Ты – моё последнее дело

Пролог

Он закрыл дверь кабинета на ключ, щёлкнул замком сейфа и достал оттуда бланк. Чистый, почти стерильный лист «Протокола допроса» лёг перед ней на стол, как обвинительный акт. Его пальцы привычно сжали ручку, голос стал ровным, безжизненным – отработанный годами механизм.

– Фамилия? – спросил он, даже не глядя на неё.

Тишина.

– Имя? Отчество? – продолжал он, методично выстукивая каждое слово, будто забивая гвозди.

Она молчала.

– Дата и место рождения? Постоянное место жительства? – Его рука уже выводила первую строчку, когда она наконец ответила.

– Университет… – её голос был едва слышен, словно не из этой реальности. – Факультет психологии…

Ручка дрогнула, оставив на бумаге длинный, неровный след. Он поднял глаза.

Не медицинский. Не психиатрия. Психология.

Значит, не обманула. Не та, за кого её не так давно держал.

Он резко встал, шагнул к ней, схватил за плечи. Она не сопротивлялась – будто кукла с пустыми глазами. Он наклонился, губы почти коснулись её уха, и прошептал так, чтобы не услышали даже стены:

– Ни в чём не признавайся.

Она не дышала.

Тогда он добавил, просто чтобы проверить:

– Меня подведёшь.

И вот – реакция. Её тело дрогнуло, пальцы вцепились в его рукава. В глазах, ещё секунду назад пустых, вспыхнул настоящий, животный страх. Но не за себя.

За него.*

И он… сорвался.

Капитан полиции, оперативник с безупречным стажем, в своём же кабинете, где на стене висел кодекс и портрет министра, прижался губами к её коже – туда, где за ухом пульсировала тонкая вена.

Она пахла солью от слёз и чем-то хрупким, что вот-вот разобьётся.

А потом… потом были её покусанные губы, которые он разжал своими. Холодные щёки, которые согревал дыханием. И тихий, почти невнятный шёпот:

– Не надо... Вы навредите себе.

Но было уже поздно.

Глава 1

Егор вышел из суда, не застёгивая пальто. Улыбаясь, шёл по знакомой с детства улице родного города.

Весна!

Сосульки мерно капают на мокрый от стаявшего снега асфальт, солнышко запуталось в голых ветках старого тополя, воробьи, зимой, облюбовавшие чужие гнёзда, с криком отстаивают свои права, отбиваясь от возвратившихся с юга хозяев.

Жизнь прекрасна! Наконец-то закончился этот нескончаемый бракоразводный процесс. Он из принципа не хотел давать взятку нагло смотрящей в руки судейской даме, из гнусности тянувшей с решением почти полгода, дважды дававшей время на примирение. Дело было даже не в том, что его ментовская душа выворачивалась от отвращения при слове «взятка».

Бывшая жена Лера всегда говорила, что он идеалист, не приспособленный к жизни. Просто он считал, что достаточно заплатил четырьмя годами своего «счастья» с Лерой за это право на свободу.

Нет! Сначала это, кажется, всё-таки была любовь. Милая девочка, скромница, надутые губки, почти детские игры… Егор и Валерия – красиво. И познакомились тоже красиво...

У брата Максима сын родился. Это сейчас отец трёх мальчишек-погодков о дочке тайно мечтает, а тогда...

Одни врачи уверяли, что у Ольги проблемы, другие – Максима, который только в тридцать пять лет женился, по полной программе нагулялся, обвиняли. Не получалось у них ничего почти пять лет, никак не получалось. Отчаялись, ребёнка из детдома взять хотели, и вдруг подарок к сорокалетию – сын: здоровый, крупный в отца, вес – четыре триста. Хрупкая, тоненькая Ольга всю ночь разродиться не могла – кесарево сечение делали.

Обалдевший от счастья братец надвое суток, с ночёвкой «мордой в стол», в ресторане «Афины» у друга своего Никоса прописался. Звонить в ресторан смысла нет. Ник –он только тогда Никос, когда галстук в кадык упирается, а как распустит Макса дружок галстук, рюмочку-другую опрокинет, моментально в Кольку-Ставриду, сокращённо от фамилии Ставридис, одноклассника и подельщика братца во всех школьных и дворовых безобразиях превращается.

Дружба у них долголетняя, но странная – «барышня и хулиган».

Правда, Никос отнюдь не хулиган, скорее, «суровый воин». У него и сейчас, как у барона Мюнхгаузена – каждый день в перекидном календаре «Объявить войну...» записано.

Он свою судьбу в первом классе выбрал, за косички Анечку не дёргал, портфель ей домой не носил, подошёл после первого урока, проинформировал:

– Школу окончим – я на тебе женюсь!

Стихи не писал, цветы не дарил, с каждым мальчишкой, который «не по делу» с девочкой заговорил, дрался, пока не поняли все… пока Аннчка не поняла, что это любовь, одна на всю жизнь...

И Максу «барышней» вряд ли кто-нибудь назвать осмелится. Братец по природе своей великий любовник Казанова. Для него сам акт любви почти вторичен, первичен процесс завоевания. Для него важно, чтобы все особы женского пола от внучки соседа Петра Никифоровича, третьеклассницы Машки до девяностолетней прабабушки дружка Ника Варвары Спиридоновны на него с обожанием смотрели.

С возрастом другие приёмы – восхищать слабый пол – придумал. А в третьем классе... Анечка ему тоже приглянулась, и ведь непорядок – все девочки на него смотрят, а одна – нет.

Егор через двадцать лет после этой «великой битвы» в школу пошёл, но и ему от славы брата частичка досталась. Этот бой третьеклассников, на который полшколы сбежалось посмотреть, окончился «ничьей», победила дружба, уже двадцать лет не ржавеющая.

Алкоголь по выстроенной, не раз доведённой Максом до сведения Егора теории – враг возвышенных чувств, потому что у пьяной женщины на уме обычно то же, что и у пьяного мужчины. Какое уж тут обожание?

В общем, братец почти не пьёт – так, рюмочку в праздник, для настроения, но тогда столько за здоровье жены и сына выпил, что роженицу забыл проведать...

По своей инициативе Егор точно бы за Максом к Никосу не пошёл: дел много было. Уголовный розыск – работа такая, где мало работы никогда не бывает, и отступление брата от правила «почти не пьёт» навсегда запомнил. Сто двадцать килограммов веса, пропорционально разбросанных на двух метрах костной массы, в нетрезвом состоянии укротить без вмешательства семьи потомственных дрессировщиков львов и тигров, Запашных – задачка не для слабонервных. Себе дороже! Но позвонила Ольга, а жена брата – женщина особенная...

Когда Макс к завтраку из своей спальни очередную девушку привёл, отец скулой недовольно дёрнул, точно про себя: «Какое падение нравов!» – наверное, в сотый раз подумал, а мама вздохнула и представила, как эта девка у неё на груди рыдать будет, о любви к её сыну рассказывать. Егор, рассматривая очередную жертву Максимкиного обаяния, решил, что «эта» долго не задержится.

Стандартно милое лицо, причёска без модных изысков, одежда неброская, скромненькая, а братишка любит, чтобы и лицо, и одежда, и перманент с макияжем...

За те полтора месяца, которые выдержала первая фаза Максимкиной любви, Ольга стала своим человеком у них в доме. Выросшая в семье алкоголиков, девочка привыкла сама пробивать себе дорогу. С первого взгляда и, кажется, навсегда влюбившись в братца, она категорически отказалась от столь любимых Максом романтических ужинов в ресторанах, катаний в машине и на прогулочном катере, моря цветов и подарков. После работы, не забывая купить что-нибудь вкусненькое к ужину, Ольга шла к ним, как к себе домой. Она мыла посуду и убирала в комнатах, играла с папой в шахматы и домино, помогала студенту Егору готовиться к экзаменам, внимательно прочитав предлагаемые в учебнике ответы, с важным видом:

Глава 2

Егор осмотрелся, готовясь к основному этапу операции: совсем неизвестно, какой фортель братец от счастья, во хмелю выкинет! И… кажется, сразу влюбился в сказочную фею, в голубые глаза, в длинные шёлковые, цвета топлёного молока волосы, в задорный курносый носик и аппетитно сложенные, как для поцелуя, сочные губы.

Полдень. В зале, который залом с большой натяжкой назвать можно: белые колонны, огораживающие овальную площадку, нависающую над морем, алебастровые юноша и девушка – статуи, взирающие на мир слепыми глазами древних греков, – почти пусто, только компания девчонок за столиком по диаметру напротив стола Макса.

Лера не трещала, как другие девчонки, даже не улыбнулась, серьёзно посмотрела на откровенно залюбовавшегося её красотой парня и скромно опустила глаза. Пришлось действовать через её подруг, потому что она отказалась разговаривать с незнакомцем. До официального предложения руки и сердца она отказывала в невинном поцелуе и, сгорая от страсти, он не успел, не разглядел упрятанные в самой глубине прекрасных голубых глаз обычные бухгалтерские счёты, постоянно перебрасывающие жёлтые и чёрные костяшки, производя подсчёты, сверяя дебет и кредит.

Отец и Макс занимаются бизнесом, и Лера, видимо, рассчитывала, что Егор одумается, войдёт в семейное дело, но он всегда, ещё со второго класса, посмотрев телесериал «Место встречи изменить нельзя», мечтал работать в правоохранительных органах. Ему казалось, что фамилия Дорохов обязывает.

Маленький Егорка просто обожествлял героя Высоцкого – Глеба Жеглова, специально рвал, доводя до хрипоты, детский голос, часами перед зеркалом вырабатывал короткие, жёсткие предложения-приказы.

Смешно, но сегодня, перевалив за тридцать, он иногда ловил себя на том, что подсознательно ещё подражает своему кумиру, говорит жёстко, короткими фразами, часто использует «феню» – воровской жаргон.

Он даже одно время, ещё учась в университете, интересовался традиционными воровскими кличками, татуировками, происхождением удивительного языка, перелопатил горы литературы и выяснил, что придумали странный говор, дали ему название коробейники, которых в старину называли «офени». Они переговаривались между собой так, чтобы покупатели не поняли.

Позднее в странный сленг, принятый нынче уголовным миром, органично вплелись слова из русского, украинского, польского и других языков, на которых разговаривали в необъятной Российской империи. Бандиты и революционеры добавили слова на еврейских языках: иврит – для разговоров с Богом, и идиш – для бытового пользования, который, в свою очередь, происходит от швабского диалекта немецкого языка.

Русская ягода «малина» стала обозначать притон, «лох» по-немецки, дословно – «дырка» – непосвящённый в воровские уловки человек, которого легко обмануть, обокрасть, «шмон» – восемь на языке иврит. Именно в восемь часов вечера при царе Николае устраивали обыск в тюремных камерах. «Хаза», «ксива», «гоп-стоп», «стрём» – всё свои корни в разных языках имеет. Получилась круто заваренная каша, которую без труда должен уметь разобрать по крупинкам каждый уважающий себя оперативный работник.

Клички – тоже не последняя вещь: в них коды не только о внешности, привычках, чертах характера заложены. «Крест» – это вор, и попробуй какой-нибудь «приблатнённый» Крестом назваться – перо, то есть нож, под батарею (под рёбра), и поминай как звали.

Татуировки: звери на груди, зубы скалящие, – «воровская профессия», статья по которой сидел, и количество куполов на церкви на спине – срок. Это сейчас уголовник недисциплинированный пошёл, а раньше, при старых порядках, со всеми этими атрибутами преступной жизни строго было.

На вопрос «Какими языками владеете?» в одной из многочисленных анкет Егор как-то указал «феней», за что получил нагоняй от начальства.

Четыре года это была дежурная домашняя шутка, но когда, сразу после окончания университета, он действительно пошёл работать в уголовный розыск, родители и даже Максимкина жена Ольга всполошились, и только любимый старший брат, заступник и защитник, довольно пробасил:

– Что вы крик подняли? Мент в семье бизнесменов – это же подарок судьбы!

А жена... Примерно через год после свадьбы Лера стала демонстрировать, что её раздражают его постоянные задержки на работе, ночные дежурства, однако не нужно было быть большим специалистом-психологом, чтобы понять: больше всего её раздражала любая новая вещь, купленная женой брата.

Может быть, Егор был сам виноват? Может быть, нужно было тогда взять Леру за руку и уйти, снять квартиру, но он вместе с отцом и Максом строил этот огромный трёхэтажный дом, специально спланированный на три семьи, с залом для семейных торжеств подстать небольшому ресторану и старым дедовским сосновым столом на кухне. У деда было пятнадцать детей, и отец, остановившийся на двоих из-за маминой болезни, всегда мечтал, что пустующие места за этим столом займут многочисленные внуки.

Егор очень любил свой дом, ему было уютно и тепло с родителями, Максом и Ольгой, их мальчишками. В этом доме жила семья, все любили друг друга, и он сначала даже не заметил зависть, просто поедающую его жену, их брак. Постоянно намекая на нищенскую зарплату полицейского, Лера завидовала каждой тарелке, каждой тряпке, купленной Ольгой.

Единственное, что не вызывало у неё зависть – это трое погодков племянников, весёлый визг которых с утра до вечера разносился по всему дому.

– Дети – цветы жизни, – брезгливо говорила она, отворачиваясь от мальчишек, – когда они растут на горшочках, на чужих балкончиках. – И Егору становилось стыдно и больно, он мечтал хотя бы об одном мальчике или девочке, всё равно, только бы это был их, его ребёнок.

Глава 3

Егор родился, когда старшему брату исполнилось уже пятнадцать, да ещё и ростом, статью пошёл не в высоченного, грузного отца, как братишка, а в мамину родню…

Невысокого для их породы роста, всего метр восемьдесят, прекрасно сложённый, стройный, он казался артистом или певцом рядом с кряжистыми, тяжеловесными коллегами, но почувствовавшие на себе знали, что лучше не будить спрятанную под этой внешней грацией силу.

Он был мастером спорта по самбо, и эта самая самооборона без оружия не раз выручала, а однажды, при задержании опасного рецидивиста с нежной кличкой «Семь пудов», вооружённого кастетом, спасла жизнь…

Макс всегда, на свой лад шутливо успокаивает маму:

– Посмотри! На нём даже полицейская фуражка сидит как нимб. Ничего с ним не случится! Он же охрана для всей семьи в двух ипостасях. И честный мент, и святой апостол в одном лице!

Братец любит сказать красиво, но, поздно возвращаясь с работы, Егор всё чаще ловит на себе его беспокойный взгляд…

«В общем-то всё хорошо! – удовлетворённо думал капитан полиции Егор Дорохов, мужчина тридцати лет, снова холостяк, любимый сын и брат, здоровый, полный сил, несмотря на пережитые производственные травмы и нервотрёпку оставшейся в прошлом семейной жизни. – Всё хорошо, и весна, только…

В этом «только» уже несколько месяцев была неразрешимая проблема.

На работе в сейфе, в папке с надписью «Кидала» и большим вопросительным знаком лежали заявления трёх потерпевших, похожие друг на друга, как братья-близнецы.

Почерк преступлений был один и тот же, и это давало основания предполагать, что все они совершены одним и тем же лицом.

Вот только где искать это лицо?

Никто из потерпевших даже не мог толком его описать, и вообще, в этом деле было много непонятного, странного…

Днём, недалеко от какой-нибудь фирмы, которой владел или куда заезжал по делам потерпевший, машину очередного бизнесмена останавливала молодая женщина, а дальше – полный мрак.

Потерпевшие не могли объяснить, почему остановили машину, ведь не для того же, чтобы «закалымить» сотню, при их миллионных доходах. Через два-три квартала женщина выходила, и хозяин машины в обмен на её мелкую купюру добровольно отдавал ей содержимое своего кошелька.

Женщина не брала дорогие, тяжёлые золотые цепи и перстни, которыми украшают себя новые хозяева жизни, кредитные карточки – только национальную валюту в купюрах, без мелочи. Да и брала то немного… Деловые люди наличность в основном в свободно конвертируемой валюте держат.

Никто не запомнил, были ли на ней перчатки, вообще никто из потерпевших не мог описать, как она была одета, и идентичных отпечатков пальцев, повторившихся на оставленных, залапанных, как любые деньги, банкнотах не было.

Проведённая от безысходности проверка пригодных к дактилоскопии свежих отпечатков в картотеках, в которой хранились «портреты умелых ручек» практически всех не только осуждённых преступников, но и подозреваемых, задержанных в пределах государства, тоже никаких результатов не дала. Только первый потерпевший как-то неуверенно указал: волосы чёрные длинные, худая, старые джинсы, потёртая курточка. Но какие это приметы?

Прямо как:

«Многие парни плечисты и крепки,

Многие носят футболки и кепки,

Знак ГТО на груди у него,

Больше не знаем о нём ничего!»

Вот именно – ничего…

Почему-то единственным, что запомнили все «кинутые», был кулон с прозрачным, овальной формы бледно-голубым камнем, который крутила в руках на цепочке преступница.

Егор даже не мог разработать план розыскных мероприятий. Какие мероприятия, когда ни одной зацепки?

– Типичный «глухарь»... – сокрушённо говорил начальник отдела, подполковник Соколов. – Будем ждать развития событий!

Но развитие событий ничего, кроме новых заявлений от новых потерпевших, не прибавляло.

Кидала появлялась примерно раз в месяц, каждый раз в другом районе миллионного города, отбирала у очередного фирмовладельца деньги, оставляя на добрую память купюру без отпечатков пальцев и чёткие воспоминания о качающемся в руках бледно-голубом прозрачном камне.

Несмотря на ползущие по городу слухи, папка в сейфе продолжала пухнуть от новых заявлений без всякого просвета, но и без этого дела в городе с преступностью всё было нормально, то есть, правильнее сказать, ненормально. Славу этого города, кажется, всегда составляли не только созидатели, в строгом соответствии с наукой геометрией распланировавшие улицы, построившие дома, посадившие деревья в парках и скверах, учёные и изобретатели, музыканты, художники, писатели, но и те, с кем по долгу службы и по убеждениям боролся капитан Дорохов.

Кстати, писатели, поэты и музыканты, не раз воспевшие в своих творениях улицы, бегущие к самому синему в мире морю, своеобразный говор живущих на этих улицах людей, оставили потомкам любопытные портреты местных налётчиков, конокрадов и аферистов. Творцы совсем не скрывали симпатий к этим остроумным «романтикам с большой дороги», изящно и интеллигентно грабившим доверчивых земляков. В этом, немножко придуманном, городе настоящие бандиты и малолетние хулиганы становились командирами Красной Армии и зубными врачами, а совершенно реальные добропорядочные граждане – с фантазией совершали деяния, подпадающие под статьи Уголовного Кодекса.

Глава 4

Ранняя осень. Любимое время года капитана Дорохова.

Ещё тепло, но уже уходит изматывающая жара, уже разлетелись по домам курортники с детьми-школьниками, совсем скоро полетят за ними перелётные птицы и заезжие гастролёры, местные дачники вернутся из солнечных халуп в оставленные на всё лето, на потребу ворью квартиры.

В пятницу утром Макс предложил вместе пообедать в ресторане.

– Есть дело! Нужно поговорить тихо, без баб.

Егор точно знал это его дело, и почему «без баб», то есть без мамы и Ольги, тоже знал. Брат опять будет уговаривать бросить работу, перейти в «тихую заводь» предпринимательства, а мама со страхом и сочувствием, пожирающая глазами младшенького, всегда сбивала Макса с серьёзного на шутливый тон.

Можно подумать, что в их бизнесе безопасно. «Вон, у «убойного» отдела от разборок и взрывов голова пухнет», – думал Егор, по-хозяйски въезжая во двор отцовской фирмы.

Прочтя записку с тысячей извинений, Максим уехал в порт – оформлять документы на прибывший груз. Он потрепался за жизнь со старым бухгалтером, знакомым ещё с тех пор, когда папа работал главным экономистом большого, давно простаивающего завода, и решил вернуться на работу. Хорошо хоть не пешком. Получив оплату за какую-то сделку поддержанными «Мерседесами», папа и Макс сделали ему на день рождения царский подарок – почти не требующую ремонта шестисотую «тачку»…

Только отъехал от знакомых ворот – увидел девушку, просительно поднявшую руку. Егор всей кожей, каждой клеточкой своего тела, почувствовал, что просто необходимо остановиться, подобрать случайную пассажирку.

Он ещё заметил мелькнувший в её руках кулон с голубым камешком, подумал: «Много машин – может быть авария», – и пристально уставился на дорогу.

Потом кулон утонул где-то в складках кожаной курточки, и, приходя в себя, Егор, успел увидеть девчонку лет восемнадцати с непослушной копной торчащих в стороны чёрных волос, тёмными, как переспевшая слива «венгерка», зрачками, блестевшими в белоснежных белках миндалевидных, огромных глаз, и сочными, будто спелые светло-красные черешни, губами… Девчонку, почему-то спиной вперёд отходящую от машины.

Удивился: «Что это меня на фрукты потянуло?» – и сообразил, что держит в руках свой кошелёк.

Деньги были на месте, и он вдруг всё понял. Это была она – его «Кидала»: но почему не «кинула», не забрала зарплату за месяц?

Девчонка уже исчезла, растворилась в толпе. Только в подсознании, кажется, сохранилась небольшая, мальчишеская фигурка, почти стандартная мордашка с детскими ямочками на щеках и необыкновенно-прекрасными глазами.

Видение расплывалось, и Егор не был уверен, сможет ли составить фоторобот, записать словесный портрет. Да и зачем? Что он может ей инкриминировать? Какие обвинения предъявить?

Он вдруг понял, что сохранит для себя, увидит, узнает в любой толпе эти особенные, колдовские глаза.

Эта девочка с феноменальными способностями заинтриговала, отбирая аппетит, прерывая сон, притупляя интерес к работе, вкус к жизни.

Он думал о ней, искал, но огромный город-курорт, миллион жителей плюс туристы даже зимой…

Егор не перестал искать, просто, видимо, внимание притупилось, и, направляясь в районный центр, допросить свидетеля, он увидел только девчонку, бегущую за отъезжающей электричкой…

Поезд уже отходил от перрона, и, услышав шипение закрывающихся дверей, девочка, сообразив, что опоздала: ехать сорок минут, а ждать следующего состава – минимум час, – побежала.

Тепловоз уже медленно тащил вереницу подопечных по заданному маршруту, но стоящий в тамбуре последнего вагона Егор прижал смыкающиеся створки двери плечом. Она протянула руки, и он втащил её на площадку. От резкого рывка задыхающаяся девчонка упала на его грудь, подняла голову, и он увидел эти особенные глаза нимфы на побледневшем лице.

Она, наверное, хотела сказать «Спасибо!»: приоткрыла черешневый рот, но, видимо, узнала его, ничего не сказала и только жалко улыбнулась, посмотрела опасливо, тревожно…

Он наклонил голову. Он был всего сантиметров на двадцать выше, и их губы вдруг просто слиплись, как две подтаявшие карамельки. Его губы страстно открыли ей рот, присосались, вбирая её губы, её язык. Их руки одновременно зарылись в волосы: её – мягкие, чёрные, длинные, и его – коротко стриженные, светло-каштановые, – лаская, поползли по затылкам, по плечам, по спинам, после чего, наконец, встретились и сплелись пальцами, сжимаясь.

Они дрожали, теряя дыхание, сливаясь, растворяясь друг в друге, оторвались и, прижавшись к исцарапанным, покрытым пятнами стенкам тамбура, кажется, целую вечность глядели в глаза друг другу. Его – серые, чуть прищуренные, вопрошающие, и её – чёрные, огромные, удивлённо распахнутые…

Забыв обо всём, Егор пытался понять, какая сила, мгновение назад мощно соединившая их, заставляет болезненно трястись колени, сжимает руки в кулаки, разливает сладостную муку по всему телу. Не просто муку влюблённого мальчика, а взрослого, искушённого мужчины.

Вагон дёрнулся, опять бросая их навстречу друг другу, и Егор, уронив портфель, прижал девочку к стене, покрывая поцелуями её лицо, шею, приник к губам. И когда она неумело, робко ответила, ему показалось, что он сейчас взлетит и понесётся, перегоняя поезд.

Хлопнула дверь, раздались голоса. Электричка подъезжала к станции, и они, оторвав губы, разомкнув руки, смешались с заполнившей тамбур толпой прибывших пассажиров. Молча, порознь, вышли из вагона и, как по команде, разошлись в разные стороны.