажи с каким-то инструментом вдоль стен, которые, правда, облицованы кафелем, а на полу отверстие для слива жидкостей.

— Посмотри сюда, Лиза, — ушей касается строгий приказ.

Поднимаю голову и сначала вижу Леху. Соседа, которому Виктор сломал пальцы. Он стоит на коленях, руки, похоже, скованы за спиной. Одежда грязная и порванная, лицо избито до неузнаваемости, один глаз даже не открывается. Он смотрит на меня вторым глазом. В этом взгляде столько страха и боли, что я забываю, как дышать.

— На меня смотреть, — жесткий голос повторяет приказ.

Поднимаю взгляд выше. За спиной Лехи стоит мужчина. Высокий, крупный, раньше явно спортивный, но сейчас больше заплывший. У него очень широкие, как у гребцов, плечи и грубое лицо. Взгляд человека, который без сожалений придушит котенка.

Он неспешно делает пару шагов вокруг Лехи, приближаясь ко мне. Вальяжно прикуривает сигарету зажигалкой зиппо и со щелчком её закрывает.

— Я придержал его для тебя, Лиза, — говорит он и смачно затягивается. Медленно выдыхает остро пахнующую тугую струю. — Посмотришь, что бывает с теми, кто меня подводит.

Слова не пробиваются сквозь гул крови, которую гоняет ошалевшее сердце. Мне до дикости страшно. Виктор до этого меня тоже пугал, но не так. От него я будто чувствовала защиту, а агрессия была направлена не на меня. Этот мужчина вынимает нож, лезвие бликует в свете потолочных ламп. У меня внутри все сжимается и, кажется, замедляется время.

Я не хочу это видеть. Меня мутит, и я инстинктивно пячусь, но кто-то хватает за плечи и не дает дальше ступить и шагу.

Мужчина заходит за спину Лехе и, схватив того за волосы, одним длинным движением проводит ножом по горлу. В последний момент мне кажется, на обреченном лице соседа проглядывает облегчение.

Кровь хлещет на пол, а мужчина ещё несколько мгновений держит умирающего Леху за волосы, чтобы вытереть нож о его джемпер. Затем отпускает. Тело валится, раздаются предсмертные отвратительные хлюпающие хрипы, мокрые и жуткие. Я зажмуриваюсь, но этот звук острыми клыками вгрызается в сознание.

Тошнит так сильно, что я сгибаюсь пополам. Конвоиры отпускают, и меня выворачивает прямо тут. Желудок яростно выпихивает из себя остатки завтрака. Вкус желчи обжигает горло.

— Нежная ты, — бросает мужчина с усмешкой. — Сегодня проверим, в каких местах.

Я едва не падаю, когда кто-то хватает меня за локоть и выпрямляет. Снова накидывают чёрный колпак на голову, выводят на улицу и провожают, похоже, вокруг дома. Потом басовитый голос предупреждает, что впереди ступеньки. Несколько штук, короткая лестница вверх.

Когда меня втаскивают в помещение и срывают колпак, я оказываюсь в гостиной дома. Тёмные шторы, массивный диван из кожи, кофейный столик, несколько кресел. Тепло и пахнет травами. Конвоиры подводят меня к дивану и бросают на него. Я сразу жмусь к подлокотнику, опасаясь, что меня начнут лапать. Но нет. Пока не трогают.

Со мной в комнате ещё четверо мужчин. Они не скрывают лица, так что в голове вертится перспектива скорой небыстрой смерти. Эти люди курят, играют в карты и от скуки переговариваются, но я не понимаю их языка. Он вроде русский, но большая часть слов употребляется не в том значении.

Время тянется бесконечно. Я пытаюсь не думать о Лёхе, о его лице перед смертью, о том, как кровь растекалась по полу. Но эти образы то и дело всплывают в памяти. Это было жутко. Жестоко. И… вроде я не должна ему сочувствовать, ведь он был одним из них, бандитов, которые угрожали нам с Мишей, но мне все равно больно, что умер человек. Забранную жизнь не вернешь.

Спустя какое-то время в этот дом заходит мужчина, который убил Леху. Мне не хочется признавать, но я уже догадалась. Это Батя, чье имя Леха назвал Виктору. Он с видом хозяина положения садится в одно из кресел напротив меня. Смотрит пристально, но холодно и пренебрежительно. Как на таракана. Вынимает сигарету из пачки, прикуривает снова со щелчком зиппо, убирает железку в карман куртки. Затягивается и выпускает облако дыма.

Потом вынимает свой нож и направляется ко мне.

— Нет! Умоляю! — вскрикиваю против воли жалобно.

Батя грубо хватает меня за плечо, разворачивает к себе спиной и срезает стяжку на запястьях. Затем отпускает и возвращается на свое место. А я растираю утомленную кожу и разминаю ноющие плечевые суставы.

— Ты так без рук останешься, дура, — бросает он и умолкает на какое-то время, потом усмехается. — Не нужно бояться. Я расскажу тебе, как все будет. Твой недозащитник приедет один. Мы его хорошенько зафиксируем и поиграем с тобой немного. Чтобы он посмотрел.

— Нет… — шепчу я, но он только шире растягивает жестокий оскал, поблескивающий белыми зубами.

— Не бойся, говорю. Ты останешься жива. Убьем только его. Ну а тебя отпустим, чтобы деньги принесла. Будет тебе урок, что со мной шутки плохи.

Сворачиваюсь на этом диване так, чтобы занимать как можно меньше места. Страшно привлекать к себе внимание. В душу пробирается ужасное желание посмотреть, как этот жуткий человек умрет. Я только что сочувствовала Лёхе, сокрушалась, что жизнь оборвалась. А жизни Бати мне, получается, не жалко? Где грань между тем, кого мне жаль, а кого не жаль?

17. ♂

Виктор

Мы собираемся большим составом в отдельном, оборудованном клеткой Фарадея кабинете. Материалы, которые накопал я, уже развешены на пробковой доске со всеми возможными пометками. Кроме нас с отцом, присутствуют генерал Ершов, полковник Антонов и несколько капитанов СОБРа, которые и поведут свои отряды в бой.

— Начнём с разведданных, — говорит отец, обводя карту ручкой. — У нас есть основные объекты, их маршруты, машины. Уверен, что без поддержки этот Батя не ездит. Если мы отрежем хвосты, он останется без ресурсов и людей.

Я стискиваю зубы. Ярость постепенно уступает место холодному расчёту. Это мой привычный режим. Я смотрю на карту. Данные программы Вадима дали нам преимущество: мы знаем, где они прячутся. Основной объект — не склад, как я ожидал, а большой частный дом на окраине города. Дорогой, хорошо оборудованный и защищённый как крепость.

— У него камеры, сигнализация. Может, охрана с автоматами, — комментирует отец, подмечая узкие подъезды к объекту. — Мы перекроем все дороги. Группа спецназа зайдёт с тыла, другая отвлечёт их внимание.

— А я? — спрашиваю гневно. Внутри бушует жажда действия.

Отец смотрит на меня так, будто раздумывает, стоит ли пускать меня на первую линию.

— Ты нужен внутри, — говорит он. — Мы пустим слух, что ты действительно идешь один, чтобы обменять себя на Лизу. Батя наверняка поведет тебя в дом. Это даст время группе зачистки занять позиции.

— Или я сам найду Лизу и после этого дам сигнал спецназу, — отчеканиваю слова, сжимая кулаки.

Отец смотрит на меня с видом «опять ты за свое», но не спорит. Так и поступим.

Начинается обсуждение деталей операции. Планированием занимаются Антонов и мой отец, Ершов тут, только чтобы дать в результате итоговое «добро» на старт.

Заканчиваем через два часа. Все заинтересованные лица получают разнарядку и указания. Ершов объявляет старт антитеррористической операции. СОБР ударит по периферийным объектам группировки, произведет зачистку. Я и ещё одна группа одновременно с этим отправимся к дому Бати, по тому адресу, где он и дежрит Лизу. Я войду один. Тихо. Найду Лизу и уничтожу основную угрозу. Остальным займется СОБР.

Подъезжаю к участку Бати, заглушаю мотор за пару сотен метров до цели. Темно уже, но ещё не вечер — я рано — так что сейчас они меня не ждут и наверняка отвлечены на поступившие сообщения об уничтожении других убежищ.

Отряды спецназа зачистили уже с десяток, но только с одной точки дали тамошним уродцам подать сигнал. Чтобы встряхнуть Батю и заставить его немного понервничать.

Выхожу из машины, под ногами твердый асфальт. Включаю и кладу в карман портативный генератор помех. Камеры в небольшом радиусе от меня под его действием ослепнут.

Путь к дому лежит через глухой металлический забор метра под два в высоту. Тут мне понадобится запасенный тепловизор. Он видит сквозь преграды. Бьет не слишком далеко, но охрану во дворе показывает. Двое патрулируют территорию где-то на середине пути от забора до дома.

Дожидаюсь, чтобы они зашли за угол дома и запрыгиваю на забор. Подтягиваюсь на руках, переваливаюсь через верхнюю кромку и мягко приземляюсь с внутренней стороны на газон, стараясь не издавать лишнего шума. На мне черная одежда и бейсболка, маскирующие меня в тени забора, так что даже если попаду в объектив работающей камеры на углу участка, меня не заметят.

Охрана снова появляется из-за дома, сделали круг. Держатся ближе к центральной части двора, освещённой тусклыми фонарями. Моё преимущество — периферия. Оставаясь в слабо освещенной части участка, двигаюсь между стеной давно не стриженными кустами.

Прохожу в обход до заднего крыльца. Здесь всего одна камера, направленная на лестницу. Генератор помех у меня в кармане уже прервал сигнал от неё к пульту охраны, красный индикатор погас. Окно на первом этаже рядом с крыльцом приоткрыто. Какая беспечность! Батя слишком уверен в своей недосягаемости.

Сканирую дом тепловизором. Внутри всего восемь источников тепла, движущихся и по форме напоминающих людей. Четверо внизу и четверо наверху. Одно пятно поменьше, свернулось комочком — Лиза. На втором этаже, в самом сердце логова.

Что же. Надо зайти и положить их всех. Но сделать это как можно тише.

Аккуратным рывком открываю створку и мягко протискиваюсь в узкий проём. Внутри тихо, пахнет затхлостью и травами. Я, похоже, оказался в кладовке, полной всякого хлама. Темно. Двигаюсь медленно, чтобы ничего не задеть ногами. Приоткрываю дверь в дом на сантиметр, осматриваю коридор. Пусто. В конце из арочного проема льется свет и доносятся довольные голоса. Бандиты играют в карты, похоже.

Подхожу к арке, выглядываю из-за угла. Так и есть четверо мужчин сидят за картами, один курит.

Выжидаю момент, когда они отвлекаются на очередной раунд, и действую. Молниеносно вхожу и уверенным заученным движением ломаю шею самому ближайшему. Выхватываю нож и бью второго тяжелой рукоятью, прицельно в висок. Третий успевает вскочить, но я выбиваю у него пистолет, с коротким выпадом втыкаю нож ему в шею и швыряю табурет в четвертого. Пока он пытается встать, добиваю ножом. Все тихо. Гум на уровне бытового. Важно, чтобы никто наверху не заподозрил неладного.

Сбрасываю куртку и бейсболку, мешающие в бою. Иду к лестнице. Вверх ведут массивные ступени из старого дерева. Поднимаюсь на цыпочках, шаг за шагом, стараясь не вызвать скрип. Наверху меня встречает ещё один длинный коридор с дверями по обе стороны. Одна из них приоткрыта, и оттуда доносится голос. Узнаю его. Батя. Он в ярости. Кого-то отчитывает, сдабривая матерными выражениями.

Подхожу ближе, сжимая в руке нож. Останавливаюсь в шаге от двери, снова включаю инфракрасный сканер. Лиза, похоже, в самом дальнем углу. Сидит на чем-то. Две мужских фигуры стоят у противоположной к двери стены. Видимо, у окон. А третья расхаживает по комнате туда-сюда. Точно Батя.

Приоткрываю дверь на щелку, чтобы осмотреться. За ней гостиная, такая же, как на первом этаже, только обзор сильно сужен. Замечаю бандитов, которые стоят у окон, напряженно ждут нападения, глядя на улицу. Лизы отсюда не видно, но, мне кажется, я чувстую её аромат, который не может заглушить даже сигаретный дым и вонь трав, которыми пропах весь этот дом. Или это уже игры моего воображения?

18. ♀

Привет, прекрасные!
С Новым годом, всего наилучшего, главное — любви и счастья!
Мой вам подарок — праздничная глава!

С вами Анна )
Всех люблю!
❤️❤️❤️
______________

Елизавета

— Позвони Горцу! Пусть выяснит, кто нас слил! — кричит в трубку Батя, расхаживая по комнате.

Как только поступило известие, что спецназ атаковал какую-то лабораторию, меня повели наверх, видимо, в кабинет хозяина дома. Тут примерно такая же меблировка, но из окон просматривается весь участок спереди дома.

Батя приказал мне сидеть на диване, выставил людей смотреть за территорией, а сам принялся названивать всем подряд. Чем больше звонков оставались без ответа, тем сильнее он ярился и нервничал. А сейчас вообще рвет и мечет.

Мне очень страшно. Батя при мне звонил Виктору и говорил, что со мной сделает. Он велел Виктору прийти в одиночку. Тут осталось как минимум восемь человек охраны. Сколько-то Батя отправил проверить, что с объектами.

Внезапно дверь с грохотом распахивается. В комнату врывается Виктор. Я даже не успеваю испытать радости, становится очень тревожно и страшно. Он тут один против троих. Вооруженных. Больших и сильных бандитов.

Виктор в два шага оказывается посреди комнаты. Выражение лица мрачное, в руке зажат нож. Сейчас он не похож на человека. Это хищник, который пришел убивать.

Все происходит слишком быстро. Совсем не как в кино. Виктор метает нож в одного из бугаев у окна, и лезвие с глухим звуком вонзается тому в горло. Второй вынимает пистолет, но Виктор выбивает оружие каким-то замысловатым ударом по запястью и под металлический звон хватает мужика сзади, прикрываясь им как щитом от Бати, который тоже в него целится.

Я замираю в ужасе, ожидая услышать грохот выстрела и увидеть, как Виктор упадет на пол, но Батя не стреляет. Боится выстрелить в своего. Это происходит какие-то считанные мгновения. Здоровяк-бандит размахивается, чтобы ударить Виктора локтем, но тот разжимает руки и швыряет заложника на Батю. Оба валятся на пол, а Виктор с грацией пантеры вырывает нож из горла убитого и всаживает в голову поднимающегося второго.

Батя успевает встать в полный рост, целится в Виктора из оружия, но тот резко уходит вбок и вниз, подныривая под выставленную руку, хватает её и швыряет Батю в стену рядом с диваном. Я лишь успеваю поджать ноги, второй пистолет падает на пол. На миг в комнате образуется напряженная тишина.

— Даже если убьешь меня, — ухмыляется Батя, его глаза блестят яростью. Он выхватывает нож, который уже успел глотнуть крови Лехи. — Мои люди будут мстить.

— Ты сегодня сдохнешь, — отвечает Виктор и сдергивает с себя кожаную куртку, обозначая, что собирается драться. — Как и каждый, кто посмеет тронуть мою женщину.

Сердце пропускает удар. Моя женщина? Он всерьез или просто хорохорится перед Батей? Виктор не похож на человека, который будет бросать слова на ветер ради бравады. И от этой мысли внутри что-то трепещет. Не от страха от всей этой сцены, а от иррационального желания быть с Виктором хорошей и покладистой.

Батя накидывается на Виктора первым, нож сверкает в свете ламп. Виктор уворачивается, двигается так же аккуратно и точно, быстрее Бати, но противник оказывается гораздо сильнее, чем кажется. Несколько мгновений они кружат, как звери в ожесточенной схватке. Дерутся не на жизнь, а на смерть. Я никогда не думала, что это выглядит настолько пугающе.

В какой-то момент Батя совершает обманный маневр. Нож скользит по телу Виктора, образуя разрез на черной футболке в районе ребер. Не протыкающее ранение, по касательной, но рана глубокая, кровь льется густая и очень красная.

Я вскрикиваю от ужаса и тут же зажимаю рот руками, чтобы не отвлекать Виктора.

— Это всё, что ты можешь? — рычит он, словно рана только раззадорила его.

Батя, будто почуяв, что противник не так силен, как кажется, предпринимает новый выпад, но Виктор оказывается готов. Он перехватывает руку с ножом и заламывает её за спину Бате с такой силой, что я слышу громкий хруст. А потом вопль Бати, похожий на звериный крик. Нож падает на пол.

Но Виктор не останавливается. Продолжая держать Батю за вывернутую руку, он сокрушительно бьет его в колено сбоку. Новый хруст. Новый вопль. После этого Виктор отпускает поверженного врага. Батя падает и не может подняться. Как перевернутый на спинку жук, перебирает здоровыми конечностями, чтобы отползти. На лице уже нет надменного пренебрежения. В глазах мелькает ужас скорой смерти.

А я ловлю себя на странном удовлетворении. Так ему и надо! Он заслужил это. И эти мысли пугают меня до чертиков. Как я могу так думать? В России нет смертной казни, так что даже по суду Батю нельзя было бы убивать.

Виктор поднимает его нож и надвигается с видом палача. Мне жутко видеть его таким, но я не могу отвести взгляд. В голове красным светится, что убивать плохо. Нельзя. Однако он, как мрачный жнец, убил, наверное, всех, кто охранял этот дом, а сейчас заберет ещё и Батю. Я замираю, желая не видеть дальнейшего, но отвернуться не могу. Движения Виктора, его сила, уверенность, с которой он приближается к врагу — гипнотическим образом подчиняют меня. Заставляют смотреть. Или это я сама хочу увидеть, как человек, который угрожал мне и требовал с меня долг мужа, закончит свое существование?

Виктор приставляет нож к груди Бати, тот резко хватается за его ладонь здоровой левой рукой, точно пытаясь остановить.

— Подожди! Мы можем договориться… — говорит он с умоляющими нотками в голосе.

— Не можем, — скрежещет Виктор и вдавливает нож по самую рукоять. Точно в сердце. Я слышу треск ребер и вижу, как жизнь покидает Батю. На его губах выступает кровь, а тело слегка дергается в предсмертных конвульсиях.

19. ♀

Елизавета

Мы едем в больницу. Я не спорю, хотя внутри не согласна. Виктор ранен, кровь всё ещё течёт из пореза на его боку, а он упёрся, что это мне нужна помощь.

— Виктор, прекрати, нужно, чтобы тебе рану зашили, — произношу я, хотя подозреваю, что мои мнение для него ничего не значит.

Виктор не отвечает. Его молчание давит сильнее, чем любые слова. Он сосредоточен на дороге, крепко держит руль и, признаться, выглядит бодрее, чем человек с ножевым. Я смотрю на него украдкой. Его лицо, освещённое светом приборной панели, кажется высеченным из камня. Жёсткие линии челюсти, суровый профиль, глаза, в которых плещется тёмная ярость. Он страшный. Страшный и невероятно… притягательный.

Я ненавижу себя за то, что думаю об этом сейчас. Ненавижу, потому что боюсь его темной стороны. В гневе он… внушает безотчетный страх.

И одновременно с этим он наглядно показал мне, что считает меня ценной, важной, что ради меня можно убить. Он назвал меня своей женщиной. И сдается мне, это точно были не просто слова. Виктор действительно считает меня своей. И теперь, кажется, не отпустит. Такой, как он, точно.

Одна часть моего сознания кричит о том, что мне ни в коем случае нельзя поддаваться его напору и оставаться с ним. Он только что убил человека. Точнее, троих. А может, даже больше… Это ужасно. Я против насилия. Всегда была. Есть же законные способы решения проблем.

И тут же вторая, более отчаянная часть вклинивается с криками: Ага! Ну да, ну да, то-то закон сильно помог мне, когда бандиты шантажировали меня. Виктор защитил меня, спас от тех, кто угрожал моему сыну. Он сделал то, чего никто другой не смог бы, и я должна быть хотя бы благодарна.

Нравственные весы не могут замереть в равновесии, а я не могу принять решения. Внутри всё смешивается в дикий хаос. Я боюсь его. Боюсь до дрожи. До дрожи от нелепого иррационального возбуждения. Не было в моей жизни мужчины, с которым бы я ощущала себя настолько слабой и беззащитной, как с Виктором. И одновременно произошедшее с Батей наглядно демонстрирует, что защита у меня все же есть.

Меня мучает вопрос, и мозг не может найти ответ. Зачем Виктор все это делает? Почему ему не всё равно? Он сказал, что я его женщина, но это же не так. Мы едва знакомы. И даже если он чувствует что-то… Это неправильно. Его сила, его жёсткость — всё это не то, что я хочу видеть рядом. Но тело предательски реагирует на его голос, на его взгляд. И это пугает ещё больше, чем то, что делает он.

Мы подъезжаем к больнице. Виктор паркуется прямо перед входом и поворачивается ко мне.

— Идем, — говорит он твёрдо и глушит двигатель.

— Ты же не…? — не знаю, зачем спрашиваю это, и замолкаю на середине фразы.

Он смотрит на меня так, что мне хочется вжаться в сиденье.

— Не заставляй повторять, Лиза, — отрезает он, выходит из машины, обходит её и открывает мою дверь.

Его присутствие не допускает возражений. Я выхожу, чувствуя дрожь в ногах, и иду за ним. Виктор идёт уверенно, как будто вообще не чувствует ранения. Его рука тяжело ложится мне на плечо, влечет внутрь.

Как только мы заходим, люди в приёмной напрягаются. Медсестра за стойкой регистрации замирает, глядя на Виктора. Её взгляд скользит по его окровавленной футболке и возвращается к невозмутимо-холодному лицу.

— Нам нужен врач, — голос Виктора звучит спокойно, но настолько властно, что не возникает сомнений: его слова — это не просьба.

Я ощущаю нарастающее напряжение. Люди в фойе украдкой бросают взгляды на нас, кто-то выходит, чтобы избежать даже малейшего столкноввения с Виктором.

Медсестра нервно кивает, кому-то звонит, и спустя пару минут к нам выходит врач — высокий мужчина в белом халате. Он смотрит на Виктора с испуганно-вопросительным выражением на лице.

— Осмотрите её, — приказывает Виктор, указывая на меня.

Врач молча кивает, делает мне жест следовать за ним и направляется по коридору. Виктор ведет меня следом, так и не выпуская из захвата. У меня ощущение, что он люто злится на меня. Гнев, который от него исходит, подавляет и мучает меня.

— Я… — начинаю протестовать, но Виктор сжимает моё плечо, заставляя замолчать.

— Лиза, иди, — говорит он строго. — Я подожду у кабинета.

Я киваю, опускаю глаза и следую за врачом, чувствуя на себе взгляд Виктора. Он не уйдёт, я это знаю. Я не слышу его шагов, но его присутствие висит в воздухе тяжелым облаком.

Врач слушает мои легкие, уточняет, как я себя чувствую. Отвечаю, что у меня все хорошо, но мне трудно сосредоточиться. Все мысли заняты Виктором, который сейчас находится в коридоре, одним своим видом отгоняет от меня любую опасность.

Врач спрашивает, откуда поверхностные отметины на запястьях, уклоняюсь от ответа, говорю, что поцарапалась. Эти повреждения не требуют особого лечения. Однако врач замечает мою нервозность и настаивает, чтобы я выпила успокоительное. Я отказываюсь — хочу оставаться в чистом сознании.

Выхожу из кабинета с бумагой об осмотре и выписным эпикризом.

— Всё в порядке? — спрашивает Виктор, подходя ко мне, как только я закрываю дверь.

Будто сам не понимает, что со мной ничего страшного не произошло.

— Да, — отвечаю тихо.

Мы выходим к машине, Виктор снова сажает меня на пассажирское сидение и трогается с места. Молчит всю дорогу. Тишина в машине становится оглушающей, удушливой, будто не хватает воздуха.

Дома нас встречает Галя, Миша крутится рядом с ней. Заметив меня он с криками «Мама» мчится ко мне и почти с размаху тормозит мне в бедро. Обхватывает ногу ручками, крепко прижимается. Он скучал, но безмерно рад меня видеть. А я чувствую себя распоследней сукой, которая позволила себе рисковать собственной жизнью. Слезы выступают в глазах. Я опускаюсь на корточки и крепко-крепко обнимаю сына. Я виновата перед ним. Я повела себя очень безрассудно. Отвратительно безрассудно. Миша не может на меня злиться, зато внутреннее чувство вины жрет меня поедом. Глодает изнутри.

20. ♀

Елизавета

В комнате холодно, или это я так думаю из-за дрожи, которая никак не проходит. Оборачиваюсь. Виктор стоит у двери и жадно рассматривает меня. Самый опасный человек из всех, кого я знаю. Неотразимый до безумия и дико пугающий одновременно. Его взгляд прожигает насквозь. И в нем заявление. Я принадлежу ему.

Свет торшера едва касается его лица, но этого достаточно, чтобы я снова ощутила страх, смешанный с чем-то необъяснимо сладким.

— Сядь, — приказывает он тихо, но в этом тихом тоне кроется угроза, от которой я замираю на месте.

— Виктор… — пытаюсь я что-то сказать, но слова застревают в горле.

— Лиза, — он произносит моё имя так, будто оно принадлежит ему, будто он только что навсегда присвоил его себе. — Я сказал, сядь.

Мне страшно оказываться на кровати. Я отхожу к окну и вжимаюсь бедрами в подоконник. Дышу через раз. Голова кружится от его аромата и тяжелой властной ауры. Светлые стены комнаты, мягкий свет лампы, и он — Виктор — заполняет всё пространство. Грозный, как буря, которая только что смела всё на своём пути. На пути ко мне.

Виктор смотрит на меня своим тяжелым, хищным взглядом, от которого мурашки бегут по коже. Я видела, как он убивал. Видела, как его руки уверенно забирали жизнь. Грубо, жёстко, без жалости. Видела, как он ломал кости тем, кто угрожал мне и моему сыну. А теперь он здесь, передо мной, и его ярость сменилась острым голодом — более пугающим, более всепоглощающим.

Он надвигается неотвратимой громадой, останавливается так близко, что я чувствую тепло его тела, ощущаю запах его кожи — свежий, чуть терпкий, с легкой горчинкой крови и металла.

— Ты понимаешь, что твоя выходка могла стоить тебе жизни? — Снова голос тихий, бархатистый, но от него мурашки бегут по всему телу. Опускаю голову. Мне очень стыдно за побег.

— Я… — начинаю я, но замолкаю, когда его пальцы касаются моего подбородка и мягко поднимают моё лицо, заставляя смотреть в его глаза.

— Ты боишься меня, — говорит он.

Его пальцы остаются на моей щеке, слегка скользят вниз, к шее. Я замираю, пытаясь не дышать, чтобы не выдать своей реакции. Но тело предательски выдаёт меня — я чувствую, как внутри всё напрягается, собираясь в горячий комок.

— Да, — выдыхаю я, не пытаясь отрицать очевидное. Шарю глазами по его телу. Рубашка небрежно расстёгнута, через ворот виднеется кожа, исцарапанная в бою. Рукава закатаны до локтя, предплечья увиты причудливой сетью вен. Я смотрю против света и плохо вижу лицо, но чувствую, что он не отрываясь смотрит на меня.

— Ты боишься, но не убегаешь, — продолжает Виктор, его голос становится ниже, а его пальцы спускаются ниже, касаясь края воротника моего джемпера.

— Куда мне бежать? — мой голос дрожит, слабый, как шёпот. Он ставит руки по обе стороны от меня. Запах его тела оседает в легких, манит. Хочется вдохнуть поглубже, чтобы распробовать все ноты.

— Ты была очень плохой девочкой, — его голос звучит угрожающе спокойно, а взгляд становится ещё тяжелее. — Ты это понимаешь?

Отвожу глаза. Его близость, его слова, его взгляд — всё это подавляет и одновременно возбуждает. Я боюсь его, но не могу не хотеть его власти.

— Понимаешь, Лиза? — Виктор снова берет меня за подбородок. Нежно касается, но прикосновение обжигает, пробегает по телу дрожью, сбивает дыхание.

Чувство вины вновь вспыхивает с чудовищной силой. Да, я хочу искупить свою вину перед сыном. Между ног становится мокро и горячо. Так не должно быть. Это все дико нездорово. Меня раздирают на части разнонаправленные эмоции. Я чувствую себя развратной, но совершенно не могу сопротивляться ни собственным чувствам, ни напору Виктора.

— Да… — срывается с губ хрипло.

— Ты знаешь, что это неизбежно, — его слова обжигают меня. — Ты моя. Я вытащил тебя из ада, и теперь ты принадлежишь мне. Моё сердце колотится, как у загнанного зверя. Я закрываю глаза, пытаясь собрать остатки силы воли.

— Посмотри на меня, — шепчет он, и я не могу ослушаться. Его глаза смотрят прямо в душу. Я вижу в них желание, голод, власть, собственничество. Я его трофей. Его добыча. И я знаю, что сейчас стану полностью его.

— Виктор, я… — начинаю я снова, но он подносит палец к моим губам, останавливая мои слова.

— Тихо, Лиза, — шепчет он, его лицо наклоняется ближе. — Ты привыкнешь.

Его слова звучат как приговор. Я знаю, что это правда. У меня нет шансов сбежать.

Он нежно касается моей щеки, обводит большим пальцем скулу. От прикосновения по всему телу проходит ток. Я не знаю, что ответить, не знаю, как сопротивляться. Дикое, невесть откуда взявшееся желание сжигает меня изнутри.

Виктор отстраняется и отходит к креслу. Мягко опускается в него и тихо приказывает:

— Разденься.