Ты мой квест

Глава 1: Первая встреча.

Музыка к главе: 1940 AmpLive Remix - The Submarines, Amp Live

Демьян

Лифт отмеряет этаж за этажом, мягко тормозит и выплёвывает меня на шестом этаже. Дверь привычно отъезжает, пуская в квартиру предков. К себе домой сейчас вообще нет никакого желания возвращаться. Из зала доносятся тихие голоса разговора.

— Наташ, ты? — отец из зала громко зовёт.

— Нет. Это я, — отвечаю, разуваюсь, одновременно растягивая галстук на шее.

Вот же забавно... Ушёл со службы, чтобы сменить одну форму на другую.

Прохожу по длинному коридору в кухню. По пути мне открывается вид на зал из арочного проема.

— Дёма? А ты чего тут? — отец сидит за круглым столом, напротив него девушка сидит с натянутой улыбкой на бледном лице.

Ничего такое лицо, красивое. Задерживаюсь на нём взглядом чуть дольше обычного. Может, родственница, какая дальняя объявилась? Лицо вроде знакомое.

Оглядываю её рабочим взглядом с макушки до пяток и иду дальше, на кухню. Сейчас для меня еда чуть поважнее симпотной девчонки.

— Я чисто поесть зашёл. Не обращайте на меня внимания. Общайтесь.

— А, ну в холодильнике борщ стоит, и ещё лазанья вчерашняя, там остатки, правда.

— Разберусь. Спасибо, пап, — отзываюсь.

Я уже на кухне, смотрю на содержимое холодильника. Содержимое холодильника смотрит на меня. Лазанья выглядит не очень, а вот борщ очень даже ничего.

Грею себе большую тарелку, нарезаю хлеб, размышляя, почему лицо незнакомой девушки так знакомо. Разве может быть такое?

Обычно, профессиональный навык не даёт забыть ни единого лица. Могу забыть имя, но лицо всегда запомню. Если увидел хоть разок, то уже не забуду. Но с ней я точно не встречался...

Так где я мог ее увидеть?

Пока размышляю, отец в зале продолжает говорить:

— Вот, Демьян, сын мой. Юбилей совсем скоро, в июле, — отец как-то странно жмётся и быстро говорит, словно ему неловко, — тридцать уже. Здоровый лоб вымахал. Хотя вроде вот только пелёнки менял…

— Ля, ну, пааап, — едва тихо стону.

— Тридцать? — вторит тихо женский голос.

— Ага. Совсем большой. А серьёзный како-ой… Ух! — отец хохочет, скрывая смущение. — Начальник службы безопасности.

— Круто, — совсем нерадостно отзывается гостья.

Интересная реакция. Её совсем не заинтересовывает мой статус?

Обычно, девчонкам моя работа нравится.

Они замолкают на время, стучат чашки, отец громко отхлёбывает чай. Я невольно прислушиваюсь внимательнее. Даже жевать начинаю медленнее, а когда разговор возобновляется, совсем застываю с набитым ртом.

— Тридцать, говоришь. И день рождения в июле, — девушка прочищает горло.

— Ага, — судя по голосу, отец напрягся как-то ещё больше.

— Это через месяц, получается.

— Получается.

Разговор какой-то одноногий выходит у них.

— Это в то время как мы встречались, выходит, у тебя уже ребёнок родиться должен был, или я чего-то не так подсчитала? — голос девушки тяжелеет.

Отец молчит.

Я не понял вообще ничего.

Она продолжает:

— Давай оставим всю эту формальщину, Саш. Чай твой чёртов мне не нужен, как и жалость. Скажи честно, не морочь мне голову, ладно? — её голос звучит устало, но у меня от ее слов аж сердце ёкнуло, и волосы дыбом встали.

Хера се у меня реакция. С чего бы?

— Я не помню ничего, пытаюсь картинку собрать и получается откровенно дерьмово. Что тогда произошло? Рассказывай как есть, всё равно назад же не провернёшь этот фарш.

— Чего рассказывать-то, — бурчит отец, явно не очень довольный темой и наличием меня у себя на кухне.

Да, да, я всё слышу, пап. И мне о-о-очень интересно.

Он кашляет, прежде чем продолжить:

— Ну, я… Встречался кое с кем, – девушка молчит на это. — Она залетела.

— То есть ты встречался и со мной, и ещё с одной девушкой?

— Типа того. Ну, помнишь, у нас одно время с тобой всё сложно тогда было и я… — он замолкает.

— Утешался на стороне.

— Типа того.

— Класс, — подводит итог девушка.

— Ну а потом мы с тобой вроде как помирились. Вскоре я узнал, что та девчонка беременная. Ну и всё как-то не говорил тебе. Как, блин, такое расскажешь, страшно же. Да и стыдно было. Да и сейчас стыдно… — отец вертит чашку по блюдцу, и они мерзко звенят. – В конце концов, дотянул, почти к рождению Дёмы, а потом уже было некуда тянуть, ну я и сказал. Расстались мы с тобой. А потом, ну… Вот то, что произошло…

— Ясно, — сипло отвечает девушка, что-то хочет добавить, но не успевает.

Глава 2: Пробуждение.

Levitate — Fytch

Павла. Месяц назад

Сквозь мутную пелену сна тяжело угадываются очертания нескольких двигающихся фигур. Вокруг очень светло и тихо. Не считая едва слышных переговоров людей, никаких других звуков неслышно.

Я ничего не понимаю, пытаюсь прийти в себя, зажмурившись, а следом широко открыв глаза. Старательно моргаю, чтобы прогнать сон из глаз и, наконец, нормально оглядеться.

Но сделать это тяжело. Всё как во сне. Тяжёлые веки не хотят подниматься. Хочется взять их руками и насильно поднять ко лбу, но и руки подводят, и ноги тоже…

— Что происходит? — кажется, что губы произнесли именно это, но слух улавливает невразумительное бульканье.

Я не узнаю собственный голос. Очень хриплый и севший, а во рту привкус медицинского бинта и пластика.

Мерзкое ощущение. А ещё как будто я вечность не чистила зубы, и кошки там не просто нагадили, а ещё и помереть успели.

Наконец, сознание кое-как разбирается в обстановке. Рядом люди в белых халатах, они возятся с чем-то рядом, в каких-то гробоподобных аппаратах — их шесть штук — и ни одного окна. Но светло, как днём.

Белые стены, белый потолок, белый пол. Всё белое.

— Охренеть, — в полной тишине раздаётся молодой голос, явно мужской.

Правда, из-за маски на лице неясно, кто именно это произнёс. Все уставились на меня; смотрят, не отрывая широко распахнутых глаз, но всё же один отмирает. На его бейдже значится, что он медбрат.

Только я не то, что разобрать буквы не могу, я совершенно не владею собой и даже понять, что находится в ближайшем метре от меня, не в состоянии.

— Только спокойно, — один из медбратьев оказывается рядом со мной в считаные секунды и не даёт мне сделать никаких опрометчивых движений.

Хотя я сейчас вообще мало на что способна, но он всё же он придавливает мои руки к постели. Медбрат оборачивается на своих коллег и с явным раздражением произносит:

— Разморозьте уже свои задницы и позовите Павла Олеговича!

Знакомая русская речь и интонации вносят некоторое спокойствие и уверенность в тот сумбур, что сейчас творится в моей голове.

По крайней мере, я в России.

Вот только где я? И что со мной такое? Язык не слушается, глаза не желают открываться, всё вокруг жутко яркое, что хочется закрыть глаза обратно. А тело, будто ватное, и сил нет ни капли, даже чтобы руку поднять.

— Лежите, не пытайтесь встать, всё хорошо, вы в больнице, не переживайте, — парень поспешно подключает меня к какой-то аппаратуре, которая до этого стояла безучастная немного в стороне.

Я пытаюсь встать и повторить свой вопрос, но ничего не выходит. Лишь невразумительное мычание и вялые дёрганья конечностей.

Да что со мной?!

— Где? — в помещение врывается мужчина, за ним словно две собачки, как приклеенные, следуют два давешних докторёнка.

— Здесь, здесь, Павел Олегович!

На нём белый костюм, состоящий из простой белой рубахи и брюк, а поверх накинут медицинский халат.

Он тут же берётся за осмотр: заглянуть в глаза, посветить маленьким фонариком, проверить реакцию, пощипать конечности. Он задаёт мне вопросы, но мой язык жадничает ответы.

Лучше бы мне вновь провалиться в сон, а то что-то страшновато как-то становится. Но, конечно, мне не позволяют уснуть обратно.

***

Приходить в себя крайне тяжело. Тело слушается плохо. На то, чтобы снова встать, уходит неделя, чтобы самостоятельно сходить в туалет – три. Известие о том, что я была в коме, шокирует не меньше, чем известие о смерти матери.

После этих новостей я выпадаю из реальности ещё часа на три.

Не могу просто осознать, уложить информацию в ватный от лекарств мозг.

Врачи постоянно снуют туда-сюда, никого из посторонних ко мне не подпуская. Удивительно то, что ко мне вообще кто-то хотел зайти. Сама я полагала, что ко мне никто не может уже желать прийти.

Ведь я пролежала в коме тридцать лет.

Тридцать... Гребанных... Лет.

Тридцать!

Точнее, в обычной коме я пролежала три года, а потом меня поместили в экспериментальную версию капсулы сна, которую разрабатывали совместно несколько стран.

Мать согласилась на это потому, что было бесплатно, и она хваталась за любую возможность удержать меня в этом мире. Как объяснил главврач, меня поместили в капсулу сна и все мои жизненные показатели замедлились в несколько сотен раз, что позволило оттянуть момент отключения от ИВЛ.

Также мне рассказали, что мать до конца отказывалась от вывода меня из искусственного сна, хотя уже давным-давно появилась возможность это сделать. Но она оттягивала этот момент, аргументируя собственным страхом.

Она боялась, что я не проснусь, поэтому лишала меня возможности проснуться. В это я без труда поверила. Вполне в её духе.

Именно поэтому вытащили меня из камеры лишь после смерти матери, согласно завещанию.

Глава 3: Сын.

Павла

— Меня зовут Кирилл Анатольевич, я нотариус вашей матери. У меня есть некоторые вопросы, которые требуют решения и разъяснения. Без них у нас обоих могут быть проблемки. Собственно, давай я тебе задам сначала несколько стандартных вопросов, потом всё расскажу, а в конце мы приступим к бумажной волоките. Согласна?

Я только киваю. Будто у меня есть выбор.

Меня коробит, что всё к друг другу и ко мне, в частности, обращаются исключительно на «ты».

Медсёстры мне уже объяснили, что такую социальную поправку ввели лет десять назад и на «вы» сейчас обращаются исключительно к госслужащим, военным людям и пенсионерам.

Но это не значит, что я за секунду привыкла.

Непривычно и слух режет. Мне не нравится. Точка.

Кирилл Анатольевич отворачивает рукав, обнажая тонкий изящный чёрный браслет из прочного на вид пластика. Я уже не впервые вижу такой. У главного врача тоже есть похожий.

Он тыкает в браслет пальцем, и у него над рукой появляется бледно-голубая панелька. Он копается в ней недолго, выискивая нужные файлы, и через несколько мгновений они веером раскрываются перед ним, словно карты перед гадалкой.

— Итак, начнём. Твоё имя Павла Юрьевна Коваль, верно?

— Да.

— Хорошо, — мужчина помечает у себя в «документах».

— Ты помнишь, где и когда родилась?

— Двадцать четвёртого марта две тысячи второго. В Казани.

— От-ли-чно.

Кирилл Анатольевич снова помечает у себя что-то и убирает один из виртуальных листов в сторону. Он отнимает от парящих в воздухе пикселей взгляд и поправляет узкие очки на горбатом носу. Он приятно улыбается и в целом обладает располагающей к себе внешностью.

— Помнишь, как попала в аварию и когда это произошло? Где? Вообще, какие-нибудь подробности.

— Нет, не помню. Последнее, что помню, это сессию... Весна… Была.

— Сессия, ага, — он снова марает невесомые пиксели.

— Мне Павел Олегович рассказал, что меня грузовик сбил.

— Да, семнадцатого июня тебя и ещё одну женщину сбил грузовой автомобиль марки… м… — он тасует свои «карты» в воздухе, как какой-то волшебник, — хонда. Преступник скрылся с места преступления, но его нашли через три дня. Он отсидел пять лет, переехал в Новосибирск, где прожил всю оставшуюся жизнь и скончался три года назад в возрасте шестидесяти пяти лет, — мужчина отрывается от электронного листа, чтобы взглянуть на меня.

— Отлично, — воодушевлённо улыбаюсь, не зная как реагировать и ощущая странную смесь чувств. Зачем он рассказал мне о судьбе преступника? — Извините, но меня куда больше заботит судьба матери.

— Понимаю, — Кирилл Анатольевич вновь возвращается к листкам, раскидывая их в воздухе по сторонам. — Твоя мать, являясь ближайшим родственником, взяла на себя ответственность и подписала бумаги на твоё экспериментальное лечение. Через три года после аварии тебя поместили в стазис-камеру, которая должна была вас вылечить. К сожалению, разработки только велись тогда и всё, что получилось, это поместить тебя в некое подобие сна. К сожалению, в этом я не разбираюсь…

— Мне уже врачи все объяснили. Не утруждайтесь. Лечение не сработало, и тогда меня оставили как есть, до лучших времён. Когда они настали, меня вылечили, но из комы я не вышла, и мать совместно с врачами оставила меня и дальше лежать в том гробу.

— Ну… Если коротко и грубо, то да, так и есть.

Я вздыхаю, вновь тяну улыбку и даю понять, что слушаю дальше. Нотариус продолжает:

— Твоя мать составила завещание, по которому после её смерти тебя должны были отключить от любых аппаратов. Так как она больше физически не могла оплачивать хоть и не большие, но имеющиеся счёта за обслуживание аппаратуры, переложить эту ответственность на сына тоже не захотела. Такое решение было одобрено судом и медицинской комиссией.

— Постойте... Сына? Какого ещё сына? — моя улыбка всё же спадает с лица, и я в удивлении смотрю на Кирилла Анатольевича.