Ты — моя пара!

Пролог

Только не вздумай бежать! 

Женя резко бросается к открытой двери. 

Ну хорошо, сыграем в догонялки… 

Каких усилий мне стоит неторопливо следовать за ней.

Даю возможность выбежать из приемной: теряется в коридоре и тратит драгоценное время на раздумье, бросается в противоположную сторону от лестницы, попутно дергая ручку каждой двери. 

А вот кабинет юристов я не успел закрыть. Банка кофе продолжает стоять на прежнем месте, клочья моей одежды и обувь разбросаны вдоль коридора. 

Женя запинается о мои брюки и с глухим стоном падает на четвереньки. Резко разворачивается, ожидая моего нападения, я утыкаюсь головой в грудь и придавливаю девочку к стене. 

Видят боги, не хотел я такого знакомства. Не хотел. 

Медленно отступаю на шаг и кладу морду на ее колени. Слушая рваное дыхание, закрываю глаза, давая понять, что не опасен. 

— Господи, — шепчет, держа руки на весу, чтобы меня не касаться. — Кому скажи, не поверят, — нервно хихикает. Тихо поскуливаю и глажусь о бок. — Ты меня точно не собираешься съесть? — Собираюсь, но не так, как ты себе это представляешь, и не просто съесть — сожрать! — Песик… да какой же ты песик, — несмело касается одной рукой моего лба. — Ты настоящий бог всех псов. Вон какой красавец, — гладит, не касаясь прижатых ушей. — Огромный, сильный, красивый и добрый, надеюсь, — быстро добавляет. — Не зря говорят, что питомцы похожи на своих хозяев. — Хочется рассмеяться, а выходят фыркающие звуки. — Разреши мне встать, — несмело шевелится, а я с силой прижимаю к полу. — Ну хорошо, посидим еще немного. А где твой хозяин, он далеко ушел? — раскачиваю мордой из стороны в сторону. — Нет, — понимает мой жест. — Это хорошо. На автобус я уже опоздала, но домой все же хотелось бы вернуться. Ира, подруга, искать будет. — Тон изменился с ласкового на взволнованный. — Подумает, что меня нашел Милосердов! — Резко вскидываю голову, отчего девушка дергается и ударяется затылком о стену. — Что ты разволновался? Все хорошо, — будет хорошо, когда откушу ему голову. — Ты удивительный, будто все понимаешь. Умный мальчик. Тише, — кладет и вторую руку и несмело закапывается в шерсть. 

Глава 1

Женя

— Ох, Женька. — Подруга берет меня за руку и притягивает в объятия. — Ты такая счастливая. — Я улыбаюсь и целую щеку в ответ. — Когда же мне так повезет, а? Чувствовала, что не нужно было отдавать тебе ту смену. 

— Танюш, между прочим, ты меня уговаривала, чтобы я за тебя поработала. Не выдумывай, — поддеваю. Официант подходит к нашему столику, подруге наполняет бокал шампанским, а мне соком и вновь желает приятного вечера. 

— Вот отхватила, так отхватила. Мне никогда мужики не устраивали посиделки с подругами и тем более не оплачивали их.

— Ты же прекрасно знаешь, что это не просто посиделка.

Таня не дает договорить и заканчивает за меня:

— Да-да, а празднование вашей с Герой помолвки. Колечко когда покажешь? — Она тянется через столик, а я прячу руку под салфетку.

— Когда остальные девчонки придут, — отвечаю с мечтательной улыбкой.

Все, что говорит Таня, действительно похоже на сказку. Разве полгода назад я могла предположить, что встречу мужчину своей мечты? Внимательного, щедрого, верного… идеального! В Геру было невозможно не влюбиться. Его обаяние окутывало и впитывалась моментально, с первой встречи. С простых слов приветствия, произнесенных уверенно и жизнерадостно, с первого случайного касания руки и приглашения на кофе в тот же вечер. Таким людям сразу хочется улыбаться в ответ, и сердце предательски заходится в учащенном ритме. И ты с удовольствием принимаешь его ладонь, берешь под локоть, как будто вы знакомы не первый день и прогуливаетесь по дождливому городу, а на прощание он крадет невесомый поцелуй.

— Эй, Земля вызывает самую счастливую невесту. — Таня машет ладошкой перед моим лицом. — О чем ты задумалась?

— О Германе, — отвечаю, а сама стараюсь спрятать дурную улыбку.

Подруга не скрывая закатывает глаза и смотрит на меня с наигранным осуждением:

— Кто бы сомневался, — весело фыркает и подпрыгивает, вскидывая руку. — Мы тут! 

— Тань, тише. На нас обращают внимание, — одергиваю ее. Оборачиваются хмурые люди, и я дарю им извиняющуюся улыбку. — Ты же видишь, их провожает официант. Девочки не заблудятся. 

— Переживут, — отмахивается и продолжает усиленно вскидывать обе руки. Ну разве можно на нее обижаться? Такая непосредственная и веселая. — Я не виновата, что твой мужик выбрал самый дорогой ресторан города. Пусть эти расфуфыренные снобы нас терпят. Нас, простых парикмахерш и учителей.

После слов подруги рядом сидящий мужчина внимательно ее осматривает. Поджав недовольно губы, поднимает взгляд от вызывающе красных туфель на высоком каблуке и платформе, отчего ступня изгибается и принимает несвойственную ей форму, а мне лично просто больно смотреть, по чулкам в мелкую сетку и заканчивает осмотр на кричащем золотом платье. Да, Танюша сегодня принарядилась от души. 

— Приве-е-ет, самая красивая невеста. — Ко мне подлетают бывшие коллеги. С ними мы проработали вместе всего лишь год, но сумели по-настоящему подружиться. Девочки работали в той же школе, что и я, куда устроилась сразу после окончания университета. Соня была моей соседкой по кабинету, как и я, вела начальный класс, а Лена преподавала историю. Мы легко сошлись, скорее всего, из-за возраста, остальной коллектив школы был предпенсионного возраста. 

— Привет, — присоединилась к приветствиям Соня.

Я поднимаюсь навстречу и не могу сдержать нахлынувшего восторга. 

— Как я рада вас видеть, девочки. 

— Ну же, показывай. — Таня наконец дождалась момента и тянет навстречу раскрытую ладонь. 

Мы толпимся в проходе между столиками. Разворачиваю колечко лицевой стороной вверх и гордо демонстрирую пальчики. 

— Очуметь! — Танюша округляет глаза. Наклоняется низко-низко, буквально щекоча кончиком носа. — Это что, бриллиант? 

— Угу, наверное. — Мне всегда казалось неуместным уточнять подобное. 

— Девчонки, очуметь! Вот бы кто-нибудь мне подарил украшения из розового золота с бриллиантами! 

— Тань, ну тише, пожалуйста. — Я выдергиваю руку и сажусь на свое место. 

— Так этот же чертов бриллиант размером с Польшу. Женька, ты хотя бы представляешь, сколько он стоит? 

— Нет, и мне не интересно, — отвечаю искренне.

— Конечно, не интересно, у тебя он на пальце. А мне очень интересно. — Таня достает телефон из сумочки, и ловкие пальцы с ярким маникюром порхают по экрану. 

— Очень красивое, поздравляю! — Соне удалось рассмотреть колечко, и я протягиваю руку Лене. Из светлого золота, инкрустированного камнем в виде сердца, оно смотрится идеально на моей руке. 

После выкрика неизвестной мне ювелирной марки Таня осипшим голосом произносит:

— Я столько в год не зарабатываю… — по очереди тычет каждой из нас в лицо экраном смартфона. 

— Тань, прекрати. — В очередной раз испытываю чувство неловкости. 

— Молчу, буду охреневать молча. 

— Танюш! 

— Ой, у меня сегодня такое детки выдали! — Соня отвлекает на себя внимание и, склоняясь вперед, рассказывает вполголоса: — Представляете, повела своих крошек в столовую на обед. Слышу, девчонки мои за столом щебечут. Так вы думаете, о чем они разговаривали? 

Глава 2

Когда я подъезжаю к квартире Германа, часы показывают девять вечера. Он не любит поздних посиделок и всегда строго следит за тем, чтобы нигде не задерживалась. Переживает. «Мало ли сколько уродов разгуливает по ночам». Не любит тусовки, ночные клубы, шумные вечеринки. Не пьет алкоголь. Иногда я сама себе не верю, что этот мужчина мой. 

Поднимаюсь в лифте, попутно обдумывая, как проскочить мимо Геры, принять душ и надеть выбранный комплект. Черное кружево с пояском для чулок. Прозрачный бюстгальтер и прозрачные трусики, совершенно не оставляющие полет для фантазий. 

Меня заставили примерить двенадцать комплектов. Девочки кривились, не стесняясь шумно обсуждали каждую модель, перебирая вешалки, и заваливали примерочную комплектами. Я подневольно надевала и снимала, вновь надевала выбранный бюстгальтер и под отрицательное мычание снимала. Но когда приоткрыла шторку и продемонстрировала черный комплект, Таня томно выдохнула и прошептала, протиснувшись по плечи в кабинку:

— Я кончила, Женька. Берем!

Соня активно трясла головой и допивала молочный коктейль, извлекая булькающие звуки. Лены к тому времени с нами не было, ей срочно нужно было вернуться домой, у дочери поднялась температура.

— И вот эти туфли. — Танюша подвела меня к ослепительной витрине и указала пальчиком, оставляя след на стекле.

— Куда мне такой каблук, я и так высокая, — смотрела с завистью на черные лаковые лодочки с острым носиком и тонкой-тонкой шпилькой. 

— Не говори глупости. Милосердов — мужчина крупный. 

Стоило мне их примерить, и рука сама потянулась к сумочке доставать карту, а ноги понесли к кассе. 

Квартира встречает темнотой и тишиной. Странно, но Гера еще не дома. Но так даже лучше. Успею принять душ, нанести крем, запах которого ему так нравится. Прохожу в ванную, беру пакет с покупками с собой. Неторопливо принимаю душ, нежась под теплыми струями, наношу увлажняющий крем, от которого кожа становится приятной на ощупь, бархатистой. Снимаю ценники, надеваю белье. Привожу волосы в порядок, расчесываю и придаю пальцами небольшие волны, они красиво ложатся, чуть прикрывая грудь и дразня. 

Слышится громкий хлопок дверью, я быстро ныряю в туфли и накидываю тонкий халатик. 

— Что так поздно? Вы вышли из ресторана два часа назад? — прилетает вопрос, стоило мне зайти в гостиную. 

Герман сидит ко мне спиной на краю журнального стола. Он скидывает пиджак прямо под ноги и, наступив на пятку, снимает обувь. У него не выходит с первого раза и со второго, ругаясь, наклоняется, помогает себе руками. 

— Мы гуляли по торговому центру. — Я все еще надеюсь, что вечер не испорчен. — Танюша весь вечер пила за твое здоровье и просила передать «спасибо».

— Теперь понятно, кто выжрал три бутылки шампанского. — В голосе слышится злость. 

— Гер, все хорошо? — первый раз вижу его настолько раздраженным. — Хочешь, я заварю тебе чай?

Он продолжает молча растирать лицо руками. Но стоило мне сделать шаг по каменному полу, как резко оборачивается и поднимается. 

— Что на тебе? 

— Твой подарок, — стараюсь идти плавно, раскачивая бедрами. 

Сильные пальцы ловко справляются с пояском. Герман распахивает полы халата и долго рассматривает, но во взгляде не читается восхищение или желание, и я инстинктивно прикрываюсь руками. 

— Дай угадаю. Танюша посоветовала этот шлюхастый наряд. — Он не спрашивает, а утверждает. 

— Я думала, тебе понравится. 

— А что мне должно здесь понравиться? Женя, ты похожа на проститутку. Хотя чего еще следовало ожидать от твоих подруг? Одна — разведенка. Вторая настолько наивна, что ее можно принять за идиотку, и предводительница этого трио — шалашовка Таня. 

Он и раньше не очень лестно отзывался о моих подругах, но сегодня первый раз позволил себе подобные выражения. Но слова не идут ни в какое сравнение с его выражением лица. Презрение, помноженное на пренебрежение. 

— Они мои подруги, Гер. Я не позволю говорить про них в подобном тоне. 

— После свадьбы тебе придется свести ваше общение на нет, — сообщает в ультимативной форме. 

— И не подумаю. Тебе не нравилась моя работа — я ушла. Потому что ты так хотел. Тебе не нравится моя мама… 

— Против матери я не имею ничего против. 

— Хоть на этом спасибо, — огрызаюсь, а сама снимаю туфли. Сюрприз явно удался. 

— Не дерзи. — Он подходит ко мне вплотную, склонившись, шепчет в губы: — Если бы я хотел проститутку, то просто вызвал. Поэтому сними это уродство и, будь добра, выбрось. Туфли можешь оставить. 

— Ты пил? — Запах алкоголя удивляет больше произнесенных слов. 

Герман поднимает с пола недопитую бутылку виски и, демонстративно делая большой глоток, полоскает жидкостью рот и шумно глотает. 

— Я пойду спать.

Продолжать разговор не вижу смысла. Делиться происходящим в его жизни Герман не хочет, а выслушивать пьяные слова, за которые, скорее всего, он завтра будет извиняться, желания нет. 

Глава 3

Ноздри щекочет аромат свежесваренного кофе и выпечки. Губы сами собой расплываются в улыбке, а живот предательски урчит, предвкушая вкусный завтрак. 

Все же мне повезло с мужчиной. 

— Доброе утро, родная, — мимолетный поцелуй в губы, — завтракай, и мы едем к твоей маме. Она нас давно звала в гости, а сегодня просто отличный день, чтобы повидаться. 

События вчерашнего вечера бесцеремонно врываются в утро, и происходящее медленно теряет краски радости. Герман продолжает рассказывать, что он запланировал на субботу, не обращая внимания на мой растерянный вид. Не знаю, как вести себя дальше. Сделать вид, что ничего не было, не получится, я прекрасно помню, а вот Герман, кажется, забыл. 

— Нам еще нужно заехать за цветами и вкусностями. — Он стоит в изножье кровати, улыбаясь смотрит на меня. На его лице нет и следа от похмелья, а ведь он выпил целую бутылку виски. — Выспалась? Почти полдень.

Я согласно киваю. Мне не удалось уснуть сразу же, слышала, как Герман принял душ, надел футболку и лег в кровать. Под его тяжестью промялся матрас, и он обнял меня, притягивая к себе. Подождала, когда его дыхание выровняется, и освободилась от объятий. 

— Гер, нам нужно поговорить. — Кофе и булочки с корицей остаются нетронутыми.

— Родная, давай не будем вспоминать. Мне безумно стыдно, я чувствую себя ничтожеством, что выместил свои неудачи на тебе. Прости! Ты такая добрая и нежная, а я… надеюсь, ты сможешь меня простить со временем. — В глазах ни капли вчерашней злобы или пренебрежения, он вновь лучится любовью и заботой. — Этого никогда не повторится, обещаю, — протягивает руку и не сводит с меня взгляд. — На сборы всего час. Давай не будем заставлять твою маму ждать. — Он уже в который раз называет маму не по имени-отчеству, это должно радовать, но я испытываю чувство, словно меня обманывают. — Беги в душ, а я сварю еще один кофе. Вижу, у тебя еще не проснулся аппетит. 

Игнорируя протянутую ладонь, поднимаюсь и иду в сторону ванной. Мусорная корзина пуста, и нет никакого намека, что я вчера разочаровалась в своем мужчине. Привожу себя в порядок и не понимаю, почему слушаю Германа. Он включил максимум своего обаяния, светится широкой улыбкой, постоянно интересуется удобно ли мне и не дует ли на меня холодной струей воздуха кондиционер в машине. 

Мы вместе идем в магазин, он берет меня за руку и ведет по рядам, сам набирает полную корзину самых дорогих продуктов, отмечаю, что он действительно помнит о вкусах моей мамы. Через двадцать минут мы выходим на улицу, Герман несет пакеты с продуктами, а я огромный букет желтых роз. 

— Ты почему еще не выбрала платье? До свадьбы осталось полтора месяца, — интересуется, не отвлекаясь от дороги. 

— Не нашла подходящее, — а сама думаю о том, что, возможно, этой свадьбе лучше и не состояться. 

— Может, оно и к лучшему. Как раз сегодня отвезу вас с мамой в салон. Там вам подберут платья, договорились? — Автомобиль останавливается на светофоре, и Герман выжидающе на меня смотрит с черной тоской в глазах, мне ничего не остается, как согласиться. 

— Хорошо.

Мужское лицо вновь светится, и ладонь ложится на мое бедро, чуть сжимая и поднимая подол сарафана. 

— Не надо, Гер, люди смотрят, — указываю подбородком на троллейбус стоящий на соседней полосе. 

— Ты права. А я давно говорил, что нужно затонировать лобовое стекло. 

Я рада, что рука возвращается на руль, и Герман замолкает, сосредоточившись на дороге. 

Мы поднимаемся по узкой лестнице подъезда, я слышу щелчок открываемой двери, мама увидела нас в окно. Она искренне рада нашей встрече, торопливо накрывает на стол, разливает чай, достает из духовки пироги, мясной и с вишней, мои любимые. Мама весело рассказывает о последних новостях с работы, Герман активно поддерживает разговор, обещает помочь с покосившимся на даче забором, а меня все не покидает мысль неправильности происходящего. 

— Женечка, давай еще кусочек. — Мамина рука тянется к вишневому пирогу. 

— Не стоит, Мария Витальевна, ей сегодня еще выбирать свадебное платье. — Герман с улыбкой смотрит в глаза и слегка сжимает мою ладонь, накрывая своей. 

— Тем более кушай, нельзя выбирать платье на голодный желудок. Бедные невесты в погоне за красотой не едят и не пьют весь день, какое может быть удовольствие от самого главного дня в жизни? 

— Самый главный день в жизни — рождение нашего первенца, а свадьба — это так, мишура, больше для гостей. Да, родная? — Я вновь соглашаюсь со словами, а сама ощущаю, что меня загоняют в угол. Герман мастерски манипулирует чувствами моей мамы и моими тоже. Он прекрасно знает, как я хочу ребенка. — Собирайтесь, Мария Витальевна. Вы поможете сделать выбор Жене и себе что-нибудь подберете на торжество. 

Мама начинает активно убирать со стола и обещать, что не заставит нас долго ждать. 

Герман продолжает источать обаяние и в салоне. Отводит в сторону девушку-консультанта, быстро объясняет, что нужно, и, к моей радости, прощается с нами:

— Думаю, вы здесь справитесь и без меня. Вернусь через два часа, если освободитесь раньше, подождите вон в том кафе, — указывает в окно через дорогу. 

— Два часа даже мало, поверьте. Невесты у нас проводят по восемь часов и никак не могут определиться. — Отточенным движением руки девушка демонстрирует многочисленные стеллажи и вешала. 

Глава 4

Лео

На столе разрывается мобильник, но я упорно его игнорирую. Бросаю мимолетный взгляд на дисплей и медленно прикрываю глаза, втягивая воздух через ноздри. Разве многого прошу? Всего лишь один день без происшествий.

 Один! Чертов! День! 

Арнар никогда не звонит просто так, не интересуется моими делами или тем, что я желаю на ужин. 

И ответить все равно придется, принимаю звонок и нехотя подношу смартфон к уху.

— Да, — а сам надеюсь на то, что Ар случайно набрал мой номер, неудачно сунув смартфон в задний карман джинсов, к примеру. Но моим надеждам не суждено сбыться.

— Ты мне срочно нужен. — Голос не взволнованный, а больше раздраженный. Это дарит мне надежду на то, что ничего серьезного не случилось.

— У меня собрание через тридцать минут, — отвечаю, сверяясь с часами.

— Лео, я серьезно. Тебя вызывают в школу. Я сам пытался утрясти ситуацию, но директору подавай опекуна. Для Филиппова по бумажкам я никто.

После рождения Ника я должен был уйти «в тень», мои пятнадцать лет в мире людей как раз подходили к концу, и вместо меня к управлению транспортной компанией и представлением интересов нашей семьи готовился Арнар. Но... сложилось, как сложилось. Он встретил свою пару, скорое рождение волчонка — и мне ничего не оставалось, как пообещать до оборота Ника остаться на своем месте. Я являюсь официальным опекуном племянника и все проблемы с людьми, а в данном случае с представителями администрации школы, решаю тоже я. А племянник, как любой оборотень-подросток, эмоционален и вспыльчив. Арнар же принимает непосредственное участие в жизни сына, являясь его наставником, стараясь при этом как можно меньше контактировать с внешним миром.

Запускаю пальцы в отросшие волосы и закапываюсь, почесывая голову. Напрочь забываю об Аре, ожидающем ответ, вытягивая пряди, кося взгляд на темные волосы. Когда уже смогу подстричься? Смотрю в нечеткое отражение выключенного монитора компьютера, провожу ладонью по бороде. Вот она бесит больше всего. Неухоженная, густая, от которой кожа на подбородке невозможно чешется и каждую минуту хочется побриться. Я похож на заросшего бомжа, только в дорогих и чистых шмотках. 

— Лео.

Поднимаюсь из-за стола:

— Что в этот раз?

— Говорят, избил девочку.

— Ну-ну, — мычу в трубку, понимая, что чистой воды брехня. Ник не мог этого сделать. Первое правило, которое вдалбливают в голову любого волка: не применять силу к людям, а тем более к женщинам.

— Этот жирный козел даже ничего не стал мне объяснять. — Ар говорит о директоре школы, которому я лично к первому сентября дарил ноутбук последней модели. А сегодня только третье...

— Скоро буду.

Сбрасываю вызов и останавливаюсь у зеркальной поверхности двери, ведущей в отдельную комнату, где есть душ, туалет, а главное — несколько комплектов сменной одежды. Сам себя не узнаю в отражении. Что осталось от меня за последние пятнадцать лет, так это фигура, хотя, возможно, еще раздался в плечах. Вместо аккуратной стрижки и короткой бородки — всклокоченные волосы, прикрывающие уши. Они вьются, придавая небрежный вид. И окладистая борода.

На что только не пойдешь, чтобы прибавить себе десяток лет. 

Криво себе улыбаюсь. М-да, видок такой, что самому страшно. Хоть сейчас хватай первую попавшуюся дворнягу с территории и смело топи с невнятными криками.

— Му-Му. Все, Герасим, погнали. — передразнил отражение и выключил свет в кабинете. — Меня сегодня не будет, — сообщаю помощнику, — перенеси совещание на завтрашнее утро. 

— В девять? — интересуется Павел. Последние несколько лет нанимаю исключительно мужчин, женщины откровенно выбешивают. 

— Да, — надеваю солнцезащитные очки и выхожу в длинный коридор. Вдоль всего помещения окна в пол, и меня слепит обеденное солнце. 

До школы сорок минут езды, которые я старательно трачу на самовнушение.

— Я спокоен. Я спокоен, — повторяю с десяток раз. Не помогает. Включаю музыку, играет гитара, вслушиваюсь в переливы струн. — Да, определенно подходит, — с силой давлю на клаксон. Какой-то идиот решает проскочить передо мной, подрезая. — Вот из-за таких дебилов, как ты, — ругаюсь, понимая, что меня не слышат, продолжаю: — Все спокойствие к чертям собачьим летит! 

Аж полегчало. 

Вот, нужно почаще орать, действительно помогает. Выключаю музыку и паркуюсь напротив входа в школу. 

Не успеваю взять документы и телефон, с водительской стороны возникает охранник пенсионного возраста с бордово-синим лицом и серьезным выражением. Судя по вони, исходящей от него, солнцезащитными очками прикрыл нетрезвые глаза. 

— Здесь нельзя парковаться, — сказано в спину, пока я собираю вещи с пассажирского сиденья. 

Разворачиваюсь лицом, спрыгиваю с подножки авто и выпрямляюсь во весь рост, нависая над высушенным Рэмбо. 

Мужичок оценивает мои габариты и заросшую рожу, впечатляется, отступая. И перекидывает свое внимание на мелких лет десяти, которые бегают по клумбе с цветами. 

Захожу внутрь трехэтажного здания, Ник не встречает на первом этаже, что даже странно. Прямой наводкой иду к кабинету директора, раздается оглушающий звонок, распахиваются двери, и начинается сущий ад. Десятки мелких, крикливых детей чуть не сбивают меня с ног. Пока дохожу до нужного кабинета, около которого дети притормаживали и не драли глотки, по сравнению с другими углами школы, зверею окончательно. 

Глава 5

Стоит мне появиться на ступенях школы, Ник откладывает телефон и внимательно за мной наблюдает. Пытается понять, гаденыш, как сильно ему влетит. 

Я молча завожу мотор и выезжаю с территории. 

— Что еще наплел дир? Опять искать новую школу? — легко спрашивает, а за наглой ухмылкой прячет испуг. Я продолжаю многозначительно молчать, для усиления эффекта бросаю короткий хмурый взгляд и больше не отвлекаюсь от дороги.

 — Да не бил я эту овцу… Лизочку, — быстро поправляется, зная, как я отношусь к оскорблению женщин. — Ее же можно соплей перебить. Я что, похож на дурака, чтобы трогать сорокакилограммовую девчонку, даже если она конченная овца? 

Хлопаю ладонью по рулю, не проронив ни слова. 

— Нет, ну она реально конченная, — оправдывается, не сводя с меня взгляда. — Королева школы. Они с подружками зажали какую-то малявку в сортире и втирали ей жвачку в волосы. 

— И поэтому ты ее ударил? — решаю, что клиент созрел и пора поддержать разговор. 

— Не бил я эту… 

— Овцу, — хмыкаю.

— Именно. — Племянник оживает, улавливая в моих словах насмешку. — Зашел в туалет и вывел девчонку, а Филиппова сама на меня кинулась. Я лишь отошел в сторону.

— И сама нанесла себе травмы? — уже откровенно смеюсь, вспоминая с усердием замотанную голову девчонки. 

— Да упала эта Лизочка. Поскользнулась на кафеле и максимум, что она могла себе повредить, это жо… локти. 

— А с малявкой что? 

— Ничего, сделает короткую стрижку. Реально волосы испоганили. Отец знает? 

— Знает, он мне и позвонил. 

— Хре… плохо, а мама? — жму неопределенно плечами в ответ. А я действительно не знаю, сказал Ар Лиле или нет. — Не говори матери, — чуть не скулит и строит жалобное лицо. Бездомные псы на свалке и то жизнерадостней выглядят. 

— Не скажу, но при одном условии.

— Каком? — Племянник с надеждой вслушивается в каждое сказанное мной слово. 

— После оборота все выходные и лето ты работаешь на складе. Отрабатываешь расходы. 

Недовольное мычание вынуждает меня вскинуть брови и повернуть голову. 

— Отработаю, — соглашается, понуро повесив плечи. 

— Никто и не сомневался. Как зверь? Кстати, ты теперь на домашнем обучении.

Договорить дальнейшие условия не удается, телефонный звонок вновь путает мои планы. Ника завожу домой, дальше с ним разберется отец. А сам стартую за сто семьдесят километров, там, где нашли машину пропавшей волчицы.

А вот в этот раз — реальная проблема, проблема всего клана, а не очередная шалость племянника. Девчонку Суворовых, пропавшую три дня назад, нашли мертвой. 

Ребята из соседней стаи случайно обнаружили машину, брошенную в лесу, а в ней тело молодой волчицы. Девчонка — ровесница Мита, ей бы еще жить и жить.

Первый раз за день вспоминаю о кофейных зернах, припрятанных в подлокотнике. Набираю горсть и закидываю по одному в рот, с хрустом разжевывая. Мой наркотик — кофе и горький шоколад, такой, чтобы сводило скулы и на языке оставалась терпкая горчинка. Иногда стараюсь себя ограничивать хотя бы в кофейных зернах, но проходит неделя, месяц, и я вновь на них подсаживаюсь. Однажды собрал всю волю в кулак и выбросил свои запасы. Как оказалась, подобные меры безуспешны. Что стоит заехать в ближайший магазин? Да и аромат кофе помогает избавляться от посторонних запахов, временами слишком навязчивых. 

Съезжаю с асфальтированной дороги на проселочную, изредка поглядывая в навигатор, Илья предусмотрительно скинул координаты.

Коваль Илья — моя правая рука, тот, кому можно доверить свою жизнь и жизнь своей семьи. Он помогал в поисках Лилии и был плечом к плечу в битве со Светлыми вампирами.

Оставляю машину у начала лесополосы с редкими вязами, за которой скошенное поле. 

Слышны голоса, в нос бьет запах чужих оборотней и разлагающегося тела, что не удивительно: девочка пролежала на жаре трое суток. 

Зверь внутри меня нервничает, он чувствует смерть — смерть члена своей стаи. 

Закидываю с десяток зерен и тщательно разжевываю. Горькую кашицу не глотаю, а оставляю во рту, периодически посасываю. 

— Ты быстро. — Илья жмет мне руку, я заглядываю ему за спину, туда, где на водительском сиденье, упершись лбом и свесив руки по бокам, находится мертвая Ирма. 

Присаживаясь у открытой водительской двери, бегло осматриваю лицо, руки. Видимых повреждений нет. Не нахожу ни следов удара при столкновении, ни гематом. Что удивительно, ведь капот красного седана практически всмятку, собран гармошкой к лобовому стеклу. Складывается впечатление, что было столкновение на большой скорости, но явно не тут, и явно без Ирмы. Регенерация помогла бы не только избавиться от внешних повреждений, но и от внутренних, а значит, девочка должна быть жива. Неужели кто-то приволок машину с места аварии сюда? И зачем? 

Хочу вычленить запахи, но нос забивают десятки чужих и навязчивых ароматов. 

— Здесь что, парад был? — обращаюсь к Илье. — Ты не мог проследить, чтобы никто не топтался? 

Глава 6

Женя

— Как тебе? — Гера стоит за спиной, придерживая на моей шее длинную цепочку с воздушным кулоном, выполненным из золотистых нитей, переплетенных в форме шара. Мужские губы оставляют на шее горячие влажные поцелуи, поднимаются к ушку. — Скажи мне «спасибо». — Тихий голос похож на бархат. 

— Спасибо, — веду плечом, слегка отстраняясь. — Гер, мы опоздаем на урок. 

— Черт с ним. Я прямо сейчас перенесу запись. — Правой рукой извлекает телефон из кармана брюк, а левой поднимается по ребрам и замирает на границе. Большой палец дразнит касаясь. 

— Не нужно переносить, — разворачиваюсь лицом и мягко отнимаю телефон от уха. — Ты сам говорил, что до свадьбы месяц. Мы можем не успеть подготовить наш первый брачный танец. 

Любые разговоры о предстоящем торжестве делают Германа покладистым, даже мягким. Кажется, что он хочет нашей свадьбы больше, чем я. В гардеробной висят наши свадебные наряды: светло-серый костюм Германа, белоснежная рубашка, в отдельном выдвижном отделении шкафа приготовлены серебристые запонки, наручные часы, носовой платок с инициалами и пара мужских классических туфель. Соседнее место занимает мое восхитительное платье. Такое, о котором мечтает каждая девочка, перечитывая сказки: с расшитым жемчугом и серебристыми нитями лифом, приспущенным небольшим рукавчиком, многослойной, но не объемной юбкой и многочисленными крохотными круглыми пуговками по спине. Под чехлом с платьем жемчужные туфли на высоком каблуке с удобной колодкой. По совету мамы каждый вечер я их немного разнашиваю, обувая дома. По настоянию организатора свадьбы и Геры мы записались на уроки свадебного танца. Вместе выбирали меню, ездили на дегустацию, утверждали цветы, скатерти, посуду, что будет стоять на праздничных столах. И с каждым днем я убеждаюсь в неправильности происходящего. Ощущаю себя абсолютно неправильной невестой. Мне все равно, что за начинка будет у нашего свадебного торта. Не интересуют прошлые работы нанятого фотографа… Я пустила приготовления к свадьбе на самотек, как, возможно, и свое будущее. 

Две недели мой жених ведет себя во всех смыслах идеально. Я не могу найти малейшего повода усомниться и передумать. Каждый день Герман доказывает свое трепетное отношение, свою любовь ко мне. 

— Ты права, родная. Едем, — поцелуй-прикосновение — и Милосердов выпускает меня из объятий. Телефон вновь убран в карман. — Жду в гостиной. 

Не тороплюсь, но и не тяну время, переодеваюсь в широкие брюки и блузу, складываю в сумку нашу свадебную обувь. Хочется попробовать исполнить элементы именно в ней. 

— Я хотел с тобой кое-что обсудить, — час пик, и мы едем медленно. 

— Да.

— Ты не против, если наше свадебное путешествие придется отложить до новогодних праздников? Сейчас не лучший момент оставлять фирму. 

— Нет, конечно, нет, — ответ вызывает у Геры улыбку. 

— Я тебе говорил, что ты лучшая женщина на Земле? Любая другая устроила бы истерику. 

— За это ты меня и любишь. — Ответы сами вырываются из груди, и я ощущаю себя куклой, живущей по кем-то, но не мной, прописанному сценарию. 

— Люблю. А ты меня за что любишь? — Мы вновь останавливаемся в пробке.

И я произношу слова, которые от меня хотят услышать:

— Ты самый лучший. 

— И все? — Милосердов обиженно дует губы, но уголки подрагивают в улыбке. 

— Тебе этого мало?

Последняя фраза заставляет Геру нахмуриться. Секундное замешательство, я хочу подобрать нужные слова, но они не приходят на язык. А ведь должны, правда? Когда любишь, ты любишь человека полностью, со всеми его достоинствами и недостатками, даже если последних больше. 

— Нет. Твоей любви мне достаточно, — в ласковом жесте пальцы гладят мою щеку. 

Глава 7

По паркетному полу раздается равномерный, повторяющийся стук каблуков. Сегодня наше четвертое занятие, и мы отрабатываем связки между простыми движениями. Вокруг нас порхает учитель — мужчина удивительной пластики и грации. Рядом с ним хочется рыдать в голос, испытывая стыд за свое тело. 

— Выше локоток, дорогая. — Пальцы мягким жестом поднимают локоть. — Герман, великолепно, — в очередной раз хвалит. И он действительно справляется лучше меня. — Еще разочек пройдемся, и на сегодня все. Отлично сегодня поработали. Вы будете блистать! — восхищается Петр. — Блистать! — повторяет с большим пафосом и театрально взмахивает кистью правой руки, изображая не то поклон, не то восхищение. 

Герман светится, ему приятна похвала. Изредка, но поглядывает на отражение, находя более удобную и выгодную для нас позу. 

Мы тепло прощаемся с нашим учителем, Герман договаривается о следующей встрече. А я уже спускаюсь по винтовой чугунной лестнице. 

— Как ты относишься к тому, чтобы заехать поужинать? Я недавно нашел отличное место. Очень вкусная тайская кухня. Остренькая со сладостью и на десерт можно выбрать настоящие фрукты, а не то, что продают в магазинах. М-м-м? И домой купим. Ма-а-анго, — многозначительно протягивает, прижимая меня за талию. — Мы с тобой заслужили вкусный ужин. 

— Ты заслужил, — отвечаю и понимаю, что его хорошее настроение заразило и меня. — Меня сегодня Петр ни разу не похвалил.

— А ты хотела бы? — смеется надо мной. — Родная, он хвалит всех, кто оплачивает его услуги. Это единственный секрет моего успеха. Хочешь, следующее занятие оплатишь ты. И я уверен, именно ты станешь любимицей Петра. 

— Не скромничай, у тебя действительно отлично получается. 

— Хорошо, я тебе верю. Ужин? — уточняет, закидывая наши сумки в багажник. 

— Ужин, — соглашаюсь и беру его за руку, приглушая внутренний голос, который каждый день шепчет, что я поторопилась и, кажется, абсолютно не знаю, каков мой жених без маски заботы и дружелюбия. Стараюсь, но не могу забыть тот вечер, он плотно засел в памяти. В душе живет надежда, что будущий муж будет уважать меня, а не затыкать рот очередной пощечиной. 

Через пятнадцать минут, расслабленно развалившись на мягких диванах террасы ресторана, пролистываю меню, останавливаюсь на морепродуктах и передаю Герману. Он делает заказ для нас двоих, уточняя, что я буду пить, и откидывается на спинку дивана. 

— Чем займемся после обеда?

— Не знаю, — пожимаю плечами, потягивая клубничный лимонад. 

— Прости, родная, мне нужно ответить, — слышу звук вибрации. — Я быстро, — указывает пальцем на смартфон, поднимаясь с дивана. Герман выходит с террасы и прогуливается вдоль улицы. Понимаю, что разговор долгий, подзываю официанта, объясняю, что вернусь за столик, прошу не подавать блюда, пока не вернемся, и иду в туалет. Мне показывают на дверь в конце зала. Редко встретишь совместный санузел. Общие раковины и сушилки для рук и множество кабинок, закрытых от других посетителей, таких, что чувствуешь себя комфортно. Не тороплюсь возвращаться: если Герман разговаривает по работе, то это не ограничивается парой минут. 

Выхожу на террасу, Гера уже сидит за нашим столиком, но с телефоном еще не расстался. Вижу его напряженную спину, вену, пульсирующую на виске, и раскрасневшееся лицо. 

Он не оборачивается на шум моих шагов и продолжает:

— Мне не нужны оправдания, — шипит сквозь зубы. — Мне нужен результат. Если мы потеряем и эту сделку, то я собственными руками сверну тебе шею. И мне за это ничего не будет. Твоя последняя прогулка будет в мусорном мешке. И ты знаешь, что я не шучу, — растирая бровь, дает возможность ответить, выслушивает и продолжает: — А мне плевать, что они не хотят продавать акции. Убеди. Можешь хоть руки вырвать, хоть дочурку Фадеева оприходовать. 

Испуганно оборачиваюсь, смотрю на двух девушек, сидящих от нас за три столика, но никто не обращает на нас внимания, не вслушивается в слова, сказанные Германом. Посетители заняты или друг другом, или поглощением пищи. 

Делаю три шага назад, не сводя взгляда с мужской спины, и сталкиваюсь с официантом:

— Ой, простите, пожалуйста, — помогаю поймать поднос. На мое счастье, там были лишь предметы сервировки. — Извините еще раз.

— Ничего страшного, — получаю вежливый ответ официанта. — Вас ожидают, — указывает подбородком на наш стол.

Поворачиваю голову и вижу Германа, он сидит вполоборота и машет мне рукой.

— Все! — со стуком откладывает телефон. — Обещаю, это последний звонок. 

Смотрю на Германа: на лице нет раздражения и злости, лишь пульсирующая венка выдает. Мужские губы растягиваются в улыбке, но я больше не вижу обаяния, улыбка насквозь лживая. Насквозь. 

Мы сохраняем молчание, официант расторопно расставляет блюда и меняет бокал с лимонадом.

— Спасибо, — хрипло благодарю, а сама молю бога, чтобы официант не уходил, не оставлял меня за одним столом с этим незнакомцем.

— У меня есть предложение. — Герман наклоняется и манит к себе пальцем. — Я подумал, что мы теряем время, — прислушиваюсь к заговорщическому шепоту, наблюдаю, как суетятся официанты, хостес провожает очередных гостей к соседнему столику. — Как ты относишься к тому, чтобы выходить замуж, нося под сердцем еще одного Милосердова? — Когда до меня доходит смысл слов, сказанных Германом, кажется, я подпрыгиваю на мягких подушках. — Ты хочешь ребенка, я хочу. Мы и так потеряли уже полгода. Ты могла бы быть кругленькой, как вот эта вазочка. Капризничать и гонять меня по ночам за... ну не знаю, что любят беременные. Селедку? Сгущенку? Клубнику? А может, и все вместе, я даже обещаю разделять любовь к твоим странным трапезам.

Глава 8

Лео

Ничем не заменимые и такие редкие минуты свободы — это единственная радость, что мне сейчас доступна. Больше полувека возглавляю стаю, ровно с того дня, как погиб Виктор — пара младшей сестры и Тая. Арнар ушел в себя, забрав тело своей пары, и очень долго не появлялся и не давал о себе знать. На мои плечи легла забота о стае и горем убитая сестра. На удивление, Мит вел себя по-настоящему взросло, в один день из раздолбая превратился в ответственного человека. Никто в стае не оспаривал мое главенство и не пытался оспорить до сих пор. Арнар же выбрал подчинение, но, я уверен, сойдись мы в поединке, победа могла остаться и не за мной. Сейчас он довольствуется ролью отца и наслаждается близостью пары. Присматривает и оберегает. И его не в чем винить. Но мне пришлось еще пятнадцать лет ждать своего законного отпуска от мира людей. Суетливого, лживого, жестокого и шумного. 

Тридцать лет бок о бок с людьми сделали меня нервным и раздражительным. Я словно на карусели, которую невозможно остановить и с которой невозможно сойти. 

Не знаю, когда я смогу выспаться, но сейчас мой зверь несется, петляя между соснами, утопая лапами и разметая хвойные иголки, ловит окружающие его запахи. Не то навязчивое зловоние, что в городе: раскаленный асфальт, дешевый пластик, бензин, забитые сливы, мусорные баки, заваленные с горой и выхлопные газы. А настоящие, природные: травы, хоть и высохшие под летним солнцем, но дурманящие своим ароматом, и запах реки, приносимый ветром. 

Перед самым носом пробегает волчица. Сбивая и дразня. Я узнаю Дару. Она заигрывает, шутливо нападая и отскакивая. Бьет лапами, покусывая за уши, вдоволь нарезвившись, падает перед зверем, прижимает голову и уши. Жалобно скулит, подчиняясь и прося. Поднимается и лижет морду. 

Мгновение — и передо мной обнаженная молодая женщина. Перевернувшись на спину, откидывается на траве:

— Что так поздно бродишь? — интересуется, а я чувствую желание, прикрытое светской болтовней. 

— А ты? — возвращаю человеческое обличье и ложусь рядом с ней, рассматривая звезды. Вокруг ни души, лишь стрекот насекомых и мягкое дуновение ветра. 

— Ждала тебя, — говорит честно. Поворачивается на бок и зарывается одной рукой в мои волосы. — Когда уже сострижешь это ужас? — тянет прядь на себя. — Я и забыла, как ты выглядишь на самом деле. 

— Ты ждала меня, чтобы поболтать? — грубо отрезаю дальнейшие разговоры. 

— Прекрасно знаешь, что нет. — В голосе слышится обида.

Она встает, отряхивая ноги от налипшей травы и собирается уйти. Такая откровенная манипуляция, и я на нее поддаюсь, перехватываю женское запястье и тяну на себя. 

— Сам устал без стрижки, а особенно от бороды. 

— Ты удерживаешь меня, чтобы поболтать? — отвечает той же монетой и старается вытянуть руку. Не может скрыть довольную улыбку, а я усаживаю Дару на свои бедра. 

— Один-один, волчица, — произношу в приоткрытые губы. 

— Лео, может мы пойдем к тебе? — Мягкий тон не обманет. — Скоро будут дожди, неужели мы будем валяться в лужах. — Смеется, но слова сказаны абсолютно серьезно. Пристально смотрит в глаза, а женские пальчики гладят мои плечи. 

— Мы с тобой договаривались. — Зачем портить ночь бесполезными разговорами, я не понимаю. 

— Да-да. Но мы уже столько времени вместе, что не каждая человеческая семья может похвастаться таким продолжительным браком. А я ни разу не оставалась у тебя. 

Давно я не слышал этого разговора. 

— Ты хочешь, чтобы я признал тебя своей? Так это известно всем, на тебе мой запах. А на мне твой. — Накопленное раздражение возвращается. Размыкаю объятия, снимая со своих плеч руки Дары. — Что тебе даст моя кровать? 

— Это будет значить, что ты пустил меня к себе в сердце?

А я не пойму, она спрашивает или утверждает. 

— Как в сердце, так и в свою кровать я пущу только одну женщину. И пока я ее не встретил. 

Хочу подняться, но Дара останавливает, надавливая на плечи, усаживаясь обратно на бедра и обвивая руками за шею. Вплетая пальчики в волосы на затылке, притягивает мое лицо к своему. 

— Знаю. Но мы можем не дождаться. 

Не даю договорить и грубо впиваюсь в губы. 

Меня тошнит от разговоров. Не хочу думать, лавировать, выбирать выражения. Хочется отпустить свои инстинкты, не оглядываясь. Пульсирует лишь одно желание: поглощать, взять, услышать громкие стоны, которые будут разноситься по поляне, окруженной соснами. Отключить полностью мозг и получить долгожданную разрядку. Сегодня я грубее с Дарой, чем обычно, но не чувствую сопротивления или протеста. Ей нужно то же, что и мне — свобода. Перехватываю под бедра и укладываю на спину, поступаю эгоистично, но все же забываю напрочь о каких-либо ласках, подтаскиваю за щиколотки к себе. Одним резким движением бедер подаюсь вперед, упираясь руками по обеим сторонам от ее головы. 

— Лео, тут камни, — хнычет, бьет ладонями мне по плечам. 

Пара быстрых движений — и я уже накрываю Дару своим телом, прикусывая за шею, с удовольствием проникаю в горячую плоть. Урчащий рык удовольствия вырывается сквозь сжатые зубы. Плавные движения сменяются короткими острыми толчками, и вновь замедляюсь, дразня и растягивая удовольствие. С каждым проникновением Дара все сильнее прогибается в пояснице и прижимается к моим бедрам, срываясь на жалобные стоны. Слышу их где-то на грани сознания, жадно проникая и уже не контролируя себя. С разрядкой приходит долгожданное опустошение, и я выпускаю из захвата женские бедра, позволяя отстраниться. 

Глава 9

Женя

Я невольно стала прислушиваться к телефонным разговорам Геры, задерживаться у дверей кабинета на секунду-другую дольше, чем нужно, интересоваться его делами на работе по приходу домой и понимала, что он лжет. То, что я успевала вычленить из диалогов, никак не вязалось с тем, когда он мне якобы пересказывал свой разговор с кем-то из подчиненных. 

С меня словно сняли розовые очки или же с Милосердова слетела его личина, и я видела его настоящего — умелого манипулятора. Лжеца, невероятно обаятельного лжеца. Он виртуозно менял тему, стоило мне заговорить о новой работе, объяснял, как она скажется на моем здоровье. Идиоты начальники, ненормированные графики, тяжелые условия — все это влияет на психологическое и физическое здоровье женщин. И если я хочу здоровых детей, мне следует поберечься. 

Еще недавно подобные слова приняла бы за волнение и тревогу обо мне, но сейчас видела в них лишь давление. 

За полгода отношений он сделал все, чтобы я была от него полностью зависима: оставила работу, переехала к нему, сузила круг общения с прежними знакомыми, всячески подталкивал к дружбе с девушками и женами его товарищей и коллег.

Гера не имеет теплых отношений со своими родными, ему чуждо каждую неделю ездить на другой конец города и проводить выходной с моей мамой. Рассказывал, как ребенком ожидал свою мать с работы, сидя перед часами. Утром мама показывала, где должна находиться маленькая и где большая стрелка, чтобы она вернулась. Взамен общения она дарила дорогие подарки. Герман хвастался, ему завидовали во дворе и школе. А мне его было жаль. Его не любили, замещая теплоту вещами.

В тайне представляла, как Герман радуется нашему малышу: играет в «ку-ку», подкидывает его в воздух, а я снимаю их на камеру и слушаю заливистый детский смех; кормит; мы ходим вместе гулять по парку, что напротив нашего дома.

А сейчас облегченно смеюсь, зайдя в ванную. Я еще никогда в жизни так не радовалась приходу месячных. Последние три дня провела в ожидании, прислушивалась к ощущениям, постоянно ощупывая живот и трогая грудь.

Чувствую легкость, тиски тревог разомкнулись на моей голове. Дискомфорт и боль внизу живота уходят на второй план. Теперь я могу себе позволить задуматься об отсрочке свадьбы или ее отмене.

Все время, пока собираюсь к маме, веду мысленный диалог. Ищу оправдания поведению Германа, ставлю себя на его место, примеряя его «шкуру». Неужели последние полгода меня обманывали? Нет, не так. Я хотела обманываться сама.

— Когда вернешься? — уточняет Герман, придерживая за локоть. Надеваю туфли.

— Точно не знаю, мы хотели сходить в кино. Сегодня повторный релиз «Гладиатора». Мама любит Рассела Кроу. — На самом деле мне жизненно необходимо поговорить с мамой, выслушать ее советы и набраться смелости. — Не раньше восьми. 

Герман согласно кивает:

— Приятно провести время, — желает, наклоняясь и целуя. — А я наконец-то отосплюсь. Ты же не в обиде, что не еду с тобой?

— Нет. Такси ждет, — демонстрирую экран телефона.

— Будь осторожна, — слышу, нажимая кнопку лифта. 

Желтая машина с шашечками ожидает у подъезда, сажусь в автомобиль и здороваюсь. В течение дороги таксист не старается завести разговор, единожды интересуется, не сделать ли музыку потише. Отвечаю отрицательно и погружаюсь в свои невеселые мысли. 

После обеда в субботу дороги оказываются свободными, и я добираюсь чуть раньше, чем договаривались с мамой. Не успеваю расплатиться, на телефоне высвечивается ее фотография:

— Да, мамуль. Минутку, — шепчу водителю, копаясь в поисках карты. 

— Женечка, я надеюсь, ты еще не выехала? 

— Что случилось? 

— Нашей соседке, той милой бабушке, стало плохо. Я сейчас в приемном отделении больницы, собрала вещи и жду, пока кто-нибудь спустится забрать. 

— Я тебя подожду, — нащупываю пластик в боковом кармане и протягиваю водителю для оплаты. Мужчина награждает тяжелым взглядом и отрицательно качает головой. — Извините, — замечаю, что протянула скидочную карту магазина косметики.

— Не нужно ждать. Возвращайся домой, проведи вечер с Герой. Мне только что вручили список лекарств, я еще не скоро освобожусь. — Мама уточняет дозировку и количество, коротко прощается и сбрасывает вызов.

— Простите, вы не могли бы отвезти меня обратно. Встреча отменяется, надеюсь, вы еще не приняли другой заказ?

Мужчина безразлично жмет плечами:

— Без проблем. 

Вставляю ключ в замочную скважину, немного жду. Сердце бешено стучит. Если у меня возникали сомнения, то поняв, что не ношу ребенка Германа, приняла решение.

Я же вру сама себе. У нас нет будущего. Я никогда не смогу простить. Нужно прекращать искать отговорки. Цепляться за хорошо созданную иллюзию. Два поворота ключа, ставлю сумочку на высокий комод у входа, сбрасываю туфли. Взгляд упирается в женскую обувь. Красные туфли на платформе и высоком каблуке. Что здесь делает Танюша в мое отсутствие? 

Узнаю ответ на свой вопрос, замирая в гостиной. 

Глухие мужские стоны и влажные причмокивания слышу, еще не до конца осознавая, что происходит. Раскинув руки и откинув голову на спинку дивана, с прикрытыми глазами и кривой улыбкой на губах, Герман подается вперед бедрами. Вижу Танину спину, сбоку расстегнута молния на платье, а плечи оголены. А я смотрю на раскачивающиеся волнистые волосы в такт движению и благодарю создателя, что не могу видеть всех подробностей.

Глава 10

Из коридора слышны удаляющиеся шаги. У меня не больше минуты. Поднимаюсь. Не буду обуваться, возьму только сумочку, в ней паспорт, телефон и немного наличности. 

Корю себя за то, что не развернулась и не ушла сразу, а стояла, словно загипнотизированная, наблюдала, как теряю близких людей.

Удается проскочить незамеченной мимо гостиной, мои тихие хлопки босыми ступнями кажутся оглушающими. Беру сумочку и ощущаю на себе взгляд. Все мышцы сводит от напряжения.

— Куда ты собралась?

Мужской голос спокоен. Милосердов чувствует себя уверенно. Он не подходит ко мне и не пытается развернуть к себе — наблюдает.

— Хотела взять телефон, — вру и надеюсь, что мой голос не дрожит предавая. — У меня болит рука.

Говорю чистую правду. Боль ощутила, когда выставила левую руку перед собой, и удар пришелся на нее. Не поворачиваюсь, открываю сумочку, достаю телефон, а сама прячу паспорт за тарелку для ключей.

— Что с твоей рукой? — интересуется участливо. Герман приближается, протягивает раскрытую ладонь. — Покажи, — демонстрирую кисть, на глазах сустав наливается краснотой, а вдоль разливается сильнейшая боль. — Идем. Ушиб, — констатирует, бегло взглянув. Меня усаживают на стул в кухне, Герман достает лед, выбивает прозрачные кубики и складывает в пакет. Обматывает полотенцем, протягивает. — Приложи. 

Что мне остается? Да только выполнять сказанное, тщательно подбирать слова в разговоре, не провоцировать и ждать, что представится возможность сбежать. 

Мягко забирает телефон из здоровой руки, кладет на столешницу, отодвигая дальше от меня. 

У меня горят губа и щека, саднит затылок, боль в руке с каждой минутой становится ощутимей. 

Милосердов открывает холодильник, интересуется:

— Ты голодна? 

Мне не хочется есть, не хочется пить, пульсирует лишь одно желание, вернуться на полгода назад и ни за что не принимать приглашение на кофе.

— Нет.

Он достает контейнеры с едой, накладывает в большую тарелку щедрую порцию, ставит разогревать. 

— Ты убедилась, что Танюша тебе не подруга? — интересуется будничным тоном, сервируя стол на одного. Стелет салфетку, кладет нож и вилку, наполняет соком два стакана, один ставит себе, второй напротив меня. 

— Убедилась.

«А еще убедилась, что человек, клявшийся мне в вечной любви, оказался настоящей мразью» — этого я не говорю вслух.

— Это хорошо, — тщательно измельчает мясо на маленькие куски, откладывает нож, накалывает на вилку кусочек и протягивает мне. — Ешь, тебе нужно выпить обезболивающее, лучше этого не делать на пустой желудок, — покорно открываю рот, жую. — Пойми, все, что сегодня произошло, к лучшему. Мы оба поняли, что отношения в любой момент могут быть разрушены. А это значит что? — отпивает глоток сока и смотрит, ожидая от меня вопроса.

— Что?

— Что их нужно беречь. Любые отношения нужно беречь, родная. Тем более те, в которых люди любят друг друга. Ты же меня понимаешь? — и вновь взгляд, полный ожидания.

— Понимаю.

Мне ничего не остается, лишь соглашаться. Он же безумец! Тронутый на всю голову безумец! Опьяненный деньгами и безнаказанностью.

Жую очередной кусочек мяса, Герман наклонятся, подносит бокал с соком к моим губам:

— Выпей. Сейчас таблетку дам, — достает аптечку. А мой взгляд падает на тяжелый графин. — Держи. Как рука? — глотаю таблетки. К покраснению прибавляется отек и проступает синева. 

— Болит.

— До свадьбы заживет, — улыбается своей шутке. — Никогда не понимал этой поговорки, — фыркает и продолжает меня кормить. Заканчивает с обедом и пододвигает стул вплотную к моему. — Женя, родная, надеюсь, мы поняли друг друга? И ты не станешь ставить мелкие обиды выше нашей любви и нашего будущего, договорились? 

Теплая ладонь гладит мою спину и притягивает к себе, вынуждая положить голову на мужское плечо. 

— Конечно.

Хочется выть от отчаяния. Невольно вспоминаю разговор с девчонками. Предостережение, высказанное Леной, мне казалось таким глупым и далеким. Ведь в нашей голове плохое случается с кем угодно, но только не с тобой. 

— Все же не нравится мне рука. Переоденемся, и я отвезу тебя, пусть посмотрят.

Герман не оставляет меня ни на секунду. Я ощущаю себя куклой. Усаживает на кровать, сам же стягивает домашние штаны и футболку, переодевается в рубашку и брюки. Помогает мне обуться, выбрав для меня балетки. 

Мы входим в приемный покой, Милосердов держит меня за руку, переплетая наши пальцы. Обаятельно улыбается медсестре:

— Есть кто-нибудь, кто сможет посмотреть руку моей невесте? 

— Вам придется подождать. — Девушку не подкупает лучезарная улыбка, она указывает на стулья вдоль двух стен. С обеих сторон сидят люди, ожидая приема. 

— Вы не поняли, нам срочно. — Я вижу, как красная купюра, свернутая вчетверо, ложится у стационарного телефона. 

Девушка накрывает карточкой деньги:

Глава 11

— Женя, — начинает разговор Светлана Васильевна, усаживая меня на тот самый диван, где несколько часов назад была окончательно убита моя вера в любовь и дружбу. — Я не оправдываю поведение своего сына, но… — Невольно вскидываю голову. Какие могут быть «но»? — Прошу понять Геру. 

Боль в теле отвлекает, я стараюсь сосредоточиться и уловить смысл сказанного. 

— Не понимаю, — говорю честно. 

— Он очень ранимый мальчик… мужчина, — поправляется и продолжает: — Ты, наверное, знаешь, что в детстве он был лишен моей любви. Свою жизнь я посвятила службе. Но меня нельзя обвинить, я обеспечивала себя и ребенка и создавала наше будущее. Возможно, отсутствие мужского воспитания наложило на него отпечаток. У него никогда не было достойного объекта для подражания. И поэтому его модель поведения отличается. — Если следовать логике этой женщины, то самого жестокого убийцу можно представить безобидным человеком, у которого есть незначительные проблемы. — Единственным желанием Германа всегда была большая и крепкая семья. Еще в детстве он просил братика или сестричку, но я не могла себе позволить еще одного ребенка. Герман ориентирован на семью и заботу. Я понимаю, что это подсознательная компенсация детства. Но разве семья — это плохо, Женя? 

— Нет.

Женщина улыбается одними губами:

— Поэтому его выбор пал на тебя. Ты замечательная девочка, красавица, любишь детей, уважительно относишься к окружающим, поддерживаешь отношения со своей мамой — все это говорит о том, что ты будешь верной женой и хорошей матерью. — Хочется кричать, срывая горло: «Я буду хорошей матерью! Я буду верной женой! Но не для вашего сына!» А оставалось лишь сохранять видимое спокойствие. — За многолетнюю службу я видела множество семейных драм. И в большинстве случаев они случались из-за непонимания между мужчиной и женщиной. Я не беру в расчет семьи, в которых оба алкоголики. Нужно понимать своего мужчину, — подытоживает свой монолог. — Знать, когда следует промолчать, когда поддержать и проявить ласку. И Герман, как никто другой, будет благодарен, никогда и никому не даст в обиду тебя и ваших детей. Вы не будете нуждаться, мои внуки получат хорошее образование и возможность реализовать свой потенциал. Хорошенько подумай над моими словами. Но я уверена, Женя, ты примешь правильное решение.

Светлана Васильевна поправляет воротничок рубашки, поддев пальцем. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять истинный смысл ее слов. Только что мне указали место и перспективы на жизнь. Она не требовала от меня немедленного ответа, прекрасно зная, что я подчинюсь. Это был не душевный разговор матери жениха и невестки, это ультиматум. 

Светлана Васильевна не задерживается и покидает квартиру, стоит услышать шаги Германа. 

Уже двенадцать дней, как моя жизнь превратилась сплошь в ожидание. 

На лице сошла гематома и зажила нижняя губа. Я больше не чувствовала боли в затылке, ложась на спину. Выполняла все указания врача, принимала выписанные препараты, но не тешила себя надеждой, что Милосердов когда-нибудь изменится. Не верила ни единому его слову. Казалось, звук голоса, все его жесты пропитаны ложью. 

Мне оставалось изображать покорность и выжидать. У меня не было связи с внешним миром, беседы с мамой проходили только в присутствии Германа. На остальные звонки он отвечал сам, рассказывая о несчастье, произошедшем со мной. Просил некоторое время не беспокоить и проявить понимание. Обещал, что я обязательно свяжусь с каждым, как только буду чувствовать себя «сносно». В переводе с языка Милосердова: когда я перестану вызывать у него опасения. Такие ограничения объяснялись заботой, ведь моему организму, пережившему стресс, нужен «исключительно покой». 

Банковские карты были изъяты и тоже не просто так: Герман решил сменить банк, условия прежнего его не устраивали. 

С особой тщательностью перетрясла сумочки в поисках наличности, и теперь у меня есть семь рублей. Я напоминаю себе неудачливого воришку, стоя в гардеробной и проверяя карманы пиджаков. Моей добычей оказался мятный леденец и скомканная бумажка с цифрами, набросанными крупными корявыми буквами.

Единственное мое богатством — паспорт, который я перепрятываю каждое утро. 

Я не оставалась одна, на следующий день, как мне наложили гипс, Герман нанял домработницу. Она приходила до того, как Милосердов собирался на работу, и уходила с его возвращением. 

Герман переносит торжество на зимние каникулы, а вот регистрацию не отменяет.

— Так даже лучше, — лежит рядом со мной. — Будут прекрасные снежные фотографии. Мне посоветовали шикарное место для фотосессии, небольшой поселок в старорусском стиле. Только представь: избы, сани, запряженные тройкой лошадей, никакой жары, мух и комаров. — Создавая иллюзию прежних вечеров проведенных вместе, я пролистываю ленту в соцсети и ставлю сердечки новым фото своих знакомых. Неужели и в их, внешне благополучных, жизнях происходит что-то ужасное? Все невероятно успешные, красивые, здоровые, они демонстрируют своих идеальных мужей, детей и питомцев. — А почему бы тебе не выложить наше совместное фото? Пусть и твои подружки позавидуют. — Герман перехватывает мой телефон, включает камеру. — Улыбайся, родная. — Он целует меня в щеку, уголок губ и волосы, каждый раз делая кадр. — Какое тебе нравится? — листает фото. — Мне вот это. — Останавливается на том, где мое лицо озаряет широкая улыбка. Я научилась улыбаться с болью в душе. — Мы отлично смотримся. Выкладывай, — протягивает смартфон. — Не сомневайся. — Я поступаю, как он просит, и уже через несколько секунд отвечаю на комментарии под фото. Нам шлют «сердечки» и «поцелуйчики». Пишут, что мы идеальная пара, а в наших глазах светится искренняя любовь. 

Глава 12

Металлические двери лифта плавно закрываются, а я их всячески подгоняю, шепча:

— Ну… поехали уже.

Лифт назло двигается нарочито медленно, словно хочет предать. Зато мысли в моей голове мечутся со скоростью света. За одиннадцать этажей я успеваю пожалеть, что не стала спускаться по лестнице. Вдруг двери распахнутся на первом этаже, а там стоит Наталья, или хуже того, Герман вернулся по каким-либо причинам. 

На ладонях выступает влага, а сердце выпрыгивает, грозя оглушить не только меня, но и окружающих.

Поправив сумку, уверенным быстрым шагом выхожу из подъезда, чуть не сбив с ног женщину, сюсюкающуюся со своей собакой. 

Пробегаю по территории жилого комплекса, вглядываясь в темноту. Наталья может появиться с минуту на минуту. 

Выхожу за кованое ограждение и двигаюсь в сторону центра города, туда, где легко затеряться. Петляю между прохожими, срезая через дворы. Молодежь, распивающая пиво на лавочках, не кажется уже такой пугающей и отвязной.

 Я несусь, читая названия улиц и пробегая глазами по вывескам в поисках ломбарда. 

У меня нет денег, нет связи, нет ничего. На память я знаю лишь два номера телефона: мамин и Милосердова, и никому из них я не хочу звонить. 

Мой план безумен и, скорее всего, обречен на провал, но я не намерена отступать! Я не вернусь! 

Перебегаю дорогу, как раз горит зеленый свет, на первом этаже девятиэтажки множество мелких магазинчиков. Они все еще работают, маня яркими вывесками. Цветы, пекарня, салон сотовой связи, продуктовый — читаю, вглядываясь в витрины. 

Ломбард! Удача вновь мне улыбается. Под указателем с торца здания неприметная серая металлическая дверь. Хватаюсь за ручку и с силой тяну на себя. 

— Черт! — дергаю еще несколько раз, убеждаясь в том, что она действительно закрыта. 

— Эй! — Не сразу понимаю, что обращаются ко мне. Крепче прижав сумку, оглядываюсь. Рядом со мной парень. Спортивные штаны, кроссовки, черная толстовка с капюшоном. Именно так я представляю себе людей, которые отбирают в темных переулках сумочки и телефоны. — Закрыто. Работают до восьми, — затягивается сигаретой, отчего я различаю черты лица, скрытые мраком. 

— Спасибо. — Раз меня не собираются грабить, решаюсь спросить: — А не подскажете, где еще открыт или работает круглосуточно? 

— Иди на Невскую. Рядом с цирком во дворе есть круглосуточный ломбард. Слышь, если сегодня работает мужик с татухами, то бери, что предлагают. Но если старикашка, не теряйся. Умножай предложенное на три. Двойную цену точно отдаст. 

— Поняла. 

С каждой минутой прохожих все меньше, стараюсь держаться в тени и дальше от проезжей части. При появлении любого белого автомобиля сердце замирает и сразу же пускается галопом. Опускаю голову и ускоряю шаг, я и так практически бегу, в горле пересохло, а в правом боку начинает покалывать. 

Цирк. Делаю оборот вокруг своей оси, желая сориентироваться и найти какой-нибудь указатель. Если ломбард работает круглосуточно, то должна быть вывеска с подсветкой. 

Жилые дома только на одной стороне улицы, перехожу дорогу и ныряю в первый двор. Непроглядная темнота, в середине очертания пустующей детской площадки, тусклый свет из окон слабо освещает мне путь, пробегаю по кругу, вглядываясь в закрытые металлические двери подъездов. 

Не позволяя себе отдышаться, осматриваю второй, такой же пустынный и темный. И лишь в третьем вижу яркую неоновую лампу над дверью с информирующей надписью «Ломбард». Нажимаю на ручку — дверь поддается. Лестница и длинный коридор приводят в ярко освещенную комнату. Стеклянные витрины подсвечены, я прохожу мимо телефонов, планшетов, электробритв, миксеров, фенов… кажется, люди выносят из дома все. Из смежной комнаты выходит пожилой мужчина, тощий, в старой засаленной рубашке вишневого цвета и широких спортивных штанах не по размеру, грязные седые волосы прилизаны, а на мясистом носу очки в тонкой металлической оправе. 

Действительно, мерзкий старик, парень в толстовке не соврал. 

Старик прищуривается, внимательно проходит взглядом сверху вниз, оценивая. 

— Добрый вечер, — решаюсь начать разговор. У меня нет лишнего времени. 

— Добрый, — улыбается широко, демонстрируя крупные вставные зубы. Слишком белые, неестественные. — Что привело красавицу? Украшения у нас вот здесь, — указывает пальцем с отросшим грязным ногтем в сторону витрины. — Себе или на подарок? 

— Я не покупать. Хочу сдать. Кольцо, — протягиваю правую руку. Кольцо надето золотым ободком вверх, камень предусмотрительно спрятала от посторонних глаз. 

— Да что тут сдавать? На лом могу принять, — постукивает ногтем по ободу. — Тыща, не больше, — заключает, заканчивая свой своеобразный осмотр. 

— А если так? — Переворачиваю кольцо, демонстрируя прозрачный камень в виде сердца. Старик заметно подбирается, но тут же кривится:

— Стекляшка. Пятачок могу накинуть за него, — звонко кладет металлическую монету на стеклянную витрину. 

А я уверена, что Милосердов ни за что бы не надел мне на палец стекляшку, он любит покрасоваться перед окружающими. 

Глава 13

Лео

— Лео, — въедливый голос Велы пробивается сквозь сон. — Лео, — чувствую толчок в плечо. 

— Отстань, а, — ворчу, не открывая глаз.

Слышу, как сестра набирает воздух в легкие, «отстань» ей точно не понравилось. 

— Будешь со своими подчиненными так разговаривать.

— А я и разговариваю, не забывайся, сестрица.

— Сам тогда крась, — вспыхивает гневом, громко и назло стучит каблуками, выходя из спальни, чеканит шаг по каменной лестнице, спускаясь. 

— Встаю, — кричу, зная, что она услышит. Приходится подниматься, вчера уснул, не успев раздеться, прилег вроде бы на минуту — и уже утро. По бокам от плотных штор пробивается ранее солнце. 

— Неблагодарный. — Вела возвращается, держа в руках тюбики. Кому скажи, обхохочутся. Мужчина! Оборотень! Альфа! Красит волосы! Когда все стараются придать моложавости, я всячески себя состариваю. И эта процедура добавления седых прядей в мои от природы темные волосы бесит не меньше отращенной бороды. Вспомнив о ней, с удовольствием чешу подбородок и щеки. — Садись, знаешь же, что не один час убьем.

— Дай умыться, — сбрасываю вчерашнюю одежду в корзину для грязного белья, а в спальне противный звук кисточки о керамическую чашку тук-тук-тук. Чищу зубы, а в нос проникает ядовитый запах перекиси, громко чихаю, отчего все зеркало в зубной пасте.

— Зеркало протри.

— Да-да,— размазываю ладонью, превращая белые круглые капли в полосы. 

— Садись. — Сестра ставит табурет. 

— Давай быстрее. — На мои плечи ложится полотенце. Вела берет кисточку и выводит белые пряди, заматывая их в фольгу. 

— Милый. — Ох, как я не люблю такое начало разговора: девяносто девять процентов из ста, что он мне не понравится. — Нужно добавить еще седины, ты слишком хорошо выглядишь для своих… Кстати, а сколько тебе? — отвлекается, и мы встречаемся взглядами в отражении. 

— Чуть больше пятидесяти.

— А конкретней? Есть же документы.

— Пятьдесят второй год. Крась. 

— Ты слишком хорошо выглядишь для паспортного возраста, — утверждает, хлопая меня по плечу, отчего капли краски падают мне на ступни. Берет пучок волос посередине лба и щедро проходится вонючей смесью.

— Предлагаешь носить накладной живот?

— Нет, конечно. Сутулься, что ли. 

— Угу, и подволакивай ногу. Обязательно, Вел. Если бы ты не упрямилась…

— О нет-нет. Ты прекрасно знаешь, что руководителей женщин, да еще и в транспортной компании никто слушать не будет. А посадишь наемного, так воровать начнет, проходили уже, знаем, — назидательно произнесла. — Потерпи, сейчас Ник пройдет оборот, Ар с Митей заменят тебя, а ты будешь заниматься только стаей.

Вырывается смешок:

— Только.

— Когда ты встретишь свою единственную, обещаю…

Прерываю поток пустых слов. Нет, я верю в то, что мои родные поддержат, но это «когда» — будто кто-то знает точную дату. Подобные разговоры лишь теребят душу, давая ложные надежды.

— Если, — поправляю. — Если встречу, — невольно отвожу взгляд в сторону.

— А я уверена, что Богиня про тебя не забыла. 

— Прекрати, я не наивный щенок. Не нужно рассказывать про планы Селены. Эти сказки приятно слышать, когда тебе десять, а в моем возрасте — глупо. Нужно понимать, что если сейчас где-то и ходит моя пара, то я просто могу ее не встретить. Не пересекутся наши дороги, и все. 

— Ты стал невыносим. — Сестра поджимает губы и переходит к правому виску. 

— Я просто устал. Ты знаешь, как я не люблю быть среди людей. 

Если Мит и Илья с удовольствием знакомятся и поддерживают отношения с людьми, то меня их суета утомляет. Люди все время куда-то спешат, но при этом умудряются бездарно тратить жизнь. 

— Что насчет Ирмы? — Сестра меняет тему. 

— Ничего. Мы опросили всех, кто был в тот вечер на месте, они повторяют одну и ту же историю: нашли, испугались, ушли. Платов не противится нашим разговорам, но и восторга не выказывает. У меня складывается ощущение, что Ирма оказалась не в том месте не в то время. Илья все порывается поговорить с Платовской дочерью, но Иван находит причину, чтобы не привозить ее с собой. Каждый вечер мне звонит кто-нибудь из Суворовых, а я им не могу сказать ничего толкового. 

— Ты делаешь все, что можешь. Я в этом уверена. — Сестра ласково смотрит на мое отражение. 

— По-другому нельзя, — произношу вместо слов благодарности. 

— А пропавшие фуры? 

— За последний месяц пропало две машины. Обе нашлись. 

— Всего две? — уточняет количество. 

— Две, — подтверждаю и надеюсь, что последние. — Безусловно, если взять в расчет, что на трассах ежедневно происходят подобные случаи и редкий день обходится без клича о потери связи с кем-то в чатах логистов, то не так все страшно. Но! Обе фуры пропали на трассе в одном направлении. 

Глава 14

Промакиваю влагу с волос, смотрю в зеркало и… 

— Ве-е-ела! — рычащий крик вырывается из моей груди. Натягиваю футболку, спешу вниз. — Вела! Я близок к тому, чтобы забыть о нашем родстве. 

— Ой, — выдает она изумленно, стоит мне появиться на пороге столовой. 

— Ой?! Ой?! Это не «ой», я же Дед Мороз-переросток! — тяну за практически полностью белую бороду. 

— На деда точно не тянешь. — Ар с Митей переглядываются, сдерживая смех, а я от этого зверею еще сильнее. 

— Определенно не тянет, — поддерживает брат, усаживаясь за стол. 

— Йоулупукки, — слышу за спиной звонкий голос Лили. 

Разворачиваюсь на пятках:

— Что пукки? 

— Йоулупукки — финский рождественский дед, — поясняет, словно идиоту. 

— Я знаю, кто такой… — Громкий всеобщий смех сбивает с меня воинственность. — Ешьте, — иду в кухню за кофе. Варю большую кружку, заваривая напиток в пол-литровой турке. Аромат свежемолотых зерен действует успокаивающе, перестаю скрипеть зубами при каждом тихом смешке. Но заботливая сестра решается добить меня окончательно:

— Смотри, что я тебе заказала! 

— Что это? — делаю глоток. 

Разворачивает сверток, демонстрируя джемпер невообразимо отвратного цвета. Я даже не нахожу подходящего названия. Цвет грязной земли? 

— Джемпер. Надень, — протягивает. Несколько глотков кофе, и я беру этот ужас. — Он придаст твоему лицу нездоровый вид. 

— Твоей заботе нет предела, — огрызаюсь, но протискиваюсь в горловину. 

— Я же говорила! Отлично, ты даже как-то посерел лицом. 

— Я в восторге, — цежу сквозь зубы. Большими глотками допиваю кофе, наклоняю кружку, чтобы горькая масса слилась на язык. — Удачного дня. — На выходе встречаю только что проснувшегося Ника. — Даже не думай комментировать. 

Провожает меня ничего не понимающим взглядом, кажется, он единственный в доме, кому плевать на мою внешность. 

Подъезжаю к обширной территории транспортной компании, заезжаю через служебный въезд, ворота плавно за мной закрываются. Стоит мне выйти из машины, как к моим ногам подбегают три дворняги, которые якобы охраняют. На самом деле они готовы продать свою верность любому, кто почешет за ухом и принесет кость. Пользы никакой — развлечение для сотрудников, что после обеда таскают им объедки. 

— Рокотов. — Коваль выходит из склада. Походка развязная: руки-мельницы и хамоватая ухмылка на лице. Готов поставить, сейчас точно что-то схохмит. Вместе с Митом они адская компания: слышно только дикий ржач и плоские шуточки. Хотя первыми идут шутки, а после — надрывный гогот. — Я себя хорошо вел, где мой подарок? — Ну, что я говорил?

Нагоняет у главного входа, мы задерживаемся на ступенях, как раз на территорию въезжает фура с того маршрута, где пропадали машины с грузом. 

— Подождешь до января, — отвечаю по инерции и не могу скрыть радости. 

— Ну, что я говорил? Нужно с охраной отправлять, — следом въезжает обшарпанный УАЗик. — Маскировка, — уточняет, глядя, как мои брови полезли на лоб. Полторы тысячи километров на УАЗике, если парни смогут разогнуться, будет большая удача.

— А ты не мог что-то более комфортабельное выделить? 

— Мне кажется, они нас ненавидят, — ржет, глядя на то, как парни разминают затекшие конечности. — Представь, на «козле» сто двадцать шпарить.

— Сомневаюсь, что он разгоняется до...

Слова застревают в горле. Клиенты входят и выходят, минуя нас, сотрудники бегают, пряча накладные от мелких капель дождя за пазуху, а тело само разворачивается. От затылка и вдоль позвоночника растекается жар. Зверь вскидывается.

Девушка копается в кармане пальто, явно с чужого плеча, мешковатого. Извлекает телефон, волосы падают на лицо, а я наклоняюсь вправо сильнее и сильнее, но не могу рассмотреть черт. Отталкиваю Коваля, который мне рассказывает очередной идиотский анекдот. 

Незнакомка вскидывает голову, ощущая мой пристальный взгляд, смотрит и широко улыбается. Вот просто так. Абсолютно ни с чего. 

И тут я понимаю, что она смеется над анекдотом Коваля:

— Официант, мне жареного поросеночка! Вам с хреном? Нет, хрен желательно отрезать, — а тот старается, рассказывает в ролях. Хлопает меня по плечу и чуть ли не в слезах повторяет: — Отрезать… представляешь?

Девушка прикрывается ладошкой, проходя мимо нас, быстро сбегает по лестнице, а я не могу пошевелиться, смотрю ей в спину. Темные волнистые волосы разметывает порывом ветра, слышу ее запах, и все внутри скручивается. Так туго, что чуть ли не сгибаюсь. 

— Заткнись, — слышу свой тяжелый хриплый голос и не узнаю. Зверь внутри переходит на вой, глядя, как его пара удаляется, и тащит меня вслед. Никогда еще не чувствовал такой силы волка, он тянет за жилы, принося боль и без устали твердит: «Моя! Моя!»

— Да что с тобой?

— Моя, — рявкаю так громко, что она оборачивается, но идет дальше, не уделяя мне и доли секунды. Мои ноги следуют за ней.

Глава 15

Женя

В город въезжаем далеко за полдень, и вот они — знакомые улицы, как будто вернулась в прошлое. 

За три года изменилось немногое: на центральной улице добавилось больше магазинчиков-бутиков, новомодных пекарен и кофеен. Мы проехали до боли знакомый поворот, от него пять минут прогулочным шагом, и я смогу увидеть родной университет. 

А здесь я любила гулять, чуть не свернула голову, чтобы рассмотреть обновленный парк. 

Автобус плавно въезжает на территорию вокзала, останавливается. Вымотанные поездкой пассажиры быстро покидают салон. 

Спрыгиваю с подножки, мне не нужно ждать, когда выдадут багаж, покрепче перехватываю здоровой рукой ремень сумки — ее содержимое единственное, что у меня осталось от прошлой жизни. 

Пять лет этот город был мне родным домом. Приятные воспоминания немного отгоняют усталость и тревоги, но случайный толчок в спину выдергивает в реальность. 

Возвращается страх быть пойманной и прожить жизнь, подчиняясь чужим желаниям, оживают волнения за маму — кажется, что я никогда больше не смогу испытать других эмоций. 

Не предаюсь приятным воспоминаниям и не любуюсь улочками, а внимательно всматриваюсь в лица прохожих, страшась встретить Милосердова. Знаю, шанс минимальный, но тревога, засевшая глубоко в моем сердце, сильнее разума. 

Удивительная вещь — память, ноги сами приводят к остановке, где студенткой ожидала маршрутку, чтобы увезти с автовокзала очередную сумку, переданную мамой. 

И вот я занимаю место в салоне, по старой памяти отправляясь в свою студенческую квартиру. Она по факту никогда моей не была, я снимала маленькую девятиметровую комнату, а хозяйка этой квартиры долгое время считалась моей подругой. 

Прошло три года после окончания учебы, и я потеряла связь практически со всеми своими студенческими знакомыми. Получив диплом, искала работу здесь, но на оклад учителя начальных классов очень трудно выжить в чужом городе, а обременять маму мне больше не хотелось. 

Спустя два месяца скитаний, я — дипломированный специалист — трезво посмотрела на ситуацию и вернулась домой аккурат к новому учебному году. 

Изредка переписывалась с однокурсницами в соцсетях, не приезжала на встречи выпускников, погрязнув в работе, да и трудно вырваться за тысячу километров, когда каждая копейка на счету. 

Ира Михалевская училась двумя курсами старше. Мы познакомились у доски объявлений в фойе, она искала соседку, а я жилье. Спустя три года Ира вышла замуж, и мне пришлось съехать в общежитие. Наша дружба от этого не пострадала, мы продолжали общаться. Пока я заканчивала четвертый курс, Ира взяла свой первый класс малявок. Толком поработать ей не удалось, и через год на свет появился сын. Помню, как приезжала на выписку, поздравляла молодых родителей.

Забота о малыше и моя дипломная работа сделали свое дело: последний год учебы встречались мы все реже и реже. 

За несколько дней до возвращения в родной город я приходила попрощаться, поговорить не удалось, ребенок капризничал, а вместе с ним и муж, которому надоело занимать годовалого малыша, пока мы старались наговориться впрок, сидя на кухне. 

А после моего возвращения наши телефонные разговоры и переписки сошли на нет. 

В марте этого года поздравляла Иришку с днем рождения, отправив в соцсети красивую картинку с букетом цветов, а сейчас вторая половина сентября, и я перед знакомой дверью, испытывая стыд и не покидающий меня страх, жму кнопку звонка, всем сердцем надеясь, что откроют. 

Торопливые шаги детских ножек за дверью вселяют в меня надежду, но, когда дверь открывается, сердце разочарованно ухает вниз. 

— Женя?!

А я узнаю голос подруги и не верю своим глазам. Извечная тростинка Иришка Михалевская обзавелась невероятно аппетитными формами.

— Я. — Не сговариваясь мы делаем шаг навстречу и крепко обнимаемся. — Извини, что как снег на голову, — говорю, захлебываясь слезами облегчения. 

— О чем речь, входи. — Ира перехватывает сумку, стягивая с моего плеча. — Жень, ну ты что ревешь-то? — Я не могу сдержать горячие капли, что не переставая бегут по моим щекам. 

— Очень рада тебя видеть. — Каждое слово чистая правда. 

— И я рада, но не реву же. — Снимаю ветровку, Ира помогает повесить и провожает в ванную. — Умывайся. Я сейчас накрою на стол, и ты мне все расскажешь.

Привожу себя в порядок, иду на кухню. Квартира осталась практически в том же виде, что и была прежде, изменился запах. 

— А где Вася? — присаживаюсь за маленький квадратный стол у окна. Раньше он стоял на месте холодильника. 

— Спрятался, — смеется подруга, — скоро выйдет. Васек — очень стеснительный мальчишка. — Я втягиваю аромат куриного супа и борюсь с неприличным урчанием желудка. — Ешь, приятного аппетита. Мы только поужинали, — опережает мой вопрос. Иришка молча пьет чай, улыбаясь, но стоит мне отложить ложку, придвигается ближе и спрашивает: — Женечка, что у тебя произошло? — опускается взглядом на мою загипсованную руку. 

— Ир, ведь не бывает так, да? Не бывает, чтобы человек в один день из доброго, заботливого и милого превратился в чудовище?

Глава 16

Жизнь — удивительная вещь. В один момент близкие тебе люди становятся совершенно чужими, предавая и растаптывая, и ты обращаешься за помощью к человеку из прошлого, практически постороннему, с которым переписывался пару раз в год на праздники, и он протягивает руку помощи, не прося ничего взамен. 

Не знаю, как и отблагодарить Иру за помощь. Я вновь живу в маленькой девятиметровой комнате, сплю на красной кроватке-машинке, хожу по цветному ковролину с ярким рисунком и складываю свои вещи в детский комод, готовлю перловый суп, но мне большего и не требуется. 

Как ни стараюсь контролировать эмоции, но страх практически всегда со мной. Я заставляю себя выходить из квартиры и жить дальше. Нет чувства безопасности на улице, парке, магазине, даже сидя за столом, кидаю боязливые взгляды в окно. 

С мамой поговорила на следующее утро, как объявилась на пороге Ириной квартиры. Боялась звонить на сотовый и набрала ее рабочий номер. Мне не потребовалось объяснять, почему сбежала из города. Сложилось впечатление, она подозревала, что в наших отношениях не все гладко. Видимо, короткие телефонные разговоры в течение последних двух недель под присмотром Германа не смогли ее обмануть. 

Деньги неумолимо подходили к концу, я просматривала и обзванивала многочисленные объявления о найме на работу. Собеседования не давали никаких результатов, стоило заикнуться, что документы об образовании утеряны. Я подала заявление на восстановление диплома и остальных документов, но на все нужно время. 

В очередной раз помогла Ира, подсунув мое резюме, как только появилось место в компании, где она работала. 

Транспортная компания находится на окраине города, но подруга успокоила, что с утра их забирает служебный транспорт, а вечером развозит, а пока я битый час трясусь в ржавой маршрутке и надеюсь, что меня примут. Наконец, за грязными бордовыми шторками вижу бросающиеся в глаза своей новизной огромные склады.

— «АвтоРокот» кто просил? — спрашивает водитель, убавив громкость музыки. 

Минуту спустя иду по обширной ухоженной территории. Жизнь кипит полным ходом: у складов разгружают фуры, люди в синих комбинезонах и ярко-желтых футболках снуют от клиентов, ожидающих свой груз, к складу и обратно, предупреждающий писк погрузчиков и громкие окрики сопровождают меня до входа в офисное здание. 

На собеседование трачу времени в несколько раз меньше, чем на дорогу. Мне вежливо объясняют, что я понравилась и прекрасно подхожу для работы с клиентами, но, к сожалению, ждать, когда восстановлю документы и восстановлю ли вообще, они не могут. Близится горячая предновогодняя пора, и срочно нужны дополнительные сотрудники. Это позже я выяснила, что сотрудница, которая должна была проводить собеседование, заболела, а другая попросту не знала о договоренности. 

Выхожу из офиса на улицу и не могу скрыть разочарования, Ира обнадежила, говоря, что встреча лишь формальность. 

Останавливаюсь на верхней ступени, ища в глубоких карманах старенький телефон. Внимание привлекает громкий разговор двух мужчин. Один, что заметно крупнее, с всклокоченной шевелюрой и бородой внимательно меня рассматривает. Взгляд практически черных глаз растерян, наверное, я кого-то напоминаю… и эти воспоминания ему не очень приятны. До слуха долетают слова его друга, тот театрально рассказывает анекдот, а у меня не получается сдержать смех. 

Мужчина продолжает сверлить меня взглядом, прищуривается, стоит мне рассмеяться. Стараюсь скрыть смех, прикрывшись ладонью и изображая кашель: все же некрасиво подслушивать чужие разговоры. Неудобно вышло...

Спускаюсь по лестнице и набираю номер подруги.

— Моя, — раздается остервенелый крик за спиной, от которого сжимаюсь и боязливо оглядываюсь. 

— Алло, Жень.

— Привет, Ириш, — тороплюсь на остановку.

— Все хорошо, приняли?

— Нет, конечно. Кому я тут нужна. 

— Как не приняли? — В голосе подруги удивление. 

— Буду искать место попроще. — Между лопаток жжет, и я веду плечом. 

— Ты не расстраивайся. Я сейчас все уточню. Поторопись, мы с Васьком картошку чистим. И не забудь хлеба купить и той квашеной капусты, что мы ели вчера.

«Как в студенческие времена: жареная картошка и соленья», — улыбаюсь своим мыслям. 

— Хорошо, куплю. Надеюсь, что быстро смогу отсюда уехать. 

Автобус подходит, стоит мне дойти к остановке, я занимаю свободное место и прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. 

Быстрый поход в магазин, и через полтора часа мы сидим за столом. 

— Жень, ты не огорчайся, я позвонила Даше, оказывается, она заболела, как выйдет с больничного, обещает помочь! 

— Надеюсь. Быстрее бы восстановили документы. Ты знаешь хороший ломбард? У меня есть что сдать. — Часы Милосердова лежат в верхнем ящике комода, и стоит на них взглянуть, как холодок пробегает вдоль шеи. — Не могу же я вечно жить у тебя, да и еще и бесплатно. 

— Вот просто замолчи, ясно? Замолчи и не обижай меня. Вася, ты кушай-кушай, — переключается на сына. С мальчишкой мы быстро поладили, он с удовольствием уступил мне свою комнату. 

— Ир, ну также нельзя, — сопротивляюсь из приличия, на самом деле не хочу оставаться одна. — Я обязательно тебе все верну, в свое время, конечно.