Ты не сбежишь

Пролог

Настенные часы тикают слишком громко. Если зажмурить один глаз, то край стрелки как раз посреди головы отца. Торчит из лысой башки.

Ах да. Отец.

- Ты меня вообще слушаешь, Влад? – он привстаёт со своего кожаного кресла, нависая над массивным столом. – Ты под кайфом, что ли?

- К сожалению, нет.

Закидываю руки за голову, потягивая мышцы, и откидываюсь на спинку кресла.

- Да твою ж мать! – мне в рожу прилетает стопка каких-то бумаг. Папочка разозлился. – Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

- Мою мать ты не знаешь, – отвечаю как можно спокойнее, оставаясь в расслабленной позе.

- Влад, – отец говорит приглушённее и устало усаживается обратно в кресло. – Ты вообще человек? Ты понимаешь, что так нельзя, что нормальные люди себя так не ведут. Почему ты такой?

Хороший вопрос от того, кто меня таким сделал.

- Что же ты творишь, сын? – «сын». Ну да. – Она же совсем девочка была ещё. Мне как теперь людям в глаза смотреть-то?

- А тебя только это волнует? Что о тебе скажут, да? И, кстати, ей уже было восемнадцать. – скручиваю самолётик из одного из листков, что отец швырнул в меня, и запускаю ему прямо на стол. Точное попадание. – Я спрашивал.

- До или после, позволь поинтересоваться? – ехидничает, а самого аж трясёт. Ну вот и хорошо, говорят, иногда стресс в пользу. Тренировка сосудов и всё такое.

- Во время.

Надоело. Этот трындёж можно слушать бесконечно, а у меня репетиция через час. Поздно уже мне морали читать. И воспитывать поздно. Надо было самому этот процесс контролировать, а не спихивать на тех, чьей целью было сделать из маленького ребёнка робота. Ещё и платить за это с такой щедростью.

А теперь всё. Аривидерчи, папаша. Крыша съехала и накрыла собой слишком многих. В том числе и Принцессу. На ней, кстати, окончательно и съехала. Блядь.

1

    Меня переполняют эмоции! Классно-классно-классно! Я так давно хотела попасть в клуб, и… всё ещё клёвее, чем мне представлялось. Здесь всё так ярко, весело, драйвово. Разноцветные круги причудливо бегут по стенам, полу, по столикам, расположенным по периметру, и по лицам людей. Громкая музыка закладывает уши и отдаётся где-то то ли в груди, то ли в животе. Настроение бьёт по отметке «максимум».

- Фух, – тянет Машка и умащивается рядом на барный стул. – Думала опоздаем.

     Рассматриваю светящуюся на запястье печать. Прикольно как, оказывается: тут, при ультрафиолете, её видно, а на свету обычном, в фойе, нет. Она такая яркая, что мне хочется по-детски её лизнуть, вдруг сладкая на вкус. Но я, разумеется, этого не делаю. Уже взрослая так-то девочка. Позавчера восемнадцать исполнилось, и родителям пришлось отпустить меня с Машей в клуб – обещанный подарок. Папа очень переживал и дал кучу наставлений, а вот мама радовалась. Помогла завить мне волосы на концах по-модному и похвалила аккуратные стрелочки, которые у меня получилось вывести на веках. Пару раз щёткой с тушью по ресницам и причесать брови, и я красотка, готовая к своему первому походу в ночной клуб. Потом ещё, уже у Машки дома, мазнула по губам вишнёвым блеском. Прям кайф как ярко получилось и непривычно. Но тут, в клубе, я поняла, что мой макияж вполне себе скромный, когда увидела девушек с тоннами хайлайтера и теней. Такое ощущение, что это сценический грим, а не вечерний макияж.

     Но да и ладно, это их дело. А моя задача сделать первый свой поход в ночной клуб незабываемым.

- Тебя родители не прибьют за запах алкоголя? – округляет глаза Машка, когда бармен вручает мне стакан джин-тоника.

- Зажую жвачкой.

     На самом деле мне дико страшно. И интересно. Мне же уже восемнадцать, хочется попробовать и алкоголь. Ну хотя бы немного. Его же в джин-тонике совсем чуток. Я читала в интернете.

    Внезапно во всём зале гаснет свет и вырубается музыка. Откровенно говоря, я пугаюсь. Мало ли что. Вдруг сейчас сюда как в кино ворвутся полицейские с криками «Наркоконтроль!» или бандиты захватят, или… Но тут вокруг сцены, сделанной как нос корабля, начинает клубиться разноцветный дым, свет мерцает резкими вспышками, даже голова немного начинает кружиться. Лучи света опускаются сверху на сцену, освещая группу танцоров. Зрелищно, ничего не скажешь.

     Машка пищит вместе с остальным народом. Она так хотела попасть сюда именно сегодня, потому что этим вечером тут обещали шоу её любимых исполнителей – всем известной в нашем городе танцевальной студии «New danсе» и музыкальной группы, от которой Маша уже второй год с ума сходит. Она мне один раз включала на телефоне, но я как-то не впечатлилась, если честно. Шумно, громко. Машка тогда ещё надулась, что я даже до куплета не дослушала, всё пыталась уговорить послушать в наушниках, потому что вроде как по-другому не оценить их творчество, и мне не зашло потому, что на динамике телефона такое не звучит.

     Однако к музыке у меня своё отношение. Моя преподавательница по классу скрипки говорит, что нельзя засорять слух всякой чушью, потому что классическому музыканту, а в особенности скрипачу, очень важно чувствовать мелодию на тончайших вибрациях. Ну, признаться, в последнее время меня эти вибрации уже слегка задолбали. Я не отношусь к ярым почитателям классики, да и вообще сильно увлечённой инструментом себя не считаю. Когда-то дедушке очень нравилось, что я играю, вот я и играла. А сейчас под настроение. А вот попсу современную послушать могу, такую, где перепонки барабанные не выносит.

    Потом за танцорами становятся видны музыканты, от которых отделяется их солист и выходит в самый нос сцены-корабля.

- Смотри-смотри, Лерка! Это Мииикс! Влаааад! – Машка вопит с сотней остальных посетителей. А может и больше, чем сотней. – Пошли!

     Она сдёргивает меня за руку и тащит к сцене, но туда сейчас реально не пробиться.

- Блииин! – страдает Машка. – Я так хотела увидеть его ближе.

     Ей приходится громко кричать мне на ухо, потому что после тихого вступления на присутствующих обрушивается громкая, просто выносящая перепонки музыка. И я с удивлением для себя самой замечаю, что она не вызывает во мне отторжения. Наверное, несколько глотков джин-тоника уже подействовали, потому что вся эта атмосфера эйфории начинает пропитывать и меня. Музыка набирает ритм, но становится чуть проще, когда солист подносит микрофон ко рту и начинает петь. Даже не петь, в какой-то степени вести своеобразный диалог с публикой. Но уже с первых звуков я понимаю, о чём мне столько твердила Маша. Голос у этого парня и правда невероятный. Не хриплый, не низкий, но и не высокий. Какой-то странно вибрирующий и отдающий этими вибрациями за грудиной. Мне даже захотелось прикоснуться к грудной клетке, почувствовать, что там ничего не изменилось. Неужели это на меня так алкоголь подействовал? А родители пугали, говорили, это неприятно…

    Парень замолкает, когда начинается проигрыш, и поднимает руки вверх, немного отходит, пока по сцене расходятся танцоры и начинают вытворять нечто немыслимое. Поразительно. В музыкальной школе я видела репетиции хореографов, и это было нечто совсем иное. Мне кажется, я даже не дышу, когда сцену и зал заливает то красным, то зелёным светом. Шоу и правда невероятное.

    Танцоры вдруг бросаются вроссыпь, и на середину снова выходит солист. Он стоит по самому центру, широко расставив ноги и тихо читает речитативом, а потом песня взрывается его протяжным глубоким голосом. Кажется, что поёт не для публики, хотя она дышит им сейчас. Смотрит куда-то вверх, крепко сжимая микрофон.

2

   Толпа вокруг смыкается. Основная масса людей остаётся танцевать, кто-то же расходится к столикам или к бару. А я чувствую себя абсолютно растерянной.

    Что только что произошло? Певец просто выдернул с танцпола мою подругу и утащил куда-то во тьму. Это вообще как? И что теперь делать?

    Чувствую холодок в груди от страха за Машку. А вдруг они её там обидят? Что вообще за шутки такие идиотские? И что теперь мне одной делать? Не брошу же я её. Да и что родителям скажу? Маша должна была ночевать у меня, и мне сказать родителям, что солист музыкальной группы утащил Машку за сцену и больше я её не видела? А её маме я как это сообщу?

    Глупости. Скорее всего, этот Микс сделал это для зрелищности, чтобы впечатлить толпу. И Машу они уже отпустили. Надо ей позвонить!

   Но звонить некуда. Точнее не на что. Она не хотела тащить свою сумочку, поэтому закинула телефон и ключи в мою.

     Встряхиваю головой, прогоняя ступор, в который меня погрузил этот тип со сцены. Надо найти Машу.

      Ты взрослая, Лера, тебе уже восемнадцать. Даже в клуб пришла. Так что включай мозг и думай.

     Проталкиваясь через толпу танцующих, иду вдоль ребра сцены. Парень ушёл куда-то вглубь. За сценой или на ней самой должны быть двери, ведущие в подсобные помещения. Гримёрки там всякие, раздевалки. Или где ещё готовятся к выступлениям артисты.

      Так и есть. За сценой замечаю светящуюся у пола полосу. Направляюсь туда.

- Девушка, вы куда? – передо мной вырастает огромный охранник, которому я как раз носом утыкаюсь в широченную грудь. – Это помещения для персонала, сюда нельзя.

- Извините, я ищу подругу. Её утащил певец со сцены.

- Наверное, вам уже не стоит ждать её сегодня, – он криво усмехается, а мне становится ещё страшнее за Машку.

    Пока я лихорадочно соображаю, что делать, парня вызывают по рации, и он немного отходит, потому что мы стоим почти под колонками, и ему не слышно, что там говорят. А я, недолго думая, ныряю за тяжёлую тёмную штору и оказываюсь в длинном, слабо освещённом приглушёнными лампами дневного света, коридоре. Интенсивность грохота басов тут значительно ниже.

   Свет хоть и приглушённый, но всё равно приходится сначала зажмуриться. После темноты и разноцветных вспышек зала клуба зрению тут непривычно. И вообще, после гламурной феерии сюда как в зазеркалье попала.

    Коридор прямой, виднеется несколько дверей по бокам. Я аккуратно толкаю первую – заперто. Прислушиваюсь. Тишина. За следующей дверью обнаруживаю кладовку с инвентарём, дальше небольшой склад с мебелью. Дохожу до угла и сворачиваю.

    И тут наталкиваюсь на него.

    Парень стоит, опёршись спиной на стену. Руки в карманах джинсов, затылок откинут, глаза закрыты.

   Я резко торможу и застываю. Гул собственных быстрых шагов замирает в пустынном коридоре. Влад медленно открывает глаза и поворачивается ко мне, не отрывая голову от стены. Смотрит несколько секунд, медленно скользя до самых туфель и обратно. Потом расслабленно, лениво, словно хищник, отталкивается от стены и встаёт на ноги ровно.

- Кого-то ищешь? – спрашивает негромко, чуть прищурив глаза. Чёрные полосы грима, что были на его лице, уже стёрты, но тяжёлый, придавливающий к полу взгляд именно такой, как я тогда ощутила со сцены.

- Подругу, - говорю несвойственным мне голосом. Хриплым каким-то. – Где она?

- Я должен это знать? – насмешливо поднимает бровь.

      Он действительно высокий. Там на сцене мне не показалось. Парень складывает руки на груди, и я отмечаю, как вздыбливаются у него на плечах мышцы, покрытые татуировками.

- Ты утащил её, - тоже складываю руки, зеркаля его жест. – А нам уже пора домой.

- Сказка на ночь и в кроватку? – мне его издевательский смешок совершенно не нравится.

- Типа того, – отвечаю резко.

     Миксаев делает шаг по направлению ко мне, обволакивая своим чёрным взглядом. Не знаю, не могу точно передать, откуда появляется это ощущение. Я каменею, будто кто-то впрыснул мне нейротоксин. Мышцы сковывает, а в голове интуитивным импульсом загорается красная лампа: «Беги!»

      Моя суеверная бабушка бы сказала, что у него чёрная аура. Тяжёлая, давящая. Свинцовая.

    С большим трудом смаргиваю сгущающийся морок и делаю шаг вперёд, пытаясь его обойти в узком пространстве коридора. Но он делает свой в ту же сторону, перекрывая проход.

- Где Маша? – начинаю злиться. Парень стоит слишком близко, и меня это нервирует.

- Маша, – криво ухмыляется.  – Была твоя – стала наша.

      Да пошёл ты. Избалованный говнюк, привыкший ко всеобщему обожанию.

- Отвали, – пытаюсь протиснуться. – Придурок.

      Выражение лица его резко меняется с насмешливо-расслабленного на злое.

- Слышишь, Принцесса! – он хватает меня за локоть и больно сдавливает, отчего я испуганно охаю. – Не сильно ты борзая?

- Руки убери! – пытаюсь говорить твёрдо, очень надеясь, что мой голос не слышится мышиным писком.

3

- Знакомьтесь, это Лера – моя подруга, – щебечет Машка. – Ей пару дней назад стукнуло восемнадцать, и мы решили отметить походом в клуб.

    Мне хочется стукнуть её по лбу, чтобы меньше языком ляпала. И так ситуация напрягающая, а теперь они ещё и знают, что мы не малолетки.

- Ну поздравляем, Лера, – невысокий рыжеватый парень растягивается в улыбке. – Теперь ты уже совсем взрослая.

    Он бросает мимолётный взгляд мне за спину, туда, где я знаю, что стоит их солист.

- Спасибо, – отвечаю сдержанно, вежливо улыбнувшись, а потом внимательно смотрю на подругу. – Маш, пойдём, нам уже пора.

- Так быстро уходите? – отзывается стоящий рядом со столом, откуда спрыгнула Маша, светловолосый парень. – Может, не будете торопиться?

    У меня начинает ощутимо сосать под ложечкой. Хочется закрыть глаза, а открыть уже возле такси. Нервы натянуты до предела, напряжение сковывает так, что аж спина болеть начинает.

- Ле-е-ер, – Машка складывает ладони в умоляющем жесте. – Ещё ведь не сильно поздно. Давай побудем немного.

    Неужели она и правда не понимает? Не осознаёт, что может понадобиться от нас компании парней ночью в клубе? Они на драйве, и хорошо, если не принимают наркотики. Алкоголь уж точно, если судить по банкам из-под пива в мусорном ведре у стола. Вертит хвостом, дразнит их. Тем более, что они явно нас старше. И их целых пятеро.

- Нет, мама звонила – просила приехать пораньше, – говорю сквозь зубы, вглядываясь бестолочи в глаза. Ну давай же, включай оплавленные мозги. – Я уже вызвала такси.

    Машка скисает, но слушается. Машет рукой парням. На деревянных ногах я разворачиваюсь и иду к выходу из комнаты. Сердце начинает стучать ещё быстрее, когда по мере моего приближения к двери Миксаев продолжает стоять на месте, загораживая проход.

    Торможу в метре от него, и Машка едва не впечатывается мне в спину.

- Пропусти, – стараюсь говорить вежливо и спокойно, припомнив его реакцию на мою резкость. А потом ещё добавляю: - Пожалуйста.

    Миксаев слегка прищуривается и смотрит несколько бесконечных секунд. В гримёрной наступает звенящая тишина. Все смотрят на него. Я понимаю, что он их лидер не только на сцене. Безоговорочный вожак. Как он скажет, так и будет. И если сейчас не отпустит, то мы пропали.

    Неимоверным усилием сдерживаюсь, чтобы не опустить перед его громадной фигурой глаза. Нельзя невербально признавать себя жертвой. Это нам ещё в первые недели на курсе общей психологии в институте рассказывали. Стараюсь смотреть ему в глаза спокойно, без вызова.

- Проходите, – он отходит чуть в сторону и улыбается, только улыбка эта сценическая, она не затрагивает взгляд, которым парень продолжает морозить.

     Я берусь за ручку двери, всё ещё сомневаясь, что нам дают так просто уйти. Не уверена, что дверь поддастся. Но она поддаётся, оказываясь незапертой. Я почти готова выдохнуть, когда слышу за спиной Машкин голос.

- Влад, – лопочет она с придыханием, - А можно попросить автограф?

     Дура!

- Только у меня нет листочка, – сникает она.

- Не проблема, – Миксаев пожимает плечами.

    Он смотрит на Машу, и я вижу, как она тает от одного только вида ямочек на его щеках, когда он улыбается.

- Держи, Микс, – один из парней группы бросает тонкий маркер.

   Солист его ловит, стаскивает колпачок зубами и делает шаг к Машке. Я вздрагиваю, когда он протягивает руку и дёргает замок-змейку на груди её топа. Пальцы холодеют, сжимаясь на дверной ручке.

     Машка резко выдыхает и затихает. Миксаев медленно скользит указательным пальцем от её шеи и по выпуклой груди, немного цепляет чашечку кружевного темно-синего лифчика и при этом вскидывает взгляд на меня. Секунды, но я словно обжигаюсь о горящие угли. А потом он быстрым движением расписывается на Машкиной груди и сам застёгивает топ.

- Сфоткай, пока не смылось, – подмигивает ей. – Или приходи – обновим.

     Маша кивает, но как-то уже куда более тихо и скованно.

- Ну а ты, Принцесса, – кивает в мою сторону, прикусывая обратный кончик маркера и вгоняя меня в ещё большее напряжение. Ноги вот-вот подкосятся, и я рухну на пол. – Не попросишь автограф?

- Нет, спасибо.

    Чувствую, как кожа на груди покрывается под платьем мурашками, стоит только представить, что он вот так притронется, как к Маше. Да ещё и на глазах у целой группы.

     Пора валить. И быстро.

   Беру Машу за руку и тащу за собой, не оглядываясь. Глохну от звука собственных каблуков по пустому коридору. Едва сдерживаюсь, чтобы не припустить бегом.

- Больно! – подруга выдёргивает ладонь, которую я в напряжении сдавила, но продолжает быстро идти следом.

     Сквозь шум крови в ушах мне кажется, что я различаю мужской смех. Ну и пусть ржут сколько хотят, главное нам ноги унести.

   Не сбавляя темпа, проходим через основной зал, ненадолго снова погружаясь в темноту и разноцветные отблески колорченжеров. Это место больше не вызывает такой эйфории. Хочется скорее уехать и оказаться в безопасном знакомом месте.

4

     Я забираюсь под одеяло и падаю на подушку, громко выдохнув. Вот это вечер.

    Машка лежит рядом под вторым одеялом и тоже пялится в потолок. Молчит.

    С Машей Карташовой мы дружим сколько себя помню. Одна группа в детском саду, одна парта в классе, одна специальность в универе. Мы часто остаёмся друг у друга с ночёвкой. Традиционно спим в одной постели, благо что у меня, что у неё кровати широченные. Заворачиваемся в одеяла и болтаем до середины ночи.

    Но сегодня как-то разговор не идёт. Молчание затягивается, перемежаясь приглушённым дыханием.

- Лер, – всё же Маша негромко первой нарушает тишину. – Прости меня, пожалуйста. Кажется, я сегодня накосячила.

    Переворачиваюсь на бок, подложив ладошки под щёку и смотрю на Машу. У неё нижняя губа немного оттопырилась, как часто бывает, если Карташова пытается не заплакать.

- Да проехали, Машунь, не ты же этому Миксу сама на плечо запрыгнула.

- Но я вела себя как дурочка. А что если бы… они правда… ну ты поняла.

- Ну, слава Богу, ничего не случилось. Хотя испугалась я прилично, если признаться. Вздумалось же тебе этот автограф попросить. Он когда кофту на тебе расстегнул, я похолодела вся, вот честно.

   Маша тоже поворачивается на бок, перебрасывает светлую косу, в которую после нашего полуночного чаепития заплела модные кудри, и смотрит внимательно на меня в приглушённом свете ночника.

- Я тоже сильно струхнула на этом моменте, – а потом заглядывает под пижамную майку и растягивается в улыбке. Карташова неисправима. – Но автограф я давно хотела от него. И всё же, Лер, значит, они не такие. Хорошие. Вот не могли ребята из «Wet rain» оказаться придурками.

- Маш, придурками могли оказаться кто угодно. Кто знает. Ну вот их солист точно придурок.

- Да ладно, он классный. Слушай, – Машка переворачивается на живот и подгребает под себя подушку. – Мне кажется, он запал на тебя. Так пялился…

    Внутри вспыхивает какое-то странное ощущение, и его окраску я распознать не могу. Оно и пугающее, но и немного приятное. Но больше, конечно, пугающее.

- Да не дай Бог. Меня от его взгляда дрожь пробирала. Поёт он, конечно, классно. Но когда смотрит, хочется убежать и спрятаться.

     Мы обе замолкаем, каждая обдумывая сегодняшнее приключение и чем оно могло для нас обеих обернуться. А может, Маша и права, парни из группы вполне нормальные ребята, и ничего такого даже и не думали. Кто знает. Вот только этот Миксаев и правда пугающий какой-то.

    Через пять минут я уже слышу, как Машка сопит, приоткрыв рот. А сама никак не могу расслабиться – сердце бьётся быстрее обычного, а мысли и картинки сегодняшнего вечера мельтешат в голове. Сама не знаю зачем, но я вытаскиваю из-под подушки наушники и телефон, захожу на страничку Карташовой в ВК в раздел музыки. У неё тут целый плей-лист «Wet rain».

    Втыкаю наушники и замираю над кнопочкой «плей». Треугольник в синем кружке плеера почему-то представляется мне какой-то дверью, и если я её открою, ступив в тёмную комнату их творчества, то смогу ли выбраться обратно на свет?

     Ну что за глупости, Лера? Это просто музыка, не более того.

    Жму на треугольник и почему-то вся сжимаюсь. Песня начинается плавно, звучат клавишные, потом начинается спокойный мягкий бит. Когда солист начинает петь, я закрываю глаза, пытаясь вникнуть в смысл слов. Он поёт на английском, и мне приходится немного напрячься. Я неплохо знаю язык, была с папой дважды в Британии, но вот так на слух в песне боюсь что-то упустить.

    Голос мягкий, тягучий, с той лёгкой назальностью, которую я заметила сегодня на концерте. Он волнует, заставляя сердце биться быстрее. И слова… То, о чём он поёт, цепляет.

Я поклялся однажды им отомстить, никогда никому из них не простить. Но однажды утихла и

смолкла боль,  словно было всё не со мной.

 Эта жизнь привела меня к пустоте. Я хотел, но

 теперь перестал хотеть. И гнев страшный унялся, стих до тоски,

 перестал зажимать в тиски.

  Воскресить и воскреснуть мне не дано, краски

  выцвели жизни во мне давно и росткам не взойти

  ее по весне:

  всё погибло в то утро с ней.

 Дотянуть эту жизнь, но какая цель? И что ждёт,

 если выдержать всё, в конце: радость встречи? Ещё один шанс на жизнь?

Горчит привкус своей же лжи. *

     Дальше звучит тихая мелодичная музыка, мягкие переливы гитарного перебора. Голос замолкает, оставляя тяжёлое послевкусие. В носу щиплет сама не знаю почему.

     Нажимаю на строку с песней, и мне выбрасывает слова на английском.

Автор: Влад Миксаев.

Музыка: Влад Миксаев, Игорь Котовский.

5

   Первое ощущение – мягкость сидения машины под локтями и коленками, когда я оказываюсь в салоне. Перегнувшись через меня, парень захлопывает дверь, и машина быстро стартует по дороге.

    Мысли в голове начинают вращаться с невероятной скоростью. Господи! Божечки! Я пропала!

  Быстро моргаю, пытаясь остановить головокружение. Страх топит вязким болотом, в груди зарождается крик и тут же глохнет, упёршись в ком в горле.

- Выпусти меня! Выпусти! – вжимаюсь в дверь спиной, обхватив себя руками. – Слышишь? Сейчас же выпусти!

     Страшнее моего самого жуткого кошмара. Реальность. Меня затащили в машину и куда-то везут.

- Выпусти, пожалуйста! – крупная дрожь охватывает плечи. Мне страшно. Очень-очень.

- Эй, ты чего такая пугливая? – Миксаев улыбается и протягивает ко мне руку, прикасается согнутым указательным пальцем к щеке, проводит до подбородка. – Всё же хорошо, Принцесса. Просто хочу провести с тобой время. Ты мне понравилась.

   Зажмуриваюсь, сжимаясь ещё сильнее от его прикосновений. Не надо. Не трогай, меня. Не прикасайся!

- Совсем сдурел? – крик всё же прорывается из меня и топит инстинкт самосохранения. – Ты больной придурок! Ты меня похитил! Сейчас же выпусти меня! Открой дверь!

- Окей.

    Козёл прищуривается, а потом переклоняется через меня и дергает ручку, распахивая двери на скорости. Ветер бьёт в лицо и глушит, сердце в диком страхе подскакивает к самому горлу. Я на инстинктах тут же со всей силы вцепляюсь пальцами в его куртку и громко кричу.

   Через пару секунд невероятного ужаса он снова захлопывает дверь и хватает меня больно пальцами за щёки, приближая своё лицо.

- Замолчи, – говорит резко, при этом абсолютно не меняясь в лице, а я тут же по его команде проглатываю все звуки. – Прекрати истерику и успокойся.

    Он отпускает меня и снова расслабленно откидывается на спинку сидения. А я сжимаюсь, обхватив себя за плечи, мне хочется уменьшиться и исчезнуть, вдавиться в сидение, стать незаметной. Чувствую, что начиню плакать. Щёки жжёт солью там, где он надавил. Мне страшно. Он обидит меня. Сделает больно. Поиграется. А потом что? Отпустит? Господи, что я такого ему сделала?

- Пожалуйста, отпусти меня, Влад, – когда к человеку обращаются по имени, это же должно как-то очеловечить его? – Пожалуйста.

    Я говорю тихо, больше не кричу, не ругаюсь. Я просто прошу. Унизительно умоляю, пытаясь воззвать к его человечности. Не может же парень, наделённый таким талантом, наполненный даром, слагающий такие тексты для песен, быть столь жутким чудовищем. Или может?

- Зачем я тебе, Влад? Скажи, зачем? – сдержать всхлип уже не получается. – Со мной скучно, неинтересно и…

  Миксаев поворачивается и секунду внимательно всматривается мне в глаза. У меня даже проскальзывает мысль, что он внял моей просьбе, что я смогла достучаться.

    Смотрит своей чернотой. Красивый, идеальный, как с картинки. С того постера, что висит у Машки возле кровати. Идол для многих и демон персонально для меня.

    Он резко подаётся вперёд, отчего я дёргаюсь, едва не стукнувшись головой о панель возле окна. Но удара не происходит, потому что в волосы мне ныряют длинные пальцы, фиксируя затылок.

- А ты как думаешь, Принцесса, чего я хочу? – произносит на ухо, потёршись своей щекой о мою. – Тебя хочу. И мне кажется, что с тобой может быть очень даже интересно.

- Тысячи готовы тебе в рот заглядывать, только пальцем помани, – отвечаю, чувствуя, как голос предательски дрожит. – Почему я? Я не хочу, Влад, пожалуйста, не надо, отпусти меня.

- Тысячи – потом, а сейчас я хочу тебя, Синеглазка, – упираюсь ему в грудь ладонями, но это ничего не меняет. Он не прижимает меня, но держит близко, затапливая все мои ощущения своим запахом и близостью, опаляет дыханием. – Ты сама дала мне импульс там, на концерте. Смотрела и смотрела своими синими глазищами. Чего же ты тогда хотела?

   Едва не подпрыгиваю, когда ощущаю в ямке за ухом влажное касание. Не сразу понимаю, откуда проскакивает металлический звук – серьга в моей мочке столкнулась с пирсингом в его языке.

- Ничего такого я не хотела, я просто слушала твою песню, как и многие другие.

- Не-е-ет. Это неправда, Леррра, – он на иностранный манер выговаривает «р» в моём имени, странно тянет его. Звучит пошло. – Даёшь сигнал – будь готова к последствиям.

    Никакого сигнала я не давала, да если уж и говорить о сигналах, то несколько сотен других девушек в клубе сигналили куда сильнее. Но в ситуации этой ужасной оказалась я, и как выбираться – не знаю.

   Миксаев отстраняется и смотрит вперёд через лобовое на дорогу. Я зажмуриваюсь, пытаясь сдержать новый поток слёз. Всё равно не отпустит. Моё спокойное беззаботное существование в один момент перевернулось, подпрыгнуло и с подачи ботинка Влада Миксаева покатилось стремительно вниз. И я не знаю, как это остановить, как отмотать день хотя бы на десять минут назад, а лучше до вечера субботы и не пойти в тот чёртов клуб.

   Из горла рвётся тяжёлый всхлип, и вдруг я ловлю через салонное зеркало заднего вида взгляд парня за рулём. Страшное предположение, что развлекаться со мной они будут целой компанией, прошивает позвоночник страхом. Наверное, нужно было выпрыгивать в открытую дверь, когда Миксаев пугал меня. Наверное, лучше умереть или сломать себе шею, чем вытерпеть такое. Я всё равно потом жить не смогу. Не смогу!

6

Влад.

- Микс, ты придурок. Что за новые правила не курить в машине? – через зеркало вижу, как за рулём Кот морщит рожу. – У меня уши уже опухли. И вообще, садись сам за руль, водилу нашёл, что ли.

- Угу.

    Заднее сиденье ещё хранит запах волос девчонки. Пусть побудет, нехрен дымить в салоне.

    Я разваливаюсь спиной вдоль сиденья, вытянув ноги и уперев ботинки в светлую обшивку потолка. Батины шестёрки отмоют. Кручу в руках маленький разноцветный шарфик, который слетел с Принцессы. Роняю его себе на лицо и глубоко вдыхаю. Мм… Рот сразу наполняется слюной, а член в штанах дёргается. Охренительно…

    Она пахнет реально охренительно. Не душным бабским парфюмом, а тонко и нежно. Пахнет сама её кожа. Вчера чуть слюни на плечо ей не пустил, когда прижался. Испугалась. Так и задумано, маленькая моя, иначе же совсем не интересно.

    Маленькая, хорошая, домашняя девочка. Девки любят прикидываться невинностью, глазёнками своими хлопать, завлекать. А эта нет. Я понял сразу. Не знаю, каким-то шестым чувством ощутил ещё со сцены. Вчера в машине смотрела своим щенячьим взглядом. Отпустить просила. Будет знать, как не слушаться мамочку и папочку и выходить из дома поздно, ходить по клубам и стрелять своими синими глазищами.

- Кот, поехали к Вике, – комкаю маленькую цветастую тряпку.

- Ты ж не трахаешься во время охоты, Микс, – ржёт Котяра. – Настрой сбивать не хочешь.

    Так и есть. Иначе в чём прикол добиваться обладания чем-то, если ты в этом не нуждаешься? К приёму пищи лучше быть голодным.

- Не в этот раз, Игорёк, – снова втягиваю её аромат как наркоман и ощущаю сумасшедшую эрекцию. – Иначе охоты и не будет. А просто так взять и трахнуть её – неинтересно.

     Да, в этот раз, кажется, мне требуется лёгкий перекус.

- А позвать на свидание не вариант? – Кот снова ржёт, и мне хочется двинуть ему подзатыльник. Но лень. Лежать и вдыхать запах Синеглазки так хорошо.

- Ты ещё предложи сходить на двойное свидание, – тоже ухмыляюсь в ответ. – Позовём тебе её придурочную подружку. В кино сходим, Кот. А? Как тебе? Не всё же тебе порнуху смотреть. А там «Сумерки» посмотрим или ещё какую-нибудь сопливую шнягу.

- Вообще-то нормальные люди так и делают, Влад, – Кот достаёт сигарету и злобно косится на меня, а потом, понюхав её, кладёт за ухо. – Но с той подружкой ну на фиг. Я пока для тебя инфу узнал, офигел от её безостановочной трескотни. Рот не затыкается.

    Кот вообще не любит болтливых девок. Говорит, голова от их трескотни раскалывается. А ему как назло такие в основном и достаются. Карма, мать её.

- А ты разве не знаешь, чем полезным можно занять её рот? Так-то девка ничего – сиськи зачётные. Маркер хорошо спружинил, когда я расписывался.

    Кот затыкается, до дома Вики ехать ещё минут двадцать. Я прикрываю глаза и погружаюсь в то самое непонятное состояние между сном и явью, которое мне часто заменяет нормальный человеческий сон. Ты как бы сознательно не даёшь себе уснуть. Если так долго лежать, тело словно наливается свинцом, расслабляется. При подобной медитативной технике даже выделяются в кровь в низкой концентрации гормоны сна. Они и вызывают словно лёгкий паралич, когда пошевелиться сложно, но вот мозг выключать не надо. Если бы так всегда можно было его контролировать, я был бы невероятно рад. Так можно не видеть в снах того, чего видеть не хочется.

    Но поток притяжения к девчонке настолько сильный, что отвлечься на другие мысли само собой не выходит. В этом и смысл. Когда я поглощён объектом, непрошенные воспоминания блекнут, выцветают и отходят в режим слабо зудящих где-то очень глубоко в мозгу.

    Закрываю глаза и мысленно воспроизвожу вчерашний вечер. Её растерянный и удивлённый взгляд, когда двери тачки захлопнулись за спиной. Влажные приоткрытые губы. Глаза огромные. Синие. Я чувствовал, как колотится её сердце. Заметил, как трепещет жилка на шее.

   Столь мощного сексуального желания у меня уже не было давно. Чтобы от одного только воспоминания о нежном аромате её кожи.

     И паника в синих глазах. Тем интереснее, Принцесса, нам с тобой будет.

    Я вчера и не собирался её трогать. Хотел только немного подразнить, поиграть. Без драйва победа не кажется сладкой. Она должна понимать, с кем имеет дело. И осознавать, что сделать с этим ничего не может.

    Пока я дрейфую в мыслях, Кот делает музыку громче. Припев получился слабый. Надо переписать, пока ещё промо альбома не вышло. Добавить соло перед вокалом, чуть усилить нажим барабанов на проигрыше. А то лайтово как-то совсем.

    Тормозим у невысокого коттеджа. Вика уже ждёт на пороге. Красивая сучка, длинноногая. И татухи у неё прикольные.

- По очереди или одновременно? – спрашивает Кот, когда я захлопываю дверь машины. – Или её спросим?

- Да по фигу ей, не знаешь, что ли.

    Вика – гостеприимная хозяйка. Предлагает нам пиво или кофе, но ни мне, ни Коту сейчас это не нужно. Если Игорь решит поиграться – пусть, я хочу сегодня по-быстрому. Пока Кот выходит ответить на звонок, я падаю на диван и откидываюсь на спинку. После бессонной ночи в теле усталость.

7

    До конца недели я на учёбу не хожу. Наверное, стресс спровоцировал простуду, и я заболела. Не сказать чтобы сильно, но слабость была жуткая и горло саднило. Мама настаивала на вызове врача, но я не согласилась. У меня даже температуры не было.

    К выходным уже немного прихожу в себя. Родители собираются провести выходные с партнёрами отца по бизнесу на турбазе, а мне одной в доме оставаться не хочется. Я и раньше не оставалась, а теперь вообще как-то не по себе. Поэтому звоню Маше и напрашиваюсь на пижамную вечеринку. Её мама заведующая отделением в областной больнице и сегодня дежурит в ночь, поэтому большой телек в гостиной и ведёрко черничного мороженого отлично скрасят нам вечер. В общем-то даже будь её мать дома, мы бы всё равно так и поступили. Правда пришлось бы пикантные моменты проматывать. Я вот, допустим, не могу при родителях смотреть даже поцелуи на экране – смущаюсь. А в современных молодёжных фильмах и погорячее есть сцены.

     Родители подвозят меня к дому Карташовой ближе к семи. Машка живёт на окраине нового жилого комплекса многоэтажек. От нашего коттеджа ехать совсем недалеко. Мама берётся меня проводить, хотя я её уже сто раз просила так не делать.

- Никому не открывайте, – наставляет мама. - Если кто-то позвонит в двери, внимательно смотрите в камеру.

- Мам, нам не по десять лет, – улыбаюсь и целую её в щёку.

- Напомнить о безопасности лишним не будет.

      Может и так.

- Что будем смотреть? – Машка с пультом плюхается на диван, когда я захлопываю за мамой двери. – Я недавно прочитала книгу одной писательницы, по ней вот, оказывается, и фильм уже вышел. Не помню название, но можно в интернете поискать. Молодёжка. Там парень такой весь плохиш и девушка правильная и скромная. Он её соблазняет, ну и у них там всё такое…

- Нет, – перебиваю Машу слишком уж резко. – Не хочу я такое смотреть.

- Но тебе же раньше нравилось! – Карташова в искреннем изумлении таращит глаза.

- Разонравилось.

    Настроение портится резко и бесповоротно. Я сажусь в угол дивана, скидываю тапочки и поджимаю ноги под себя. Бабушка всегда говорила, что так сидеть вредно, но я немножко.

- Давай что-нибудь попроще. Комедию, может. Или ужастики. Хотя нет, не надо ужастики, лучше комедию.

   Машка смотрит долгим взглядом, но ничего не говорит. Только вздыхает и начинает клацать пультом, перебирая в приложении смарт-тв фильмы. В итоге останавливаемся на каком-то полнометражном мультфильме. Смотрим молча, почти не перекидываясь фразами. И мороженого не хочется.

- Я спать хочу, – поднимаюсь, как только титры начинают скользить по экрану. – Пойду, Маш. Если хочешь, смотри ещё что-нибудь.

   Чищу зубы и расстилаю Машкину постель, забираюсь на сторону, где всегда сплю, когда ночую у неё. Некрасиво я веду себя, понимаю. Но с Машуней можно быть честной. Мы так привыкли – понимать капризы друг друга.

    Спать на самом деле совсем не хочется. Точнее хотелось, а теперь нет. Тупо смотрю в потолок, блуждаю рассеянным взглядом, но вдруг напарываюсь на огромный постер над письменным столом. Внутри всё сжимается, стоит только увидеть черноту взгляда парня по центру. Пусть он только на бумаге, но я будто слышу в тишине его шёпот:

«Ты только для меня. Только моя, Леррра»

     Я ощущаю это так явно, что начинаю задыхаться. Воздуха мало, мне душно. Сбрасываю одеяло и вытягиваюсь, интуитивно прикасаясь ладонью к горлу, будто туда кто-то надел ошейник, и он мне давит, не даёт свободно вздохнуть.

    Дёргаюсь, когда щёлкает замок на двери. Матрац прогибается –  Маша укладывается рядом. Я продолжаю лежать молча, считая собственные вдохи и выдохи в попытках расслабиться и успокоить тарахтящее сердце.

- Лер, – тихо зовёт Маша спустя несколько секунд. – Что с тобой?

    Я и сама не знаю, почему ничего ей не рассказала. Раньше мы всегда делились подобным, но в этот раз… Рассказать – значит пережить тот страх ещё раз. И вот сейчас я тоже молчу, словно язык мой окаменел.

- Ты что же, до сих пор сердишься на меня? – Карташова приподнимается на локте и смотрит внимательно.

- Не сержусь, Маш.

- Тогда что не так?

     И я всё же решаюсь поделиться.

- Всё не так, Маш. С момента того похода в клуб всё не так, – поворачиваюсь на бок, смотрю в полутьме во внимательные глаза подруги. – Я тебе не рассказала. В понедельник после экзамена кое-что произошло. Я никому не рассказала.

    Маша сводит брови, смотрит напряжённо, а я переворачиваюсь на спину и утыкаюсь снова в потолок.

- Когда я ждала такси, подъехала здоровенная тачка. Я и пикнуть не успела, как этот Миксаев затащил меня внутрь, а потом машина сорвалась с места, – чувствую, как голос дрожит. – Маш, мне так страшно ещё никогда не было. Я просила его отпустить меня, а он такие жуткие вещи мне говорил, представляешь? Это не парень, а чудовище какое-то. Разве нормальные так делают?

   Машка подвигается и обнимает меня, а я понимаю, что всё лицо у меня мокрое. Стараюсь успокоиться и рассказываю ей в подробностях всё.

8

     Я ему не позволю. Не дам запугать меня. Чёрта с два тебе, долбаный ты псих!

   Прикрываю глаза и сжимаю руки в кулаки, стоя у окна. Уже больше недели я живу в этом аду, сотканном из страха. Понимаю, что он делает. Манипулирует. Запугивает. Играет. Но какова цель? Поиметь меня? Думаю, это было бы слишком просто – физически. Он хочет поиметь меня ещё и морально. И, надо сказать, у него получается.

    Я может и не бойкая палец-в-рот-не-клади, но и не дура. Хватит. Мне эти игры осточертели. Клуб, машина, розы… И вот вчера снова.

   В мае я выпустилась не только из гимназии, но ещё закончила музыкальную школу – лучшую в городе и всём крае. Восемь лет отдала скрипке. И моя преподавательница очень любила меня за старательность и, как она утверждала, настоящий талант. Но, думаю, тут больше я брала всё же старательностью. Мы с ней всё лето поддерживали отношения, а с осени она пригласила меня работать в дуэте с пианистом. Надо сказать, подобное в школе особо не практикуется. Научили – отпустили с выпуском в жизнь, если ученик не связал свою профессию с музыкой. Но со мной Вера Степановна расстаться совсем не захотела.

     И вот вчера я пришла на репетицию. Пока девочка-пианистка разыгрывалась с Верой Степановной, я взяла скрипку и отвернулась к окну. Прикрыла глаза – всегда так делаю, когда ставлю смычок на струны. Ловлю первое мгновение музыки, настраиваясь. Под разыгравшийся за окном дождь сделала первые движения рукой, расслабляя кисть и сливая её со смычком.

    А потом открыла глаза и увидела его. Мой ночной кошмар стоял у дороги напротив окон. Ноги широко расставлены, руки в карманах, сзади такой же чёрный, как и он сам, здоровенный мотоцикл. Даже с высоты третьего этажа, сквозь стену дождя и расстояние я видела, что он смотрел прямо на меня, не моргая и не шевелясь. Весь мокрый, но, кажется, его абсолютно не заботило, что холодная вода стекает по лицу и одежде. Он просто стоял и смотрел. Помимо воли зародилось ощущение, что он и не человек вовсе.

     Смычок соскочил, и я едва не выронила скрипку. Сыграться с девочкой-пианисткой практически не вышло. Пришлось извиниться перед ней и преподавательницей и сослаться на головную боль. И это даже не ложь была, потому что голова действительно разболелась. Я набралась смелости и снова выглянула в окно, но напротив уже никого не было. Однако вызывать такси не стала, а позвонила папе и попросила забрать, тоже сказав, что чувствую себя плохо.

     Отец оставил на работе помощника за главного и скоро приехал. Мне стало стыдно и неудобно, что я отрываю папу от дел. Но мне и вправду было страшно.

     Всю ночь я продрожала под одеялом, вспоминая то чёрные розы, рассыпавшиеся по светлому ковру в гостиной Карташовой, то сжатые плотно губы и стекающую по широкому подбородку дождевую воду, то горячее влажное касание языка у меня за ухом. Проваливалась в дрёму и снова вскидывалась. Зачем-то задёрнула шторы на окне. Снова вертелась в постели, не находя удобного положения. И уснула уже под утро.

     Встала, естественно, в дурном настроении и с опухшим лицом. И тогда я разозлилась.

   Не угадал он ни черта. Просто так ли я проходила курсы психологии и сейчас изучаю её в институте? Не позволю я какому-то психу свести меня с ума, пусть даже не думает.

     Тогда в машине я потеряла свой шёлковый шарфик, но это пол беды. Я сильно расстроилась, что с меня слетел бабушкин кулон на цепочке. Он очень важен для меня. Передавался в моей семье из поколения в поколение с конца восемнадцатого века, так что я не собираюсь терять его из-за какого-то придурка.

    И вот после определённых принятых решений я стою сейчас у окна. Решимости поубавилось значительно, но я вознамерилась вернуть свою вещь. И спокойствие. Психологи говорят, что чтобы перестать бояться, надо резко развернуться и посмотреть в глаза своему страху. Иногда он просто рассеивается.

     Этот Миксаев просто поймёт, что мне плевать на его игры и отстанет. Пусть ищет кого-то, кто будет бояться его. А я – нет.

    Делаю вдох-выдох. Ещё раз проверяю в сумке купленный сегодня газовый баллончик и вызываю такси. Я нашла в Интернете адрес, где находится репетиционная студия «Wet rain», в их Инсте по фоткам прикинула, когда они примерно репетируют. Концерт в клубе значится на завтра, значит, скорее всего, они готовятся. Ну или, по крайней мере, я посмотрю на это место, может у кого узнаю, когда ребята там бывают.

     Да, Влад, я тоже не дурочка. Ты удивишься, но я могу за себя постоять.

   Машке о своём решении говорить не стала. В последнее время я рассказываю ей всё меньше, и меня саму это тревожит. Но так мне лучше. Поэтому пусть будет.

    В такси сажусь решительно. Сейчас почти четыре часа дня, на улице светло и солнечно. Небольшое здание, где проходят репетиции «Wet rain», находится в густонаселённом районе. И я вооружилась. Хочу вернуть свою вещь и спокойствие!

- Чапаева,12, – объявляет таксист, когда тормозит перед входом.

     Я расплачиваюсь и выхожу. Не так уж тут и людно, однако. Невысокое двухэтажное здание стоит на пересечении кварталов. По одной стороне идут какие-то магазины, а дальше частные коттеджи, по другой старые здания в три-четыре этажа, а на первых размещены то прачечные, то мастерские, какие-то ещё магазинчики и не сильно масштабные организации.

     Встречный ветер бьёт в лицо, треплет волосы. Я решительно перехожу дорогу и подхожу к зданию. Несколько ступеней отделяют меня от металлической двери. Нервы шалят, напряжение играет в мышцах, отдаваясь лёгкой дрожью в кончиках пальцев.

9

       Дура! Какая же я дура!

      Сжимаю руками виски и оседаю на корточки.

   Начиталась глупых статей и поверила, что смогу своей смелостью выстроить стену, пошатнуть желание этого психа меня мучить. Пришла к нему. Сама! Вот, Влад, возьми! На блюдечке с голубой каёмочкой.

      Решила, что смогу тягаться с ним. Противостоять. Смешно же самой теперь…

    Так. Нужно собраться. Взять себя в руки и сконцентрироваться. Музыку ещё слышно, значит, Миксаев занят. Думай, Лера! Думай!

     Я выдёргиваю телефон из кармана, хочу позвонить Машке. Только что она сделает? Чем поможет? Может, позвонить Марку – моему старшему двоюродному брату? Он, конечно, против Микса воробей на длинных ножках. Но он мой брат всё же, и он парень. Родителям нельзя. Как я объясню им, почему их воспитанная, хорошая дочь вляпалась в такую историю? Стыд и позор. И их нескончаемые переживания. Максимум, о чём они должны волноваться, так это о том, что я меньше сплю и хуже ем из-за скорой сессии.

    Батарея заряжена – у меня нет привычки ходить с низким зарядом. А вот сети нет. Как так-то? Почти в центре города, а мобильная сеть показывает бублик.

     Плохо. Это очень плохо.

    Окна у меня тоже открыть не получается. На полное открытие ручка не поворачивается, только на форточку. Да вряд ли я решусь спрыгнуть со второго этажа. Но вдруг там есть карниз или пожарная лестница? Не квартира, а тюрьма просто. А может, так и есть – клетка, в которую он себя запирает, когда теряет человеческий облик. Или не только себя…

     По коже ползут противные мурашки, когда я убеждаюсь, что кроме как через дверь, которую может открыть только хозяин, из квартиры не выбраться. Страх и паника зарождаются глубоко внутри и начинают разрастаться по телу, пуская везде свои противные липкие щупальца. Впитываются, въедаются, прожигают. Кажется, даже само дыхание становится нестерпимо горячим. Прикрываю глаза, пытаясь успокоиться и прогнать все те отвратительные и жуткие картинки, что возникают в голове от мысли, что он может со мной сделать. Ведь ясно дал понять тогда в машине.

    Время тянется. Ползёт, словно заторможенное. Мне становится душно, я снимаю пальто и открываю форточки. Задыхаюсь в этой тёмной клетке. Расправляю плечи, стараясь сбросить скованность.

      Проходит полчаса. Затем ещё час. Ожидание сводит с ума, но его финал страшит. Мне надо чем-то занять себя, чтобы не начать сходить с ума.

    Я встаю и начинаю ходит по квартире. Или комнате, тут даже сложно определить. В моём понимании квартира – это нечто намного большее, а это просто огромная комната с удобствами в виде кухни и санузла. Но не суть.

    Осматриваюсь. То, что поначалу показалось тяжёлым и небрежным, при более внимательном взгляде оказывается тщательно продуманным дизайнерским решением. Каждая деталь на своём месте. И то, что здесь живёт парень, тоже очевидно. Не сказать что неряшливо, но беспорядок присутствует – постель разобрана, одежда переброшена через спинку стула, а на письменном столе хаотично разложены листки, карандаши, какие-то книги. Кружка со свисающей биркой от пакетика с чаем.

      Но в кухонной зоне посуды грязной нет.

     Обнимаю себя за плечи, пытаясь выровнять эмоции и иду к полке с книгами. Странно в принципе её тут видеть. «Парфюмер» Зюскинда только добавляет мне напряжения. «Граф Монте-Кристо», «Отверженные»… Серьёзная классика. Интересно, он их прочитал или это тоже часть дизайна квартиры?

     Но также здесь много книг по математике. Мне только от одних названий становится нехорошо: «Дифференциальные уравнения», «Функции комплексного переменного», «Интегральные исчисления», «Аналитическая геометрия» и ещё несколько с труднопроизносимыми названиями. Он разбирается в математике? Говорят, музыка и математика близки как пальцы одной руки. Может, Миксаев и является наглядным примером этого, но вот я – точно нет. Я будто с планеты, где такого понятия, как алгебра и геометрия, не существует. Понимаю, что мир наш построен на математике, но для меня это запредельно. Приходилось до зубовного скрежета зубрить в школе, чтобы получить медаль.

      В углу комнаты замечаю то, что меня удивляет ещё больше. То ли манекен, то ли муляж какой-то. Напоминает манекен для снятия мерок, только более детальный что ли. Наверное, что-то связанное со спортом. Рядом на стене в специальных держателях закреплены несколько длинных палок разной длины. Что за спорт такой? Я несколько лет по настоянию бабушки занималась фехтованием. Но в выпускной год бросила, потому что нужно было сконцентрироваться на ЕГЭ и поступлении. Да и бабули уже не было, чтобы подталкивать меня к спорту.

    Увлёкшись разглядыванием места моего вынужденного заточения, я совсем не заметила, что с первого этажа не слышна музыка. Поэтому резко вздрагиваю, когда раздаётся писк электронного замка. Горло пересыхает, а язык прилипает к нёбу. Ни вдохнуть спокойно, ни сглотнуть.

    Я спешно разворачиваюсь и застываю, спрятав баллончик за спину. Бросаться наперерез смысла нет, всё равно не проскочу. Зачем дразнить его? Да и пальто я оставила на краю кровати.

    Влад входит не торопясь, вперив в меня свой тяжёлый взгляд. Я уже поняла, что это его способ подавлять собеседника – смотреть неотрывно в глаза.

- Я не смогла выйти, – почему-то выходит так, что я оправдываюсь, словно его фанатка, тайком пробравшаяся.

10

   Дрожа всем телом, я всё же собираю себя и поднимаюсь на ноги. Дверь по-прежнему заперта, и меня никто не отпускал, а значит, игра всё ещё не закончена.

    Миксаев хлопает дверцей холодильника, достаёт оттуда что-то и ставит на рабочий кухонный стол. Я замираю на том же месте, где и стояла, лишь неотрывно слежу за его действиями, ленивыми движениями, будто он всё это делает невзначай.

- Ну где ты там? – в его голосе нет раздражения или нетерпения. Абсолютное спокойствие и уравновешенность.

    Наверное, я как овца на закланье – иду куда говорят, делаю, что велят. А есть ли смысл истерить и бороться? Ну укушу я его пару раз, поцарапаю, а толку? Откуда я знаю, на что он способен? А если бить станет? Я очень боюсь боли, просто панически. До сих пор когда уколы делают, плачу. Сбитые коленки всегда были трагедией, а когда их мазали зелёнкой, то ещё паре членов семьи нужно было дуть со всей силы. И смелость моя сейчас может привести не просто к синяку, что замазал и забыл, а и к более серьёзным последствиям.

    Подобравшись вся изнутри, иду в кухонную зону, не отрывая от парня взгляда. Слежу за каждым движением, будто это как-то поможет мне с ним справиться. Широкие плечи, обтянутые чёрным свитером, узкие бёдра, длинные крепкие ноги, уверенно расставленные в широкой стойке. Даже со спины, если не видеть его тяжёлого тёмного взгляда, становится понятно, что перед тобой тот, с кем не поиграть. Что его надо воспринимать серьёзно.

- Влад, мне нужно домой.

- Скоро пойдёшь. Ты же пришла ко мне в гости. Я хочу быть радушным хозяином. Садись, – кивает на высокий барный стул со спинкой.

     Мне хочется закричать на всю, грубо его встряхнуть. Какой к чёрту радушный хозяин?

- Я к тебе не в гости пришла. Я хотела забрать свою вещь. Выпусти меня из квартиры, – я пытаюсь говорить ровным твёрдым голосом, но у меня это совсем не получается.

    Наверное, мои слова его разозлили, потому что он вдруг резко разворачивается ко мне всем корпусом. Я дёргаюсь в испуге, оступаюсь и едва не падаю. Миксаев подхватывает меня за талию и усаживает на барный стул.

    Я только ойкаю от неожиданности, рефлекторно ухватившись за его запястья. Тут же отдёргиваю ладони и сжимаю пальцы в кулаки. Странно прикоснуться к нему. Он настолько пугает меня, что ощутить на ощупь его кожу обычной человеческой температуры и мягкости как-то… обескураживающе, что ли.

   Сейчас на нём нет тех кожаных браслетов, как на концерте и в машине. Поддёрнутые рукава открывают крепкие запястья в путах вздыбленных вен. Часы, какой-то тонкий браслет-цепочка. Надпись на английском, набитая на внутренней стороне.

     Всё это как-то быстро и почему-то очень подробно отпечатывается в моём мозгу.

- У тебя нет аллергии на молоко? – он снова отворачивается к холодильнику.

    Что? О чём он вообще? Сам только что изнасиловал мой рот пальцем, и не факт, что не планировал запихнуть и свой член, а теперь ему интересно, нет ли у меня аллергии на молоко?

- Принцесса, слышишь?

- Нет.

     Пусть расценивает как хочет. Я вообще сейчас всё воспринимаю как-то фрагментарно, будто мозг вычленяет моменты действительности, дробит слитную полосу времени на кадры. Хлопок холодильника. Стук чашки о столешницу передо мной. Запах корицы.

    В таких кружках – стеклянных, похожих на бокал -- подают в кофейнях латте. Я смотрю на пену на какао, в которой грузнет порошок корицы. Я однозначно больше никогда в жизни не притронусь к какао.

    Влад втыкает в напиток длинную толстую трубочку и садится на такой же высокий стул напротив. Чувствую на себе его взгляд, но глаза не поднимаю. Я чувствую себя букашкой на препараторском стёклышке микроскопа. Мне кажется, Миксаев отслеживает любую мою реакцию, любое изменение мимики.

- Пей, не бойся. Я ничего туда не подсыпал.

   Поднимаю всё же глаза и внимательно смотрю в его. Так, как делает он – словно изучает, прикидывает варианты.

- Не веришь? – поднимает насмешливо бровь, наклоняется и отпивает глоток через трубочку из моей чашки.

    То, что он отпил глоток ещё не значит, что там ничего нет. Но меня больше тревожит, что нужно прикоснуться губами к трубочке, к которой прикасался он.

- Влад, – продолжаю смотреть ему в глаза, но не могу сдержаться и всё же сглатываю. – Я не хочу какао. И не хочу здесь находиться. Я хочу домой. Отпусти меня.

    Эмоции сдавленным криком клокочут в горле, но говорю я спокойно. Как говорят с ребёнком, который не хочет отдавать чужую игрушку.

- Чего ты боишься? – он откидывается на спинку и сцепляет руки на животе.

     Понимаю, что он делает – зеркалит меня, мой тон, интонацию, заданные разговору. Издевается.

- Тебя.

- Почему?

     Он серьёзно спрашивает?

- Потому что ты меня пугаешь.

    Миксаев усмехается и смотрит куда-то в сторону. А потом резко возвращает взгляд, пригвождая словно бабочку к стене.

- Пей.

11

Влад.

- Ну привет, Дерек. Заждался, знаю. Я был немного занят.

  Манекен не отвечает. Молча смотрит своей резиновой рожей в стену напротив. Ждёт причитающиеся ему пи*дюлины.

- Как она тебе? Слышал, как пахнет? Скажи честно, завидовал?

    Провожу рукой по шестам на стене. Выбираю самый простой – ровный деревянный бо*, гладкий и знатно уже затёртый по центру. Тренироваться с телескопичкой не люблю. Не то. Она для выездных встреч.

    Снимаю бо со стены и оглаживаю. Привет, дружочек, давно не виделись. Неделю, поди, не до тебя было.

    Посох привычно ложится в руку. Увесистый, ощутимый.

   Вдыхаю глубоко и медленно выдыхаю. И так несколько раз. Выровнять сердцебиение. Приглушить шум крови в ушах. Вытолкнуть из ноздрей запах девчонки.

     Хрен я буду передёргивать по тебе, дорогая, у меня есть и другие способы успокоиться.

    Члену такая идея не очень нравится. Но ему вообще не понравилось, когда я вытолкал Принцессу за дверь. Ещё рано. Она не готова к полноценной игре. Потерянная, не включилась. И не мягкая, чтобы согнуть, и не упёртая, чтобы с треском сломать.

    Для разминки прорабатываю защитные блоки. Терпеть это не могу, но иначе никак. Боевое оружие не терпит ошибок и требует старательности. Всегда. Даже когда жутко хочется сорваться.

    Принципы, которые нельзя нарушать.

    Рамки, за которые нельзя выходить.

    Правила, которых необходимо придерживаться.

    Хотя бы здесь. В остальном нах*й рамки и правила.

    Шаг. Стойка. Теперь боковая. Круговой нижний блок. Передний тычок. Нижний наклонный блок.

    Мышцы разогреваются. Ладони срастаются с шестом. Обожаю этот момент единения.

    Дерек получает первый боковой удар, дёргается на стойке всё с тем же непроницаемым резиновым лицом. Прохожусь по нему всеми видами боковых ударов и тычков. Потом ещё раз и перехожу на захваты.

   Мой безмолвный резиновый партнёр не чувствует боли. В отличие от мальчика, которому тринадцать лет назад достался учитель-садист.

- Вставай!

    Широ Танака обычно был беспристрастен. Но это только в общей группе на занятиях. А когда он оставлял меня для дополнительных, его лицо расцветало разными оттенками чувств – от презрения до ненависти. А всё потому, что тогда, на первом занятии, я не заплакал. Было больно, обидно и трудно. Все плакали, а я не смог. И хотел, чёрт возьми, да не смог. Может быть, раньше я и умел так проявлять эмоции, но это осталось в прошлой жизни, отрезанной огромной фурой с пьяным водилой за рулём.

    Вот с тех самых пор слёз больше и не было. Никогда. Нет, глаза, конечно, слезились, когда у меня был насморк или если ветер приносил песчинку, но это не касалось эмоций.

     И Широ Танаке – учителю боевых искусств закрытой школы Владивостока для трудных детей -- моя такая особенность совершенно не нравилась. Он считал, что осознание должно приходить через боль и слёзы. Именно в такой последовательности: сначала боль, потом слёзы. И так как второго у меня не было, то он с лихвой компенсировал первым.

    Когда руки десятилетнего мальчика кровили от разодранных мозолей, и он не мог писать на уроках, другие учителя тоже были недовольны.

     Не успел выполнить задания?

    Два часа допов в тренировочном зале.

     Контрольная по японскому на три?

      Два часа допов в компании любимого Широ Танаки.

      Вытягиваю руки, удерживая двухметровый шест. Сейчас я могу простоять так очень долго. А тогда не мог и пятнадцати секунд. Руки дрожали, слабые мышцы каменели, пот струился по спине и лицу. А дорогому учителю нужны были слёзы. Но их не было. И он вознаграждал меня щедро за стойкость.

     Но синяки сходили, гематомы рассасывались, и родители, живущие далеко на юге, получали фото улыбающегося мальчика. Радовались ли они? Да, скорее всего. Тому, что их странный приёмный ребёнок далеко и в надёжных руках. Руках Широ Танаки и подобных ему извращенцев.

   Со свистом завожу бо за спину и кланяюсь своему молчаливому спарринг-партнёру. На сегодня хватит.

    Укладываю шест в держатели на стене, стаскиваю мокрую футболку и заваливаюсь на постель. Обоняние снова улавливает этот свежий, чуть сладковатый аромат. Пальто девчонки лежало на кровати. И несмотря на тренировку и приятную усталость, меня снова простреливает ею.

     Зверь внутри начинает брызгать ядовитой слюной и лязгать зубами. Рвёт цепи в желании обладать здесь и сейчас.

    Даю ему пенделя, чтобы заткнулся. Слишком рано. Так не интересно. Хотя признаю, в этот раз охота совершенно необычная. Меня вштыривает только от одного воспоминания о её запахе и синих глазищах. И это я ещё сиськи не видел.

    Видеть её страх – настоящий деликатес, представлять, как со временем в этом невинном взгляде вспыхнет похоть. Животная и влажная.

    Однако я в сомнениях, хочу ли этой метаморфозы. Может, пусть так и остаётся – невинной и затюканной. Интересно продегустировать её эмоции, когда я окажусь в ней. Что это будет? Изумление? Ошеломление? Ужас?

12

                                                           Я приду к тебе, когда не ждёшь,

Впрочем, это ведь тоже ложь:

Если так боишься, то почему дверь закрыта не на засов?

Я приду к тебе, я найду твой дом;

И ты, воздух дрожащим глотая ртом,

Задыхаясь от страха и тоски

Не сумеешь не пригласить

Лера

    Я вскидываюсь ночью словно кто-то ткнул меня в бок. Сбрасываю одеяло и глубоко вдыхаю, схватившись за горло. Душно. Хлопаю по выключателю точечного света над кроватью, поднимаюсь и, пошатываясь, иду к окну. Глоток свежего воздуха мне сейчас жизненно необходим.

    Распахнув окно, я по пояс переклоняюсь, подставив холодному осеннему ветру горящие щёки. Холод сразу пробирается под тонкую ночную сорочку и окатывает влажную кожу на спине. Неприятно, но мне нужно это сейчас.

    Не помню, что именно мне снилось, но ощущения очень странные. Я будто тонула, но не хотела всплывать. Тёмная пучина затягивала, а я, зачарованная её неизведанными глубинами, просто проваливалась, следуя подхватившему меня потоку.

    Захлопываю окно, ёжась. Блин, хоть бы не простыть – тоже ума хватило высунуться в конце октября вспотевшей из окна ночью.

    Меня смущают некоторые ощущения, и я решаю сходить в туалет – проверить. Календарь-приложение говорит, что для месячных ещё совсем рано, но мало ли. Сегодняшний стресс мог спровоцировать.

     Но… В туалете приходится шокировано выдохнуть. Не то чтобы мои трусики после сна никогда не намокали, но не так же! Я понимаю, что это бывает в определённые дни цикла или от возбуждения. Бывало, когда романами любовными зачитывалась, но такой потоп впервые. Это же… странно и ненормально. И… мало ли что там вообще мне приснилось. Может, Йен Сомерхалдер или Лиам Хэмсворт. Точно, кто-то из них.

    Злюсь. Привожу себя в порядок и снова отправляюсь в постель. Теперь мне холодно. Дрожь проходится по телу, и я зарываюсь в одеяло до самого носа. Ругаю себя за иррациональное желание оставить свет включенным.

     Включаю телефон, чтобы проверить, не забыла ли я завести будильник на утро. Всё верно – шесть тридцать. А ещё нужно заблокировать его номер.

    Я уже не задаюсь вопросом, откуда у Миксаева номер моего сотового. Но потом решаю, что смысла его блокировать нет. Если захочет, напишет со второго, третьего и так далее. И нет бы, чтобы молча удалить сообщение, что он прислал вечером, я снова его открываю.

«Спокойной ночи, моя маленькая невинная Принцесса. Ты уже надела свою розовую пижамку с единорогами? Или приготовила для меня тончайшие кружева? Я их обязательно оценю»

     И стикер-кружка. Проклятое какао.

     А потом ещё:

«Кстати, я умею быть нежным романтиком, представляешь? Хочешь, поиграем в эту милую игру? Я даже посвящу тебе свою новую песню»

    Ещё с вечера я говорила себе не сметь читать дурацкие стихи. Но вот снова не сдержалась и пробежалась по строкам, сжимаясь от дрожи страха и напряжения ещё сильнее.

«Для других я - огонь, для тебя - сплошной лед и камень.
Я тону в этой жажде легких тебя ласканий.
Я мечтаю о них так голодно, непрерывно.
Но касаться тебя - срывать цветок до поры.

Для других ты - тепло, легкий весенний бриз. И
поцелуи твои в игре моей главный приз,
я мечтаю о них: так звери бегут в капканы.
Но тебя умолять о них - соль себе сыпать в раны.

Для других ты - всегда: даришь весь мир собою,
пока я, словно волк, цепью тебя связавший, вою.
Но настанет пора: истрескавшейся пустыней
пустота твоей жизни настигнет, и ты в ней сгинешь.

...И тогда моя жажда прольется на твою почву,
когда наконец придешь, потому что хочешь»

     Сжимаю телефон в ладонях и глубоко вдыхаю. А потом на выдохе пишу:

«Пошёл к чёрту»

    Наверное, это невероятная глупость. Неоправданная бравада. Нужно было просто промолчать, проигнорировать. Я же уже поняла, что моим отпором его не отпугнуть. А за безрассудную резкость я поплачусь. Глупо полагать иначе.

       Тут же хочу удалить, но не успеваю, потому что прилетает ответ:

«Только оттуда»

«Три часа ночи, Синеглазка. Не спится? Обо мне думаешь?»

      По сути, да. Но не так, как он себе представляет.

    Пальцы замирают над клавиатурой. Нельзя ничего отвечать. Нельзя его провоцировать. И он пугает меня даже находясь далеко.

    И вот снова со мной случается вспышка сумасшествия. То ли день такой сегодня, может парад планет какой-то, или затмение, или ещё что-то повлияло на мою психику, и я во второй раз, а точнее уже в третий, если брать моё глупейшее решение прийти к нему, решаюсь на конфронтацию. Просто фотографирую ему свой кулак с торчащим средним пальцем и отсылаю.

    Даже дышать перестаю, когда галочки становятся голубыми, свидетельствуя, что адресат прочитал. Зажмуриваюсь, ожидая, что телефон завибрирует ответом.

13

    Целую неделю я живу в напряжении, пугаясь каждой выезжающей из-за угла машины. Дергаюсь, когда в аудитории вдруг посреди пары открывается дверь. Пальцы становятся холодными, когда телефон отзывается сообщениями.

    Но ничего не происходит. Ожидание пытки хуже самой пытки, не зря так говорят. Но постепенно я всё же немного расслабляюсь. Мама тащит меня то в салон красоты, то убеждает записаться на йогу, потому что, по её мнению, учёба на износ делает меня нервной и бледной. И питание следовало бы под зиму насытить белком. Радует отец, предложивший купить мне собственную машину. Так хотя бы оглядываться не буду, пока на остановку бегу или такси жду.

   Условились в следующие выходные поехать в салон. И так я всё же немного начинаю расслабляться. Ищу информацию в Интернете по маркам, прикидываю цвет, советуюсь с папой. К тому же Марк приезжает. Мамин брат сейчас пытается расширить бизнес, и привлекает понемногу сына. У них с моим отцом какие-то перекрёстные дела обозначились, вот брат и приехал. И так просто я его отпустить не могу. Пару часов мы точно болтаем, лопая пирог с яблоками, который испекла наша домработница. В какой-то момент у меня даже появляются мысли рассказать Марку о своей проблеме, но я снова понимаю, как и тогда в квартире Миксаева, что мой двоюродный брат Владу не противник. Как бы я ни относилась к своему преследователю, я вынуждена признать, что он очень умный, хитрый и абсолютно беспринципный. Марку с таким тягаться будет не по силам. Я только создам ему проблем своими жалобами, втяну в то, от чего он может пострадать. Придётся со всем разбираться самой.

     Спустя две недели напряжение немного отпускает. Я уже не так пугаюсь сигнала сообщений, не так часто хочется растереть ладонями ноющие от напряжения и постоянной скованности плечи. Надеюсь, Миксаев отступил. Не потому что испугался или впечатлился моим факом, а просто потому что ему стало скучно. Неинтересно играться с такой, как я. Ну что ему за польза? Что с меня взять-то?

    Я настолько уже расслабляюсь, что позволяю себе сходить в кафетерий с одногруппницами. Мы сдаём контрольную по педагогическим технологиям и думаем отметить это. Кто берёт себе кофе, кто чай. Я решаю остановиться на молочном коктейле. А чуть позже к нам подсаживаются четверо парней с географического факультета, тоже первокурсники, прошедшие сегодня через ту же контрольную под неусыпным надзором преподавательницы. Они весёлые и милые. Никаких чёрных взглядов и психологических атак. Просто улыбки, просто разговоры.

    Один из них, что представился Колей, после перекура, меняется местами с другим, усаживаясь возле меня. Я замечаю его ненавязчивое внимание. Сначала появляется ещё один молочный коктейль с наполнителем из чёрной смородины. Парень смеётся, что у меня губы от него посредине посинели. Я облизываюсь и тоже ему улыбаюсь.

   Коля провожает меня домой. Идёт немного на расстоянии, не вторгается в моё личное пространство. Он хороший, сразу видно. Не наглый, не позволяет себе пошлостей ни в шутках, ни просто в разговорах. И у нас много тем находится: он тоже занимался в детстве музыкой, только играл на фортепиано. Он любит читать, у него есть большой пёс породы колли, а ещё он занимается плаваньем. И мне с ним хорошо. Спокойно, весело и внутри ничего не дрожит и не сжимается от страха. Коля добрый. Он не манипулирует и не угрожает.

   Домой я прихожу в чудесном настроении, ем салат из капусты, который приготовила мама с наставлениями съесть. А потом втихаря стаскиваю большой оладушек и разогреваю его себе с шоколадной пастой.

   На следующий день Коля ждёт меня после пар на ступенях университета. Он улыбается и протягивает пирожное-рожок из Макдоналдса.

- Привет, – улыбается парень. – Отучилась?

- Угу, – улыбаюсь в ответ. – Когда ты успел купить пирожное?

- Нас раньше отпустили с пары, вот и сходил, пока ждал тебя.

- Спасибо!

    Я слизываю кончик нежного безе, и мы спускаемся с высоких парадных ступеней. Погода сегодня отличная. После почти двух недель дождей уже второй день светит солнышко. Начался уже третий месяц осени, так что дни стали намного короче, но даже сейчас, почти в четыре часа дня, оно хоть и не высоко, но светит ярко. Ветра почти нет, а в воздухе витают те неповторимые ароматы южной осени.

- Ничего себе, – выражение лица Коли становится настолько удивлённым, что я даже пугаюсь. – Это же фронтмен «Wet rain», да? Это точно он!

   Воздух будто выбивают из лёгких, когда я резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Миксаев действительно стоит возле ограждения метрах в десяти от нас. Снова та самая поза, как под окнами музыкальной школы: ноги широко расставлены, руки в карманах чёрных джинсов, кожаная куртка нараспашку. А сзади чёрная громадина мотоцикла отблёскивает солнечными бликами на хромированных вилках передних амортизаторов.

     Чья-то мечта и мой худший кошмар.

- Ни фига себе! – прорывает снова Колю, о котором я уже несколько секунд как забыла в страхе. – И что такая звезда забыл у нашего универа?

    Влад смотрит прямо на нас, и я уже чувствую, как у меня начинают отниматься ноги под знакомой тяжестью. Я за этими жуткими ощущениями не скучала. Первый порыв – бросить дурацкое пирожное и уносить ноги. Но я просто прирастаю к месту, наблюдая, как Миксаев неспешно идёт к нам.

    Замечаю, как восхищённо вытягивается лицо Коли, как смотрят на Влада вышедшие после пар с десяток студентов.

14

     Влад жмёт на педаль, и мотоцикл начинает монотонно урчать. Я сжимаю бёдра вокруг сидения.

- Руки дай, – Влад растопыривает в стороны свои, говорит громко, чтобы я услышала.

    Я уже сижу на его мотоцикле, собираюсь ехать туда, куда он решил, так что брыкаться сейчас уже смысла нет. Поэтому я протягиваю ему с обеих сторон запястья. Он берёт меня за кисти и сцепляет их на своём животе. Закусываю губы, чтобы громко не охнуть, потому что приходится прижаться к нему всем телом. Но ведь по-другому на этом железном монстре не удержаться, а я очень сомневаюсь, что Миксаев будет ехать сорок километров в час.

   Влад трогается с места, а я зажмуриваю глаза. Нужно просто постараться дышать и ни о чём не думать.

    Мы петляем между домами, выезжая со дворов на дорогу. Здесь ещё всё относительно терпимо. Я даже открываю глаза, смотрю вперёд из-за его плеча на дорогу через тёмное стекло мотошлема.

   Хоть адреналин и так плещется в крови, заставляя сердце гонять её быстрее обычного, у меня начинает стучать в висках, а по спине проходится жар, когда Влад выводит мотоцикл на трассу за черту города. И дело не только в скорости, хотя и от неё жилы стынут. Я боюсь представить, куда он везёт меня и что собирается делать. И чем дальше мы удаляемся от города, тем страшнее моё предчувствие. И на такой скорости ни возмутиться, ни что-то сказать я не могу. Только крепко сжимаю заледеневшие от осеннего ветра пальцы.

    Всё же закрыть глаза на такой скорости, чтобы не видеть мелькающих деревьев, столбов и машин, не самая плохая идея. Вздрагиваю, когда чувствую, как Влад отпускает одну руку с руля и быстро выдёргивает из-под моих сцепленных на его животе ладоней ткать свитера. Задыхаюсь, когда мои пальцы касаются его горячей кожи. И по инерции едва их не расцепляю. Но Миксаев успевает сжать их немного, натянув сверху свой свитер, а потом снова хватается за руль.

   Лучше бы и дальше коченели на ветру, чем ощущать, как напрягаются его мышцы под гладкой кожей.

    Мы уезжаем от города всё дальше и дальше. Сбоку от дороги проносится сначала один небольшой посёлок, потом ещё один. А потом начинаются сплошные посадки и лесистая местность.

    Наверное, мы едем уже минут сорок, не меньше. Страх превращается в вязкий фон, я так устаю от него, что упираюсь передней частью шлема Владу в спину и прикрываю глаза. Хочется плакать.

    А может, перестать ему противиться? Так он наиграется быстрее и отпустит? Вышвырнет за ненадобностью, взяв то, что нужно, потеряет интерес. Просто дать ему то, что он хочет. Пусть берёт.

    Неожиданно Влад сворачивает с дороги на грунтовую, мотоцикл кренит и подкидывает на кочках и выбоинах, но скорость он почти не снижает. Я пугаюсь в первые секунды и рефлекторно вонзаюсь ногтями в его кожу. От неожиданности мы оба вздрагиваем – Миксаев от того, что я царапаю его, я – что по пальцам проходит ток, когда мозг осознаёт столь острое взаимодействие. И самое ужасное, что и руки отдёрнуть не могу, иначе слечу с этой адовой машины и убьюсь.

    Пролетаем по сужающейся дороге через небольшой сосновый лесок.

   Господи, он завёз меня в лес! Вдруг у него тут какой-нибудь дом или бункер в глуши, и сейчас он запрёт меня в подвале. Мои родители с ума сойдут просто. И что тогда дальше?

    Мотоцикл вылетает на открытую полянку и резко тормозит у самого края, вильнув задом. Я тут же выдёргиваю руки и буквально скатываюсь на землю. Колени так ослабели, что подкашиваются, и я утыкаюсь ими в жухлую траву. Непослушными пальцами дёргаю ремешок на шлеме и сбрасываю его рядом.

    Тошнота подкатывает жгучей волной и сводит спазмом живот, но глубокий вдох свежего воздуха её тормозит. Вдыхаю ещё. Становится легче, и тогда я, всё ещё пошатываясь, поднимаюсь на ноги.

- Ты абсолютно ненормальный, – голос дрожит, но с каждым словом обретает силу. – И что теперь? Ну? – начинаю кричать. – Что? Сделаешь это прямо здесь, да? Прямо на траве? Давай! А потом что? Прирежешь? Или отвезёшь домой как ни в чём не бывало? Или в лесу оставишь одну ночевать?

    Плевать уже! Слетаю с катушек и не думаю даже, как на них вернуться. Всё и так хуже некуда.

- Мне раздеться, чтобы тебе было удобнее? Или сам справишься?

    После последней фразы, когда я уже думаю, что готова ко всему, получаю доказательство, что всё же не готова. Или не ко всему. Потому что снова в момент глохну, когда Миксаев, злой как чёрт, хватает меня за плечи и рывком толкает в сторону. Я торможу в полуметре от невысокого металлического ограждения. И понимаю, откуда тут оно. Это обрыв высотой с пятиэтажный дом, а внизу раскинулось небольшое озеро, бликующее тёмной гладью в лучах закатного солнца.

   Дыхание спирает, когда Влад блокирует меня, обеими руками взявшись за заборчик. Тот покачивается, слышно, как вниз катятся камешки. Он не прижимает меня к ограждению, но расстояние мизерное. От страха я срываюсь на дикий крик, резко развернувшись, и упираюсь спиной в грудь Миксаева. Хилый заборчик не внушает доверия, а от пропасти до моих ботинок меньше полуметра.

- Не провоцируй меня, Лера, – абсолютно спокойный шёпот мне в шею. – Я этого не люблю. Но если ты сильно хочешь, мы можем обсудить детали.

- Влад, пожалуйста! – сжимаю руками рукава его куртки, продолжая упираться спиной в грудь.

15

- Что?

    Начинаю терять терпение. Машка же смотрит на меня подняв бровь и покачивая ногой. Она сложила руки на груди и развалилась в кресле. Бесит этот её взгляд.

- Лера, ты серьёзно? – её гламурной саркастичной выдержанности не хватает, и она подвигается к краю, лихорадочно сверкая глазами. – То есть крутой известный парень, который пишет тебе стихи и посвящает песни, приезжает к универу на крутейшем байке, отбивает тебя у другого, увозит встретить закат в одно из самых романтичных мест в нашем крае и дарит твой первый охренительный поцелуй. И… он чудовище, монстр, «о Боже, куда мне от него бежать»? Я правильно понимаю?

- Всё совершенно не так, Маша! Он пугает меня. У меня поджилки трясутся от одного его взгляда, понимаешь?

- Ты уверена, что это от страха? – Маша продолжает стоять на своём.

- Да! Дело совсем не в романтике, пойми ты. Это не влюблённость и даже не увлечение другим человеком. Да даже не одержимость, чёрт её дери, она хотя бы понятна. Для него всё это игра. Забава, Маш. Большой мальчик Владик так развлекается.

- Так переиграй его! Сделай так, чтобы влюбился. Это же, блин, Влад, мать его, Миксаев! Если собрать все пролитые по нём слюни хотя бы с одного концерта, можно бассейн открыть с несколькими зонами!

    Она непробиваема. Неужели и правда не понимает?

- Маш, о чём ты вообще? – разворачиваюсь и внимательно смотрю в глаза подруге. – С такими, как он, не играют в игры. Это опасно. И я действительно боюсь его.

    Наверное, мне ей не объяснить. Карташова видит в этом парне мечту. Боготворит его даже после всего, что знает, поэтому я сворачиваю этот разговор.

    Позавчера Миксаев привёз меня к самым воротам дома и уехал, не обернувшись. Просто дал по газам, оставив меня у калитки. И слава Богу.

    А я вошла в дом, выпила с отцом чаю, а потом поднялась к себе, приняла душ и уснула крепко и моментально. Хотя думала, что после пережитого не смогу уснуть вообще. Мне даже сны не снились.

     Утром едва не проспала на первую пару. Хорошо, что папа располагал временем и подвёз меня.

    В университете я сначала не отдала себе отчёт, что происходит. На паре одногруппницы на меня странно посматривали, а потом на перерыве подошла одна девушка, кажется с третьего курса, оставив своих подружек чуть поодаль у дверей в туалет, и спросила, правда ли, что я встречаюсь с фронтменом «Wet rain». Вот так вот прямо в лоб. А ещё уточнила, могу ли познакомить с остальными ребятами из группы.

   Я ответила, что мы знакомы, но не более, а остальных я вообще не знаю. Она, конечно, губы поджала, но ничего не сказала. И больше, в общем-то, никто ничего у меня не спрашивал. Однако в профиле Инстаграм у меня уже к вечеру было вместо собственно моих двухсот подписчиков почти семьсот. За сутки.

   И вот снова он даёт мне двухнедельную передышку. Я знаю, что рано или поздно он придёт, бесконечное чувство ожидания сводит с ума. Поэтому я договариваюсь сама с собой, что буду жить обычной жизнью. Не стану позволять этому чудовищу бесконечно отравлять мне жизнь. Буду решать проблемы по мере их поступления, всё равно иного выхода не вижу.

- Я буду в зале, – Карташова отбрасывает за спину светлые локоны и улыбается. – Твои родители уже там?

- Только папа. У мамы как раз встреча с клиентом.

    Машка чмокает меня и убегает, чтобы вернуться в зрительный зал. Я не волнуюсь. Уже за столько лет десятки раз стояла на сцене малого зала филармонии. Знаю, как себя вести и что делать. Музыкальная школа сегодня презентует нескольких своих выпускников, а также ребят, что только учатся и подают большие надежды в музыке. Зал не плотный, но и далеко не пустой. Приехало много представителей из Академии культуры и искусств, преподаватели кафедр других учебных заведений, так или иначе связанные с музыкой, студенты. Да и просто любители классики и инструменталки.

    Поправляю белый отложной воротничок и оглаживаю подол. Не надевала это платье с прошлого концерта, когда сдавала в мае выпускной экзамен. Оно было ровно до колен, а теперь кажется немного короче. Или село после стирки, или это я подросла. Но второе очень сомнительно, в восемнадцать лет за полгода так не растут, чтобы по одежде заметно было.

   Достаю скрипку из чехла и провожу пальцами по грифу. Каждый раз прикасаясь к струнам, я вспоминаю бабулю. Пальцы сами находят кулон на груди, но то, какие он вызывает теперь воспоминания, неприятно колет.

   Мотаю головой, не позволяя дурным мыслям заползти в голову. Беру инструмент в руки и укладываю на плечо, прижимаясь к подбороднику. Проверяю звучание – тембр верен. Ми так же пронзительна, а Соль густа. Они не подводят и позволяют всегда точно передать эмоции. Четыре стабильные струны, а сколько оттенков можно создать!

   Оставляю скрипку в гримёрной возле зеркала, киваю девочке-пианистке, зашедшей поправить макияж. Кажется, здесь забыли повесить программу концерта, нужно сходить на сцену, пока ещё закрыты кулисы, и уточнить, за кем я выступаю.

    Протискиваюсь через компанию парней-духовников, проверяющих инструменты у окна. Вздрагиваю от особо резкого звука трубы прямо за спиной.

- Извини, – смущённо улыбается один из них, пожимая плечами.

16

- Алимова Валерия! Выпускница музыкальной школы номер пять! Лауреат фестиваля инструментальной и камерной музыки «Серебряный звон», дипломант первой степени конкурса мастерства «Певчий сад», победитель онлайн-конкурса «Струна»!

    Ведущая заканчивает говорить, в зале раздаются аплодисменты. Я делаю глубокий вдох и в тишине, громко и уверенно стуча каблуками, выхожу на середину сцены к микрофону на стойке. Громко объявляю начало произведения в микрофон, отбрасываю длинный хвост за спину и ставлю мостик на плечо, прижимаюсь подбородком. Вдох-выдох, прикрываю глаза. Давай родная, мы справимся.

     Киваю концертмейстеру. Когда начинают звучать клавиши, считаю такты и вступаю. Идёт.

    Просто дыши, Лера, и делай то, что умеешь.

  Платье длинное, с первых рядов партера максимум, что видно – мои колени, затянутые в капрон. Влад хоть и мудак, но не оставил бы меня светить тем самым местом, не просто же он так шуганул Колю, который не то что не здоровается теперь, а на другую сторону коридора переходит. Или нет? Или стал бы? Ему-то что до моего позора и унижения.

   На клавишном проигрыше я открываю глаза и понимаю, какой это было ошибкой. Потому что напарываюсь на внимательный взгляд. Перепуганная Машка, развалившиеся в креслах рокеры и среди них Миксаев. Смотрит пристально, словно действительно слушает, как я играю.

    Вижу, как он улыбается и подносит к лицу кулак. Это почти незаметно, но я ведь замечаю клочок белой ткани, зажатый в нём. Мало кто заметил бы, максимум, подумали бы, что носовой платок или салфетка, но я то знаю, что это мои трусики.

     Чёртов ты придурок, Миксаев.

    Очень надеюсь, что он не растрещал о моих трусах своим приятелям. Не похоже, чтобы они смеялись. Один вон, который пепельно-блондинистый, Машке что-то нашёптывает.

     Слишком резко беру аккорд и ловлю удивлённый взгляд концертмейстера. Чёрт. И на то, что тут далёкие от музыки люди сидят, полагаться не приходится.

     Сфальшивили мы с тобой, дорогая подруга. А точнее, я. Прости, малышка.

  Но я беру себя в руки и доигрываю композицию идеально. Коротко кланяюсь, принимая аплодисменты. Дарю улыбку папе, на последний ряд не смотрю. После иду в зал и сижу возле отца весь концерт. Надеюсь, эти придурки повеселились и давно свалили.

   Но, к сожалению, они тоже остаются до конца. После выхода из партера возле гардероба, к которому я протискиваюсь с папой, пытаясь незаметно придержать платье, встречаю Машу. Она отдаёт мне мою сумочку. Смотрит настороженно. Папа забирает своё пальто, а за его спитой в толпе я вижу Миксаева. Он подмигивает и показывает кулак, из которого виден совсем крошечный кусочек ткани.

    Внутри нарастает тревога. А что если он сейчас что-нибудь скажет при всех, или распахнёт ладонь, или просто подойдёт и отдаст их мне? Я же со стыда сгорю! С ума просто сойду.

    Игнорирую его. Беру папу под локоть и тороплю.

  Мы завозим Карташову к её дому, папа и меня отвозит домой, а сам торопится на работу. Дома созваниваюсь с Машей, не при папе же было обсуждать. Она говорит, что парни просто слушали концерт, даже не разговаривали, не считая пары замечаний о созвучности инструментов в оркестре.

    На завтра нужно приготовиться к парам, и именно этим я занимаюсь до конца дня. Запрещаю себе воспроизводить события на концерте в памяти. Слишком много чести для некоторых. Пусть оставит себе для коллекции. Наверняка у такого, как Микс, имеется подобная.

    Вечером собираемся за ужином всей семьёй. Мама рассказывает, что сегодня был сложный клиент, всё никак не мог определиться, что ему нужно от мамы как от риелтора. Мама сетует, что только из-за цвета обоев он отверг три варианта, хотя они и по расположению, и по цене были весьма приемлемыми. Болтает о своей новой подруге Алёне, с которой познакомилась около полугода назад в спа-салоне.

- Я давно хотела вас с ней познакомить, Валерия. Алёна – настоящая леди. Такая утончённая и милая, она тебе обязательно понравится. У неё и сын есть – очень воспитанный парень. Ему, кажется, четырнадцать. Он тоже увлекается музыкой: играет на фортепиано.

- Угу.

- Лера сегодня замечательно выступила, – замечает отец, прожевав. – Мне кажется, чуть более экспрессивно, но мне понравилось.

- Говорю же: устаёт, – мама хмурит брови, но потом вспоминает, наверное, сколько стоит коррекция межбровной морщины, и расслабляет лицо. Она и меня пыталась заставить всё это с собой проворачивать, но я пока стойко не поддаюсь. – Мало солнечного света, недостаток сна. Лер, может, пора уже снова добавить витамин Д?

     Отец бросает на неё недовольный взгляд, а потом незаметно закатывает глаза.

- Я подумаю над этим, мамуль.

    Убрав в посудомойку за собой тарелку и кружку, я поднимаюсь в свою комнату. Родители решают ещё посмотреть фильм в гостиной на первом этаже. А вот я конкретно устала. Сна и правда маловато. Нужно лечь пораньше. Хотя какой там – уже почти одиннадцать.

    Приоткрываю окно, чтобы комната проветрилась, а сама иду в душ. Горячие струи расслабляют мышцы, приятно барабанят по коже. Волосы решаю не мыть, иначе утром потом беда с ними будет. После душа вытираюсь и распускаю их, чтобы протряхли, а то всё же немного напитались влаги. Ванная у меня своя – в комнате, так что можно и в полотенце юркнуть. Пока чищу зубы и наношу крем, включаю свой любимый девайс – блютуз-наушники. Что вообще люди раньше делали без них?