Ты случилась вдруг

Глава 1 — Когда всё горело

— Ты тварь, Максим! — голос Лены звенел, как осколки стекла. — Ты просто жалкий, жалкий пёс, который готов пялиться на любую юбку, даже рядом со мной!

Он стоял у окна, голый по пояс, со спущенными брюками и сигаретой в руке. За окном серела зима, а в номере — пахло сексом, влажным телом и её духами. Истерика накрывала, как цунами: знакомо, больно, глупо. Он даже не пытался перебить.

— Ты думаешь, я не вижу? Думаешь, я идиотка? — Лена ходила по номеру, не заботясь, что халат почти соскользнул с плеча. — Вот стоим мы у ресепшена, и ты такой: «да, номер на пару часов», и пялишься на эту шлюшку за стойкой! Зачем ты вообще со мной, Максим?!

Он выдохнул дым.

— Потому что у меня выбора нет, да? — проговорил он. — Если уйду, ты будешь стоять у моего дома, орать под окнами. Как тогда.

— Ах вот как? — Она остановилась. Глаза расширились. — Значит, ты со мной только из страха?!

— Нет, Лена, — он резко развернулся. — Я с тобой, потому что, блядь, не могу понять, как из любви всё стало этим дерьмом!

Она замерла. Дышала тяжело. Потом рассмеялась. Глухо, нервно.

— А тело твоё помнит, да? — Она подошла. — Ты же не можешь мне отказать. Даже сейчас.

Она приблизилась вплотную. Её дыхание обжигало. Губы влажные, глаза пульсируют от злости, но в зрачках — ярость, смешанная с голодом. Он знал этот взгляд. Знал, что будет дальше.

— Лена…

— Молчи, — прошептала она, провела пальцами по его животу. — Просто молчи.

Она медленно опустилась на колени. Халат распахнулся, обнажив чёрное кружевное бельё. Рыжие волосы обвили плечи, лёгкий румянец на скулах, грудь приподнята, дыхание сбивчивое. Она выглядела красиво. Но в этой красоте было что-то острое, болезненное. Как игла, от которой не спастись.

Пальцы Лены коснулись пояса. Она ловко освободила его член, взяла в руку и медленно провела языком по головке. Один раз. Потом ещё. Горячо, почти нежно. Как будто там, где не хватало слов, начиналась власть.

Максим вздохнул. Закрыл глаза. Не от наслаждения — от бессилия. От того, что снова поддаётся. Что не может остановить.

Лена втянула его в рот. Медленно. Без суеты. Слюна побежала по стволу, язык скользил вдоль вены, губы сжали плотно. Она двигалась ритмично, с точной лаской. Иногда смотрела снизу вверх — взглядом, от которого у него дрожали колени. Он взял её за волосы — не резко, просто чтобы держаться.

Она знала, как управлять этим телом. Как ломать его лаской. Как доводить до грани не словами, а движением губ, влажным щелчком языка, глубиной, которую никто, кроме неё, не мог дать.

Максим застонал.

— Не делай это из злости, — выдохнул он. — Лена…

Она усилила темп. Облизала его, провела ладонью вдоль длины и снова втянула в рот. Он чувствовал, как всё сжимается внутри. Как ноги подгибаются. Как будто её рот — всё, что осталось от прежней любви. Грубая, голодная, но живая ниточка.

И вдруг — она остановилась. Встала. Взяла салфетку, вытерла губы. Повернулась к кровати, села и бросила через плечо:

— Видишь? Всё ещё мой.

Максим застыл. В груди — пустота. Он чувствовал, как дрожит. Не от оргазма. От ярости. От бессилия.

Он пошёл в душ. Холодная вода обрушилась на плечи. Он смотрел в запотевшее зеркало. Чужие глаза. Потухшие. Как будто внутри давно всё выгорело.

Когда всё стало вот этим?
И был ли вообще момент, когда это было любовью?

* * * * *

Три года назад.

Город казался другим — мягким, светлым, с длинными тёплыми осенними вечерами. Максим учился на третьем курсе, носил вечно мятую рубашку и считал себя взрослым, хотя всё ещё записывал пароли на бумажках и не умел по-настоящему уходить.

Это случилось в столовой университета. Место, где пахло котлетами, где подоконники были облуплены, а чай наливали в пластиковые стаканчики, как воду из-под крана.

Он сидел у окна и ел булку с маком. Листал телефон. И вдруг увидел — её. Рыжая, в чёрной водолазке и джинсах с высокой талией. С коротким каре и сосредоточенным лицом. Вошла, будто ничего не ищет. Но взглядом всё считала. Он это сразу почувствовал.

Она прошла мимо, потом вернулась. Села напротив. Даже не спросила.

— Ты Максим? — спросила, не поднимая глаз.
— Ага. А ты?..
— Лена. Я с рекламы. Видела тебя на общей лекции. Ты жуёшь ручки.

Он рассмеялся.
— А ты всё подмечаешь?

Она глянула на него впервые. Глаза — как янтарь, с темневшими краями.
— Просто у тебя лицо странное. Доброе, но будто ты прячешь что-то.

— А у тебя глаза как у лисы, — выдохнул он.

— Я и есть лиса, — усмехнулась она. — Маленькая, злая. Укушу — не заметишь.

— Тогда ты Лисёнок. Мой.

Она приподняла бровь.
— Сразу твой? Быстрый ты. Знаешь, ты похож на барсука.

— На кого? — он чуть поперхнулся булкой.

— Барсук. Молчаливый, копается в себе, но уютный. Я видела тебя пару раз на парах — ты вечно один и в наушниках. Барсук. Это даже мило.

Максим улыбнулся. Не знал, что ответить. Но в груди вдруг стало очень тепло.

Она протянула ему половинку своей сосиски в тесте.
— На, Барсук. Ешь. А то булка без мяса — это печаль.

Он взял. И в этот момент подумал, что уже не хочет, чтобы она была просто мимолётной встречей.

Через пару дней он оставил ей в рюкзаке записку:

"Ты не просто красивая. Ты — как запах леса после дождя. Лисёнок, который забежал в мою голову и не собирается уходить."

А на следующем семинаре она повернулась к нему и прошептала на ухо:
— Барсук, ты странный. Мне нравится.

И ушла, оставив в его ладони маленький пакетик с мятными конфетами.

* * * * *

У Лены дома пахло яблоками и кофе. Родители уехали на дачу на выходные, и она сразу же написала ему: «Приезжай. Просто побыть». Он приехал — с коробкой пирожных и дрожащими руками. В рюкзаке — запасные носки, дезодорант и пара презервативов, купленных с видом человека, ищущего зелёный чай.

Глава 2 — Слишком близко

— Да пошёл ты нахуй, Максим! — тарелка ударилась об кафель с таким звуком, будто выстрелили.

Вокруг — тишина. Кто-то из официантов вздрогнул. За соседним столом девушка закрыла рот рукой. За их столом — тоже никто не двигается. Только он. Максим. Он сидит, сжав челюсть, чувствуя, как раскатываются волны стыда, горячие, мокрые, обжигающие, будто он весь в кипятке.

— Лена... — тихо говорит он, но голос — пустой. Слишком поздно. Слишком громко. Слишком на всех.

— Что, блядь, «Лена»? — она трясётся от злости. — Ты думаешь, я не вижу, как ты пялился на эту длинноногую мразь?! Ты думал, я ослепла?!

— Она просто подруга по учёбе, — говорит Дима, пытаясь защитить его, но Лена тут же оборачивается к нему:

— Ты вообще закрой ебальник! Тоже, блядь, друг… Все вы друг другу яйца подтираете!

Марина и Аня смотрят на свои тарелки. Дима отвёл взгляд. Никто не смеется. Никто не встаёт. Все будто замерли, чтобы не попасть под горячую руку.

Лена стоит у стола, сжатыми кулаками, дыхание сбивчивое, грудь под футболкой тяжело поднимается. На ней — джинсы и обтягивающая чёрная кофта. Рыжие волосы спутались, глаза горят.

— Ты даже не скрываешься уже, да?! — она смотрит на Максима, будто хочет ударить. — Думаешь, я тупая? Думаешь, я этого не чувствую?

Он молчит. Он сгорел уже внутри.

— Знаешь, что ты, Максим? — шипит она. — Ты — тряпка. Ты даже сказать мне ничего не можешь. Тебя трахают — ты молчишь. На тебя кричат — ты молчишь. Потому что ты никто. Ник-чё!

Она хватает салфетку, кидает ему в лицо, разворачивается и уходит.

Все молчат. Несколько секунд — звенящая, вязкая тишина. Максим сидит, не двигаясь. Его уши пылают. Он чувствует, что лицо у него белое. Не от злости. От стыда.

— Слушай, может, позвони ей? — говорит Аня тихо, но он не отвечает.

Он поднимается. Медленно. Оставляет деньги на столе. И тоже уходит.

Уже на улице, набрав её номер, слышит гудок, и внутри всё дрожит.

Он знает, чем всё закончится. Он снова приедет. Скажет: «Прости». Она скажет: «Ты мой». Потом будет секс — грубый, сильный, жаркий. Она скажет: «Ты никуда не уйдёшь». И он снова останется.

Потому что не может не остаться.

* * * * *

Он пришёл, как обычно.
Сначала хотел не идти. Хотел держаться, быть сильным, послать к чёрту. Но уже через час после скандала сидел в маршрутке, уставившись в окно. Потом стоял у её подъезда с зажатыми кулаками. Потом звонил.
Она открыла на первом гудке.

Лена стояла в коротком халате. Ноги босые. Глаза опухшие. Без макияжа. Но красивая — по-своему: растрёпанная, злая, живая.

— Ты пришёл, — сказала она. Не вопрос. Констатация.

Он кивнул.

— Ты знал, что придёшь, да? — в голосе сквозила горечь. — Потому что ты мой. И ты не сможешь без меня.

Он ничего не ответил.

Она отвернулась и пошла в комнату. Он пошёл за ней.

Как только закрылся за ними дверной замок — всё случилось. Она подошла, резко, почти толчком. Вцепилась в его рубашку. Поцеловала. Не ласково — властно, с нажимом. Язык, зубы, жар. Он даже не успел выдохнуть, как она уже сдёргивала с него одежду. Всё — на грани грубости. Но он не сопротивлялся.

— Ты мой, — шептала она, стягивая с себя халат. — Мой, понимаешь? Не этой длинноногой, не друзьям. Только мой.

Она толкнула его на кровать, села сверху, обнажённая, тяжело дышащая. Грудь вздымалась. Волосы липли к шее. Она вела бёдрами резко, будто не трахалась, а наказывала. Он держал её за талию, вцепившись, и не мог не двигаться в ответ. Как будто тело — предатель. Как будто желание сильнее любви. Сильнее всего.

Она стонала. Громко. Размашисто.
— Только ты и я. Слышишь?!
Он кивал. С закрытыми глазами.
Ты врёшь, — говорил себе. — Ты больше не хочешь её. Но ты всё ещё хочешь быть нужным.

Она обхватила его руками за шею и прижалась к нему всем телом. Пульсировали вместе. Сильно. Жадно.

Он кончил с дрожью, почти с рычанием. Не потому что чувствовал. А потому что она вытянула из него всё, до последнего удара сердца.

Когда всё стихло, она легла рядом, прижавшись к его плечу, и тихо прошептала:

— Я знаю, ты злишься. Но мы всё равно вместе. Мы всегда будем вместе.

Он молчал. Гладил её по спине.
И чувствовал, как внутри него что-то отдаляется. Не от неё — от себя.

* * * * *

— Баня? — голос Лены в телефоне звенел, как раскалённый металл. — Ты серьёзно сейчас?

Максим сидел в прихожей, завязывая шнурки. Друзья уже скинули адрес, заказали мясо, кто-то даже захватил колонку. Вечер обещал быть простым, мужским. Ему так не хватало этих обычных посиделок. Он так хотел просто выдохнуть.

— Лена, там все свои. Пацаны. Мы просто поедем, попаримся, пожрём и разойдёмся. Ты же знаешь их…

— А вот хер ты туда поедешь, — перебила она. — Я что, дурочка? Знаю я эти бани. Телки в полотенцах, пьяные шутки, а потом ты мне будешь сказки рассказывать, с кем сидел, с кем «просто разговаривал».

— Ты серьёзно сейчас? — устало спросил он. Даже не раздражённо. Просто тихо.

— Более чем. Или ты думаешь, мне кайфово сидеть дома, когда мой парень хер знает где и с кем?

— Лена, я устал… — пробормотал он. — Я просто хочу побыть с пацанами. Без скандалов. Без драмы.

— А вот пошёл нахуй, Максим. Устал он. Значит, трахаться ты не устаёшь, а как с друзьями — сразу обморок?! Не поедешь. Я сказала.

Он замолчал.

Трубка повисла на линии. Секунду. Две.

— Хорошо, — сказал он.

Он снял куртку. Развязал шнурки обратно. Медленно. Как будто каждый жест — это камень, который он глотает.
Сел на кровать. Взял телефон. Написал:

«Ребят, без меня. Лена не в духе».

Ответов было два.
«мы это знали»
и
«Опять?»

Он положил телефон экраном вниз. Лёг на спину. Закрыл глаза.
В груди — тишина. Ни обиды. Ни злости. Просто выключенность.

Глава 3 — Когда любовь душит

— Лена, я хочу, чтобы ты спокойно выслушала. Только выслушай, — сказал он. Голос был ровным, без злобы, без нажима. Но в нём не было и ласки. Только усталость. Она сразу насторожилась. Уселась на кровати, обхватив колени. В глазах — тревога, смешанная с напряжением.

— Мне нужно время. Немного. Просто… передышка. Я запутался. Я не понимаю, что с нами. Я не понимаю — кто я рядом с тобой. Всё стало каким-то… тяжелым, Лена.

Секунду она просто молчала. Потом встала.
— Ты охуел?

— Я не ух—
— Нет, стой! Ты. Просто. Охуел.
Она уже кричала.
— Я тебе что, мешаю, да?! Это я стала проблемой в твоей великой, блядь, жизни? Я, которая тебе ужин готовит, которая на коленях у тебя, которая всё для тебя делает?!

— Я не это имею в виду…
— А что ты имеешь в виду, а?! Что я тебе душу вывернула, а ты такой — «мне пауза нужна»?! Максим, ты просто хочешь съебаться, и ищешь красивую формулировку, чтобы потом не чувствовать себя виноватым! Ну так не выйдет! Не выйдет, слышишь?!

Она швырнула в него подушкой, потом схватила его худи с кресла, кинула на пол.
— Валишь? ВалИ! Только не вздумай потом возвращаться! Понял?! Я не шлюха, которой можно поиграть и бросить, когда надоело!

Он стоял. Он даже не знал, куда деть руки. Он хотел сказать: «Ты всё перепутала. Я не бросаю. Я задыхаюсь». Но понимал — она не слышит. Не может. Или не хочет.

Лена подошла вплотную. Её грудь ходила от дыхания. Глаза — мокрые, красные.
— Ты даже не представляешь, как я тебя люблю… — прошептала она. — А ты… ты хочешь уйти. После всего. После меня. Как ты можешь?

— Потому что я не знаю, люблю ли тебя теперь, — сказал он тихо.

Всё замерло. Она будто онемела. Потом — вскрик. Резкий, истеричный. Она схватила рамку с фотографией, ту самую, где они стояли обнявшись на берегу озера, и со всей силы бросила в стену. Рамка разлетелась. Стекло рассыпалось. Фото упало.

— Всё! НЕТ НАС! НЕТ! — закричала она.
Он не подошёл. Только смотрел.

— Ты не уйдёшь! Не сейчас! Не так! — она снова плакала. Уже захлёбываясь.

Он медленно подошёл. Хотел обнять.
— Не прикасайся, — прошипела она. — Или трахни меня сейчас. Прямо сейчас. Докажи, что ты ещё мой. Иначе — ты никто.

Он смотрел ей в глаза. А в груди было только одно: "Я не могу. Но и уйти не могу."

* * * * *

Он вышел из квартиры, захлопнул дверь, и на мгновение стало тихо. Сердце колотилось, как после драки. Он быстро спускался по лестнице, пролет за пролетом, не давая себе времени подумать. Если он задержится — всё, останется. Он знал этот круг: сначала истерика, потом слёзы, потом секс. И снова — ничего. Он хотел прервать это. Хотя бы раз.

Но не успел.
— Максим! — её голос раздался над ним, как удар.
Он не обернулся. Ускорился. Но она бежала следом. Тапки хлопали по ступеням, дыхание сорванное.

На третьем этаже она догнала его, схватила за руку. Он остановился резко.

— Лена, не надо. Я серьёзно. Я сейчас просто хочу уйти.

— Нет, — прошептала она, и её голос дрогнул. — Ты не уйдёшь вот так. Не после того, что ты сказал.

Прежде чем он успел убрать руку, она уже стояла на коленях. Прямо на холодной бетонной площадке между этажами. Схватила его за ремень. Руки у неё дрожали. Но движения — уверенные. Зубами стянула молнию, достала его член. Он был уже наполовину встал — то ли от возбуждения, то ли от шока. Он застонал.

— Лена… стой. Не надо.

— Надо, — прошептала она и взяла его в рот.

Сразу глубоко. Без подготовки. Тепло и резко. Её язык обвил головку, потом прошёлся по нижней стороне. Щёки втянулись. Она начала двигаться — ритмично, с шумным всасыванием, с влажными звуками, которые эхом отдавались по пустому подъезду.

Он схватился за перила. Закрыл глаза. Не мог дышать ровно. Её губы были горячими, губы плотно сжимали, а рука работала у основания. Он чувствовал, как волна поднимается снизу — не оргазм, а дрожь.
Ты же хотел уйти. Что ты делаешь, чёрт возьми? — кричал внутренний голос.

Но тело не слушалось. Она облизала весь ствол, задержалась языком на венке, потом снова втянула его до корня. Руки легли на его бёдра, ногти впились сквозь джинсу. Он стонал. Глухо, сдержанно.
Но — не кончил. Что-то внутри держало. Отчуждение. Резкость. Он чувствовал губами её — но не чувствовал себя.

Она поняла. Подняла голову, лицо блестело от слюны. Глаза влажные.
— Тогда возьми меня, — прошептала. — Прямо тут. Сейчас. Я не отпущу тебя иначе.

Она развернулась, встала на четвереньки, руки упёрлись в стену подъезда, зад раскинут, трусики сорваны и отброшены. Всё было мокрым, готовым. Она повернула голову через плечо, губы дрожали.

— Войди в меня. Я твоя. Только твоя. Дай мне это. Сейчас.

Он молчал. Механически достал из кармана кошелька презерватив — привычка. Надел. Подошёл.
Схватил её за бёдра.
Вошёл резко. До конца.

Она вскрикнула — не от боли, от удовольствия, от захвата, от победы. Он начал двигаться — глухо, тяжело, вдавливая её в стену. Лена стонала, чуть расставив колени, подставлялась, подмахивала. В подъезде пахло потом, сексом, пылью и злостью.

— Вот так… да… — шептала она. — Только не уходи. Трахай меня. Ещё. Сильнее. Не дай мне тебя потерять.

Он усилил темп. Не слышал уже, что она говорит. Он просто бился в ней. С каждым движением — будто выбивал из себя остатки чувств. Он трахал её не ради близости, а потому что иначе не знал, как закончить это.

Оргазм накрыл его резко. Он замер. Кончил глубоко, в презерватив, с коротким всхлипом. Потом — тишина.

Она осталась на четвереньках. Медленно опустилась на локти. Дрожала.

— Всё равно мой… — прошептала она.

Он застегнулся. Не сказал ни слова.
Повернулся и пошёл вниз.
Внутри было только одно: я снова не смог уйти. И снова потерял себя.

* * * * *

Глава 4 — Пауза длиною в зиму

Он не повышал голос. Не хлопал дверями. Не ждал, пока она закатит истерику. Просто сел на край кровати и сказал:

— Лена, я устал. Правда. Не как “ой, трудный день”. А как… будто я больше не живу. А просто откликаюсь на твои эмоции.

Она замерла, не веря. Потом рассмеялась. Не громко — зло, почти по-мужски.

— О, ты устал, Максим. Ну конечно. А я, значит, в отпуске тут была, да?

Он не отвечал. Он впервые не хотел спорить.

— Я всё для тебя делаю, сука, — уже шипела она. — Всё! А ты… ты просто хочешь сбежать. Красиво, с формулировками. “Я устал”. А сказать “я тебя больше не люблю” — кишка тонка, да?

Он вздохнул. Поднялся. И сказал:

— Я не знаю, люблю ли. Вот в чём проблема.

Она замолчала. Как будто воздух вылетел из комнаты. Потом — медленно, по слогам:

— Повтори.

— Я… не знаю. — Он смотрел на неё честно. — Я не чувствую ничего. Ни тепла. Ни радости. Только напряжение. Только, как ты проверяешь, где я, с кем. Я будто в клетке. И я сам её построил, Лена. Но теперь — я из неё выхожу.

Сначала он думал, что она закричит. Разобьёт что-нибудь. Как в прошлый раз.

Но она сделала другое.

Подошла. Встала вплотную. Смотрела в упор. И прошептала:

— Если ты уйдёшь сейчас — я порежу себе вены. Я не шучу, Максим. Я правда не знаю, как жить без тебя. Я убью себя. И ты будешь виноват.

Он побледнел. Сердце сжалось. Не от любви — от страха. Он хотел взять её за руку, сказать «не говори так». Но не сделал.

— Не надо так, — прошептал он. — Это шантаж. Ты же знаешь. Я тебе не враг.

— А кто ты мне теперь? — вскинулась она. — Никто? Человек, который трахал меня, а теперь “устал”?

— Лена… — голос дрогнул. — Всё пошло не туда. Мы оба это знаем.

Она ударила его по груди. Не сильно. Но срываясь.

— Нет! Ты не уйдёшь! Я не отпущу! Я выложу наши переписки! Фото! Я всем покажу, какой ты на самом деле! Пусть твои родители узнают, как ты любишь “на коленях”, как ты стонешь, когда я…

— Хватит! — впервые он закричал. — Просто хватит, Лена! Не делай меня чудовищем только потому, что ты не можешь принять конец!

Она отпрянула. И снова — в слёзы. Визг. Скаталась на пол, обхватила колени.

— Я тебя люблю… — всхлипывала она. — Не бросай меня… Пожалуйста…

Максим стоял у двери. Не двигался. Только смотрел, как человек, которого он когда-то считал близким, теперь лежит на полу, голая, в слезах, и цепляется за него не любовью, а болью.

Ты хотел правды, Макс. Вот она.

Он взял куртку. Медленно. Почти по кадрам.

— Не потому что ненавижу, Лена. А потому что не могу дышать.

Она не ответила.

Он вышел. Не хлопнув дверью. Не разбив ни одной чашки.

Просто — вышел.

Но внутри всё равно дрожало. Как будто он всё ещё в ловушке. Только теперь — снаружи.

* * * * *

Максим не отвечал. Ни на звонки, ни на сообщения. Сменил аватарку, сменил привычку проверять входящие. Думал — сработает. Прошло три дня. Ночь. Он лежал, глядя в потолок, когда пришло первое сообщение.

"Привет, Макс. Ты не знаешь меня, но я кое-что о тебе знаю."

Сначала он не понял. Профиль без фото, странное имя. Потом — картинка.

Лена. В кружевном нижнем белье. Чёрный лиф, полупрозрачный, грудь почти вываливается. Трусики — как сетка, видно всё. Лежит на кровати, раскинув ноги. Телефон где-то между грудей. Взгляд — прямо в камеру. Внизу надпись:

"Вспомнил, как ты тут кончал у меня на живот?"

Он выключил экран. Сердце застучало. Не от возбуждения. От злости. От бессилия. Зачем ты это делаешь, Лена?

Через минуту — новое фото. Уже без трусиков. Она на коленях перед зеркалом, держит раздвижные пальцы между ног, показывает крупным планом вагину. Даже свет поставлен. Даже подпись:
"Только не говори, что не хочешь это снова."

Он бросил телефон. Вышел на кухню, налил воду, выпил залпом. Пальцы дрожали. Это не возбуждает. Это ломает.

В два часа ночи — новое сообщение. Видео. Максим не стал смотреть. Но в превью видел: она, в чулках и в розовом корсете, мастурбирует. Лежит на кровати, стонет. На фоне — их фото, прикреплённое к изголовью.

Под видео — текст:
"Я дрочу на тебя. А ты теперь с кем дрочишь, Максим?"

Он выбросил телефон на пол. Сел на пол, прижав ладони к лицу. Ему было страшно. Не за себя. А за то, как сильно она всё ещё держит его.

Следующие дни стали похожи на паранойю. Он просыпался в холодном поту, открывал телефон — новые фейки. С разных номеров. Голосовые, в которых она рыдала. Или шептала:
"Я всё равно чувствую, как ты смотришь мои фото. Ты мой. Не обманывай себя."

Однажды пришёл файл. Обычное имя — "IMG_3482". Он открыл — и застыл. Это была их запись. Та самая, где она сидит на нём сверху, в чулках, с красной помадой, стонет, кусает губу, шепчет «ты глубоко». Он помнил, как снимал. Никому не показывал. Значит, у неё тоже была копия.

Там, в кадре, он — с раскрытым ртом, с руками на её бёдрах, покорный, зависимый. Максим был красивым. Но слабым. И она это знала.

Она играла этим. Как оружием.

Однажды ночью он выглянул в окно — и увидел её. Внизу, у подъезда. В тёплой куртке, в капюшоне. Стояла, уткнувшись в телефон. Потом подняла голову. Улыбнулась. В темноте светился её экран. Она знала, что он дома.

Он не вышел. Просто лёг. Спиной к окну. Телефон завибрировал:

"Я здесь. Хочу просто обнять. Открой дверь. Или я не уйду."

Он не открыл.

Она ушла только под утро. После 30 сообщений. Последнее — фото: она, сидящая на скамейке, босиком, с надписью:

"Я замёрзла. Но ты всё равно мой."

Он стёр всё. Очистил память. Отключил уведомления. Поставил ночной режим.

Но в голове всё равно звучал её голос. И пахло её духами. Даже когда её не было.

* * * * *

Он продержался две недели. Без сообщений. Без фото. Без её имени на экране. Без крика в трубке и без сладковатого запаха духов на ладонях. Две недели.