1
Я очнулась на холодном полу у входной двери. Щека прилипла к шершавому коврику, в рот набился горький привкус пыли. На мне была рваная пижама, пропахшая землёй и потом. Правая рука немела от странного напряжения, будто всю ночь я сжимала в кулаке что-то важное... и не смогла разжать пальцы.
Первая мысль пронзила сознание, как нож:
Максим.
Я подняла голову. Дверь была заперта изнутри. Цепочка — на месте. В прихожей стояла гнетущая тишина, нарушаемая только моим прерывистым дыханием — частым, как после долгого бега. Когда я попыталась встать, тело ответило тупой болью: синяки на коленях, под ногтями — чёрные засохшие полосы. Грязь. Я машинально потянулась к крестику на шее…
Откуда?
Вчера всё было нормально. Я легла в постель в своей серой пижаме. Читала книгу, пока глаза не начали слипаться. Помнила это точно. А теперь — рваная одежда, пол под босыми ногами и пустота в голове, будто кто-то вырезал ножницами куски памяти.
***
Кухня встретила меня мёртвой тишиной. Чайник молчал. Холодильник замер. Часы не тикали. Я, щурясь, включила свет — резкий, режущий — и увидела на столе фотографию. Наша с Максимом. В деревянной рамке. Вчера она стояла в кабинете.
Я взяла её дрожащими пальцами. Стекло было ледяным, будто принесённым с мороза. На снимке мы смеялись — Алина и Максим. Он обнимал меня за плечи, а я прижималась к нему.
Теперь он исчез...
Три недели. Полиция разводила руками: «Нет следов борьбы. Нет свидетельств. Ни угроз, ни долгов. Мужчины иногда уходят. Без объяснений».
Но Максим не из таких. Он бы не ушёл.
Я поставила фотографию обратно. Рука дёрнулась — рамка со звоном ударилась о стол. Стекло треснуло, и в паутине осколков я увидела белый уголок бумаги. Развернула. Скомканный листок. Мой почерк:
«Ты не должна просыпаться».
***
Телефон валялся на диване. Севший в ноль. Я воткнула зарядку, и экран ожил — вместе с ним ожило и последнее открытое приложение. Диктофон. Я нажала «воспроизвести».
Сначала — тишина. Потом — шорох, будто кто-то ворочается в постели. Затем — дыхание. Моё, но... не моё. Искажённое, словно записанное через слой ваты и паранойи. И наконец — голос. Шёпот, от которого по спине побежали мурашки:
«Он всё ещё здесь. Ты знаешь».
Запись оборвалась.
Дата: Вчера, 3:17 ночи. Время, когда я спала. Телефон выпал из рук, будто обжёг кожу. Это был мой голос... но не я. За окном занимался рассвет. Бледный. Безжизненный.
***
Кабинет Максима. Пахло пылью и его одеколоном — терпким, с нотками бергамота. Я искала взглядом по столу, не понимая, что именно ищу. Подсказку? Разгадку? Но стол был почти пуст.
Исчезли его часы.
Бумажник.
И фотография у озера — та, что мы сделали в медовый месяц.
Я открыла верхний ящик. Бумаги. Ручки. Папки. И... Визитка. Доктор Волков. Психиатр.
2
— Вы говорите, Максим консультировался у вас перед исчезновением? — спросила я.
Доктор переплёл пальцы.
— Он беспокоился за вас. Говорил о провалах в памяти, приступах агрессии... Уверял, что вы не помните, что делаете по ночам. Хотел записать вас на приём ко мне...
Я сжала подлокотники кресла. Ладони стали влажными.
— И что вы ему сказали?
Волков наклонился вперёд. Его тень поползла по столу, удлиняясь, как в плохом фильме ужасов.
— Госпожа Корсакова, ваш муж боялся за вас. Он говорил, что вы постоянно... разговариваете с кем-то, иногда днём, но часто, когда спите. Я сказал ему, что это похоже на определённого рода расстройство, возможно, в результате стресса. Ни разу не просыпались в другом месте? Не находили синяков, которых не было накануне?
За окном закаркала ворона.
— Нет, — отрезала я.
Я вспомнила утро у двери. Грязь под ногтями.
— Это не имеет значения.
— Имеет. — Он отложил ручку. Она покатилась по столу с тихим стуком. Комната вдруг стала очень маленькой. Слово повисло в воздухе, тяжёлое и чужое.
— То есть?
— Иногда, — он осторожно подбирал слова, — после травмы психика создаёт диссоциативные барьеры. Чтобы справиться с тем, что не может принять сознание. Сознание буквально разделяется, чтобы изолировать невыносимую боль.
Я вскочила со стула.
— У меня не было никакой травмы!
— Алина. — Его голос стал мягче. — Максим говорил, что в последний год ваши отношения изменились. Вы ссорились.
— Все ссорятся.
— Из-за чего?
Я прикусила губу до крови. Во рту распространился металлический вкус.
— Он много работал. Приходил поздно.
— Ревновали?
— Нет! — Голос сорвался.
Волков наклонился вперёд.
— Был ли у вас повод?
Перед глазами возникла картина: чужой запах парфюма на его рубашке, быстро закрываемое окно с СМС...
— Это неважно.
— Важно. — Он захлопнул блокнот. — Если ваш муж опасался...
— Чего?
— Что в одном из таких... состояний вы можете представлять для него опасность.
— Вы говорите, я могла ему навредить... — голос сорвался. — Но я же люблю его.
— Любовь бывает разной, — Волков поправил очки.
Комната замельтешила перед глазами. Я ухватилась за край стола.
— Он... такое говорил?
— Прямо нет. — Волков потянулся к ящику.
В ушах зазвенело, будто кто-то ударил в хрустальный колокол.
— Мой муж исчез. Вместо того чтобы искать его, вы обвиняете меня?
Волков вздохнул.
— Я не обвиняю. Но есть признаки, которые указывают на проблему. Я хочу помочь.
Доктор достал диктофон.
— Максим оставил это мне. Сказал, что записывал вас во время... эпизодов
Он нажал кнопку. Голос мужа прозвучал приглушённо:
— Опять подошла к зеркалу... что-то говорит. Совершенно другой голос. Другая интонация. Другие слова.
Затем послышался шум. Затем мой голос, искажённый, будто записан под водой: