— Сядь прямо! — окрик матери заставляет меня дернуться и пролить пару капель какао на белоснежную скатерть.
Вжимаю голову в плечи и зажмуриваюсь, сейчас начнется.
— Нет, это невыносимо! — сердито возмущается мама. — Андрей, ты что, не видишь, что она делает всё мне назло!
Папа сидит с газетой в руке и чашкой кофе в другой. Бросает на меня мимолетный взгляд и вздыхает.
— Настя, ты придираешься к ребенку, — пытается успокоить маму, но это бесполезно.
— Это я придираюсь? Ты смотри, как она сидит? У нее точно искривление позвоночника! — продолжает возмущаться та. — И скатерть опять испорчена.
— Ты недавно водила ее к врачу, ничего такого нет.
— Они просто не видят!
— Своди к другому врачу, в чем проблема? — папа начинает заводиться, а я осторожно ставлю чашку на блюдце.
Руки дрожат, в голове полная мешанина от испуга.
— Выйди из-за стола, Лиза, и постарайся не попадаться мне на глаза до обеда, — сердится мама, а я пытаюсь не торопиться, медленно встаю и делаю шаг к выходу из столовой. — Ее точно нужно отправить в пансионат для таких девочек, пусть там займутся ее воспитанием.
Выхожу из столовой и срываюсь на бег, когда меня никто не видит. Слезы жгут глаза, но я пытаюсь не дать им прорваться. Плакать нельзя, мама увидит.
Прячусь в своей комнате, стараясь заглушить громкий голос матери, который доносится из столовой. Закрываю за собой дверь и облокачиваюсь на нее. Внутри все сжимается от боли. В голове колом стоит мысль: «Почему всё так сложно?»
Мой маленький мир, где есть хотя бы уголок спокойствия, затоплен переживаниями. На полке рядом с кроватью стоит мой любимый плюшевый мишка. Я подхожу к нему, обнимаю крепко, как будто надеюсь, что он сможет забрать всю ту тревогу, которая навалилась.
Достаю из книжного шкафа альбом для рисования. Рисование всегда помогало мне успокоиться. Беру карандаши и присаживаюсь на пол. Рисую пейзаж: зеленый луг, на котором растут цветы. Вдалеке солнце, мягкие облака. Пытаюсь забыть о криках, о том, как мама сердится, о том, что я не знаю, как ей угодить. Чтобы я ни делала, ходила, говорила, сидела, всё не так. Мама говорит, что у меня умственная отсталость, но я не знаю, что это такое. Пыталась найти в интернете, но ничего не поняла. Единственное, что мне было понятно, что, как правило, таких детей отправляют в специальные больницы, где их наблюдают врачи. Мама тоже хочет отправить меня в какую-то школу для девочек. Это точно для таких, как я. Правда, папа пока против, он говорит, что со мной всё в порядке и мама преувеличивает. Но я-то знаю, что это не так. Потому что я всё делаю не так, как нужно. Это точно болезнь. Я больна неизлечимо.
Поэтому я рисую. С каждой линией на листе я чувствую, как мне удается немного отвлечься от реальности. Цвета как будто наполняют меня теплом. Но вдруг в голове звучит мамин голос: «Ты должна быть лучше!».
Настроение снова падает. Последние штрихи на рисунке становятся смазанными, я чувствую, как струйки слез снова подступают к глазам. Но я сдерживаюсь, зная, что не могу потерять контроль над своими чувствами. Мне нельзя плакать, я должна быть всегда сдержанной и с легкой улыбкой на губах.
Рисунок готов. Я смотрю на него и улыбаюсь сквозь слезы. Сейчас это единственное, что приносит облегчение.
«Может, когда-нибудь всё будет по-другому», — тихо шепчу белому плюшевому мишке и прячу альбом под кровать. Нельзя, чтобы его нашла мама, снова все отнимет и мне не на чем будет рисовать. Надо придумать, как пережить этот день, а за ним следующий, такой же. Может быть хуже? Теперь я знаю, что может.
— Лиза, если я сказала идти в свою комнату, это не значит, что нужно сидеть на полу и бездельничать?! — я буквально дергаюсь от окрика матери и испуганно смотрю на дверь.
Она стоит там, сверля меня сердитым взглядом. Красивая, холодная, яркая. Да, я слышала как-то от учительницы музыки, которая приходила заниматься ко мне домой. Она сказала, что моя мама яркая. Если бы я рисовала свою маму, то это был бы черный, красный, даже алый и белый цвет. Именно эти цвета я не люблю и стараюсь ими не рисовать.
— У меня нет сегодня занятий, мама. Выходной, — медленно встаю с пола и сажусь на край кровати, но тут же вскакиваю.
Кидаю короткий взгляд на покрывало, нет, не измяла.
— Если у тебя нет занятий, то можно бездельничать?! — закипает мама. — Немедленно бери скрипку и иди, повторяй пройденное.
Она разворачивается и уходит, а я сглатываю болезненный ком в горле. Медленно иду к гардеробной комнате и достаю оттуда тяжелый футляр со скрипкой. Я ненавижу скрипку! Но признаться в этом маме нельзя. Она решила, что я буду знаменитой скрипачкой. Учителя меня хвалят, но я-то знаю, что никогда не полюблю музыку. Именно эту музыку, потому что… Я ненавижу ее… Музыку и свою мать. Так нельзя, я знаю. Вообще не любить кого-то это плохо.
Но я люблю папу, хотя его почти не вижу. Я люблю соседскую собаку, которая недавно родила милых щенков, и еще кота, что часто сидит на крыше других соседей. Я бы очень хотела его нарисовать. Он черный, с белой грудкой, толстенький. У нас нет животных, совсем. Мама их не любит. А папа как-то сказал, что она никого не любит, кроме себя. Я не знаю, что это значит, но, наверное, папа прав. Он всегда прав. И я думаю, что мне нужно научиться так же. Любить только себя.
Аничева Анастасия Владимировна - мать Ярослава и Елизаветы
— Доктор, пожалуйста, проверьте у моей дочери слух. Мне кажется, что она меня не слышит, — мама в алом костюме и черной блузке вызывает у меня почти панику, но я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать, обхватив голову руками.
Мне нельзя нервничать, мама сказала, что таких отправляют в дом сумасшедших. Каких таких, я не поняла, но с тех пор перестала спорить с мамой.
— У вашей девочки все в порядке со слухом, — терпеливо отвечает доктор, у которого мы были в прошлом месяце.
Хотя какая разница, когда мы были в клинике? Мы постоянно сюда ходим.
— Но она не реагирует! — негодует мать.
— Возможно, будет лучше ВАМ посетить психотерапевта? — врач задумчиво смотрит на меня, а потом переводит взгляд на маму. — Вам обеим.
— Вы хотите сказать, что моя дочь ненормальная?! — я закрываю глаза, чтобы не слышать крик матери.
Я всегда так делаю, пытаясь отключиться. Иногда мне удается полностью уйти в свои мысли, забыть на время о том, что происходит вокруг.
— Я не говорил, что она ненормальная, не преувеличивайте. У нас в клинике замечательный специалист. Кристина Ильинична хоть и не детский психолог, но вам нужно пообщаться с ней. Поговорите о дочери, я вижу, у вас к Елизавете довольно высокие требования…
— И что?!
— Вы слишком много хотите от своей дочери…
— Слушайте, вы детский педиатр и не имеете право делать выводы, в которых некомпетентны. Пойдем, Лиза. Найдем другого доктора. Пойдем, я сказала!
Меня дергают за руку, и я открываю глаза, слезая с кушетки. Секунда уходит на то, чтобы вернуться из своих образов и мыслей. Послушно иду за матерью, разглядывая мозаику в коридоре. На стенах интересные персонажи, скорее всего из каких-то мультфильмов, которые смотрят дети. Я не ребенок, и я не смотрю такую чушь. Мама сама выбирает мне фильм, что мы будем с ней смотреть. Но здесь так интересно, что я невольно замираю около красивой девушки с белыми волосами до пола. Вокруг нее словно метель, летают снежинки, а голубая с блестками шубка развивается под ветром. Очень красиво! Я бы хотела так рисовать.
— Елизавета! — подпрыгиваю на месте и иду к матери, чуть ускорив шаг, так как бежать это тоже некрасиво.
И сталкиваюсь с каким-то мужчиной, больно оседаю на пол, стукнувшись своей пятой точкой.
Мужчина в голубом костюме приседает на корточки и подает мне руку, улыбается. Я это вижу сквозь черную бороду, что закрывает его подбородок. У моего папы нет бороды, мама не любит.
— И куда мы так спешим, красавица? — глаза у врача такие веселые, с лучиками морщинок по бокам.
— Я не красавица, — отдергиваю у него свою руку и встаю сама, стараясь не испачкать голубое шерстяное платье. Однако белые колготки на коленях с серым пятном. С ужасом смотрю на эту отметину.
— И кто тебе сказал, что ты не красивая? — спрашивает меня доктор. — У меня дочка такая же, как ты. Тебе сколько? Восемь лет?
— Почти десять, — отвечаю я и тут же прикрываю рот ладошкой. Мне нельзя говорить с чужими!
— Елизавета! — мама подходит к нам и начинает улыбаться. — Добрый день.
Мужчина встает с корточек и поворачивается к маме, а я вижу, какой он большой. Кажется, даже выше папы.
— Ваша дочь упала, я хотел помочь ей подняться.
— Спасибо, что проявили чуткость, — продолжает улыбаться мама, трогая руками свою идеальную прическу. — Мы были у педиатра, такой некомпетентный мужчина!
— Да что вы говорите? — удивляется врач. — На Дмитрия Сергеевича никто не жаловался до этого времени.
— Значит, я буду первой! Он отправил меня и мою дочь к психотерапевту! — возмущается мама. — Вы верите в то, что мы ненормальные, по нам видно?
— А при чем тут психотерапевт? Возможно, вам чуть нужно откорректировать свое поведение…
— И вы туда же! — перестает улыбаться мама, перебивая врача. — Позвольте узнать, с кем я говорю?
— А, я не представился. Главный врач клиники Любимов Сергей Геннадьевич. Хирург.
— Вот как…
— Да и поверьте мне, наш детский педиатр довольно опытный врач. Послушайте его и сходите на прием к психотерапевту. Хуже не будет.
— Конечно, вам бы только деньги с нас брать! Вы знаете, кто я такая?!
— Понятия не имею.
— Да если хоть один журналист узнает, что я посещала мозгоправа…
— Не беспокойтесь, у нас в клинике и не такие люди бывают…
— Что значит и не такие?!
Я вжимаю голову в плечи, представляя, что последует дальше. Если мама начала хвастаться своим положением, не к добру. Сейчас начнет звонить папе, и если он сразу не приедет, то вечером будет самая настоящая истерика. Надо что-то делать…
— Мама, я в туалет хочу, — заявляю громко на весь коридор и вижу, как мать становится почти бордовой. Но свою перепалку с врачом прекращает.
— Не буду вас задерживать, — хмуро произносит врач. — Всего хорошего.
Короткий взгляд на меня и кивок маме. Приятный врач удаляется, а мама больно хватает меня за плечо и шипит на ухо:
— Еще раз скажешь такое при людях!
— Нет, мамочка, но я правда хочу в туалет.
— Пошли!
Я мысленно облегченно вздыхаю. В этот раз обошлось без приезда папы и скандала. Терпеть не могу куда-то ходить с мамой, обязательно мне за нее будет стыдно. Но во всем виновата я. Это со мной она ходит по больницам, куда-то еще. И всегда я веду себя неправильно, не так, как нужно. Со мной точно что-то не так.
Мы приезжаем домой, и я спешу скрыться в своей комнате, но пока переодеваюсь, слышу громкий разговор. К нам кто-то пришел. Осторожно выглядываю из комнаты и спускаюсь по лестнице на пару ступеней. Вижу, стоит мама, а напротив нее парень. Он довольно взрослый, высокий и такой красивый, что я невольно любуюсь. Но его слова заставляют меня замереть от ужаса.
— Мам! — громко зовет кого-то парень или это он обращается к моей маме?!
— Я тебе больше не мать. Это все осталось в прошлом. Я ушла от твоего отца, он обещал, что ты никогда не сунешься в мою жизнь.