Ты мой худший вариант

Глава 1. Когда хочется провалиться под землю

— После этой пары все в актовый зал! — выкрикивает секретарь, без стука распахивая дверь нашей аудитории.

Степенный Вадим Семенович давится очередным экономическим термином и возмущенно начинает:

— Голубушка! Вообще-то у нас тут…

— Срочно! — припечатывает она, а потом обводит нашу группу зловещим взглядом. — Присутствие строго обязательно. Под угрозой исключения.

А потом уходит, не закрыв до конца дверь, и мы слышим, как она кричит уже соседней аудитории «Все в актовый зал после этой пары!»

Наши сразу же начинают в голос обсуждать, какая муха укусила сегодня директора, а я сжимаю под партой дрожащие, влажные от пота ладони и молчу.

Потому что я знаю.

И теперь мне так страшно, как никогда в жизни.

Остаток лекции проходит словно в тумане, а когда я встаю из-за парты, у меня так сильно кружится голова, что я запинаюсь об свои же ноги и едва не падаю.

— Истомина, смотри, куда прешь!

— Прости, — растерянно говорю я своей одногруппнице.

Как же ее зовут? Я не могу вспомнить. В голове ни одной мысли, все перекрывает страх. Первобытный животный страх такой силы, что я буквально не могу дышать.

На ватных ногах иду вслед за всеми в актовый зал и сажусь где-то сбоку, на первое попавшееся место.

Вижу маму: она сидит на первом ряду вместе со всеми преподавателями. Обеспокоенная, как и остальные, но не слишком.

Ей ведь и в голову не приходит, что к этому могу иметь отношение я.

Я машинально оглядываю зал, и мой взгляд спотыкается о Захара Громова, который сидит, развалившись на сиденье, с таким видом, будто это он тут главный. Темные волосы небрежно падают на высокий лоб, на красивом лице играет самодовольная усмешка, рука приобнимает очередную девчонку, а длинные ноги нагло выставлены в проход, но никто и слова ему не говорит. Все послушно обходят.

Просто потому что это Громов. С ним никто не связывается. Даже директор.

Его уже трижды отчисляли и снова восстанавливали, потому что его папа — самый богатый человек в нашем городе, директор «НикельИнвест».

Я немного завидую Громову.

Его маме не приходится работать на нелюбимой работе только для того, чтобы ее ребенка бесплатно взяли в престижный частный колледж. Ему можно никого не бояться, потому что деньги и связи отца решат все проблемы.

А я… а мне сейчас остается только молиться и убеждать себя в том, что все будет хорошо. Потому что доказательств нет, меня никто не видел.

Не видел же? Правда?

Директор появляется как-то вдруг, и сразу видно, что он просто в ярости. Его толстая шея, втиснутая в воротник белой рубашки, налилась багровым, а тонкие губы сжаты в линию.

— Вчера, — начинает он без всяких предисловий, — произошел вопиющий случай вандализма!

По залу пробегает удивленный ропот, и директор кричит:

— Тихо!

Все замолкают, и он начинает опять. От зловещих ноток в его голосе мне хочется провалиться сквозь землю, выпрыгнуть из окна или выпить яд. Все лучше, чем это медленное ожидание казни.

— Вчера неизвестные пробрались в мой кабинет и устроили там погром. Разбит аквариум, погибли редкие рыбы, безвозвратно испорчены важные документы, мебель, ковер…

Интересно, мне поверят, если я скажу, что не хотела? Рыбок точно не хотела трогать, за это мне стыднее всего.

— Причинен ущерб на сумму…

Когда я слышу цифру, у меня темнеет перед глазами.

Ну не может быть столько! Не из чистого же золота был ковер? И разве аквариум стоит так много? Ну и что, что он был во всю стену?

— Может быть, виновник сам захочет признаться? — спрашивает директор и обводит нас людоедским взглядом.

Все молчат. Я молчу тоже.

— Понятно, — тянет он. — Что ж, если не хотите по-хорошему, уважаемые студенты, значит, будет по-плохому. Камеры в коридоре у нас временно не работают, и, похоже, злоумышленник был об этом осведомлён, но камера в главном холле зафиксировала всех, кто выходил из колледжа после семи вечера, когда секретарь ушла и закрыла мой кабинет. Это всего лишь пять студентов. Начнем по порядку, да?

В ушах у меня тоненько, противно звенит.

Если узнают, что это была я, меня отчислят. А маму выгонят с работы. Она мне этого никогда не простит. Не говоря уже о том, что нам придется оплатить причинённый ущерб, а его там больше трехсот тысяч. А у нас даже нет столько денег. И взять их неоткуда.

— Виолетта Беркович!

Высокая третьекурсница в очках и дорогом пиджаке от Шанель подскакивает так, словно внутри нее распрямилась пружина.

— Я была в библиотеке, это можно проверить, — бормочет она испуганно. — Честное слово! Готовилась к курсовой…

— Мы проверим. Пока можете быть свободны, — кивает директор, и Беркович облегченно опускается на свое место.

Я ругаю себя, что не догадалась зайти в библиотеку до того, как лезть в кабинет. А после… после я вообще ни о чем не могла думать, потому что убегала в таком шоке и ужасе, что непонятно, как вообще умудрилась закрыть за собой дверь и не выронить по дороге ключ.

— Захар Громов.

— Ну.

— Встаньте, Громов.

Захар лениво встает и нагло улыбается директору. У него чуть выдаются вперед клыки, делая улыбку хищной и опасной. У меня от нее всегда мурашки, даже сейчас, когда я должна думать совсем о другом.

— Где вы были вчера вечером и почему так поздно вышли из колледжа?

— Это допрос? — растягивая гласные, интересуется он. — Мне позвонить папиному адвокату?

— Я просто спрашиваю, Захар, — сбавляет обороты директор. — Что вы делали вчера вечером в колледже, когда все занятия уже кончились?

— Имел интимную связь с девушкой, — ухмыляется Громов, и по залу проносится наполовину возмущенный, наполовину восхищенный гул. Он такой наглый, что это не может не впечатлять. — Имя называть не буду. Тайна личной жизни, сами понимаете.

— Это ты был в моем кабинете? — зло спрашивает директор, резко переходя на «ты». — Я ведь все равно узнаю, Захар!

Глава 2. Когда выбирать не приходится

— Ч-что я должна вам рассказать? — лепечу я. — Я не понимаю, простите.

И хотя прекрасно знаю, что от меня нужно Громову, инстинкт самосохранения заставляет меня прикидываться дурочкой.

Ну а вдруг поверит?

У него ведь нет доказательств, что это сделала именно я.

Но Громов, к сожалению, не идиот. Он хищно ухмыляется, а потом вдруг приближает свои губы к моему уху и опасно шепчет:

— Это ты устроила погром, кукла. И не ври мне, я ведь могу и передумать тебя прикрывать.

Меня опять начинает трясти. Не то от новой волны страха, не то от чужого горячего дыхания на шее и терпкого мужского запаха. Никогда не стояла так близко к парню, и меня это смущает и пугает одновременно. Тем более, что это не просто какой-то парень. Это Захар Громов.

Которому что-то от меня нужно.

Я зажмуриваюсь, потому что не могу больше видеть этот полный холодного интереса взгляд, и еле слышно шепчу:

— Здесь?

— Что здесь? — хмыкает он.

Судя по голосу, его реально забавляет вся эта ситуация.

— Вы хотите… чтобы я прямо здесь… рассказала?

Хрипловатый смех заставляет меня открыть глаза.

— А что? — ухмыляется он.

Я замираю, потому что слышу в коридоре голоса. Густой голос Вадима Семеновича узнаю сразу, ему вторит высокий неприятный смех Магды Валерьевны. А еще там голос…моей мамы.

Ужас пробегает по позвоночнику ледяными мурашками.

Чертов Громов, нашел, где до меня докопаться! В коридоре! Во время большой перемены! Они же сейчас все услышат!

— Что молчишь? Стесняешься, кукла? — продолжает он, совершенно игнорируя голоса за спиной. — А когда к старому мудаку в кабинет лезла, не стесня…

— Заткнись! — отчаянно выкрикиваю я и вдруг делаю то, чего от себя в жизни не ожидала бы: молниеносно запечатываю рот Громова своей ладошкой.

И да, это, конечно же, не может не привлечь внимание преподавателей, даже если до этого они меня не видели: широкая спина Громова надежно загораживала им обзор.

Но теперь мы под прицелом преподавательских взглядов.

— Что тут происходит, молодые люди? — недовольно спрашивает Вадим Семенович. — Я…

— Лия! — тут же перебивает его мама, и ее голос звучит очень строго. По-учительски. — Что ты тут делаешь?

Громов стоит, даже не пытаясь убрать мою ладонь со своего рта, и всем своим видом демонстрирует абсолютную безмятежность. В зеленых глазах пляшут веселые искры.

— Простите, — я молниеносно отдергиваю руку от его лица, как будто от горячего чайника. — Просто он… он… говорил плохие слова! Да!

Громов тут же непочтительно фыркает. Кажется, его реально это забавляет.

— Плохие слова? — недоуменно переспрашивает мама.

— Да! Такое нельзя говорить в колледже, и я решила…

Я не договариваю, краснею и умолкаю, потому что звучит это все как полный бред, конечно.

— Истомина, но даже если так, — пафосно вступает в разговор Магда Валерьевна. — Вместо того, чтобы корректно сделать замечание, вы стали по-хамски кричать. Вас разве не учили родители, что недостойно на грубость отвечать грубостью? Тем более в стенах колледжа.

У моей мамы вспыхивает лицо, а на лице Магды появляется мерзкая улыбочка. Она явно не случайно сделала этот выпад. Старая стерва!

— Простите, — бормочу я. — Я все поняла и больше так не буду.

— А вы Громов? — нравоучительно обращается к нему Вадим Семенович.

— А я буду, — небрежно пожимает он плечами.

Типа ну и что вы мне сделаете?

Преподаватели хмурятся, но ничего не говорят. Просто делают вид, что инцидент исчерпан, и идут дальше — к лестнице, которая ведет вниз, на цокольный этаж, где у нас расположена столовая. И только мама в какой-то момент оборачивается и одними губами сообщает мне «Дома поговорим». Будь это в любой другой день, я бы точно мучалась предчувствием этого вечернего разговора, потому что мама умеет отчитывать так, что чувствуешь себя ужасно. Но сейчас я совсем про это не думаю: у меня есть другие поводы для волнения.

Едва стихают голоса преподавателей, как Громов кривит в усмешке губы и внимательно смотрит на меня:

— Хера себе ты наглая. А по виду и не скажешь! Боевой воробей.

— Я не хотела… Правда.

— Ладно, пошли в машину, — вдруг решает он. — Тут и правда дохрена народу.

— Зачем в машину? — пугаюсь я и судорожно оглядываюсь.

Как назло, мы сейчас на четвертом этаже, где почти нет учебных аудиторий, и поэтому в коридоре пусто.

— Что ты дёргаешься так? — хмыкает он. — Расслабься, кукла. Просто поговорим. Ты мне задолжала пару ответов.

— Никуда я с тобой не пойду!

— Поспорим? — приподнимает бровь Громов, и я сначала воинственно вскидываю подбородок, а потом мои плечи обмякают и я послушно киваю.

Конечно, я пойду с ним. Ну какой у меня выбор?

Он бесцеремонно хватает меня за запястье, словно подозревает, что я способна на коварный побег, и буквально тащит за собой на буксире в сторону выхода. Нам нужно преодолеть три лестничных пролета и вестибюль. А потом еще крыльцо и парковку.

Было бы здорово, если бы мы по пути никого не встретили, но… Но это большая перемена, и на Громова, который волочит за собой далеко не самую популярную студентку, не обращает внимания только ленивый.

Кто-то провожает нас неприятными ухмылками и отвратительными шуточками, а кто-то окликает Громова и спрашивает, за каким хером я ему сдалась. Но он всем отвечает одно и то же:

— Надо.

И вроде делает это с улыбкой, но как-то так, что никаких вопросов дальше не следует.

— Садись.

Громов распахивает дверь своей сверкающей белой машины — понятия не имею, что это за марка, я в них абсолютно не разбираюсь — и вталкивает меня на переднее сиденье. Я неуклюже стукаюсь коленкой об дверцу, когда туда лезу, а едва сажусь, как синтетическая ткань юбки начинает предательски скользить по кожаному сиденью, и я едва не съезжаю вниз.

Это все так унизительно. Все же, если ты не создан для дорогих машин, то и нечего туда лезть.

Глава 3. Когда лучше соврать

Хлопает входная дверь.

— Лия! Я пришла! — в мамином голосе звенит металл, а значит разбор полетов будет не после ужина, а прямо сейчас.

Терпеть этого не могу.

Мое настроение опускается еще ниже и практически пробивает дно, но я стараюсь не показывать этого, принимаю максимально веселый и беззаботный вид и иду в коридор.

— Привет, — говорю я, и мама тут же демонстративно сует мне пухлый пакет.

— Твоя куртка. Номерок принесешь завтра, я договорилась.

— О, супер! Спасибо, что забрала, мам.

— Не за что. Но ты меня очень удивила, Лия. Как можно было забыть куртку? В марте! Да что вообще с тобой?

Блин, когда я звонила маме и просила ее забежать в гардероб, это казалось самым удобным решением проблемы. А сейчас я запоздало понимаю, что лучше бы сама смоталась за курткой в колледж. Меньше было бы поводов для вопросов.

Черт, моя жизнь последние два дня — это сплошное «лучше бы я». И непохоже, чтобы дальше стало легче.

— Было тепло днем, и я просто забыла, что в куртке пришла, — не очень убедительно объясняю я.

По взгляду вижу, что мама мне вполне ожидаемо не верит, но, видимо, решает, что это сейчас не так существенно. Есть проблемы и посерьезнее.

— Что ты делала рядом с Захаром Громовым? — продолжает она допрос, снимая сапоги и аккуратно ставя их на полку для обуви. Потом мельком смотрится в зеркало, поправляя растрепанные от ветра светлые волосы.

Я молчу и вместо того, чтобы отвечать, наблюдаю за мамой. Она красивая. Очень красивая. Даже в самой простой одежде. Когда я была маленькой, то ужасно гордилась тем, что моя мама похожа на принцессу. А вот сейчас думаю, что будь она как все остальные мамы, нам с ней жилось бы намного проще.

Мама с детства твердила мне, что красота для девочки — это проблема. И что гораздо лучше быть умной, чем внешне привлекательной. Ну что тут скажешь? Мне природа не отсыпала ни того, ни другого. В школе я не блистала в учебе плюс считалась самой страшной в классе, потому что имела полный подростковый комплект из прыщей, очков и брекетов. И вдобавок ко всему этому у меня была грудь, которая начала расти раньше, чем у всех остальных девчонок, а к старшим классам вымахала в солидную четвёрку. И это было ужасно! Постоянные насмешки от одноклассников «у Истоминой дойки как у коровы» и бесконечное унижение на уроке физкультуры, потому что обтянутая спортивная футболкой грудь привлекала всеобщее внимание, особенно когда весело подпрыгивала при беге и прыжках — в общем, сплошной кошмар.

Именно поэтому я была невероятно рада, что школа кончилась, а еще больше радовалась снятым брекетам и линзам, заменившим очки. Прыщи вообще прошли как-то незаметно, просто в какой-то момент я поняла, что их нет, и все. И вроде ничего не мешало теперь чувствовать себя если не красавицей, то хотя бы не уродиной, но не получалось. Может, если бы я поступила на худграф, как изначально мечтала, то там удалось бы начать новую жизнь: перекраситься в розовый, носить необычные вещи, улыбаться и флиртовать, но здесь, в этом колледже, где я и так была белой вороной, такое поведение было бы равносильно самоубийству. И я решила, что лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Поэтому я по-прежнему не красилась, собирала свои светлые, как у мамы, волосы в удобный пучок на затылке и носила широкие пиджаки, которые очень удачно скрадывали мою грудь.

Лучше быть незаметной, лучше быть никакой — это спасает от многих неприятностей.

Но, как сегодня выяснилось, не от всех.

Я все равно умудрилась влипнуть.

— Лия. Я жду ответа! — напоминает мама, строго прищурившись.

— Ответа? — растерянно спрашиваю я, потому что слишком глубоко ушла в свои мысли.

— Что ты делала возле Громова?

— Ничего, мам. Честное слово! Просто случайно так получилось! Он шел мимо меня, сказал что-то нецензурное, я сделала ему замечание, а рядом оказались вы, и вышло не очень хорошо. Прости, я не хотела! Правда, не хотела.

— Лия… — мама вздыхает, идет в зал и устало опускается на диван. Я плетусь за ней следом. — Родная, ну ты же понимаешь, что не должна допускать такие вещи. То, что другим простят, тебе может грозить отчислением.

Черт. Лучше бы она ругала меня, чем говорить со мной вот так искренне, вот так на равных…Это ранит гораздо сильнее.

— Я понимаю, мам.

— Постарайся, пожалуйста, родная. Тебе надо доучиться в колледже. Это престижная специальность, этот диплом котируется в нашем городе, плюс на четвертом курсе у вас будут стажировки в хороших фирмах, куда потом тебя могут взять на работу. Я знаю, что тебе непросто сейчас, но я…

Мама замолкает и не договаривает фразу, но мы обе прекрасно знаем, что она имеет в виду.

«Я хочу для тебя лучшей жизни»

«Я не смогу сама оплатить тебе образование такого уровня»

«Я продолжаю работать в этом колледже, несмотря ни на что, чтобы ты могла учиться тут бесплатно».

— Ты уверена, что оно того стоит? — тихо говорю я. — Ты можешь уволиться, а я могла бы в сентябре поступить на худграф, например.

— Еще одно бесполезное образование в нашей семье? — хмурится мама. — Спасибо, не надо. Достаточно и того, что я закончила культурологию. Очень жаль, что мои родители в свое время меня от этого не отговорили. Так что давай постараемся доучиться здесь, Лия. Не подведи меня, ладно?

Я молча киваю.

В груди все тянет и болит от чувства вины. Я ее уже подвела, просто мама об этом пока не знает.

— И умоляю тебя, Лия, обходи стороной этого Громова. Сама знаешь, какая у него репутация и какие непотребства он творит. Вандализм в директорском кабинете! Можешь себе такое представить? Дай бог, он в этом году наконец выпустится и мы забудем его как страшный сон.

Ох мама! Я была бы рада обходить его стороной. Но, боюсь, это сейчас не от меня зависит.

Я снова киваю, поворачиваюсь, чтобы пойти в свою комнату, но вдруг в спину мне летит финальный вопрос, как добивающий удар.

Глава 4. Когда у кого-то на меня свои планы

— Привет, Люба! — ухмыляется Громов.

— Меня зовут Лия, — бормочу я и воровато оглядываюсь по сторонам, нет ли поблизости мамы.

Мамы, к счастью, нет, но зрителей и без того хватает: все девочки из нашей группы замерли на месте и, вместо того, что идти на третью пару, стоят и пялятся на Громова.

— Как настроение? — продолжает он весело.

«Было лучше, пока тебя не увидела!» — хочется мне сказать, но я не рискую.

— Ты что-то хотел? — нейтрально спрашиваю я, стараясь не обращать внимание на удивленные шепотки. — Извини, я просто тороплюсь…

— Уже не торопишься, — расслабленно сообщает мне Громов.

Он отталкивается от стены и грациозно, словно огромный зверь, потягивается всем телом. На руках красиво прорисовываются мышцы, футболка чуть задирается, обнажая крепкий рельефный живот, и все девочки в коридоре восхищенно вздыхают.

Но Громов смотрит только на меня.

— Иди сюда, — негромко приказывает он.

Я не двигаюсь с места.

— Захар, — подает голос Элина Вишневская, как самая наглая из всех. — А ты с кем-то поспорил на это чучело, да?

— Неа, — лениво отвечает он. — Она у меня личным секретарем просто подрабатывает.

— О! — ее пухлые губы складывается в удивленное колечко, а потом Элина улыбается, хлопая своими ненатуральными ресницами так активно, будто хочет взлететь. — А тебе нужен секретарь, Захар? Может, меня лучше возьмешь?

— Ты слишком красивая, малышка, отвлекать меня будешь, — ухмыляется он, и это звучит так пошло и фальшиво, что я невольно закатываю глаза.

Но Вишневская принимает его слова за чистую монету и смеется своим звонким кукольным смехом.

— Тогда, может, просто пригласишь меня куда-нибудь? — кокетливо интересуется она.

— Может, — ослепительно улыбается Громов. А потом небрежно добавляет: — Но сначала запишись у моего секретаря, окей?

— Ооокей, — растерянно тянет Вишневская и поворачивается ко мне. — Слушай, Истомина…

Но я не успеваю дослушать, что она хотела, потому что Громов бесцеремонно хватает меня за запястье и куда-то тащит. Все, как вчера — полное дежавю, только теперь мы поднимаемся по лестнице наверх.

— Хватит! — вскрикиваю я и пытаюсь выдернуть руку. Ничего не получается, но Громов хотя бы останавливается.

— Что?

— Ты издеваешься надо мной, да? — с отчаянием спрашиваю я. — Ну зачем ты сказал эту ерунду про секретаря, они ведь правда тебе поверили! И будут теперь ко мне лезть!

— Ну и дуры, — легкомысленно отмахивается он. — Забей, Лиля.

Но мою руку при этом не отпускает.

— Лия, — поправляю я, не получаю в ответ никакой реакции, тяжело вздыхаю и осторожно говорю: — Послушай. Захар…

— Зак, — немедленно говорит он.

— Что?

— Мне больше нравится, когда меня зовут Зак.

«Да пофиг мне, что тебе нравится!» — злобно думаю я.

Я слышу, как в коридорах хлопают двери аудиторий, и затем воцаряется тишина. Значит, третья пара уже началась, а Магда Валерьевна не любит опозданий и прогулов. Меня она, кстати, тоже не любит. Просто комбо.

Так. Надо как-то аккуратно избавиться от Громова и поспешить на лекцию. Лучше уж опоздать на нее, чем совсем не прийти.

Я набираюсь храбрости, поднимаю голову и, глядя прямо в наглые зелёные глаза, говорю максимально вежливо:

— Послушай, Зак, я очень тебе благодарна за помощь, правда! Но я же тебе уже все вчера рассказала. Как ты просил. И думала, что тебе от меня больше ничего не нужно.

— Ну и зря думала, — хмыкает он и почти ласково интересуется: — Неужели твой вчерашний рассказик — это все, чем ты можешь отблагодарить меня, кукла? Не слишком ли дешево?

— Я не знаю, чем я должна за такое расплатиться! — отчаянно говорю я, потому что правда не понимаю, что ему от меня надо. Протекция моей мамы ему не нужна, он и так в колледже на особом положении, денег с меня не возьмешь, помощь с учебой тоже мимо, а всякие интимные услуги у Зака и так в неограниченных количествах. Только руку протяни. А я не в его вкусе, унылая, страшненькая и все такое.

Что он тогда пытается от меня получить, черт возьми?

— У меня же ничего нет, — тихо озвучиваю я совершенно очевидную вещь

— Нет, — подтверждает Громов, проходясь по мне незаинтересованным взглядом.

— Тогда я могу идти? — осторожно спрашиваю я.

— Не угадала, — лениво сообщает он. — Пойдешь со мной на пару.

— Зачем?

— Мне там скучно. Будешь меня развлекать.

— Я тебе не клоун, — зло отвечаю я.

— Но ведь это в твоих интересах, разве нет? — насмешливо приподнимает он бровь. — Или тебе хочется, чтобы все узнали о твоей маленькой тайне? Ты ведь сама мне вчера во всем призналась. И если представить, что я делал запись нашего разговора…

— Ты делал?!

— Да, — Громов секунду наслаждается моим ужасом, а потом с усмешкой добавляет: — Или нет. Сложно сказать. Ну так что? Идем?

— Идем, — обреченно говорю я. — В какой аудитории у тебя сейчас пара?

— Понятия не имею. Не слежу за расписанием. Посмотри на сайте.

— А почему ты не можешь это сделать сам?

— Потому что ты мой секретарь, — ухмыляется он. — Забыла?

— А где моя зарплата в таком случае? — угрюмо интересуюсь я, доставая телефон и открывая страницу нашего колледжа.

— Ты уже всю ее потратила на огромный аквариум, — невозмутимо парирует Громов. — Такой, знаешь, во всю стену. У директора в кабинете похожий стоял. Видела?

— Не видела, — огрызаюсь я. — Там темно было. У тебя сейчас ПАД в В15. Это на втором этаже.

— Отличная работа, Лола, — ухмыляется он, а в зеленых глазах искрится веселье.

Ему нравится надо мной издеваться — я уже это поняла.

Если не показывать, как сильно меня это бесит, может, он рано или поздно прекратит свои идиотские шуточки?

Ну или просто закончатся женские имена на Л. Когда-то ведь это произойдет?

— Что значит, ПАД, кстати? — миролюбиво интересуюсь я, когда мы спускаемся вниз на второй этаж.

Глава 5. Когда я опять рискую

Тонкие губы преподавателя внезапно кривятся в неприятной усмешке.

— Что ж, я всегда готов дать шанс студентам продемонстрировать свои знания, — тянет он зловеще. — Прошу вас к доске, Громов. Считайте, что экзамен начнётся для вас прямо сейчас. Без права пересдачи.

Черт, кажется, это было не самой лучшей идеей.

Я не ожидала, что преподаватель решит именно сейчас отыграться на Громове за все: и за сорванную лекцию, и за опоздания, и за хамство.

Ну почему я вечно все порчу?!

Я на сто процентов уверена, что Зак откажется выходить к доске, и уже лихорадочно думаю, как бы получше разрешить эту ситуацию и стоит ли опять приплетать сюда маму, как он вдруг резко поднимается и идет по проходу между партами.

Судя по ошарашенному лицу препода, он тоже не ожидал такого развития событий, и поэтому тупо смотрит на Громова, когда тот протягивает к нему руку.

— Что?

— Маркер дайте, блин, — неприязненно бросает он. — Чем я, по-вашему, должен по доске корябать? Членом?

Преподаватель краснеет неровными пятнами, молча пихает ему в ладонь маркер и отходит в сторону, скрещивая руки на груди.

— Посмотрим, как вы это решите, — зловеще говорит он. — Это вообще-то новая тема!

— Смотря для кого, — ухмыляется Громов. — Я тут, блядь, не первый год.

И начинает со скучающим видом строчить на доске решение.

Судя по перекосившемуся лицу препода — правильное.

Он молча следит за рукой Громова, а едва тот дописывает, тут же начинает забрасывать его вопросами, в которых мелькают такие ужасные слова, как «параметрические методы», «многофакторный анализ» и «независимые выкладки». Я слабо понимаю, о чем речь, потому что предмет мне совсем не знаком, но, кажется, это что-то среднее между математикой и экономикой.

Но удивляет не это. А то, что Громов, не моргнув глазом, отвечает на все эти вопросы. Причем очень хамским тоном и с презрительной усмешкой на красивом лице.

— Достаточно, — наконец выдыхает преподаватель, сверкая разъяренными глазами из-под очков и нервно ероша свою прилизанную челку. — Я… я ставлю вам автомат, Громов. К сожалению, заслуженный, так что вы можете больше не ходить на мои занятия.

— Думаете, я собирался? — приподнимает он бровь и демонстративно зевает. — Тут скучно пиздец, мухи дохнут. В прошлом году как-то поприкольнее этот курс читали, а вы гоните голую теорию и все. Какой это, блядь, прикладной анализ данных, если тут нет нихера прикладного?

У молодого препода краснеют уши, и, кажется, если бы он мог, он бы Громова ударил.

Но я почему-то думаю не об этом, а о том, что загадочный ПАД, оказывается, расшифровывался как «прикладной анализ данных». А еще думаю о том, что Громов прекрасно об этом знал. И название предмета, и сам…предмет…

Не обращая больше внимания на преподавателя, Громов поворачивается ко мне и смотрит так, что у меня мороз идет по коже. В этом взгляде и плохо скрываемое торжество, и обещание расплаты, и еще что-то темное, жуткое, до мурашек.

Сейчас я понимаю как никогда, почему именно он стал прототипом моего героя-мага: Громов не просто красив, он буквально излучает природный магнетизм, силу и власть, и это неизбежно притягивает, хоть и пугает до ужаса.

— Лекция окончена, все свободны, — с ненавистью бросает преподаватель, хватает свои бумаги и первый выскакивает из аудитории.

Остальные студенты лениво собирают вещи, о чем-то разговаривая, но я их практически не замечаю, потому что Громов подходит еще ближе и усаживается на край парты.

Называется, отделалась от него…

Только еще сильнее влипла.

— Значит, проиграла и решила меня подставить, кукла? — насмешливо интересуется он. — Обидно, что не вышло, правда?

Я не решаюсь поднять на него взгляд. Вижу только по-мужски широкую ладонь, которой он упирается в парту, и смуглое, увитое венами предплечье.

— И что теперь? — тихонько спрашиваю я.

— Штраф, — по голосу слышно, что Громов ухмыляется. — А ты как думала? Отрабатывать будешь свои косяки, Люда.

— Мне ужасно не нравится имя «Люда», — вздыхаю я. — Может, вернёмся к Лоле? Или как ты меня называл в прошлый раз?

Громов хохочет — неожиданно громко, открыто и искренне, а потом вдруг цепляет меня пальцами за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть на него.

— Сегодня в семь за тобой заеду, — говорит он.

— Зачем? — у меня сердце сейчас, наверное, из груди выскочит.

Он слишком близко, он касается моей кожи своими сильными горячими пальцами, и это переворачивает все внутри меня с ног на голову.

— В клуб со мной поедешь, — лениво роняет Громов и убирает руку с моего лица.

— К-какой?

— Шахматный.

— Правда?!

— Блядь, ну нет, конечно.

— А в какой? — глупо спрашиваю я.

— В ночной.

— Нет! — я в панике хватаю его за руку. — Пожалуйста, нет, меня не отпустят! Давай я лучше еще с тобой на пару пойду!

— Милое предложение, жаль, что я сегодня больше не планирую учиться, — скалит зубы Громов. — Есть дела поинтереснее. Так что в семь стой у подъезда, заберу тебя.

— Но я не могу!

— Можешь, — в его взгляде приказ и жесткая категоричность, которую он смягчает обаятельной улыбкой. — Давай, кукла, потусишь со мной еще разок, и отпущу тебя.

Мой мозг работает на полную мощность, лихорадочно перебирая и отбрасывая варианты. Как отпроситься у мамы в ночной клуб, если это невозможно? Как уехать из дома незамеченной, если это невозможно?

— Из университета, — непослушными губами произношу я, но мой голос звучит твердо.

— Что? — непонимающе хмурится он.

— Заберешь меня в семь из университета. Не из дома.

— Почему?

— Потому что у меня тоже есть дела.

Мама закончит работу в пять и уедет домой. Я скажу ей, что мне надо готовиться к курсовой и останусь в библиотеке, а потом совру, что Аня позвала нас с Таней к себе в гости. За город. И что потом меня на такси привезут домой. Так на самом деле уже было пару раз, поэтому мама мне скорее всего поверит. Я ведь никогда не врала ей. Раньше.

Глава 6. Когда я вступаю в игру

Тишина воцаряется такая плотная, что ее можно резать ломтями и продавать. Например, в школы. Уверена, спрос был бы огромный.

Господи, да что за ерунда лезет мне в голову?

И что за ерунду несет Громов?! Он совсем крышей поехал? Хочет еще сильнее надо мной поиздеваться? Мало ему того, что я тут выгляжу абсолютной уродкой по сравнению со всеми и что даже у уборщицы этого клуба, которая протирает пол возле сцены, вид лучше, чем у меня?

Но внезапно компания Громова, вместо того, чтобы заржать, осторожно переглядывается, и та самая брюнетка, которая только что кривила личико, вдруг робко делает шаг вперед и неуверенно говорит:

— Здрасьте. А нам сесть можно или ты нас сначала досмотреть должна? Мы если что через металлоискатель проходили.

До меня только через секунду доходит, что это она меня спрашивает. Не Громова. Меня!

— Можно, садитесь, — ляпаю я.

И ловлю краем глаза его искрящийся смехом взгляд, при том, что лицо у Громова абсолютно серьезное. Но глаза! Они же выдают его с потрохами! Неужели этого никто, кроме меня, не замечает?

Ребята быстро рассаживаются, заполняют все свободные места, и я оказываюсь с одного бока притиснута к твердому бедру Громова, а с другой на меня дышит приторными духами и мятной жвачкой рыжая кудрявая девушка.

Она же с любопытством поворачивает ко мне голову и спрашивает:

— А как тебя зовут?

— Лара, — отвечает за меня Громов.

— Лия, — на автомате поправляю я.

— У нее много имен, — поясняет Громов таким скучным и обыденным голосом, что его почти невозможно заподозрить во лжи. — Конспирация.

— А я Мари, — рыжая аж подпрыгивает от любопытства. — А пиджак — это у тебя специальная форма такая?

— Это чтобы удобнее было оружие прятать, — объясняет Громов небрежно.

Несколько девушек за столом ойкают, а парни обращают на меня заинтересованные взгляды.

— И че, типа все прям так серьезно, что пушку надо таскать, да? — тянет один из них, с кольцом пирсинга в носу и ярко-зеленым ежиком волос.

— Да, — осторожно отвечаю я.

— А какая модель?

Громов хмурится и уже открывает рот, чтобы меня спасти, но я его опережаю.

— Глок, — небрежно говорю я, хотя у самой колотится сердце. — Семнадцатый.

От парней раздается уважительное «уууу».

— А можно посмотреть ствол? — спрашивает какой-то белобрысый раскачанный лось.

— Вон у Бори его ствол посмотри, — вдруг рявкает Громов. — И свой ему можешь заодно показать, если так интересно. А от моего телохранителя отвянь.

— Э, Зак! Да ты чё бесишься, я ж просто спросил, — успокаивающе гудит лось. — А с какого вдруг твой отец нанял ее? Проблемы?

— Конкуренты, угрозы, — туманно отвечает уже успокоившийся Громов и внезапно пристраивает свою ладонь мне за спину. Незаметно для остальных. — Решили перестраховаться.

— А не слишком ли она мелкая для телохранителя, Зак? — высокомерно спрашивает молчавшая до этого красотка с глубоким декольте и медным каре. — Выглядит, как школьница.

— Алис, ты бы не лезла туда, в чем не разбираешься, — ухмыляется он. — Лика закончила женскую академию на военной базе под Саратовом. А туда набирают с семи лет.

Пока Громов врет свои друзьям и не краснеет, его ладонь внезапно начинает гладить меня по спине, но жест получается не провокационный, а наоборот, успокаивающий. Он как будто предлагает мне не бояться, а включиться в его игру.

И я почему-то вдруг решаюсь. Возможно, всему виной просекко, которое все еще туманит голову, возможно, щекочущий кончики пальцев адреналин… А возможно, ладонь Громова, от которой растекается тепло между лопатками.

Но я вдруг педантично поправляю его:

— База у нас под Самарой вообще-то, но это секрет. И в нашу академию только с восьми лет принимают.

— Точно. Все время путаю, — кивает он.

И дарит мне короткую заговорщицкую усмешку, от которой меня вдруг насквозь прошибает электричеством.

Мне задают еще несколько вопросов. На некоторые я в ответ выдаю развесистую ложь, а на некоторые просто качаю головой и строго говорю «подписка о неразглашении». И мне верят.

Это так странно. И смешно.

Когда удовлетворено основное любопытство, про меня в компании все быстро забывают: заказывают себе кучу разного алкоголя, какие-то закуски, начинают пить, обсуждать незнакомых мне людей и хохотать над неясными мне шутками.

Мне снова становится скучно и слегка неловко.

Клуб уже заполнился людьми. Со второго этажа доносятся крики и отдаленная долбежка музыки, а на нашем этаже приглушается свет, и к шестам выходят три девушки и двое парней. Они откровенно одеты, а движутся еще более откровенно, так что я, сначала залипнув взглядом на их пошлом танце, тут же вспыхиваю и отвожу глаза. Если не смотреть, то нормально. Можно даже расслабиться и спокойно пить второй бокал просекко, который Громов уже успел мне заказать.

— Зай, пойдем потанцуем! — капризно тянет та самая девушка с декольте и медными волосами, перегибаясь через столик и хватая Громова за рукав. — Скукота так сидеть. Ты же обещал мне в прошлый раз!

Внезапно его ладонь ложится мне на колено и сжимает его. И в сочетании с коротким взглядом, который он на меня бросает, это похоже на определенный приказ.

— Никаких танцев, — говорю я строго, надеясь, что верно поняла пожелание Громова. — Слишком велика вероятность нападения в толпе.

— Прости, Алис, — тот изображает раскаяние, но взгляд у него довольный донельзя. — Я с ней не спорю, себе дороже, сама понимаешь.

— Понятно, — шипит она, тут же хватает сидящего рядом с ней зеленоволосого за плечо и бросает ему: — Тогда ты, Боря. Шевелись. Пойдешь со мной.

Тот, просияв, подскакивает и увлекает ее на танцпол. А Громов награждает меня еще одной быстрой усмешкой, от которой внутри меня что-то плавится.

Мы сидим еще примерно час, во время которого я пишу маме покаянное сообщение, что еще немного побуду в гостях, что все у нас замечательно и что ничего страшного в моей задержке нет, ведь домашку на завтра я уже сделала. «Я ложусь спать», — наконец отвечает мама. — «Приезжай, как приедешь. Утром поговорим».

Глава 7. Когда все летит в задницу

Зак

Меня все еще трясет от ярости. То ли на этого обдолбаного утырка, то ли на эту идиотку, которая так стеснялась при мне сбегать в сортир, что в итоге тайком от меня потащилась на второй этаж. На второй, блядь! Туда даже наши девки только в сопровождении ходят, там после девяти все под веществами и адекватных никого, кроме бармена с диджеем. И те не всегда.

Смотрю на эту испуганную куклу, кутающуюся в мой бомбер, и злость немного отпускает. Вроде целая, и даже в истерику не ударилась. Крепкая девчонка, хотя так по ней и не скажешь. С виду типичная заучка — бледная как поганка и скучная как лекция по экономтеории. Но это только с виду.

Она поднимает голову, смотрит на меня и робко говорит:

— Плохой из меня телохранитель, да?

— Что есть то есть, — с усмешкой отвечаю ей.

Раз она шутить пытается, значит, точно в порядке. Я вспоминаю наш с ней пранк, и настроение слегка поднимается. Кто бы мог подумать, что эта скромница так дерзко и уверенно впишется в мою историю и станет заливать Боре про то, какое у нее оружие спрятано под этим жутким пиджаком.

— Ты круто подыгрываешь, — озвучиваю я свои мысли и тут же с любопытством спрашиваю о том, что меня реально удивило: — А откуда такие познания в марках пистолетов?

— Да так, — неопределенно отвечает она, чуть смутившись, и осторожно улыбается.

Сейчас, когда ее всегда зализанные волосы неаккуратно взъерошены и несколько светлых прядей падает на лицо, она выглядит вовсе не нудной отличницей, а вполне симпатичной девчонкой. Вообще странно, что к ней еще никто яйца не подкатывал — личико у нее в норме. Особенно глазищи эти серые. Прикольные. Светлые-светлые, почти прозрачные, а вокруг темная обводка. И губки милые. Розовые, без следа помады и всяких липких блесков, которые меня жутко бесят: после поцелуев полное ощущение, что какого-то дерьма наелся со вкусом вишни или малины.

Я еще раз смотрю на нее, будто заново оценивая. Нет, она и правда ничего. И пахнет от нее хорошо — не душными духами, а чем-то очень свежим и приятным. Глаза опять же эти…

Но их еще разглядеть надо, а она вечно себе под ноги смотрит, когда идет по колледжу. Никакая, незаметная, как серая мышь. Это меня и зацепило, когда она стояла перед директором, чуть не плача, и уже готова была признаться. Видно же было, что это она кабинет ему разбомбила, но я, блядь, вообще не мог понять, как?! Почему — она? Откуда у этой заучки в сером пиджачке столько наглости?

Загадка? Загадка.

А я обожаю загадки. И терпеть не могу делиться. Вот и забрал эту загадку себе. Да, пришлось заплатить определенную цену и я все еще должен кое-что директору, но оно того стоило. Я отлично развлекся. Гораздо лучше, чем ожидал.

— Зак, — тихо зовет она, отвлекая меня от мыслей, и мне внезапно приятно слышать, как она произносит мое имя.

— Что?

— Можно я поеду домой? Пожалуйста.

Жаль отпускать куклу, тем более, что я опрометчиво пообещал, что больше ничего от нее не потребую, но я все же не полный мудак, так что вызываю такси, а потом набираю номер Макса, чтобы он принес сюда к служебному крыльцу ее куртку и сумку. Подниматься обратно в эту ебаную «Бруснику» мне неохота.

— А вы что, уезжаете уже? А на вписку к Марьяне разве не поедете? — растерянно спрашивает он и неловко перетаптывается с ноги на ногу. Макс глуповатый парень, но в целом неплохой. Скучный только.

— Может, вернемся, — бросаю я, чтобы он отвязался. — Еще не решили.

— Ну ладно, — басит он, а потом расширенными глазами смотрит на куклу. — Бля. У тебя кровь! На рукаве! Кровь!

Черт, этот ублюдок мне бомбер забрызгал, а я и не заметил. Мне интересно, как кукла выпутается из этой ситуации, и она не подводит.

— Да лез тут один к Заку, — вздыхает она красноречиво. — Пришлось его успокоить.

Я с трудом сдерживаю смех, глядя на лицо Макса, и только в такси, когда мы усаживаемся на заднее сиденье, позволяю себе заржать в голос. Она скромно улыбается в ответ, тоже, кажется, довольная собой. Ух и интересные черти прячутся в этом милом тихом омуте! Даже жаль с ними расставаться.

Кукла отдает мне мой запачканный бомбер, переодевается в свою куртку, и тут я замечаю у нее на щеке багровые брызги.

— У вас кровь на личике, мисс терминатор, — насмешливо сообщаю я.

Она ойкает, лезет в сумку за салфеткой, неловко трет щеку, но не в том месте. Я быстро теряю терпение.

— Дай, — командую, протянув к ней руку, и она, поколебавшись, отдает мне влажную салфетку.

Провожу по ее щеке, стирая грязь, и внезапно ловлю острый кайф от того, какая нежная и гладкая у нее кожа. Ее приятно трогать. Взгляд мой падает на ее розовые, чуть приоткрывшиеся губы, и я роняю на сиденье комок ненужной уже салфетки и трогаю подушечкой пальца ее нижнюю губу.

Она каменеет, но не сопротивляется.

Кончиками пальцев я обвожу контур ее красивого ротика, и это уже не просто так.

Это намек, который должна разгадать даже такая неопытная фиалка, как она.

— Мы почти приехали, — хрипло шепчу я, и она вздрагивает, но почему-то не отстраняется. — Ты можешь пойти домой к маме, а можешь…

— Что?

Ее голосок становится чуть ниже привычного, и мне это нравится.

Я уже не понимаю, почему эта идея пришла мне в голову только сейчас. Не знаю, почему я сразу не рассматривал эту девочку в том самом смысле, потому что сейчас меня аж будоражит от сладкого предвкушения. Кажется, давно я так не заводился просто от мысли о том, чтобы кого-то раздеть.

Интересно, какая кукла под одеждой? Что прячет ее уродливый пиджак и бесформенная юбка? Ручки и ножки у нее тоненькие, так что есть шанс на то, что там будет неплохая фигурка. Но даже если нет, эта шелковая гладкость кожи мне восполнит все недостатки. И ее кайфовый запах, которым хочется дышать.

— А можешь поехать сейчас на вписку, — Я делаю паузу, чтобы она успела осознать. — Со мной. Все исключительно по согласию. Верну тебя утром.

Глава 8. Когда мы оба попали

Зак

— Говори здесь, — отрезает отец. — От Маши у меня нет секретов. И давай побыстрее, у меня слишком много дел, чтобы жертвовать временем, которое я провожу с семьей, ради твоей очередной глупости. Что хотел?

Я хмурюсь, продолжая машинально гладить по голове Левку, который смеется, кружит вокруг меня и пытается спрятаться за мои ноги.

Спасибо, пап, ты очень ясно дал понять, что меня своей семьей не считаешь. К счастью, это взаимно. Я давно не тот мальчик, который бегал за тобой хвостиком и зачеркивал дни в календаре, дожидаясь тебя из очередной командировки.

— Директор просит, чтобы ты в понедельник выступил на Дне колледжа, — неохотно говорю я. — Ну типа там посидел на торжественной части, посветил лицом, ответил на несколько вопросов, сказал, как там классно учат и все такое.

— Настолько классно, что мой сын по третьему разу остался на четвертом курсе? — язвительно спрашивает отец.

— Леш, — осторожно касается его рукава мачеха. — Ну зачем ты…

Я скриплю зубами. Как же бесит, когда она показательно меня защищает и строит из себя добренькую. Я на ее фоне еще большим мудаком кажусь.

Отец выдыхает и более спокойно интересуется:

— А с какой стати я должен тратить свое время на эту муть?

— Директор попросил.

— Я повторяю свой вопрос, Захар.

— Я… накосячил, — нехотя признаюсь отцу. — Нужно загладить вину. Отчислять меня не будут, тут все в порядке, но…

— Но? — опасно переспрашивает меня отец, а потом ослабляет узел галстука, как будто тот не дает ему дышать, и командует: — Маш, забери Левушку, погуляйте где-нибудь.

Понятливая мачеха тут же без единого слова подхватывает братишку, который не хочет уходить и ревет, вцепившись в мою ногу, и быстро сматывается из кабинета. Дверь гулко хлопает, оставляя нас с отцом наедине.

— Напомни, какой у нас был договор в начале этого года, Захар, — сухо говорит он.

— Я заканчиваю колледж, ты отдаешь мне мою часть наследства, и я наконец сваливаю и перестаю мозолить глаза тебе и твоему счастливому семейству, — ядовито отвечаю я. — Как видишь, я стараюсь. В прошлом году я бы послал директора куда подальше, а теперь пытаюсь с ним договориться, чтобы меня не отчислили.

— Ты совсем дебил? — рычит отец. — Договор подразумевал, что у директора не должно быть даже повода тебя отчислить! А не то, что я буду прикрывать твой идиотизм!

— Тогда надо было уточнять детали, — зло отвечаю я. — Ты сказал: закончишь в этом году колледж, и деньги твои. Как именно я должен избежать отчисления, ты не говорил.

У отца раздуваются ноздри, глаза мечут молнии.

— Ты бы лучше на лекциях так умничал!

Я не отвожу взгляда. Я его не боюсь. Но и не уважаю.

Мы оба молчим, наконец отец откидывается на спинку своего кресла и стучит пальцами по краю стола. Значит, принял решение. Интересно, какое?

— Первое, — сухо роняет он. — Директору скажешь, что я не смог. Вместо меня придет руководитель нашего швейцарского филиала, он как раз сейчас здесь в командировке. Достаточно именитый гость, чтобы прикрыть твой косяк?

— Надеюсь, — пожимаю плечами я. И с трудом выдавливаю из себя: — Спасибо.

— Рано благодаришь, — скупо усмехается отец. — Второе. Дополнения к договору. Если, начиная с сегодняшнего дня, я получу хоть одну жалобу на твое поведение от директора колледжа, хоть один намек на твое возможное отчисление, то ты вылетишь из моего дома без единой копейки. Идиот, который даже колледж не может закончить, не достоин денег, которые я зарабатывал.

— Ты зарабатывал? — саркастично вскидываю я бровь, потому что отец унаследовал пост директора компании после смерти деда.

— И я в том числе, — хмуро добавляет он.

Тут не поспоришь. Отец многое сделал, чтобы вывести компанию на тот уровень, на котором она сейчас: постоянно пропадал в международных командировках, работал сверхурочно. Это сейчас он остепенился и может позволить себе проводить время с семьей. Мне такой роскоши не перепадало.

— Ты понял меня, Захар?

— Понял.

— Никаких глупостей, или останешься без…

— Я же сказал, что понял!

В кабинете повисает тишина, и я уже собираюсь идти, но тут отец вдруг поднимает на меня взгляд:

— Я думал дать тебе шанс, — с досадой говорит он. — Если бы ты и правда нормально закончил колледж, то я бы…

— Что? — зло переспрашиваю я. — Снова сделал бы меня своим преемником?

— Да. По крайней мере дал бы тебе возможность попробовать. Но не после сегодняшнего…Горбатого могила исправит. Я не имею права доверить наш семейный бизнес такому бесполезному раздолбаю, в которого ты вырос.

— Ничего, — ухмыляюсь я широко. — Как здорово, что у тебя есть еще один сын, правда? Его ты вырастишь правильно, и получится у тебя замечательный наследник. Только это… Хочешь совет, пап?

У отца слегка дергается щека. Он молчит.

— Не бей его ремнем, — советую я. — А если все же решишь бить, то хотя бы той частью, где пряжки нет. Чтобы шрамов не осталось.

Я больше не смотрю на отца, разворачиваюсь и иду к себе в комнату.

Я знаю, что Левку он и пальцем не тронет, потому что слишком любит. К тому же вряд ли братишка вырастет в такого неуправляемого подростка, как я.

Но уж слишком хотелось сбить с отца его высокомерие.

Когда-то я мечтал возглавить «НикельИнвест» и стать его преемником, но сейчас больше всего на свете я хочу свалить из этого дома на другой конец света.

Сделал бы это хоть сейчас, но без денег это будет не так просто.

Деньги…

Я мрачнею, вспоминая новые условия отца.

Надеюсь, директор о них не в курсе, иначе мне пиздец. Этот мудак найдет, как отыграться на мне, если узнает, как сильно я от него теперь зависим.

***

— Отец, к сожалению, не сможет прийти, но будет руководитель швейцарского филиала, — говорю я сквозь зубы.

— Неплохо, Захар! Можешь ведь, когда хочешь, — оживляется директор. — Хорошо бы он нам еще и лекцию потом прочитал о работе за границей. Он на русском или английском говорит?