Ты - не мой тип

Глава 1. Марина

Утро.

Очередной кошмар. Очередной грёбаный день.

Открываю глаза с ощущением, будто всю ночь меня били. Тело ломит, озноб не отпускает, хотя признаков болезни нет. Ни синяков, ни температуры. Только эта холодная тяжесть внутри, постоянный спутник уже три года — с того момента, как моя жизнь превратилась в существование.

Я делаю глубокий вдох и на пару секунд чувствую, как будто становится легче. На выдохе всё возвращается.

У зеркала — знакомое лицо призрака: бледность, чёрные круги под глазами, волосы в небрежном пучке, взгляд как у человека, которому всё осточертело, но он всё равно идёт дальше. Механически чищу зубы, умываюсь ледяной водой, чтобы хоть как-то вернуть себе видимость жизни.

Брюки, белая блузка, бежевый плащ. Кроссовки вместо туфель — на каблуки сегодня нет ни сил, ни желания. На часах 8:45. Уже опаздываю.

Но кофе — святое. Без него я просто не способна на цивилизованное общение. Пока беру стакан в ближайшей кофейне, на телефоне загорается сообщение:

Оля Косыгина: «Шеф созвал всех в конференц-зал. Прямо сейчас. Где тебя носит?»

Марина Левицкая: «Я в пути. Что опять случилось у нашего Мистера Мудака?».

Оля Косыгина: «Новый срочный проект.»

Только этого не хватало — утренней порции публичного унижения от босса с манией контроля.

У нас с Марком Морено особенные отношения. Такие... в стиле «ненавижу твоё лицо, но не могу не смотреть». Из всех трёх тысяч сотрудников именно я умудрилась попасть ему под кожу. Сама не знаю, как. Просто факт.

Он дьявол в костюме от Armani. Высокий, хищный, обидно красивый. Стоит ему появиться — и в офисе сгущается воздух. Даже принтер начинает печатать тише.

Марк Себастьян Морено, и каждое слово в этом имени как сигнальная ракета: предупреждение и обещание одновременно.

Он альфа-самец с русско-испанской кровью, где пылкость юга перемешана с холодной выдержкой севера. Сын испанского олигарха, Марк живёт на два фронта — бизнес в России, родня в Испании. В Москве он всего пять лет, но успел не просто встать на ноги — он пустил корни, поднял производство спортивных авто до уровня элитной марки и заработал себе репутацию бизнес-акулы. Но в стенах офиса он кобель с лицом бога. Его харизма сводит с ума не только сотрудниц, но и партнёрш по бизнесу, а его ледяной взгляд в сочетании с насмешливой улыбкой может заставить забыть собственное имя.

Я для него словно кнопка «вызов сатаны». Моя энергия его бесит. Его манера командовать — бесит меня. И всё же каждый наш разговор — как игра на грани.

Захожу в здание «Moreno Industry». Лифт вот-вот собирался уехать. Я в последний момент сунула ногу в створки — и чуть не получила ампутацию. Больно стукнув по щиколотке, двери лифта дрогнули, отъехали в стороны…, и я столкнулась с ним.

Высокая мужская фигура в дорогом темно-синем костюме. Белоснежная рубашка на смуглой коже смотрится очень эффектно. На руках часы последней модели, поднимаю взгляд выше. Сталкиваюсь с черными как бездна глазами, обрамленными пышными ресницами. Ухмылка на самодовольном лице.

Ненавижу его.

— Феноменально, — протянул мой босс, стоя в одиночестве посреди зеркального лифта, — вы решили нас порадовать своим появлением. Через… десять минут после начала рабочего дня.

Понимаю, что некуда бежать и не за кем спрятаться, он один в лифте. Придется заходить.

— Плохо себя чувствовала, но готова работать до самого вечера. В принципе, как и всегда, — отвечаю я в ответ, — и готова задержаться на десять минут.

Принципиальный гад.

— Левицкая, если бы не ваш трудоголизм, вы бы здесь не работали. Впредь, не опаздывайте, — буднично назидательным тоном отвечает Марк, — и вот еще, — он поворачивается ко мне. И я могу видеть какие у него светлые радужки глаз. Взгляд пронзительный. Сразу же становится не по себе, будто бы в душу смотрит.

Моргаю пару раз, но не отвожу свои глаза. Он тем не менее улыбается в своей излюбленной манере вальяжного сноба.

— Сколько вы здесь работаете?

— Ищете причину уволить меня? — цепляюсь я.

— Я жду ответ, — его глаза все так же смотрят на меня с неким высокомерием.

Какой же напыщенный индюк. И чего тебе в своей солнечной Испании не живется.

— Два года как мозолю вам глаза, — с сарказмом давлю я.

Куда он клонит. Неужели заставит писать заявление об увольнении.

Молчит. Что-то обдумывает. Потом смерил меня оценивающим взглядом. От головы до пят. Отворачивается, чуть ли не кривясь от отвращения.

Хам. Краснеют щеки. Чувствую себя на аукционе каком-то.

— Вы не были на собрании, — сказал он, скрестив руки. — И не удосужились даже прислать отговорку. Бунт?

— Ну да, я просто пыталась спасти вас от лишнего стресса. Хотя вы, испанцы, не можете без ссор.

— Моя жизнь была совершенно прекрасной до того, как вы начали опаздывать, спорить и… дышать, — улыбается он, обнажая ряд белоснежных ровных зубов.

Глава 2. Марина

Дача? Серьёзно?

Наспех печатаю объяснительную.

«Уважаемый, Мистер Хамло.

А не пошли бы вы…»

Нет. Стираю. Пишу заново.

Тема: Объяснительная

Уважаемый Марк С. Морено,

Объяснительная — ниже, если позволите.

"Причина задержки: усталость от постоянной борьбы не с системой, а с теми, кто ежедневно её изображает. Что до внешнего вида — к сожалению (или к счастью), под рукой не оказалось дресс-кода с каталога Armani. В следующий раз постараюсь сбегать до Воронежа и обратно пораньше."

С уважением,

М. Левицкая

Через минуту приходит ответ.

Тема: Ответ получен

Признаю: немногие способны превратить объяснительную в миниатюру с элементами драмы, комедии и лёгкой пощечины. У вас это вышло особенно остро.

Но, как бы блистательно вы ни отыгрывали роль бунтарки с обострённым чувством стиля, напомню — мы всё же не на репетиции, а в офисе. И на этой «сцене» ценятся цифры, а не интонации.

Жду в кабинете. Пять минут.

Желательно — без риторических реплик и с выражением лица, которое не бросает вызов каждому встречному.

М.К.

Я читаю письмо — и в висках начинает стучать. Даже в электронном виде умудряется разогнать давление.

«Миниатюра с элементами драмы, комедии и лёгкой пощечины…» — ну, конечно. Ему ж надо обязательно вставить это своё ядовитое изящество. Словно он всегда на полшага выше. Всегда наблюдает, оценивает, препарирует.

Господи, как же он меня раздражает.

Я захожу без стука. Дверь за мной захлопывается громко, как выстрел.

Он сидит, не отрываясь от монитора. Только приподнимает бровь, когда слышит мои шаги.

— Постучаться — уже не модно?

— Простите, дверь не была залита лавой. Подумала, можно заходить.

Он поднимает взгляд. В руке держит чашку кофе, идеально подобранного по цвету к его костюму. Конечно.

Он медленно поворачивается. В глазах — легкий прищур. Ни тени удивления. Только снисходительная усмешка.

— Не прошло и десяти минут. Прогресс, — его голос ленивый, но с металлической ноткой, — хотя «дача под Воронежем» всё ещё не выветрилась.

Я делаю вдох. Через нос. Медленно. Чтобы не заорать.

— Думаю, вам стоит заняться стендапом. Особенно когда захочется замаскировать собственную пассивную агрессию под дешевый сарказм.

Он усмехается, облокачиваясь на край стола, будто наблюдает за забавной сценой.

Кабинет Марка — стеклянный аквариум с панорамой на весь офис. Просторный, вычищенный до миллиметра, с темным деревом и кожей. Я ненавижу заходить сюда. Даже не из-за него. Из-за ощущения: будто ты на сцене, под светом софитов.

А он жюри.

— Это предварительная сводка за год. Сюда вошли обобщённые показатели по трём регионам, — я кладу отчет на его стол. Плотная бумага, сшитая аккуратно, каждая диаграмма вылизана до запятой.

Марк откидывается в кресле, листает молча. Страница. Взгляд. Перелистывание.

— Здесь у тебя прирост, — кивает он на страницу, — а вот здесь? Почему в четвёртом квартале север просел?

— Потому что в октябре мы потеряли крупного дистрибьютора. Я писала в аналитике, он ушёл к конкурентам.

Подхожу ближе к его столу кладу тонкую папку.

—А это обновлённые сводки по рынкам Азии. Плюс к ним я сделала развернутые сценарии по новой модели в Японии. Три варианта.

— Это по той, где у нас кастомная линия на левый руль? — лениво уточняет он, откидываясь назад. — Я думал, в Японии любят правый.

— Это как раз объяснено в отчёте. Мы не идём в розницу. Только частные заказы. Топ-менеджеры, коллекционеры, корпоративные бонусы. У нас на руках уже четыре запроса, включая миллиардера из Осаки. Левый руль — его требование.

— Вот за это я вас не увольняю, — Марк откидывается на спинку кресла, сцепив пальцы за головой. —Вы стратег до костей.

Я напрягаюсь. Жду «но».

— Но, — говорит он с ленцой, — я не понимаю, как человек может одновременно работать стабильно… и при этом выглядеть так, будто ненавидит каждую минуту своей жизни.

— Стараюсь. Это моя суперсила.

Пристально смотрит.

— Скажите, вы делаете это специально?

— Что именно?

— Это, — его голос тянет с ленивой насмешкой, — волосы, собранные как у сумасшедшего учёного. Макияж, которого нет. Одежда — будто вы поспорили с зеркалом. У вас протест против ухоженности?

Волосы, одежда, внешний вид. Конечно, это же важнее отчётов, правда? Не то чтобы я работала до ночи, тащила проекты на себе, спасала дедлайны. Нет, у него ведь есть миссия — уничтожить остатки моего самоуважения через критику моего пучка. Великолепно, Марк. Просто блестяще.

Глава 3. Марина

Утро начинается, как обычно — с телефона, который звенит, будто ему доплачивают за каждую мою судорогу.
Я сажусь в кровати. Тело ломит меньше, чем вчера — или я просто привыкла к этой хронической тяжести.
Воспоминания — странные создания.

Они живут где-то глубоко, в слоях тишины, и годами могут молчать. Но стоит им уцепиться за запах, за звук, за крошечную деталь — и они восстают, полные цвета, дыхания и боли.

Я нахожу фотографию случайно — в ящике с бумагами, среди скучных актов и свернутых схем. Сначала даже не понимаю, что держу в руках. Просто уголок глянцевой бумаги, едва стершаяся подпись внизу. А потом — щелчок. Как вспышка.

На фото — мы с Анной. Её день рождения. Шары, ленточки. И она — смеётся, уткнувшись мне в плечо, а я морщусь, как всегда, когда слишком много чувств в кадре.

И вот оно. Возвращается. Всё сразу.

Память — это якорь. Иногда спасает. Иногда не даёт идти вперёд. Но я давно поняла: не помнить — ещё больнее. В этих вспышках — всё, что осталось.

Анна всегда говорила, что снимки — это наши доказательства счастья. Я тогда смеялась, шутила про её романтизм. А теперь смотрю на фотографию — и понимаю: она была права. На этом снимке запечатлён не только момент. Здесь запечатлена я — другая.

И фотография в ладони возвращает меня в прошлое.

Два года назад.

Липовый мёд полуденного солнца заливал кухню, и скатерть в жёлтую клетку казалась частью пейзажа — будто солнце специально заказало этот рисунок под настроение. За окном гудел дачный июнь: соседи что-то стрекотали, дети с визгом гоняли мяч, а ветер лениво колыхал занавески. В доме пахло пирогами с вишней, ванилью и чуть подгоревшим сахаром — Анна не уследила за карамелью, и теперь, смущённо смеясь, отскребала её от формы.

— Я опять всё испортила, — бормотала она, запачкав нос в муке.

— Не всё, — сказала я и ткнула пальцем в миску с кремом. — Крем ты сделала идеально.

Анна засмеялась, и этот смех был лёгкий, звонкий, как ветер в колокольчике. Она вообще была как лето — тёплая, открытая, солнечная. Я же — как осень: сдержанная, расчётливая, немного серая в мыслях. Мы с сестрой были антиподами — и, наверное, поэтому не могли друг без друга.

— И вообще, — добавила я. — Ты — именинница. Давай я тебе помогу.

Она в ответ кинула в меня вишней.

В тот день ей исполнялось двадцать пять. Я украсила дом — сама, втайне, чтобы сделать сюрприз. Воздушные шары, белые и розовые, висели под потолком. На стене я повесила гирлянду из фотографий — наши снимки с детства до сегодняшнего дня. Анна и я на новых великах. Анна с косичками и в смешной панамке. Мы в обнимку в десятом классе, с мороженым и прыщами.

— Ну как? — Анна закрутилась перед зеркалом, приглаживая подол платья и чуть сжав плечи. — Нормально выгляжу?

— Очень, — сказала я, подходя, чтобы поправить складку на спине. — Ты светишься. И платье тебе к лицу.

— Просто оно какое-то... слишком нежное. Я боюсь, что это не моё.

Я усмехнулась.

— А что тогда твоё? Костюм космонавта?

Она рассмеялась. У неё был этот смех — лёгкий, звонкий, будто у неё внутри всегда было солнце. И рядом с ней хотелось быть чуть мягче, медленнее, добрее. Она — свет, я — фильтр, через который этот свет прорывался наружу.

— Ты всегда знаешь, что сказать, — сказала она, глядя на меня в зеркало. — Даже если бурчишь, ворчишь, споришь — всё равно рядом с тобой спокойно.

Мы не были похожи. Я — угловатая, сдержанная, по-женски осторожная. Анна — тёплая, распахнутая миру, будто всё вокруг было ей другом, а жизнь — сюрпризом. Она обнимала всех без повода. И каждое утро пела в душе, будто у неё внутри было солнце, и оно нуждалось в выходе.

— Та-дам! — Я вытащила из шкафа тщательно упакованную коробку. — Вот теперь ты точно меня полюбишь больше, чем свои орхидеи.

— Ты купила мне его? — она медленно сняла крышку. — Ты действительно...Ох, Мариша, спасибо тебе огромное!— глаза сестры полны нежности.

Canon. Новый. Маленький, но с хорошим объективом. Она мечтала о нём с 9 класса. Мне пришлось скопить три стипендии. Но сестре я об этом не говорю.

— Нам нужны новые фотографии на стену. — Я кивнула в сторону коридора, где висела её кривая композиция из старых полароидов. — Ты обещала. Это будет наш проект.

Мы сделали первую фотографию на новом фотике вместе. Она обняла меня за плечи, прижалась щекой. Щёлк.

Наши дни.

Этот снимок до сих пор у меня. Размытый, немного перекошенный, с нашим общим смехом в кадре. Я смотрю на него теперь чаще, чем хотелось бы. И каждый раз думаю: как мало я тогда знала.

Подхожу к зеркалу. Волосы — спутанный хаос. Вместо привычного пучка — беру расчёску. Несколько минут, и волосы лежат чуть более прилично. На этом все.

В остальном — день идёт по накатанной:

Глава 4. Марк

Москва ещё толком не проснулась. Сквозь редкий утренний трафик пробираюсь к офису на Ламбе. Машина гудит громко, уверенно, как будто и она тоже знает, что понедельник — не повод быть вежливым.

Поворот, мост, резкий тормоз — привычный маршрут. Город серый, злой, в лужах отражаются рекламные щиты и недосып. На улице сыро, люди кутаются в шарфы, а я просто выключаю печку — люблю, когда в салоне прохладно. Лучше думается.

Останавливаюсь у входа. Выхожу. Пахнет кофе, бетонной пылью и каким-то очередным бизнес-завалом. Всё как всегда.

Прохожу мимо ресепшена. Девчонка за стойкой вытягивается, будто по струнке. Смотрит — не просто как на начальника. Щеки розовеют. Она привыкла, что я прохожу молча. Я и сегодня не делаю исключений.

— Доброе утро, — бросает девушка на автомате.

Кивок — единственное, что получает. Не из снобизма. Просто мне сейчас не до светских улыбок. Голову забивают цифры, совещание и один вопрос, который не даёт покоя со вчерашнего вечера.

Лифт ждёт на первом. Захожу. Закрываю глаза на пару секунд. Чётко слышу, как механизм лязгает где-то вверху. Бесит, когда техника даёт сбой, даже мелкий. Я не из тех, кто спокойно переносит шум или ошибки.

Скоро совещание. Потом переговоры с казахами. А потом…

Вижу в отражении двери, как по коридору проходит Левицкая. Твёрдая походка, привычно раздражающий меня вид. Всё как всегда.

Есть люди, которые тебе не делали ничего плохого — по факту. Но бесит всё. От взгляда до того, как они держат чашку. Вот это — про Левицкую.

Слишком правильная. Слишком сдержанная.

Будто проглотила инструкцию по офисному выживанию и теперь следует ей до запятой. Не улыбается. Не подлизывается. Не кокетничает, как остальные. Смотришь — и не поймёшь: то ли у неё затык с чувствами, то ли просто срать хотела на всех вокруг.

А самое мерзкое — у неё всё выходит. Чётко, по графику. У неё в голове целый Excel из планов, метрик и дедлайнов.

Я привык, что любая, даже самая гордая, рано или поздно ломается. Хоть взглядом. Хоть попыткой понравиться. А тут — ноль реакции.

Закрытая, вечно в чёрном или сером — как будто жизнь у неё на паузе. Губы без помады, волосы собраны так, что ни одной лишней мысли не вылезет. Глаз не ведёт.

Сначала я её и не замечал особо. Была как тень. Сидит себе тихо. Не трогает — и слава богу.

Но потом начало раздражать.

Она не мой тип. Вообще. Даже рядом не стояла.

Я привык к другим — к живым и лёгким.

В моей жизни женщины появлялись, как вечерние коктейли на фуршете: красивые, манящие, с правильной формой бокала — и с привкусом одноразовости.

После очередного соглашения, после ужина с инвесторами, после скучного тоста за "партнёрство", я знал: эта ночь будет сладкой.

Модель. Актриса. Юристка. Дизайнер.

Вино. Тело. Тишина. И дверь, закрывающаяся за моей спиной до рассвета.

Без записки. Без повторений. Без «а что дальше?».

Я уверенно твердил себе: мне этого достаточно.

Что чувства — это отвлекающий шум.

Что я не создан для отношений — потому что живу между.

Между Мадридом и Москвой. Между залами переговоров. Между чужими простынями.

Левицкая — совсем из другого мира.

Холод. Статичность. Прямота, как удар по лбу.

Не то чтобы страшная — нет. Скорее…неухоженная. И даже когда смотришь на неё долго — теплее не становится. Глаза у неё острые, как нож. Слова тоже.

Вечно в своих чёрных штанах, волосы затянуты в пучок. Никакого лоска, никакой лёгкости, никакого желания понравиться. С ней будто бы всё в напряг.

Эти её вечно закатанные глаза, когда я что-то говорю. Эти придирки на совещаниях, когда можно было просто промолчать. Этот голос — ровный, безэмоциональный, как будто она судья на чемпионате по смертельной арифметике.

Я как-то брякнул при всех, что «не стал бы её трахать и обошёл бы стороной». И сказал не в лицо, а в разговоре с парнями, просто сорвалось.

Сказал грубо, да. Но, чёрт, бесила она меня тогда.

Эта её манера глядеть сквозь тебя, как будто ты реклама по телеку, которую она пропустит через пять секунд.

После той фразы, кстати, по офису и пошло — «ледяная баба из стратегического». Не горжусь, но не отказываюсь. Я просто сказал вслух то, что все думали.

У Левицкой башка варит как швейцарский хронограф — точно, чётко, без сбоев. Планирует на два квартала вперёд, видит риски там, где я бы и не подумал, и спасала нашу задницу от проблем не один раз.

Когда она говорит, все в переговорке затихают. Даже те, кто привык перебивать. Потому что, чёрт побери, она реально знает, о чём говорит. Не распыляется, не льёт воду. Даёт решение — и оно работает.

Иногда мне хочется с ней сцепиться, просто чтобы выбить из неё эмоции. Чтобы, блядь, показать, что она живая. Но она холодна, как мартовский лёд. Даже когда вытаскивает отчёт из горящего ада в последнюю секунду — ни капли паники, ни грамма пафоса. Просто делает, как будто так и должно быть.

Глава 5. Марк

Алматы. Здесь, в этом спокойном на вид городе, закручивается серьёзная сделка, из тех, что пахнут несколькими миллионами долларов.

Цель одна — закрыть контракт с Аскаром Оспановым. Толстый кошелёк, владелец "DauMotors Group" — у них под крылом сборка корейцев, пара автосалонов люкс-класса, дистрибуция запчастей на пол-Центральной Азии. Говорят, на одной только логистике он поднимает столько, сколько другие за год всей компанией не делают.

У него амбиции — выйти на международный уровень. У меня — продать первую серию нашей новой кастомной GT-линейки за жирный эксклюзивный контракт. По сути, продать ему мечту на колёсах с моей эмблемой на капоте. Стратегия — закинуть якорь в Казахстане и оттуда начать хреначить в Азию.

Сделка — жирная. Такая, что я сам должен быть в переговорах. Вершинина и Демковского оставил в Москве — не потому что не доверяю, а потому что с Оспановым нельзя «на троих» вести разговор. Он старой школы, любит, когда говорят один на один, уверенно, без суеты. А я умею гнуть эту линию.

Аэропорт. 06:42

Москва прощается со мной холодным ветром и равнодушием бетонных стен. Подъезжаю к терминалу в привычной тишине. Шофёр выгружает чемодан, я накидываю пальто и иду к зоне вылета. Всё по расписанию.

Вокруг — люди с залипшими лицами, кофе в руках, чемоданы, детский ор. Вся эта суета обычного аэропортного утра меня не бесит — я её даже люблю. Потому что я знаю, зачем здесь.

Я не просто лечу на сделку. Я начинаю игру.

Заметил её сразу. Она стояла чуть поодаль от остальных сотрудников — будто старалась быть незаметной. Или ей просто так комфортнее. Опять эта безразмерная худи, цвет которой не может определиться, серый он или грязно-бежевый. И, конечно, её извечный пучок. Как символ отказа. От чего? От жизни? От внешности? От себя?

Она что, серьёзно летит на деловую встречу в этом?

— Доброе утро, — произношу, сухо, но вежливо. Глаза бегло скользят по её лицу. Ни грамма макияжа. Бледная. Сонная. Но… почему, чёрт возьми, это не вызывает отвращения?

Она кивает, не смотрит в глаза. Усталая, закрытая. Но во взгляде — привычная колючесть.

— Выглядите… профессионально, — говорю, не удержавшись.

Она усмехается.

— А вы, как всегда, с иголочки. Что, не успели покритиковать меня в письме — решили наверстать лично?

— Если вы воспринимаете замечания как критику, возможно, проблема не в замечаниях.

Она закатывает глаза и отворачивается к стойке.

Зараза, Левицкая. Почему мне нравится доводить её до этой реакции?

Я ждал, пока она пройдёт регистрацию. Стояла у стойки — чёткая, напряжённая, как будто собралась не в командировку, а на допрос в ФСБ.

Уже знала, что лечу с ней. Видел, как напряглась, когда нашёлся в списке.

Но вот чего она точно не знала — что мы летим вместе не просто одним рейсом. А рядом.

Девушка из-за стойки напечатала лишний посадочный, как я и просил.

Беру его — и иду к ней.

— Левицкая, — говорю, протягивая ей билет. — Обмен. Я твой эконом продал. Добро пожаловать в нормальную жизнь бизнес-класса. Место рядом со мной. Радуйся, не каждый день судьба подкидывает такой подарок.

Она смотрит на меня. Медленно. С прищуром. Глаза — холодные. Она явно не рада.

Не берет сразу. Типа гордость. Типа "я сама справлюсь".

— Я могла бы купить сама, — говорит.

— Знаю.

Бизнес-класс у нас был не просто на уровне — как пентхаус среди кресел. Просторный, с отделкой под матовое дерево и хром, кожаные сиденья цвета тёмного коньяка, раскладываются почти в лёжку. Подставки под ноги, персональный экран, пледы, шампанское, всё как надо. Ни тебе вопящих детей, ни запаха колбасы в фольге. Здесь — тишина, мягкий свет, и ощущение, будто ты уже улетел из обычной жизни куда-то на уровень выше. А я как раз там и обитаю.

Наши места друг напротив друга. Я так и просчитал — чтобы не сбоку пялиться, а видеть её прямо. Слишком тонкое удовольствие — наблюдать за тем, кто пытается вести себя так, будто тебя не замечает.

Она проходит мимо меня и садится напротив. В это время до меня доносится ее сладкий аромат парфюма.

Вот честно — не ожидал. У Левицкой, как я думал, должен был быть аромат чисто канцелярии и расчётов: бумага, кофе без молока и чужая кровь на совещаниях. Но нет. Этот запах — он не был похож на другие. Ни приторной ванили, ни дёшевого парфюма из ритуала «я женщина, заметь меня».

Он был… точный. Спокойный, уверенный. С ноткой почти неуловимой сладости. Он лип ко мне, будто решил поселиться в голове.

Примитивный инстинкт — захотелось подойти ближе. Прямо вот уткнуться носом в изгиб шеи, туда, где пульс, и сказать: «Ты чё, издеваешься, Левицкая?»

Потому что пахла она на десять классов выше того, как я привык её видеть.

Этот запах — он обещал, что за всей её чёрно-белой бронёй есть что-то совсем другое.

Самолёт мягко оттолкнулся от земли — тот самый момент, когда город остаётся внизу, а ты замираешь между «ещё здесь» и «уже не там». Я бросил взгляд в иллюминатор — Москва утонула в облаках, и я понял: пора начинать игру.

Глава 6. Марина

Самолёт мягко коснулся полосы. Гул двигателей стих, а вместе с ним — и мои мысли. Словно кто-то нажал на «пауза» в голове, чтобы дать передышку.

Алматы встретил мягкой тьмой и золотыми росчерками огней, разбросанными по улицам, как ожерелье на бархате. Огни домов струились вдоль улиц, мягко рассыпаясь в темноту. А за всем этим фоном стояли величественные горы, которые как будто смотрели свысока не только на город, но и на нас.

— Прилетели, — раздался голос Марка.

Весь полет я чувствовала его взгляд на себе.

Что с ним произошло?

Нет, правда. Что случилось с Марком Морено?

Этот мужчина, который ещё пару дней назад разговаривал со мной, будто я мебель. Объект. Ничто. В его словах не было даже намёка на интерес — только раздражение, сквозившее в каждом тоне.

А теперь — он смотрит на меня так, что кожа на спине под его взглядом словно плавится.

Он бросает в лоб вопросы, от которых либо краснеешь, либо сразу встаёшь и уходишь.

Внутри, где-то в животе, закрутилась горячая спираль. Глупая, женская, физическая.

Я ощущала, как пульс отдался в висках. Как на щеках вспыхнул румянец — тот самый, который невозможно контролировать, если только ты не из бетона.

И я… попалась.

Он это видел. Чувствовал.

И будто наслаждался моментом, словно расстегивал молнию на моей броне одним словом за другим.

Выйдя из самолета и встретив коллег, я увидела, что на лётном поле нас ждали машины. Чёрные, глянцевые, без опознавательных знаков. Всё как любит Марк — дорого, роскошно, с намёком на власть. В салоне пахло кожей, дорогими духами и чем-то ещё… горным, прохладным. Я устроилась в кресле. Вслед за мной сел Марк.

Он сел в машину бесцеремонно, как человек, привыкший, что место найдётся везде, где он того захочет.

Не спросил, не предложил, не уточнил — просто открыл дверь и опустился на сиденье напротив. Пространство между нами стало ощутимо теснее, как будто кто-то подвинул стены ближе. Я надеялась, что с нами сядут еще пару человек из нашей компании, но они как будто испарились.

Марк на ходу достает телефон, приложил к уху и начинает говорить.

На испанском.

Голос — низкий, хрипловатый — шёл ровно, без пауз, как струя тёмного рома, густого и обжигающего. Я не понимала смысла слов, но каждое его интонационное движение отзывалось во мне телом — будто кто-то тянул невидимую струну внутри.

Этот акцент… Он в нейтральной речи звучал красиво, но вот так — в живом, свободном разговоре — он превращался в оружие. В мягкое, сексуальное, опасное оружие, которое действовало исподтишка: медленно, но метко.

И мне это нравилось. Слишком. Настолько, что я поймала себя на том, что просто сижу и… смотрю на него.

На широкие плечи в идеально сидящем пиджаке. На сильные кисти рук — крупные, мужские, уверенные.

На челюсть с лёгкой щетиной. На линию губ — жестких, властных, но таких, которые… наверное, умеют быть нежными.

Он был собран, спокоен, полностью контролировал пространство. Словно даже воздух подчинялся ему.

И в этом было что-то… притягательное до безумия.

Он поймал мой взгляд — на секунду. Чуть приподнял бровь, уголок губ дернулся в почти-ухмылке.

Словно заметил, что я смотрю. Словно не возражал.

Отворачиваюсь к окну.

Проклятье. Куда мы едем вообще?

Я пыталась смотреть в окно, на огни Алматы, на мягкий блеск улиц, на рекламные вывески и ровную вереницу фар. Город был красив — вечерний, живой, обволакивающий. За всем этим — тени гор, чёрные, недосягаемые. И всё бы хорошо, если бы воздух в машине не стал настолько наэлектризованным, что дышать им становилось почти невозможно.

Он сидел широко, как всегда. Уверенно. Просторно.

Колени — сильные, мужские, чуть раздвинуты. И я не сразу поняла — насколько близко он.

Может быть, это была тряска дороги, может, его небрежность — но одно его колено… слегка коснулось моего.

Меня как током ударило. Не резко — глубоко.

Дыхание сбилось.

Мир — чуть замедлился.

А он продолжал говорить — спокойно, как будто ничего. Но я видела, что он смотрит. Прямо. В меня. Не скрываясь. Слишком долго для случайности. Слишком пристально, чтобы это было просто взглядом.

Внутри всё сжалось.

Я потянулась к кнопке и резко опустила окно.

Ветер врезался в салон, прохладный, острый — рассыпал мои волосы, спутал их, будто нарочно. Я закрыла глаза на секунду, чтобы сбить жар изнутри.

Не помогло.

Когда я снова взглянула на него — Марк уже не говорил. Телефон был в руке, экран погас. Он чуть наклонился вперёд, локтями на коленях. Расстояние между нами стало опасным.

— Почему ты постоянно избегаешь моего взгляда? — голос Марка прозвучал неожиданно тихо, почти бархатно. Без нажима, но с каким-то странным притяжением.

Глава 7. Марина

Просыпаюсь в самом паршивом настроении духа. И даже кофе не факт, что мне поможет пережить этот день. Несколько секунд лежу с закрытыми глазами, как будто могу отсрочить утро. Но оно всё равно наступает — вместе с нервным ожиданием предстоящего дня.

В душе вода обжигала кожу, но холодок от воспоминаний о Марке Морено пробегал по спине сильнее. Его образ всплывал перед глазами снова и снова. Горячие капли на его загорелой спине, непроизвольное дрожание ладони, пламя. Никогда ещё я не чувствовала себя такой… чужой в собственном теле.

Я провела кистью по тонкой блузке цвета мокрого асфальта — лёгкой, но достаточно плотной, чтобы не выдать ничего лишнего. Юбка-карандаш подчёркивала талию и бёдра, а чёрные лодочки сдержанно приподняли силуэт. Я никогда не считала такую комбинацию «женской»: для меня это была бронированная классика. Но сегодня даже броня казалась хрупкой.

В холле уже собираются остальные. Несколько человек из маркетинга, наши из логистики, двое из юридического. Они переговариваются между собой — сдержанно, делово, у кого-то даже проскальзывает лёгкое волнение.

Марк стоит у входа отеля, разговаривает по телефону, опираясь на дверцу чёрного внедорожника, как будто сцена из рекламы. Идеально скроенный костюм тёмного графитового цвета сидит на нём так, будто был сшит вручную именно для этого утра. Белая рубашка подчёркивает смуглую кожу. Запонки поблёскивают, а на запястье — массивные часы, дорогие и, как всё в нём, сдержанно эффектные. Темно-каштановые волосы коротко подстрижены на затылке и по бокам, на макушке пряди оставлены чуть длиннее.

Лицо — мужественное, с чёткой линией скул и тенью щетины. Тёмные глаза — внимательные, всегда будто чуть насмешливые, и от этого — опасные.

Он не старается произвести впечатление. Он просто такой — эффектный, уверенный, контролирующий всё и всех.

Когда его взгляд скользит по группе сотрудников и на долю секунды задерживается на мне — я чувствую это почти физически. Как будто что-то невидимое касается кожи.

В его взгляде — вызов, ленивый и уверенный.

Вздрагиваю от собственного тела, которое слишком быстро отреагировало.

Наша компания занимается производством и разработкой спортивных автомобилей класса люкс. Но это не просто красивые тачки. Это инженерные чудеса — с нуля сконструированные под заказ, с уникальным дизайном, технологией стабилизации скорости и динамическими алгоритмами для городских трасс.

Для этого мы и здесь — провести финальные переговоры и презентацию. Я отвечаю за коммерческую часть: расчёты, ценовая политика, демонстрация преимуществ нашей линейки.

В здании центра бизнеса мы прибили быстро. Пространство офиса было современным — минимализм в отделке, стеклянные перегородки, сдержанные тона и мягкий аромат кофе, который разносился из зоны ожидания. Даже освещение — ровное, не слепящее, — создаёт ощущение прозрачности, открытости, и в то же время — давления.

Когда лифт доставил нас в переговорную, я медленно выдохнула: за длинным столом уже собрался весь наш состав. Марк сидел в угловом кресле, удобно развалившись, словно уже выиграл бой ещё до начала раунда.

За большим столом также уже сидели: Аскар — в сером костюме с открытым воротом, без галстука. Стиль местного элитного бизнеса: мягкая уверенность, прикрытая вежливостью; Назима — в строгом чёрном платье с воротником-стойкой, идеальной осанкой и хищным взглядом на Марка и другие сотрудники их компании.

Я подала папку ассистенту, прошла к своему месту и, не позволяя себе дрожать, расправила документы.

Судьба, как всегда, умела ставить меня в неловкие положения. Или, возможно, у неё просто тонкое чувство юмора.

Сосредоточиться было сложно. Особенно когда справа от меня — новый сосед.

— Вы очень красивы, — прошептал он, наклонившись ближе. Голос — с хрипотцой, притягательный, бархатный. Из тех, которые звучат как фон в мужских парфюмерных рекламных роликах.

Я повернула голову. Светлые глаза. Чёткие черты. Загорелая кожа, стрижка в стиле «дорого, но просто». Часы Breguet, тонкий кожаный ремешок, черный костюм, белоснежная рубашка. В нём чувствовался вкус к жизни, к женщинам и к возможностям.

— Спасибо, — ответила я, стараясь не задерживать взгляд. Вернулась к бумагам, делая пометки в планшете.

— Артур Ларионов, — продолжил он, уверенно протягивая руку. — Местный дистрибьютор. У нас сеть автосалонов по югу Казахстана.

Я позволила себе улыбнуться. Сдержанно, профессионально. Но глаза его всё равно скользнули к моим губам, к вырезу моей блузки— едва заметно, но я заметила.

— Марина Левицкая. Стратегический отдел.

— Приятно познакомиться. Если будет время сегодня вечером... Я знаю одно место.

Он наклонился чуть ближе, словно между нами не было делового пространства, переговоров. Он был из тех, кто привык получать «да» без усилий.

— Хотел бы с вами поужинать. Не в рамках бизнеса.

Я открыла рот, чтобы ответить — вежливо, без обид, но прямо. И в этот момент воздух будто разрезал голос.

— Господин Ларионов, — сказал Марк, не поднимая головы от своих бумаг. В его голосе не было гнева. Только сталь. Холодная, отточенная.